Быть войне! Русы против гуннов

Максим Кисляков, 2014

Новый боевик о предыстории Руси и подвигах наших далеких предков. Славянские племена объединяются вокруг священного Перунова капища, создав первое русское государство – Русколань. Но чтобы стать наследниками великой Скифской державы, русы должны восстать против кочевников-гуннов и сбросить ненавистное иго. А значит – БЫТЬ ВОЙНЕ! Первой Отечественной войне в нашей древней истории.

5

Острая боль ножом вонзилась в затылок — повозка споткнулась о камень. Венед, прогоняя остатки дремоты, осторожно щупает быстро набухающую шишку, кривит губы.

Фургон наклоняется вбок, поворачивает. Молодой воин из Карпени отодвинул краешек навеса, выглядывает наружу, дорога узкой колеей уползает вниз, петляет между берез, плетеных заборов, обходит стороной огороды и цветники.

Йошт в один прыжок очутился на пыльной тверди, оглядывается по сторонам. Вокруг невысокие деревянные срубы вперемешку с глинобитными избами, соломенные крыши горят оранжевым пламенем в свете заходящего солнца. За постройками тянутся огороды, яркими пятнами вспыхивают садики цветами, в глазах рябит от разноцветья. Пахнет скошенной травой и конским навозом.

На улочке пустынно, несколько полусогнутых фигур чернеют в овинах, подкидывают пуки сена коровам, другие закрывают на ночь курятники, третьи гремят ведрами, таскают воду в дом. До уха доносится повизгивание поросенка, ленивый лай одинокой собаки.

Уже темно — хоть глаз коли, а Йошт в нерешительности переминается с ноги на ногу. Обратной дорогой идти боязно, обязательно сцапают не свои, так городские, никому не понравится шастающий в ночи чужак.

Венед быстрым шагом топает по разбитой телегами тропе, она сползает вниз, исчезает в темнеющей рощице. Рыжеволосый карпенец силится вспомнить, с какой стороны городского холма бьет тот самый родник, что ведет прямо к купеческому лагерю.

Березовые стволы вперемешку с молодым дубняком молчаливо провожают венеда, с каждым шагом он ощущает вопросительные взгляды на затылке, не деревьев ли? Йошт часто оборачивается, но позади лишь утопающие во мраке безмолвные стволы да кустарник.

Тропа под ногами так и норовит убежать куда-то в сторону — то исчезает, то вновь неожиданно выпрыгивает из кустов орешника. Воздух в роще как будто загустел — хоть руками разгоняй! — однако в груди приятно щекочет, словно глотаешь морозный дух.

Тишина вокруг пугает, даже трава под ногами не шуршит.

Йошта клонит в сон, отяжелевшие ноги едва слушаются, будто к ним приковали пудовую гирю, цепляют корневища.

Венед трясет головой, пару раз звонко щелкнула пощечина, на мгновение в голове прояснялось, но потом вновь сонливость накатила мощной волной. Йошт с трудом сделал пару шагов и без сил рухнул в траву, земля показалась мягкой, как пуховая перина.

Перед глазами колыхнулся воздух, пошел кругами, как от брошенного в воду булыжника. Дымка перед глазами вновь дернулась, и теперь Йошт с удивлением видит родную избу, на крылечке старший брат чинит орало, рядом крутятся малолетние сестры, разлетаются во все стороны длиннющие косы. Из окошка плывет сытный дух, матушка печет пироги с клюквой.

Картинка содрогнулась, почернела, стала сворачиваться, будто кусок бересты от сильного жара. Вспыхнула бескрайняя степь, к небу столбом поднимается пыль от тысяч конских копыт, крики, гиканье, протяжно заревела походная труба.

Ей вторит еще одна, потом еще и еще… Внезапно перед глазами всплыло добродушное мужское лицо. Отец? Йошт глядит на кивающее лицо, оно сдержанно улыбнулось, подмигивает.

Впереди шагают ровным строем воины. Бесконечной колонной тянутся вперед, туда, где кружатся в дикой пляске кони, ослепительно ярко взрываются всполохи огня, к небу тугими жгутами поднимается жирный дым.

Йошт сбросил оцепенение и бросился в толпу. Распихивает впереди идущих солдат, те молчат, даже не смотрят в его сторону, лица пугающе спокойные. Они лишь двигаются вперед, в руках копья, густо покрытые выщербинами и сколами мечи, боевые топоры. Йошт кричит, срывает глотку, зовет отца, но тот как сквозь землю провалился. Он в бессилии дергает кого-то за рукав, но тот лишь невидящим взором смотрит вперед. Воздух пошел рябью, почернел.

Йошт открыл глаза, резко хватанул воздуха. Сердце очумело бьется о ребра, холодная струйка скользит по виску. Перед глазами все еще стоит улыбающееся отцовское лицо и этот строй солдат, упрямо шагающий вперед, в темноту, иногда вспыхивающую ослепительными вспышками.

«Неужто отец попал в пекельное царство?» — как вихрь пронеслось в голове венеда. И теперь Чернобог огромной палкой вращает по кругу, выжигает его кости, мучает, отбирает самое лучшее, что осталось у папаши.

Во рту пересохло. Йошт облизнул сухие губы, приподнялся на локтях, глаза пробежались по поляне.

Тихо. Йошт глубоко вздохнул, ночная свежесть бодрит. Он смотрит на черное небо, рисует замысловатые фигурки от звезды к звезде. Голова вновь приятно отяжелела, глаза сомкнулись.

Венед брезгливо поморщился — что-то мокрое и теплое слюнявит щеку. Йошт, не открывая глаз, недовольно отмахнулся, что-то взвизгнуло, но вскоре щеку Йошта опять упорно мусолят. Он выругался, подскочил, кулаки наготове.

Глаза привыкают к темноте, перед ним стоит огромный лохматый пес, язык лопатой, часто дышит. На морде, похожей на медвежью, ликующе горят черные пуговки глаз, псина радостно поскуливает, машет из стороны в сторону обрубком хвоста.

— Ого! Ты чей такой? Я таких раньше не видел, — произнес Йошт, кулаки сами собой разжались, губы растянулись в улыбке.

Пес взвизгнул и прыгнул на венеда, повалил на траву. Йошт опешил от такой прыти исполинского зверя, испуганно выставляет руки вперед, пытается оттолкнуть обезумевшее животное. Венед пытается кричать, звать на помощь, но от страха язык онемел. Паренек уже чувствует, как мощные челюсти с клацаньем смыкаются на его шее…

Йошт зажмурил глаза, подавился, стал отплевываться. Чудовище старательно вылизывает лицо, радостно визжит, язык-лопата шлепает по лбу, щекам, глазам.

Венед наконец вырвался из объятий дурной собаки, отползает в сторонку, морщится, с отвращением смахивает с лица густую собачью слюну. Пес приблизился, тихонько поскуливает, тычется мордой Йошту в грудь, глазки жалостливо смотрят на него, как будто просят: «Погладь! Почеши за ушком!»

Йошт робко поглаживает псину, кисть утопает в шелковистой шерсти, от собаки пахнет чем-то домашним, теплым.

— Заблудился, наверное…

— Это мой! — рядом раздался бархатистый голос. Йошт вздрогнул. Из-за спины огромной псины вышел низкорослый старичок. — Убег, проказник. Резвиться любит, зверье по кустам гоняет. Хорош?

— Ты кто? — спрашивает Йошт, глаза, пообвыкнув к темноте, с живым интересом разглядывают старичка с головы до пят. Низенький, Йошту едва по пояс, аккуратная белая борода, на голове блестит лысина, на макушке — будто островок — клок седых волос, свисает до плеч.

— Старик, разве не видно, — приветливо отвечает он. — А это мой дом.

— Отшельник, что ль?

— Скорее странствующий затворник. Живу среди деревьев и кустов, к людям выхожу редко. Они ко мне сами приходят. — Старик-затворник пронзительно посмотрел венеду в глаза. — Ишь ты, новое лицо! Я тебя здесь никогда не видел, — услышал Йошт мягкий басистый голос, избегая буравящего взгляда старика.

— Я… издалека. Из Карпени, Йоштом зовут.

— Йошт, значится… Карпень… Хех, страна кипучих ручьев, высоких гор и непролазных чащ… Доводилось бывать, — задумчиво кивает седой странник, потом опомнился, добавляет: — Ну что ж, милости прошу, гостем будешь.

Старец тяжело опустился на траву, кряхтит, зад приминает траву, не может нащупать место поудобнее. Йошт устроился рядом, взгляд продолжает рассматривать фигуру старца.

— Старость… — виновато разводит руками лесной житель.

— Какой же вы старый? Вон мышцы какие, воеводы позавидуют.

Венед не льстит — простая льняная рубаха едва по швам не расходится от упругих мускулов, разлохмаченные кисточки свисают с широкого желтого пояса, рядом пристроилась чаша в виде турьего рога. Старик сильно напоминает богатыря, только миниатюрного.

— Перестань! — он отмахнулся. — Мне лет ого-го!

— Гм, это сколько?

— Треполь — мой ровесник.

— Такой молодой? А я думал, ему больше…

— Ему тысячи лет.

— Ого! Разве столько живут?

— Некоторые и побольше моего. Я на покой пока не собираюсь, а сколько лет впереди — мне неведомо… Это от людей зависит.

— Как это?

— Понимаешь, раньше ко мне часто хаживали и волхвы, и князья, и простой люд. — Неуверенно отвечает старец, смотрит куда-то под ноги. — Но сейчас больше травников встречаю. Наверное, и они скоро перестанут ко мне заглядывать — град бойко торгует, богатеет, ни к чему становится святая роща, а она без людей умрет. Тогда загибну и я…

Старец задумчиво смотрит ввысь, поглаживает бороду. Потом резко повернулся к Йошту.

— Что-то я щебечу, аки соловей, совсем позабыл, что гостя накормить — первейшее дело! — Старик игриво подмигнул. — Отведаешь чего?

Йошт вдруг вспомнил, что страшно хочет есть, живот свело до рези в боку.

— Не откажусь…

Старец долго роется в кармане штанов, тяжело посапывает, наконец что-то достает. Йошт с удивлением разглядывает в протянутой ладони крохотный берестяной кулек. Йошт осторожно принял из рук старика малютку, но тут же выронил — кулек оказался немыслимо тяжелым. Он упал, чвыркнул, содрогнулся и стал раскрываться, будто половозрелый цветок.

Венед вскинул брови, оторопело рассматривает, как берестяная кроха разрастается до размера огромной скатерти, а на ней уже готовые кушанья. От яств разбегаются глаза: глубокие миски гречневой каши с мясом, запеченные рыбины, заливной язык, горка сладкой репы в масле, корзинки с овощами и фруктами, грибы в сметане. И много пустых тарелок.

— Перестарался малость… — задумчиво произносит старик, потом оживился, щелкнул пальцем: — Исправим!

Он хлопнул в ладоши и со скатерки исчезли лишние миски, чаши, зато выросли глиняные кувшины, внутри играет белый напиток.

— Это сурья, она вкусная. — Старик отпил глоток, довольно крякнул: — Уф! Бодрит!

Йошт подхватил кувшин, нюхает, жадно приложился. Кисло-сладкое питье щемящей волной прокатилось по телу. Венед оторвался от сосуда, зажмурился от удовольствия, отпил еще.

— Эй, много-то не пей на пустое брюхо! Быстро захмелеешь.

Йошт отставил кувшин в сторону. В нос ударил мясной дух, сладковатый аромат гречихи, во рту скопилась слюна, едва не капает на землю, живот негодующе рычит.

— Угощайся. — Старик приглашающе протягивает руку к самобраному столу.

Но венед почему-то сидит, старик ловит вопросительные взгляды.

— Чего-то не хватает? — спросил старец, рассеянно хлопает густыми ресницами. — Ах да! Кто ж в темноте вкушает!

Он быстро достал из другого кармашка ивовую палочку, подмигнул, бросил на траву. На палочке вспыхнули, забегали крохотные огоньки, они растут, сливаются в единое пламя, Йошт зажмурился от яркого света, отстраняется.

— Жарковато… Так и рощу спалить недолго! — Старец протягивает ладонь к огню, горячие языки касаются кожи, содрогаются, пламя пошло на убыль, превратилось в небольшой костер. — Ну вот. Другое дело!

Он улыбнулся, посмотрел на Йошта, но венед по-прежнему сидит, смотрит грустными глазами.

— Не то?

Старик непонимающе чешет затылок, шлепает губами, внезапно хлопнул себя по лбу, вновь щелкнули пальцы. На скатерти тут же появилась целая гора всевозможных ложек — медные, деревянные, серебряные. Брови венеда невольно поползли вверх — у всех ручки плавно переходят в лебедей, жаворонков, голубей и еще каких-то совсем причудливых птиц.

— Я ж забыл, что теперь ими орудуют. А раньше как-то руками обходились…

Йошт поначалу ест робко, отщипывает кусочки от теплого хлеба, потом подхватил миску с кашей, деревянную ложку и стал сгребать с краев наваристую с мясом гречиху, миска горячая, каша обжигает рот, Йошт вкусно жует. Старик довольно смотрит на карпенского паренька, кивает.

Совсем рядом громко треснула ветка, зашелестели кусты, округу огласил протяжный вой невиданного зверя, хрюканье и чавканье. Лохматый пес зарычал.

Йошт таращит глаза в темноту, с раскрытого рта валится каша. Из примыкающих к полянке берез и молодого дубняка вспыхнули разноцветные глаза, немигающим взором следят за Йоштом.

— Опять расшалились, — недовольно произнес старец, помогает гостю откашляться. Сдвинул брови, крикнул сердито: — Кыш отсюда! Гостя спугнете! Вон, уже трясется как осиновый лист на ветру.

Глаза один за одним стали гаснуть, хрюканье и чавканье прекратились.

Йошт перевел дух, с интересом рассматривает старичка. Лицо у него веселое, светится задором как у ребенка.

— А вас как кличут?

— Разве не сказал? — удивился старик, скребет лысину. — Старею, старею… Люди меня Кродо зовут. Эй, ты чего рот раззявил? Смотри, муху проглотишь. Богов, что ль, никогда не видел?

Венед с трудом протолкнул кусок в горло.

— Не-а…

— Ну дела!.. Раньше мы вообще среди людей ходили, иные настолько часто, что потом смотрят на ребятню и удивляются: «Что-то больно на меня похож». Помню одного такого — здоровенный детина, сызмальства бродил по лесам, бил зверя разного, первый в округе охотник! Но потом все больше к людям, к людям. Эх! — махнул рукой Кродо, лоб рассекли морщины. Добавляет немного грустно: — Радегастом кличут. Может, слышал?

— Раде…гаст? Охотник? — шепотом переспросил Йошт, глаза вытаращил. — Так ему же разбойники поклоняются! В наших краях его чтят. А я и не знал, что он… сын божий.

— Угу, — кивает бог. — Самый любимый, младшенький…

Венед опять закашлялся, репа не в то горло угодила.

— Силы недюжинной, Бера, то есть медведя, как кутенка, одной левой! — продолжает мечтательно Кродо, услужливо хлопает Йошта по спине. — Ему бы дружины водить царские, а он все по лесам да морям — водит за собой рвань всякую, разбоем промышляет. Дурень!

Старец тяжело вздыхает, смотрит на Йошта.

— Постой, никак и ты в разбойнички подался?

Йошт отрицательно покачал головой, никак не может отдышаться.

— Эт хорошо. Отбирать чужое — последнее дело. А чего у тебя сапоги военные, ратник, что ли? Хотя худоват для воя…

— Я с купцом.

— Это тот самый, что внизу лагерем встал? Тогда понятно, охранничек, значит. Ну и времечко — мельчает дружина, ох, мельчает… Тьфу!

Венед смутился, отложил в сторону надкусанное яблоко.

— Да ты не обращай на меня внимания. Это так, старческое. Ты ешь-ешь!

Вдруг в кустах опять зашелестело, гукнуло.

— Вот негодники. Скучно им! — весело оправдывается Кродо.

Но Йошту спрашивать «кому?» что-то не захотелось. И так спина и руки пошли гусиной кожей.

Старик и без вопроса перечисляет, кивает в беспокойную темноту.

— Это духи леса, лешие там всякие, окоемы, прокуды, лизуны… Мгновение!

Старец вновь что-то ищет в бездонных карманах.

— Куда же я ее? Ага! Вот она…

Кродо протягивает руку венеду, на ладони деревянная дудочка. — Это жалейка. Я им сыграю — они и утихнут.

Воздух содрогнулся, пошел волнами. Чарующая мелодия бьет фонтаном, струится, будто прохладный ручей в выжженной солнцем степи. Звуки на мгновение зависают в воздухе, потом сбиваются вместе, ярым вихрем проносятся по опушке, заставляют дышать чаще, а сердце биться сильнее.

Йошт с интересом рассматривает жалейку, маленькие пальчики старичка проворно бегают по дырочкам. Человек так не сможет, старик не врет, точно — бог!

Поначалу робко, потом с каждым шагом смелее на полянку вышли три девушки, подходят к костру. Языки пламени пляшут на голых телах, у всех золотистые волосы безудержным водопадом ниспадают до дразнящих формами бедер.

Молодки звонко смеются, кружатся в танце. Йошт раскрыл рот от удивления.

— Кто… кто это, дядя Кродо? — Венед дергает за рукав старца, трясущейся от страха рукой указывает на танцующих возле костра девушек.

Жалейка умолкла.

— Ночницы, — спокойно поясняет старец, с любопытством рассматривает молодух. Те игриво хихикают, кружатся, ослепительные локоны взлетают высоко вверх, оставляя тело неприкрытым. — Вот проказницы!

— Но… ночницы? — Йошт нервно сглотнул, от лица отхлынула кровь. — Но они же…

— Неужели страшные? — опередил вопрос Кродо, косится на рыжеволосого карпенца, у того губы от страха белее мела, а сам трясется мелкой дрожью. — Вон они какие — лепота! А ты боишься.

— Их… их все… все боятся, — с трудом выдавил Йошт, от ужаса зуб на зуб не попадает. — Обереги супротив них делают, заговоры творят…

Старик звонко рассмеялся.

— А чего их бояться? Они — создания мирные, ну почти мирные… Про них много чего рассказывают, в основном вымысел — зла понапрасну не творят. Главное — сильно не злить, в гневе ох как страшны!..

— А что они делают здесь?

— Как что? Разве не видишь — танцуют. Молодая луна — их время, они всегда под ней танцуют, выходят кто из леса, кто из речки или озера. Веселятся.

Существа тихонько перешептываются, посмеиваются, хороводят вокруг костра. Кродо улыбается, кивает в ритм танца.

— А вы давно… умеете? — робко спрашивает Йошт, ночницы почему-то вскрикнули, загудели.

— Умеете? Что именно? — не понял вопроса бог. Йошт кивнул в сторону жалейки. — Ах вот ты про что! Уже и не помню… может быть и давно?..

— А учиться долго?

— Хочешь играть? Лепо, лепо… Это не трудно.

— А вы покажите как? — с надеждой спросил Йошт, но тут же осекся — молодухи перестали кружиться, шипят по-змеиному, лица почернели, глаза злобные, сверлят венеда.

— Чего это они, — бормочет он испуганно, отодвигается подальше, жмется к богу.

— Дурят! — отмахнулся Кродо. — Ты ко мне на «вы», а им чудится.

Йошт недоуменно смотрит на него.

— «Вы» это как Вый, — продолжает бог, вновь послышалось шипение, клацнули зубы, Кродо вскрикнул. — Ну-ка цыц!

— Это который… из пекельного царства?

— Он самый. Он же Вий, а им мерещится, что ты к нему обращаешься, призываешь, что вообще-то недалеко от истины… Лучше на «ты», Йошт. С богами старайся и всегда только на «ты», иначе не поймут.

— А как же… уважение?

— При чем тут?

— Когда на в… — Йошт недоговорил, боязливо косится на ночниц, те — будто мысли читают — замерли. — Ну когда так говоришь, вроде обращаешься с уважением.

— Чепуха! — отмахнулся Кродо. — Выкают обычно врагу, и то самому непримиримому, когда точно знаешь — не будет мира меж вами. Один молодчик говорил: «Хочу на Вы идти!» Все понятно, иду, значится, ворога крушить. — Бог вдруг задумался, играет бровями. — И где я такое слышал? Аааа! Слова-то эти еще не говорили. Точно! Ну, значит, скажут еще…

— Простите… Прости, я ненарочно.

— Да ладно! Чего по незнанию не творим.

Бог хмыкнул, загадочно улыбнулся. Взял дудочку, приложил к губам, и вновь течет сладкая уху мелодия.

Перед взором раскинулось песчаное море, крупинки, как самоцветы, блестят на свету, переливаются разными огнями. Всюду песок, по нему бредут навстречу раскаленному солнцу чудо-животные — горбатые лошади, на них гордо восседают люди, лица обмотаны тряпками, лишь глаза хищно блестят, в руках копья, кривые мечи. А вдали, у самого виднокрая, сквозь раскаленный воздух проступает высоченный терем из камня, огороженный высокой каменной стеной, люди ходят наверху.

— Заморские страны видел? — Кродо весело теребит венеда за плечо. Видение растворяется как мираж. — Горы из песка, горбатых лошадей…

— Я думал это преисподняя, — пожимает плечами венед. — Кругом же один песок! А такие и вправду существуют?

— Горбатые лошади аль мир песчаный?

— Страны заморские, где один песок.

— Конечно! На моих глазах варганились. Кони-горбуны — моих рук дело! — Кродо чуть помолчал, потом добавляет: — В таких рощах, как эта, все видения правда, а сны вещие.

— А все, что здесь вижу, — тоже настоящее?

— А то как же! И еда, и песик мой, и роща, и ночницы… Правда нас все реже можно увидеть.

— Почему?

— А знаешь, чего даже всемогущие и грозные боги боле всего боятся? — вопросом на вопрос ответил бог.

Йошт отрицательно мотает головой.

— Забвения! — Кродо поднял пальчик к звездному небу. — Чем меньше люди про нас помнят, тем сложнее в ваш мир нам прийти. Чую, пройдет время — и сгинем насовсем.

Карпенский юнец удивленно хлопает ресницами, на лице бога вселенская печаль, на щеке блеснул крохотный алмазик. Но через мгновение его глаза вновь заискрились жизнерадостностью.

— А давай я тебе еще сыграю, — подмигнул бог молодому гостю, голос все еще немного дрожит. — Кручину и хандру оставим тьме!

Йошт улыбнулся через силу. Мягко вздохнула жалейка. Мелодичный ручей заструился по священной роще.

Вскоре Йошт почувствовал, как приятно накатывает дремота, глаза наливаются свинцом, слипаются. Он широко зевнул и, несильно сопротивляясь приятному ощущению дремоты, откинулся на шелковистую траву, рот растянулся в сладкой улыбке.

Почему-то вспомнились слова Кродо: боги, как и люди, пуще всего страшатся забвения.