В тени креста

Максим Владимирович Греков, 2018

Год 1488. Русь в состоянии войны с Литовским княжеством. Неспокойно и в пределах бывшей Новгородской республики, которая покорилась московскому государю Ивану III, но стремиться сохранить свой уклад. Иван III, по совету своей жены – Софьи Палеолог, зовёт на свою службу бывших византийцев. Они начинают борьбу с распространяющейся по Руси ересью. События романа разворачиваются в Москве, Новгороде, Твери и в пограничье княжества Литовского. В оформлении обложки использовано изображение "Тень", автор Анна Грекова.

Глава шестая

Аще по делам

По кривому переулку от хлебного рынка, что возле Поварской слободы, по ледяной, укатанной многими санями дороге шла Настя — управительница дома Ивана Курицына, которого народ прозвал Волк.

Скоро обойдя знакомые лавки и отправив дворовых с припасами на санях к подворью, она сама с малой корзинкой, решила посмотреть на народ, что топтал большой торг на площади, а может и прикупить чего для себя. Там, на большом торжке, много разного люду бывало, и часто случалось увидеть, чего диковинного. Да и как могло быть по-другому? С наступлением зимы сюда ежедневно привозят на продажу: хлеб из Рязани и Поволжья; мясо, кожу и воск — из Новагорода и Вологды; соль — из Поморья и немецкой Ганзы; лен — из Смоленска и Пскова, а шелка и ткани вообще с другого края земли.

Между торговыми рядами и моховой площадкой свои шатры разбили скоморохи. Веселя московский народ скабрезными прибаутками, они в разноцветном тряпье потешно прыгали и плясали под звуки гудков сопелок и бубнов. Всё действо разыгрывалось в круге на утоптанном снеге между шатров.

Услышав весёлый гомон, Настя подошла поближе, чтобы посмотреть представление. Как раз, когда она протиснулась ближе к кругу, разом грохнула и замолчала скоморошья музыка, и в центр выпрыгнул юркий мальчик-скоморох, одетый козой. Оглядев публику, он подскочил на месте и ловко выбил дробь по утоптанному снегу своими деревянными башмаками. Среди глазевших на скоморошьи забавы людей прокатился хохот, «козарь», «козарь» — слышалось отовсюду. А парнишка прошелся по кругу и снова остановился в центре. Он был в вывернутом наизнанку козьем тулупе, на голове у него был мешок, сквозь который торчала палка с деревянной козлиной головой на конце. У «козы» были рога, борода и подвижная деревянная челюсть. «Коза» шумно щелкала челюстью, которую дергал за веревку «козарь». Помедлив секунду, парнишка снова выбил дробь своими башмаками, его ритм подхватил вначале один бубен, после — гудки и сопелки и, ускоряя темп, загрохотал барабан. Перекрикивая гомон толпы, с прибаутками, выскочили ряженые скоморохи и закружились вокруг «козаря»:

Мы не сами идем — мы козу ведем,

Где коза ходит — там жито родит,

Где коза хвостом — там жито кустом,

Где коза ногою — там жито копною,

Где коза рогом — там жито стогом!

Пропев последнюю строчку, скоморохи повалились один на другого, изображая копну, а наверх «копны» запрыгнул «козарь» и протяжно издал козье меканье. Толпа ответила дружным смехом.

Музыка снова разом стихла, и гулко ударил большой барабан. В круг вышел косматый мужик в полосатой рубахе и потёртом бараньем полушубке, на толстой пеньковой верёвке он вывел большого медведя. Скоморошья «копна» тут же рассыпалась, уронив «козу», которая смешно замотала головой и защёлкала челюстью.

— Ну-тка, Мишенька Иваныч, родом знатный боярыч, покажи нам, чему тебя хозяин обучал и каких людей ты на свете примечал! — дружно пропели скоморохи, схватили под руки «козу» и убежали с ней за свои шатры.

Медведь под балагурство и шутки своего поводыря начал показывать различные сцены: как теща для зятя блины пекла, возле печки угорела, головушка заболела; как девицы-красавицы из-под ручки глазками стреляют, женишков побогаче выбирают; как малые детишки горох воруют: где сухо — на брюхе, а где мокро — там на коленочках; как мать родных детей холит, а пасынков отвечает.

Каждая сцена сопровождалась взрывами хохота, криками одобрения и улюлюканьем. Пока мужик с медведем раскланивался перед толпой, из-за шатров выбегал то один, то другой скоморох с шапкой и пробегал перед кругом зрителей, собирая из их рук медяки.

В круг снова выскочила «коза», и под загрохотавший барабан начала выплясывать около медведя трепака, при этом, то и дело, задевая медведя — дразня его; медведь раздражённо озирается по сторонам, рычит, вытягивается во весь рост и кружится на задних лапах около своего поводыря — это значит: он танцует. После такой неуклюжей пляски мужик дал «козарю» в руки войлочную шляпу, и Михайло Иваныч, вместе с «козой» обходят с нею честную публику, которая бросает туда свои медяки. Музыка снова стихла, и мужик, что держал на верёвке медведя, стал предлагать любому из толпы выйти и побороть медведя.

— Есть ли тут, средь вас, богатыри с Михайло Иванычем потешится?

Не получив сразу ответа, мужик с одобрительной ухмылкой, повернулся спиной к толпе — лицом к медведю и скинув полушубок, громко крикнул: — дивись люд московский, как я Иваныча поборю!

В это время со стороны противоположной той, где стояла Настя, в круг вышел здоровенный детина с русой бородой, одетый в чёрный подрясник.

— Можно потешится, — низким голосом пророкотал детина, и, не дав никому опомниться, уверенно пошёл на медведя. Косолапый не ожидал увидеть так близко никого, кроме своего поводыря и знакомых ему скоморохов, поэтому он встал на задние лапы и шумно втянул воздух ноздрями. Детина бросился вперёд и обхватил вставшего медведя, который за всё свое скоморошье бытьё впервые почувствовал себя в объятьях чужого человека. Медведь был обучен, потешно бороться со своим поводырём, поэтому растерялся. Уже через секунду русобородый и медведь покатились по утоптанному снегу. Ручной медведь не понимал, что происходит и тихо ревел, пока сидящий сверху детина продолжал сжимать свои объятия. Опомнившиеся скоморохи, под хохот толпы подбежали к борцам и попытались их расцепить, не сразу, но это им удалось. Ошалевший медведь, под свист толпы на четвереньках убежал за шатры, а детина, поднявшись на ноги, отряхивал свою одежду от снега. Настя смеялась вместе с остальными над незадачливыми скоморохами и детиной, который вышел бороть медведя. Она сильно запыхалась от хохота и поначалу даже не поняла, что чья-то грубая рука сзади закрыла ей рот рукавицей. Не успела она опомниться, как её выволокли к стоящим неподалёку розвальням, на голову вздели мешок, а руки и ноги туго скрутили верёвками.

Свистнул кнут, всхрапнула лошадь и придавленную ко дну розвальней коленями Настю, увезли в неизвестность.

* * *

Её поставили на ноги и сорвали мешок с головы. Вместе с мешком сдёрнули повой и убрус⁴⁶. Волосы Насти до этого сплетенные в не тугие косы, рассыпались по её плечам. Большой бородатый дядька, грузно сопя, перерезал верёвки на одеревеневших Настиных руках и ногах. Она осела на розвальни, что стояли позади и огляделась. Перед ней был большой бревенчатый дом с заснеженным двором, огороженный по кругу старым, но мощным частоколом. Двое, что приехали с ними в дровнях, топая ногами, зашли в дом, а дядька, помедлил мгновение, и ни слова не говоря, крепко схватил её за растрепавшиеся косы и грубо поволок за собой. Оцепенение Насти прошло, как только её власы из распущенных кос оказались намотаны на руку пыхтящего дядьки. Она закричала и тут же, на ходу, получила удар в живот. Отчаянно хватая ртом воздух, онемев от боли, низко согнувшись и иногда опираясь руками в мёрзлый снег, Настя, вслед за тащившим её дядькой, пробежала через весь двор. Затем, он волок ее по тёмным холодным коридорам старого дома, пока, не втолкнул в большой зал с пышущей жаром трескучей печкой. Тут девушка едва остановилась перевести дыхание, как вдруг получила сильный тычок в спину, от которого, сама того не желая пробежала ещё несколько шагов вперед, на середину зала. Дядька, не проронив ни слова, запалил от печного огня две большие лампады, поставил их на кованые подставки. Разгоревшееся пламя кое-как осветило мрачное место. Настя огляделась. Возле закрытых снаружи ставнями окон, стоял длинный колченогий стол, весь заваленный разными книгами, свитками, какими-то ящичками и потёртыми шкатулками разного размера. В двух шагах от стола громоздилось большое, грубое, почерневшее от времени кресло, напротив которого, вдоль стены, на разных сундуках и лавках лежали свёртки цветастых половиков, старой одежды и несколько пар стоптанных сапог.

Сверху послышались шаги, они быстро приближались к лестнице, что вела со второго этажа в зал, где оказалась Настя. По ступенькам загрохотали каблуки, в зал спустилась боярыня Мирослава. Она задержалась на последней ступеньке, стоя полу-боком, прожигая взглядом растрепанную Настю.

— Вот и встренулись мы, гадюка беспутная, — сухим голосом произнесла боярыня, подходя к девушке и на ходу поддёргивая рукава.

— Что ж, молчишь, не привечаешь? Признала ли меня? Али онемела? — насмешливо спросила Мирослава и неожиданно резко правой рукой впилась в лицо Насти.

— А-а-а…, — протяжно закричала Настя, пытаясь обеими руками разжать железную хватку на своём лице.

Боярыня несколько секунд сжимала девичье лицо, а затем с силой оттолкнула от себя Настю, и та упала, больно ударившись спиной об пол.

— Антип подними эту аспидову колоду! — бросила боярыня стоявшему поодаль дядьке, и тот с нескрываемым удовольствием снова запустил пятерню в волосы девушки, перехватив их у её затылка и подволок Настю к чёрному креслу.

— Боярыня…, боярыня не губи, — неожиданно тоненьким визгливым голосом взмолилась Настя. — Помилуй боярыня, не хотела я смерти нашему боярину.

Мирослава подошла к извивающейся на полу девушке.

— Ну что ж ты брусишь змеюка! Али не знашь, что как споймали твоего мужа-убойца, он всё и без ката про тебя довёл? — Боярыня замахнулась, чтобы ударить Настю, но та, так сильно забилась в истерике, что чуть не вырвалась из рук дядьки.

— Нонче ты всё нам расскажешь, а ну Антип встряхни ее! — Мирослава отошла в сторону, а дядька, крепко сжал Настины плечи, и несколько раз тряхнув как тряпичную куклу, сорвал с неё шубейку и шушун, а после бросил девушку на стоявшее рядом кресло. Сопя и пыхтя, он привязал её руки и ноги ремнями, что валялись рядом, под столом, к ручкам и перекладинам тяжёлого кресла. Настя поняла, что сейчас её будут пытать. Она резко напряглась, выгнулась всем телом пытаясь встать, и в ужасе заорала. Антип отреагировал мгновенно, сильным ударом в живот оборвал её крик.

— Ешшо поддать? — улыбаясь в бороду, он наклонился к самому лицу девушки, та отвернула голову и разрыдалась.

Мирослава скорыми шагами подошла к Насте и взяла её за подбородок.

— На меня смотри, змеюка, и то о чём воспрошать буду молви без утайки!

Девушка молчала, ловила ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег, и только рыдания сотрясали её тело. В её животе проснулась нарастающая боль. Боль настолько острая, что мешала сосредоточиться. Стоящая над ней боярыня, несколько раз повторила вопрос о смерти своего мужа. Было видно, что её всё больше распаляет гнев. Но Настя молчала.

— Шевельни-ка её Антип, — бросила сквозь зубы Мирослава, отходя в сторону.

Дядька сзади резко ударил девушку по голове с такой силой, что она всем телом подалась вперёд и если бы не ремни, туго притягивающие её к креслу, то она оказалась бы на полу. В голове у Насти стоял звон, перед глазами поплыли тёмные круги. Всё тело обмякло.

Она пришла в себя только после того, как кто-то плеснул ей в лицо кружку воды.

— Ну, что? Будешь говорить? — девушка увидела перед собой сверкающие глаза Мирославы.

Пока Настя подбирала слова, терпение боярыни лопнуло, она схватила девушку за спутавшиеся как кудель волосы и несколько раз с силой ударила головой о высокую спинку кресла.

— Будешь? Будешь, говорить? — повторяла Мирослава.

— Д-д… Д-да! Боярыня не погуби-и-и-и, — наконец зашлась криком Настя, — всё обскажу, всё-всё, не убивай!

Мирослава отпустила девушку.

— Не убивай…, — повторила Настя, пересиливая свои рыдания.

Боярыня посмотрела в её обезумевшие глаза, наотмашь влепила пощёчину и брезгливо вытерла руку о её распашницу. После чего отвернулась и жестом указала Антипу, чтобы тот встал рядом с пленницей. Дядька осклабился во весь рот, и, подойдя к креслу, положил руку на левое плечо Насти, провёл вниз к груди. От этого прикосновения по телу девушки пошли судороги, и она мелко задрожала.

— Ну, и почто же ты замолчала, — Мирослава отошла на несколько шагов и встала лицом к пылающему в печи огню, при этом она оставалась полу-боком к своей пленнице.

Настя сглотнула подступивший к горлу комок, и, пытаясь унять дрожь, быстро-быстро, сбивчиво на одном дыхании выпалила:

— Сам боярин нашёл свой конец, аще по делам его, хоть и не хотела я ему смерти, а всё одно через меня господь на правёж призвал его.

— Ну, так сказывай, как… — не меняя позы, повысила голос Мирослава.

— Он…, он меня забрал от честна мужа, он первый обнажил мою наготу, и… брал злодейски… опосля, порушену, на дворе указал бить кнутом, за то, что противилась его забаве. Ночью муж хотел порубить боярина пока тот пьян спал, да не сдюжил он тогда духом на сие злодейство. Тогда, порешили мы убечь, но только споймали нас и снова били. А через седмицу боярин снова быти сильно во хмелю, сам пришёл в поварню, где я ладила стряпню для дворни и снова облапил. Я всей силой, что у меня была, толкнула его от себя, а ход в соляной подпол был открыт и он туда так и завалился. На шум из сеней прибежал муж с топорком лучинным, глянул на меня и в подпол спустился, там и порешил боярина за его клятое блудодейство. Собрали мы узелок с харчами, и ушли со двора, два дня в лесу за рекой хоронились. Да токмо не захотел муж более со мной порушенной жить, хотел тоже порубать, да не стал — бросил, ушел от меня. И некуда было мне идти, акромя как к дяде, что живёт надворником у Курицына, там и прижилась.

— Складно плетёшь свою лжу, — боярыня снова подошла к Насте и остановилась напротив. — Однако, вот что получается: ты горемычная от порухи бежала и муж тебя сам бросил, а живёшь ты сложницей с Иваном Курицыным и поди с горя носишь шубею лисью крытую бархатом, да морду свою белилами и румянами так же от горя мажешь. — Мирослава брезгливо скривила рот.

— Не сложницей…, не сложницей, а по хозяйству ведаю я у Курицына Ивана Васильевича, — перебивая сама себя, затараторила Настя.

Боярыня резко шагнула девушке и прервала её, влепив очередную звонкую пощёчину, от которой голова Насти мотнулась в сторону.

— Вот так…, гадюка блудливая…. Вот так, я излечу в тебе лжу. Ведь в глаза мне брусить смеешь, а ну — взор долу! — Мирослава треснула ещё одну тяжелую пощёчину Насте.

Девушка вскрикнула и отчаянно выгнулась в кресле, не в силах ничего поделать.

— Долу взор, — повторила боярыня и, схватив Настю за затылок, пригнула её голову книзу, — зыкать на меня не сметь!

Дядька Антип, что стоял рядом и сжимал плечо девушки, едва сдерживая блаженную ухмылку, медленно покачал головой:

— Наша боярыня лжу не терпит, али не знашь! Про тебя и так всё ведомо, чай не в пустыне живёшь — на Москве. — Антип хотел продолжить, но не успел.

— Ну, хватит…, — Мирослава оборвала своего слугу. — Пора о деле радеть.

При этих словах Настя снова всем телом выгнулась в кресле, тщетно пытаясь освободиться от своих пут, дядька резко осадил её, и снова схватив за волосы, притянул её голову к спинке кресла.

Боярыня несколько мгновений, молча, наблюдала за телодвижениями девушки в руках Антипа, после чего решительно подошла к столу и взяла одну из старых шкатулок, с ней вернулась к Насте.

— Нет, нет — не надо яду, — взмолилась девушка. — Я признаю свои вины, да, да всё признаю. Не убивай, боярыня!

Не слушая Настины крики, Мирослава достала из шкатулки невзрачный перстень, хотя по виду золотой, и пристально посмотрела в глаза своей пленницы.

Толи от разгоревшейся печи, толи от взгляда боярыни, Настю обдало жаром, и она прекратила бороться с ремнями, которыми была привязана к креслу.

— Я решила…, — чеканно произнесла Мирослава, поигрывая кольцом. — Я решила дать тебе шанс, беспутная девка.

Настя вся превратилась вслух.

— Хоть преступления твои тяжелы и требуют кары, и лжа твоя мне постыла, — боярыня сделала вид, что любуется кольцом, — я решила дать тебе шанс. Чтобы ты хоть малость искупила свои прегрешения и деятельным раскаянием заслужила себе Божью милость. Ведь Бог милосерден даже к таким как ты, а раз он всем отпускает грехи и очищает от любой греховности, то и мне, рабе божьей следует поступать по его заветам. Как там всё с боярином было на самом деле, ведает Господь, пусть он сам и изберёт тебе кару по грехам твоим, а я же, с его благословения, покамест, оставлю всё как есть. Однако условием является раскаяние и исправление, и я дам тебе возможность исправиться.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

46

Повой — женский головной убор, наподобие шерстяной шапочки, напоминавшей чепец, стянутый на затылке. Под него полностью убирались волосы, а сверху ещё надевался убрус — вышитое полотняное, а у знатных женщин — шёлковое, белое или красное полотно, концы которого богато украшались жемчугом и спускались на плечи, грудь и спину.