Корона ветреных просторов

Макс Маслов, 2021

Арка обречённых вновь открыла проход в мир по ту сторону, в мир штормов и одиннадцати рабских островов, где порабощённые народы вынуждены собирать дань скалистому Рэхо. Но по воле судьбы или же дьявольских сил сквозь арку на остров Салкс была доставлена особая пленница из числа людей. Её выбрала корона, теперь она её невольная носительница, пока вокруг тайный мир утопает в распрях, интригах и насилии. Юная Сэл Дженсен, родом из деревеньки Рейне, что на Лофотенских островах, и помыслить не могла о коварном стечении обстоятельств, приведших её в иной мир. Жить там оказалось совсем не просто. Властвующие правители крепко держатся за свой трон, а их цели бывают порой темнее самой мглистой ночи. Многолинейная история, напоминающая средневековое фэнтэзи, с жуткими тварями, храбрыми воинами и смелыми решениями, готова перенести вас в совершенно новый, неизученный мир. Самобытность народов, их обычаи и ритуалы, а также многое другое погрузят вас в увлекательное приключение, наполненное тайнами, любовью и человеческим сопереживанием. А дальше – только вперёд вместе с персонажами, что развиваются по воле хитросплетений многоликой судьбы.

Глава 8. Яд

В лесах Кро́бо острова Сици́л шторм был практически не ощутим. Могущественные алые кроны деревьев шырис щитами противостояли сильному ветру, скреплённому дождём, и не пропускали его в свои заповедные земли. Под ними многочисленным семейством обитали лиловые полнощёкие обезьяны туру, что лакомились склизкими червями, вылезающими из земли от перенасыщения её влагой. Именно по бордовым стволам деревьев шырис небесная вода и стекала потоками к корявым, вздыбленным корням, где и трапезничали полнощёкие туру. Эти обезьяны ели практически всё, кроме красных плодов деревьев Эку, что находились в центральной части острова, ближе к поселению зирданцев, увенчанному глубокими пещерами. А своим домом туру считали, несомненно, лес Кробо, что в обилии зелёных трав выглядел поистине чудесно и волшебно.

Помимо лиловых обезьян, в лесу обитало большое множество невеликих птичек как разных окрасок, так и разных семейств. Они так же лакомились червями в этот час, как и лиловые туру, устроив в лесу, в пересвистах, стозвучный гомон, заполняющий собой всю осязаемую ширь этих просторов. Именно в этом лесу любили уединяться ненасытные любовники острова Сицил. А в этот час именно здесь неспешно прогуливались, утопая в заговорщической беседе, Пестов сын Билту и отступница Савистин.

Она была облачена в чёрную мантию с капюшоном до пят, а он, как всегда, обошёлся без одежды, стесняющей движения.

Вокруг них, кроме животного мира, не было никого, да и гомон стоял такой, что вряд ли кто-нибудь мог их подслушать.

Савистин, неся перед собой зажжённый огнём светильник, напоминающий стеклянный куб, шла первой, а Билту, возвышающийся великаном над ней, позади. Их вела протоптанная тропа, уходящая в глубь леса, туда, где находился паучий ареал, туда, где даже гомон пернатых затихал.

— Я получила послание с Салкса о местонахождении девушки, — произнесла Савистин. — Она в камере для особо опасных заключённых, под крышей Гастэрота, в той самой, где ты нашёл меня. Помнишь?

Билту, положив свою большую руку на её плечико, словно предлагая ей остановиться, незатейливо агакнул. Но Савистин было недостаточно такого краткого ответа. Она, сняв капюшон, повернулась к нему и, задрав голову, переспросила:

— Это очень важно. Ты помнишь?

Нервная дрожь проскользнула по её мраморному лицу, округлив глаза с особой, зловещей выразительностью.

— Конечно, я помню, — ответил Билту. — Я сам вызволил тебя оттуда.

Они стояли тёмными фигурами в лесу, подсвеченные лишь тусклым ночным светильником, и, казалось, были готовы насладиться друг другом, если бы свет не падал на их лица, озирающиеся по сторонам, и не говорил совсем об обратном.

— Этому доносчику с Салкса можно доверять? — осведомился Билту.

На что Савистин, облизнув обветренные губы, ответила:

— Как мне. Ей можно доверять, как мне. Иначе она не стала бы рисковать, посылая ко мне в шторм почтового амиса.

— Там больше нет твоей власти, — подметил Билту, — и всё, что предпринимается на Салксе, может оказаться западнёй для тебя.

Савистин, фыркнув, отвернулась от зирданца, повысив голос:

— Не говори больше мне об этом! Я и без того знаю, что потеряла всё! Но мой доносчик не подведёт меня! Жизнью клянусь!

На её шее подёргивалась от нервных переживаний кожа, а Билту был, как удав, спокоен.

— Ну и как же нам подобраться к Гастэроту, когда они, изучив допущенную ошибку, усилили стражу каменной тюрьмы?

— Очень просто, — ответила Савистин, вновь повернувшись к уравновешенному самоконтролем любовнику. — В этом нам поможет обрушившийся на Са́лкс шторм. Только в эти дни, когда погода будет бушевать, Гастэрот останется без должного присмотра. Так было всегда, так и будет сейчас. А значит, именно в эти дни мы навестим мою дорогую Вессанэсс и заберём то, что причитается мне по праву крови.

Билту рассмеялся, встав перед своей избранницей на колено.

— Ни один корабль не подплывёт в шторм и на один архин к острову. Крушение, вот что ждёт нас.

Савистин помотала головой, давая понять, что корабль и не входил в её план.

— Я не глупая, Билту, я и об этом подумала. Видишь ли, в этот сезон Салкс примечателен тем, что является местом гнездования океанских паттап. Эти гигантские черепахи мигрируют с незнакомых нам мест стаями, и путь их миграции протекает в трёх архинах от Сицила. Им шторм никогда не был помехой, а песчаные пляжи южного Салкса всегда приманивали их. Именно на их панцирных спинах мы доберёмся до Салкса, именно на их спинах мы и покинем Салкс. Надеюсь, ты умеешь задерживать дыхание?

Билту рассмеялся ещё громче, оскорбив этим свою возлюбленную, что смотрела на него ненавидящими глазами.

— Туда мы, может, и доберёмся, — закатился он, — а обратно что, будем ждать, когда они закончат на Салксе свои черепашьи дела?

— Не глупи, зирданец, — прошипела Савистин. — Для того, чтобы паттапам отложить яйца в песок, достаточно тридцати минут. А после они уплывают тем же маршрутом в океан. И весь этот нескончаемый черепаший поток от острова к острову будет длиться до ночи Рэхо, ночи подношения.

— Откуда ты всё это знаешь? — спросил Билту.

— Жизнь королевских особ и их наследников бывает довольно скучной, мой дорогой Билту, и мы часто занимаем себя наблюдением за животным миром. Именно так я приметила и тебя когда-то, в тот день, когда вы попытались ограбить наш остров.

Билту, почесав бровь, призадумался обо всём, что сказала ему Савистин. Он не знал о миграции черепах совсем ничего, так как его народ, снабдив берега Сицила ловушками, был словно отгорожен от всего. Черепахи никогда и не предпринимали попыток отложить яйца на Сициле. Но всё же у него назрела парочка вопросов, касающихся безопасности их плана.

— И что же, этих черепах не едят подводные твари? — спросил он, взглянув на Савистин недоумённо.

— Вот именно, — ответила она. — Не едят. Их панцирь не проломить даже самыми мощными и острыми зубами. Они их вообще не трогают. Лишь проплывают мимо и тут же уплывают прочь.

— Всё же интересуются, — подметил Билту.

— Я выбрала тебя, зирданец, потому что ты не трус. И если твоя женщина не боится отправиться в путь, так будь же и ты смел.

Сависти́н, положив ладони на щеки Билту, поцеловала его в нос.

— Пожалуйста, помоги мне. И мы завоюем этот мир.

Билту, шмыгнув носом, обнял её за талию, немного опасаясь мыслей, возникающих в голове его возлюбленной Савистин.

— Даже если я соглашусь на это рискованное дело, ты останешься здесь. Ведь ты всё, что у меня есть.

Она поймала в его крупных глазах своё отражение и поняла, насколько глубоко засела в его большом сердце.

— Не выйдет, любимый, — прошептала едва слышно Савистин. — Тотемы не пропустят тебя, — она отвела смиренный взгляд в сторону. — В прошлый раз нам помогла Калин, заговорив их, в этот раз я усмирю их пыл. А значит, мы вместе, вместе и до конца.

Билту, насупившись, вздохнул полной грудью.

— Как же нам добраться до пути миграции черепах, не вызвав подозрение у моих собратьев? Да к тому же где мы будем прятать пленницу? — обеспокоился он.

— Уж точно не на Сициле, — ответила Савистин. — Мне нужно будет попасть на Сэйланж, — она, вздёрнув подбородок, встала перед Билту, как владычица одиннадцати земель. — У меня там свой человек. И в этом нам поможет твоя пылающая страстью Альфента.

Билту, чуть отстранившись от своей избранницы, поперхнулся от услышанного, а Савистин всё продолжала говорить:

— Она ловко управляется с мужчинами, теми, что из числа её команды тугодумов.

— Порвулами, — добавил к её рассуждениям зирданец.

— А, вот как вы их называете, — улыбнулась она. — Неважно, главное, чтобы сабитка^[55] согласилась услужить нам. И на своём китобое подвезти до черепашьего потока, а после подобрать, когда мы покинем Салкс.

— Альфента ничего не будет делать за просто так, — сказал Билту, титаном привстав с мощных колен.

— Так возлежи с ней на ложе, — будто между прочим, обронила Савистин. — Она же этого хочет. Пусть побудет в твоей власти.

Билту удивился её предложению вступить в связь с другой женщиной, но промолчал. Он знал, что статус Альфенты, статус воина, капитана корабля и сильного лидера, гарантирует им анонимность. Что ни один из членов её команды даже и рта не посмеет открыть, чтобы выдать их. А ещё он знал, что покидать остров Сицил надолго ему нельзя, потому что зирд Пест, его отец, не простит ему этого. Должность надсмотрщика по добыче семян Эку связывала его по рукам и ногам, и он не мог с этим ничего поделать. Но Савистин решила и этот вопрос.

— Ты, конечно же, понимаешь, Билту, что на Сэйланж с пленницей должна отправиться я одна. Тебе же нужно остаться на Сициле. Ведь наши планы не ограничиваются похищением короны. Ты должен найти путь до Пестирия, найти зирда и наконец занять его трон.

— Я знаю, малютка, — ответил он, словно обиженное на что-то дитя.

— Не называй меня так, — попросила Савистин. — Мои идеи приведут нас к всемирному господству, к тому, что мы заслуживаем, — она улыбнулась. — Я посажу тебя на трон рядом с собой. Только найди этот чёртов Пестирий.

— Я близок к этому, — выдавил Билту, сорвав зелёную маковку с цветущего рядом растения.

— И да, ещё я считаю, что наша вылазка должна произойти завтра ночью. А это значит, что посетить Альфенту ты должен уже сегодня. И, пожалуйста, не думай, что я не люблю тебя. Я очень люблю тебя, просто мы порой должны идти на незначительные жертвы, — она погладила его мускулистую ногу. — А теперь продолжим наш путь.

Сказав последнее слово, Савистин, отвернувшись от Билту, отправилась дальше, выставив перед собой мерцающий светильник. Билту, конечно же, последовал за ней.

В глубине леса Кробо деревья шырис были оплетены довольно плотной паутиной, что наводило на прежде властную Савистин неподдельный ужас. Именно здесь обитали ядовитые арахниды, которые так привлекли её внимание. Их яд был конечной её целью, но в извлечении яда из челюстей прыгучих монстров она полностью полагалась на Билту. Билту же не понимал, для чего ей был более необходим этот паучий яд, нежели другая отрава растительного происхождения, чья добыча была более безопасной. Хотя Савистин как-то говорила ему, что яд растительного происхождения не впечатлил её. Неужели, думалось Билту, эти маленькие ручки держали в своих пальчиках что-то настолько пагубное, как яд. Да, Савистин таила в себе много тайн, которые не спешила открывать простодушному Билту.

Заколоть арахнида размером с пять лиловых обезьян зирданцу не составило труда. Он воткнул в него кинжал и провернул рукоять пару раз. И уже через минуту, когда паук перестал дёргать лапами и осел на своём брюхе, возбуждённая Савистин, подставив флакончик к его челюсти, следила за тем, как капля паучьего яда тягуче капает на стеклянное прозрачное донце. Мерцание от светильника привлекало арахнидов, но они не осмеливались нападать на непрошеных гостей. Они, затаившись в отдалении, в тени травы, всматривались в фигуры своих палачей.

Ну а после, когда флакончик был полон, возлюбленные покинули паучий ареал, покинули лес Кробо, оставив весь его птичий гомон лиловым обезьянам.

* * *

Коснувшись тонкими пальцами решётчатого оконца тюремной камеры, Сэл вздрогнула и прослезилась. Позади неё была тьма, место, откуда она пришла, больше не хранило её тепло, а впереди, за оконцем, тёмными тучами надвигалось грохочущее ненастье. Силы давно покинули её тело, и ей казалось, что вот-вот наступит предрекаемый Вессанэсс финал. Финал, которого она никак не заслуживала.

Никто более не заходил в её камеру, и она, высушенная голодом и жаждой, потеряла все надежды на спасение. Это был уже второй день её заключения, и всё это время, текущее неспешным болезненным потоком, предоставило ей только одну возможность — возможность осознать свою никчёмность и ущербность. Она уже не верила в то, что кто-то из тех, кого она знала, спасётся и вернётся домой. И эта мысль о том, что её жизнь прервётся вот так, в одиночестве и бессилии, ранила до глубины души. Глаза больше не увидят ничего, кроме этого народа, живущего вне её времени.

Гастэрот полнился звуками из соседних камер, которые так же внезапно затихали, как и возникали. У подножия башни кэруны готовились к шторму, закрывая оконные проёмы деревянными щитами, убирая прилавки и загоняя по домам бесившихся малышей. Сэл же наблюдала за ними раздосадованно, в её глазах более не было никакой веры.

Там, на земле, поникшему взгляду показалась и Вессанэсс, одетая в чёрный камзол. Она спешно расхаживала по своим владениям с пятью стражниками и разговаривала с подданными. В её руках была котомка, забитая какими-то свёртками, которые она раздавала мужчинам из домов с символом на двери в виде красной длани. Но Сэл совсем не верилось в её благочестие. Неужели женщина, обрёкшая её на голодную смерть, может быть столь внимательной к своему народу?

«Наверняка всё это она делает для того, чтобы народ принял её грядущую власть», — думалось Сэл.

Изредка Вессанэсс посматривала в сторону Гастэрота, словно знала, что девушка наблюдает за ней. И если бы в руках заключённой был бы хоть какой-нибудь камень, то она бы с удовольствием использовала его, чтобы разбить голову своей поработительнице.

— Какая обходительная тварь! — внезапно раздался голос из левого соседнего оконца.

Этот голос принадлежал черноволосому кудрявому мужчине средних лет, что то и дело сплёвывал наружу всю свою накопившуюся ненависть.

— И не говори, Кэмбис, — отозвался старческим голосом пленник из камеры, находящейся чуть ниже камеры Сэл. — Раздаёт самолично довольствие многодетным, а мы подыхаем голодной смертью.

— Собственную дочь сгубила, — вступил в разговор третий пленник из правого соседнего оконца.

— Не удивительно, — ухмыльнулся Кэмбис. — Власть меняет всех.

— Наша госпожа Савистин бог знает где, но, я думаю, она помнит о нас, — посетовал старик.

— Помнит, но не спешит вызволять своих друзей и подданных, — произнёс пленник справа.

— Может, ты вступишь в разговор, главная пленница Гастэрота? — обратился Кэмбис, и это обращение явно было адресовано Сэл.

Она, немного отстранившись от оконца, затаилась, но чуть погодя решила всё-таки вступить в разговор.

— Меня зовут Сэл, — обронила она. — И я не из этих мест.

— Я Кэмбис, — поприветствовал её пленник слева. — По правую сторону от тебя юный Пикто, ну и в нижней камере, под тобой, старик Фирс. И нам очень приятно познакомиться с тобой, Сэл, что не из этих мест.

— Мне тоже очень приятно, — отозвалась Сэл и, проглотив ком, стоящий в горле, продолжила: — За что вас посадили сюда?

Мужчины, скрытые за стенами в сырой полутьме, рассмеялись все вместе, разом, как будто с её уст слетело что-то глупое.

— За что, за что — за правду, острый язык и веру в свою королеву, — заявил Кэмбис. — Разве в твоих краях сажают не за это же?

Сэл ничего не ответила, но заключила, что, скорей всего, он прав.

— Наша королева Савистин, — продолжил его разговор Пикто.

— Хотя ей бы уже не мешало появиться на Салксе и свергнуть этот чёртов совет, — произнёс опечаленно Фирс.

— Так что же она это не сделает? — спросила Сэл, вытирая мокрые от льющихся сами собой слёз щёки.

— Сделает, — изрёк Кэмбис. — Просто это вопрос времени. Понимаешь, её посадили в тюрьму так же, как нас, всего лишь за одно желание — освободить свой народ от рабства. Но она сбежала с зирданцем Билту, что, конечно же, было рискованным и опасным шагом.

— Чёртова любовь, — рассмеялся юный Пикто. — Надеюсь, он не обидит её.

А Фирс добавил:

— С учётом того, что Калин уже мертва, ничего хорошего от зирданца ждать не стоит. Наверняка их зирд уже пленил её.

— Нет! — оборвал их Кэмбис. — Она придёт за нами. Верьте.

— Кто такая Калин? — спросила Сэл, упёршись бледным лбом в шероховатую стену своей камеры.

— Погибшая дочь Вессанэсс, — ответил Кэмбис и вздохнул от подступившей боли. — Одна из наших союзниц, что жила здесь, — он немного замешкался, — и моя любимая.

— Прости, — жалобно прошептала Сэл.

— Ничего, — ответил Кэмбис. — Она знала, на какой риск шла, но всё же сделала это. Если бы не она, Сависти́н вообще бы не посчастливилось сбежать.

— Затем псы ри́хта Са́йленского пришли за нами, — обронил Фи́рс.

— В одну ночь стражники Вессанэсс разыскали всех сторонников Савистин, — припомнил Кэмбис. — И пленили их здесь, в Гастэроте.

— Ну не всех, — саркастически произнёс Пикто. — Ведь ещё были те, кому не довелось пережить ночь.

— Расскажите мне о вашей королеве, — попросила их Сэл, словно из последних сил пытаясь устоять на ногах.

— Наша королева, — начал Кэмбис, — это Савистин. Вессанэсс же — погибель нашего народа.

— Они сёстры, — продолжил Пикто. — Дочери погибшей королевы Лении, что утратила вместе со своей властью реликвию всех кэрунов.

— Реликвию? — переспросила Сэл.

— Ага, — кивнул Пикто. — Корону высшей власти, дом пельтуанов и единственное место, куда попадают наши души после смерти.

— А! Вы об этой отвратительной штуке? — с досадой произнесла Сэл.

— О какой? — воодушевился Кэмбис. — Тебе она знакома?

— О, да, — ответила ему Сэл. — Дело в том, что она сейчас на моей голове и поедает меня без остатка.

Кэмбис, вздрогнув, подавился от услышанного, а другие пленники, раскрыв рты от удивления, припали к своим оконцам.

— Корона Салкса на твоей голове? — не поверил сказанному Кэмбис. — Как же тебе повезло.

— Засуньте ваше везение себе куда подальше! — выругалась Сэл.

— Что? — переспросил Кэмбис.

А Пикто и Фирс уже смеялись от услышанного.

— Ещё пару дней, и я буду мертва, и это всё из-за того, что мне, по вашим словам, повезло? — вопросила Сэл.

— Корону носит только тот, кого корона выбрала сама, — сказал Кэмбис. — И если она на тебе и ещё не убила тебя, значит, ты и есть королева Салкса.

— Королева не только Салкса, — подхватил его Пикто, — но и всей народности кэрунов.

— Я сейчас заплачу от счастья, — огрызнулась Сэл. — Я лишилась всей своей жизни, а вы говорите мне о каких-то призрачных перспективах.

— Перспектив тут нет, — удручённо сказал Кэмбис. — Ты, как и мы, умрёшь здесь с голоду. И корона займёт своё место на голове наследницы.

— Почему же ваша королева не может сразу отрубить мне голову и забрать её? — поинтересовалась Сэл, не рассчитывая на то, что они ответят.

— Ха! — воскликнул Кэмбис. — Всё потому, что корона не только защищает своего носителя, но и хранит всю его боль. Вот представь, что тебе всё-таки удалось отрубить голову, что в принципе вполне осуществимо, тогда Вессанэсс, надев корону на себя, испытает ту же нестерпимую боль, что испытала при обезглавливании ты. И не факт, что её сердце сможет это вынести. Все манипуляции с тобой влияют на мир, сокрытый в кристаллах этой реликвии. Причиняя тебе боль, она причиняет боль всем своим умершим предкам, которые из-за этого могут озлобиться на неё и не принять её как королеву.

«Так вот почему я почувствовала сильную боль, надев её на голову, — подумала Сэл. — Это были не только шипы».

— Что ты почувствовала, когда надела её? — спросил Кэмбис.

— Я почувствовала боль, будто моя голова оторвалась от тела, разом.

— Ого! — подхватил Пикто. — Это в точку. Ведь королева Ления была обезглавлена зубатой чешуйчатой акулой подвида Крок.

— Другой вопрос, — обмолвился Фирс, — как она оказалась в воде? И почему корона не отразила её нападение?

— По острову давно ходили слухи о её безумии, да что там, по всем островам, но она всегда боялась воды, — утвердил Пикто.

— Да, боялась, — произнёс Кэмбис. — Но это произошло в карательную ночь. Все мы знаем, что она сделала от страха.

— Уплыла на корабле подальше от острова? — обронил Фирс. — Думала, что каратель не найдёт её там. А вот и нет, нашёл.

— Нет, это чушь, — возразил Кэмбис. — Я видел в ту ночь карателя на острове.

— Тогда кто толкнул её в воду? — спросил Пикто.

— Тот, кто перед этим ослабил её, отравив ядом. Тот, кто, возможно, желал власти больше всего, — предположил Кэмбис.

Они все уставились вниз на Вессанэсс, раздающую сладости маленьким детям.

— Но разве корона не должна была защитить её, даже в бессознательном состоянии? — спросила Сэл, пошатываясь от бессилия.

— Корона защищает своего носителя, но по мере возможности. Она не средство от всего, а просто своевременная помощь. А то, что говорят вокруг, в том числе Вессанэсс, что, мол, корона делает носителя непобедимым, — это полная чушь. Слух для устрашения врагов, да и только, — усмехнулся Кэмбис.

В камерах, во всех, кроме камеры Сэл, проскрипели двери, и пленники отпрянули от оконец. Минуты две Сэл не слышала никаких голосов, словно их там и не было или же они ей померещились, но потом пленники вняли её беззвучным мольбам.

— Победа! — произнёс Кэмбис. — Наша госпожа не забыла про нас.

— Это точно! — отозвались остальные.

— Она, через своих скрытых пташек, передала нам тифиловый хлеб. Ты слышишь, Сэл?! — спросил радостный Кэмбис.

И Сэл с радостью отозвалась.

— Ты тоже не умрёшь с голоду! — продолжал Кэмбис, когда уже остальные заключённые уплетали хлеб за обе щёки.

Он, надломив красную горбушку, высунул руку из окна, чтобы передать ей.

— Держи, Сэл! — приободрённо прикрикнул. — Удача, такая удача.

Сэл ослабленно улыбнулась. Этот новый поворот витиеватой судьбы вселил в неё новое зерно надежды. И она, просунув руку в оконце навстречу Кэмбису, вновь обрела хоть и крупицу, но веры. И даже шипы на оконной решётке, колющие и ранящие её, не могли остановить это раздутое, словно уголёк, желание жить.

Сейчас Кэ́мбис казался ей Богом. Тем, кто не позволит умереть. Но её радость была поспешной.

За ними, прямо из оконца зубатой башни Батура, в устройство, напоминающее подзорную трубу, наблюдал рихт Сайленский, что исполнял веленый его госпожой приказ. Он, вставив пару стрел в свой начищенный арбалет, не стал тратить и минуты на наблюдения и тут же выстрелил в мельтешащую цель.

Стрелы, прилетевшие со свистом, словно пули, вонзились в стену недалеко от руки заключённого, так что пленники не успели понять, что происходит. Две других насквозь пробили его кисть, пригвоздив длань Кэмбиса к стене Гастэрота. И пленник, прожжённый сильной болью, как раскалённым тавром, заорал.

— Нет!

Зажатый кистью тифиловый хлеб залился его же алой кровью, а толстая стрела, воткнувшаяся в стену, не поддавалась никаким усилиям вытащить её.

Этот внезапный крик привлёк внимание всех тех, кто находился под Гастэротом, и даже самой королевы.

Сэл, испугавшись последующих стрел, отпрянула от оконца, упав прямо коленями на каменный пол.

— Я не отдам вам хлеб! — прокричал Кэмбис в попытках засунуть в рот его остатки.

Не осознавая того, что в соседних камерах стало мёртвенно тихо, Кэмбис рыдал и ел этот чёртов хлеб. И только после некоторого времени он понял, что хлеб, который им тайком пронесли в камеры, когда стража тюрьмы отвлечённо закрывала башенные окна, отравлен, но было уже поздно. Боль нестерпимой волной накрыла всё его тело, да так, что боль от раны на руке тут же отступила. Он по-прежнему был пригвождён к стене, но его ноги, уже в бессилии, перестали слушаться. Единственное, о чём он успел подумать, прежде чем сознание покинуло его, — это то, что стрела, пробившая руку, несомненно, спасла девушку от их участи. Затем он, корёжась, простонал и замер.

Сэл всё поняла, она попыталась окликнуть Кэмбиса, но ответа не было. И тогда она закричала, закричала так, что голос, пропитанный ненавистью, услышали все на острове, но эти усилия лишили её последних сил, и она погрузилась в темноту закатившихся глаз.

Проснувшись через несколько часов, когда шторм уже вовсю бушевал за окном, она с трудом встала на ноги. И тут же доковыляла до оконца. Её целью была дождевая вода, стекающая с крыши Гастэрота ручьями. Именно эта вода в её ладонях, холодная и пенистая, была так ей необходима.

Ну а после, утолив жажду дождевой водой, она снова отступила во тьму, жалея бедолаг, что так и не успели обрести свою заслуженную свободу.

Примечания

55

Сабит — в переводе с зирданского капитан судна, управляющий матросами, именуемыми на зирданский лад порвулами.