Милый друг

Майя Сохумели, 2020

Любовь умирает медленно, сбрасывая мечты и надежды подобно осенним листьям. Разве можно сказать дождю, чтобы он перестал идти, солнце перестало светить, а ветер перестал развевать колосья и кроны деревьев. Разве можно остановить осень, не погружаясь в спячку зимы? Нельзя! Так и любви нельзя запретить рождаться в сердцах, даже, если эта самая невозможная любовь из всех. Самый чувственный роман, основанный на подлинной истории одного мужчины, которому суждено было пройти много испытаний за одну короткую жизнь. Но имевшего великое мужество сохранить благородное и трепетное сердце.

IV

Давид пошел в сторону стоянки, и я проследовал за ним. Я никогда не замечал, как он был одет, но почему-то именно сейчас я обратил на это внимание: джинсовые штаны темно-синего цвета, белая кашемировая водолазка и темно-синий бархатный пиджак, а завершением образа, конечно, стали кожаные туфли, которые напоминали мне образ Джеймса Бонда. Как мужчина я не могу судить о мужской красоте, да разве и понимаю я в ней что-то? Но он действительно был хорош собой. Как поет в своей песни Сюткин: «Девочки всегда во мне чего-то находили, не знаю что, но девочкам видней». Вот в нем это было, то, что находят девочки в мужчинах. Широкие плечи и высокий рост — он был на голову выше меня. Мои скромные 172 см уступали ему в мощности и значимости. Он не выглядел худым мужчиной, но и безобразно толстым его невозможно было назвать. Он скорее походил на атлантов, так величественно красующихся в дорогих итальянских домах. Атлант, сошедший к нам. Интересно, а есть ли в нем греческая кровь или итальянская? Мы сели в машину, а на первом повороте он остановился на прохожей части возле магазина.

— Подожди секунду, я захвачу мандарины, — сказал он, выходя из машины.

«Да, конечно», — подумал я и ничего не ответил. Что я мог ответить, если я был слегка шокирован, ведь мы остановились в сотне метров от Лубянки, на проезжей части, где с легкой руки Собянина вообще останавливаться нельзя? Позади нас камеры, да и впереди камеры, а через минуту нас может забрать эвакуатор. Но, мне кажется, бояться — это моя прерогатива, потому что уверенности Давида можно было позавидовать. Он вышел, не торопясь, успел перекинуться взглядом с проходящими мимо красавицами и вальяжно спрятался за дверью магазина. Минуты казались для меня часами, я ждал и мысленно просил его уже выйти. Показался Давид — он вышел с большим пакетом в руках. Остановился у входа в магазин и закурил сигарету. Он увидел мое ошеломленное лицо и улыбнулся, сделав пару затяжек, бросил сигарету и направился ко мне.

— Что, трухнул, мой друг? — спросил он меня, садясь в машину.

— Тут, как мне кажется, нельзя останавливаться, — заметил свое негодование я.

— А кто мне запретит? — с улыбкой ответил он.

— Да, я уже почти уверен, что никто, — пробубнил я.

— Знаешь, глупо открывать магазин, если к нему нельзя подобраться на машине. Но если его открыли, значит, я могу подобраться к нему, — объяснил он мне свою политику.

Я ничего не ответил, Давид включил радио, и мы сквозь доносящийся голос сладкоголосой группы певичек направлялись крушить подмосковные пробки. Третье кольцо в это время всегда стоит, будто ждет конца света, а они, глупцы, и не знают, что конец уже наступил. Я даже не сообразил, что произошло, но мы каким-то чудесным образом пробились вперед. Я посмотрел на Давида удивленными глазами.

— Да, а ты, мой друг, теперь знай, что рядом с тобой чемпион по вождению, — гордо заявил он.

— Шумахер! — заметил я.

— Нет-нет, Сенна. Я великий и непобедимый Сенна, — уточнил он.

Прямо с автострады мы завернули направо к многоэтажному корпусу. Вышли из машины, и я случайно зацепился за сломанную ступеньку у подъезда. Не знаю, как меня угораздило чуть не расплескаться носом по асфальту, но я смог сдержать свое семидесятикилограммовое тело в равновесии, ухватившись за Давида.

— Следующим летом я сделаю эти ступеньки, — объяснил он мне, будто оправдываясь за мой полет.

— Да разве вы должны их делать? — гневно заметил я.

— Помнишь: раз дощечка, два дощечка — будет лесенка. Каждый должен поставить свою дощечку, а не ждать, пока кто-то все сделает, — объяснил он мне.

— Дави, ты где был, мой хороший, — произнесла женщина, открывшая нам дверь. Она пару раз огрела Давида материнскими оплеухами, а потом прижала его к себе так крепко, будто не виделась целую вечность, и поцеловала. Женщина меня не увидела, да и могла разве? В этой суматохе за широкими плечами Давида я казался тростинкой, которая колыхнется от легкого порыва ветра. Только когда он переступил порог квартиры, она боковым зрением увидела меня и слегка смутилась за свои чувственные материнские порывы, невольным свидетелем которых я стал. И тогда белокурая женщина слегка отступила от сына и пристально посмотрела на меня. Теперь уже я смутился пусть от минутного, но неловкого молчания.

— Это мой друг, мама, Миша, он тоже из Абхазии, — сказал Давид, проходя дальше по коридору.

— Проходи, сынок, что же ты стоишь, — сказала мне женщина и направилась за Давидом.

Пока я в легкой поспешности снимал обувь, которую меня пытались убедить не снимать, но все же мое положение обязывало не подчиняться наставлению хозяев, я рассмотрел, что гостиная была полна комнатных цветов. Я еще только мельком взглянул на дары флоры, обитавшие в квартире у моего новоиспеченного друга, но уже хотелось вновь оказаться подле них. Когда меня окликнули уже чуть громче, я понял, что нужно поскорее расправляться со шнуровкой на своих кроссовках и не смотреть на божественные создания, благоухающие райскими садами. Но, проходя мимо домашнего палисадника, я не мог не разглядеть каждый цветок — мне казалось, что это именно тот сад, только в миниатюре, о котором мне говорил Давид. Сад его мечты с благоухающими цветами, которые казались мне дарами Эдемского рая. Я остановился для того, чтобы почувствовать тот дурман, который так сильно волновал моего нового друга.

— Я познакомлю тебя с ними позже, — сказал Давид, увидев, что я, не отрываясь, смотрю на цветы.

От его слов я пришел в себя: меня словно силой вернули, будто оторвали младенца от нежной груди. Я был разлучен с цветами, которые сладкоголосо зазывали меня в мир неизведанных таинств и наслаждений. Меня усадили на диван, а белокурая женщина уже совершала волшебные процедуры с продуктами, которые успел купить Давид. Я увидел там совершенно другого человека, более расслабленного, с непринужденным взглядом, ловко отшучивающегося со своей матерью.

— Миша, знакомься, это моя Мадонна, мой кот-мурлыка, самое божественное создание из всех, — крепко обнимая маму, сказал Давид. Она немного скукожилась, что-то шепнула ему такое, от чего он еще больше засмеялся. Думаю, она сказала ему, что очень неудобно так при постороннем человеке, а ведь мне и самому становилось немного неудобно.

— Папа, папа, — кричал, вылетая из двери соседней комнаты, маленький мальчик. Мальчик со всего размаху бросился на Давида и крепко обнял. Я удивленно смотрел на него и не мог поверить, что у него есть сын. Я не знаю, почему я удивлялся, что у взрослого мужчины может быть сын, но меня это почему-то очень сильно поразило. Давид опустил сына на ноги и подвел ко мне. На меня пристально смотрели жгучие черные глазки, а черные волосы, которые были чуть ниже подбородка, напоминали прическу футболиста, да и ловкость, с которой ребенок кинулся на отца, точно показывала его молниеносную реакцию.

— Познакомься, это мой друг Миша, — сказал Давид сыну, скромно представляя меня.

— Привет, Миша, — слегка картавя, но очень скоро ответил маленький мальчик.

— Привет, — я замешкался и посмотрел на Давида, он произнес имя Рамир, и я повторил, — привет, Рамир.

Как только я это произнес, он перестал смотреть на меня и легко отдернул свою руку, которую некогда мне протянул. Он стал прыгать по дому в поисках чего-то или кого-то — я не мог понять, но, скорей всего, его смутило мое присутствие.

— Папа, покатаемся? — дергал неугомонный малыш отца за штанину. Давид посмотрел на мальчика.

— Рамир, тут дядя, стыдно, позже покатаемся, — произнес он полустрого, и мальчик пришел в себя мгновенно. Он кинул на меня неодобрительный взгляд и убежал от нас в другую комнату.

«С характером», — подумал я. У мальчика был такой пронзительный взгляд, что я даже на мгновение не мог понять, а ребенок ли это стоит или уже вполне взрослый мужчина.

— Я не знал, что у вас есть сын, — удивленно заметил я.

— У меня еще есть дочь, — ответил он с ухмылкой. — Мама, где Диана? — окликнул он женщину, которая все также продолжала готовить на кухне.

— За Тиной пошла, скоро придет, — ответила Мадонна. Женщина даже не переставала ни на секунду готовить, я никогда не видел раньше, чтобы с такой легкостью был накрыт стол. Мне казалось, что и пятнадцати минут не прошло, а на столе уже стояли угощения и фрукты, запахло курочкой, и я увидел, что в тарелке мой любимый сациви. При мысли о сациви у меня даже рот наполнился слюной, и мне стало немного стыдно проглатывать на глазах у Давида слюну от пробившегося так не вовремя аппетита, поэтому я дождался, пока он отвернется. Я думал: «Кто же эта Диана? Кто такая Тина?» В другой ситуации я бы с легкостью задал ему еще тысячу вопросов, но тут мне было неудобно перед его матерью, поэтому я продолжил молчать в ожидании, что, наконец, увижусь с Дианой и Тиной, о которой так вскользь было упомянуто раньше. Через некоторое время отворилась дверь и забежала маленькая девочка с криками: «Папа, я принесла пятерки». Она так сильно была похожа на Давида. Я даже немного удивился, что передо мной стояла его мини-копия в женском обличии, она вприпрыжку забежала в гостиную, и, увидев меня, слегка затормозила, немного опешила и смущенно стала смотреть в коридор. А за ней зашла еще стройная молодая девушка с черными волосами и шоколадного цвета кожей. Беглым взглядом я окинул ее — она напоминала маленькую миниатюрную балерину из старинных статуэток.

— Здравствуйте, — сказала она мне едва слышно.

— О, Долорес, наконец-то ты пришла, — подшутил Давид, пережевывая кусочек хлеба.

Девушка смутилась, и они вместе с дочкой быстрым шагом отправились в комнату, но через минут 10 она вышла и мы познакомились. Вслед за девушкой молниеносно проскочил русский тойтерьер, словно ракетой пронесся мимо моих ног и оказался на руках у Давид. Собака будто не видела хозяина вечность — облизывала и ласкалась в его руках. Первое мгновение она даже не поняла, что происходит, поэтому и не обратила внимания на незнакомца. Но после, осознав, а точнее, учуяв незнакомый запах, она стала рычать таким тонким голоском и гавкать в мою сторону. Мне стало смешно, но я сдерживал смех.

— Тише, Тони, мой лев, успокойся, — гладил собаку Давид. Он опустил пса на пол, посмотрел на меня, а Тони пытался прыгнуть в мою сторону, но при этом боялся моей реакции и отскакивал обратно. Выглядело это забавно, особенно когда над тобой еще смеются дети, так неловко выглядывающие из комнаты.

— Тони? — неловко спросил я Давида.

— Да, как Тони Монтана, — засмеялся во весь голос Давид.

Вслед за Дианой выбежала Тина и бросилась к отцу — после его гогота она перестала меня стесняться. Девочка рассказала, что она получила три пятерки сегодня, что ее опять похвалили, и переполняющая гордость в глазах Давида не могла поддаться контролю. Он обнял Тину, и потом велел пойти переодеваться. Девушка, которая прежде так скромно зашла и вышла из комнаты, была Дианой — женой Давида. Когда произошло знакомство, я немного опешил и не мог протянуть сразу руку, потому что все у меня не укладывалось в голове. А немного насмешливый взгляд Давида показывал, что он знает о моей растерянности от такой новой информации. Девушка сразу направилась на кухню и стала помогать маме. В это время я сидел еще более напряженный: напрягало мое глупое положение человека, который не был так близок этой семье, я не понимал себя и как я тут оказался. Но та обстановка, которую сотворил Давид, она просто поражала, потому что он ни на секунду не давал мне понять, что я каким-то образом могу быть смущенным в его доме. Он вел себя максимально расслабленно, подшучивая над мамой и Дианой, после он разлегся на диване и включил телевизор. Не найдя ничего, что могло удовлетворить его вкусам, он взялся за телефон и включил любимую музыку, постепенно стол наполнялся едой, и мы плавно перешли обедать, но по моим часам мы уже ужинали.

— Да успокойся ты со своими неудобствами, — слегка толкнул меня Давид.

Он будто ощущал, что я не могу все равно до конца расслабиться, мне было неловко, что я так бестактно ворвался в их семейный день. Мама принесла бутылку вина, мне налили красного, и я сразу ощутил этот аромат, который унес меня в далекие местности Абхазии.

— Хм, чувствуешь, мой друг? Это Изабелла, — шутил Давид, попивая бокал красного вина.

Я перевел взгляд на окна, которые прикрывали длинные бархатные занавески. Если бы можно было сорвать эти занавески, то солнечный свет падал бы на мой стакан изабеллы, и блики, исходящие от него, открыли бы всю гамму оттенков винограда, прорастающего на самом краю рая. Заиграла бы палитра во всем своем аромате, и я мог бы услышать, как пахнет природа. После, придя в чувство, я бросился поедать вкусный сациви — никогда я не ел еще вкуснее.

— Тише, тише, оставь место для сладостей. Диана так готовит эклеры, с ума сойти можно, — пошутил Давид, скорее всего, заметивший, с какой жадностью я поедаю сациви. Я немного успокоился, когда мой живот наполнился — давно я так много не ел. Дети сидели около меня, переглядывались и хихикали. Наверное, я очень смешно выглядел, или же им было просто смешно. Давид в своей легкой и непринужденной манере шутил то над мамой, то над детьми, то над Дианой. Диана ему ничего не отвечала, а вот мама не лезла за словом в карман, не уступая ему в его шутках и подколах.

— Так, давай, Мадонна, сейчас побазарим, я будто Рамир, а ты

Вилли. Покажем им класс, — пошутил он, указывая на меня.

— А что ты сразу себе сильных выбираешь? — отшутилась мама в ответ.

— Так ты и не забывай, кто с ним одной крови, — сказал Давид.

И в мгновение его улыбка сменилась грустным взглядом, он посмотрел на меня и поднял тост за ушедших в лице своего отца. Он долго еще смотрел на бокал после того, как закончил говорить, но после выпил все до дна. Прошло еще пять минут, и он вновь пришел в настроении. Дети закончили есть, мы тоже расправились со всем, что лежало на столе. Я думал, что меня не хватит на эклеры, но меня хватило не только на эклеры, но и на еще один сациви, просто уже было немного неудобно просить добавки. Женщины стали убирать со стола, а Давид вальяжно раскинулся в кресло. Он выглядел, как царь, который опрокинулся на свой трон, освещаемый лучами солнца, будто благословенный свыше, он сидел и повелевал всем своим небольшим царством.

— Посидим немного, а потом прогуляемся, — сказал он мне, и я присел на диван. И только я присел на диван, как Давид в то же мгновение вскочил и направился к выходу.

— Пошли, прогуляемся, живот надо разгрузить, — сказал он мне. — Мама, я скоро вернусь, мы прогуляться, — крикнул он женщине.

А я немного смущенно вставал и, спиной пятившись к выходу, прощался взглядом с женщинами, которые также удивленно смотрели на меня. Я не смел произнести ни слова, лишь дети, которые выглянули из двери, посмотрели на меня, и я с ними попрощался, сказав: «Пока». Рамир, увидев, что отец идет на улицу, бросился к нему и просил покатать на машине, но Давид пытался объяснить ребенку, что как-нибудь в другой раз, потому что мы идем гулять.

— В следующий раз, Рамир, он тебя точно покатает, — сказал я, растормошив его волосы.

— Слышь, че? — дерзко убрал голову ребенок и вновь кинул на меня строгий взгляд.

Давид, когда услышал это, строго отругал его, но внутри был очень горд, что у него растет такой маленький волк, который не даст себя в обиду. А я немного был удивлен смелости ребенка, что даже на секунду испугался его напора. Мы вышли на улицу и прогулочным шагом молча шли вдоль набережной, после остановились у какого-то кафе с открытой верандой с видом на набережную, и Давид предложил посидеть выпить черный кофе. Скорей всего, он понимал, что внутри меня горит кратер вопросов, который с минуты на минуту может взорваться, и лава, вытекшая из него, разожжет все мое тело. Мне хотелось узнать самое главное, а главное я мог узнать только от него.