Человек из Прибойа. Книга 2

Максим Дымов

Продолжение первой книги. Как далеко удастся зайти Гору на этот раз? Кто появится в отряде? Какие судьбоносные решения предстоит принять?.. Книга содержит нецензурную брань.

ГЛАВА 3

Подземелье карлика

Ночь и следующий день мы провели в окрестностях крепости, пару раз захаживали в Харч. Деньги, полученные за помощь, и вправду оказались велики. На тысячу юаней я купил утеплённый изнутри козьим мехом стальной шлем с кольчугой для шеи и стальной маской для лица (забралом); новый боевой топор из стали, так как лезвие старого было покрыто сколами и вмятинами, в бой он не годился; купил круглый щит с шипами в центре, таким можно и убить противника. Свой старый топор я решил оставить для памяти, сделать его главным оружием на оружейной стене моего дома, когда вернусь. Для Прибойа и всех диких земель он был хорош, но защита и оружие воинов в новых землях быстро испортили его. Старый щит я обменял на бутыль крепкого зелья.

Дед купил себе высокие тёплые сапоги из оленьей кожи, что не боялись воды, и плащ из медвежьей шкуры с уплотнением из свиной на плечах, тяжёлый, но прочный и тёплый. Он отдал за них немногим больше пяти сотен местных денег. В Омэй-Гате это стоило бы не меньше пяти тысяч медных монет. Арья и Боромир не оценили его покупки и сказали, что это стоит очень много и что в бою оно не поможет. Сапоги — не броня, а плащ в бою всё равно придётся сбрасывать. Дед в ответ на эти слова говорил, что сырая и ветреная весна страшнее морозной зимы и страшнее любого врага с мечом, с врагом можно хотя бы договориться.

За это время Рота мы не встречали. Я беспокоился за брата, не заблудился ли он в темноте крепости? Спрашивал у людей, они говорили, что видели молчаливого молодого мужа, он то спал у костра в одном из домов крепости, то бродил вокруг внешней стены ночью. Люди обсуждали свежую новость, говорили о разбойниках: «Со скотного двора этой ночью кто-то увёл корову и зарезал старшего сына скотовода, что охранял скотный двор. На лице убитого был такой ужас, будто его коснулась рука самого владыки ада. После снегопада, за полдень, неподалёку в лесу нашли останки животного, кости и внутренности. Следов не было, снегопад помог скрыться этим людям».

Считали, что угонщиков было хотя бы двое, один не успел бы разделать такую тушу и уйти с мясом и шкурой. Я отгонял мысли о том, что это мог быть Рот, говорил себе, — Рот всегда один, но в одиночку он бы не смог это сделать.

Сам поступок меня не слишком тревожил, ведь я с отрядом тоже угоняли скот. Меня тревожило то, что брата поймают и даже могут казнить, здешних законов я не знал, потому боялся.

В Харче за кружкой тёплого вина один человек, что мы встретили на рынке в первый день, рассказал нам о крепости. Оказалось, что в недрах крепости обитают крысы и одичавшие кошки. Заплутавшие в лабиринтах твари потеряли ум от голода и темноты, нападают на людей. Раньше их было много, но теперь остались самые живучие. Но нас больше интересовали другие знания, и человек после очередной кружки дал их нам: «Мастер оружейных дел, Володя, он давно интересуется подвалом крепости — огромное такое пространство. Другие, люди из-за Канала и Синего леса, туда ещё не ходили. Там должно быть много оружия, зарядов, пороха, металлов, батарей и бог знает чего ещё. Наши люди не лезут туда, ищут тут, где безопаснее. Там огромная пустота, в которой легко заблудиться. За годы, что мы тут, там пропало двадцать человек, в основном пьяные герои. Ещё говорят, там живёт тёмная сила, ну, это так… городские байки, вечер за разговором скоротать». И так человек говорил много, говорил, что с этой зимы интерес к подземелью вырос, ведь в крепости уже обыскали почти всё, находки заканчиваются.

Совет наш был недолгим. Рассказы нас не напугали, да и рассказчик явно не хотел нас пугать, скорее наоборот. Мы решили собрать весь отряд и добыть ценности, пока их там много.

Сумерки ещё позволяли видеть. С ясного неба опускался морозный воздух. Мы торопились успеть до темноты. Дед всю дорогу нахваливал свой тёплый плащ и свои сапоги, говорил о том, как ему в них тепло и удобно. Его слова нас не злили, от быстрого хода нам было даже жарко. Мы вошли в деревню старухи Нэа, всё такую же мертвую и тихую. Казалось, мы отсюда никуда не уходили, что землю укрывает всё тот же снег. Полная луна только взобралась на небо, и снег сразу заискрился в её свете. Голос совы сказал — пришла ночь, время не людей, а духов.

— Слышите? — Свобода остановился и прислушался.

Заунывное песнопение со стороны слабого огонька вдаль по улице завывало знакомый мотив, Баллада о Кулаке, куплеты о его смерти.

— Пьяный Ратибор воет. Красиво, чёрт кабацкий, — дед узнал голос Ратибора, его узнает любой из нашего отряда как бы тот не менял его. — О, а вот и Урумар подвывает, как старый пёс.

Лёгкий морозец, полная луна, а у Нэа печка и еда и… я поторопил остальных.

Щенок собаки залился лаем, увидев нас, чёрная мордочка голосила из-под дома Нэа.

Боромир сидел на заснеженном крыльце босой, в одних штанах и уже не пел, а выл на луну что-то невнятное, но красивое. Урумар стоял за его спиной, оперевшись о дверь, и с понимающим лицом смотрел туда же, куда и боевой товарищ — на луну.

— Ой, дикарики! — Старуха выскочила из дома, едва не споткнувшись о Ратибора, и поспешила к нам. — Вы заберите друзей своих, они у меня скоро всё допьють. Хрен с ним, что допьють, скоро всё сожруть! И кур моих, одну уже загоняли, зажарить пришлось. Я бабка добрая, но за такие дела напущу чёрный сглаз — и мечи из рук попадають, и девки больше не посмотрют на них, и деньги в карман не попадуть!

— Нэа, мы пришли за ними, — взялся говорить Свобода. — Сейчас уведём.

— Да ладно уж, куда вы пойдёте?! Полнолуния сегодня, ослепли что ли? Дорога к крепости через погост лежит, а в обход далеко. Нечего в такое время по лесу ходить. Кажется, нечистые уже здесь. Я вчера след видела.

Собачонка снова залаяла.

— Ох, дикарики, пошли в дом, ну их, нечистых! — Нэа посмотрела нам за спины, за нами лежала дорога под снегом. — Ой… Батюшки святые.

Страх в глазах старухи, будто почерневших на сморщенном лице, освещённом холодным светом луны. Она стала рисовать в воздухе перекрестье и быстро шептать какие-то слова (Отче наш).

Мы обернулись и взялись за оружие. Ратибор прекратил голосить, свалился с крыльца в снег и, сумев встать только на колени, приготовился биться на кулаках. Быстро протрезвевший Урумар взялся за копьё.

Длинная тень тянулась от идущего к нам. Некто, укрытый плащом, без скрипа и усталого дыхания близился к нам. Силуэт широкий, под этим плащом смело могли поместиться два человека. Голова укрыта капюшоном. Луна была за его спиной и не могла осветить его лицо, но две точки мерцали на месте глаз подобно далёким звёздам. Две точки света на совсем чёрном силуэте.

Нэа поспешила укрыться в доме. Она вошла, а на крыльце появился Тио с веслом в руках.

— Эй, стой и говори, кто ты?! — Дед не ушёл за наши спины.

Я опустил забрало и сбросил рюкзак. Боромир прицелился, его рука была тверда.

— Нет, врёшь! — неожиданно крикнул Боромир и выстрелил.

Перед самым выстрелом руку стрелка свело и болт утонул в снегу у его ног.

«Я — Рот, тихий Рот». Голос раздался в моей, а как позже выяснилось, в головах у всех. Голос обошёл пространство и появился сразу в наших ушах, громкий, твердый.

— Рот? Сними проклятую маску! — велел я и зашагал к силуэту, развернув топор обухом и собираясь надавать им по рёбрам братцу, чтобы не пугал.

В моём черепе будто поселился рой диких пчёл, он гудел с каждым шагом громче и громче. К жужжащему звуку добавились стоны, крики и требования бросить топор.

Вот я уже близко, я уже могу разглядеть маску под капюшоном. Ор в моей голове стал нестерпимым и перед глазами стали всплывать лики орущих, перекошенных от гнева людей. Я подошёл на расстояние шага, морщась от ужасного шума, который слышал я один. Наконец я бросил топор в сторону. В сознании моём будто грохотала буря, но как только топор упал, выглянуло солнце, вода стала гладкой, а звенящая тишина лечила уши. Даже звонкий обычно раздражающий лай казался весенней капелью.

Рот скинул капюшон и снял маску. На это я ответил размашистым ударом кулака. Рот сплюнул кровь на снег.

— Не ходите за мной. Я найду вас тогда, когда вы решите идти в Омэй-Гат, — сказал он своим ртом.

Из-под его плаща выпали две задние коровьи ноги. Я смотрел на них, понимая, это он…

Весь отряд подбежал ко мне, стали осматривать мясо. Силуэт в плаще бесшумно скользнул за угол соседнего дома, оставив следы на снегу. Я поспешил следом, но улей вновь загудел в голове, а из стены дома, подобно смоле из ствола дерева, вышло бледное мёртвое лицо и по воздуху стало плыть ко мне, не отрывая своих мёртвых глаз от моих — живых. Я отступил и всё ушло…

Странные молчаливые лики взором, не ясным мне, глядели на нас из угла (иконы). Пламя свечи покачивалось, приседало, вытягивалось, освещая неподвижные лица святых, как звала их Нэа. Огонь трещал в печи, сытый собачонка спал у её тёплой стены. Чёрный кот, ночная тварь, ходил вокруг стола, зыркая жёлтыми глазами на то, как мы срезаем мясо с коровьей ноги. Он не рисковал подать голос, ибо знал — старый сапог Нэа пинком под зад вышвырнет его на улицу, холодную улицу.

— Рот всегда был другим, похоже, он обрёл свою судьбу, — слова деда не несли ни горечь потери сына своего сына, ни желание ему помочь. Слова были сухи.

— Хэ, призвание… батюшку Никодима бы сюда, — говорила старуха, — словом божьим он бы выгнал тьму из его души. Ну, или святой водой и розгами, чтобы наверняка.

Боромир поймал её слова цепкими к речам ушами.

— Святая вода? Это яд? Где её взять?

— Ну, дикарики, нечисти — яд, а хорошим людям — помощь. Тут её взять негде. Есть в году всего один день, когда вода во всех реках становится святой. Тогда можно её набрать.

— Скоро этот день? — Боромир желал запастись волшебной водой.

— Нескоро, мальчик мой. Зимы ждать надо. Ты хочешь бороться с тёмными, так это тебе в мою родную деревню надо, за Канал. Те места нужно чистить. Там волки, величиной с быка! Там огромные орлы и вороны, что таскают баранов с пастбищ. Там людоволки, коих нортами кличут, их след я и видела вчера неподалёку. Но самые страшные — лайоны. Эти ведьмаки — люди на вид: может быть путником, красивой женщиной или ребёнком. Явного зла они не делают, но люди их боятся и к незнакомцам относятся с осторожностью. Чего я рассказываю… за Канал вас солдаты Альянса не пустют, хорошие ребята, не злые, но указ у них.

Мысль о том, что Рот поддался маске, что он может творить злые дела, печалила меня. Я был занят мыслью о брате и не слышал разговоров, молча соскребал ножом мясо с кости. Рот… всегда был сам по себе и мы с ним никогда не ладили, но и не ссорились много. Его будто не было в моей жизни. Чего же я не спокоен, как дед или Боромир? За время похода, за время, что я в отряде, я получил чувство братства. Каждый из нас считает другого братом. Мы вместе бьёмся; вместе пьём на пирах и делим последние капли воды в походе; делим тепло огня и холод лютых снегов; мы вместе орём весёлые песни и воем печальные, как Ратибор сейчас на пороге; брат нашего отряда может и руку подать, и крепко ударить, если надо. Даже Свобода — человек, что привык идти один, тоже был с нами, он — старший брат. Так что же в моей голове засел Рот?! Он не был мне настоящим братом в детстве, не стал никому братом в отряде. Его «сам, один», раздражало деда и даже Арью. Похоже, никому он не был нужен среди нас, как и мы не нужны ему. Вот только зачем тогда он принёс нам мясо?…

Из душной избы я вышел на крыльцо. Свет луны и блеск снега манили меня и я чуть не споткнулся о Ратибора. Он сидел на ступенях, на этот раз одетый и укутанный в плащ. Посиневшая от холода кисть его не расставалась с зелёной бутылью, в которой плескался бог веселья Алконак, дышал.

— Дай, — я забрал бутыль. — Согрей руку, руки нужны воину.

— Воину да, а трусу они не нужны.

Голос этого воина, обычно звонкий и бодрый, был похож на голос нищего старика.

— Это кто трус?

— Я, Гор, я… тем утром Урумар был в страхе, и это испугало меня. Я не видел, что видели вы, даже не видел! Теперь сижу и пью, будто я рыба. Эх, рыба столько не пьёт. Ещё рука эта…

— Свобода говорит, все люди боятся. Воин должен победить страх, умный воин сначала должен понять, а потом победить страх. Так сказал Свобода.

— Гор, когда ты начнёшь говорить? Я ничего не понимаю, что несёт этот старик, — Ратибор смотрел на свои сапоги, почти засыпал. — Что там Рот?

— Рот не с нами, — ответил я не думая и отпил из бутыли, разговор мог получиться долгим.

Ратибор хрюкнул, как сытый боров, завалился боком на заснеженную ступень и спросил: «Что отцу скажешь?»

Похоже, он понял мои слова так, будто Рот погиб.

Вот оно! Ратибор, беса сын! Вот что тревожит мой дух — отец. Что я ему скажу? Я путешествую в чужих землях, много не бываю дома, а тут ещё и Рот со мной ушёл. Отец совсем один, тяжело ему. Дом… там Олли, как живёт моя женщина? Носит ли она в себе моего сына?…

— Эй! Не мёрзните тут, — строгий голос Урумара пробудил мой разум от сонных мыслей. — Потащили этого пса на сеновал, Нэа велит ему там спать.

Посреди дороги брошенной деревни, в нескольких шагах от двора Нэа горел молодой костёр. Сонный огонь ворчал и плевался дымом, ему не нравились сырые доски, что были забором соседнего дома. Я, Тио, Урумар, Боромир, Арья и Свобода, ещё был Ратибор, почти спал, и я с Тио помогали ему держаться на ногах. Мы стояли вокруг ленивого огня. Так мы собрались для совета.

Мой, привыкший к уюту, сытый читатель, наверняка ты задаёшь себе логичный вопрос: «Почему бы не собраться для совета в сухой тёплой избе?» Отвечу я с высоты своего нынешнего ума и понимания людей: мы тогдашние — полудикари, привыкли важные вопросы решать у открытого огня, он был для нас будто ещё один член отряда, не запирать же его в печи или не заставлять голодать кормя его древесной стружкой, сидящего в железной банке. К тому же мы не строили заговор и потому могли говорить под открытым небом, а не скрываться в избе.

Говорил дед. Его слова вылетали из его рта вместе с клубами пара, что пускался в танец с дымом. Слова не танцевали, они сразу летели в наши умы через уши. Свобода говорил, что нужно идти в подземелье крепости.

— Зачем нам туда идти? — Урумар боролся, он хотел услышать ответ и твёрдое решение. — Для чего, богатство? Мы можем найти богатство в другом месте.

— Урумар, старший и разумный после меня, зачем ты ушёл из родных земель? Богатство мог бы найти и там.

Урумар перемялся с ноги на ногу, промычал что-то и жестом передал слово. Его взгляд, взгляд воина-открывателя вернулся. Ясно, что эти дни, которые он с Ратибором и Тио заливался самогоном у старухи Нэа он думал о крепости и о нашем пути. Вопрос деда привёл Урумара к решению.

— Ну, Гор, зачем пошёл ты?

— Слава. Чтобы говорить то, что потом само будет ходить от человека к человеку. Я слышал истории, но всегда хотел рассказывать их.

— Вот, там история, что никем не рассказана. Ну, а ты, чёрт кабацкий, зачем тебя бес понёс?

— Женщины… битвы… бабы… пиры… жена, бес бы её…

Обрывки фраз Ратибора всё же давали ответ.

— А ты, Тио?

— Гор пошёл, и я пошёл. Чтобы он не забрал всю славу себе.

— Воительница, зачем ты пошла с чужеземцами?

— Мужчина. В землях варваров нет достойных мужей, — поймав взгляд Тио, она добавила шутя: «Если не найду мужа в этих землях, найду женщину».

— А ты, травника сын, твоя семья искала покой.

— Они нашли. У меня своя дорога, тёмная, но идёт к свету.

— Ты бард? — заметил Тио — Будешь петь нам в подземелье.

Совет был окончен без решающего слова. Все стали шутить над Арьей и Боромиром и, оттащив Ратибора на сеновал, ушли в избу. Угрюмый костёр, шипя и дымя остался жевать сырые доски в компании луны и искрящегося на дороге снега…

Поздним утром мы покинули дом Нэа. Старуха хоть и была рада нашему уходу, всё же заметила, что кот и собачонка хорошие слушатели, но плохие собеседники.

Идя через лес, короткой дорогой, мы надеялись найти след людоволков о которых рассказывала Нэа. Собаки, лисы, лошади, бараны, люди, кто только тут не проходил, но людоволков не было. Урумар сказал, что Нэа, как и всякая старуха любит приврать.

Подножье крепости укрылось дымом, жгли мусор.

— Нам нужен уродец, что призывает свет, где он? — Свобода понимал, что факелы дают мало света и горят недолго, к тому же у нас теперь нет ни масла, ни жира для них.

— Факел всё же нужно брать, уродец не надёжный, — Урумар подтянул рюкзак. — Нужно разгрузить наши рюкзаки, спрятать еду и целебные снадобья.

— Пойдём, у меня есть тайник, — По виду Ратибора было ясно, дурманящий дух терзал его тело требуя крепких зелий, но тело уже не хотело пить.

Когда замутнённое пеленой солнце клонилось к стороне заката, мы, пропахшие запахами рынка, вошли в крепость. Наши рюкзаки были пусты, как хорошо спине! Мы оставили только воду в бурдюках, еду, вещи, спальные мешки и прочее оставили в тайнике Ратибора в который вёл круглый ход в земле леса недалеко от крепости (люк). Деньги мы всё же оставили у себя, дед не доверял их тайнику.

Люди в крепости куда-то торопились. Судя по их речам, они спешили на интересное событие. Мы решили, что уродец может подождать, а событие — нет.

В толпе людей мы уходили вглубь города, в самую чащу леса из железа и бетона. Всоре мы вышли к просторному месту, где был свет многих светильников — факелов, фонарей и ламп. В любом другом месте я бы сказал, что тут темно и видно плохо, но после пути по улицам в полумраке, это место казалось светлым. Очертания людей и объектов видны и ладно, в этом городе того достаточно…

Жёлоб шириной примерно в тридцать шагов и глубиной примерно в три роста Урумара (приблизительно шесть метров), уходил в темноту улиц крепости. Люди собрались у начала этого жёлоба (Канала), у стены из которой выходил широкий круглый проход в темноте которого едва виднелись закрытые ворота (шлюз для сброса воды). Люди собрались по краям пустого жёлоба, с нетерпением ждали чего-то. Наш отряд протиснулся в толпе и вышел к самому краю. За чугунной оградой лежал жёлоб. Ворота в тёмном круглом проходе наводили тревогу, было ощущение, что они сдерживают некую могучую силу.

— Чего столпились? Чего тут? — Уродец, что был нужен нам, расталкивая людей вышел к жёлобу в десятке шагов от нас.

— На третьем этаже трещина в стене водохранилища ещё разошлась и вода пробилась на этаж, — ответила ему немолодая женщина. — Воду будут сбрасывать чтобы…

— Сюда?! Бараны, экстренный сброс в Неплюйку надо, в коллектор!

Карлик, стал всех расталкивать, пробиваясь к мосту через жёлоб. С той стороны на мост вышел высокий и тонкий человек в лохмотьях и с чёрной повязкой на глазах, он простукивал дорогу перед собой тростью, похоже, он был слеп.

— Аркаша, сука, вот ты где! — Уродец выбежал на мост. Он потребовал от слепца идти на его смену, делать свет, потребовал такими словами, что я не стану повторять их в тексте.

Аркаша тоже ответил руганью и хлёстким ударом трости. Слепец и карлик стали драться — толкали друг друга, пинали. В толпе прокрался смешок, но никому не был интересен их спор.

— Я хочу почувствовать силу, вдохновение! — Слепец дал карлику точного пинка, будто видел его.

Раздался пронзительный звук (сирена), люд оживился в ожидании зрелища. Уродец оставил спор и побежал куда-то. Аркаша встал посреди моста, повернувшись в сторону круглого прохода, расправил руки.

Брызги и струи воды вырвались из врат и быстро выросли в единый ревущий поток. Поток был настолько велик, что заполнял собой весь круглый проход и сразу не ложился в жёлоб, он летел, затем касался дна жёлоба рядом с мостом и за мостом вздымался бурлящей волной. Водяная пыль и брызги окатили нас, воздух и всё вокруг, казалось, дрожит и трепещет в страхе и при том в изумлении пред силой воды! Вдруг поток стал тоньше, но летел он ещё дальше, накрыв собой мост. Таким он был пару мгновений, затем стих и совсем исчез.

Слепец, будто вдавленный в ограду моста, мокрый и растрёпанный, в восторге вскочил на ноги и во всё горло заорал, расправив руки: «ДА!» он прыгал и кричал радостно, трости его не было, похоже, поток вырвал её из его рук. Толпа тоже гомонила, кажется, такой шум и сила есть редкое событие в этих тихих стенах.

— Скоро в Харче запоют новые песни, — сказал человек стоявший рядом со мной, глядя на Аркашу.

Слепец, шаркая ногой по мосту, искал трость, но он быстро оставил это занятие, махнув рукой. Едва касаясь концами пальцев ограды моста, он быстро и уверенно зашагал прочь.

Ещё долго мы говорили с людьми, наблюдали за ними и за тем, как вода уходит, оставляя жёлоб пустым. Толпа не спешила расходиться, ведь за стенами уже вечер, а тут собрались многие, можно послушать новости и поделиться ими. Спустя время, без страха, что был раньше мы шли по улице города, что покоился в вечной ночи. К дому Харч можно было пройти быстрее, в темноте между домами, как ходили все, но мы выбирали светлый и ясный нам путь.

Уродец Тсяпа снова сидел всё на той же перекладине и ногами крутил колесо. Большие глаза его сквозь толстые стёкла на них вглядывались в полумрак улицы, цепляли проходящих мимо, они будто искали кого-то. В бороде запутались объедки, длинные грязные волосы были похожи на верёвки, жёванные собакой. Горбатое существо в лохмотьях, с бледной кожей, злыми большими глазами, оно пугало нас, но не как враг. Нам не хотелось стоять с ним близко, но уродец делает свет и это нужно нам.

— А… дикари, — выцепив нас взглядом, он хлопнул в ладоши. — Мать! Мамаша, неси пойло, дикарики припёрлись! И мне неси, моя смена окончена! Аркаша, мразь, опять опаздывает, ленивый чёрт. Просто так света не дам! Да будет тьма, что б вас!..

Он перестал крутить ногами, сложил руки и сидел улыбаясь жёлтыми зубами. Свет не исчез и тьма не пришла. Мамаша, хозяйка дома Харч, вышла и стала хлестать уродца тряпкой, как нашкодившего пса.

— Что, не ожидал? Я аккумулятор купила, так что твои выходки, ангелок недоношенный, не прокатят. Пошёл к чёрту! — Она ударила уродца тряпкой так, что он свалился с перекладины. — Жду двадцать минут, не придёт Аркадий, этот недопоэт пропитый, будешь ты работать, а нет, вали в свою клоаку! Больше работы не получишь.

— Крутить не буду! — Он встал перед ней, сложив руки на груди в своей манере.

Маманя нагнулась к самому его лицу. Стоя так, эта крупная женщина стала похожей на медведя.

— Эту лампочку, я тебе в задницу вкручу и за твой поганый язык на столбу тебя повешу. Свет в Харче будет!

Она ушла, а уродец с печалью на морде сел у стены.

Выслушав нашу просьбу о свете, Тсяпа скорчил рожу в ухмылке.

— Вы думаете, я буду вам помогать? Не интересно. Какая плата мне?

— Твоя жизнь, — Усталый от похмелья Ратибор сел перед Тсяпой.

— Она у меня есть, дашь вторую?

— Ты тупой человек, я отберу у тебя эту.

— Не получится, на мне лежит проклятие, — Он стал говорить тихо и мы все наклонились, чтобы слышать его. — Я не умираю от старости, моё тело больно и уродливо, но меня нельзя убить. Если ты, дикарь, убьёшь это тело, то мой дух станет жить в твоём и выгонит твой дух, а твоё тело начнёт болеть и скоро станет таким… давай, избавь меня от этого карлика, дай опять немного пожить в сильном теле, что нравится женщинам.

Ратибор в испуге отступил. Конечно, карлик врал нам и на нём не лежало проклятие. Ум, что становился сильнее за время путешествия, догадывался о лжи этих слов, но всё ещё властвующая первобытная душа испугалась их, верила им.

— Хорошо, — выражение лица Свободы говорило, что он спокоен и придумал выход. — Жизнь у тебя есть и её не отнять. У тебя нет свободы. Твое тело слабое, речи гнилые, а ум мал. Ты принадлежишь хозяйке Харча, ты её раб, я это вижу.

Свобода вошёл в таверну Харч. Не долго он там пробыл. Уродец сидел на земле, прислушиваясь своими большими дырявыми ушами.

Наконец дед вышел.

— Арья, вяжи. Я купил его у Мамаши всего за сто юаней.

— Чего?!

Уродец собрался бежать, но Арья свалила его ударом ноги по рёбрам, села сверху и, продев в дыру на мочке правого уха (туннель) верёвку, завязала её.

— Моё, — с наслаждением произнесла она, потянув верёвку и подняв тем уродца на ноги.

Мамаша выглянула из прохода Харча, улыбнулась, глядя на растерянного Тсяпу и зачем-то моргнула одним глазом (подмигнула)…

Сырые бетонные ступени вели нас всё вниз и вниз. Тьму разгонял белый свет неясного нам устройства в руках Тсяпы, идущего впереди нас. Луч этого света уходил вперёд, но скоро уставал, и тогда уродец, ворча ругательства, крутил ручку на устройстве, она жужжала, как оса, и свет снова становился сильным.

Мы спускались. Вонь от уродца смешалась с холодным запахом сырости и гнилого дерева.

— Вы хотя бы понимаете, что нужно брать и продавать? Там много всего, но совсем не всё то можно продать, — меня вопрос карлика поймал, будто паук муху. Что мы там будем искать, как оно выглядит?! — Вы же знаете, туда спускались немногие, а вышли всего несколько человек. Остальные и сейчас там лежат, крыс кормят. Лучше давайте назад и меня отпустите.

— Нет, — Арья дёрнула верёвку так, что чуть не оторвала ухо Тсяпы.

— Ты, мужеподобная баба! Не смей, я не пёс! Тсяпа вам отплатит…

Мы остановились на небольшой площадке. По правую руку лестница уходила дальше вниз, по левую — была распахнута железная дверь, прямо уходил в темноту мост из железной решётки.

— Идём в дверь, узнаем то место, — так желал Свобода, нам тоже было интересно.

Эта комната была совсем небольшой, все мы в ней не умещались. Стены, пол и потолок были с большими окнами, они состояли из окон. Окна в полу были закрыты толстым стеклом, что могло держать на себе взрослого мужчину, но я всё же встал на толстую железную балку, ей я верил больше. Остальные окна не были ничем закрыты. В комнате был трон, мягкий и удобный. Под троном пол был железным, и из него торчали рукояти тупых мечей (рычаги), перед троном — полукруглый стол. На столе — то, что называли кнопками, и одна гладкая чёрная доска (экран). Странное место (кабина управления кран-балками).

Ратибор выглянул в окно, в пустую черноту. Где-то далеко текла вода, она падала на бетонный пол.

— Стена водохранилища… надеюсь, внизу уже затопило и вы никуда не пойдёте. Даже если нет, то я не хочу идти, — уродец погрузился в трон и погасил свет. Послышалась возня. — Сейчас и посмотрим. Аккумуляторы, может быть… сыро… хрен с ним, поехали!

Щелчок — и яркий луч света разрезал тьму. Светило было под комнатой (прожектор).

На лице Арьи я заметил эмоцию, отличающуюся от нашего детского удивления, лицо было немного другим. Мы удивлялись явлению, а она — причине явления.

Тсяпа изверг своим ртом такие мерзкие ругательства, что смутил даже Ратибора. Бетонный пол далеко внизу был сух, и это расстроило уродца — идти придётся.

Тсяпа важно сидел на троне и водил из стороны в сторону рукоятью одного из мечей, вместе с этим луч света бродил в пустоте и едва доставал до толстых колонн и потолка, под которым была паутина из кабелей и труб, эти названия я невольно произнёс: «Кабели… трубы… много».

— Там сухо, идём, — Свобода был нетерпелив в этот раз.

— Водохранилище занимает половину этого подземелья, ты представляешь, сколько в нём воды? Ты представляешь, с какой силой она давит, старый пёс?! Если в его стене трещина, это жопа! Ты видел воду сегодня. Это сделали потому, что на третьем этаже стена этого водохранилища треснула и в трещину попёрла вода. Внизу давление сильнее и если треснет тут, поток сразу сделает из трещины дыру. Я вниз не пойду. Вот как спустит кто воду хотя бы наполовину от того что есть, тогда да, а так — нет, — Тсяпа опять сложил руки на груди в своей манере.

— Арья, держи верёвку, — я взял уродца под руки, спиной к себе, и высунул в окно. Луч шёл прямо, не касаясь ничего, и Тсяпа оказался над, казалось, бездонной дырой. — Я отпущу тебя. Твой дух в меня не вселится, когда ты умрёшь, потому что убьёт тебя высота.

— Тупой варвар, богов не обманешь!

— Тогда мы повесим тебя за руки и пойдём сами, а ты будешь криком подавать сигналы, чтобы мы не заблудились. Если не будешь, мы заблудимся, а ты так и будешь висеть пока не сдохнешь.

— Хорошая идея, Гор, — сказал Тио. — Как работает его свет, мы поняли, сами сможем.

Я устал держать уродца и втащил его обратно.

— Нет, вы, свинорукие, сломаете устройство. Ладно, пойду с вами. Фонарь тут пусть горит, ориентиром будет.

Белые точки плавали в луче света. Темнота и сырой холод наполняли подземелье, краёв которого не было видно. Скоро пришло ощущение, что это совсем не подземелье, а другой мир. Мир, в котором всегда ночь и бетонные стволы деревьев, что наш отряд не сможет обхватить, уходят в вечно чёрное небо. Мир, в котором не поют птицы, только кто-то воет далеко над головой. В этом мире нет ничего живого, даже растений — ни дерева, ни травы, ни даже мха! Казалось, это мёртвый мир, но почему-то не уходило сильное ощущение, что кто-то наблюдает за нами, он где-то в темноте, куда не достаёт луч устройства… многорукий и чёрный… почему именно такой страх в моей голове?..

Мы шли всё дальше и дальше. Железные полосы… их много на этом полу! Между некоторыми колоннами стояли стены из кирпича, мы обходили их.

Перешагивая через трубы и железные полосы, мы пришли к железным червям. С молчанием они тяжело смотрели на нас. Хоть мы и понимали, что это механизмы и без человека внутри они ничего не могут делать, первобытный дух был напуган и жалобно скулил в груди, молил идти назад.

Рядом с червями стояло много ящиков, лежали железные балки и брёвна, бетонные плиты и кольца, трубы, в которых мог стоять человек. Всё это по кусочку выхватывал луч света, что пускал уродец своим странным устройством.

Мы сворачивали, обходили, перелазили — снова пугающая пустота, что съедала звуки наших шагов.

Охваченные удивлением, мы не понимали, что нужно брать, да и забыли про то, а когда вспомнили, вокруг уже ничего не было. Угольная чернота, остров освещённого бетона под ногами и звук воды, разбивающейся о камни где-то в дали.

— Где ориентир? — забеспокоился дед и тем поселил тревогу и в наши умы.

Темно. Мы даже не заметили, как погас тёплый свет фонаря наверху. Идти назад, а куда это, назад?..

— Наверное, аккумулятор сдох. Странно, что он вообще не развалился от сырости за эти годы, — свет в руках Тсяпы стал угасать, он больше не хотел гореть, хоть уродец крутил ручку. — Что, всё?! Вошь!

Под жужжание ручки и ругань Тсяпы свет медленно умирал, оставляя нас без своей помощи.

— Давай-давай! — Ратибор просил устройство, но тьма уже стала пожирать лицо воина.

Последняя капля света угасла на бородатой морде Тсяпы, следом утих жужжащий звук.

Немного времени мы стояли неподвижно, и только журчание воды вдали было звуком.

— Зажгу чашу, не зря купил, — прозвучали слова деда.

Чиркнуло. Искры встревожили глаз, начавший привыкать к полной тьме. Наконец яркий огонь подарил свет. Он горел над тонкой трубкой, выходящей из железного сосуда. Света немного, но он есть.

— И без твоей штуки обойдёмся, — Арья дёрнула верёвку. — Где он?

Конец верёвки лежал на полу обрезанный.

— Отрезал, сукин сын, — Тио сжал кулаки. — Подойди сюда! Трус, мы тебя найдём.

— Оставь это. Света у нас немного. Давайте искать ценное и выход, — Свобода был спокоен. Маленький живой огонь в руках может каждому дарить покой.

Мы нашли стену, пройдя много шагов в пустоте. Серая гладкая стена: идти вдоль неё — и мы придём к выходу, так мы решили. Шли быстро. Наш ход остановили они, те люди, что спускались в подземелье до нас и не вернулись. Два мёртвых тела лежали у стены, лицо и кисти рук объедены до костей. На обоих телах одежды в области живота были разорваны, в сыром кровавом месиве тряпок что-то шевелилось и пищало. Крысы.

— Пойдём-пойдём, — поторопил дед и поспешил уйти вместе со светом подальше. — Они нас почуяли. Держимся плотно. У них тут мало еды…

Стена свернула, на миг оставив нас опять в пустоте. Мы обернулись: крысиный выводок преследовал нас, они испугались света и скрылись в родной для них тьме. Они скрылись, но не оставили нас. Погасни свет и я уверен — десятки лапок тут же побегут по нашим телам, зубы вцепятся в пальцы, щёки и шеи.

— Это не та стена, мы внутри, а не у края, — в словах деда была печаль. Мы много времени и света потратили, так и не найдя ориентир.

Шагали быстро, почти бежали. Шорох когтистых крысиных лап следовал за нами в темноте. Нужно найти крайнюю стену, в ней точно будет ход наверх.

— Стойте, кто это? — Тревога Арьи передалась нам. Все невольно взялись за оружие.

Из темноты на нас смотрели два зелёных круглых глаза. Они были высоко над полом. Такого высокого зверя нет. Судя по тому, как высоко глаза, рост существа — выше роста Урумара. Огромен.

— У людей не светятся глаза в темноте, — шепнул Боромир и упёр приклад арбалета в своё плечо. — О нём говорил уродец?

— О высокий, кто ты? Дай нам видеть тебя. Мы пришли с миром, — как и всегда, дед заговорил с незнакомцем. — Мы путники и заблудились тут.

Молчание. Оно сделало шаг назад.

— Если ты без злых мыслей, говори с нами. Если ты зло, мы будем биться! — Ратибор встал в боевую стойку. — Показался нам, так говори!

— Дурак, — схватился дед за голову одной рукой.

Оно повернулось к нам спиной, и глаза незнакомца стали не видны нам.

Просьбы деда к существу поговорить с нами ни к чему не привели.

Прошло много времени. Мы нашли открытые ворота и большой дом за ними. Вошли во двор. Печальный дух бродил среди этих толстых стен, он будто смотрел на нас из маленьких окошек с решётками. Наш огонь был мал, и мы не видели многого, но чувствовали, что место это пропитано печалью и злом. Мы вошли внутрь дома. Длинный коридор и много железных дверей. Решётки. Наверное, тут держали лютых зверей, зачем в коридоре столько решёток?!

Мы свернули раз, затем ещё. Некоторые железные двери были открыты.

— Жилища, — сказал дед, увидев за одной из них то, что звалось кроватью (нары), стол и отхожее место. — Уютно. Только от кого они прятались за этими решётками, за такими дверями?

Наконец мы вышли наружу, как нам показалось. Пройдя немного, мы поняли, что вокруг глухие стены и вход сюда один. Похоже, это двор. Простые деревянные скамьи; перекладины для развешивания шкур и подвешивания туш (турники); небольшие колёса на оси (штанги); много странного (тренажёры и спортивный инвентарь).

Лязг и громкий железный удар напугали нас всех. Знакомый смех с хрюканьем. Тсяпа!

— Тсяпа вам говорил, не злить, не обижать Тсяпу! — его голос отражался от стен и звучал до боли в животе страшно. Засранец специально говорил таким голосом, издевался.

Мы поспешили к выходу, но тот был закрыт толстой решёткой, через десяток шагов по коридору ход перекрывала вторая такая же, и за ней стоял уродец, направив луч света своего устройства на свой бородатый подбородок, отчего его лицо делалось жутким, а отражающие свет стёкла казались глазами мертвеца.

Перебивая друг друга, грозно мы требовали выпустить нас, чтобы мы насадили уродца на копьё и запустили его далеко во тьму.

— Тихо! — властный голос Свободы заставил всех нас замолчать. — Что ты хочешь, Тсяпа?

— Молчи. Вы останетесь тут и станете думать, а я уйду. Вы не сможете выйти, стены высокие, а решётки… они открываются и закрываются вместе, это один механизм, но открыть проход можно только с моей стороны. Попробуйте, дотянитесь.

— Выпусти нас, и мы дадим тебе деньги, — предлагал Свобода.

— Я терпеливый. Я знаю, что деньги у тебя, много денег. Я подожду, пока вы тут умрёте, и тогда заберу их. Кстати, крысы голодают и ждут. Не ложитесь спать все разом. Проснётесь без глаз.

Он посмеялся, но не настоящим смехом, и ушёл во тьму.

— Стой! А кто был с зелёными глазами?! — спросил я.

Тсяпа вернулся.

— Какими глазами? Дикарики, я вам байки рассказывал. Тут, кроме крыс, меня и вас, больше никого нет. Ещё, как бы вы ни орали, наверху ничего не слышно.

— Мы видели зелёные глаза, оно высокое и бродит где-то тут. Оно ходит тихо и на свет не выходит, — дед пытался говорить мирно и спокойно. — Тсяпа, у тебя хороший свет. Я понял, ты знаешь, где выйти; у тебя есть свет, а мы можем биться. Выведи нас, а мы в пути защитим тебя. Когда выйдем, мы просто уйдём из этих земель.

— Не интересно, лучше сдохните побыстрее. На ваши деньги куплю у Мамаши лучшее пойло и куплю девку на ночь. Ещё одежду куплю себе, и обувь, и ещё куплю…

В темноте коридора за спиной уродца появились две зелёные точки. Глаза! Они почти под самым потолком, какое оно высокое!…

— Вон они, глаза! — крикнула Арья, указывая пальцем за спину уродца.

Тсяпа от испуга подпрыгнул, уронил устройство на пол и сам упал на задницу.

Трясущимися руками он схватил фонарь, посветил вдаль по коридору. Уже никого не было. Уродец встал, посмотрел на мокрые штаны и лужу под собой. Мы не удержались от смеха, Ратибор и вовсе смеялся так, что не мог вдохнуть.

— Мерзкая ты баба! Смешно тебе? Погоди, не умирай, ты будешь моё, угомонишься и будешь моё, хоть и уродина ты.

Тсяпа, злой, поспешил уйти. Все, кроме Ратибора, прекратили смех и припали к решётке, вглядываясь.

— Оно правда там. Выпусти нас, сам не отобьёшься, — попросила Арья без смеха.

Уродец ответил грязными словами и исчез за поворотом.

Звуки ударов, крик и ругань сменились тяжёлым дыханием. Мокрые от пота, с печальными разбитыми лицами мы разошлись по разным сторонам. Жаркий спор о том, кто виноват, ни к чему не привёл.

Дед, что не участвовал в драке и споре, сидел у дымящего костра, боевым топором раскалывал доску на толстые щепки.

— И что толку? — заговорил дед, когда все стихли. — Битые рожи, вот и всё. Зачем силы тратили? У нас нет еды и воды не много, а мало, всё Ратибор.

— Всё Урумар, он сказал еду в тайнике оставить, — отозвался Ратибор в тёмном углу.

— Какое капризное дитя, дымом плюёшься и только, — Свобода аккуратно положил в угасающий огонь щепок. — Еду мы оставили зря, но нам нужно было место в рюкзаках. Дерево тут скоро закончится, а огонь голодать не станет, он уйдёт.

— Надо искать выход, — сказал я, встав.

— Чего его искать, вон он, — Свобода указал на решётку. — Пока вы дрались и винили друг друга, я осмотрел это место. Сами мы не сможем выйти, никак.

— Что ты говоришь? Мы не сможем выйти? — Арья теряла едва пришедший покой. — Я не боюсь врага, с которым можно биться, но место… тут нужен ум, так что думай, старик!

— Нужен уродец, только он может выпустить нас, — дед подложил в огонь ещё щепок и жестом призвал всех собраться у огня. — Тсяпа не хочет нас выпускать, хочет ждать нашей смерти, но он всё равно придёт раньше неё, чтобы посмеяться. Нужно ему пообещать что-нибудь, что он сможет получить, только если выпустит хотя бы одного.

— Что мы ему можем дать? — пытался вспомнить Ратибор. — Деньги у нас, а ценного в тайнике ничего нет.

— Пообещаем больше денег и боевого коня, что спрятан у Нэа.

— Свобода, когда вы купили коня?! Я так долго пил? И почему раньше не говорили о нём?

— Ратибор, будь хотя бы немного умнее, почему такой тупой?! У нас нет коня и денег больше нигде не спрятано. Почему вам всё надо разжёвывать?!

— Свобода задумал обман, — Урумар не был доволен.

— Это хитрость.

— Хитрость для охотников, обман для торговцев. Я воин, у меня есть честь.

— Я не воин, — просто ответил дед.

— И я не воин по закону Прибойа, — поднял руку Тио.

— Я тоже не воин, да и порядки в Омэй-Гате другие, — так Боромир согласился со Свободой.

— Вот и решили. Вы, воины, молчите, когда придёт Тсяпа, так и обмана на вас не будет.

Я тоже не видел в задуманном обмане ничего плохого, ничего, что могло бы уронить честь воина. Всё же я промолчал, ибо мнение боевых товарищей обо мне было хорошим и я не хотел его менять, всё равно всё решили.

Не знаю, сколько прошло времени, но мысли о еде всё увереннее занимали мою голову. Я ходил кругами по двору. В свете разгоревшегося костра стала видна вся непробиваемая сила стен, вся их высота. Над стенами чёрной ночью зияла пустота подземелья, но подняться к ней было невозможно.

Как и в дозоре ночами, сменив товарища, сейчас мою голову заняли мысли о доме, об Олли, об отце, что остался один. Эти мысли занимали меня и в дозоре, и сейчас. Вспоминались морские волны и крикливые чайки; бубнёж шамана в его лачуге; вечерние страшилки для детей о страшном Гогото… сразу вспомнился Тсяпа. По описаниям старух, Гогото выглядит примерно так.

Шум и стук открывающейся решётки пробудил меня от мыслей о прошлом. Все мы схватили оружие и поспешили к выходу, и только дед велел остановиться, но мы уже стояли у открытого прохода. Дальше мы не шли — не решётка, но нечто удерживало нас на месте своим взглядом…

Свет костра не проникал в проход, там властвовала тьма подземелья. В той тьме, видимые нами не впервые, но оттого не менее пугающие, слабо горели зелёные огоньки глаз.

Свобода подошёл к нам. Кажется, он ждал кого-то другого, глаза удивили его.

Слабый белый свет возник в руке незнакомца, осветив кисть в перчатке и край рукава из плотной серой ткани.

— Идите за мной, я приведу вас к выходу, — голос был молодым, вполне человеческим.

— Кто ты и зачем помогаешь нам? — спросил Урумар.

— Вы будете беседовать или мы пойдём? Кто я, вам знать не обязательно, думаю, мы больше не встретимся. Помогаю, потому что могу. Так, или идите за мной к выходу, или я пойду один, а вы идите сами.

Он развернулся и пошёл прочь, только маленькое пятно слабого света выдавало его.

— Идём за ним, оружие держите наготове. Разберите костёр, возьмите головни, — так решил дед.

Идти за незнакомцем было страшно, и чувство опасности всё усиливалось, но все мы понимали, что пройти сквозь всё подземелье напрямик нельзя, и поэтому сами мы заблудимся. К тому же запасы воды у нас почти иссякли. Та вода, что течёт где-то далеко во тьме, может оказаться не пригодной для питья, ведь Лёш и Лен умирали от жажды, но воду, преградившую им путь назад, не пили. Этими мыслями я призывал к себе уверенность в том, что решение деда — лучшее, что сейчас может быть.

Головни почти не давали свет, только дымно тлели. Держа оружие наготове, мы следовали за пятном света, такого слабого, что даже не освещал ног незнакомца. Мы держались на расстоянии пары десятков шагов от ведущего нас, из-за чего иногда теряли его, когда он сворачивал за какую-нибудь стену. Мои глаза болели от напряжения и слезились от дыма, источаемого тлеющей головнёй в моей левой руке.

Все шли молча. Мне казалось, что незнакомец не выводит нас, а наоборот — заводит вглубь. Я не помнил проходимого места, впрочем, это всё моя тревога. Как я могу узнать место, которого не вижу?! Всё, что я вижу, — это несколько тлеющих огоньков рядом и одно пятно белого света впереди. Мы стали спотыкаться и падать — пути железного червя…

— Станция, — раздался голос незнакомца. — Я вижу, вы ничего ценного не нашли, не поняли. Вот оно, в ящиках.

Слабый свет в руках ведущего выхватил угол деревянного ящика.

— Складываем костёр, — велел Свобода и положил тлеющую палку на железную полосу.

Все положили головни, что несли. Проголодавшийся огонь, слабый и сонный, стал охватывать сложенное для него гнездо, ворча и дымя, злясь на нас, моривших его голодом.

В свете костра стали видны стены из деревянных ящиков. На каждом ящике был изображён символ, такой, как мы видели на флаге древних людей в Доме древности Омэй-Гата — красная трёхконечная звезда и белая буква «А» на ней. Ещё были буквы и цифры, которые ничего не говорили нам.

Ящики не были заколочены, крышки легко снимались. Внутри была солома, а в соломе лежало нечто, о предназначении чего мы не догадывались (детали оружия, автоматов, винтовок, пистолетов. В каждом ящике было лишь по одному виду деталей).

— У меня нет времени ждать вас. Я иду к выходу. Пусть кто-то пойдёт со мной и разведёт у выхода огонь для ориентира.

Все переглядывались, никто не хотел один идти с незнакомцем.

— Я пойду, — Арья взяла небольшой ящик с тонкими стенками, выбросила лежащие в нём детали на пол, оставив солому. — Веди.

Снова меня удивила смелость воительницы.

Разбив несколько ящиков, мы разобрали их содержимое по рюкзакам, а ящики бросили в огонь, попросив у него больше света для нас.

— Украшения, продадим их в Омэй-Гате, — я разглядывал то, чем мы наполняли рюкзаки. — Золото…

Разве мы могли знать, что это?!…

Мы переносили ящики к выходу, туда, где свет костра создавал островок во тьме.

— Нэа говорила правду про людоволков, — говорила Арья, когда мы в очередной раз проходили мимо клочка сырой земли, в которой отпечатался странный след, что-то среднее между человеческим и волчьим. — Это был он. Почему он помог нам?

— Понять бы сначала, зачем он был в этом подземелье. Зло. Нужно готовиться, — Свобода был уверен, что ничего не совершается просто так.

Устав до боли в руках и спине, мы подкормили огонь сломанным ящиком и сели отдыхать. Дед пересчитывал принесённые ящики и короба.

— Четыре десятка и два, — закончил он счёт.

— Ещё украшений много в рюкзаках. Все похожие на… больше, меньше… у древних не было фантазии? — Ратибор разглядывал одно из украшений (патрон в железной гильзе золотистого цвета). — Это точно золото? Если бросить в огонь, оно расплавится?

Ратибор бросил украшение в жаркий огонь и стал смотреть. Мы все сели рядом с ним…

Грохнуло так, что зазвенело в ушах! Костёр плюнул искрами и пеплом в нас за то, что подбросили ему это. В ужасе и смятении мы отбежали подальше, спрятались за ящиками. Я не слышал ничего, кроме стука своего сердца и шума крови в артериях. Я долго не мог унять дрожь.

Некоторое время мы провели в укрытии, молча переживая страх и ожидая второго хлопка, но его не было.

Дед велел Боромиру пойти и посмотреть в огонь — сгорело ли проклятое украшение?

Прикрываясь моим щитом, Боромир подошёл к огню, готовясь в любой момент бежать.

— В огне ничего нет, — он опустил щит.

По настоянию Ратибора, желавшего получить больше золота, мы принесли ещё несколько ящиков. Едва мы решили начать поднимать их наверх для продажи, как на лестнице послышались шаги нескольких человек. Оружие с готовностью биться легло в наши руки.

— Мы не враги, это я, Володя, — раздался голос из прохода.

— Не знаем такого. Уходи, — повёл разговор дед, но говорил жёстко, не как обычно в похожих случаях.

— Оружейник. Вы бы всё равно меня искали. Мне сказали, что вы нашли много оружия.

— Ты не один.

— Конечно, а ты, мудрец, пошёл бы один на такую сделку?! Я хочу купить у вас находки и привёл людей, которые помогут мне поднять их наверх. Вы и так уже много носили, устали.

— Выходите на свет.

Дед и Боромир встали на ящики, их арбалеты были нацелены в темноту прохода. Я опустил забрало шлема и вышел вперёд, держа перед собой щит, чьи шипы смотрели в темноту, на невидимого противника. Остальные стояли позади меня.

Трое вышли к нам, показывая пустые ладони. Один был стар, больше сорока лет на вид (для диких земель это много), бледный, покрыт морщинами, тонкие стёкла на глазах (очки), из оружия у него только висящий на поясе странный предмет из куска дерева и трубы (пистолет). Двое, что с ним, молоды, облачены в тяжёлую броню из чёрного плотного материала (автомобильных покрышек), их оружием были длинные боевые топоры, висящие за спинами (секиры).

— Ну… мы будем торговать или друг друга оружием пугать?

— Мы возьмём за это много денег, — дед говорил, не опуская арбалет. — Если у тебя нет денег, говорить не будем.

— У меня есть деньги. Тысяча юаней за всё вас устроит?

— Два топора твоих помощников у кузнеца будут стоить три сотни юаней или две сотни рублей. Подумай над ценой ещё раз.

Дед раньше не вёл дела, говоря таким тоном. Похоже, он решил, что может заставить торговать по его правилам.

— Они стальные, так что немного дороже, но не суть. Вижу, вы разобрались в местных ценах и деньгах. Простите. Дам вам за всё десять тысяч юаней и тысячу рублей, это всё, что у меня есть.

— За эти деньги отдам половину.

— Мне нужно всё. Почему так дорого?! Мы не с того начали, поторопились. Что вообще в этих ящиках, я могу посмотреть?

— Открывай, смотри. Не пытайся украсть, — Свобода стал смотреть на торговца через прицел арбалета.

Покупатель заглянул в каждый ящик. Повертел в руках детали, внимательно разглядывал украшения (патроны).

— Это мусор. Три тысячи юаней, вот моя цена за всё.

Дед выстрелил, арбалетный болт пробил ящик с деталями.

— Я видел твои глаза, это дорогие вещи! Возьми горсть украшений и брось их в огонь.

— Зачем? — оружейник забеспокоился.

— Брось, они покажут свою красоту только в огне.

— Нет.

— Ты знаешь, сучий сын, знаешь, что будет. Ты понимаешь суть этих вещей. Ну ка поверни морду, хочу выстрелить в твой брехливый рот!

— Ладно-ладно. Ты опытный торгаш, опусти оружие. Скажу честно. Десять тысяч юаней и тысячу рублей, всё, что у меня есть, дам за четвёртую часть. Я поднимусь, займу денег и вернусь, чтобы купить остальное. Принесу ещё тридцать четыре тысячи юаней и ещё пять сотен!

— Будет так.

Оружейник положил деньги на пол и стал отставлять в сторону ящики, какие хотел забрать сейчас. Дед убрал арбалет, но Боромир держал торговца на прицеле. Щедро смазанный густым чёрным ядом наконечник болта смотрел в затылок оружейника. Свобода сел пересчитывать деньги.

— Так, я за деньгами, а вы эти ящики несите наверх, — велел оружейник своим помощникам, что с тупыми лицами слушали спор, похоже, даже не понимая насколько велика сделка. — Закончите, и ждите меня. Всё это надо будет поднять. Что, старик, всё верно, денег столько?

Свобода кивнул и стал пересчитывать отставленные ящики, ровно ли четверть?

Урумар считал, верна ли сумма тех денег, что оружейник обещал принести. Мы же просто радовались, ведь если мы столько получим и сложим с тем, что у нас есть, то сможем купить в землях Омэй-Гата всё крепкое зелье и всех лир, будим ездить на лучших жеребцах и владеть серебряными мечами.

— Замолчите! Урумар, всё правильно, я посчитал. А вы… не на то нужно тратить такие деньги! Эх вы, пьянь похабная. Не важно. Берите рюкзаки и быстро пошли наверх, оружие наготове. Гор, ты щит, у тебя хорошая броня, иди первый. Арья за тобой. Урумар, Ратибор следом. Боромир, мы с тобой с арбалетами. Тио… чёртово весло, иди позади нас.

— Почему уходим?! Ещё денег принесут, — Ратибор заскулил, как старый пёс.

— Не принесут. Быстро!

Мы поднимались в указанном дедом порядке. Света мы не несли и шли в полном мраке. Это коридор с лестницей, тут нельзя заблудиться. Я шёл, стараясь не шуметь кольчугой и мягко ступать, но не кольчуга или грубые сапоги выдавали меня — дыхание. Тяжёлые рюкзак и броня, подъём по ступеням, с каждым пролётом моё дыхание становилось тяжелее. Не только моё, я слышал дыхание товарищей за спиной, слышал скрип ремней рюкзаков, что вот-вот порвутся.

Вот он свет, не живой, не от огня. Двое обсуждали баб, что видели в Харче, говорили, кто из них сколько потратит сегодня. Я убрал топор в петлю и достал из голенища нож, покачал щитом, так как рука затекла держать его.

— Кто там? Уберите оружие!

Оба противника взяли с пола секиры, я ожидал, что они достанут их из-за спины, это дольше.

Отбив атаку первого щитом, второго я ударил ножом, но не пробил броню.

Площадка была слишком тесной, наш отряд не мог биться весь, и в бой вступили только мы с Арьей. Наши спины мешали остальным. Но и враг не мог хорошо атаковать, длинные секиры задевали стены и друг друга.

Арья вытолкала одного в комнату с большими окнами (кабину крана).

Я крепко ударил щитом в грудь своего противника, так, что шипы на щите прокололи броню и впились в тело. Щит застрял, и я, выпустив его, несколько раз ударил ножом противника наугад. Болт, выпущенный «Бесом», пробил череп врага.

Арья выходила из комнаты, за её спиной враг поднимался в окно, оружия у него не было.

— Сдался, — Арья повесила топор в петлю на поясе.

— Арья, в тебе просыпается человеческая баба?! Может быть, теперь полюблю тебя, — смеялся Тио.

Арья молча вернулась в комнату. Ударом ноги она выбила из окна противника, что почти взобрался. Глухой удар о бетон, свет костра внизу вздрогнул.

— Люби.

— Волчица ты.

Мы торопливо шли переулками, после подземелья они казались нам светлыми и безопасными. Людей было очень мало, почти никого, какое время суток?

Проходя мимо Харча, мы заметили Тсяпу. Он, сильно пьяный, сидел у стены и хвалился какому-то больному оборванцу, как заманил нас в ловушку и что скоро у него будет много денег. Помочившись прямо под себя, он ругнулся и, залив в глотку полбутыли вина, продолжил похваляться. Аркаша, слегка хмельной, сидел на перекладинах и крутил ногами, делал свет.

Злоба окутала всех нас, но дед велел оставить его и поторопиться.

— Хорошее время, никого нет. Харч закрыт и пуст, значит, скоро рассвет. Идём, — торопил дед.

— Нет, уродца я заберу с собой, — против слов деда выступила Арья. — Весь путь станем его пинать, а в Омэй-Гате продадим на балаган.

Она пошла к Тсяпе, подняла его рывком за волосы. Слушатель уродца в испуге уполз в узкий тёмный проход между Харчем и соседним домом.

— Мужебаба! Мужебаба… вырвались! — заверещал, как свинья, Тсяпа.

Аркаша слез с перекладины и попятился во тьму проулка, примирительно выставляя руки перед собой. Арья взяла бутыль и залила оставшееся пойло в рот уродцу. Тот, едва не выдав пойло обратно, с улыбкой пробуровил: «Такие наказания мне по душе».

Мы вышли из крепости в синюю предрассветную мглу, не встретив никого. Арья тащила за волосы Тсяпу, который едва стоял на ногах и часто падал, но нас то не останавливало. Похоже, уродец плохо понимал, что происходит.

Мелкий тёплый дождь смывал обрывки снега с северных склонов холмов и балок. Мокрая прошлогодняя листва тонула в чавкающей под ногами земле.

Через некоторое время, укрытые низким серым небом и туманом, мы перешли по бревну бурную реку, уже свободную ото льда. Стали отдыхать на противоположном берегу.

— Что вы делаете?! — Возмутился дед, увидев, как Тио и Урумар копьём и веслом сталкивают в воду край бревна, что было переправой.

Бревно упало в поток, и тот поглотил его.

— Всё, нас не догонят! — радостно заявил Тио.

— Ты баран! Там Рот остался!

Плохо, даже я забыл о Роте. По взглядам я понял — остальные тоже.

Тсяпа продрал опухшие глаза, поправил стёкла на них… огляделся.

— С пробуждением, уродец, — наклонился к нему Ратибор.

— Помогите!… — Кусок мха, что Ратибор затолкал в его рот, прервал крик…