История изучения восточных языков в русской императорской армии

М. К. Басханов, 2018

Монография впервые в отечественной и зарубежной историографии представляет в системном и обобщенном виде историю изучения восточных языков в русской императорской армии. В работе на основе широкого круга архивных документов, многие из которых впервые вводятся в научный оборот, рассматриваются вопросы эволюции системы военно-востоковедного образования в России, реконструируется история военно-учебных заведений лингвистического профиля, их учебная и научная деятельность. Значительное место в работе отводится деятельности выпускников военно-востоковедных учебных заведений, их вкладу в развитие в России общего и военного востоковедения. Уникальность издания определяется как использованием при разработке темы широкой археографической и источниковедческой базы, так и новизной и оригинальностью концепций и подходов. Работа предлагается вниманию специалистов и широкого круга читателей, интересующихся историей русской императорской армии и военного востоковедения, а также вопросами восточной филологии, взаимоотношений России с сопредельными странами Востока. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Глава II

Офицерские курсы восточных языков при Азиатском департаменте МИД

Часть первая (1883–1901)

Втечение почти десяти лет с момента закрытия в 1874 г. отделений восточных языков при Оренбургской и Омской военных прогимназиях и вплоть до открытия офицерских курсов восточных языков при Азиатском департаменте МИД в 1883 г. в русской армии отсутствовала какая-либо системная подготовка специалистов со знанием восточных языков, и наступил кадровый кризис, последствия которого не замедлили сказаться в период русско-турецкой войны 1877–1878 гг.

Реализация проекта специальных офицерских курсов восточных языков произошла на смене эпох в истории развития русской императорской армии — «милютинской» и «ванновской» и хронологически совпадает с крупными кадровыми перестановками в высшем руководстве Военного министерства, произошедшими после ухода Д. А. Милютина с поста военного министра. При военном министре П. С. Ванновском, в период деятельности которого быстрыми темпами происходило усиление военного потенциала России на Востоке, в руководстве Главного штаба образовалась влиятельная группа генералов, которую условно можно назвать «азиатским лобби». К ней относились начальник Главного штаба Н. Н. Обручев, управляющий делами ВУК Главного штаба Ф. А. Фельдман, генералы при Главном штабе А. Н. Куропаткин, Л. Н. Соболев, Н. М. Пржевальский, заведующий Азиатской частью Главного штаба Л. Ф. Костенко и др. Представители этой группы не только выступали за наращивание русского оборонного потенциала в Азии, но и придерживались той идеи, что Россия должна быть хорошо осведомлена о военно-политической обстановке в сопредельных странах Востока. Как ближайший результат деятельности «азиатского лобби», следует рассматривать реализацию программы военно-географических исследований в Центральной Азии и на Дальнем Востоке, учреждение института военных агентов и негласной агентуры в сопредельных азиатских государствах, издание специализированных военно-востоковедных изданий. Эта новая концепция усиления русской армии на Востоке явилась тем благоприятным событийным и интеллектуальным фоном, на котором происходило создание офицерских курсов восточных языков при Азиатском департаменте МИД^[138].

После учреждения в Министерстве иностранных дел России Азиатского департамента (1819 г.) при последнем в 1823 г. было открыто особое учебное отделение с целью «приготовления молодых людей к драгоманской службе при императорских миссиях и консульствах на Востоке»^[139]. Это отделение иногда неофициально именовалось Институтом драгоманов. Первоначально на учебном отделении велось преподавание пяти иностранных языков — арабского, персидского, турецкого, новогреческого и французского, а также отдельного курса мусульманского права. Знание французского языка при поступлении в учебное отделение являлось необходимым условием ввиду того, что преподавание арабского и турецкого языков велось на французском языке. Срок обучения на отделении в зависимости от потребностей Министерства иностранных дел составлял от одного до двух лет.

Руководил учебным отделением заведующий (затем — управляющий), который подчинялся непосредственно директору Азиатского департамента. С 1872 г. управляющим учебного отделения состоял известный востоковед М. А. Гамазов^[140], которого в 1893 г. сменил И. А. Иванов^[141], которого, в свою очередь, в 1905 г. сменил В. А. Жуковский^[142]. При руководстве учебным отделением этими лицами происходило становление и протекала основная деятельность офицерских курсов восточных языков. Профессорско-преподавательский состав отделения набирался из чиновников Министерства иностранных дел и специально приглашенных иностранных специалистов из числа «просвещенных туземцев Востока».

Штат учебного отделения был небольшой — кроме управляющего отделением имелись четыре преподавателя, секретарь и смотритель. Преподавателями на курсе состояли И. Г. Нофаль^[143] — по арабскому языку и мусульманскому праву, М. К. Абединов^[144] — по персидскому языку и А. Фардис^[145] — по турецкому языку.

Сохранились довольно интересные зарисовки, что называется с натуры, портретов преподавателей учебного отделения, сделанные студентом отделения (19001902 гг.), впоследствии известным дипломатом С. В. Чиркиным. Мы намеренно приводим здесь пространное цитирование, чтобы лучше представить атмосферу учебного отделения и его основных деятелей. «Араб Нофаль, — вспоминал Чиркин, — был старый и больной человек, относившийся к преподаванию арабского языка совершенно индифферентно, что было в полном соответствии с отсутствием у студентов, хорошо знавших классический арабский язык, интереса к разговорному арабскому языку, без которого можно было отлично обходиться на службе. <…> При Нофале уроки сводились к болтовне на французском языке на разнообразные, большею частью фривольные темы, до которых и сам Нофаль, человек остроумный, много видавший на своем веку, был большой охотник. Изредка, в особенности в дни посещения класса И. А. Ивановым, о чем студенты знали заранее, брались за чтение арабской газеты. Квартира Нофаля находилась в доме учебного отделения, и он по болезненному состоянию (у него был не то хронический ревматизм, не то несросшийся перелом ноги), кажется, никуда не выходил. Он был единственным авторитетом министерства по арабскому языку, но в тех случаях, когда требовалось перевести какой-либо документ с арабского, работал у себя на дому»^[146].

Весьма интересно представлен в описании Чиркина и другой преподаватель учебного отделения — М. К. Абединов: «Преподаватель персидского языка Мирза Казем-Бек Абединов не был настоящим коренным персом. Если не ошибаюсь, он был уроженцем Северной Персии, сродни нашим бакинским татарам. Это был уже пожилой, грузный человек, интересовавшийся главным образом состоянием биржи, готовый всегда дать справку о котировках тех или иных бумаг. Усовершенствование наше в персидском языке, самом легком и красивом из арабской группы, состояло в чтении и переводе на русский жалких тегеранской и тавризской еженедельных литографированных газет, провозглашавших благополучие и процветание нищенской и косной в то время Персии под мудрым правительством Каджарской династии»^[147].

Учебное отделение располагалось в центре Петербурга недалеко от Министерства иностранных дел в особняке на ул. Большой Морской, д. 20^[148]. Слушатели отделения из гражданских лиц получали комнату в этом же здании и проживали на условиях пансиона. В распоряжении учебного отделения находилась отличная библиотека, в которой имелось немало ценных и редких восточных рукописей, книг и периодических изданий.

Несмотря на то что после русско-турецкой войны 1877–1878 гг. настоятельная потребность в высшем учебном заведении для подготовки военно-востоковедных кадров сознавалась в Военном министерстве многими высшими должностными лицами, сам проект такого заведения возник достаточно случайно и не в правительственных кабинетах. Успеху дела, как это часто бывает, помог частный почин. В начале сентября 1881 г. к управляющему учебным отделением восточных языков при Азиатском департаменте МИД М. А. Гамазову обратился генерал-майор А. А. Бильдерлинг с просьбой допустить к слушанию лекций в учебном отделении трех гвардейских офицеров^[149]. Генерал-майор Бильдерлинг, выпускник Пажеского корпуса, видный и влиятельный представитель сообщества гвардейских офицеров, не мог не посодействовать просьбе молодых офицеров, увлекшихся благородной мыслью об изучении восточных языков. В ответном письме Бильдерлингу Гамазов сообщил, что хотя в предыдущие годы отдельные офицеры и могли посещать лекции на начальном курсе, удовлетворить просьбу стало невозможным в связи с изменениями в порядке обучения — приемом на курс только закончивших изучение восточных языков в Санкт-Петербургском университете или в Лазаревском институте — и в связи с ликвидацией начального курса^[150].

Вместе с тем Гамазов отнесся весьма сочувственно к идее организовать обучение офицеров на вверенном ему отделении, выдвинув условие, что такое обучение должно финансироваться Военным министерством. В письме к Бильдерлингу он сообщал, что ранее имел беседу с военным министром Д. А. Милютиным, и тот вполне разделял мнение Гамазова. «Если Военное министерство сознает пользу, по-видимому несомненную, — отмечал Гамазов, — иметь собственных специалистов восточных языков, то оно едва ли остановится перед незначительными для достижения этих целей расходами в размерах не многим более 2000 руб. в год»^[151].

Готовность к открытию курсов, выраженная М. А. Гамазовым, а также последующая активность, проявленная им в переписке с Главным штабом, со стороны могли показаться довольно необычными, принимая во внимание традиционную манеру ведения дел на Певчьем мосту и боязнь взять на себя дело новое и неизвестное. Чтобы сдвинуть дело с мертвой точки и открыть курсы, Гамазов способствовал приему на учебу первых офицеров «без расхода от казны». Он же заявлял, что преподаватели отделения готовы трудиться на благо военного ведомства и интересы дела «ставят выше денежных расчетов».

В то же время в вопросе о создании офицерских курсов у управляющего учебным отделением могла быть вполне определенная мотивация, оставшаяся за кадром официальной переписки с военным ведомством. Дело в том, что к моменту описываемых событий учебное отделение переживало не самые лучшие времена. По штату в отделении имелись всего семь студентов и один-два вольнослушателя. Выпуски также были немногочисленны — обычно два-три, редко пять человек в год. Фактически отделение готовило «штучный товар», и подготовка таких специалистов обходилась достаточно дорого. Содержание самого учебного отделения обходилось министерству в приличные суммы, и на него начинали смотреть как на обузу и явный пережиток. Среди студентов отделение часто называлось «лавочкой» ввиду его общей бесполезности для тех, кто уже владел восточными языками. «Я думаю, — отмечал в этой связи С. В. Чиркин, — мало кто слышал о существовании учебного отделения восточных языков. Странное это было учреждение, существовавшее по инерции и совершенно ненужное для молодых людей с хорошей теоретической подготовкой по языкам Ближнего и Среднего Востока»^[152].

В условиях явно обозначившегося в учебном отделении кризиса интерес Военного министерства к учебному отделению был для М. А. Гамазова подарком небес; он быстро оценил ситуацию и постарался не упустить момент. Внезапно открывшийся проект позволял Гамазову значительно поднять авторитет возглавляемого им учреждения и вывести его из нараставшего кризиса. После открытия офицерских курсов число обучающихся в стенах отделения выросло более чем в двое. Начиная с 1887 г., количество офицеров, обучавшихся на учебном отделении, постоянно превышало количество студентов. С этой поры М. А. Гамазов значительно укрепил свое личное влияние, он стал вхож в высшие кабинеты Главного штаба, получил возможность инициировать через военное ведомство награждение своих сотрудников, добиваться выделения дополнительных средств на оплату лекций, издание пособий и пр.^[153] Из захиревшей «лавочки» учебное отделение довольно быстро превратилось в солидный учебный центр, респектабельный и авторитетный.

Возвращаясь к событиям осени 1881 г., заметим, что решение вопроса о финансировании офицерских курсов было выдвинуто Гамазовым в качестве основного условия. В представленном им проекте сметы будущего курса расчет основывался на том предположении, что на курсе будут обучаться десять офицеров-слушателей, изучающих арабский, персидский и турецкий языки, и что лекции будут вестись три раза в неделю. В смете расходов по содержанию курса на выплату вознаграждения трем преподавателям предусматривалось 2160 руб. в год. В случае заинтересованности Военного министерства в изучении офицерами языков, распространенных в Средней Азии, предусматривалось приглашение дополнительного преподавателя с вознаграждением в 720 руб. в год. При большем комплекте обучающихся офицеров от Военного министерства потребовалась бы и дополнительная сумма на приобретение для офицеров-слушателей учебных пособий. В заключении письма к генералу Бильдерлингу Гамазов сообщал, что в случае интереса к этому предложению со стороны Военного министерства он готов обсудить вопрос с представителями Главного штаба.

Письмо Гамазова было переправлено генералом Бильдерлингом в ВУК Главного штаба. Оно инициировало рассмотрение вопроса об офицерском курсе в Военном министерстве. События при этом развивались достаточно стремительно, без традиционной канцелярской волокиты. Это было весьма необычно, принимая во внимание то обстоятельство, что для военного ведомства обсуждаемый вопрос не относился на тот момент к числу приоритетных. Не исключено, что к ускоренному решению вопроса об открытии офицерских курсов могли быть причастны влиятельные лица, в том числе и из царственных особ^[154].

2 октября 1881 г. военный министр в отношении на имя министра иностранных дел просил сообщить, на каких условиях могло бы состояться обучение офицеров на подготовительном отделении восточных языков^[155]. В ответном письме управляющий МИД статс-секретарь Н. К. Гирс сообщил, что со стороны его ведомства «не встречается никаких препятствий к допущению офицеров к слушанию лекций»^[156]. В письме Гирс повторил те же условия обучения офицеров на подготовительном отделении, что были высказаны ранее тайным советником Гамазовым. Для решения конкретных вопросов по созданию офицерского курса Н. К. Гирс предлагал Военному министерству войти в сношения с управляющим учебным отделением.

Военный министр на основании письма Н. К. Гирса отдал распоряжение начальнику Главного штаба обсудить вопрос с управляющим учебным отделением МИД. Для выяснения деталей вопроса генерал-адъютант Н. Н. Обручев распорядился вызвать к нему трех гвардейских офицеров, с которых, собственно, и началась вся история с учебным отделением. По итогам рассмотрения вопроса Обручев докладывал военному министру: «Предварительно испрошения установленным порядком денежного ассигнования на устройство особых курсов для офицеров, желающих заняться изучением восточных языков с целью занятия впоследствии должностей агентов в пограничных азиатских государствах (подчеркнуто в тексте документа военным министром П. С. Ванновским. — М. Б.), приглашены были для личного объяснения заявившие такое желание офицеры.

При переговорах с ними, а равно с управляющим учебным отделением Азиатского департамента тайным советником Гамазовым выяснились, между прочим, размеры воспособлений, на которые рассчитывают упомянутые офицеры. Из числа их один только прапорщик Гольцгауэр ограничивается просьбою об освобождении его от обыкновенных служебных занятий, т. е. об откомандировании от полка на том же основании, как это положено для поступающих в военные академии. Остальные же офицеры, число которых возросло теперь до пяти, просят поставить их в денежном отношении в такое положение, которое не было бы менее выгодным, чем настоящее их положение в полку, где они пользуются, по гвардейскому окладу, полуторным содержанием, казенною квартирою и прислугою. На этом основании они просят о назначении им тех же добавочных окладов, которые положены для обучающихся в академии Генерального штаба. Один из этих офицеров просит сверх того о назначении суточных ввиду недостаточности денежного квартирного оклада^[157].

Ссылка офицеров на права академистов представляется не вполне основательною, так как поступление в академию обставлено условиями экзамена, гарантирующими интерес казны от расхода, который может оказаться впоследствии бесполезным; поступление же на предполагаемые курсы последует без экзамена; предметы изучения в академии представляют во многом менее затруднения, чем изучение азиатских языков.

Тайный советник Гамазов разделяет мнение о том, что было бы желательно, по крайней мере в течение первого года лекций, пока не выяснятся успехи обучающегося, ограничить по возможности отпускаемые добавочные оклады, дабы назначаемые преимущества не послужили остальным поводом и целью поступления на эти курсы. Для уменьшения расхода тайный советник Гамазов предлагает снабдить обучающихся (но не более шести) учебниками из библиотеки отделения»^[158].

На докладной записке военный министр оставил резолюцию, в которой распорядился определить продолжительность курса, число офицеров-слушателей, сумму на вознаграждение преподавателей. Также было указано на необходимость определить продолжительность срока, который офицеры-выпускники курсов обязаны были прослужить по специальности за полученное образование. Рассматриваемый документ интересен в том отношении, что впервые обозначил два важных вопроса — место языковых курсов в системе высшего военного образования в России и порядок последующего прохождения службы офицеров-выпускников.

21 ноября 1881 г. Главный штаб представил на Высочайшее утверждение первоначальный проект курсов. В документе указывалось на необходимость для армии иметь собственных специалистов со знанием восточных языков: «Со времени окончательного покорения Кавказа и упрочения нашего влияния на среднеазиатские владения весьма часто встречается необходимость в офицерах, на которых возможно бы возложить постоянные или временные поручения в пограничных районах. Назначения военных чинов допущены, начиная с 1878 года, даже на консульские должности, по примеру того, как это принято западными государствами. Одним из важных условий при подобном назначении является знание местного языка. На необходимость распространения знания турецкого языка в Кавказских войсках также указано было в Высочайше одобренных 25 января 1879 года предположениях Кавказского начальства»^[159].

24 ноября 1881 г. проект создания офицерских курсов восточных языков при Азиатском департаменте МИД получил Высочайшее соизволение^[160]. В соответствии с проектом, офицерские курсы восточных языков открывались «в виде опыта». Срок обучения на курсах составлял три года. Право выбора и приема слушателей на курсы предоставлялось Главному штабу по согласованию с управляющим учебным отделением Азиатского департамента. Количество обучающихся ограничивалось десятью офицерами. На курсе предполагалось изучение арабского, турецкого и персидского языков. Слушатели курсов на период обучения считались в командировке от своих частей, не занимающими штатных должностей. Офицеры, обнаружившие слабые результаты в изучении восточных языков, по представлению управляющего учебным отделением, возвращались в свои части. По завершению курса наук офицерам выдавалось удостоверение об успешном окончании полного курса, засвидетельствованное управляющим учебным отделением. За полученное образование офицеры обязаны были отслужить в азиатских округах не менее трех лет по окончании курса.

После принятия решения об открытии офицерских курсов стало ясно, что приступить к занятиям можно будет не ранее сентября 1882 г. Как следует из докладной записки управляющего ВУК Главного штаба генерал-майора Ф. А. Фельдмана, для вызова кандидатов и «справедливого выбора» будущих слушателей необходим был запас времени^[161]. Для того чтобы «выработать приемы преподавания», на вновь открытом курсе М. А. Гамазов предложил первоначально принять трех наиболее серьезных кандидатов. В качестве таких кандидатов ВУК Главного штаба предлагал Л.-гв. Московского полка прапорщика Гольцгауэра, Л.-гв. Семеновского полка поручика Петрова («говорящего по-турецки») и Л.-гв. 2-го Стрелкового батальона князя Химшиева («знающего несколько кавказских языков»).

По свидетельству выпускника офицерских курсов М. Г. Певцова, известие о учреждении офицерских курсов восточных языков было встречено в армейской среде с большим энтузиазмом. «Когда проникли в общество первые слухи, — отмечал Певцов, — что при Азиатском департаменте Министерства иностранных дел учреждаются для офицеров курсы восточных языков, где будет даваться им и подготовка к дипломатической деятельности, к директору учебного отделения со всех сторон стали поступать просьбы от офицеров о принятии их в число слушателей.

Желание заявляли офицеры всех родов оружия — даже и моряки. Число желающих быстро росло и в течение первых же двух недель достигло семнадцати»^[162]. Подавляющее большинство кандидатов (12) являлись офицерами Гвардии, лидером стал Л.-гв. Егерский полк, в котором оказалось шесть офицеров, желавших поступить на курсы^[163].

В конце декабря 1881 г. по докладу управляющего делами ВУК Главного штаба выяснилось, что отпущенный военному ведомству кредит по статьям, из которых изначально планировалось выделить 2160 руб. для оплаты преподавателей, исчерпан. Генерал Фельдман отмечал в докладе руководству, что единственным ресурсом оставался наградной кредит. Прикасаться к этому деликатному фонду начальник Главного штаба не решился и на докладной записке об открытии курса поставил короткую резолюцию: «Повременить»^[164].

В конце декабря 1881 г. ВУК Главного штаба разработал Положение о новом курсе — «Основания для курса восточных языков, учреждаемого для офицеров при учебном отделении Азиатского департамента Министерства иностранных дел»^[165]. За базовые положения «Оснований» были взяты докуметы, регламентирующие деятельность военных академий императорской армии. «Основания» включали в себя сведения о целях курса, порядке его управления, приеме офицеров, обучении, переводных и выпускных экзаменах. Отдельно оговаривались права и обязанности по выпуску и отчислению от курса. В связи с разработкой документа ВУК Главного штаба подготовил записку на имя начальника Главного штаба, в которой испрашивал разрешение на доведение до войск сведений о новом курсе и условиях приема на него. Начальник Главного штаба счел преждевременной эту меру и оставил на документе резолюцию: «Повременить до рассмотрения сметы на 1882 г.». Таким образом, открытие курсов вновь откладывалось по финансовым соображениям на неопределенное время.

«Основания» представляют собой любопытный исторический документ, в котором отразились взгляды и подходы Главного штаба в вопросе подготовки военно-востоковедных кадров. По этой причине остановимся на основных положениях документа подробнее. В разделе о целях курса отмечалось, что он учреждается «в виде опыта для офицеров, желающих изучить арабский, персидский и турецкий языки и подготовить себя для службы в восточных округах, в которых чувствуется недостаток в таких офицерах»^[166]. При этом обращает на себя внимание очевидный отход от первоначально заявленной цели курса — предоставить офицерам возможность, пройдя трехлетнюю курсовую программу, посвятить себя службе в качестве военных агентов в пограничных азиатских государствах. Ввиду того, что содержание «Оснований» не обнародовалось, эта замена целей курсов осталась незамеченной для офицеров, как желавших поступить на учебу, так и тех, кто уже приступил к занятиям в 1883 г. Фактически эти офицеры обучались на курсах, цели которого оставались им неведомы. О целях курсов официально было объявлено только в «Положении о курсе восточных языков», обнародованном в 1885 г.

Вторым важным моментом «Оснований» стало положение о порядке управления курсами. Интересной особенностью здесь было то, что заведование офицерами-слушателями было передано в руки управляющего учебным отделением, а не представителю военного ведомства. Это связано с относительно небольшим числом обучающихся на курсах (всего ок. 15 чел.) и нежеланием Военного министерства идти на дополнительные расходы. Как показала последующая практика, подобная организация управления доказала свою полную эффективность и во многом сблизила офицеров-слушателей с руководством и профессорско-преподавательским составом учебного отделения, что не могло не сказаться на общей атмосфере курсов и результативности процесса обучения. Общее служебное руководство офицерами, наложение на них дисциплинарных взысканий, решение служебных вопросов передавалось в ведение управляющего делами ВУК Главного штаба, который в отношении офицеров-слушателей наделялся правами начальника бригады.

Важное значение имела регламентация порядка приема и обучения на курсах восточных языков. Офицеры, изъявившие желание поступить на курсы, обязаны были получить от старших начальников «одобрительные аттестаты», подтверждающие их высокие моральные и служебные качества, и пройти предварительный экзамен при штабах дивизий. Вступительный экзамен держался при учебном отделении Азиатского департамента. К поступлению на курсы допускались офицеры всех родов оружия без ограничения времени службы в строю, но не старше звания штабс-капитана (штабс-ротмистра) армии или поручика Гвардии. Вольнослушатели на курсах не предусматривались. Обучение на курсе продолжалось в течение трех лет; обязательными предметами были арабский, персидский и турецкий языки. Предполагалось, что в течение трех месяцев (с начала июня по конец августа) слушатели будут освобождаться от языковых занятий для топографических работ и производства военно-глазомерных рекогносцировок^[167]. Руководство этими занятиями возлагалось на одного из делопроизводителей ВУК Главного штаба. Экзаменационные испытания должны были производиться два раза в год (после рождественских праздников и после летнего отпуска). В зависимости от результатов, показанных на выпускных экзаменах, офицеры распределялись на два разряда: к первому относились окончившие курс на «отлично», ко второму — на «удовлетворительно». Офицеры-выпускники за полученное образование обязаны были прослужить в войсках или штабах азиатских военных округов не менее трех лет. Отчисление с курса предусматривалось в случае «неодобрительного поведения», пропуска занятий и неудовлетворительных результатов в учебе.

С конца декабря 1881 г. в реализации проекта учреждения офицерских курсов наступила пауза, которая длилась до июля 1883 г. В конце июля управляющий учебным отделением М. А. Гамазов уведомил Главный штаб, что учебное отделение «находит возможным в виде опыта учредить у себя безвозмездно начальный курс языков арабского, персидского и турецкого для пяти знакомых с французским языком офицеров и предоставить им на время прохождения означенного курса и по мере надобности те учебные пособия, которые имеются в его распоряжении»^[168]. Это письмо вывело из оцепенения основные лица в военном ведомстве, к ведению которых относился проект создания курсов восточных языков.

Управляющий делами ВУК подготовил записку на имя начальника Главного штаба, в которой отметил, что получивший Высочайшее разрешение курс восточных языков не мог быть открыт по причине отсутствия свободных средств. В связи с предложением Гамазова, указывал Фельдман, появилась возможность вновь вернуться к проекту открытия курса на временных началах. С этой целью он просил разрешения вновь испросить Высочайшего соизволения на открытие курса, на который предполагалось допустить только офицеров войск Гвардии и Петербургского военного округа^[169]. Генерал-адъютант Н. Н. Обручев согласился с предложением управляющего делами ВУК Главного штаба. 1 сентября 1883 г. был сделан доклад по Главному штабу с предложением об открытии курсов «без всякого сверхштатного на этот предмет расхода», который получил Высочайшее соизволение^[170].

Число желающих поступить на курсы восточных языков было в это время весьма значительно: от войск Гвардии — 26 офицеров, от армейских частей — 23 офицера^[171]. Гамазов высказал Главному штабу просьбу зачислить на курс восемь офицеров с тем расчетом, чтобы после двухмесячного испытания отчислить тех из них, которые по недостатку знаний не смогут продолжить обучение. При этом предполагалось, что если все восемь офицеров покажут успешные результаты, то средства учебного отделения позволят оставить на курсе всех офицеров. В результате совместного рассмотрения кандидатур учебное отделение и ВУК Главного штаба остановились на восьми гвардейских офицерах: поручики Фидровский, Гиппиус, подпоручики Шлиттер, Шимкевич, прапорщики Гольцгауэр, Шах-Тахтинский, Божерянов, Абаковский. По докладу генерала Фельдмана генерал-адъютант Обручев сделал доклад на Высочайшее имя, который 8 ноября 1883 г. получил одобрение^[172]. 19 ноября 1883 г. после молебствия в помещении учебного отделения Азиатского департамента офицеры приступили к слушанию лекций.

Занятия на курсе велись с понедельника по субботу и включали в себя лекции по арабскому, турецкому, персидскому языкам, международному и мусульманскому праву (последние два предмета читались в старшем классе). Продолжительность лекций составляла четыре часа в день с получасовым перерывом на чай между двумя лекциями.

Уже с первых дней выяснилось неудовольствие Гвардейских офицеров в связи с их материальным положением. Управляющий учебным отделением секретным письмом уведомлял генерала Фельдмана о сложившейся на курсе ситуации: «Гвардейские офицеры, слушающие в управляемом мною учебном отделении курс восточных языков, объяснили мне, что поступление на этот курс лишило их полугодового оклада, отпускаемого из капитала в 300 000 руб., Высочайше пожалованного гвардейским офицерам; что если, по существующему положению, слушатели военных академий также теряют право на получение упомянутой добавки к их содержанию, то взамен этого им производится усиленный оклад жалованья. Находя себя поставленными таким образом по сравнению как с товарищами их, находящимися в строю, так и со слушателями военных академий в невыгодное материальное положение, упомянутые офицеры просят меня представить об этом Военному министерству в той надежде, что, быть может, оно признает уместным принять какую-либо меру к улучшению оного.

Я тем охотнее побуждаюсь поддержать перед Военным министерством такое ходатайство господ офицеров, что не могу не опасаться, не охладело бы их расположение к избранной специальности вследствие того, что на все время приобретения оной они должны быть стеснены в материальном отношении, и не ослабило бы рвение, с которым они, все до одного, принялись за трудное дело изучения восточных языков; такой оборот не мог бы не затруднить и успешности преподавательской деятельности учебного отделения по отношению к его военным слушателям»^[173].

В конце 1883 г. Главный штаб вновь поднял вопрос об учреждении в 18841885 учебном году постоянного офицерского курса при учебном отделении Азиатского департамента. Возник вопрос о денежном вознаграждении в связи с предстоящим увеличением числа офицеров-слушателей и количества лекций. На запрос Главного штаба о возможной сумме вознаграждения преподавателям М. А. Гамазов ответил, что преподаватели по ознакомлении с письмом Главного штаба заявили ему, что «честь трудиться для надобностей Военного министерства они, во всяком случае, ставят выше денежных расчетов» и оставляют решение вопроса на усмотрение военного ведомства^[174].

Однако при организации постоянного отделения в 1884–1885 учебном году у Главного штаба вновь возникли финансовые сложности. Пытаясь найти средства на открытие отделения, начальник Главного штаба обратился к начальнику Николаевской академии Генерального штаба с просьбой рассмотреть вопрос о выделении в распоряжение Главного штаба 5000 руб. из сверхсметного кредита академии. В ответном письме генерал-адъютант М. И. Драгомиров сообщил, что выделить указанную сумму «без ущерба для дела» невозможно^[175]. В результате Главный штаб вновь отложил открытие постоянного отделения еще на один год. Таким образом, набор офицеров на 1884–1885 учебный год не был произведен.

В мае 1884 г. состоялся переводной экзамен офицерам-слушателям учебного отделения Азиатского департамента: 21 мая был принят экзамен по арабскому языку, 22-го — по персидскому и 23-го — по турецкому. Сдача экзамена осуществлялась по специальной программе учебного отделения. Экзамен должен был показать результаты, достигнутые офицерами за пять учебных месяцев (с ноября 1883 г. по май 1884 г.).

Как следует из отношения тайного советника Гамазова на имя генерала Фельдмана, экзамен строился исходя из объема знаний, которые должны были усвоить офицеры за пять месяцев обучения. За это время они получили следующие знания и навыки: по арабскому языку — «<…> начав, за исключением двух офицеров, с азбуки, прошли четыре главы Евангелия (в арабском переводе) и могут на экзамене прочесть из этой части любое место, объяснить на французском языке содержание прочитанного, сделать грамматический разбор арабского текста и составить изустно легкие задаваемые фразы, построенные из элементов прочитанного»; по персидскому языку — «[офицеры] прошли четыре главы Евангелия (в персидском переводе) и могут на экзамене прочесть из этой части любое место, объяснить на русском языке содержание прочитанного, сделать грамматический разбор персидского текста и составить изустно на персидском легкие фразы, построенные из элементов упомянутой части Евангелия и первых страниц Оллендорфа^[176]»; по турецкому языку — «[офицеры] прошли несколько первых страниц турецкого перевода Робзона^[177] и могут на экзамене прочесть из этой части любое место, объяснить на французском языке содержание прочитанного, ответить на вопрос из первой части грамматики турецкого языка, перевести на этот язык заданное место из первых 45 параграфов французского текста Оллендорфа, составить задаваемые фразы по-турецки и, наконец, изустно и письменно перевести несколько фраз из “Военного переводчика”^[178] с военными терминами»^[179]. Кроме того, в ходе экзамена офицеры должны были представить образцы каллиграфии канцелярских шрифтов, употребляемых в Турции и Персии.

На экзамене офицеры-слушатели показали достаточно высокие результаты. Наиболее высокие баллы получили Гольцгауэр, Шах-Тахтинский, Фидровский и Гиппиус, имевшие по 10 баллов за каждый из трех восточных языков^[180]. Шимкевич от сдачи экзамена был освобожден по причине нахождения в госпитале. От Главного штаба для проверки знаний офицеров был командирован генерал-лейтенант Д. Н. Богуславский — известный специалист по восточным языкам, продолжительное время служивший драгоманом при императорском посольстве в Константинополе. Генерал Богуславский принес с собой на экзамен из своей библиотеки несколько книг на арабском, турецком и персидском языках, а также составленные им диктанты, совершенно незнакомые офицерам-слушателям. Фактически Богуславским был устроен дополнительный экзамен, который длился почти 7 часов^[181]. Генерал заставил офицеров читать и переводить на русский и французский языки, а также писать под диктовку. Каждый офицер экзаменовался Богуславским более часа, и сам экзамен проходил «при трудной обстановке».

Как отмечал в письме на имя начальника Главного штаба генерал Ф. А. Фельдман, «все офицеры прекрасно выдержали экзамен, и генерал-лейтенант Богуславский остался весьма доволен их знаниями по всем трем языкам и успехами, которые они сделали в течение года по французскому языку»^[182].

В связи с тем, что процесс обучения офицеров на курсах восточных языков приобрел устойчивый характер и показал свою жизнеспособность, в Главном штабе пришли к мнению, что настал момент озаботиться о будущем выпускников. С этой целью в июне 1884 г. Главный штаб направил запросы командующим Кавказского и Туркестанского военных округов, как наиболее заинтересованным в специалистах с высшим востоковедным образованием, с просьбой указать, какие должности могут быть предложены выпускникам курсов и какие служебные перспективы их могут ожидать^[183]. При этом Главный штаб указывал, что пополнение слушателей курсов будет происходить преимущественно за счет офицеров войск Гвардии, как наиболее подготовленных и перспективных (чего в действительности не произошло). Полученные от командующих военных округов ответы не вселяли оптимизма в успех востоковедного проекта Главного штаба.

Командующие войсками, вполне сочувствуя идее учреждения курсов, вместе с тем указывали, что основной сферой деятельности выпускников курсов могла быть служба по линии военно-народного управления, но что даже такая служба требует определенной подготовки и знания местных условий, которые офицеры не могут получить в Петербурге. Кроме того, служба по военно-народному управлению не дает офицерам-выпусникам никаких благ и преимуществ и потому не может удовлетворить офицеров с высшим востоковедным образованием, и что едва ли офицеры Гвардии при всех своих достоинствах и выдающихся качествах будут подходящими для службы по военно-народному управлению.

Командующий войсками Кавказского военного округа вообще поставил под сомнение пользу приема на курсы офицеров Гвардии. «Считаю нужным со своей стороны сделать замечание, — отмечал генерал-адъютант князь А. М. Дондуков-Корсаков, — по поводу <…> этого проекта, согласно которому к приемному экзамену для поступления на этот курс постановлено допускать исключительно офицеров войск Гвардии и Петербургского военного округа и только в особых исключительных случаях представляется начальству отдаленных округов империи возбуждать ходатайство о командировании для этой цели офицеров из этих округов. По моему мнению, вопрос этот должен был бы быть поставлен совершенно обратно, т. е. что курс этот должен наполняться исключительно офицерами из азиатских округов, так как знакомство с краем и бытом, и нравами его населения играет несомненно в данном случае солидную роль, и если к этому знанию края и его жизненных условий присоединить обучение туземным языкам, тогда действительно получится отличный контингент офицеров для службы в азиатских округах. Если же курс этот будет наполняться исключительно офицерами Гвардии, то при всех несомненных достоинствах этих офицеров, в них не будет важного элемента — знакомства с особенностями, столь присущими отдаленным окраинным округам»^[184].

И действительно, вскоре после первого выпуска офицеров-ориенталистов, служебная практика обнаружила полную их неподготовленность к административной деятельности. Полученная ими «лингвистико-дипломатическая» подготовка была излишней для административно-полицейской службы. Командующие войсками затруднялись принимать офицеров-ориенталистов, ссылаясь на отсутствие штатных должностей, которые подходили бы для офицеров со специальным высшим образованием. Для того чтобы быть назначенными впоследствии по военно-народному управлению, получать должности участковых приставов и уездных начальников, совсем не обязательно было иметь специальное высшее образование. Для подобной деятельности больше подходили строевые офицеры Кавказского и Туркестанского военных округов, продолжительное время прослужившие на местах и успевшие ознакомиться с языками и жизнью местных народов. Подобные офицеры могли быть эффективнее использованы для целей местной администрации, к тому же без дополнительных расходов от казны для их специальной подготовки. Кроме того, сама программа учебного отделения, составленная Министерством иностранных дел для подготовки дипломатических кадров на Востоке, не была приспособлена к подготовке военных специалистов, предназначенных для административно-полицейской деятельности. Военное министерство изначально также не планировало подготовку офицеров со знанием восточных языков для прохождения службы по линии военно-народного управления, о чем косвенно говорит и тот факт, что сам проект курсов разрабатывался и курировался Военно-ученым комитетом — структурой, ведавшей военной агентурой, а не Азиатской частью Главного штаба, отвечавшей за кадры военно-народного управления в азиатских военных округах.

В октябре 1884 г. ВУК Главного штаба подготовил проект Положения о курсе восточных языков, учрежденном для офицеров при учебном отделении восточных языков Азиатского департамента Министерства иностранных дел. Проект прошел согласование в департаментах Военного министерства и был представлен на доклад военному министру генерал-адъютанту П. С. Ванновскому. Многочисленные правки и замечания, сделанные по тексту проекта, свидетельствуют о большом интересе военного министра к офицерским курсам восточных языков^[185]. Проект курсов также был направлен на согласование в Министерство иностранных дел. В письме на имя военного министра по проекту Положения Н. К. Гирс отметил, что со стороны Министерства иностранных дел «препятствий не встречается»^[186].

24 января 1885 г. проект Положения был внесен на рассмотрение Военного Совета. В ходе слушаний Военный Совет согласился с необходимостью предоставить право поступления на курс не только офицерам — выпускникам военных училищ, но и получившим образование в других высших учебных заведениях. Военный Совет поставил точку в дискуссии о преимущественных правах офицеров войск Гвардии и Петербургского военного округа при поступлении на офицерские курсы восточных языков. Было признано «бесполезным сохранять относительно поступления на курсы преимущества, установленные для офицеров Петербургского военного округа, так как в восточных округах могут найтись офицеры из туземцев, знанием восточных языков более подготовленные к успешному прохождению курсов»^[187]. Этим решением упразднялась монополия Гвардии и войск Петербургского военного округа на право поступления на курсы и открывалась возможность для выбора кандидатов из более широкого круга офицеров.

11 февраля 1885 г. «Положение о курсе восточных языков» было официально утверждено и опубликовано в Приказе по военному ведомству 1885 г. за № 96^[188]. В марте 1885 г. Государственный Совет рассмотрел предложения военного министра о содержании курса восточных языков и постановил отпустить из смет Главного штаба на содержание курсов в 1885 г. 1980 руб. с последующим выделением на эти цели по 5760 руб. на 1886 и 1887 гг., а начиная с 1888 г. — по 6300 руб. в год. 16 апреля 1885 г. мнение Государственного Совета^[189] получило Высочайшее соизволение. Тем самым была подведена прочная финансовая основа под учреждаемые курсы восточных языков.

В своих общих чертах «Положение о курсе восточных языков» 1885 г. основывалось на ранее разработанных ВУК Главного штаба «Основаниях для курса восточных языков» 1881 г. Положение 1885 г. избавлялось от излишней детализации ряда статей и в более системном виде определяло порядок прохождения курса от поступления до выпуска и дальнейшее прохождение службы. В частности, были уточнены правила приема на курсы — наличие строевого ценза (не менее трех лет в строю в офицерском чине), введены некоторые ограничения (не допускались к сдаче вступительных экзаменов офицеры запаса; офицеры, два раза экзаменовавшиеся, но не выдержавшие испытания; офицеры, бывшие под судом и им не оправданные). Принципиально новым моментом в Положении 1885 г. по сравнению с Основаниями 1881 г. стало изменение основных целей подготовки офицеров на курсах, отказ от обязательных летних топографических работ и рекогносцировок, увеличение продолжительности обязательной службы в азиатских округах с трех до четырех с половиной лет.

Отсутствие в Положении упоминания о подготовке офицеров для военно-дипломатической службы нанесло серьезный удар по ожиданиям в офицерской среде, разочарованию многих не было пределов. Особенно оно было заметно среди офицеров гвардейских частей, энергии и настойчивости которых курсы и были обязаны своим появлением на свет. Это не замедлило отразиться на составе второго набора курсов (1885 г.), в котором не оказалось ни одного офицера Гвардии, — в то время как в ноябре 1883 г. от войск Гвардии и Петербургского военного округа управляющему учебным отделением Азиатского департамента поступило 35 заявок офицеров, желавших поступить на учебу в 1884 г.!^[190] Введение в действие Положения привело к резкому оттоку желающих не только в Гвардии, но и в офицерском корпусе в целом. Два последующих года при приеме на курсы восточных языков наблюдался некомплект кандидатов.

Изменение целей курса имело особенно негативное воздействие на офицеров первого набора, которых выход Положения застал во время учебы на среднем курсе. Ближайшим последствием этого явилась утрата мотивации и, как следствие, снижение интереса к учебе. Ситуация усугублялась еще тем обстоятельством, что офицеры стали как бы заложниками сложившихся условий, когда оставлять курс и возвращаться в свои части было уже поздно без признания факта напрасно потраченного времени и сил. В докладе в Главный штаб по итогам выпускных экзаменов управляющий учебным отделением отмечал: «Смело могу сказать, что гг. офицеры, с таким отличием окончившие курс восточных языков в нынешнем мае, вынесли бы из стен учебного отделения еще больший запас знаний, если бы, обескураженные незаманчивостью обстановки своей будущей служебной карьеры, не утратили в последний год посещения классов прежнего расположения к занятиям»^[191].

В мае 1885 г. состоялся переводной экзамен в старший класс для офицеров первого набора. Представителем от Военного министерства на экзаменах вновь присутствовал генерал-лейтенант Д. Н. Богуславский, а также директор Азиатского департамента МИД И. А. Зиновьев. Экзаменационная комиссия признала высокими результаты, достигнутые офицерами на втором году обучения. Ознакомившись с итогами экзаменов, военный министр П. С. Ванновский выразил благодарность М. А. Гамазову и профессорам учебного отделения.

В августе 1885 г. на курсы был сделан второй набор офицеров-слушателей. Среди поступивших не было ни одного офицера Гвардии. Особенностью этого набора слушателей явилось наличие офицера Генерального штаба (капитан Э. Х. Калнин), первого и единственного за всю историю офицерских курсов.

В 1885–1886 учебном году на старшем курсе начались лекции по международному и мусульманскому праву. Международное право читал профессор Ф. Ф. Мартенс^[192], признанный авторитет по вопросу международных правовых отношений. Лекции по мусульманскому праву читал Нофаль, который специально для слушателей курса восточных языков составил на французском языке руководство — «Мусульманское право». По представлению М. А. Гамазова, ВУК Главного штаба ходатайствовал перед генерал-адъютантом Н. Н. Обручевым об издании на средства военного ведомства труда Нофаля в русском переводе, обосновывая это тем, что «по этому предмету не имеется ни одного сочинения, а между тем в подобном руководстве встречается настоятельная надобность на всех наших азиатских окраинах»^[193]. Работа Нофаля в 1886 г. была издана на средства Главного штаба^[194].

17 мая 1886 г. состоялся первый выпуск офицеров набора 1883 г., или, как его называли, «гвардейского» набора, ввиду комплектования исключительно офицерами Гвардии^[195]. Всего были выпущены шестеро офицеров — поручики Гольцгауэр, М. А. Шлиттер, А. И. Гиппиус, А. И. Абаковский, П. П. Шимкевич и А. А. Шах-Тахтинский. Обучавшиеся вместе с ними два других офицера — поручики Фидровский и А. В. Божерянов — курса не окончили. Фидровский сдал выпускной экзамен, но вскоре скончался от чахотки. Божерянов по причине болезни был отчислен от курса в свой полк.

Как и предполагалось, определение офицеров на службу происходило в танталовых муках. Только после долгой переписки со штабами Кавказского, Туркестанского и Омского военных округов для офицеров были найдены места по линии военно-народного управления. Поручики Шимкевич и Шах-Тахтинский отправились на Кавказ, где первый получил должность окружного начальника в Закаспийской области, второй — помощника Александропольского уездного начальника. Поручики Гольцгауэр и Шлиттер определены на службу в Туркестан: первый — комиссаром вакуфной комиссии^[196] Ферганской области, второй — комиссаром поземельно-поданной комиссии^[197] Сыр-Дарьинской области. Поручик Абаковский отбыл в распоряжение командующего войсками Омского военного округа для последующего назначения на должность.

Определение офицеров на должности военно-народного управления, к каковой службе их не готовили, и психологически они не были готовы сами, вызвало у офицеров полное разочарование в полученном востоковедном образовании. Неудивительно, что офицеры-выпускники курсов искали первой возможности, чтобы вырваться из тенет административной службы. Первым, сославшись на расстроенное здоровье, покинул Туркестан поручик Гольцгауэр, прослужив в Фергане всего несколько месяцев (с января по август 1887 г.). В том, что Гольцгауэр, один из инициаторов учреждения курсов восточных языков, стал первым офицером, покинувшим службу на Востоке, угадывалась тревожная тенденция, предвещавшая военному ведомству немало проблем. Внезапная смерть Гольцгауэра, последовавшая вскоре после отъезда из Туркестана, произвела тяжелое впечатление на всех офицеров курсов восточных языков. По прошествии положенных четырех с половиной лет обязательной службы на Востоке поспешили вернуться в строй Абаковский, Шлиттер и Шах-Тахтинский. Надолго задержался в Туркестане только поручик Шимкевич.

Наиболее удачно сложилась служба у поручика А. И. Гиппиуса, который был единственным из офицеров выпуска 1886 г., получившим назначение, полностью соответствовавшее полученному образованию. Около десяти лет Гиппиус занимал должность негласного военного агента в Ризе (Азиатская Турция), где плодотворно занимался изучением Турции и турецких вооруженных сил. Интересна характеристика А. И. Гиппиуса и его деятельности в Турции, данная другим выпускником офицерских курсов восточных языков, капитаном К. Н. Смирновым: «Гиппиус был из гвардейской артиллерии, окончил артиллерийскую академию, а потом пошел на восточный курс, который кончил с неприятностями с товарищами^[198]. Как академик, не в пример прочим, он скоро был командирован в Турцию, а работы его по изучению дорог Турции считались долго очень ценными. Он изучил Сивасский район и потом был назначен в Трапезунд. Здесь он не ладил с консулом. После Трапезунда он был откомандирован в Петербург, в Главный штаб, и впоследствии был военным губернатором в Туркестане. Там он сумел очень хорошо успокоить [туземное] население во время волнений [1916 г.], прочитав и растолковав им соответственное место из Корана, но, говорят, его методы (будто бы он надел однажды халат и чалму) в Питере не понравились, и он был отозван. Во всяком случае, на восточном поприще он достиг генеральских чинов. Конечно, Гиппиус <…> был большим знатоком Турции»^[199].

В 1887 г. выпуска офицеров на учебном отделении не было. В этом году на курсы поступили штабс-капитаны Гутор, Кашуба, поручики Ломакин, Юрьев, Зельстрем. Последний в феврале 1890 г. был отчислен с курса «за неуспеваемостью»^[200].

Второй выпуск офицерских курсов восточных языков состоялся в 1888 г., выпускались четыре офицера — Генерального штаба капитан Калнин, штабс-капитан Корвин-Каменовский, поручики Сатов и Алексеев. По отзыву управляющего учебным отделением М. А. Гамазова, «по всем предметам результаты испытаний отличные; при этом с каждым годом офицеры оказывают все лучшие успехи, и объем их знаний расширяется; при выпуске почти все пишут под диктовку без ошибок на всех трех языках, хорошо переводят и довольно свободно изъясняются. Мусульманское и международное право офицеры усвоили себе очень хорошо и из первого предмета отвечали на изысканном французском»^[201].

Выпускники были удостоены возможности представиться императору Александру III на церковном параде войск Л.-гв. Уланского и Конно-гренадерского полков. На представлении офицеры-выпускники офицерских курсов восточных языков следовали за выпускниками артиллерийской, инженерной и юридической академий. Эта маленькая церемониальная деталь несла в себе своеобразный иерархический код, который указывал на то, что офицерские курсы восточных языков по своему статусу относятся к военным академиям императорской армии и по своему значению замыкают их список. Когда в 1902 г. в газете «Русский инвалид» курсы назвали «самой маленькой академией» русской армии, то в этом не было преувеличения^[202].

Все офицеры выпуска, за исключением Генерального штаба капитана Э. Х. Калнина, получили распредение по линии военно-народного управления на Кавказ и в Среднюю Азию. По просьбе военного агента в Турции Генерального штаба подполковника Н. Н. Пешкова капитан Калнин был командирован в Константинополь для работ по составлению карты Верхнего Босфора^[203]. Срок командировки изначально определялся в шесть месяцев, но затем был продлен еще на полгода. В дальнейшем служба Калнина сложилась вполне благоприятно, чему во многом способствовало прекрасное образование, полученное на курсах восточных языков. В 1890 г. он был вновь направлен в Константинополь, затем служил на посту военного агента в Греции (с 1895 г.), состоял военным агентом в Константинополе (1899–1904), возглавлял генерал-квартирмейстерскую службу штаба Одесского военного округа (1904–1913). В русской армии Калнин по праву считался одним из авторитетных специалистов по Турции и турецкой армии.

По итогам вступительных экзаменов в 1888 г. в младший класс были зачислены поручики Туманский, Михайлов, Дмитриев, Белов и Ножин. Поручик Туманский стал первым гвардейским офицером, поступившим на курс после введения в действие Положения 1885 г. Положение оказало столь негативный эффект на настроения гвардейских офицеров, что на его преодоление потребовалось почти три года.

По согласованию с Военным министерством, программу курса учебного отделения в 1888 г. дополнили татарским языком. Как следует из докладной записки начальника Главного штаба, «опыт показал, что офицеры при поступлении по окончании курса на службу в азиатские округа для ознакомления с местными наречиями вынуждены приняться за изучение татарского языка. На этом основании полезно было бы дать им уже на курсе возможность ознакомиться с этими наречиями, чтобы лучше подготовиться к дальнейшей службе»^[204]. Для чтения лекций по татарскому языку был приглашен коллежский регистратор Гатаулла Баязитов^[205]. Содержание нового преподавателя отделения — 500 руб. — взяли на себя в равной части Военное министерство и Азиатский департамент. Документы, относящиеся к деятельности офицерских курсов восточных языков, содержат мало подробностей о постановке на курсах изучения татарского языка. Известно, что татарский язык изучался преимущественно в старшем классе. В архивных фондах имеются только две экзаменационные ведомости (1893 и 1894 гг.), в которых отражены результаты экзаменов по татарскому языку в среднем классе^[206]. Первая экзаменационная ведомость, где указываются татарский язык и отметки по нему для офицеров-выпусников, относится к 1889 г.^[207] Отметка за татарский язык входила в общий подсчет баллов итогового экзамена. Предположительно, преподавание татарского языка было прекращено в конце 1890-х гг.

В 1888 г. М. А. Гамазов поднял перед ВУК Главного штаба вопрос о введении в программу старшего класса нового предмета — курса чагатайского языка^[208]. Как отмечал Гамазов, изучение этого языка могло принести существенную практическую пользу ввиду то, что «турецкий язык, происходя от чагатайского корня, облегчает офицерам, по выходе из курса, усвоение местных татарских наречий Туркестана и стран, соседних с Кавказом, т. е. сартовского, киргизского, туркменского и пр. языков»^[209]. Предложение не нашло поддержки у руководства Главного штаба, опасавшегося перегрузить учебную программу для офицеров дополнительными предметами, особенно после введения в программу курса татарского языка.

В 1886 г. профессор Ф. Ф. Мартенс прекратил чтение лекций по международному праву на учебном отделении. По рекомендации Мартенса курс по этому предмету в конце 1888 г. перешел к тайному советнику М. И. Муромцову. Расходы на ведение курса (500 руб. год) взяли на себя в равной части Военное министерство и Азиатский департамент.

В рассматриваемый период был сформирован бюджет офицерских курсов восточных языков, который в последующие годы практически не подвергался сколько-нибудь значительным изменениям. Ежегодно Главным штабом на содержание курсов выделялось 5760 руб., из которых 3600 руб. — на вознаграждение профессорско-преподавательского состава. На содержание офицеров-слушателей выделялось 2160 руб. из расчета по 15 руб. в месяц на слушателя для приобретения учебных пособий и канцелярских принадлежностей.

С 1888 г. на учебном отделении была введена практика привлечения офицеров-слушателей к выполнению самостоятельных научных работ. Слушатели приняли участие в литографировании на персидском и тюркском языках составленной русским консулом в Кашгаре Н. Ф. Петровским «Программы и вопросов среднеазиатским туземным разведчикам, посылаемым для собирания политических и других сведений»^[210]. Работа была издана Главным штабом в количестве 150 экз. и отправлена в штабы азиатских военных округов. По инициативе офицеров-слушателей для «Сборника материалов по Азии» был осуществлен перевод персидского историко-географического описания Афганистана^[211]. Поручик С. А. Геппенер по материалам лекций преподавателя персидского языка М. К. Абединова составил «Краткий очерк персидской грамматики (этимология)», который был литографирован осенью 1888 г. По отзыву М. К. Абединова, составленная Геппенером грамматика была вполне удовлетворительна и могла служить хорошим руководством для начинающих^[212]. Офицеры-слушатели также готовили для издания извлечение в русском переводе из грамматики турецкого языка, составленной на французском языке профессором Фардисом.

С целью пополнения библиотеки учебного отделения ВУК Главного штаба регулярно отправлял на имя управляющего свежие издания Главного штаба и военных округов на восточную тематику, географические карты Азиатской России и сопредельных стран Востока, выделял средства на приобретение периодической печати на восточных языках (150 руб. в год).

В связи с исполнявшимся 29 мая 1888 г. 65-летием учреждения учебного отделения Азиатского департамента управляющий отделением М. А. Гамазов обратился к министру иностранных дел Н. К. Гирсу с ходатайством об установлении для всех лиц, с успехом закончивших курс учебного отделения, особых академических знаков. Право ношения таких знаков Гамазов предлагал распространить и на офицеров — выпускников курсов. В служебной записке по этому вопросу Гамазов отмечал: «Ни воспитанники Министерства иностранных дел, ни военные слушатели отделения не получают от него по окончании курса ни дипломов, ни простых аттестатов, ни даже каких-либо внешних доказательств того, что они получили специальную подготовку к службе на Востоке и кому именно они обязаны этою подготовкою. Военные слушатели отделения не пользуются правами, соответствущими тем, которые предоставляются окончившим курс в военных академиях; а между тем приобретенная ими путем усидчивых трудов совершенно новая (подчеркнуто М. А. Гамазовым. — М. Б.) для них специальность и исключительность обязанного с нею рода службы обрекают их на нравственные и очень тяжелые жертвы провести, быть может, всю жизнь вдали от родины и привычной обстановки»^[213].

В свою очередь, ВУК Главного штаба признал желательность введения такого знака для офицеров и просил генерал-адъютанта Н. Н. Обручева обратиться с ходатайством к министру иностранных дел распространить право ношения знака на офицеров. Обосновывая желательность введения знака, управляющий делами ВУК Главного штаба отмечал: «Офицеры эти не пользуются никакими преимуществами по службе, а по знаниям не только не уступают гражданским слушателям, но, может быть, даже превосходят их»^[214].

Составленный по проекту Гамазова знак представлял собой серебряный академический значок, в центре которого располагался государственный герб в обрамлении лавровой и дубовой ветвей, с золотым восходящим солнцем в нижней части. Знак предназначался для ношения на правой стороне груди. Знаком удостаивались выпускники учебного отделения, получившие на выпускном экзамене не менее 10 баллов по каждому предмету учебной программы. 30 января 1890 г. знак для окончивших курс учебного отделения восточных языков Азиатского департамента получил Высочайшее утверждение^[215].

Введение академического знака имело большое морально-психологическое значение для офицеров курса восточных языков, поднимало их авторитет в военной среде и являлось дополнительным стимулом для успешной учебы. В то же время мнение о полезности знака разделялась не всеми в русской армии, особенно в высшем военном руководстве. Вопрос о целесообразности награждения офицеров-выпускников специальным академическим знаком был поднят в начале 1900-х годов в ходе пересмотра в Военном министерстве программы подготовки офицеров на учебном отделении восточных языков. К этому сюжету мы еще вернемся несколько ниже.

В мае 1889 г. состоялись выпускные экзамены, на которых присутствовали директор Азиатского департамента тайный советник И. А. Зиновьев и русский консул в Астрабаде (Персия) Л. С. Кохановский. «Результаты экзаменов <…>, — отмечалось в докладе начальника Главного штаба, — были отличные. На всех трех восточных языках офицеры говорили, переводили и писали свободно, а на персидском языке они даже представили сочинения на темы, заданные тайным советником Зиновьевым. Из мусульманского права экзамен происходил на французском языке»^[216]. За труды по подготовке военно-востоковедных кадров, по представлению начальника Главного штаба, управляющему учебным отделением была объявлена Высочайшая благодарность.

Все выпускники получили назначение на службу по линии военно-народного управления Туркестанского края и практически всю жизнь провели в Туркестане, оставив о себе добрую память. С. А. Геппенер занимал различные руководящие должности в администрации Туркестанского края, известен своими работами по изучению Ферганской долины. Л. Л. Иессен, сын тайного советника Л. П. Иесена, руководителя дешифровальной службы при МИД, продолжительное время занимал руководящие должности в Ферганской области. А. А. Ломакин получил известность своими работами в области тюркских языков Средней Азии и преподавательской деятельностью. Продолжительное время преподавал тюркские и персидский языки в учебных заведениях Туркестанского края, в Ташкентской офицерской школе восточных языков.

В 1889 г. на курс восточных языков поступили пять офицеров: капитан Мышаков, подъесаул Ливкин, поручики Левшин, Иванов и Шамин.

В 1889 г. на офицерских курсах введена практика языковых и страноведческих стажировок в Турции и Персии. После 1889 г. такие стажировки больше не проводились вплоть до 1901 г., но они создали прецедент и доказали свою эффективность для повышения качества изучения офицерами восточных языков и стимулирования у них интереса к познанию стран и народов Востока. Как следует из докладной записки управляющего делами ВУК Главного штаба, в основу командировок выпускников был положен пример зарубежных стажировок гражданских выпускников учебного отделения до их назначения на штатные должности в Министерстве иностранных дел. В отношении трех офицеров-выпускников ВУК Главного штаба выражал мнение, что, являясь отличными офицерами, «они вполне заслуживают поощрения и могут, состоя при консульстве, собрать разные статистические сведения, которыми мы очень бедны, в особенности относительно Персии»^[217]. По согласованию с Министерством иностранных дел, офицеры сроком на четыре месяца командировались в русские дипломатические представительства: Ломакин — в Мешхед, Иессен — в Тегеран, Геппенер — в Трапезунд^[218].

В период стажировки поручик Иессен получил предложение от заведующего обучением персидской кавалерии полковника А. Н. Кузьмина-Караваева занять место инструктора артиллерии в Персидской казачьей бригаде^[219]. Назначение поддержал и командующий войсками Кавказского военного округа, но по неизвестной причине место в бригаде Иессен не получил.

Поручик Ломакин доносил из Мешхеда о ходе стажировки: «<…> первое время по приезде в Мешхед я по совету г-на генерального консула занялся разбором рукописей, поступающих в Генеральное консульство, и таким образом имел возможность, во-первых, усовершенствоваться в чтении манускриптов, а во-вторых, ознакомиться с формою ведения переписки в консульствах. В настоящее время я главным образом занимаюсь практическим изучением персидского языка»^[220].

В 1889 г. был поднят вопрос о возможности продолжения образования офицеров — выпускников офицерских курсов восточных языков в Николаевской академии Генерального штаба. Руководство Главного штаба исходило при этом из желания иметь подготовленных к службе в азиатских округах офицеров Генерального штаба со знанием восточных языков. На это, в частности, указывал генерал-лейтенант Ф. А. Фельдман: «В числе офицеров, кончающих курс восточных языков, были и имеются в настоящее время выдающиеся молодые люди, изъявляющие желание поступить в академию Генерального штаба»^[221]. Как указывал генерал Фельдман, выпускникам офицерских курсов восточных языков представлялось затруднение при поступлении в НАГШ в связи с обязательным условием прослужить на Востоке не менее четырех с половиной лет (ст. 40 «Положения о курсах»). По мнению Фельдмана, за этот период офицеры «могут потерять привычку к занятиям или получить чин капитана, лишающий их права на поступление в академию»^[222]. В этой связи он предлагал разрешить офицерам держать экзамен в академию Генерального штаба по выслуге в азиатских военных округах одного года с условием, что после окончания академии в звании офицеров Генерального штаба они обязаны будут выслужить остающиеся три с половиной года на Востоке. В 1889 г. начальник Главного штаба не поддержал эту вполне здравую идею.

К этому вопросу вновь вернулись в мае 1891 г. В докладной записке на имя военного министра начальник Главного штаба указал на ненормальность положения, при котором выпускники офицерских курсов обязаны были прослужить на Востоке четыре с половиной года, прежде чем получали право на поступление в НАГШ. Это требование выглядело особенно нелепо в связи с тем, что все остальные выпускники академий обязаны были прослужить в строю по одному году за каждый год обучения и у них не было обязанности служить на Востоке. Создавшееся положение привело к тому результату, что во всей русской армии в то время имелся лишь один офицер Генерального штаба, профессионально подготовленный по восточным языкам, — капитан Калнин.

Генерал-адъютант Н. Н. Обручев предлагал решить проблему подготовки офицеров Генерального штаба со знанием восточных языков по двум направлениям: первое — допустить к приему на офицерские курсы восточных языков офицеров Генерального штаба до капитана включительно через два года после выпуска из академии^[223]; второе — разрешить бывшим слушателям офицерских курсов восточных языков поступать в академию Генерального штаба по прошествию двух лет со времени окончания курса, чтобы они дослужили обязательный срок в Азии по выпуску из академии. Со вторым вариантом военный министр полностью согласился.

Новый порядок поступления в НАГШ для офицеров-выпускников офицерских курсов восточных языков был введен в действие с 22 мая 1892 г. В этом году поступил в академию состоящий в распоряжении командующего войсками Кавказского военного округа штабс-капитан И. С. Кашуба (вып. 1890 г.)^[224]. За ним последовали состоявший в распоряжении военного губернатора Сыр-Дарьинской области поручик Д. М. Левшин (вып. 1892 г.)^[225], а также состоявший в распоряжении военного губернатора Самаркандской области поручик П. А. Рейхель (вып. 1894 г.)^[226]. Тем не менее следует отметить, что открывшаяся в 1892 г. возможность к поступлению в НАГШ не оказалась востребована у выпускников офицерских курсов восточных языков. Это наглядно видно на примере офицеров-восточников, проходивших службу в Туркестане. Из шести офицеров выпусков по 1892 г. включительно, удовлетворявших условиям поступления в академию, желание получить академическое образование высказал только один офицер (поручик Д. М. Левшин)^[227]. Бσльшая часть офицеров, поступивших на офицерские курсы восточных языков, оставляла строевую службу с желанием поступить на военно-агентурную и административную службу на Востоке. Получение дополнительного образования в НАГШ означало автоматическое возвращение в строй, с которым офицеры ранее простились вполне осознанно и возвращаться в который уже не желали. В этом можно найти объяснение низкого интереса у офицеров-восточников к академии Генерального штаба.

В конце 1890-х гг. офицерские курсы восточных языков продолжали пользоваться популярностью у офицеров, но поступить на курсы было крайне сложно из-за малого числа вакансий и довольно сложного предварительного отбора кандидатов. На протяжении всей истории курсов наблюдались попытки офицеров быть зачисленными на курсы хотя бы в качестве сверхштатных слушателей. Однако руководство Главного штаба в этом вопросе строго придерживалось законодательства (ст. 9 «Положения о курсах»), которое запрещало прием сверхштатных слушателей. При управлении Военным министерством генерал-адъютантом А. Н. Куропаткиным ввиду малого числа офицеров на среднем курсе (в 1900 г. числилось три вместо положенных пяти) было разрешено принять на младший курс двух сверхштатных слушателей, которых разрешалось зачислить в штатные слушатели среднего курса после сдачи переводных экзаменов^[228].

Одной из наиболее известных попыток попасть на курс в обход существовавших правил стало обращение поручика А. И. Термена (брата уже обучавшегося на курсе поручика Р. И. Термена) к министру народного просвещения графу И. Д. Делянову с просьбой оказать содействие. Просьбу он мотивировал тем, что два раза поступал на курс, оба раза выдержал экзамен, но зачислен на курс не был. Когда военному министру П. С. Ванновскому доложили о просьбе графа Делянова помочь поручику, который «страстно желает изучить восточные языки, чтобы посвятить себя службе в Азии», то последовал категорический отказ. В резолюции на документе военный министр указал, что «нельзя и нет надобности делать отступлений» и что офицеру предосудительно «обращаться не к начальству своему, а к министру народного просвещения»^[229]. На документе также имеется и пометка помощника начальника Главного штаба генерал-лейтенанта Ф. К. Величко «вытребовать его (поручика Термена. — М. Б.) в Главный штаб, где я сам объясню п[оручику] Термену неправильность его шага». На следующий год поручик Термен все же поступил на курсы, но на общих основаниях.

Одно исключение из строгих правил приема все же было сделано. В апреле 1901 г. военный министр А. Н. Куропаткин представил императору Николаю II справку о русских офицерах-добровольцах, принимавших участие в англо-бурской войне. В документе упоминалось о подпоручике Августусе, «весьма предприимчивом и храбром», у которого была заветная мечта поступить на офицерский курс восточных языков. Однако этому мешала одна техническая деталь — Августус получил образование не в военном, а в юнкерском училище, что, согласно Положению о курсах, делало поступление невозможным. Узнав о желании офицера, император лично распорядился принять его на офицерский курс восточных языков. В резолюции на докладной записке на Высочайшее имя Куропаткин указал: «Государь высказал пожелание, что Августуса надо принять на курс восточных языков. Прошу исполнить это в исключение из правил теперь же»^[230].

В 1890 г. на офицерский курс восточных языков поступили: штабс-капитан Дандевиль, поручики Баумгартен, Войно-Оранский, Дельфин и Гриневский. Окончили курс штабс-капитан Гутор, поручики Давлетшин, Юрьев и Кашуба.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

138

Деятельность курсов нашла освещение в ряде исторических работ и исследований: Певцов М. Г. Офицерские курсы восточных языков при Азиатском департаменте Министерства иностранных дел и их воспитанники. (Краткий очерк) // Воен. сб. 1902. № 10. С. 185–199; М[алинов]ский Н. Н. К 25-летию офицерских курсов восточных языков при Азиатском департаменте Министерства иностранных дел // Русский инвалид. 1908. № 192; Терлецкий Н. К 25-летию курса восточных языков (19 ноября 1908 г.) // Русский инвалид. 1908. № 253; Мариамбей П. 25-летие офицерских курсов восточных языков // Русский инвалид. 1908. № 262; Снесарев А. Е. 25-летие офицерских курсов восточных языков // Голос правды. 1908. № 950; Рыженков М. Р. Изучение восточных языков в системе военного ведомства в начале XX в. // Анналы. М., 1996. Вып. 3. С. 80–90; Воевода Е. В. Офицерский курс при учебном отделении восточных языков МИД Российской империи // Военно-исторический журнал. 2010. № 4. С. 21–24; Сумарокова О. Л. Языковая подготовка военных специалистов Российской империи для службы в Туркестанском крае в конце XIX — начале XX в. // Вестник КРСУ. 2015. Т. 15. № 6. С. 113–116.

139

АВПРИ. Ф. 153. Оп. 668. Д. 97. Л. 6.

140

Гамазов Матвей Авелевич (1812–1893) — тайный советник, ориенталист и переводчик, управляющий учебным отделением Азиатского департамента МИД (1872–1893).

141

Иванов Иван Александрович (1835–1908) — тайный советник, выпускник учебного отделения восточных языков (1860), управляющий отделением (1894–1905).

142

Жуковский Валентин Алексеевич (1858–1918) — выдающийся русский востоковед, член-корреспондент Российской академии наук, заведующий учебным отделением МИД.

143

Нофаль (Nauphal) Ирений Георгиевич (1835–1902) — действительный статский советник, востоковед, исследователь мусульманского права. Родился в Дамаске, происходил из известной арабско-христианской фамилии, востоковедное образование получил в Великобритании и Франции. С 1863 г. состоял штатным преподавателем учебного отделения восточных языков Азиатского департамента МИД.

144

Абединов Мирза Казем-Бек (1855–1912) — статский советник, перс по происхождению, с 1867 г. преподаватель языка фарси на учебном отделении восточных языков Азиатского департамента МИД.

145

Александр Фардис Эфенди — бывший турецкий подданный греческого происхождения, с 1876 г. преподаватель турецкого языка на учебном отделении восточных языков Азиатского департамента МИД.

146

Чиркин С. В. Двадцать лет службы на Востоке. Записки царского дипломата / С. В. Чиркин. М.: Рус. путь, 2006 (Ульяновск: Ульяновский Дом печати). С. 12.

147

Там же. С. 13.

148

Здание сохранилось до наших дней, и его фотография приводится в настоящем издании.

149

Л.-гв. Егерского полка штабс-капитан Соколовский и поручик граф Толстой и Л.-гв. Московского полка прапорщик Гольцгауэр.

150

См: АВПРИ. Ф. 153. Оп. 663. Д. 200 (1879–1885). Л. 3. Письмо тайного советника М. А. Гамазова генерал-майору А. А. Бильдерлингу, 15 сентября 1881 г.

151

Там же.

152

Чиркин С. В. Двадцать лет службы на Востоке. Записки царского дипломата / С. В. Чиркин. М.: Рус. путь, 2006 (Ульяновск: Ульяновский Дом печати). С. 10.

153

Уже в апреле 1885 г. после введения в действие Положения о курсе восточных языков Военное министерство приступило к регулярной выплате содержания преподавателям восточных языков (по 1200 руб. в год каждому) и 1000 руб. на приобретение офицерам словарей, учебников, карт и других пособий. В 1891 г. по ходатайству военного министра были удостоены орденов профессор международного права М. И. Муромцов (орден Св. Станислава 2-й ст.) и преподаватель татарского языка Г. Баязитов (орден Св. Станислава 3-й ст.). В 1892 г. по ходатайству военного министра «ввиду заслуг по офицерским курсам» состоялось награждение И. Г. Нофаля орденом Св. Станислава 1-й ст., М. К. Абединова — чином действительного статского советника, А. Фардиса — орденом Св. Станислава 2-й ст. Периодически преподавателям выплачивались «экстраординарные суммы» в качестве разового вознаграждения.

154

Известно, что генерал-майор А. А. Бильдерлинг пользовался расположением Великого князя Николая Николаевича (старшего).

155

АВПРИ. Ф. 153. Оп. 663. Д. 200 (1879–1885). Л. 6. Отношение военного министра на имя министра иностранных дел, 2 октября 1881 г.

156

РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48 (1881 г.). Л. 5. Отношение управляющего МИД к военному министру, 9 октября 1881 г.

157

Справка: Обучающиеся в академии офицеры пользуются усиленным окладом жалованья, сохраняют получаемые ими в полку столовые и, сверх того, получают ежегодно при переводе (из класса в класс. — М. Б.) в виде пособия от 100 до 150 руб. — Прим. док.

158

РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48 (1881 г.). Л. 7–8. Докладная записка начальника Главного штаба на имя военного министра, 28 октября 1881 г.

159

РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48 (1881 г.). Л. 21. Доклад по Главному штабу на Высочайшее имя, 21 ноября 1881 г.

160

В работе М. Г. Певцова «Офицерские курсы восточных языков» (С. 187) дата Высочайшего соизволения указывается другая — 21 ноября 1881 г. Здесь вкралась неточность; документ всего лишь датирован этой датой, но решение по нему состоялось 24 ноября, о чем свидетельствует запись на документе, сделанная рукой военного министра П. С. Ванновского.

161

РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48 (1881 г.). Л. 26 об. Докладная записка управляющего делами ВУК Главного штаба, 5 декабря 1881 г.

162

Певцов М. Г. Офицерские курсы восточных языков при Азиатском департаменте Министерства иностранных дел и их воспитанники. (Краткий очерк) // Воен. сб. 1902. № 10. С. 186–187. В эту цифру не входят трое офицеров, ранее отобранных для учебы на курсах.

163

См.: РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 28. [Список офицеров, изъявивших желание поступить на офицерские курсы восточных языков].

164

Там же. Л. 29. [О финансировании офицерских курсов восточных языков при учебном отделении Азиатского департамента Министерства иностранных дел].

165

Там же. Л. 31–35 об.

166

Там же. Л. 31.

167

Глазомерная съемка — упрощенная топографическая съемка, проводимая с помощью легкого планшета, компаса (буссоли) и визирной линейки для получения приближенного плана маршрута или участка местности.

168

РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 37. Письмо управляющего учебным отделением Азиатского департамента в Главный штаб, 25 июля 1883 г.

169

Там же. Л. 38–39 об. Докладная записка по Главному штабу, 29 июля 1883 г.

170

Там же. Л. 44–45. Доклад по Главному штабу, 27 августа 1883 г.

171

Там же. Л. 73–82. Списки офицеров войск Гвардии и Петербургского военного округа, частей 1-го армейского корпуса, изъявивших желание поступить на курс восточных языков.

172

Там же. Л. 85–87 об. Докладная записка по Главному штабу, 7 ноября 1883 г.

173

РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 102–102 об. [Письмо управляющего учебным отделением управляющему делами ВУК Главного штаба].

174

Там же. Л. 115–115 об. [Письмо управляющего учебным отделением управляющему делами ВУК Главного штаба].

175

Там же. Л. 116–117. Письмо начальника НАГШ к начальнику Главного штаба, 27 января 1884 г.

176

Оллендорф (Ollendorf) Генрих-Готфрид (1803–1865) — немецкий лингвист, изобретатель популярного метода изучения новых языков.

177

Установить, о каком учебном пособии идет речь, нам не удалось.

178

Имеется в виду издание: Военный переводчик с русского языка на турецкий, болгарский и румынский. СПб.: Воен. — учен. ком. Гл. штаба, 1877. 363, IV с.

179

РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 140–141. Письмо управляющего учебным отделением Азиатского департамента МИД управляющему делами ВУК Главного штаба, 24 мая 1884 г.

180

Там же. Л. 133. Учебное отделение восточных языков, 1884 г. [Экзаменационная ведомость].

181

На экзамене отсутствовал поручик Фидровский, страдавший чахоткой и выехавший в Крым на лечение.

182

РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 274. Рапорт управляющего делами ВУК начальнику Главного штаба, 28 мая 1884 г.

183

Там же. Л. 149–152 об. Отношение начальника Главного штаба к командующим Кавказским и Туркестанским военными округами.

184

РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 171 об. — 172. Письмо командующего войсками Кавказского военного округа к начальнику Главного штаба, 5 августа 1884 г.

185

РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 200–205 об. Оригинал проекта «Положений» с заключениями военного министра.

186

Там же. Л. 226–226 об. Письмо министра иностранных дел на имя военного министра, 26 ноября 1884 г.

187

Там же. Л. 234–234 об. Выписка из «Журнала Военного Совета», 24 января 1885 г.

188

См.: Приказы по военному ведомству, 2 мая 1885 г., № 96. Приказы по военному ведомству. 1885. № 1–154. СПб., [1885]. С. 353–360. В тексте приказа кроме самого положения имеются еще и программы вступительных экзаменов по русскому и французскому языкам, географии и военной топографии. Текст положения о курсе восточных языков публикуется в Прил. № 12 настоящего издания.

189

РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 251–252 об. Мнение Государственного Совета.

190

АВПРИ. Ф. 153. Оп. 663. Д. 200. Л. 35.

191

Певцов М. Г. Офицерские курсы восточных языков при Азиатском департаменте Министерства иностранных дел и их воспитанники (краткий очерк) // Воен. сб. 1902. № 10. С. 188.

192

Мартенс Федор Федорович (1845–1909) — российский юрист-международник, дипломат, член Совета Министерства иностранных дел России (с 1881 г.). Автор фундаментального труда: Современное международное право цивилизованных народов / [Соч.] Ф. Мартенса, проф. СПб. ун-та и члена Ин-та междунар. права: Т. 1–2. СПб.: Тип. М-ва пут. сообщ. (А. Бенке), 1882–1883. 417; 563 с.

193

РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48. Л. 273. Отношение управляющего делами ВУК Главного штаба на имя начальника Главного штаба, 25 мая 1885 г.

194

Курс мусульманского права, читанный в 1884/85 г. в учебном отделении восточных языков при Азиатском департаменте профессором И. Нофалем: Пер. с фр. Вып. 1. О собственности. СПб.: Воен. — учен. ком. Гл. штаба, 1886.

195

Список выпускников офицерских курсов восточных языков при Азиатском департаменте МИД приводится в Прил. № 1 настоящего издания.

196

Вакуфная комиссия — временный административный орган в Ферганской области, в ведении которого находились вопросы, связанные с определением вакуфных прав на землю, обеспечением вакуфного права и учет вакуфной собственности.

197

Поземельно-податная комиссия — административный орган в областях и уездах Туркестанского края, в ведении которого находился учет земельной собственности, опись и съемка земель, определение прав собственности на землю, оценка земель и обложение их налогом.

198

О каких неприятностях идет речь, остается неясным.

199

Смирнов К. Н. «Интеллидженс» Кавказского фронта. С. 215–216. Смирнов оставил замечательные записки о службе в штабе Кавказского военного округа и Кавказского фронта — «“Интеллидженс” Кавказского фронта в период 1878–1918 годов», в которых содержится немало ценных сведений о выпускниках офицерских курсов восточных языков при Азиатском департаменте МИД. Полный текст записок Смирнова впервые был опубликован Н. К. Тер-Огановым в работе: Из истории разведки штаба Кавказского военного округа в Турции и Иране (1870–1918 гг.). Saarbrόcken, LAP LAMBERT Academic Publishing, 2015. С. 162–262.

200

АВПРИ. Ф. 153. Оп. 668. Д. 208. Л. 11. Отношение управляющего делами ВУК Главного штаба управляющему учебным отделением Азиатского департамента МИД, 23 февраля 1890 г.

201

РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29, ч. 2 (1888 г.). Л. 195. Докладная записка по Главному штабу, май 1888 г.

202

Русский инвалид. 1902. № 25.

203

РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 48 (1888 г.). Л. 3–3 об. Доклад по Главному штабу, 4 мая 1888 г.

204

РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29, ч. 2 (1888 г.). Л. 153 об. — 154. Докладная записка начальника Главного штаба военному министру, 20 ноября 1888 г.

205

Гатаулла Баязитов (1846–1911) — религиозный и общественный деятель, многолетний лидер мусульманской общины Санкт-Петербурга, преподаватель тюркских наречий и мусульманского права в учебном отделении восточных языков Азиатского департамента МИД.

206

См.: РГВИА. Ф. 401. Оп. 5. Д. 28, ч. 1 (1893 г.). Л. 20; Там же. ч. 2 (1894 г.). Л. 54.

207

РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29 (1889 г.). Л. 28. Учебное отделение восточных языков. [Экзаменационная ведомость, 8 мая 1889 г.]

208

Чагатайский язык — средневековый среднеазиатско-тюркский письменно-литературный язык.

209

РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29, ч. 2 (1888 г.). Л. 196–196 об. Докладная записка по Главному штабу, май 1888 г.

210

См.: РГАДА. Ф. 1385. Оп. 1. Ед. хр. 466. Л. 184–193.

211

Остался неопубликованным.

212

РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29, ч. 2 (1888 г.). Л. 162. Отзыв преподавателя персидского языка М. К. Абединова на работу поручика Геппенера, 24 ноября 1888 г.

213

РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29, ч. 2 (1888 г.). Л. 57–57 об. Служебная записка управляющего учебным отделением Азиатского департамента МИД, [1888 г.].

214

Там же. Л. 197. Докладная записка по Главному штабу, май 1888 г.

215

Внешний вид знака приводится в настоящем издании.

216

РГВИА. Ф. 401. Оп. 4. Д. 29 (1889 г.). Л. 42–42 об. Доклад начальника Главного штаба, 11 мая 1889 г.

217

Там же. Л. 45 об. — 46. Докладная записка по Главному штабу, 21 мая 1889 г.

218

Там же. Л. 85. Доклад по Главному штабу, 26 мая 1889 г.

219

Там же. Л. 294–294 об. Письмо поручика Иессена управляющему делами ВУК Главного штаба, г. Тегеран, 12 октября 1889 г. В период стажировки офицеры регулярно писали письма генерал-лейтенанту Ф. А. Фельдману, в которых сообщали о ходе изучения восточных языков и ознакомления с особенностями страны пребывания.

220

Там же. Л. 297. Письмо поручика Ломакина управляющему делами ВУК Главного штаба, г. Мешхед, 27 октября 1889 г.

221

Там же. Л. 44. Докладная записка по Главному штабу [май 1889 г.].

222

Там же. Л. 44 об.

223

Это предполагало изменение общего требования для офицеров, поступающих в академии, иметь чин до штабс-капитана, а также сокращение срока обязательной воинской службы за время, проведенное в академии, с трех лет до двух. Подобные меры требовали больших законодательных инициатив, поэтому в документе напротив этого предложения военный министр поставил пометку — «Не согласен сократить установленный срок».

224

РГВИА. Ф. 401. Оп. 5. Д. 28а (1892 г.). Л. 102–102 об. Отношение штаба Кавказского военного округа в Главный штаб, 23 августа 1892 г.

225

Там же. Д. 28, ч. 1 (1893 г.). Л. 16. Отношение начальника канцелярии Туркестанского генерал-губернатора на имя управляющего делами ВУК Главного штаба, 16 апреля 1893 г. Левшин был зачислен в НАГШ в октябре 1894 г. См.: Приказы по Туркестанскому краю, 30 декабря 1894 г., № 192 // Туркестанские ведомости. 1895. № 1.

226

См.: Приказы по Туркестанскому краю, 22 ноября 1896 г., № 159 // Туркестанские ведомости. 1896. № 90.

227

РГВИА. Ф. 401. Оп. 5. Д. 28, ч. 1 (1893 г.). Л. 16. Письмо управляющего канцелярией Туркестанского генерал-губернатора управляющему делами ВУК Главного штаба, 16 апреля 1893 г.

228

РГВИА. Ф. 401. Оп. 5. Д. 308 (1901 г.). Л. 70 об. Доклад по Главному штабу, 12 мая 1901 г.

229

РГВИА. Ф. 401. Оп. 5. Д. 28, ч. 1 (1893 г.). Л. 28. Доклад по Главному штабу, 30 сентября 1893 г.

230

Там же. Д. 308 (1901 г.). Л. 41. Справка о русских офицерах-добровольцах, принимавших участие в англо-бурской войне.