Зверж

Лёня Герзон, 2016

Сказочная повесть для детей и всей семьи о том, как людишки из города Цветограда решили Вегетарианский вопрос.

Глава седьмая с половиной. Для чего нужна красота

Бабаяга давно уже мучилась над неразрешимой проблемой. Вот все людишки — обычные и нормальные. А она красивая. Какая-то не такая, как все. Ну и что ей прикажете с этой красотой делать? Ничего не делать нельзя — малянцы глазеют, любуются, восхищаются. Малянки, соответственно, ненавидят. За что? В чем она виновата? Почему ненавидят ее, а не этих восхищающихся малянцев?

Вот у писателя есть писательский талант. Он пишет. У актера — актерский. Он играет. А у бесталанного нет никакого таланта — он живет себе и радуется жизни. А ей что делать? В манекенщицы и то не берут — говорят, слишком красивая. Манекенщица должна одежду рекламировать, а не привлекать внимание к своей особе. Да и не хочет она вовсе манекенщицей быть!

А Барвинка — вот ведь же — сама за своей красотой в жизни не следит, одевается черт те как, и малянцы ей безразличны — но красоток она просто на дух не выносит! И хотя Барвинка ненавидела красоток, но ей вдруг пришла в голову счастливая мысль:

— Ты не знаешь, зачем нужна красота? — сказала она. — Да с твоей красотой можно горы свернуть!

— Какие еще горы? — не поняла иностранка.

— Такие! Можно от малянцев всего, чего хочешь, добиться.

— Но мне противно добиваться от малянцев нечетсным путем, — возразила Бабаяга.

Барвинка недоуменно глянула на нее:

— Где же тут нечестный путь?

— Действительно, что тут нечестного? — спросила Бабаягу Кнопочка.

Иностранка на минуту задумалась.

— Вы так думаете? — сказала она наконец. — Но если я с помойщю своей красоты попрошу у кого-нибудь из малянцев деньги, и он их мне даст. А потом не буду возвращать назад — ведь я крайсивая.

— Нет, вот это уже аморально! — воскликнула Барвинка. — И как только этим красавицам-раскрасавицам такие мысли в голову приходят?! Это просто отвратительно! Ты хоть знаешь, как это называется? — спросила она Бабаягу.

Иностранка помотала головой. Она не знала.

— Это называется наглое свинство!

— Да нет, я совсем не то имела… — пыталась оправдаться Бабаяга. — Я как раз имела в виду, что это делать очень плохо, и что я такое делать не соглашусь.

Барвинка прошлась по комнате, размышляя. Обернулась к малянкам, и черные глаза ее заблестели.

— Брать от малянцев деньги в долг за свою красоту и потом не отдавать — гадость. Но добиваться от малянца того, что требуется ради общего дела… Ради того, чтобы восторжествовала справедливость… Ради чьего-нибудь спасения! — Она взмахнула руками так, словно пыталась дирижировать оркестром. — Это уже совсем другое дело. Вот для чего красота нужна, — заключила Барвинка.

От этих энергичных разговоров в комнате стало жарко. Кнопочка открыла окна и дверь на веранду.

— Значит, я могу добиваться, чтобы малянцы делали спраедливость? — обрадовалась Бабаяга. — Или чтобы они кого-нибудь спасали? А кого надо спасать?

Барвинка уже всё придумала.

— С такой красоткой-вегетарианкой, как ты, мы всех животных спасем, — сказала она.

— Животных спасем? — переспросила Бабаяга. — Как же мы их будем спасать?

— Красота спасет мир. Так когда-то давно один дизайнер сказал.

— Мир? А разве кто-то хочет воинствовать?

— Воевать, — поправила Кнопочка.

— Уже воюют, — сказала Барвинка.

Бабаяга удивилась. Людишки — существа мирные, у них вообще никогда войны не было. Ни в Цветограде, ни в Солнцеграде, ни в Мерюкряке. Бывает, что дерутся, но так чтобы насмерть?

— Нет ли тут какой-то ошибки? — сказала наконец Бабаяга. — Я не слышала, чтобы кто-то воин… то есть, воевал.

— Воюют всё время. Только не людишки с людишками, а людишки с животными. Охотник Патрон каждый день идет со своим ружьем в лес и устраивает там войну.

— О, если так, то тогда да, конечно. Я очень согласна. Эту войну нужно переставать.

— Прекращать, — поправила Кнопочка.

Кнопочка дула на чай, Барвинка глядела в окно. А Бабаяга стала рассматривать жилище Барвинки. Малянка жила очень скромно, и это Бабаяге понравилось. Мебель — самая обыкновенная, ничего лишнего. Никаких сервантов с сервизами, вазами и кружевными салфеточками, никаких вышитых подушечек на креслах, пошлых тюлевых занавесок, абажуров с бахромой и прочих украшений, которые обычно встречаются в домах малянок. В комнате не было обоев, стены выкрашены простой оранжевой краской. Вместо картин — газетные вырезки в рамках.

«Малянец спас бабочку из-под колес грузовика», — прочла Бабаяга на одной из них. Там была и фотография: грузовик и возле него малянец, который держит обеими руками красивую бабочку-капустницу с лимонными крыльями.

— Какой героизм! — прошептала иностранка.

На оранжевых стенах красовались темно-синие лозунги.

— ВИДЕТЬ НЕСПРАЕДЛИВОСТЬ И МОЛЧАТЬ — ЗНАЧИТ САМОЙ УЧАСТОВАТЬ В НЕЙ, — прочла Бабаяга вслух.

— А правда, — сказала она. — Все видели, как неспраедливо людишки делают с животными.

— Поступают, — поправила Кнопочка.

— Да-да, поступают. Все видели и молчали. Значит, все участовали. Только одна Барвинка не замолчала.

Барвинка с ненавистью взглянула на иностранку. «Чего она меня тут расхваливает? — подумала она. — Пять минут как познакомились, уже льстить начала».

— Это тоже правильно, — сказала Бабаяга. — БОЛЬШУЮ НЕСПРАЕДЛИВОСТЬ ВСЕГДА ПОРОЖДАЕТ МАЛЕНЬКАЯ. Я очень согласная.

Иностранка любила читать надписи — так и язык учится скорее.

— ЧЕЛОВЕК — ПРОДУКТ СВОЕГО ЗНАНИЯ, — прочла она.

— Это откуда? — поинтересовалась Кнопочка.

— Не помню, — отмахнулась Барвинка. — Кажется, Герадокл придумал. Садитесь!

Малянки расселись в алюминиевые кресла вокруг небольшого овального столика. Его круглая крышка была сделана из стекла. Сквозь это стекло были видны маленькие Барвинкины ноги в грязных джинсах, скрещенные ножки Кнопочки в мокрых чулках и белые ноги Бабаяги, на которых ничего не было надето. В Мерюкряке тепло, и Бабаяга не привыкла ходить в чулках или колготках, а брюки там малянки вообще не носят. В комнате было тихо, если не считать довольного ворчания котов, доносившегося снаружи — они объедались сметаной. Кнопочка с наслаждением втягивала ртом горячий, почти обжигающий чай. Барвинка в задумчивости жевала печенье. Бабаяга смотрела на далекий оранжевый фонарь за окном.

— Надо распределить роли, — нарушила молчание Кнопочка. — Во-первых, нам нужна профессиональная реклама. А это могут сделать только Пёрышкин с Мальбертом.

— Почему? — не поняла Барвинка.

— Потому что они профессионалы. Пёрышкин напишет вегетарианские стихи, а Мальберт нарисует плакаты.

— Правильно!

— Только вот как их убедить? Они такие циничные. Им что убивать животных, что не убивать — абсолютно всё равно. Вегетарианство и мясоедство для них просто разные философии. А на животных им наплевать.

— Она, — сказала Барвинка, показав на Бабаягу куском печенья.

— Что она? — не поняла Кнопочка.

У Барвинки был полон рот печенья, и она помотала головой: дескать, дайте прожевать. Наконец сказала:

— Она это сделает.

— Я? — удивилась иностранка. — Честное слово… я рисовать не очень умею. А стихи… ваш язык мой не родной. Лучше кто-то местный пускай.

— Сама стихи писать не будешь и плакаты рисовать. Поможешь наладить с ними контакт.

— С плакатами?

— С художником и поэтом.

— Но я не умею ладить контакты. Я не обладаю такой спосонбостью.

— Обладаешь.

— Но как?