Этюды старой мансарды. Опыты мистического экспрессионизма (сборник)

Максим Аржаков, 2016

…и снова… Настольная лампа мягко освещает угол письменного стола. Булькает кофеварка, распространяя такой приятный, особенно в непогоду, запах. Детально прописанные картины реальной жизни уступают место импрессионистическим этюдам – крупным и, на первый взгляд, бессистемным мазкам. Факты истории, тщательно упрятанные в хронологическое ложе, теряют свою однозначность, прячутся под покровом полупрозрачной романтики. Мифология, мистичность которой давно уже убита излишней конкретикой, отступает перед роем пугающе неопределенных, странных теней. Все когда-либо увиденное, услышанное и прочитанное рисуется в туманной дымке. …разум заполняют размытые образы…

— Ты нарисовал целый ряд картин, пока рассказывал, — заметил я.

Да, — кивнул он. — Но все они без начала и без конца.

Дж. Лондон«Тропою ложных солнц»

Это был воистину бесценный подарок щедрой судьбы. Три с лишним недели в маленькой уютной мансарде под крышей столетнего семиэтажного дома почти в центре древней европейской столицы. Из окна, прорубленного в покатой черепичной кровле, можно было видеть крыши и стены соседних домов, а где-то внизу текли узкие извилистые улицы, струился поток машин и велосипедистов…

В ненастные дни капли дождя весело и упорно били в окно, утомленно стекали по стеклу, неожиданно замирали посреди окна на невидимом глазу препятствии и обрушивались вниз извилистыми ручейками. По желобу прямо под окном журчала вода, и было так хорошо сидеть с ногами на подоконнике, курить английский трубочный табак, дымок от которого стлался ароматными слоями по комнате, прихлебывать терпкий херес и грызть миндаль. Настольная лампа мягко освещала ближний угол. На тумбочке булькала кофеварка, распространяя такой приятный, особенно в непогоду, запах.

Удивительный коктейль, составленный из табака, хереса, кофе и дождя, очищал разум от повседневных проблем, уносил мысли ввысь и вдаль.

Детально прописанные картины реальной жизни уступали место импрессионистическим этюдам — крупным и, на первый взгляд, бессистемным мазкам. Факты истории, жестко уложенные в хронологическое ложе и биографические, четкие рамки, теряли свою однозначность, прятались под покровом полупрозрачной романтики. Мифология, мистичность которой давно убита излишней конкретикой, отступала под напором пугающе неопределенных, странных теней…

Все когда-либо увиденное, услышанное и прочитанное рисовалось в туманной дымке. Память заполняли размытые образы…

Скандинавские мотивы

I

…Тени пляшут по стенам, черны и легки.

За дубовым столом собрались старики.

О геройских годах в полуночном краю

Седовласые скальды поют, поют…

…и сидит на высоком троне во главе стола одноглазый бородач, опершись на диковинное, покрытое мелкой резьбой копье. Лежат у его ног два огромных волка. И сидят на его широких плечах два ворона. Трепещет вокруг листва ясеня, у корней которого в страшном царстве мертвых Хель плетут судьбы богов, героев и смертных, плетут судьбы мира вещие норны…

…и пьют воины столетние меды, потому что

тот, кто видел в сражениях близкую смерть,

Тот умеет и в кубок хмельной посмотреть.

…крутится в очаге над огнем на огромном вертеле вепрь, чтобы, утолив ненасытный голод легендарных воинов, возродится назавтра снова…

…уходили из скалистых фьордов Мидгарда узкие хищные драккары, уходили в свинцовое море, в свинцовый туман, скрывающий Утгард — дикий мир хаоса и злобных великанов. И кружились, и плакали над драккарами чайки. И летели за ними невидимые девы-валькирии…

…с ревом били в прибрежные камни короткие злые волны и откатывались в изнеможении назад, шипя в гальке. И смотрели с берега вслед уходящим кораблям прекрасные белокурые женщины с волшебными древними именами Гудрун, Урсула, Гунилла…

…покидали родовой одаль свирепые бородатые мужчины, дабы сгинуть бесследно в боях и штормах. И сияла в небе семицветная дуга — мост в царство богов Асгард. Но, нет, не умирали герои! Подхватят валькирии обмякшее тело воина и вознесут в Валгаллу — к трону великого Одина.

…безжалостный вихрь с диким посвистом и воем обрушивался на прибрежные селенья северных и южных земель…

…паруса наши были предвестник беды.

Мы всегда приходили из тьмы и воды

И сжигали дотла города.

Нас всегда приносила вода.

…щадили море и ветер своих преданных, верных сыновей, а солнце, звезды и луна выводили их к родным берегам…

…корпят в убогих, темных землянках Ледяного Острова над руническими письменами поколения и поколения одержимой нации поэтов. Сплетают слова в пряди, а пряди — в саги. Играют с магией Звука и Слова, ткут причудливый орнамент аллитераций и рифм…

…Ваше время уходит, седые бойцы.

От сражений остались лишь шрамы-рубцы.

Вашу юность, герои, и ярость в бою

Полустертые руны поют, поют.

И ревет уже трубно рог Хеймдалля, и пенит морские волны, стремясь к берегу, страшный корабль мертвых, рвет волшебные путы волк Фенрир, и всплывает из бездны мировой змей. И встают из-за пиршественного стола Валгаллы воины-эйнхарии, чтобы вместе с богами-асами достойно принять в последней битве с силами Зла то самое Ничто, имя которому — Вечность…

…Уходит эпоха. И опускаются сумерки, сумерки…

II

Я жил тогда в далекой северной стране, в Городе — Торговой Гавани, столице древнейшего европейского королевства. В Городе черепичных и медных крыш, отливающих изумрудом в лучах заходящего солнца, острых шпилей и узких, прихотливо переплетающихся улочек. В Городе легенд и сказок, неведомым образом сохранившем флер ушедших времен. В Городе, когда-то запиравшемся на ночь на ключ, хранившийся до самого утра у короля под подушкой. В Городе, в котором потрясенному Тихо Браге некогда явилась на ночном небосклоне странная звезда Аль-Аарааф.

Целыми днями я бродил по этому Городу, где…

…темное даже в ясные дни ущелье главной пешеходной улицы, разреженное солнечными полянами площадей, выводит к Новой Гавани, узкому каналу, застроенному тесно, плечом к плечу стоящими старинными домами. Парусники лениво качают мачтами, а на старых кнехтах, на почерневших, просоленных колодах, на огромном корабельном якоре сидят бородатые мужчины в морских фуражках и с трубками в зубах, потягивают из бутылок дешевое пиво.

…по улицам идут стройные, светловолосые, загорелые девушки, красивее которых нет на свете.

…на старой площади в струях воды пляшут бронзовые птицы, а у входа в порт сидит на камне наполовину женщина, наполовину рыба, печально склонив голову под вспышки фотокамер. И качаются на зыбкой морской волне скромные букетики цветов, брошенные ей с бортов проходящих мимо кораблей.

…уличные музыканты сплетают воедино задиристый рок-н-ролл, мелодии Элвиса и Фрэнка Синатры с англо — и русскоязычным фолком и мистической южноамериканской флейтой, а вечерами из караоке баров льются популярные фонограммы, слышно непрофессиональное пение и поощрительный хохот и свист добродушной публики.

…по каналам идут открытые моторные боты, и свежий озорной ветер треплет волосы и косынки туристов.

…в открытом кафе на Ратушной площади так хорошо, спокойно пьется пиво. А мимо идут беззаботные веселые люди. Местные жители и туристы, приехавшие Бог весть откуда на свидание с великим городом. А чуть сбоку, справа от Ратуши сидит, задравши кверху и вбок голову, долговязый и нелепый бронзовый человек, несчастливый романтик и фантазер, прославивший свою маленькую страну странными и малопонятными, добрыми и, в то же время, жестокими сказками.

…на Израильской площади в воскресные дни раскидывается веселый, шумный рынок старых, мало кому нужных вещей. И сопят трубки, пыхают сигары туристов, перебирающих остатки давно ушедших эпох. Бог мой, сколько времени я провел в этом месте, выбирая, прицениваясь, торгуясь с веселыми загорелыми продавцами… И ходил среди нас невысокий печальный человечек в старом, истертом фраке и в цилиндре, толкая перед собой стонущую и хрипящую шарманку с сидящей на ней грустной плюшевой обезьянкой…

…по вечерам в озерах отражаются освещенные окна домов, уличные фонари, огни рекламы. И так уютно сидеть за столиком на открытой веранде, уперев ноги в фигурную решетку и прихлебывая черное пиво, думать, думать… «… думать о своей судьбе…» — как писал когда-то выходец из безвестной деревеньки Никола, под лысеватым черепом которого рождались великие в своей простоте стихи.

Я уходил на целые дни бродить по предместьям и пригородам Торговой Гавани. По узеньким, уютным улочкам, заставленным игрушечными, маленькими особнячками с непременными лужайками и цветниками. Я шел по паркам, где гуляют олени, а по аллеям скачут всадники в красных фраках, белых лосинах и цилиндрах. Я спускался по камням к морю и слушал его вечный, никогда не надоедающий голос. Волны ласкали мои голые ступни, а я сидел, подставив лицо не по-северному горячему солнцу. Я уезжал по приморскому шоссе в городок, где стоял когда-то на скалах замок того самого легендарного принца, что любил задавать вопросы, на которые никогда не будет найдено ответов. Сколько раз я петлял между домиков приморского поселка моряков и рыбаков на восточной оконечности Чертова острова. И грустно смотрели на меня сквозь стекла окон смешные глиняные и фарфоровые фигурки, выставленные на подоконники по давнишней традиции ждать ушедших в море мужчин.

Я любил этот город, эту древнюю страну, этот остров, сжатый холодными северными водами, в любой сезон, в любую погоду. В солнечные весенние дни все вокруг — деревья, улицы, мощенные брусчаткой мостовые, озера и каналы — расцветало волшебными красками и оттенками, благодарно радовалось милостям погоды. Камни декоративных оград, увитых плющом, как-то очень торопливо впитывали солнце и отдавали тепло мягкими упругими волнами. И густо, по-южному пахла облетевшая хвоя вечнозеленых кедров. Осенняя непогода окрашивала окружающий мир в мягкие размытые тона. Покрывала пленкой мелкого, моросящего дождя, а вечерами заболоченные, заросшие высокой осокой озера окутывали землю прозрачными туманами. Зимний, северный ветер гнал с моря черные тучи и изредка бросал на бурую землю белый снежный покров. Дышал суровой, седой скандинавской древностью…