Хроника карантина 2020

Максим Лазарев, 2021

Вы держите в руках не совсем обычную книгу. Она рождалась, как ежедневная рассылка друзьям в ватсапе во время объявленного в стране карантина. 80 дней длился карантин. День за днём я рассылал своим друзьям то, о чём хотел рассказать, что трогало, злило или забавляло меня в тот или иной день. Времени было более, чем достаточно, чтобы и вспомнить прошлое, и заглянуть в будущее, и просто оглянуться вокруг. А главное попытаться наконец понять, кто мы такие, в какой стране, в каком мире мы все живём, и умеем ли ценить всё, что вокруг нас здесь и сейчас. Начинавшейся с рассылки по трём десятков друзей, этот мой «ватсап-дневник» охватил в итоге более тысячи адресатов от Севастополя до Владивостока, и от Новосибирска до Тель-Авива. Такова великая сила интернета, делающая наш земной шарик таким маленьким и очень близким. Давайте же спустя год вспомним, как это было и вспоминая, вместе посмеёмся и вместе поплачем. Содержит нецензурную брань.

День 14-й (10 апреля)

— Милый, с кем ты так долго разговаривал? — спросила жена, входя на кухню.

— Да представляешь, со мной какая-то хрень творится. О ком ни вспомню, сразу он и появляется.

— Ну так богатым будет, как гласит поговорка, — жена улыбнулась. А он усмехнулся:

— В данном случае скорее другая подходит — помяни дурака, он и явится.

— И кто это? Неужели Вася звонил?

— Ты представляешь! Он самый! Только вчера о нём рассказывал, и на тебе, объявился! Да ещё как…

— Ну не тяни! Рассказывай! Было смешно?

— Ну, наверное, это было бы смешно, если не было бы так грустно. — Он опять усмехнулся — просто россыпь пословиц и поговорок сегодня.

— Милая, мне нужно сделать пару звонков. Серьёзных. А потом я всё расскажу. Буквально полчаса.

Жена надула губы:

— Ладно. Работай.

Он закурил и задумался. Полетели мысли, откручивая назад спираль времени. Стали всплывать давно позабытые картинки. Они обретали очертания, обрастали деталями. Вася. Василий. Сколько же он его уже знает… Пятнадцать? Нет… С 2002 года. Восемнадцать! Восемнадцать лет… Немало…

Василий был типичным примером советского человека, судьбу которого сломал пришедший к власти Михаил Сергеевич Горбачёв, и всё того страшного, что после этого начало твориться со страной, пока не стало и самой страны. Родился Василий в большой и богатой мордовской деревне Пордошки. Среди бескрайних лесов и не менее бескрайних лагерей. В Советском Союзе его жизнь была расписана до гробовой доски ещё в день его появления на свет. Счастливое деревенское детство, с рыбалкой и мопедами. Армия. Свадьба. Жена — передовая доярка колхоза. Дом — полная чаша с цветным телевизором, узбекским ковром на стене и почётными грамотами в рамках. Дети, не менее трёх. Любимый трактор. Сельпо с развалами печенья и пряников на прилавке, душистым хлебом и пыльными рядами никому не нужного кубинского рома на полках. Медаль за доблестный труд к сорока годам. Возможно, и орден к пенсии. Пятничная баня, стакан за ужином, субботняя рыбалка с сыном и поездка в санаторий с женой раз в три года. Всё было правильно, размеренно и спокойно. Богатая страна, богатый колхоз, крепкая семья. В конце пути он спокойно лёг бы рядом с отцом, дедом и прадедом на деревенском погосте, и его фотография дополнила бы ряд таких же черно-белых фотографий на стене горницы, с которых смотрели такие похожие и родные лица деда, отца, матери. И уже бы его сын зашагал по деревенской улице, повторяя тот же самый веками сложившийся жизненный маршрут. Всё было бы так, но случилась беда. Не только с Василием. Со всей страной. К власти пришёл, а точнее, вышел из ада Михаил Сергеевич Горбачёв. И смог Василий пройти по пусть и пыльной, но укатанной столетиями дороге только совсем чуть-чуть. Демократический сквозняк перестройки первым делом сдул с прилавков сельпо водку, вино и даже кубинский ром. Ветер демократии усиливал свои порывы, и вот уже исчезли сигареты. Их стали выдавать по карточкам. Точнее, стали выдавать карточки. А вот сигарет почему так и не появилось. Иногда завозили корейские, с красивой жёлтой канарейкой на пачке. Но раздавали их только ветеранам войны, членам правления и пастухам. Ни к одной из этих социальных групп Василий не относился, и пришлось сажать самосад. Перестройка прибавляла обороты. И чем ярче светил её прожектор, тем темнее и сумрачнее становилось в деревне. В магазине исчезло всё. Просто всё! Продавщица его уже и не открывала. Только когда привозили хлеб. А его, в целях оптимизации торговли и заботясь исключительно о населении, стали привозить два раза в неделю. Зато прибавилось карточек. Их уже выдавали целыми листами, не разрезая. А зачем? Всё равно использовать их можно было только на самокрутки или по назначению в туалете. Хотя для того самого бумаги было как раз много. Кипы различных газет были единственным, что ещё привозили в деревню. А как иначе? Демократия шагала по стране! А гласность — это главное! Всё остальное, включая продукты, могло и подождать. Богатый колхоз захирел за два года. Трактора, косилки и самосвалы ещё были. Но работать на них почему-то становилось некому. Удивительно быстро стали умирать старики. За ними, словно вдогонку, стали отправляться и здоровые ещё вчера мужики. Русская крестьянская душа, выдержавшая революцию, гражданскую войну, голод двадцатых, коллективизацию и сломавшая хребет Гитлеру, отчего-то оказалась не готова к новому «мы́шленью» меченого идиота. А одеколон, тормозная жидкость и стеклоочиститель доделали работу — деревня умерла.

Молодежь побежала. Им не нравилось больше жить в мёртвой деревне и пить жидкость для полировки ногтей. Уехал и Василий.

Москва встретила его дружелюбно. Её ещё не успела накрыть полная разруха. Ещё работали заводы и фабрики, люди получали зарплату. И хотя карточки охватывали всё больше и больше из необходимого человеку, их можно было хотя бы отоварить. Василий устроился на миксер и стал возить бетон. Москва поражала его размерами и возвращала уже забытое чувство нужности существования. Ему выделили однокомнатную квартиру в служебном доме домостроительного комбината. Он женился, взяв в жёны тоже приезжаю — гражданку родом из Молдавии, работающую на овощебазе. Жизнь текла своим чередом. Но грянул август девяносто первого, шоу на баррикадах с побегом Горбачёва, и скоро перестала существовать самая великая страна в истории человечества.

Жизнь стала ещё веселее. Гарант конституции как мог в перерывах между запоями и похмельем строил счастливую и свободную страну. Путь был нелёгким, а кормить в пути не входило в расчёты гениальных реформаторов. Обанкротилось и отдало Богу душу и СМУ, в котором трудился Василий, оставив ему на память драгоценнейший ваучер, на который он купил целых четыре бутылки водки, и собственную квартиру. Устроиться по специальности было уже практически невозможно. Точнее, устроиться-то можно, но вот платить никто не обещал. Василий выбрал старый проторённый путь русского мужика. Он начал пить. Много. Через год ушла жена, решившая вернуться на историческую родину и начать новую жизнь в просвещённой европейской стране с гордым названием Молдова. Он стал пить ещё больше. Но накопления закончились. За ними закончилось и всё в доме, что можно было продать. На работу не брали. Стране не нужны были трактористы. Страна строила процветающее общество свободного капитала, обрастая тысячами толкучек, рынков, банков и прочими прогрессивными и так необходимыми для счастья структурами.

Вот тут и пересеклись их с Василием жизненные тропки. Для реконструкции только что переданных на баланс строений конторе, в которой он трудился, требовались рабочие. Отбирал их он лично. Среди отобранных оказался и Василий. Его, конечно, никто бы не взял. Многолетний запой наложил чёткий отпечаток на облик Василия. Одутловатое лицо, расплывшаяся бесформенная фигура, не стиранная годами одежда не оставляли сомнений, кто стоит перед вами. Но когда ему было сказано холодное «нет, извините, вы нам не подходите», он разрыдался и упал на колени, умоляя его взять. И он его взял. Но с условием, что тот закодируется. Василий дал слово и вшился. Он стал работать. Трудился хорошо. Не отказывался ни от какой работы. Хотя и сам, конечно, не искал её, если не было команды. Не поставили задачу, ну и отлично. То есть жил настоящей пролетарской жизнью. Закончилась стройка, поувольняли рабочих. А Василий остался. Он стал дворником Васей. Окончательно завязал пить. Оброс жирком и стал каким-то лоснящимся и гладким. Начал повышать голос на посторонних и ходил по территории с видом хозяина. Новичкам он говорил, гордо уперев руки в округлые бока:

— Я с Викторычем уже пятнадцать лет вместе работаю! Мы с ним и Крым прошли, и Рим пройдём.

Но сытая и размеренная жизнь не создаёт, к сожалению, полного счастья. Одиночество. Вася так и не женился второй раз. А природа не терпит пустоты. И в случае с Васей было то же самое. Не сильно забитое знаниями и интересами пространство головного мозга очень быстро заняла религия. Религия стала единственным, что теперь составляло сущность частной Васиной жизни. Квартира постепенно превратилась в филиал музея имени Андрея Рублева, все стены которого покрывал бесконечный коллаж из десятков икон и сотен вырезок из журналов с ликами святых, подвижников и текстами молитв. Православные кресты красовались повсюду, от холодильника до унитаза. Даже на стеклянной двери балкона красовался большой православный крест, сотворённый Васиным вдохновением путём наклеивания строительного скотча.

Устойчивый запах восковых свечей и ладана наполнял пространство квартиры и струясь вытекал на лестничную клетку, делая жизнь соседей особенно одухотворённой.

И все бы ничего, но оказалось, что религиозность для Васи не имеет предела. С начала он стал награждать крёстным знамением всех прохожих. Люди шарахались, когда он подходил к случайному человеку и, размашисто размахивая руками, сотворял крест животворящий. При этом ещё и громогласным басом возглашал здравицу. Не всем это нравилось. Однажды, когда Вася сотворил то же самое над беременной женщиной, она закричала от страха, а её муж не долго думая впечатал в челюсть Васи увесистый кулак. В другой раз Вася ни с того ни с сего, исключительно под влиянием осенившего его в тот момент святого духа, заорал на весь троллейбус «Аллилуйя!» и стал громко петь псалмы. От чего описалась не ожидавшая этого сидевшая впереди него старушка. А мужик рядом с ним уронил и разбил трёхлитровую банку с пивом. Итог был практически такой же — огромный фиолетовый фонарь под глазом ещё долго освещал Васе тернистый путь к Господу. Вася купил маркер, точнее, целую коробку маркеров, и начал наносить символ православной веры на всё, что, по его мнению, нуждалось в Христовой благодати. Сидения в автобусах и троллейбусах, двери и прилавки супермаркетов, помойные контейнеры и фонарные столбы. Однажды он посчитал, что и огромный белый мерседес, стоявший во дворе, тоже является недостаточно освященным, и гордо стал рисовать кресты. Он уже почти закончил — оставался последний, седьмой, — когда из подъезда вышел хозяин. Пришлось обращаться в травмпункт и накладывать гипс на сломанные пальцы. Казалось бы, на этом Вася успокоится. По крайней мере, отправляя всех сотрудников в карантин неделю назад и отдельно наставляя, как духовный пастырь, Васю, он ему сказал, что в карантин нельзя выходить на улицу. И шляться по городу. Даже церкви закрыты.

— Сиди дома, Василий! Лично буду звонить и проверять! Церкви закрыты. Молиться будешь дома! Ни шагу на улицу! Ты понял, Василий? — он сурово сдвинул брови и выкатил глаза.

— Понял, Викторыч. Ладно. Карантин — значит, карантин. Буду дома молиться.

И вот сегодня Вася позвонил сам. Его забрали в полицию. Соседи со всего подъезда написали гневное письмо с требованием дать им возможность поспать хотя бы одну ночь, так как они не спят уже две недели с самого начала карантина. И всё из-за того, что Вася каждые два часа поёт псалмы. Поёт очень громко. А ещё шесть раз усиленно молится. При этом так сильно бьёт лбом в пол, что у соседей снизу шатается и вот-вот упадет люстра. А вся эта процедура одухотворения дома начинается в четыре утра с заутренней молитвы и битья головой в пол, а заканчивается в час ночи громогласным исполнением славящих спасителя псалмов.

Приехавшей полиции Вася не открыл, а, как первые христиане, забаррикадировался и пригрозил самосожжением по примеру протопопа Аввакума. С приездом ОМОНа, он всё-таки отварил двери своего склепа и провозгласил здравицу служителям закона. Реакцию омоновцев нетрудно представить…

Сейчас Вася в отделении. И ему дали позвонить один раз. А так как Вася и знал в жизни всего один-единственный номер, то именно ему он и позвонил…

Максим затушил уже третью сигарету. Надо было звонить. Конечно, он решит сейчас проблему, и Васю выпустят. Но что будет дальше с самим Васей? Он взял в руку телефон и стал набирать номер.

Шёл четырнадцатый день карантина…