Кочевник на двух колёсах

Магжан Талапович Сагимбаев

Это книга представляет собой уникальный сборник заметок казахстанского велопутешественника, совершившего одиночное путешествие вокруг света на двух колесах. Не раз оказываясь в ситуациях на грани жизни и смерти, он объехал 22 страны и собрал в своем дневнике множество впечатляющих историй о людях и странах.

День 18 — Иран

Обычно на границе встречают строго, а меня, обгорелого, заросшего, с диковатым оскалом — тем более. Иран же встретил меня миловидным лицом женщины-пограничника в платке. Ее Welcome to Iran с мягким акцентом придало мне сил. У меня вежливо спросили, куда я направляюсь, как проходит путешествие.

В Иране серьезно относятся к наличию радикальной религиозной литературы у въезжающих в страну. Но у меня с собой была только многострадальная «Путешествие домой» Раджанатха Свани.

Девушка с живым интересом повертела книгу и с лучезарным «мерси» вернула ее мне. Забавно, на иранском «мерси» тоже значит «спасибо».

Здравствуй, Иран!

Пройдя границу, я словно обновился, стряхнул грязь и страхи прошлых километров и теперь летел вперед с наивной улыбкой. Меня ждал Иран — чудесная республика, о которой я столько грезил.

До крупного города — Мешхеда — ехать 180 километров, выжать их нужно было сегодня, чтобы не ночевать на улице. Перекусил в придорожной забегаловке и рванул.

Ландшафт становился все дружелюбнее. Подъемы не давали заснуть, потянуло прохладой, я ликовал.

Внезапно фура слева начала сигналить, остановилась. Из нее выскочили трое мужчин и направились ко мне. Я старался улыбаться бородачам. Черт, что им нужно?

Мужчины что-то затараторили на фарси. Я размахивал руками, показывая, что ничего не понимаю. Через некоторое время до меня дошло, что они хотят предложить воду. Воду взял, имена узнал, поехал дальше. Компания уехала так же шумно, как и появилась.

Из проезжающих машин мне кивали, махали, ободрительно кричали.

Через несколько километров снова остановился белый седан, на этот раз мужчина вынес мне бутылку воды, банан и шоколадку.

— Welcome to Iran, — сказал он, протягивая еду.

Еще два раза незнакомцы останавливались и предлагали помощь. Я не мог понять, почему эти люди так сопереживают мне, почему искренне хотят помочь. Мозг с трудом ворочался, усваивая новую мысль: люди человечны. Удивительный народ!

Стемнело быстро, я проехал только восемьдесят километров, по карте до ближайшего населенного пункта нужно было ехать еще двадцать.

Темнота стала непроницаемой, я все ехал и ехал вверх, а холм и не думал заканчиваться. Пошел пешком, чтобы не наехать на неприятности. Бархатный мрак казался даже уютным, но ставить палатку мне не хотелось — боялся заблудиться. Решил идти, пока не увижу свет поселений.

Воздух быстро стал холодным, темнота замерла, уставившись на меня миллионом немигающих звездных глаз. Не было слышно ни птиц, ни шума машин. Я отгонял от себя жуткие мысли, прислушиваясь к глухому стуку сердца и унылому скрипу колес.

В такие моменты время начинает показывать свою темную сторону, издеваться, растягиваться, останавливаться. Будто и не было всей моей предыдущей жизни, других стран и городов, ничего никогда не существовало — только темнота, бесконечный холм и скрип колес.

Я старался не думать, позволил сознанию, как дыму, принимать причудливые формы, не допуская илу прошлого подняться со дна. На бой с тенями я не был готов.

Свет, сияющий впереди, заставил сердце биться, как если бы настоящее солнце внезапно спустилось и персонально осветило дорогу. Но это был всего лишь пикап, шумно пережевывающий гравий громадными колесами. Но в тот момент мне так не казалось. Это был Спаситель, Торжество человеческой мысли, Свет во тьме, но только не «всего лишь пикап».

И он пролетел мимо. Да что за…?!

Ан нет, все хорошо. Машина остановилась на расстоянии ста метров от меня. Водитель обратился ко мне на фарси, я заученно замахал: «English, english».

Мужчина посмотрел на меня, решительно зашагал вокруг машины, достал телефон, позвонил, подбежал с телефоном ко мне.

Из трубки мне уже кричали: «Hello, hello?»

Голос принадлежал Мехмету — брату водителя. Он объяснил, что меня приглашают в гости, я кивнул. В машине нас ждали женщина и двое малышей. Я старался казаться улыбчивым, чтобы моя борода не напугала ребят. Вместе с водителем погрузили велосипед в пикап и поехали.

Нормальное сиденье, которое приютило меня полностью, а не только ту мозоль, в которую уже давно превратилась моя пятая точка, и ровное гудение печки моментально вырубили меня. Я дремал, слушая, как Абдулла тихо разговаривает с женой, и на секунду у меня появилось чувство, будто мне снова пять лет и меня везут с шумного праздника домой.

Мы въехали в тихий поселок, несколько псов рванули к машине. Я высунулся из окна словно школьник, приехавший на каникулы. Вид засыпающих домов, осознание того, что за стенами мирно вздыхают во сне люди, успокоили меня. Больше не было одиночества, больше не было пустоты.

Большеглазая хозяйка дома обладала удивительным женским даром создавать уют одним прикосновением. Через несколько мгновений после нашего приезда стол уже заполнился чем-то ароматным.

Абдулла продолжал что-то рассказывать, заполняя молчание. Я, улавливая отрывки слов и жестов, кивал и вгрызался в поданное мясо. В какой-то момент мы все же смогли понять друг друга — по телевизору передавали Лигу чемпионов, и двое мужчин из двух не понимающих друг друга людей превратились в болельщиков футбольных команд — «Реал Мадрид» и «Барселона», которым не нужно было слов, чтобы доказывать превосходство своих фаворитов.

Утром мне дали огромный сверток иранских вкусностей. Я поблагодарил как мог семью Абдуллы и рванул дальше.

Вчерашний адский подъем сегодня обернулся удачей. До Мешхеда я летел с холма под тридцать километров в час, изредка смахивая слезы от ветра и восторга. Дорога была ровной, погода — отличной, и я снова поблагодарил изобретателей велосипеда за ощущение полета и легкости.

Мешхед — второй по величине город Ирана с населением более двух с половиной миллионов человек. Шииты со всего мира приезжают сюда к главной святыне города — мавзолею имама Резы. Город встретил меня шумными трассами и мелодичными призывами к молитве. Я снова бродил с раскрытым ртом, озираясь на минареты. Видеть столько полностью закрытых одеждой женщин было непривычно, но, кажется, я своим видом пугал их больше.

Нашел жилье на couchsurfing. Меня встретил парень Эхсан Мирмостафае. Он привел меня в просторную квартиру, заставленную статуэтками и конструкциями. Это была настоящая галерея с картинами, с ощущением классической музыки, словно застывшей в воздухе, и, конечно, с главным экспонатом — отцом семейства.

Они с супругой всплеснули руками при виде меня. Женщина тут же убежала накрывать на стол, пока отец Эхсана рассказывал мне о своей главной страсти — живописи.

Сам он, больше похожий на дирижера, чем на художника, то и дело взмахивал тонкими пальцами и объяснял, как нужно понимать картину. Под каким углом и на каком расстоянии смотреть на нее, чтобы понять задумку автора. Расписывал, какое значение имеют оттенки и чем отличается скрытый мазок от выраженного.

Когда я спросил о любимых художниках, его глаза загорелись, как если бы меня спросили о моих впечатлениях после концерта Queen. Истомин, Айвазовский, Верещагин, Малевич, Суриков — он рассказывал о них с упоением. Ему самому нравилось рисовать Русь, казаков. Простор, светлые тона русского пейзажа вдохновляли его. Я с детства знаком с людьми искусства, моя тетя Лейла Махат — художник, в ее доме я научился ценить картины, понимать искусство, поэтому сейчас снова вспомнил детство.

Иранская кухня — одна из древнейших в мире. И вкуснейших. Огромное разнообразие риса, мяса, овощей. Когда хозяйка дома расставляла на столе еду, я искренне пытался не коситься в сторону угощений, а слушать художника. Получалось плохо. Уже после плотного ужина сделал пометку в голове: найти иранскую кухню в Казахстане.

Мешхед разбудил меня теплым ветром и призывом к молитве. В этом городе я чувствовал себя на удивление спокойно. Улицы уже были умыты водой, дороги быстро наполнялись машинами.

Кстати, движение в Мешхеде, да и вообще в Иране, сумасшедшее. Но хаос этот упорядоченный, не вызывающий ни у кого криков, лязга железа и разбирательств. Пока толкал рядом с собой велосипед и рассматривал здания, заметил, что здесь много девушек за рулем. Серьезные, покрытые плотными платками, они обгоняли мужчин, подрезали их и лихо вырывались вперед.

«Мы непременно испытаем вас незначительным страхом, голодом, потерей имущества, людей и плодов. Обрадуй же терпеливых…» Коран. Сура 1. Аль-Фатиха

Когда я переходил границу, от моего брата Диаса пришло встревоженное сообщение: «Будь осторожен, в Иране много радикалов. Если спросят, мусульманин ли, скажи, что да». Помню, я даже как-то задиристо вскинул голову, подумал: «Не могу обманывать себя и других, притворяться не буду. Паршиво это».

Как-то мой родной дядя сказал, что верит в Бога, но посредники ему не нужны. Придерживаюсь схожего мнения.

Через пару дней, когда меня окружили ребята с бородами до пола, с веселой злостью спросили: «Are you muslim?» — жизненные принципы и желание уйти невредимым здорово столкнулись. Победила смекалка — я закивал и с улыбкой сказал что-то вроде: «Well, in Kazakhstan the yare muslims». Повезло!

Конечно, можно было рассказать, что я считаю, что главное в жизни — это жить по совести и приносить пользу. Что религия — выбор каждого. Но я не стал вдаваться в подробные комментарии. В чужой стране свои взгляды, религиозные или иные, все-таки лучше держать при себе. Путешественник должен быть гражданином мира и принимать всех людей с их взглядами и вероисповеданиями.

Меня поразило, как привычно воспринимали жители города разделение мужчин и женщин. Когда я спустился в метро и увидел удивленные глаза нескольких женщин в закрытой одежде, то понял, что что-то не так. Мне кивнули на выход. Побрел искать вагоны для мужчин. Кстати, в автобусах то же самое. Мужчины заходят спереди, женщины теснятся в задней части.

Познавать Мешхед можно бесконечно. Я выхватывал окружающие меня мелочи и быстро зарисовывал у себя в голове. Картинка получалась пестрая. Желтые металлические ящики для сбора пожертвований, голубые купола мечетей и минаретов, зеленые деревья и пестрые платки.

Как мне сказали, алкоголь в Иране не продается. Нетрезвый водитель вообще может получить восемьдесят ударов плетью на свою несчастную спину.

Правил в Иране очень много. Если на девушке сполз платок — ей об этом сразу же возмущенно сообщат. И так с девяти лет. Колени и локти должны быть прикрыты. Мужчинам нельзя выходить в шортах — мне лично не дали насладиться прохладным ветром Мешхеда укоризненно-настойчивые взгляды прохожих.

Следующая остановка в Иране — Нишапур. Лечу под шестьдесят километров. Навстречу мне движется черная масса, подъезжаю чуть ближе, замираю. Толпа мужчин с черными флагами монотонно бредет, выкрикивая что-то устрашающее. Хоть бы не затоптали.

Уже позже мне, жертве стереотипов и телевизионного воспитания, объяснили, что это явление обычно для дорог Ирана — люди просто совершают паломничество.

Иранское гостеприимство не заканчивается в городе. По дороге меня несколько раз останавливали, предлагали еду, чай. Интересно, что в багажнике многих иранцев можно встретить ковер и набор еды. Они съезжают на обочину, раскладывают ковер и угощают голодных путешественников, например, из Казахстана.

Температура повышается. В жару ехать сложно. Совет для путешественников: если хотите остудить воду, возьмите носок, намочите его водой или, в крайнем случае, мочой, наденьте на бутылку, прицепите на раму — через двадцать минут быстрой езды вода в таре остынет до приемлемой темпера — туры. Метод радикальный, но действенный. Много раз спасал меня в пустынях.

Нишапур все ближе. А вы знали, что полное имя Хайяма — Омар Хайям Нишапури?

Я въезжал в город удивительной архитектуры, город, в котором родился великий поэт и мыслитель.

Пока я ждал Хади Хесари из сouchsurfing, ко мне подошел иранец. Годы в Аксайском казахско-турецком лицее прошли не зря — удалось поговорить на турецком языке.

Он рассказал, что кто-то зашел к нему в магазин и сказал, что видел велосипедиста, которым оказался я.

Незнакомец был владельцем веломагазина и бывшим путешественником: за двадцать лет объехал на велосипеде весь мир. Работал обычным учителем электроники, начал открывать мир с малого — сначала сгонял в Азербайджан. Вернулся на самолете. Потом в Турцию — вернулся. Зарабатывал год, снова уезжал. И так двадцать лет подряд.

Он предложил мне записать аудиозаметку на фарси — ему так помогла одна китаянка: наговорила самые нужные фразы на китайском: «Я нуждаюсь в ночлеге», «Я путешественник», «Нужна помощь». Кстати, эта мелочь не раз выручала меня в местных деревеньках. Я просто включал аудио, подходил к полицейским, и меня отводили на ночлег. Почти во всех иранских аулах можно бесплатно переночевать в общежитии для спортсменов.

Хади сводил меня в музей Омара Хайяма. Ехать до него пять километров, цена билета — десять реалов для местных. Если захотите сходить — пригласите с собой нишапурца, так дешевле.

Мой восторг от Ирана во многом появился из за еды. Несмотря на то что я первые две недели не понимал фарси и покупал только кебаб — единственное слово, которое понимал в меню. Ни о чем не жалею.

До Себзевара я добирался быстро, дело было не в прекрасной погоде или хорошем асфальте — просто на выезде из города увидел предупреждающий знак с ягуаром. Как камнепад или переход скота. Мозг понимал, что велосипед против дикого зверя — набор железок, поэтому ноги с упорством давили на педали.

Нервное напряжение давало о себе знать. Я на автомате принимал помощь, заезжал в город, заходил в квартиры, рассуждал о свободе и несправедливости. Многие говорили о том, что хотят уехать в Великобританию или США, жаловались, что до семидесятых все было иначе. Где-то на задворках мозг отмечал, что мне попадаются образованные, светские люди, заточенные в улицы шумного и жестокого восточного базара. Но я не мог думать или судить. Я хотел отдохнуть.

На пути в Тегеран остановился мужчина, начал спрашивать на фарси:

— Откуда едешь? — Казахстан.

— Узбекистан?

— Казахстан!

— Таджикистан?

— Казахстан!

Кивнув, мужчина уехал. Что это было?

Персы — одни из самых гостеприимных людей, которых я встречал. Не зная языка, на жестах, мимикой предложат помощь, всегда интересуются, откуда ты и куда направляешься. Через этих людей и в страну легко влюбиться.

Ночью я проехал Дамган, установил палатку. Еще один типичный вечер в путешествии. Дико устал, хочется просто уснуть и восстановиться. Но если не приготовлю себе ужин, сил брать будет неоткуда. Достаю газ, горелку, маленькую кастрюлю и заливаю в нее воду. С ней всегда проблемы: я трачу около поллитра или литр, чтобы помыться, плюс готовка. Закидываю в кастрюлю лапшу и жду, пока приготовится. Добавляю сыр, вяло жую и сразу же падаю спать.

…Нужно будет обязательно отдохнуть в Тегеране, так как сейчас я каждый день проезжаю около 100—200 километров. А если бы я путешествовал на верблюде? Ловлю Сеть, захожу в Интернет. Итак, раньше караваны шли со скоростью пять километров в час и проходили за день около пятидесяти километров. На одногорбом верблюде, или дромадере, можно ехать почти 16 километров в час. Неплохо, парочка дромадеров сейчас вполне облегчила бы мне жизнь…

В Тегеран я въезжал обессиленным. Столица Ирана встретила меня облаком смога и ревом машин. Автобусы неслись, оставляя за собой чернильные пятна, люди кричали, хлопали дверями, колеса визжали, пуская по стеклам домов мелкую рябь.

Я слез с велосипеда и покатил его рядом. До дома Али — двадцать километров.

Город вытянут на двадцать километров выхлопов и шума. Я чувствовал себя ничтожным. Флюиды бессилия превратили меня в легкую мишень: сначала в мой велосипед въехало такси, а чуть позже к стене придавил автобус. В обоих случаях я был облит потоком брани на фарси.

Али встретил с широкой улыбкой, которая быстро превратилась в обеспокоенные морщины на лбу:

— Все в порядке?

Я уверенно кивнул. Хозяин дома осуждающе покачал головой и отправил меня в ванную.

Как легко определить степень усталости, с которой нельзя шутить? Найти зеркало.

В отражении на меня смотрел какой-то заросший азиат с острыми скулами и опасно красными глазами. Помню, что отрубился на неизвестное количество времени. Проснулся с гудящей головой.

За ужином узнал, что Али тридцать пять лет, и он никогда не служил в армии. Иранские мужчины, не прошедшие армейскую службу, не могут получить водительские права или загранпаспорт, поступить в вуз или жениться. Принцип «не служил — не человек», доведенный до абсурда. Я видел в городе солдат, они были больше похожи на туристов: гуляли, смеялись, кто-то даже ел мороженое.

Али пожимает плечами, говорит, что не собирается отдавать государству два года жизни. Пока на жизнь зарабатывает графическим дизайном. Уехать не может. Иностранцев начал принимать, чтобы не оставаться одному — уже несколько лет страдает от панических атак. Ему всегда нужна компания, к тому же, принимая иностранцев, он сам словно путешествует.

Пока мы ели, к нам присоединился еще один гость — Тимур из Гонконга, тоже путешественник. Разговорились: он уже бывал в Казахстане и даже жил два месяца в Талгаре у общей знакомой Айман. Не перестаю удивляться «круглости» Земли. Отправили совместное фото Айман — все-таки не каждый день два ее знакомых встречаются в Иране!

К обеду приехали еще два гостя — Джейн и Том, мать и сын из Австралии. Я остался в восторге от общения с ними — в Иране мне стало недоставать легких людей.

Чтобы понять, как живет Том, нужно посмотреть на его носки: неподходящие друг к другу, цветные, будто вырванные из разных частей света. Его философия — жить просто: узнавать мир, не тратить много, копить впечатления. Одевался он только в секондхендах, мог выйти в пижамовидном свитере и гулять так по улице.

Том шагал широко, уверенно, готовый объять весь мир своими ручищами. Казалось, плитка под его ногами вот-вот пойдет волнами, не в силах выдержать безудержную энергию. На секунду я подумал, что он, опьяненный Ираном, схватит какую-нибудь девушку и пустится в пляс. Представил, как буду объясняться с местной полицией, вытаскивая этого бедолагу.

А Том тем временем тормошил меня — теперь он захотел найти работу в иранском университете. Я пожал плечами и поплелся за ним, пока он взахлеб рассказывал, как хочет здесь остаться. Еще полдня мы обходили университеты — искали Тому работу.

Австралиец заразил меня восторгом. Я с одинаково раскрытым ртом ходил по залам музея современного искусства с редкими картинами Ван Гога, Пикассо, слушал рассказы о революции, рассматривая посольство США, где удерживались заложники…

Когда ловили такси, к нам присоединилась девушка. В Иране горожане часто шерят поездки, даже незнакомые между собой люди ловят попутку вместе, чтобы разделить расходы на проезд. «Туземка» расспрашивала нас о путешествиях, общий язык мы нашли очень быстро. В конце поездки она запретила нам платить, сказав: «Вы гости в моей стране». Мы вышли из машины слегка ошарашенные и еще более влюбленные в иранцев.

А люди здесь сотканы из контрастов. Чувствовались в них какая-то скрытая сила, желание все изменить. Временами казалось, будто я стою у громадной плотины, которая больше не в силах сдержать поток, уже пропустив первые пробивные капли.

На одном из небольших городских привалов к нам подошли парень с девушкой — студенты. Парень протянул руку и вместо приветствия спросил:

— Откуда ты?

— Из Казахстана.

— Когда-то давным-давно человек из твоей страны пришел и сжег все библиотеки в моей стране.

Я быстро промотал в голове список тюркских завоевателей. Никого, подходящего на роль «сжигателя библиотек», не нашлось.

— Кто?

— Искандер!

— Друг, Искандер не из Казахстана, он из Греции.

— А-а-а, ошибся, значит.

— Может, Чингисхан?

— Да-да, он!

— Но он из нынешней Монголии, а я из Казахстана, — не выдержал я и засмеялся.

Парень почесал затылок и тоже захохотал. Такие они, люди Ирана — прямые, гостеприимные и открытые, несмотря на ворох запретов, скрывающих их горячие сердца.

Ритуалы, мелкие детали этикета смущали и удивляли на протяжении всего моего пребывания в Иране. Нельзя поворачиваться спиной при прощании, нельзя подавать левую руку, нельзя надевать шорты — моя главная боль.

С явлением «тароф» у нас возникла заминка. Зашли с Томом в донерную, кассир отказался принимать у нас деньги. Отнекивался и так яростно размахивал руками, что мы начали думать, что нарушили какое-то правило. Пожали плечами, взяли донер и вышли. Уже дома Али, смеясь, объяснил, что в Иране принято трижды отказываться от оплаты.

Напоследок я сгонял на один день с Томом и Джейн в Исфахан — жемчужину Ирана, город-памятник Древнего мира.

Вернулись на автобусе, сходили в небольшое путешествие в горы. Прощаться с ними были тяжело, я прикипел к этим людям с круглосуточными улыбками.

Чтобы не попасть в пасть удава тегеранского трафика, я проснулся до рассвета. Рванул в Казвин, еще один иранский город с минаретами и азанами — призывами к молитве. Только зашел к каучсерферу Даниялу, начался смерч. Такого я еще не видел. Хоть и был в квартире, а не в хижине, смотреть в окно было страшно. Деревья выгибались, ветвями жалобно царапая стекла. Тут же позвонил Али, затараторил в трубку: «Живой? Доехал?»

Я видел, как машины на улице потряхивало, не зайди я в здание — точно бы снесло. За считаные минуты все потемнело и превратилось в кружащий темный рев.

Даниял преподает хапкидо в каком-то центре. Хапкидо — то же айкидо, только корейское. Управляешь энергией — своей и соперника. Бог с ними, с соперниками, научиться бы думать головой да беречь свои силы, а не ходить в горы перед стокилометровыми заездами. Я был благодарен этому парню за ненавязчивость — под завывания ветра меня накрыло сном.

В путешествиях сновидения посещают редко — мозг слишком устает от бесконечной смены лиц и локаций и просто показывает тебе спасительную мглу. Именно из нее меня вырвало осторожное прикосновение. Ураган утих.

Я полминуты вспоминал, что за человек стоит возле меня, в каком городе и в какой стране я нахожусь. Ах да, Даниял, Казвин, Иран.

В центре, где Даниял преподавал хапкидо, заболела учительница турецкого языка, и нужна была срочная замена. Не особо соображая, я согласился. В лицее я получил хорошие знания, в том числе и по турецкому языку.

По пути в голове прояснилось. Я понял, куда иду, а еще то, что у меня совсем нет опыта преподавания. Тем не менее многочисленные педагогические гены по материнской линии сработали, и я начал рассказывать о своих путешествиях и о родном Казахстане. Меня увлекло, но самое удивительное — ученики перестали перешептываться, переглядываться, все их внимание было обращено ко мне.

…Часто засыпая на холодной земле и просыпаясь с насекомыми, проскользнувшими за ворот, оставаясь иногда без еды и воды, я думал: зачем, для чего все это? Почему я не остался дома среди знакомых лиц и привычных маршрутов?

Здесь я обнаружил ответ — ради этого. Ради удивленных глаз, своих и чужих, ради рассвета в одной стране и заката в другой, ради ноющих ног и мгновенного засыпания, ради страха и ощущения настоящей жизни…

На следующий день я добрался до берега Каспийского моря. После вереницы калейдоскопических событий вдумчивая глубина моря-озера действовала на меня успокаивающе. Я вглядывался в зеленые, будто махровые волны и представлял на их месте переливающиеся колосья ковыля, волнующиеся вместе со степным ветром. Где-то там, на северо-востоке, Казахстан. Мой дом.

Возле приграничного Хавика познакомился с дембелями — старослужащими иранской армии. Поехали на мотоциклах в горы, искупался в ледяной реке, провел возле водопада полчаса, показавшиеся вечностью. Никуда не торопился и ни о чем не переживал.

Вообще, я планировал заехать через юго-восток Турции и оттуда поехать в сторону Стамбула. Но из-за военных действий в Сирии пришлось свернуть на север и проехать вдоль Черного моря.

К границе с Азербайджаном я подходил с ощущением, будто набрал воздуха полной грудью. Иран окрылил меня. Но настало время сказать hudohafez — «до свидания» на фарси — этой стране с богатой душой.