НаперSники синея

Макс Фрай, 2016

«Капитан Очевидность мертв, а я еще нет», – примерно это, вероятно, хотел сказать автор, публикуя долгожданное продолжение кровавого триллера «Няпиzдинг СЭНСЭЕ». Захватывающие погони ума за ускользающей мыслью, безжалостные перестрелки с внутренним космосом, насильственное использование букв кириллического алфавита, жестокая трансформация смыслов, черная рука бессознательного, гроб на колесиках сансары, все вот это вот, непостижимое и неопределенное. Ужас, короче. Книга публикуется в авторской редакции

А

А потом пришли домой и сели ужинать

На стене на улице Скапо висят бумажки с вопросом: «Чего ты ждешь?» И чистое поле для ответа. На некоторых бумажках ответы уже есть: «Путешествия», «Любви», «Когда сдам экзамен», — и так далее.

Достаю из кармана карандаш и пишу правду: «Себя». Потому что действительно жду не дождусь. Вечно я где-то шляюсь.

Я живу сейчас таким интересным образом, что дорога в Старый город и прочий центр неизбежно пролегает через весь Ужупис. Мне всегда казалось, что Ужупис слишком прекрасен, чтобы там как-то специально гулять, через него надо бегать по делам, как минимум, дважды в день. Можно чаще.

Ну вот, бегаю теперь. От порога до ангела — пятнадцать минут обычным, не медленным, но и не стремительным шагом. Надеюсь, еще долго не надоест.

Район, где я живу, похож на Карлсхорст моего детства больше, чем любое другое место на земле. Возможно, даже больше, чем современный Карлсхорст. Здесь на невысоких холмах стоят редкие условно новые пятиэтажки вперемешку с частными домами, окруженными невысокими заборами и палисадниками. И куда ни посмотришь, всюду лес (на самом деле это парки, но наши виленские парки — это просто куски леса, через который пророс город, так что все сходится).

И запах, божечки. Тот самый запах близкого леса, смешанный с запахом близкого неба. Вы знаете, как пахнет небо? Я знаю с детства. Но описать, конечно, не могу. Нет нужных слов. Немножко влагой, как море, только без соли и водорослей, немножко свежеиспеченным хлебом неизвестного мне сорта, немножко снегом, немножко разогретым камнем, что совершенно логично: небесная твердь постоянно, даже зимой нагревается от близости звезд. Остальные компоненты непостижимы и неопределенны, как все самое интересное, увы.

И когда я вечером иду домой через Ужупис, глазею по сторонам, мне, как в детстве, кажется, что за каждым окном живут очень счастливые люди. И что у них очень интересная жизнь.

В детстве думать так было для меня не просто легко, а естественно. Я по природе сокрушительный, неубиваемый оптимист, который портил книжки, дописывая после каждой сказки, заканчивающейся словами: «Они жили долго и счастливо и умерли в один день», — «А ПОТОМ ПРИШЛИ ДОМОЙ И СЕЛИ УЖИНАТЬ». Мне это казалось естественным развитием событий после смерти, о которой доподлинно известно (было мне тогда), что она — просто путь домой, очень долгий и трудный путь, как из дальнего леса с полными корзинами грибов — час пешком до станции, час на электричке, еще пятнадцать минут по своей улице, немножко на горку, вверх. После такой прогулки надо сразу идти на кухню, пить чай с тем самым хлебом, которым пахнут небеса. И только потом раздеваться и в ванную.

Взрослый человек, который получился из этого нелепого оптимистического ребенка, к несчастью своему, обладал недюжинной способностью наблюдать факты и делать из них выводы, по большей части, скорее верные, чем нет. И очень быстро просек, что за светящимися в ночи леденцовыми окнами скрываются, в основном, бедные зайцы, чтобы не сказать, несчастные мудаки. И жизнь у них, в лучшем случае, просто неинтересная. Какая она в худшем случае — ничего не хочу об этом знать. Унесите. Спасибо.

Этот взрослый человек никуда не делся. Будем честны, он — это я.

Но я — не только он, вот в чем штука. Этот мрачный взрослый человек с аналитическим умом и беспощадным сердцем наперевес — очень небольшая часть меня. Чуть больше перчатки, но гораздо меньше самого куцего пальто, не о чем говорить.

И когда сегодня этот взрослый человек, шел домой через Ужупис, он (она, оно) смотрел на светящиеся в темноте окна и думал, что за этими окнами живут очень счастливые люди. И что у них очень интересная жизнь.

Сам думал, никто его не заставлял.

И это означает, что бумажки на улице Скапо, вопрошающие: «Чего ты ждешь?» — работают не только эффективно, но и быстро. Очень быстро, примерно за десять минут срабатывают.

Очень рекомендую.

Адвокат Д

— Вызовите, пожалуйста, скорую помощь.

Старик говорит по-русски, опирается на два костыля, выглядит, как бездомный пьянчужка, однако совершенно трезв. Узкое, как ребро ладони, темное лицо, перебитый (не сейчас, давным-давно) нос, васильково-синие глаза.

— Вызовите, пожалуйста, скорую помощь.

Выглядит он при этом явно не умирающим. И передвигается бодро — насколько это возможно для человека на костылях.

В «Кофеине» у входа в торговый центр «Европа» еще не убрали уличные столики. И правильно сделали, сегодня, например, плюс десять. Очень теплый у нас нынче ноябрь. Почти все места заняты, но вызывать скорую помощь никто не хочет. Отворачиваются, пожимают плечами, отводят глаза. Я смотрю на них с такой же надеждой, как синеглазый дед. То есть с гораздо большей надеждой, потому что — помните, бродила одно время по интернетам карикатура: «Земля сейчас взорвется, но вы можете предотвратить взрыв. — Что надо делать? — Всего лишь позвонить по этому телефону. — Позвонить по телефону? Ой… я… ну ладно… а может быть?.. — Бабах!» Так это про меня. Я не просто не люблю, я НЕНАВИЖУ звонить по телефону. Друзьям еще ладно, знакомым — туда-сюда, а в справочную например, или в ту же скорую помощь — проще умереть.

Но если надо, звоню, конечно. Фобии фобиями, а надо — значит надо.

Ну и вот сейчас мне бы конечно хотелось убедиться, что в скорую помощь позвонил кто-нибудь другой, и пойти по своим делам. Но нет, елки, никто не хочет связываться с непонятным дедом, все отворачиваются, ладно, убейте меня пожалуйста кто-нибудь, все, все, 911, экстренный вызов, звоню, объясняю ситуацию, говорят: «Сейчас приедем». Спрашиваю: «Мне подождать?» — «Да, обязательно».

Ну йопта, блин.

Дед тем временем понял, что никто ему помогать не собирается и побрел прочь. Пришлось догонять.

— Эй, — говорю, — стойте. Вы теперь моя добыча! Даже не вздумайте удирать.

— Что?!

— Скорая помощь сейчас сюда приедет, — говорю я. — Если вы к тому моменту уйдете, они мне голову оторвут. И сделают укол. Знаете, как я боюсь уколов? Уууу!

Дед смотрит на меня, как на психа, а потом наконец понимает, что я шучу. И расплывается в улыбке.

— Так что, вы правда скорую помощь вызвали? — спрашивает он.

— Ну да. Вы же просили.

— Спасибо, — говорит дед. — Хоть один хороший человек нашелся. Хоть один человек! А эти все вообще как не люди.

— Да ладно вам, — говорю я. — Они все вполне себе люди. Нормальные, не злые. Просто жизнь сейчас такая дурацкая, все очень устают. И не хотят никаких новых проблем. Своих выше крыши. И они все не кончаются. На чужие проблемы просто нет сил.

— Ну позвонить-то нетрудно, — говорит дед. — И даже бесплатно.

— Понимаете, — говорю я. — Позвонить нетрудно. Но это же ответственность. Вот если вы, например, сейчас уйдете, меня оштрафуют за ложный вызов — и привет. Люди боятся ответственности, штрафов, наказаний. Да они вообще всего нафиг боятся и постоянно друг друга пугают, а потом еще больше боятся, такая у них жизнь.

Дед недоверчиво качает головой.

— А что, правда оштрафовать могут?

— За ложный вызов? Да запросто, — говорю я, хотя на самом деле точно не знаю. Просто предполагаю. Должно же быть какое-то разумное объяснение, почему из пары десятков человек, тусивших у входа в торговый центр, никто не захотел сделать бесплатный звонок в службу экстренной помощи и вызвать врача.

— И еще тот, кто вызвал скорую помощь, должен ее дождаться, — говорю я. — А неизвестно же, сколько они будут ехать. У меня просто время есть, я никуда не опаздываю. А люди, наверное, с работы на десять минут выскочили кофе выпить, им задерживаться нельзя. Они поэтому не захотели звонить. А не со зла.

— Ну да, — соглашается дед. — Если надо ждать, тогда понятно. Я думал, можно просто позвонить и уйти. А оно вон как.

— А оно так, — говорю я. — Все в общем нормальные люди. Просто устали, спешат и боятся. А так — вполне ничего.

А про себя вдруг думаю: хорошо, если это ангел небесный к нам с проверкой явился. Очень удачно, что он на меня напоролся. Я любому ангелу могу объяснить, какие у нас нынче проблемы самые актуальные: страх и усталость, усталость и страх. И если в этом месте немножко подкрутить гайки, в смысле наоборот, раскрутить, то все может и ничего будет. Ну, то есть у меня такая версия, а как на самом деле, экспериментальным путем надо проверять.

— Здесь раньше было пусто, — вдруг говорит дед, простирая руку над площадью Европы.

А я думаю, надо же, как здорово это у него получилось — вроде про площадь сказал, здесь и правда раньше был пустырь. А вроде и про весь мир. Который тоже когда-то был пустынен, если верить некоторым источникам.

— Мне об этом рассказывали, — осторожно соглашаюсь я, так, чтобы получилось и про площадь, и про весь мир. — Но меня тогда здесь не было. Я тут сравнительно недавно живу.

— Издалека? — понимающе ухмыляется дед.

— Издалека, — соглашаюсь я.

Что во всех смыслах вполне себе правда.

…Некоторое время мы умиротворенно молчим. Наконец на площадь перед торговым центром выруливает скорая помощь, из машины выскакивает молоденький врач.

— Я могу идти?

— Да, конечно, — отмахивается он.

— Выздоравливайте, — говорю я старику. И на всякий случай — а вдруг все-таки ангел-инспектор? — торопливо добавляю: — И не сердитесь на всех остальных. Они устали, у них нет времени, им страшно. А то были бы вполне ничего.

И поспешно низвергаюсь под землю, во тьму подземного перехода, где адвокатам-любителям вроде меня самое место.

Алфизика нетвердого тела

Некоторые необратимые, роковые поступки, когда их совершают люди сильные, страстные, необузданные и исполненные любви, могут дать очень интересный эффект. Пространство вокруг совершившего роковой поступок постепенно становится магическим. Потому что сила его желания отменить случившееся неописуемо велика, однако ее обычно не хватает на то чтобы его действительно отменить — это самое невозможное из невозможного, никому не по зубам.

В результате мы получаем источник невероятной силы, которая не может быть использована по прямому назначению, и в итоге творит что заблагорассудится — не ее страдающему от непоправимого источнику, а миру вокруг.

Ясно при этом, что от необратимых поступков бездушных негодяев никакой практической пользы. Равно как от необратимых поступков добрых и совестливых, но недостаточно сильных духом людей.

Ангел Дживз

На самом деле следовало бы просто записать в дневнике: «Кормили ангелов сахаром». Или: «Дали ангелу божьему две конфетки». Это была бы чистая правда — в той самой любимой мною форме, когда сухие факты похожи на фрагменты чужого сна.

Тем не менее.

Когда-то давно мне про этот Холм Ангелов рассказывала знакомая, у которой подружка живет под Тракаем. Ну как — рассказывала, просто мельком упомянула: «Она живет возле Холма Ангелов». И мне так понравилось, как это звучит, что не захотелось уточнять.

Прошло несколько лет, и вчера гость города Х. вдруг спросила: «А вот знаете ли вы Холм Ангелов где-то возле Тракая и как туда добраться?»

Пришлось пообещать, что обязательно узнаю дорогу. Но обещание, каюсь, вылетело из дырявой моей головы.

Но кого остановит чужая дырявая голова. Ангелы сами позаботились, чтобы мы узнали о них.

Сегодня с другим гостем города Н. внезапно поехали в Тракай. Ехали моей любимой длинной дорогой, уже почти приехали, как вдруг Н. спросила: «А что это там за ангелы справа от дороги?»

Ну и оказалось, что рядом с дорогой, по которой я езжу примерно пару десятков раз в год, на самом виду красуется этот самый Холм Ангелов (настолько пологий, что холмом я соглашаюсь считать его только условно, для красоты звучания фразы), густо покрытый деревянными ангелами.

Нет, вру. На самом деле не очень густо. У них там необъятный простор.

Ангелы бывают такие:

— Ангелы скамеек. Это ангелы, просто сидящие на скамейках. Рядом с каждым ангелом много свободного места, так что можно сесть рядом.

— Ангелы-скамейки. В отличие от первых, которые антропоморфны (ангеломорфны), эти выглядят именно как скамейки. Но крылатые! Я думаю, это просто скамейки, которые при жизни достигли просветления. И теперь доживают в таком виде.

— Ангелы-специалисты. Это, конечно, самое интересное. Специализация у каждого ангела своя. Есть ангел любви, ангел здоровья, ангел надежды (очень, очень печальный), ангел хороших новостей (этот стоит далеко-далеко на отшибе, к нему нужно брести через поле, где цветут редкие маки и васильки; подозреваю, кроме нас никто до него еще не добирался, поэтому хороших новостей так мало). И еще много разных хороших ангельских специальностей, все не упомнишь. Среди ангелов разных общегуманитарных ценностей выделяются ангел самоуправления Тракайского района, ангел какого-то кооператива, ангел соседней школы — стоят среди прочих, никто их не дразнит и не задирает, все профессии почетны.

— А еще есть ангел божий. Вот просто Dievo angelas, и все, так и написано. Он самый большой, самый красивый и самый мрачный. Практически в отчаянии. И явно очень устал. Мы сразу поняли, что он состоит при Господе, как Дживз при Вустере. Не позавидуешь! Очень трудная жизнь.

Штука еще и в том, что возле всех ангелов-специалистов (кроме ответственных за конкретные организации) стоят специальные ритуальные железные деревья для подарков. Ну, то есть такие штуки, на которые подарки удобно вешать. И больше всего подарков у ангела любви — ничего не поделаешь, всем женихов надо. На втором месте ангел здоровья. У остальных — понемножку, или вовсе никаких подарков нет. Очень за них обидно!

Дарят же ангелам в основном… Правильно, ангелов! Сувенирных и самодельных, керамических и вязаных крючком. Какие есть, таких и дарят, короче. Видимо, чтобы ангелам было с кем дружить.

Когда мы увидели, что ангелу дружбы не принесли ни единого подарка, мы возмутились окончательно и решили исправить положение. Но ангелов у нас при себе не было. Зато был сахар из кафе. Пришлось дать ангелу дружбы сахар.

А божьему ангелу Дживзу мы отдали две конфетки, тоже из кафе. Которые прилагаются к кофе, а мы не съели, припрятали. И правильно сделали, как выяснилось. Когда мы уходили, оставив конфеты, он больше не выглядел мрачным. Просто задумчивым и усталым. Но это в его положении неизбежно.

Ангел, которым

меня родили, стал совсем-настоящим-обыкновенным-человеком в возрасте пяти с небольшим лет.

Совсем-настоящий-обыкновенный-человек начинается со страха. Мне и так было это понятно, но теоретически. Теперь знаю точно.

У меня было очень счастливое детство, мне удалось прожить без страха (без представления о том, что такое страх) очень долго. Целых пять с лишним лет. Царский подарок на самом деле. Потому что до своего пятилетнего сознания дотянуться гораздо легче, чем до младенческого. Может и дотянусь.

Утрата невинности (а впустить в себя страх — это и есть утрата невинности) совершенно необходима для того, чтобы потом к этой невинности вернуться осознанно, вопреки опыту и вообще всему. Ясно, что совершенно невозможно, ну так а зачем еще мы здесь собрались? Это прекрасное упражнение развивает прямые мышцы сознания и косые мышцы кармы.

Армагеддон он-лайн

Похоже, что стремительное развитие именно информационных технологий — это, в первую очередь, создание безупречного инструмента эскалации страха и ненависти в среднеарифметической тушке среднеарифметического же пользователя.

Мало что упрощает сознание так эффективно, как страх и ненависть.

Поэтому страх и ненависть — чувства, испытывать которые нельзя себе позволять. Как нельзя пограничнику в военное время пропускать врага на охраняемую им территорию. Потому что время уже давно военное. Последняя Битва, о которой так много говорили товарищи Вельвы, просто растянулась на очень-очень много лет. И внешне далеко не всегда похожа на битву.

Есть, грубо говоря, две культурные парадигмы. Одна направлена на развитие сознания, другая — на упрощение и скотоморфирование его. Проявляться это может сколь угодно разнообразно, принимать самые неожиданные формы, но суть всегда в общем очевидна. И где на этой войне наши, а где нет, тоже видно сразу.

Им (не нашим), кстати, тоже сразу видно.

Хитрая фишка тут в том, что когда ты боишься и/или ненавидишь врага, автоматически начинаешь играть на его стороне. Сколь бы оправданным ни был страх и сколь бы справедливой ни была ненависть, они упрощают сознание. Такая засада.

Предпринимать действия против врага при этом можно и нужно. Просто без страха и ненависти. Это возможно (строго говоря, только так и возможно) для развитого сознания, белив ми.

И еще одну штуку скажу, совсем простую. В этой затяжной последней битве победит или парадигма развития сознания, или никто. Потому что в качестве еще одной породы обезьян человек на этой планете на хрен не нужен. Он для другого придумывался. Или будет работать на свое высшее предназначение (быть полигоном для выращивания и тренировки духа), или спокойной ночи, малыши.