Клуб «Декстер»

Макс Ридд (2024)

Надя, журналист-расследователь из Москвы, обнаруживает след серии убийств, который внешне никак не связаны. Вместе с двумя детьми-подростками она едет в город, чтобы расследовать убийства и очередной раз доказать, насколько она крутой журналист. Её дети представлены сами себе. А её расследования достаточно быстро привлекают внимание очень опасного человека.

Глава 2. Ночной поиск

Бессоница — мой злейший друг, который не позволяет мне расслабляться. Слишком долго я была расслабленной, слишком долго пряталась за иллюзией безопасности. В темноте, лёжа на жёстком раскладном диване в комнате, которую мы называем залом (я почти не живу в этой квартире, так что мне и не особо нужна отдельная комната), я думала о мальчишке, которого впустила в свой дом. Под оранжевой жилеткой, под грязным худи пряталась история — я чувствовала её, как хищник чует кровь. Тёмная история о насилии, о безразличии властей, о…

Я оборвала себя. Если честно, я и не помню, когда это появилось во мне., когда во мне проснулся этот голод — потребность копаться в чужих ранах, вскрывать гнойники общества?

Всю жизнь я избегала людей, поскорее выскочив замуж, чтобы спрятаться от внешнего мира в спокойном мирке замкнутой квартиры с близкими людьми. А потом… муж умер, оставив меня одну с детьми и ворохом кредитов, словно последний раз решил показать, насколько иллюзорной была моя защищённость.

Пришлось учиться выживать. Юристы, коллекторы, работодатели, соседи, опека — бесконечная вереница лиц, за каждым из которых могла скрываться угроза. Раньше я просто общалась с людьми, теперь я научилась видеть в них подвох, искать двойное дно в каждом слове, каждом жесте. Одна против мира, где каждый улыбающийся незнакомец мог оказаться хищником.

Именно тогда я и разоблачила педофила, отца одноклассницы моих детей. В полиции мне не поверили — конечно, кто будет слушать бредни одинокой матери, копающейся в чужом грязном белье? Я опубликовала материал на своём Дзен-канале, разослала ссылки во все редакции, которые ещё не разучились говорить правду. Доказательства были железные — записи, свидетельства, фотографии. Я думала, что делаю правильное дело. Думала, что спасаю ребёнка.

Реальность не собиралась становиться фильмом об успешном журналисте. Она оказалась профессиональным кулачным бойцом, уложив меня на лопатки. Первый удар — обвинения в разрушении семьи, которые полились на меня и моих детй потоком грязи со всех сторон. Нам в очередной раз переехать. Второй удар — семья педофила просто исчезла, растворилась в бескрайних просторах страны. А та девочка… та девочка, чьи слова легли в основу статьи, вдруг отреклась от всего."Перестаньте, — умоляла она, — просто перестаньте об этом говорить". Её голос до сих пор преследует меня в бессонные ночи.

Я не смогла ей помочь.

Теперь они где-то там, в непроницаемой тьме российских регионов, среди продажных полицейских и равнодушных чиновников опеки — этого органа, давно превратившегося в орган устрашения, забывшего, что призван помогать людям. Новая фамилия, новые документы, новая жизнь. И та девочка — с матерью, которая считает нормальным то, что делает её муж. С отцом, который теперь совсем ничего не боится.

Я не смогла её спасти. Мое вмешательство только загнало её глубже во тьму.

Многие недели я провела в апатии, прожигая последние сохранившиеся от отца моих детей деньги. Затем, одно из издательств, в которые я отправляла разоблачение педофила, пригласили работать журналистом-расследователем. Это вытащило меня из эмоциональной ямы — возможность помогать людям.

Мои дети даже не помнят о той истории. Шесть лет — целая жизнь для подростков, бесконечность, способная стереть любые воспоминания. Они сформировались в те времена, когда и я была другой, когда проклятие не обрушилось на меня, пока демон не поселился в моей душе. Может, поэтому они так насмехаются над моей привычкой подбирать"слабых и незащищённых". Они — дети своего отца, человека, для которого проявление сочувствия было сродни объявлению себя импотентом или неудачником (эти два слова были для него синонимами).

Свою слабость я оправдываю тем, что будто бы ищу истории. Что каждый бродяга, каждая бездомная кошка, каждый потерянный подросток несёт в себе сюжет, достойный первой полосы. Но это ложь. Демон точит меня изнутри, демон жалости. Заставляет протягивать руку помощи даже тем, кто может эту руку откусить. Я молюсь только об одном — чтобы мои дети не унаследовали эту слабость, чтобы их сердца остались достаточно жёсткими для выживания в этом мире. Этот мир не прощает слабости.

Сон накатывал волнами, размывая границы реальности. Перед глазами всё ещё стоял логотип с термосумки Кирилла: лента мёбиуса и знак бесконечности в одном флаконе, стилизованные под два колеса велосипеда. Служба доставки"НА КОЛЁСАХ". Я мысленно добавила в план дел изучить, что это за компания и чем занимается. Я впервые видела этот логотип и название. Очередная региональная сеть, не пробившаяся на московский рынок, или что-то большее? Что-то темнее?

Я не заметила момент перехода — реальность соскользнула в кошмар так же легко, как капля дождя стекает по стеклу. Лента Мёбиуса с термосумки вдруг оказалась на моих запястьях — холодный металл наручников, приковывающих к батарее. Инстинкт самосохранения заглушил все другие голоса в голове.

Я не успела взять всё под контроль: я забыла посмотреть на свои руки, когда засыпала, так что теперь, сколько бы я ни смотрела на свои руки, мозг не мог осознать, что происходящее — сон и позволить мне управлять событиями. Мой мозг лишь судорожно соображал, как мне спастись. И кем на этот раз окажется мой истязатель.

Его шаги отдавались эхом в пустой квартире — методичные, тяжёлые, как удары метронома, отсчитывающего время до неизбежного. Я всматривалась в щель между дверью и косяком, пытаясь уловить хоть проблеск его тени. Внезапная трель звонка разорвала тишину. Он заспешил к двери, на мгновение мелькнув в проёме, и ледяная рука страха сжала моё горло.

Отец той девочки. Как я и боялась, он нашёл меня.

Не один он прятался в недрах большой страны: не сумев разыскать его следы, я тоже поспешила сменить место жительства и проследить, чтобы ни в соцсетях, ни даже в данных банка — нигде не были занесены данные о моём фактическом месте проживания (мы все прекрасно понимаем, что данные всех банков уже давно слиты в сеть и телеграм-бот"Глаз бога"всех видит), а в интернет-изадетельстве, где я работала, всегда подписывалась только псевдонимом Оливия Поэга.

Но теперь он меня нашёл. Валенти Герасимовский."Валя", как нежно называли его матери однаклассников и классный руководитель.

Раздались голоса — Валя, этот тщедушный мужчинка, который всем казался таким добродушным семьянином, сказал"Здравствуйте!"тому, кто пришёл. Пришедший медлил, шуршал пакетами и коробками, а мой мозг отказывался складывать эти звуки в осмысленную картину, пока наконец не дошло — курьер.

Я закричала. Сквозь кляп и бессилие я пыталась показать человеку, принесшему еду моему истязателю, что я здесь, меня здесь пытают. «Помогите», — молила я, но выходило лишь сдавленное мычание.

— Ах, ничего-ничего, это дети смотрят своих хагги-вагги, — проникновенно сообщил мой мучитель. — Детки, сделайте тише ютуб! — крикнул он, обернувшись от открытой двери. — Вот, это вам, — поблагодарил он курьера щедрыми, я уверена, чаевыми.

Дети, точно… мои дети были здесь, рядом. Могут ли они мне помочь? Я снова кричу — стараюсь произнести их имена, но кляп не даёт мне этого сделать. Да, они ничего не смогут противопоставить взрослому человеку, но они могут вызвать полицию.

Но тут человек появился в проёме двери. Он нёс пакет с коробками роллов и бутылкой колы в одной руке и две коробки пиццы — в другой.

— Как же долго я ждал этого вечера, — говорил он. — Нам нужно много калорий, чтобы ночь прошла так, как мы хотим.

Я не хотела. Никак и никогда не хотела проводить ночь с этим мерзким человеком. Меня тошнило от его вида, от его мерзкой самодовольной улыбки, тошнило от его белых восиков на руках и на лице. Отвратительный блондинчик, похожий на плюшего арийца из нацистского магазина.

— Я купил тебе роллы с угрём, ты же их обожаешь. Только рис, нори и угорь — ничего лишнего, никаких лишних калорий. Ты моя худышка-стройняшка-фитоняшка. Твоё нежное тело… я вижу, как оно меня ждёт.

Я взглянула на себя и обнаружила себя одетой в какую-то розовую ночнушку. Никогда таких не носила. Ощущение было таким, будто оказалась во сне маньяка.

Тем временем Валя развернул пиццу, достал кусок и засунул его в рот.

— Знаешь, — он жевал с той особой медлительностью, которая бывает только у людей, упивающихся чужим бессилием, — эротика есть только в одетом теле. В этих твоих полуприкрытых ягодицах. Какая-то психофизиология, да? Окажись ты сейчас совсем голая, это было бы не так… возбуждающе. А теперь, когда ты бьёшься на полу, и подол ночнушки то задирается, то сползает назад…

Мои проклятия тонули в кляпе, превращаясь в животные звуки. Я не могла вспомнить, как оказалась здесь — он явно подкараулил момент, когда я потеряла бдительность. Может, подмешал что-то в воду? Или просто ударил исподтишка? Я ведь сильнее его — годы в спортзале не прошли даром. Быть сильной, быть привлекательной — "быть выгодным приобретением для мужчины", как сказала бы моя мать. А этот Валя… тощий и рыхлый одновременно, способный только на то, чтобы терроризировать тех, кто слабее. Жену, которая не смеет перечить. Дочь, которая не может сопротивляться.

Он положил кусок пиццы и пошёл ко мне, глядя мне прямо в глаза, как будто пытался загипнотизировать. Я билась, кричала, пыталась высвободить ноги — и тут он прыгнул. Как паук-акробат, прижал мои ноги своим весом, схватил за горло, вдавил голову в батарею.

— Тщ-щ-щ, — прошипел он, и его дыхание обожгло мне ухо запахом пиццы и чего-то гнилого, идущего изнутри, — ты же не хочешь разбудить детей? Поверь: ты не хочешь разбудить детей!

Его язык скользнул по моей ушной раковине, и реальность взорвалась…

Я вскочила, отбиваясь от призрачной пиявки, ползающей в моём ухе, всё ещё чувствуя фантомное прикосновение к коже. Только когда сознание прояснилось, я поняла: я не там, не в той съёмной квартире, ставшей камерой пыток. Я здесь, в квартире моих детей, где появляюсь как призрак — на несколько часов между расследованиями, между кошмарами, между попытками спасти тех, кого уже не спасти. Страх отступил, я принялась успокаивать дыхание.

Первая мысль, пробившаяся сквозь панику:"Ноутбук. Где мой ноутбук?"

Одними руками в густой осенней тьме двадцатого этажа я нащупала ноутбук — единственное оружие в моей бесконечной войне с призраками прошлого. Я принялась искать Валю… Валентин Герасимовский… у меня был с десяток его фотографий. Снова и снова — с методичностью маньяка — я закидывала изображения с его лицом на сайты поиска фотографий. Яндекс и Гугл картинки? О нет, если вы не знаете, то есть миллион способов найти все ваши соцсети и ваши случайные попадания на массовых и груповых фото.

OSINT фреймворк — святой Грааль журналистов-расследователей. Всё, что попадает в сеть, остаётся в сети навсегда, превращаясь в цифровые окаменелости чужих жизней. Я методично прогоняла его лицо через каждый доступный инструмент поиска. В этой работе было что-то маниакальное, почти ритуальное. Но я знала: Валёк гораздо хуже разбирается во всём этом. Мои дети защищены. А он… я найду его. Рано или поздно.

После этого кошмара мотивация искать стала почти болезненной. Два месяца я отвлекалась на другого маньяка, но теперь… Открыв ноутбук, вижу последнее открытое мною окно — интерфейс почтового сервиса с почти пустым полем ввода текста. Всего две строчки:

"Имя: Валентин Герасимовский

Адрес:"

После слова"адрес"зияла пустота — как открытая могила, ждущая своего часа. Я поспешно закрыла вкладку, стараясь не вглядываться в адрес получателя. Тот самый email, куда однажды я отправлю это письмо. Когда найду его. Когда буду готова.

Следующим шагом иду на сайты с платной подпиской, загружаю весь спектр фотографий Валентина Грерасимовского. Ничего нового — ссылки на старые соцсети Герасимовского, его жены, его дочери, его друзей — никаких обновлений.

Следом ищу по фотографиям его жены и дочери. Каждый раз, загружая фотографии Юли и Инны, я чувствовала, как сжимается что-то внутри. Страх найти не счастливые детские фотографии с уроков физкультуры, не кокетливые селфи с оттопыренной попой, а криминальные сводки, отчёты о найденных телах…

Но и в этот раз никаких криминальных сводок. И ничего нового. Радость и тревога смешались в горький коктейль где-то под солнечным сплетением.

Поэтому я перехожу к поиску по другим параметрам — имена, имейлы, описания внешности. Любая зацепка подойдёт.

Я спала меньше двух часов, но нервная система делает вид, что всё в порядке. Я горю изнутри, какое-то адское пламя пылает во мне, заставляя делать то, что я делаю.

Поиск по имени ничего не даёт. Имейлы всех членов семьи (даже не спрашивайте, откуда я их знаю) не засветились ни на каких новых ресурсах.

Что ж из моих привычных способов поиска оставался единственный наименее надёжный, который выдавал самый мрак как верхнего, так и нижнего интернета. Из верхнего он загребал описание всех преступников, объявленных в розых, и всех жертв, не опознанных их близкими. Из нижнего… скажем так, наиболее простое — описание жертв для заказного убийства. Но согласитесь, если кто-то бы хотел заказать людей, которых я ищу, это был бы определенно знак. По правде сказать, я очень надеялась, что кто-то — дочь или жена или кто-то из его новых коллег — однажды оставит заявку на то, чтобы Герасимовского убили…

К сожалению, мои поиски дали результаты, но не те, о которых я мечтала.

"Тело неизвестной девчоки найдено на берегу реки N-ки, в городе N". Сколько таких заметок я просмотрела за эти годы? Сотни? Тысячи? Но эта была другой. Здесь не было фотографий, но приметы полностью соответствовали тем формулировкам, что я вбивала в OSINT-софт."Цвет волос: блонд","на коленке родинка","на щеке шрам"…

В голове зашумело. С каждой прочитанной строчкой текста шум в голове усиливался, появилась пульсация в висках. Но я продолжала читать и перечитывать короткую заметку. Захотелось закричать и позвать на помощь. Только кого?

"Никто до сих пор не заявил о пропаже детей с подобными приметами". Конечно, никто. Как можно заявить о пропаже того, кого ты сам…

"На шее найдеты следы удушения". Перед глазами проносились образы из моего сна: Валёк усевшийся на мои ноги, держащий меня за горло. Всё это превратилось в образ Валька сидящего на брыкающейся Юли. Он душит её какой-то кофточкой. Я не сразу поняла, но то была кофточка её школьной формы, которую она носила здесь, в школе шесть лет назад.

Реальность треснула. Я обнаружила себя на полу, голова на подушке, а рядом — Вит, обнимающий меня за плечи, держащий за руку. Его тепло просачивалось сквозь холод паники, возвращая в настоящее. Слабость растеклась по телу свинцовой тяжестью, даже мысль о движении казалась непосильной.

— Вит, что случилось? — слова едва проталкивались сквозь горло.

— Я услышал, как ты хрипишь и бьёшься в судорогах, — его голос доносился словно сквозь толщу воды, успокаивающий и тревожный одновременно, — и прибежал. У тебя снова был припадок… Ты как?

— Да, понятно… — сознание медленно всплывало из тёмных глубин, как утопленник, решивший вернуться к жизни. — Всё нормально. Хорошо, что ты уже больше не паникуешь из-за этого.

— Ну, как не паникую… первая мысль у меня всё ещё — всунуть деревяшку тебе в рот, чтобы ты язык себе не откусила.

Наша семейная шутка, выросшая из детского страха. Приступы у меня начались незадолго до смерти их отца. Однажды я очнулась с окровавленным ртом, сжимая зубами какую-то палку. Семилетний Вит, начитавшись про эпилепсию, выбежал на улицу — мы жили на первом этаже — и притащил первую попавшуюся ветку. Самоотверженность маленького рыцаря, не подумавшего о том, сколько собак могли эту ветку пометить. Теперь мы шутим об этом, превращая страх в анекдот, страшное — в смешное. Только так и можно выжить.

— Мам, прости за вопрос, — в голосе Вита появились взрослые нотки, от которых что-то сжималось внутри, — но ты не хочешь с этим что-то сделать? Принимать какие-то таблетки? Только не сердись…

— Я не сержусь…

Боль в голове постепенно проходила, а тело наливалось силой. Мою голову снова наполнять бесконечные тревоги, мысли и воспоминания о том, что я только что раскопала. За окном всё ещё было темно, но электронные часы показывали семь утра — значит было пора вставать, будить детей, собирать их в школу.

— Однажды я обязательно схожу к врачу, — пообещала я, зная, что лгу. — Но сейчас мне нужно кое-что спросить у нашего гостя.

Что за чудовищное совпадение? Неужели эти два совпадения вдруг сложатся в единую картину. Неужели этот курьер-беглец вдруг окажется человеком, знающим о Валентине Герасимовском. Или хотя бы что-то знает о смерти Юли.

Перед глазами снова всплыл взгляд Кирилла из метро — загнанный, испуганный, полный той особой паники, которая бывает только у людей, познавших настоящее зло.

Я вскочила на ноги — комната качнулась, как палуба тонущего корабля, но я удержала равновесие. В такие моменты реальность становится зыбкой, ненадёжной, как старый лёд на весенней реке. Один неверный шаг — и провалишься в тёмные воды подсознания.

Кирилл всё ещё спал на кухонном диванчике, свернувшись в позе эмбриона — защитный инстинкт, въевшийся в мышечную память. Сколько ночей он провёл так, сжавшись в комок, прячась от преследователей реальных или воображаемых? Его сон казался слишком глубоким для человека, привыкшего убегать, слишком спокойным для того, кто носит в себе чужие тайны.

— Кирилл, Кирилл, проснись, нам нужно поговорить, — мой голос прозвучал хрипло, как будто это не я звала его, а кто-то другой, тот, кто прячется за моей маской нормальности.