Орион: Око земли

Макс Фетт

Мир трещит по швам. Чума медленно подползает к стенам Солтиса – столицы империи. Ночные аномальные морозы сковывают земли юга, пока на севере стоит удушающая жара. И, словно бы этого было мало, по земле проносится разрушительное землетрясение! Следуя приказу совета, полицейский Маркус Тейн отправляется на север к заснеженной Пирамиде, с целью выявить источник угрозы. В столице тем временем зреют интриги, в которые против своей воли оказывается втянут бывший солдат, а ныне пропитой старик Руф. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 4

«Прибытие локомотива произвело настоящий фурор! Всеобщие крики радости, слезы, воодушевляющий свист и поздравления ознаменовали начало новой эры транспорта»

Ричард Треви, «Первый паровоз: Как это было?»

Паровоз мчал, отбивая неповторимый ритм по железным путям. Станции одна за другой оставались позади, а вагоны заполнялись пассажирами. Впрочем, для транспорта, что мог вместить до двух сотен человек, дюжина занятых мест смотрелась, как оскорбление в копилку проектирующего его инженера.

Маркус подпер подбородок, уперся локтем на раму окна и созерцал за землями Империи. Поля, переходящие в леса, переходящие в деревни, переходящие в горы и так далее. Тем не менее виды гипнотизировали. Оторваться от их умиротворяющей красоты значило бы вернуться в мир проблем и неприятных решений.

Паровоз затормозил, пробудив Маркуса. Он протер подсохшие глаза, зевнул и посмотрел на перрон. Там стояли двое: Один c особой настойчивостью вспомнил текст песни, а второй виртуозно наигрывал на побитом аккордеоне звучную мелодию, посмеиваясь над солистом.

От заглавного вагона раздался пронзительный свист, оповестивший пассажиров о скором отправлении. Музыканты закончили играть, низко поклонились перед невидимой публикой и запрыгнули в отходящий паровоз. Зашли в вагон и сели напротив Маркуса.

— Друг мой, завязывайте. Моим ушам уже больно, — сказал обладатель аккордеона, выпрямился и закрепил инструмент на поясе.

— Ой, ценитель нашелся, — ответил его друг, снимая цилиндр.

— Не поймите меня неправильно, но скрежет ржавых петель звучит лучше, чем ваш голос, — все с тем же добрым смешком сказал аккордеонист и вышел в пролет между сидениями вагона.

— Зато мое лицо не выглядит, как две сгнивших тыквы в мешке, — без тени злости ответил флейтист, встав рядом и безымянным пальцем погладив бровь.

— Будьте добры, достаньте свою дуделку, — рассмеялся аккордеонист.

Из дыры на рукаве разорванного плаща его коллега вынул одну часть инструмента, а вторую извлек из маленького кармашка на спине у правого плеча. Прокрутив их в ловких пальцах, он соединил детали и получил флейту. Повисла секундная пауза.

— Прекрасные дамы и гордые господа! — на весь вагон объявил аккордеонист. — Девочки и мальчики всех возрастов и рас. Не только здесь, но только сейчас вашим прекрасным ушам выпадает возможность послушать чудесные песни в исполнении скромных бродячих музыкантов. Впрочем, хватит пустых слов, — он потянулся ко дну инструмента и дернул за рычажок. С боков медленно выдвинулись два металлических круга с пришитыми мешочками.

Отстучав сапогом с заштопанной заплаткой по полу вагона, он задавал общий темп композиции. Сделав шаг, аккордионист плавно присел, не прерывая игры, так же плавно развернулся на носке и вновь встал на ноги. Флейтист хмыкнул, явно не пораженный пируэтом коллеги, и, облизнув губы, вступил с мягкой мелодией, напоминающей насвистывание птиц ранним утром. Аккордеонист стал играть немного тише.

В танце они медленно спускались вдоль вагона, подыгрывая или, затихая, когда того требовала музыка. Из дюжины сидящих пассажиров трое раскошелились и кинули в мешочки по паре динариев. Дойдя до двери и вместе с тем закончив играть, музыканты поочередно повернулись к публике и поклонились. Посмеиваясь, аккордеонист с натяжкой выпрямился, а его коллега обошелся учтивым поклоном и дружеским пинком. Как ребятишки, которым строгий отец дал лишний час поиграть на улице, хихикая, они направились в следующий вагон.

Внутри снова воцарился неизменный ритм от ударов колес паровоза о железную дорогу.

До пограничного города оставалось больше половины пути. Маркус, слегка взбодрившись внезапным представлением, поерзал, пошлепал себя по ляжкам… Всё. Дела на этом закончились, и он снова прильнул к окну, вскоре заснув.

Пронзительный гудок машиниста разбудил его. Маркус вскочил, как по крику «подъем». Вагон продолжало потряхивать. Пассажиров поубавилось.

Вздохнув, полицейский вытер подсохшую слюну с уголка рта и посмотрел в окно (развлечений в паровозах не то чтобы много). За ним побитые ночными заморозками поля и сочно-зеленые леса сменились высохшими до желтизны холмами. Подобно волнам они могли как разбушеваться, поднимаясь ввысь и вершинами скрываясь в дыму паровоза, так и успокоиться, прижимаясь к земле до уровня дорог.

Живот Маркуса забурчал, напоминая про обед. Полицейский полез в мешок с припасами. Яблоки, скрученные куски вяленого мяса, яйца размером с большой палец, половина подгоревшего бобового хлеба и закупоренный кувшин с водой. Маркус взял яблоко и откусил. Кислое, как лимон. Полицейский напряг каждую мышцу лица.

— Прошу прощения, многоуважаемый господин, — Маркус повернулся, чуть испугав аккордеониста. — Ух ты! Вам плохо?

Маркус причмокивал, отрицательно качая головой.

— И снова прошу прощения, но в связи со сложившимися обстоятельствами, в которые я и мой коллега имели неосторожность попасть, вынужден отвлечь вас от трапезы, — он говорил уверенно и благородно, словно какой-то почитаемый граф, а не бродячий музыкант в рваном пальто. — Понимаете ли, наши запасы провизии иссякли, почему я осмелился попросить вас о небольшом одолжении, а точнее просьбе, вследствие которой вы спасли бы двух попавших в неприятную ситуацию джентльменов.

Маркус очень медленно прожевывал яблоко, вытаращившись на благородного бродягу. Позади на других лавках сидел его друг, с ухмылкой ожидая результата.

— Так что ты… То есть, вы хотите? — неуверенно спросил Маркус. Послышался смешок флейтиста.

— Глубоко неприятно вас отвлекать, но вы не могли бы дать мне и моему коллеге по одному яблоку из вашего мешочка. Этим благородным жестом вы сможете помочь двум музыкантам провести пару минут за трапезой. — Маркус потянулся к мешку, достал два яблока с двумя кусочками вяленого мяса и протянул музыканту.

— Премного благодарен за вашу доброту, — ответил тот и взял предложенную еду.

Аккордеонист отвесил низкий поклон, плавно развернулся на пятке и носке и вернулся к удивленному другу.

— Когда-нибудь тебе все-таки откажут, — сказал тот, разделяя скромный паек.

— Когда-нибудь это обязательно случится, друг мой. И это будет самый грандиозный провал в моей карьере.

— Прям уж самый грандиозный? — флейтист из дыры на плаще вынул ножичек и отрезал дольку яблока.

— Согласен. Второй по грандиозности после знакомства с твоей сестрой, — флейтист наставил острие на друга.

— Сестренку не трожь. Из-за нее ты продолжил заниматься музыкой.

— Нет, — ответил аккордеонист, надкусывая яблоко. — Из-за нее я познакомился с вами.

Флейтист склонился, слыша, как ухмыляющийся коллега грызет фрукт.

Из дверей вышел помощник машиниста, мокрой тряпкой оттирающий лицо от угольных пятен. Он прошел вдоль вагона и дважды объявил о скором прибытии на станцию Кеёса.

Дожевывая мясо, аккордеонист поднялся и повесил за спину инструмент.

— Нам пора. Нас ждут великие дела!

— Какой у нас план? — спросил его флейтист, завернув остатки мяса в ткань и сунув во внутренний карман плаща.

— Планы строят слабые духом. Сильные же бегут навстречу судьбе и разбивают ей лицо кулаком импровизации и авантюризма. Вставайте!

Наигрывая по ноте на каждый шаг, он подошел к двери, отвесил поклон Маркусу и вышел на открытую площадку между вагонов. Флейтист, схватившись за ручку двери, уперся пятками в ее основание и, придерживая цилиндр, буквально закинул себя в проем.

— Так, а теперь давай серьезно. Что делаем? — послышался его голос из-за стенки.

— Как же вы все-таки надоедливы, — заговорил аккордеонист. — Минуту назад я предложил вам прекраснейшую идею, а вы никак не успокоитесь.

— То есть мы и вправду пойдем, куда глаза глядят?

— Разумеется нет. Я бывал в психушке, но ум мой не затуманен, — он рассмеялся. — План должен быть, но не больше двух пунктов за раз. Мы, мой друг, вернемся в столицу следующим паровозом и встретимся с коллегой, а потом направимся куда захочется, — послышался обреченный вздох флейтист, а за ним последовал и смех.

До остановки на станции они играли простую и убаюкивающую мелодию, стоя на открытой площадке.

По прибытии Маркус открыл окно и высунул голову. Музыканты синхронно спрыгнули с паровоза, разгоняя ритмы под стать открывшемуся перед ними городу.

Вспоминая о Кеёсе, люди всегда упоминают никогда не гаснущий свет. Тысячи паровых ламп в каждом уголке города, поддерживали в нем жизнь. В подавляющем большинстве экономика держалась на тавернах и публичных домах с девушками на любой вкус, от нежно белых, как молоко, до непроницаемо черных, подобно углю. Для особых извращенцев предусмотрели женщин пониже или с интригующими инструментами, а также со всевозможными протезами.

По улицам расхаживали богатеи или авантюристы, желающие испытать удачу. Сюда слетались толпы поехавших головой инженеров со всего Ориона. Здесь их странные изобретения, не найдя пристанища в реальном мире, выставлялись напоказ перед заведениями в качестве экспонатов. Иногда они использовались по назначению, упрощая быт и пересчет монет. Так что Кеёс по праву можно было назвать прогрессивным.

Но ограничиваться изобретениями город не собирался. Он вобрал в себя десятки тысяч умов будь то алхимики, не прошедшие обучение в университетах, или сумасшедшие, утверждающие о возможности предсказывать будущее. Здешние владельцы таверн платили за все, что могло добавить их заведению индивидуальности.

Маркусу видел лишь Кеёса, точно оголившееся плечо подмигивающей красотки. Слухи об этом месте летали по всей Империи. Здесь осуществлялись самые постыдные желания и здесь же угрызения совести подработали вышибалами. Неопытный путник ошибочно приписывает город к раю сводных умов, но вскоре узнает к чему приводит неограниченная свобода и финансирование.

Раздался пронзительный свист. Паровоз тронулся.

На пироне Маркус заметил одинокого мужчину. Он выглядел точно чья-то тень захотела побродить по объемному миру. Черный длинный плащ со смолянистой шляпой с широкими полями, непроницаемые для света сапоги и будто сгоревшие перчатки перчатки. Он с кем-то спорил, махая руками, как истерик, то поддерживая офицерскую выправку, то горбатясь, как пьяница. В миг, когда последний вагон проезжал мимо, мужчина схватился за перилла и забрался внутрь.

Некоторое время спустя из дальней двери вышел помощник машиниста. Трижды крикнул про конечную станцию и ушел. Быстро, понятно, но чуть-чуть странно. Маркус посмотрел на огрызок, который он припрятал в полости между стенкой и сидением, и переложил в карман.

За окном снова появились плывущие холмы. Время перевалило за вечер. Солнце погружалось в сон, в отличие от выспавшегося сержанта. Играя в детектива, он изучал коричневую кожу, что обтягивала лавку напротив. Путем размышлений он сузил круг подозреваемых до двух.

«Дарначья или лошадиная, — подытожил он в мыслях. — Дарнаки с севера, кожа плотная и грубая. Сядет на нее разве что дебил. Значит, лошадиная. Выходит дороже, но задница от нее не превратится в камень».

Демонстративно стряхнув с плеча пылинку, Маркус откинулся на спинку, закинув голову назад. Под прицел его лени попал потолок. Точнее рисунок девушки с тремя руками, одним большим глазом на пол-лица и волосами из водорослей. Нижняя ее половина смазалась, напоминая хвост призрака, вылетавшего из щели между досок.

Щелкнув пальцами, он потянулся к сумке со снадобьями.

— Ну конечно! Кармашков полно, а все в куче валяется.

Он вытащил колбочку красного цвета и прочитал на бумажке: «Для обрабатывания ран». Откупорив крышку, поднес горлышко к носу и сразу закрыл, отплевывая осевшую на языке мерзость. Полоска бумаги на склянке с темно-зеленой жидкостью гласила: «От проблем с желудком». Ее Маркус открыть не осмелился. Пересчитав все содержимое и аккуратно распределив его по кармашкам, он завязал сумку и оставил в покое.

Ни с того ни сего паровоз снизил темп. До пограничного города оставалось чуть больше часа. После осмысления случившегося, воображение пассажиров подкинуло варианты и, судя по реакции отдельных из них, не самые приятные.

Женщина на третьем ряду, чересчур переволновавшись, толкнула похрапывающего у окна мужчину. Тот, будучи в два раза больше спутницы, отодвинул ее, за что получил пощечину. Шляпа с его головы упала на пол. Мужчина, потирая щеку, громко забубнил на девушку, но заметив, что едет не один, слегка поутих. Женщина полушепотом объясняла ситуацию, одновременно развязывая конфликт и привязывая кошелек к шнуркам на корсете под темно-зеленым платьем. Надев шляпку в тон платью, она приказала мужчине взять чемодан и, стараясь выглядеть естественно, подошла к дальней двери вагона. Мужчина, ворча под большой нос, поднял с пола серую шляпу, отряхнул ее, надел на полысевшую голову и потащил чемодан к спутнице.

Состав остановился. За исключением деревни, видневшейся на горизонте, вокруг оставались лишь засеянные поля. Внутри вагона становилось тесновато от расширявшегося напряжения. Женщина стучала сапогом по полу, торопя надрывающегося спутника в сером костюме. Тот из-за отдышки вскрикнул на нее и распахнул дверь.

Его широкая спина закрывала вид за проемом. Рука в черной перчатке аккуратно обхватила плечо мужчины и отодвинула. Появилась та самая тень из Кеёса. Внимательно посмотрев на лица оцепеневшей парочки, она нерасторопным шагом двинулась по вагону. Она останавливалась у каждого пассажира, всматривалась в испуганное до полусмерти лицо и без слов шла дальше.

Рука Маркуса сама потянулась к полицейскому ножу на поясе. Тень приближалась и наконец, остановилась рядом с последним пассажиром. Не разжимая пальцев хватки, Маркус быстренько осмотрел ее. Старый выцветший плащ ниже колен закрывал тело, а кожаные перчатки не позволили разглядеть кисти. Незнакомец поправил шляпу, и Маркус увидел его лицо, точнее ту часть, что не была скрыта за полями шляпы и грубо повязанным бинтом с засохшими бурыми пятнами. Бледная потрескавшаяся кожа и померкшие белки глаз с безжизненными зрачками. Последние изучали человека. Складывалось непонятное ощущение, как если бы смотрел не один незнакомец, а несколько человек сразу.

Тень направилась дальше и начала с кем-то спорить. Разобрать речи было практически невозможно, но незнакомец, устав от пререканий, замолчал, затянув слетевший бинт с губ.

В дверь вошел помощник проводника и, открыв рот, потерял дар речи. Некоторое время он пялился на незнакомца, скрывая подрагивающую губу за большими усами.

Тень изучила его лицо, прошла мимо, сошла с паровоза и двинулась к видневшейся вдали деревни.

Помощник машиниста прочистил горло и прошел через вагон, оповестив о скором начале пути. Женщина в зеленом платье предъявляла спутнику про дешевизну билетов, на что тот вытер лицо карманным платком и молча вернулся с вещами на место. Остальные сидели с круглыми от удивления глазами. Впрочем, не прошло и минуты, как они понемногу вернули замученные поездкой лица.

Маркус сжимал рукоять, вспоминая лицо тени. Оно отдаленно напоминало лицо давно сгнившего трупа, высохшего под палящим солнцем.

Наконец ослабив хватку, он равномерной струйкой выпустил воздух из-за рта. Переложив сумку, Маркус пересел на место напротив и постарался отвлечься пейзажем, на котором показались первые заснеженные вершины гор.

Паровоз приближался к конечной станции. В окне открывался пограничный город Монтибус. Его построили между двух скалистых хребтов, закрывая брешь в границе Империи. Из-за удачного расположения упрощалась работа с желающими ее пересечь. Пропускали всех, кто мог ответить на несколько простых вопросов и успокоить взволнованных пограничников вместе с ручными крикунами.

Забракованным желающим давали следующую попытку только по истечению одиннадцати месяцев. На левой руке таких оставляли татуировку в виде широкой полосы. Если же рисунков появлялось больше двух, их обладателю навсегда запрещался въезд в Империю. При этом выйти из нее мог кто угодно, при условии, что он не числился в розыске.

Данную систему использовали с незапамятных времен и, несмотря на некое варварство, менять не собирались. Во многом за счет надежности и отсутствия бесконечных стопок исписанных приметами бумаг. По старым правилам вместо татуировки оставляли глубокий шрам, но впоследствии, от этого отказались из-за частых жалоб на заражение после надрезов.

Пометка касалась только взрослых. Детей, не достигших зрелого возраста, оставляли чистыми, однако не пропускали через границу без родителей или ответственных.

Состав остановился, напоследок слегка качнув пассажиров, имитируя дружеское похлопывание перед неизбежным расставанием.

Маркус переоделся в рубаху с длинным рукавом, поверх застегнул кожаный жилет, а нож убрал в сумку. Туда же отправились алхимические запасы. Закинув потяжелевшую сумку на плечо, он зажал дырку на мешке с провизией и пошел к выходу.

На перроне возвышались ребристые колонны, поддерживающие навес с названием города. Сразу за ним вырастал край хребта, чья вершина касалась облаков.

Вдохнув поглубже свежего воздуха, Маркус спустился с открытой площадки вагона на выложенный из камня перрон второго пути. На первом — пара десятков человек ожидали отправки паровоза. Одежды — минимум. Дамы в легких полупрозрачных платьицах, еле достающих до колен, и сандалиях. Мужчины обошлись свободными рубахами с расстегнутыми пуговицами, подвернутыми брюками и расшнурованными сапогами.

— Эй, — послышался чей-то женский голос.

— М? — Маркус повернулся и увидел темноволосую девушку в легкой накидке. Она держала сложенную заводную птицу и развернутую записку.

— Это ты… — она посмотрела на клочок бумаги, — Маркус?

— Ага. А вы человек, который должен был меня встретить, — сказал он. Ошибиться было трудно. Вряд ли кто-то еще из городских стал бы ждать полицейского с другого конца Империи и к тому же с верным именем.

— Не-а, — ответила она, затем посмотрела на заходящее солнце. — Не совсем, точнее. Сегодня переночуешь у нас. Поедем в Кренгард завтра.

— В смысле не совсем? — переспросил Маркус, вытянув шею вперед.

— Давай я объясню все дома? Ты устал и все такое, но до темноты надо бы вернуться, — Маркус посмотрел на заходящее солнце.

— Точно, — ответил он, поправив наплечную сумку. — У вас же тут тоже что-то непонятное с погодой по ночам?

— Ага, — отреченно ответила она, убирая записку с птицей в карман штанов. — И давай сразу перейдем на ты. Лицом ты не особо тянешь за что-то значимое и не старое.

Маркус шага не успел сделать, а уже захотел ударить ее по лицу.

— Чудно. Сейчас людей должно быть немного, быстро дойдем.

Она двинула к переходному мостику над путями. Маркус пожал плечами и нахмурил брови.

«Не совсем?», — повторил он в уме.

Конкретных причин не доверять девушке не было. Начальник стражи не сказал, кто именно будет его встречать, но этот ее ответ… С другой стороны, если она мошенница, то могла хорошо подготовиться. Если, конечно, не тупая. Может тупая? На всякий случай сержант вспомнил, куда положил нож.

Девушка перешла на другую сторону и только потом увидела, что за ней никто не идет. Тогда она зажмурилась, подняла руку и с равным интервалом трижды щелкнула пальцами. После этого… действия, которое словно бы должно было переместить ее куда-нибудь в другое место, она взглянула на Маркуса.

— Ты что-то забыл? — крикнула она.

— Нет, нет. Уже иду, — выкрикнул Маркус и поспешил к мостику.

Когда они проходили над составом, машинист дернул за канат и паровоз издал пронзительный гудок. Маркус зажал уши, почувствовав, как сжалось сердце, и вздрогнул. Девушка впереди схватилась за поручень и дернула за него, но прикрученные железки оказались прочнее. После неудачной попытки она застыла, глубоко вздохнула и снова трижды поочередно щелкнула. Заметно успокоившись, расцепила хватку, проверила Маркуса и как ни в чем не бывало пошла дальше.

«Ага. Она чуть-чуть поехавшая. Лучше, чем думал, но хуже, чем надо».

Когда они спустились к станции, состав тронулся и напоследок окатил теплым паром парочку оставшихся на перроне. Те, размахивая дым, прошли мимо ребристых колонн в здание станции. Маркус нагнулся за монеткой, застрявшей между кирпичами внизу, и обратил на странно извивающуюся линию цемента. Линия заворачивалась в рыбий хвост, а тот переходил в женское тело. К сожалению, то за долгие годы стерлось пассажирскими ногами.

Преодолев гигантский по масштабам зал, где, судя по закрепившемуся запаху пота, днем толпились желающие перейти границу, Маркуса встретили семь усталых за смену глаз.

Двое взрослых мужчин в белой форме закрывали выходом. У обоих на ремнях дубинки и дисковые револьверы, а руки до локтей плотно забиты рисункам со сражающимися животными и надписями на разных языках. Рядом сидел крикун, прикрывший. Как только приезжие подошли ближе, он высунул длинный цилиндрический язык и открыл третий глаз на лбу.

— Ершик, тихо ты, — приказал пограничник с формой не по размеру. Она была слишком большая и висела на нем, как мешок.

Крикун оббежал Маркуса и языком полез к припасам.

— Мясо у тебя там? — спросил второй, лениво отбивая резиновый мячик от пола.

— Ага… Да отстань! Ты все равно вяленное не будешь, я не знаю что ли? — ответил Маркус, подняв мешок над головой. Крикун встал на задние лапы и, упершись передними на живот полицейского, достал до зажатой дырки языком.

Пограничники ухмылялись.

— Дай кусочек, не жадничай, — попросил тот, что с резиновым мячиком.

Маркус скривил губы. Он опустил мешок, достал из дырки две бурые полоски мяса и двумя пальцами поднес к крикуну. Тот обвязал лакомство языком, словно змея жертву, лег на пол и зажевал.

— Он всегда такой милый? — спросил Маркус, чуть отступив от зверя.

Те посмотрели на него, как смотрят обычно чем-то оскорбленные пьяницы.

— Если бы он захотел, — начал тот, что с картинками, — то жевал бы твою ногу.

Маркус не понаслышке знаком с натренированными крикунами. Еще курсантом его обучали усмирять их и наглядно демонстрировали на подвешенных тушах, как свирепо и беспощадно они могут разбираться с нарушителями. Они могли в кратчайшие сроки разыскать нарушителя длинным языком и в одиночку обезвредить его. Встречи с такой тварью в лучшем случае заканчивались глубокими ранами от укусов, в худшем — судьбой подвешенной туши.

— Слушай, — одернула его девушка, — извини, но если ты закончил действовать зверю на нервы, то пара валить! — ее тон был пропитан ненавистью. Маркус в растерянности поглядел на пограничников, те в такой же растерянности поглядели на него.

Чтобы долго не оставаться с ней поблизости, пограничники быстро сверили полицейского с лицами разыскиваемых и пропустили обоих в город.

Желающих перейти границу с каждым годом становилось больше, но удавалось это лишь пятой части из них. Многие возвращались в родные дома и смиренно дожидались следующей попытки, а нередко и вовсе отбрасывали глупую мечту. Но оставались и те, кто воспринимал отказ в штыки. Одни начинали буянить, за что получали дубинкой и несколько новых дыр в обнаглевшем теле. Другие же, более терпеливые, выстраивали жилища на окраине города, тем самым увеличивая его площадь. Из-за разнообразия осевших здесь наций Монтибус заполнился различными культурами. Его улицы напоминали скорее диковинный музей с экспонатами со всего севера Ориона, чем пограничный имперский город.

Новые жители с одной или чаще двумя засечками месяцами придумывали способы перехода границы. Благодаря им среди стражников по Империи разлетались застольные истории. Например, гномы для обхода ненавистной системы прикидывались детьми и платили не отмеченным людям, чтобы те сыграли их родителей. В редких случаях! В очень редких! В настолько редких, что было всего один раз и об этом лучше не вспоминать. План срабатывал, но чаще — нет. Не нужно быть специально обученным пограничником, чтобы отличить ребенка от подвыпившего гнома, выдающего себя за десятилетнего мальчика с редким заболеванием, влияющим на ускоренный рост бороды.

Солнце неторопливо скрывалось за горизонтом, видневшимся со склона улицы, напоследок освещая верхние этажи высоких домов. Маркус с девушкой шли по центральной улице. Закрытые ставни на окнах, замки на дверях, стены, покрытые непонятной серебреной тканью и ни единого жителя.

Не заметив, что спутница осталась где-то позади, Маркус вышел к краю склона. Город внизу напоминал выливающееся из берегов цветущее озеро. Немногие оставшиеся там жители спешили спрятаться от надвигающейся ночи.

Над домами гордо возвышались деревья Ашны с огромной шапкой из сиреневых листьев. Они неумолимо тянулись вниз, извиваясь и запутываясь, порождая своеобразный танец, скрывающийся за крышами домов. Всего три-четыре ствола по городу, но внушали они гораздо большее величие, чем любое другое здание под ними. По словам Зигмунда, в одном таком дереве могли спокойно уместиться несколько полноценных семей санов. Когда солнечный свет окончательно перестал окутывать город, в кронах деревьев то тут, то там зажигались огоньки.

«Как они тут вообще что-то вырастили?» — подумал Маркус и присмотрелся к свету. В нем будто чего-то не хватало.

Послышался глубокий вздох и три последовательных щечка пальцами.

— Послушай, — умеренно спокойно начала девушка. — Я понимаю, что вид завораживает. Но если ты не хочешь покрыться румяной корочкой, нам надо бы войти в дом.

— Да, согласен, — ответил Маркус и пошел к ней.

Девушка ждала у открытой двери дома. В слегка пугающем нетерпении она сжимала связку ключей, ни разу не моргнув.

Маркус погружался в невидимое поле безумия и злости, витавшее вокруг девушки. По его лицу стекли две капли пота, а рубаха под кожаным жилетом прилипла к телу. Спутница также страдала от жары. Ее намокшие локоны закрывали лицо, но сдувания их ртом никак не помогали.

— Заходи, мля! — вырвалось из нее.

Маркус, выращенный под нескончаемыми приказами командира в академии, в иной ситуации оставил бы ее крик без внимания. Однако подкрепленный чистой ненавистью в глазах и тяжелым прерывистым дыханием, он дал понять, что гораздо безопаснее будет подчиниться.

Холодный воздух в доме приятно остудил легкие. Внутри оказалось рядовое имперское жилье со стандартной деревянной мебелью в строгих и четких углах и идеально ровными стенами с прикрепленными к ним трубами для паровых ламп. Кругом царила по-армейски особая чистота и порядок, что вдалбливалась в головы курсантов с малых лет.

Маркус не страдал от подобных симптомов. Во многом это была заслуга его своеобразного взгляда на жизнь. Когда курсанты по приказу убирались в казарме, он умышленно спорил с сержантом в присущей его отцу манере. Когда излишнее спокойствие и уверенность выбешивали собеседника, в наказание Маркуса отправляли в караул, где на наблюдательной вышке он рисовал и вырезал по дереву

Из изобилия заурядных деталей интерьера выделялся вручную созданный камин у дальней стены.

— Проходи, — скорее приказала, чем предложила девушка, закрывая двери на замок. — Я наверх. Есть будешь? — Маркус вспомнил о надкусанном яблоке в кармане.

— Перекусил бы чего-нибудь. Если можно, — двумя пальцами он вынул покрывшийся корочкой яблоко.

— О! Дай сюда, — она выдернула его из руки и быстро поднялась по лестнице на второй этаж.

— А… лады.

Маркус раскрыл шторы, чтобы вечерний свет мог проникнуть в комнату. Прогулялся среди мебели, нашел вентиль за шкафом и зажег паровые лампы. Огляделся, сбросил вещи и уселся в кресло перед потухшим камином. Аккуратный из глины и кирпичей, без грамма цемента. Над ним торчала полка с книгами. Маркус приподнялся, но увидев корешок: «За авторством блистательного Зигмунда Тейна», сел на место.

Девушка спустилась в легком халате. Лампы у лестницы отказались загораться, поэтому первые несколько мгновений был слышан только скрип ступеней. Она несла поднос c глиняной миской, деревянной ложкой в ней и двумя деревянными кружками. Приятный кисло-сладкий аромат принудил Маркуса закрыть глаза и насладиться. Девушка долго металась от стакана к стакану. Из прикушенной губы вот-вот должна была просочиться кровь, но девушка вовремя определилась и жадно залилась напитком. Напряжение в теле спало, и она расплылась в кресле, как растаявшее масло.

— Извини, — с непривычно спокойным тоном начала она и подняла кружку. — Это от нервов. Здесь яблоки нереально найти. А если не пить эту дрянь, начинаю срываться.

— Щелчки тоже к этому? — спросил Маркус, забирая с подноса миску и деревянную ложку.

— М… за это тоже извини, — она сделала еще глоток, значительно меньший, чем первые. — Они помогают держать ритм. Забудь в общем, — она хмыкнула, пригубив напиток.

На пару минут трапезы в комнате воцарилась тишина. Маркус поедал овощную похлебку, вспоминая, должна ли она была быть такой холодной, а девушка допивала отвар.

Прохрустев листом красной капусты, Маркус взял с подноса вторую кружку с водой и сделал пару глотков.

Конец ознакомительного фрагмента.