Азарт

Максим Кантор, 2017

Молодой андеграундный художник, после развала Советского Союза становится востребованным в Европе. Среди прочих предложений он получает и такое – пожить в Амстердаме на яхте в своеобразной творческой коммуне. Ничто не предвещало, что приглашение провести время на море в компании людей искусства приведет героя к размышлениям о глобальных вопросах, а роман, начинавшийся как остроумный рассказ о бытовых неудобствах, превратится в мощную в притчу о строительстве ковчега и о месте человека в этом мире.

Глава пятая

Кают-компания

Тогда я был покрепче, чем сегодня. Или наивнее, что почти одно и то же. Еще был жив отец, терпеливый человек, всю жизнь писавший книгу, которая должна была изменить ход истории человечества. Изменить никак не удавалось, но папа каждый день садился к столу и писал неразборчивые каракули; когда я спрашивал, не обидно ли, что его сочинения не печатают, отвечал с улыбкой: «Гомера тоже не печатали». Я привык, что папа каждый день горбится над рукописью, и мне передалась его безмятежная уверенность.

Отец превратился в развалину; но он продолжал, подволакивая ногу, передвигать слабое тело к столу, садился на край жесткого стула, писал каракули, которые трудно разобрать даже благожелательному читателю.

— Откуда ты знаешь, что это нужно?

— Труд всегда пробивает дорогу.

И я верил.

Теперь-то я насмотрелся всякого. Терпение спасает ненадолго; те, кто ждет удара, живут немного дольше наивных, вот и все. Их рано или поздно тоже достанут. В те годы я считал, что сопротивление судьбе побеждает судьбу.

Вдруг поверил, что корабль легко построить. А что тут невозможного? Можно построить! И корабль поплывет. Ведь основа — есть! Вот, стоит на воде огромный железный остов, покачивается на волнах, не тонет — что еще нужно, чтобы поплыть? Мачты поставить, палубу постелить. Машину отремонтировать. Паруса еще нужны. Это что, большая проблема? Это даже проще, чем написать философию истории. Были бы руки, были бы мозги.

План нужен, надо сесть за стол, договориться.

— Пошли в кают-компанию, — сказал Август. — План работ составим.

Мы переместились из матросского кубрика в машинное отделение — шли гуськом, в корабельных коридорах надо ходить осторожно, пристроившись в затылок друг другу; там проходы узкие и железные полы скользкие. Дети держались за руки, их матери (Августовская жена Саша и моя жена) страховали детей, чтобы те не свалились в люки и не провалились в многочисленные дыры. Не знаю еще, как назвать эти прорехи и отверстия в палубах — что в нижней, что верхней — и щели в коридорных полах. Доски палуб были трухлявыми, а железные полы коридоров съедены ржавчиной и разрушены внешними силами; повсюду зияли какие-то непонятные отверстия, словно по корабельному телу прошлась пулеметная очередь, только пули были изрядного размера.

— Все это мы залатаем, — легкомысленно сказал Август и махнул рукой, отметая сомнения. — Завтра и начнем.

— С какого места начнем? — равнодушно спросил англичанин Адриан. Он уж точно работать не собирался.

Оксфордский историк Адриан, левая активистка Присцилла и лысый актер с Таганки потянулись за нами. Англичанин ступал по гнилым настилам корабля осмотрительно, выставлял чищеный штиблет бережно, а свободная дочь Франции топала так, что корабль дрожал. Актер же по пути заглядывал в каждую щель — искал припрятанные музыкантом Йоханом консервы.

— Он же банки тут где-то прикапывает… Запасливый, гад… Жрать очень хочется… — Пытливый взгляд служителя Мельпомены шарил по железным лестницам и переборкам морской посудины. — Сам-то небось питается хорошо…

Пришли в кают-компанию. Выяснилось, что роль гостиной, то есть той самой, хрестоматийной, воспетой в суровых морских романах кают-компании, играет на «Азарте» машинное отделение. Сломанная машина (огромный ржавый мотор, больное сердце корабля) занимала большую часть помещения и выглядела как гигантский сундук, из которого там и сям торчат рычаги и колесики. Стоял сундук посередине и использовался как большой обеденный стол.

Там за общей скудной трапезой (картофельные чипсы, две банки консервированной макрели, холодные бобы) я познакомился с прочими членами экипажа.

Их было пятеро.

Итальянец Микеле, вертлявый человек с ранней плешью на курчавой голове, в прошлом был менеджер. Он охотно поведал о своих проделках и негоциях — Микеле продавал аргентинские комбайны в Казахстан, причем стороны заключали контракты в Гонконге. Безумная эта схема представлялась Микеле абсолютно естественной — а как же иначе избежать налогов? — а вот намерение своими силами положить палубу выглядело недосягаемой утопией.

— Кто же будет доски строгать? — спрашивал удивленно Микеле, которому ничего не стоило слетать в Гонконг из Буэнос-Айреса, чтобы заключить сделку с Алма-Атой.

— Ты, Микеле, вот именно ты будешь палубу класть. Ты же крепкий парень!

— Вы сошли с ума! Я не умею!

— Значит, продавать комбайны казахам ты умеешь?

— О, си, си! Продавать аргентинские комбайны — ми пьяче! Белло! Ми пьяче продавать комбайны казахам в Гонконге!

— А гвоздь вбить ты не можешь?!

— О но, но!

— Микеле, ты лентяй!

— Как ты можешь, Август, мне это говорить?! Я работаю круглый день. Ты продавал комбайны казахам? У меня нет времени на обед. О, это ад, инферно! Конкуренция, си! Я потерял работу!

От Микеле ждали, что с его феноменальными способностями команда обретет редкие детали для машины.

— Нужна командировка в Гонконг, — говорил Микеле. — Проблему надо решать в Гонконге. Купите мне билет в Гонконг от фирмы.

— От какой фирмы?

— От фирмы «Азарт»!

— Но у нас нет фирмы, Микеле. Мы просто семья. Ты же итальянец. Ты должен понимать, что такое семья!

— Семья — си! Но в семье должен быть папа, который платит за командировки.

— Микеле, это не мафия. Это просто семья. Общее дело. Ты делаешь свою работу, а я — свою.

— А кто же платит за командировки?

Август смотрел на Микеле с досадой; итальянец же встречал взгляд капитана приветливо, он переносил непонимание окружающих стойко.

Подле Микеле сидели два брата-еврея: Янус и Яков. Имя «Янус» показалось мне несколько странным, все мы слышали про «двуликого Януса», к иудейской истории это божество вроде бы отношения не имеет. Но (так я себе сказал) может быть, я не вполне точно расслышал имя — кто их разберет, этих амстердамских ветхозаветных.

Братья торговали рыбой, что для Амстердама дело обычное, но это необычно для еврейской семьи. Сперва я решил, что «торговать рыбой» на жаргоне амстердамского порта значит нечто малопристойное. Например, император Тиберий называл «рыбками» своих юных фаворитов. Однако речь шла именно о камбале. Что заставило бойких людей, ищущих легкой и комфортной жизни, торговать рыбой? Впрочем, с рыбой дело не пошло, и братья оказались на «Азарте». Они убедили Августа, что ему требуются связи в порту. До известной степени это было правдой.

— Порт я знаю от и до, — говорил Яков снисходительно. У него была такая манера говорить, словно он делал одолжение собеседнику, сообщая очевидные вещи, от знания которых уже устал. — Растаможка, декларации, фрахт, накладные, склады — это ко мне.

— Надо знать, к кому подойти, — качал головой его брат Янус. Он был такой же, как Яков, но к тому же скорбный — не только устал от знаний, но понял их тщету.

— Надо уметь закинуть крючок, — говорил Яков устало. Он столько закинул крючков в жизни, а теперь сидел на берегу, следил за поплавками. Но клева не было.

Братья предложили стратегию деятельности в порту. Они излагали план устало, словно речь шла об очевидной истине.

— Строительство корабля — хороший ход, — сказал Яков и зевнул, прикрывая рот рукой. — Мы с Янусом ходим и говорим: мы строим корабль. Люди спрашивают: «Большой корабль?» Отвечаю: «Огромный корабль!» Это неплохое начало разговора. А дальше?

— Дальше надо корабль построить, — сказал Август.

— Важно корабль вовремя продать, — объяснил капитану Яков снисходительно. — На рынке много кораблей. Мы рискуем.

— Надо успеть, — пояснил Янус грустно.

— Не хочу продавать «Азарт», — сказал Август.

— Кому нужен дырявый «Азарт». — Яков опять зевнул. — Надо организовать подписку на строительство нового корабля; будем продавать корабль по частям.

— Но корабль еще не построен. Корабля пока нет!

— Без корабля даже удобнее — можно нарисовать любой чертеж. Хотите каюту с джакузи и мраморным полом? Пожалуйста. — И снова зевок.

— «Азарт» не продается!

— Продай другой корабль. Какая разница. Назови новый корабль — «Гешефт».

— А кто другой корабль будет строить?

— А зачем строить? Не будет никакого другого корабля.

Некоторое время все члены экипажа смотрели на братьев — кто с недоумением, кто (левая Присцилла и артист Театра на Таганке) с восхищением. Братья легко выдержали взгляды команды: в их непростой жизни они повидали тугодумов и тупиц. Выдержали и этих.

— От вас требуется одно, — сказал братьям Август. Капитан говорил терпеливо, не позволяя себе эмоций, все же колледж иезуитов учит терпению. — Вы должны обеспечить бесплатную стоянку кораблю. Пока чинимся, мы не можем платить за стоянку.

— Добра тебе хотим, капитан.

Напротив братьев-торговцев рыбой сидели два рыбака, два усталых, замученных морским трудом человека. Немцы Клаус и Штефан были родом из Гамбурга, работали прежде на сейнере в Северном море.

Немецкие парни были худы и жилисты, их тяжелые руки выглядели как рабочие инструменты — единственные орудия труда, которые я заметил на «Азарте». Штефан брал предметы — вилку, скажем, или кружку — так ухватисто, что наблюдатель понимал: этот парень справится с такелажем и парусами. Клаус был пониже ростом, но пошире в плечах.

Штефан и Клаус выслушали предложения братьев-торговцев и итальянца — мастера контрактов — с недоумением.

— Постелить палубу надо, — сказал Штефан. — Вот и все. Сегодня поднимем на корабль доски. Ты, — он указал на лысого актера, — нам с Клаусом поможешь.

— Я? — Актер даже привстал, осмотрел свое массивное тело, непригодное для тяжелой работы. По сравнению с рыбаком из Гамбурга российский актер был огромен, но смотрелся он как-то неубедительно. Бывают такие рыхлые горы — не скалы, а песчаные осыпи. Актер подумал и сказал так:

— Я не могу поднимать тяжести.

— Хорошо, мы с Клаусом вдвоем сделаем, — спокойно согласился жилистый немец. Он не обиделся, не изменился в лице. Просто перестал смотреть в сторону актера.

— Хоть один человек что-то умеет, — прошептала жена. — Десять командиров собралось и ни одного рабочего.

— Нужны программа действий, флаг корабля и взаимовыручка, — сказал капитан Август.

— Деньги нужны, — сказал Микеле.

А Яков добавил устало:

— Нужно очень много денег.

— Флаг! Флаг! Нужен флаг! — это галдели Полина с Алиной.

— Есть идеи? — спросил Август. — Что нарисовать? Давайте нарисуем такой флаг, чтобы он воплощал общую мечту.

— Курицу на тарелке, — сказал оксфордский профессор Адриан. Он даже на стуле сидел так же покойно, как лежал в гамаке, — заваливался назад, клал ногу на ногу, качал ботинком. У него были желтые кожаные остроносые ботинки с маленькими дырочками по периметру, очень претенциозные. Позже я узнал, что этот фасон называется «оксфордский». — Пусть художник нам нарисует жареную курицу. Большую такую.

— Почему жареную курицу?

— Герб такой.

— Курица?

— Люблю жареную курицу. И все любят. Курица может сплотить коллектив.

— Орла надо изобразить, — сказал рыбак Штефан. Германский герб, как известно, изображает орла. Фантазия у Штефана была ограничена его происхождением.

— Нарисуем рыбу, — сказал Август. — Это христианский символ, и к тому же логика есть: рыба — море — корабль…

— Нарисуем золотую рыбку, — сказала Саша, и ее дочки, Алина и Полина, радостно загалдели:

— Золотая рыбка, исполни мои желания!

— Нет, мои!

— Нет, мои!

— Надо изобразить двуглавого орла, — мрачно сказал лысый актер с Таганки, озираясь в поисках припрятанных консервов. Те банки, что были на столе, опустели за минуту. — Одна голова смотрит на Запад, другая на Восток! Возродим Российскую империю!

— В Северном море?

— А почему нет? Наше море! — загадочно сказал актер.

— Нет, — сказала левая Присцилла, — за империю я голос не подам.

— Еще пожалеешь, — сказал актер. — Кто ты без империи? Ноль.

— Надо нарисовать… хм… — Куратор современного искусства прищурилась, глядя на нас сквозь дым самокрутки. — Надо изобразить нечто радикальное, новое, прорывное. Э-э-э… черный квадрат.

— А на черном квадрате нарисуем череп и кости, — заметил Адриан, качая ногой в оксфордском ботинке. — Это всегда ново и безусловно радикально.

— Давайте нарисуем жареную двуглавую золотую рыбку, — сказал Яков устало, — всем понравится: тут и рыба, и двухголовая, и золотая — и покушать можно.

— Конечно, две головы всегда лучше, — заметил тихий Янус. И я подумал, что не ослышался, его действительно звали Янус, этого человека с тихим голосом. — С двумя головами у золотой рыбки количество желаний удваивается.

Глаза команды заблестели.

И тут дверь распахнулась и в кают-компании появился новый (и последний, как выяснилось, если не считать музыканта Йохана, которой пока не подошел) член экипажа.