Проклятие лесного озера

Максим Кызыма

Есть места на карте, которые скрывают страшные тайны. Тайны, которые не хочется раскрывать, от которых лучше держаться подальше. Где-то, между двумя крупными городами, расположилась маленькая деревушка, затерявшаяся среди вековых деревьев древнего соснового бора, раскинувшегося на берегах живописного лесного озера. Над безмятежной гладью этого озера нависло ужасное проклятие, столкнувшись с которым, уже невозможно повернуть назад.

2. Затерянная деревня

Вадим ворочался на сидении, ему пришлось запустить двигатель и включить печку, чтобы согреться. Часы показывали три ночи. Всё время, начиная с тех пор, как он забрался обратно в машину, его не покидало тревожное чувство, что за ним кто-то пристально наблюдает, кто-то невидимый глазу, но находящийся неподалёку. Ощущение было такое, как будто наблюдатель находится не в каком-то определённом месте, а одновременно повсюду, словно это место и было тем самым наблюдателем. Наверное, именно так чувствует себя человек, живьём проглоченный огромной, плотоядной рыбой и осознающий свою безысходность и ничтожность перед неизбежностью. Мучительно долго тянулось время. Воспалённый разум рисовал уродливые, чудовищные образы ночных существ, прячущихся повсюду в ночной темноте, только и ждущих момента, когда он потеряет бдительность или уснёт, чтобы напасть на него и разорвать в клочья острыми, кривыми зубами и длинными крючьями — когтями, или ещё хуже — утащить в своё логово и там постепенно, медленно поедать заживо. Вадима бросило в дрожь. Он уже думал, что сойдёт с ума, когда среди высоких стволов деревьев забрезжили слабые отблески восходящего солнца. Становилось всё светлее и светлее, и через какое-то время луч солнца, перебравшись через густые макушки деревьев, ослепил Вадима. Солнечные лучи играли на влажном стекле автомобиля, многократно отражаясь и усиливаясь, проходя сквозь капли влаги, в бесчисленном множестве разбросанные по стеклу. Страх отступил, словно хищник, почувствовавший превосходство своей жертвы и решивший временно ретироваться, затаиться, пока не наступит подходящий момент, чтобы вновь наброситься и закончить начатое. На душе стало немного спокойнее, но тревога осталась. Несмотря на потрясение, пережитое ночью, Вадиму удалось немного поспать. Когда он открыл глаза — на часах было десять утра, и проснувшийся лес уже не казался таким страшным, как ночью. Повсюду слышались песни птиц: стук дятла, неустанно отбивающего дробь о ствол дерева, переливистый свист соловья и прочих лесных завсегдатаев, кого Вадим не смог бы назвать, но определённо был знаком с их творчеством. «Что-то я задержался в этих краях», — подумал Вадим и запустил двигатель. Пока машина прогревалась, Сорокин решил выйти на свежий воздух — размять затёкшие конечности, а заодно и осмотреться. Как он и предполагал: другой дороги не было. На полянке, где стояла машина, не хватило бы места для разворота, собственно, и полянкой-то это нельзя было назвать, так — площадка под деревом, свободная от коряг и камней. Как помнилось Сорокину, дорога, по которой он сюда приехал, была абсолютно прямой: никаких свёртков, никаких перекрёстков, никаких проездов между деревьев, достаточно широких, чтобы можно было протиснуться на машине. Оставалось только одно направление — вперёд. Сейчас, утром, он осознавал это как единственный выход, голова была ясной и сомнений, в том, что нужно делать, не возникало. Вадим сел в машину, предварительно заметив, что колёса сильно просели в мокром песке, а на мятую крышу, с многочисленными царапинами, он решил вообще не обращать внимания. «Вернусь домой — там и подумаю, что же на самом деле здесь произошло, — решил Вадим. — А пока, нужно выбираться отсюда. И чем скорее — тем лучше!» Он немного сдал назад, упёршись задним бампером в огромный муравейник, громко выругался, пожелал муравьям на прощание, чтобы они провалились вместе со своим муравейником туда, где у человека заканчивается позвоночник и начинаются ноги и, выкрутив тугой руль в сторону дороги, двинулся на поиски выезда из этого странного, негостеприимного леса. Машина шла туго, колёса увязали в мокром песке, но вот почва стала более твердой, и Вадим облегчённо вздохнул. С обеих сторон дороги мелькали бесчисленные стволы сосен, под колёсами шуршала сухая хвоя, нападавшая с деревьев и теперь плотным ковром лежавшая на дороге, прикрывая песок. Вдалеке, в этом хвойном тоннеле, показалось белое пятно яркого света. «Вот он! Выход был совсем рядом, я чуть-чуть не доехал до него ночью!» — как ребёнок радовался Вадим. Наконец, дорога вышла на открытую местность, но это было не поле, прилегающее к трассе, а небольшая долина, расположенная вдоль озера, и на ней начиналась… деревня?.. Да, это была именно деревня, расположенная вдоль большого озера. Деревенька была маленькая, поэтому Вадим не удивился, что не заметил её с того берега, где купался. По мере того как Сорокин приближался к домам, его одолевала какая-то непонятно откуда взявшаяся тревога. Вокруг не было никаких признаков жизни. Обычно в таких населённых пунктах жизнь кипит с раннего утра: пасутся гуси, утки, по лугам лениво бродят коровы, дети играют на берегу. Здесь же — ничего этого не было, хотя дома не казались заброшенными. Поравнявшись с первыми домами, Вадим почувствовал что-то неладное: на многих домах ставни были заколочены наглухо; на воротах мелом или краской выведены кресты и какие-то надписи, некоторые уже полустёрты от дождей; перекошенные заборы, как будто их кто-то пытался разобрать по доскам; переломанные кусты сирени под окнами, истоптанные ветки разбросаны вдоль фундамента. Было много и обычных домов, с признаками жизни, но так же закрытыми от внешнего воздействия. Где-то в деревне лаяли собаки — обычная дежурная перекличка дворовых псов, что говорило о присутствии человека в этом необычном месте. Где собаки — там и человек: эти два существа с древних времён шли вместе, создав тесный взаимовыгодный союз. Собаки означают близость человека, значит, в деревне есть люди. Если есть люди, значит, есть связь с внешним миром, и где-то неподалёку должна быть дорога, которая выведет его из этого леса. «Девятка» медленно катилась по деревенской улице. Асфальтом, конечно же, здесь и не пахло, но дорога была хорошо накатана, скорее всего, колёсами телег и копытами лошадей, признаков которых, как ни странно, нигде не было видно. По правой стороне улицы, в глаза бросилась припаркованная у ворот «шестёрка» жигулей, устало накренившаяся на левый бок. Вадим остановился рядом с ней и вышел из машины. Дом был ухожен: ворота выкрашены зелёной краской, ещё не успевшей потускнеть на солнце; в небольшом палисаднике, примыкавшем к дому, росли кусты сирени и молодая яблоня с мелкими ранетками; чистые окна были занавешены изнутри плотной, не пропускающей свет тканью. Но, что было более примечательным, во дворе слышалось урчание собаки, негромкое, но уверенное. Вадим подошёл к калитке и постучал, затем подождал немного и повторил ещё раз. Никакой реакции не последовало: никто не выглянул в окно, никто не вышел на крыльцо, лишь собака надрывно залаяла, недовольная тем, что кто-то осмелился нарушить покой охраняемых ею владений. Сорокин, не теряя надежды на встречу с хозяевами дома, решительно шагнул к палисаднику и открыл калитку, ведущую внутрь. Подойдя к окну, он настойчиво постучал в стекло. Похоже, что кроме собаки его никто не слышал, но скорее всего, хозяев не было дома. «Может быть, у местных сегодня какой-нибудь праздник, и они где-нибудь поблизости, на поляне, отмечают его всей деревней?» — подумал Вадим и, развернувшись, направился обратно к своей машине. Проходя мимо «шестёрки», он понял причину её крена на левый бок — спущенные шины. Оба левых колёса стояли на ободах, передняя и задняя покрышки были полностью спущены, причём правая сторона была целой. Расстроившись, Вадим сел в свою машину и двинулся дальше. В какой-то момент, боковым зрением, он заметил, как плотная штора на окне, куда он стучался, приоткрылась, и на короткий миг в окне появилось чьё-то лицо, а потом лицо снова скрылось за шторами. «Странное место… И люди здесь странные… Если они вообще здесь есть!» — думал Вадим, проезжая дом за домом. Он приближался к окраине деревни, когда заметил на лавочке, у ворот одного из домов, дряхлого старика. Старик с отрешённым видом курил самокрутку, весь его вид говорил о душевном спокойствии и отчуждённости от окружающего мира, как будто он был не здесь, на лавочке, в забытой богом деревне, а где-то очень далеко, возможно, даже в совершенно другом мире, известном лишь его воображению. Когда Вадим подошёл к старику, тот поднял на него поблекшие, потянутые белой пеленой глаза.

— Здравствуй, дедушка! — поздоровался со стариком Вадим. — Не подскажешь мне, как отсюда выбраться? Заблудился я тут, в ваших краях, дорогу найти не могу! Хорошо хоть ты мне встретился, а то я уже думал, что в округе нет никого. Пока ехал — ни одной живой души не встретил. Где народ-то весь?

Дед не спеша сделал большую затяжку, самокрутка уменьшилась на глазах, истлевшая часть отвалилась и тут же была подхвачена лёгким порывом ветра, который развеял пепел.

— Уехали они… Почти никого не осталось, нечего здесь больше людям делать, — дед сделал ещё одну затяжку, оставив от самокрутки небольшой окомолок, потом долго сидел, не выпуская дым, Вадим даже удивился такой крепкой дыхалке, которой никак нельзя было ожидать от такого ветхого старика, и, наконец, закончил, — и тебе тут, сынок, делать нечего.

Вадим ожидал продолжения, но старик молчал, что-то обдумывая. Тут взгляд Сорокина упал на входную калитку. На калитке был выведен большой крест, висел небольшой пучок полыни, но самое интересное — это надпись, почти неразборчивая, Вадим едва смог прочитать строки, выведенные корявыми буквами:

Отче наш, на тебя лишь уповаем.

Не оставь детей своих в годину лихую,

Спаси не тела, но души наши,

Ибо тело — тлен, а душа — вечна!

Защити жилище сие от сил нечистых,

Аки воронов стая над головами кружащих.

Не за себя просим, но за детей наших.

Аминь!

Смысл слов был настолько странным и необычным, что ввёл Вадима в глубокое оцепенение, и он не сразу услышал старика, тот звал его:

— Сынок, сынок, — он уже не первый раз окликал Вадима, но тот находился в какой-то прострации и только сейчас обратил внимание на старика.

— Дед, что у вас тут происходит?! Что за чертовщина здесь творится? — спросил Вадим, подозревая, что дед ничего ему не сможет толком объяснить или просто не захочет.

— Дорога здесь одна, — как будто не слыша заданного вопроса, говорил старик, — но назад ты проехать не сможешь: ночью дождь сильный был, вся дорога в той стороне размыта, там сейчас даже пешему человеку делать нечего. Езжай прямо, никуда не сворачивай, за деревней снова начнётся лес, а там просека выведет тебя к большой дороге. Только запомни одно: нигде не останавливайся, пока не покинешь лес. Особенно, когда будешь проезжать мимо одинокого холма, на котором стоит заброшенный дом.

Старик долго молчал, уставившись себе под ноги, а Вадим не решался лезть к нему с расспросами, до последнего надеясь, что тот очнётся и сам начнёт рассказывать.

— Тебе нужно поторопиться, пока не стемнело, ночью всякое может случиться… — старик поднялся с лавки и шагнул к воротам, открыл дверь и, обернувшись, бросил напоследок, — надеюсь, больше с тобой не увидимся.

— Но как же… — начал было Вадим, но ворота закрылись, и послышался скрежет задвигаемого металлического засова. В глаза снова бросились странные надписи на воротах.

Сорокину ничего не оставалось, кроме как сесть в машину и поехать в том направлении, куда указал старик. Многое из слов старика было непонятно Вадиму, например, что нужно успеть уехать до наступления темноты, ведь было только два часа дня, и до заката оставалось ещё очень много времени. Так же показались странными слова о том, что старик надеется больше никогда не увидеть его. Вот только почему?.. Прежде чем двинуться дальше, Вадим заметил, что из дома напротив за ним наблюдает какой-то человек. Ставни на окнах были закрыты, и человек наблюдал через приоткрытую калитку, но стоило Вадиму повернуть голову в сторону наблюдателя, как тот поспешил скрыться из виду, неуклюже захлопнув за собой скрипучую калитку. «Значит, живут всё-таки люди здесь! Похоже, старики одни остались, да и те из ума выжили! Ну, да и чёрт с ними! В одном старик прав был: прямо нужно ехать — так быстрее дело пойдёт, как-то же они отсюда выбираются», — размышлял Вадим, медленно двигаясь в сторону леса. Последний дом остался позади, какое-то время тянулся луг, а затем начался уже до боли в глазах знакомый сосновый бор. Днём он не казался таким мрачным — скорее наоборот. «Девятку» накрыла прохладная тень. Вдоль дороги тянулись прямые стволы высоких, стройных сосен, словно огромная армия выстроилась перед дальним походом; землю укрывали ковры мха, обильно посыпанные прелой хвоей и сосновыми шишками; в низинах попадались островки папоротника — орляка, и кое-где встречались кусты можжевельника. Почти сразу, справа от дороги, Вадим увидел одиноко стоящий дом на холме, укрытый между двух высоких елей. Дом выглядел ухоженным и вполне обитаемым. Тропинка, выложенная крупным щебнем, вела от подножия холма к самому крыльцу; метрах в пяти от крыльца стоял колодец, он был закрыт типичным двухскатным козырьком и напоминал маленький сказочный домик, снаружи торчала только ручка; двор был огорожен невысоким забором из штакетника, ровным, с аккуратной калиткой; дверь на веранду была открыта, по-видимому, хозяин решил проветрить дом. Вадиму захотелось остановиться и зайти, но побоявшись, что хозяин окажется такой же негостеприимный, как и все жители этой деревни, он проехал мимо. Чуть поодаль, на противоположной стороне дороги, открывалась большая поляна, с редкими, одиноко растущими соснами. Всю поляну занимало старое, обветшалое кладбище. Вадима удивило, что жилой дом, который он только что проехал, находится так близко от погоста. Какого нормального человека могло устроить такое жуткое соседство? Могилы были разбросаны беспорядочно, наиболее старые захоронения уже сравнялись с землёй и выдавали себя лишь перекошенными каменными надгробиями, сплошь покрытыми мхом. Внимание Вадима привлекло странное зрелище, от неожиданности он даже остановился: вдоль всего кладбища тянулись свежие земляные насыпи, над каждой такой насыпью нависал деревянный крест. Кресты были такими же свежими, как и эти земляные насыпи, казалось, они ещё источали запах свежей древесины и напоминали дорожные знаки на большом городском перекрестке. До сознания Вадима не сразу дошло понимание того, что это могилы: слишком уж их было много, словно кто-то вспахал поле трактором, Вадим насчитал около десяти или даже пятнадцати свежих могил. «Эпидемия или какая-то болезнь — другого объяснения не вижу. Но… как же скорая помощь? Врачи из района? Неужели с районным центром нет никакой связи? Сейчас ведь не средние века, чтобы такое осталось незамеченным!» — чуть ли не вслух возмутился Вадим и тронулся дальше, ему уже не терпелось поскорее убраться отсюда. Через пятнадцать минут «девятка» упёрлась в поваленное дерево. Толстый ствол трухлявой сосны лежал поперёк дороги и преграждал путь. Такой завал можно было устранить только с помощью бензопилы или огромного топора, но топором можно было бы махать весь день и лишь к ночи добиться какого-нибудь результата. «Хоть пешком иди!» — с досадой подумал Вадим, руки бессильно опустились на колени, отчаяние полностью овладело им. Какое-то время Вадим не мог даже пошевелиться, не верилось, что выход так близко от него, но он ничего не может сделать. Возможно, где-то там, за тем деревом, долгожданный проезд, и заканчивается этот странный лес, но сейчас до него невозможно добраться. «А может, бросить машину и идти пешком до самой трассы, а там поймать попутку?» — нет, Вадим никогда бы так не поступил, потому что машина досталась ему очень нелегко. Около года он искал подработки на стройках города, откладывал деньги, часто ограничивал себя во всём, а теперь он должен бросить машину здесь? В лесу? Нет! Никогда! К тому же он любил эту машину, если бы только кто-нибудь мог знать: сколько сил и средств он в неё вложил, сколько времени провёл в гараже, ремонтируя свою «девятку» — вопроса о том, чтобы оставить её здесь, не возникло бы никогда. К тому же в ней он чувствовал себя в относительной безопасности. Нужно было что-то делать дальше, принять какое-нибудь решение. Вадим вышел из машины и подошёл к поваленному дереву. Оглядев внимательно преграду, он подумал, что мог бы справиться с трухлявой древесиной, если бы у него был хотя бы топор. Конечно, это отнимет очень много времени, но других вариантов Вадим не видел. Сосна сломалась у самого основания и упала так, что напоминала шлагбаум. Как верхушка, так и основание ствола были зажаты между другими деревьями: верхушка на одной стороне дороги, основание — на другой. Оставалось только перерубить ствол в двух местах, тем самым отделив середину, перегораживающую дорогу, а затем попытаться оттащить её в сторону и освободить проезд. Сейчас первоочередной задачей было найти инструмент. Для этого необходимо вернуться в деревню и попросить топор или бензопилу у кого-нибудь из местных, и ему плевать на то, что творится в головах у этих выживших из ума деревенщин. Вадим уже собирался отойти от поваленного дерева, когда заметил на нём едва различимые надписи. Мелкие буквы плясали на коре и были выведены красной краской:

Как мутная вода на дне,

Как чёрное перо в руке,

Пусть красная луна в ночи плывёт,

Пусть человек приезжий сам ко мне придёт!

Ситуация всё больше и больше пугала Вадима. Сначала он решил, что ему всё это показалось, но надписи были такими же реальными, как и дорога, на которой он сейчас стоял, как и деревья, которые его окружали. Он провёл пальцем по буквам — краска была свежей. Вадим поднёс испачканный палец к лицу, чтобы лучше разглядеть краску, и мог бы поклясться, что краска, которой были выведены надписи, была не чем иным, как кровью, уже начинавшей сворачиваться и твердеть. Смутно понимая, что происходит, Вадим быстро вытер палец о ствол дерева и быстро залез в машину. С трудом развернувшись, пришлось не менее четырёх раз выкручивать руль до упора: сначала вправо и сдавать назад, потом влево — вперёд и так далее, Сорокин поехал обратно, в сторону деревни.