Милый друг

Майя Сохумели, 2020

Любовь умирает медленно, сбрасывая мечты и надежды подобно осенним листьям. Разве можно сказать дождю, чтобы он перестал идти, солнце перестало светить, а ветер перестал развевать колосья и кроны деревьев. Разве можно остановить осень, не погружаясь в спячку зимы? Нельзя! Так и любви нельзя запретить рождаться в сердцах, даже, если эта самая невозможная любовь из всех. Самый чувственный роман, основанный на подлинной истории одного мужчины, которому суждено было пройти много испытаний за одну короткую жизнь. Но имевшего великое мужество сохранить благородное и трепетное сердце.

VI

Прошла неделя, как я не слышал и не видел Давида. У меня не было его номера телефона, он не появлялся в кафе, в котором мы впервые познакомились. Пару раз я даже бродил у кафе на набережной, но не застал его там. У меня было желание побродить мимо его дома в надежде его встретить. Хорошо, что эта глупая мысль обошла меня стороной, и я так не поступил. В четверг, когда уже прошло 14 дней со дня нашей последней встречи, я случайно наткнулся на Давида в кафе. Он сидел за столиком у окна, как всегда, в руках у него была газетка, черный кофе на столе и сигарета, которую он смаковал, как молодую барышню.

— Ну, здравствуйте, — сказал я ему, присаживаясь уже без всякого разрешения к нему за стол.

— Добрый, добрый день. Заждался? — пошутил Давид, смотря на меня.

— Долго вас, однако, не было, — отшутился я.

— Были дела, очень непредвиденные, пришлось отлучиться, — с глубокой печалью произнес Давид.

— У вас что-то случилось? — немного осторожно поинтересовался я.

— У меня умер друг. Я поехал его хоронить, — с грустью произнес он.

— А что с ним случилось? — интерес овладел мной, но мне было немного страшно интересоваться, чтобы не нарушить эту грань сочувствия.

— Мы не знаем — это случилось очень неожиданно. Его нашли мертвым. Я в тот же день, как узнал о его смерти, уехал в Петербург. А дальше все как в тумане: я просто не мог поверить глазам, что мой молодой друг лежит бездыханный. Три дня казались целой вечностью для меня в тот момент. Потом пришлось задержаться на один день — ждал, пока друг из Москвы перешлет денег, — сказал он.

— А что, у вас не было денег? — удивился я, даже не заметив, что это вообще сейчас очень глупо — спрашивать об этом у человека.

— Хм, — ухмыльнулся Давид, — вот вы, новое поколение! Говорю — у меня друг умер, а ты зацепился за деньги. Были у меня деньги — когда я уезжал, то было столько денег, что могло хватить на десять ночей в президентском люксе, ни в чем не отказывая себе. Так что не переживай, — пристыдил меня Давид.

— А куда же вы дели столько денег? — вновь задал я наиглупейший вопрос. Я словно ребенок был перед ним, которому все детально интересно и который пока не может выстроить всю картину происходящего без полноценного жизненного опыта.

— Потратил, — сухо ответил Давид.

— За три дня? — удивился я.

— Слушай, ну ты и любопытный, мой друг. Ну, да за три дня потратил. Семье подарил, похороны организовал, поминки сделали. Вот молодежь, — немного гневно произнес Давид.

Невооруженным взглядом было видно, что этот разговор ему совершенно не нравится, но я, как банный лист, не мог отвязаться, пока окончательно не собрал весь паззл воедино, удовлетворив свое любопытство.

— А почему вы оплачивали похороны? — спросил я.

— Потому что он мой друг, — строго произнес Давид и посмотрел на меня очень неодобрительным взглядом. Я понял, что он не хочет говорить на эту тему, потому что ему становилось неловко от моего интереса к его щедрости. Он действительно был скромен настолько, что мог даже резко отрезать, когда интерес заходил за грани дозволенного. Казалось бы, почему не сказать, что ты проявил щедрость, все для друга организовал, истратил немалые деньги да настолько все отдал, что самому пришлось дожидаться перевода из Москвы. Но нет, ему не хотелось, чтобы это кто-то знал, а я своим глубочайшим любопытством вызывал у него отторжение. Нет, такая скромность мне непостижима. Зачем добрые дела, если никто никогда о них не узнает. Но я не стал настаивать на своем, даже не продолжил спрашивать о его друге, хотя мне было дико интересно: кто его друг, чем занимался и многое другое. Но я лишь заказал себе кофе и спросил совершенно о другом.

— Расскажите немного о том, как вы с ней познакомились? — только я завершил говорить, взгляд Давида сменился на более дружелюбный.

Он улыбнулся и прочел: «В честь праздника 1 мая ожидается большой концерт на Красной Площади».

— Простите мне мою бестактность, я не хотел интересоваться так нагло. Быть может, вы и не хотите рассказывать ничего, — сказал я.

Он взглянул на меня и улыбнулся.

— Это было 1 мая, она стояла и смотрела на цветы, которые продавала женщина в ларьке. А я заметил, что девушка так долго смотрит на цветы, и подошел к ней с вопросом.

***

— Вам нравятся цветы? — спросил я.

— Безумно люблю пионы! — ответила Эва.

— Хотите, я вам куплю все пионы в этом ларьке? — вырвалось у меня.

Она взглянула на меня непонимающим взглядом и немного смутилась.

— Нет, спасибо! — ответила Эва, опуская взгляд и переводя его вновь на цветы. Она будто смущалась мне ответить резко, дабы не обидеть моего благородного порыва.

Иная женщина подумала бы, что я хочу тем самым ее подкупить или заманить. Но эта девушка так не думала — я сразу понял это в ее взгляде. Она была благодарна лишь за одно мое проявление. Знаешь, бывает у женщин такой взгляд, когда в них читается: «Хотел бы, пошел и купил». В ее глазах этого не было — этим меня она и заинтересовала.

— Они еще не распустились до конца, — заметил я.

— Жизнь как цветок — нужно время, чтобы распуститься, — ответила Эва.

И я понял, о чем шла речь. Она говорила о себе, о своей жизни, устремленной в одном взгляде на эти цветы.

— Пионы — красивые цветы. Мало кто не любит их красоту и их благоухающий запах, — продолжил говорить я.

Я был ошарашен ее невозмутимым взглядом, ее неподвижностью и нежеланием действовать. Она не прогоняла меня и не оставляла рядом. Она просто была, как дуновение ветра. Сейчас, здесь, а через мгновение она могла оказаться в другой точке земного шара.

— Посмотрите, как она касается их, — вдруг сказала Эва, продолжая смотреть на цветы.

— Кто? — спросил я.

Эва взглянула на меня с удивлением и непониманием, как же я сам не заметил того, о чем шла речь. Но в ее пронзительным взгляде не было ни укора, ни унижения в мою сторону от глупой слепоты. Она просто искренне была удивлена.

— Она, — и указала рукой на женщину, которая продавала цветы.

Она показала рукой на человека, что могло быть по-детски инфантильно и глупо. Мне показалось, что я ошибся в этой глубине ее души, и мне на секунду не хотелось продолжать с ней беседу, даже видеть ее не хотелось. Но после я убедился, что ошибся. И так бывало часто: я очень часто, находясь рядом с ней, за мгновение мог не поверить своим глазам, ведь видел в ней настоящего ангела, а через секунду не верил своим ушам, ведь слышал в ней глупого ребенка, которого я ненавидел секунды гнева.

— Видите, как она искусно своими намозоленными руками касается созданий, которые вот-вот вырвутся к жизни и заживут свое мгновение, — объяснила мне Эва.

— Вы опечалены этим? — спросил я ее.

— Как не быть? Посмотрите, она будто играет извечную мелодию жизни на ржавых и избитых инструментах! Для нее не имеет значения, что они погибнут через пять дней. Что их век столь короток, сколь и не снилось муравью на автостраде. Она и не думает о том, что цветы, возможно, и умнее нас с вами, — восторженно говорила она, будто рассказывает что-то неимоверно важное для нее в эту секунду.

— Правда, умнее нас с вами. Никогда об этом не думал, — подогревал ее интерес к разговору.

— Конечно, умнее. Они понимают быстротечность жизни и спешат жить! Поэтому в это мгновение, когда распускается пион, запах его аромата может оглушить на мили вперед. Он настолько терпкий, что может одурманить. А женщина не впечатлена… Посмотрите на нее: обыденность съедает ее чувства к прекрасному. И для нее этот пион будто трава, которую стоит скосить для пущего удобства. Она не видит чудес, она лишь видит предмет, — говорила она с надрывом, будто речь шла о чем-то жизненно важном.

Я не хотел останавливать ее — она просто полыхала и пылала от всего своего сердца. Тогда я впервые и увидел огонь внутри нее. «Если эта женщина так страстно печется о судьбе цветов, что же будет с ней твориться в других вопросах», — подумал я.

— И цветы обрели такую пошлость и филигранность в достижении целей своего хозяина! Переходя из рук в руки, иногда жестокие и беспринципные руки! — закончила вдруг она свой монолог.

— Вы сейчас говорили о цветах? — вдруг последняя фраза подтолкнула меня к этому вопросу.

— И о них тоже, — уже немного поникши, произнесла Эва.

— И вы никогда не покупали себе цветы?

— Покупала! Только я себе и покупаю цветы, — ответила она спокойно.

— Почему же? Вам никто не дарит цветов? — спросил я и подумал, что более глупо никогда себя не ощущал, как в тот момент.

— Нет, не дарят. И мне от этого нисколько не грустно. Мне, наверное, было бы неприятно, если бы мне подарили цветы. Дарить живые существа немного кощунственно. Дарить, зная, что обрекаешь на смерть.

Я был немного удивлен таким ответом — ни одна женщина никогда не признается, что ей не дарят цветов и подарков. А тут стояла она, девушка, которая с такой легкостью это произнесла, будто в этом и состоит ее гордость и достоинство. Она нисколько не смутилась от этого, она и не понимала, как мне казалось, от чего можно было бы смутиться.

— Почему же вы покупаете их, если не хотите, чтобы они гибли? — поинтересовался я.

— Потому что их самым жестоким рабовладельческим способом продают мне, их касаются грубые и неотесанные руки, которые не способны ни на что, кроме как взять максимальную выгоду от них. Так почему бы мне не позволить им прожить хоть и короткую, но очень яркую жизнь. Я подарю им прикосновение нежных рук, подарю им свет и тепло. Жаль, конечно, что их жизнь так конечна, — с грустью объяснила мне Эва.

— Бесконечна только вселенная, мы лишь отрезок времени — иногда бездумно занимаем во всем единообразии пространства! — добавил я.

Она взглянула на меня, будто впервые ее голос сошелся с кем-то в унисон, будто кто-то, наконец, понял ее, ее мысли и желания. Никто и никогда не видел ранее столько счастья, сколько было в ее глазах. Счастье, которое сменилось благодарностью за эту секунду и мгновение единения. Мне раздался звонок, очень важный на тот момент, который вынудил покинуть ее. Уходя, я оставил ей свой номер телефона и, говоря по телефону, уже подходя ближе к машине, меня вдруг пробило током. По всему телу прошлись мелкие мурашки, которые позволили осознать самое главное на тот момент. Я понял, что она не позвонит. Девушка, которая с такой космической любовью и гордостью говорила мне о цветах, никогда не позвонит мне сама. Я вернулся, и, конечно, взял у нее ее номер телефона.

Конец ознакомительного фрагмента.