Мёд

Ляна Вечер

Я задираю ему футболку и вздрагиваю: – У тебя швы разошлись. В больницу надо. – Нельзя в больницу, девочка, – мужчина дышит часто. – В меня стреляли и, вполне возможно, ищут. – Ты что-то натворил, да? – мне становится ещё страшнее. – Я не знаю. Я ничего о себе не помню. – Оу… Даже как тебя зовут не знаешь? – Ничего. Совсем, – проводит языком по бледным губам и закрывает глаза. Я дура, каких поискать – пустила домой незнакомого мужика с дыркой от пули в боку. Не могла бросить его умирать… Но это навсегда изменило мою жизнь. Он не человек – зверь. И о его прошлом лучше не знать.

Глава 6

Поворачиваю ключ в замочной скважине и кошусь на мужчину — на ступеньки присел. Вроде вламываться в квартиру ко мне он не собирается.

Да о чём я, боже?.. Бедняга не в том состоянии.

Захожу домой, достаю из рюкзака перекись, бинты, и у меня в кармане вибрирует телефон. Диспетчер такси — «Дико извиняюсь за накладку…». Ага, да-да. Это накладка едва не обошлась мне слишком дорого — никаких извинений не хватит. И ещё неизвестно, чем всё закончится…

Девушка оправдывается — водитель подъезжал, но внезапно, не объясняя причины, отказался от заказа и свалил в закат. Все в шоке и бла-бла. Мне неинтересно и другую машину уже не надо. Прощаюсь с диспетчером, но убрать телефон в карман не успеваю — Фёдя перезванивает.

— Слава богу! — выдаю в трубку вместо приветствия. — Что там у тебя?

— Родила, — с облегчением сообщает конюх. — Всё нормально.

Убила бы…

— Ну вот видишь, — улыбаюсь, — а ты кипиш устроил.

— Извини, Дин, я переволновался.

— Ладно, давай тогда, — смотрю в глазок — раненый на месте. — Я спать.

Выхожу в подъезд, а человек-гора лежит на ступеньках. Рядом валяются его бейсболка и спортивная сумка — она у него через плечо была перекинута…

— Эй? — я подхожу к нему. — Ты как?

Я перехожу на «ты» — ситуация не располагает к расшаркиваниям, да и выглядит мужчина лет на двадцать пять. Не тот возраст, чтобы я ему выкала.

— Нормально. Слабость только, — выдыхает шкаф и проводит языком по пересохшим губам.

У бедняги на лбу проступает испарина. Он ещё бледнее, чем пять минут назад. Скорую нужна, однозначно. Я достаю телефон из кармана — собираюсь набрать номер службы спасения.

— Не звони, — хрипит. — Принесла, что собиралась?

— Ой, да! — опомнившись, убираю смартфон обратно. — Вот, возьми, — сую ему в руку бинт и бутылочку с перекисью.

Он возится лёжа, голову не поднимает. Не может даже футболку задрать, чтобы обработать рану. Пытается, но ни фига не получается.

— Чёрт… — мужчина психует, пластиковый бутылёк скачет по ступенькам.

Ловлю перекись и, вздохнув, тянусь к окровавленной футболке раненого.

— Я посмотрю? — держусь за край майки, готовая поднять её.

— Не страшно?

— Нет.

Ох ты ж! У него под рёбрами швы, и они разошлись. Наверное, когда Костю месил…

— Крови боишься? — шкаф отрывает голову от ступеньки и смотрит на меня. — Дай, я сам, — пытается забрать бинт.

— Не в этом дело, — я не отдаю. — У тебя швы разошлись. В больницу надо.

— Нельзя мне в больницу, девочка, — дышит часто.

— Ты что-то натворил, да? — мне становится не по себе.

— Нет. То есть я не знаю, — закрывает глаза. — Я ничего не помню. Память потерял.

— Оу… — только и могу выдать. — Тогда почему в больницу не хочешь?

— В меня стреляли и, вполне возможно, ищут.

— Те, кто стрелял?

— Они самые. Врачи маякнут ментам, менты начнут устанавливать мою личность. Хрен знает, чем это закончится.

— Ты не знаешь, кто ты? — у меня брови вверх ползут.

— Не знаю. Не помню.

Всё это звучит как выдумка. Врёт? Не похоже.

— Стоп, — я растерянно моргаю. — Но ведь кто-то тебя зашил.

— Ветеринарша штопала, — шкаф открывает глаза. — Она не любопытная.

Точно!

— Подожди минутку.

Я встаю со ступеньки, спускаюсь на площадку и пытаюсь дозвониться нашему ветврачу. Возьми трубку, возьми — прошу мысленно, слушая длинные гудки.

— Алло, — сонно отвечает доктор.

— Здравствуйте, это Диана из «Кони-пони». Простите, что беспокою в такой час, но ситуация… — я кошусь на раненого, — экстренная.

— Что случилось?

— Я собаку подобрала, и у неё бок распорот. Надо зашить, — вру, лишь бы ветеринарша не отказала. Собака — это по её части.

— М-м-м… — врач думает, решает, а у меня сердце почти не бьётся. — Хорошо, привози.

Угу, уже несу. На ручках!

— Не получится привезти. Очень крупный пёс.

— Хоспади-и-а-а-м, — врач зевает. — До утра не подождёт?

— Точно не подождёт.

— Ладно, кидай адрес. Приеду.

Есть!

Я сбрасываю звонок, быстро отправляю ей смс и возвращаюсь к бедняге с дыркой в боку.

— Пёс, говоришь, крупный? — на красивых мужских губах появляется слабая улыбка.

— Эм-м-м… — я смущённо отвожу глаза. — Ты правда немаленький, — бурчу. — Везде…

Ой, я что, это вслух сказала?! Капец! Стою красная, как помидорина.

— Не смеши. Ржать больно, — улыбается мужчина.

— Так, всё! Надо в квартиру зайти. Встать можешь?

Через пару минут мучений становиться ясно — не может. А я не дотащу. Упадём вместе и погибнем — он от кровопотери, я — от многочисленных переломов.

Амнезийному гостю приходится едва ли не ползком добираться до квартиры. Он оставляет за собой яркие алые следы на полу и стенах. Ну хоть так…

Я подбираю его бейсболку, сумку и захожу домой. В крови всё — подъезд, прихожая, я и раненый, конечно. Выглядит жутенько.

— Теперь надо ползти вон туда, — наклоняюсь к нему, показываю, где зал. — На диван.

Шкаф поднимается и на полусогнутых идёт, куда я его отправила. Он снова держится за стену. Ох, блин! Теперь и обои в кровищи.

Наверное, я действительно дура, каких поискать — пустила в дом незнакомого мужика с дыркой от пули в бочине и переживаю, что он запачкал обои. Стою с приоткрытым ртом, смотрю на картину в красных тонах. Мама меня прибьёт…

Оживаю — раненый лежит на диване, и хорошо, что диван кожаный — отмою. Хватаю рюкзак и иду к нему оказывать первую помощь. До ветеринарши надо что-то сделать с кровотечением. Хотя бы минимально.

Раскладываю на журнальном столике медикаменты, отрываю кусок бинта, смачиваю перекисью и сажусь на краешек дивана.

— Будет больно, — предупреждаю гостя, и он кивает.

Поднимаю его футболку — кровь сочится из раны. Нужны ещё бинты…

Через двадцать минут напряжённой борьбы я побеждаю. Рану утянула пальцами, наложила повязку и зафиксировала пластырем практически наглухо. Если не шевелиться, то до прихода врача должно хватить.

Мужчина вытерпел всё молча. На то он и мужчина, наверное. Я однажды Костику занозу из пальца выковыривала, вот там воплей было! Тогда я чувствовала себя виноватой, а сейчас смешно даже.

Вся в своих мыслях беру влажные салфетки, чтобы стереть кровь с живота гостя, и…

Вот это пресс!

Прикусив губу, вожу влажной тряпочкой по смуглой коже. Так и хочется дотронуться пальцами до рельефного живота, по кубикам этим — ниже, по дорожке из тёмных жёстких волос, которая ныряет под массивную пряжку ремня на его джинсах.

Меня обдаёт жаром, а между ног сводит от сладкого похотливого спазма. Я краснею и поднимаю глаза. Мы встречаемся с гостем взглядами.

Мать моя!

Да у него цвет глаз, как… у нашего мишки — медовый. Точь-в-точь! Радужка кажется прозрачной, в ней застыл рисунок — прожилки слегка напоминают очертания сот. Если бы я не была уверена, что у меня в гостиной на диване лежит человек, я бы подумала, что смотрю в глаза медведю, который сейчас мирно спит на ферме в клетке.

— Аптеку ограбила? — раненый кивает на мой рюкзак.

— Нет, я… Это для медведя. К нам на работу привезли раненого мишку, и я купила. Вот… — рассказываю зачем-то.

— Любишь животных? — моя рука оказывается в нежном плену горячей мужской лапы.

Я смотрю на свою пятерню — на фоне крупных пальцев и широкой ладони. Мы с гостем безобидно держимся за руки, но в этом прикосновении столько интимной чувственности, что кончить можно.

И я почти это делаю…

— Мне при-прибрать та-там надо! — и я вскакивают с дивана, несусь в ванную.

Врубаю воду, подставляю под хлещущую струю ведро, кидаю в него тряпку и лью средство для мытья пола — полбутылки. Руки трясутся, внизу живота сладко ноет и пульсирует. Отжимаю тряпку — с моими трусиками сейчас можно смело поступать так же.

Да что же это такое?!

Прижимаю ладонь ко лбу и ловлю отражение в зеркале. Я не узнаю себя. Взгляд бешено-похотливый, губы припухли — искусала их чуть не до крови — и щёки горят румянцем.

Нимфоманка после бани!

Я поправляю сползшую с плеча футболку, собираю волосы в хвостик и ловлю себя на мысли, что ощущение внутреннего «Я» тоже изменилось. Словно кто-то тумблер переключил: щёлк, и вместо приличной — я бы даже сказала скучной — Дины очнулась совершенно незнакомая мне личность.

***

— Ну, здравствуй, мишка, — на пороге комнаты стоит ветеринарша, которая штопала меня в ипостаси медведя. — Или мне называть тебя пёсиком? — улыбается ехидно.

Не соврал Иваныч — врачиха шарит. Узнала меня.

— Привет, — улыбаюсь слабо. — Рад встрече.

— Ещё бы не рад! — хмыкает, ставит на журнальный столик сумку. — У тебя проблемы, медвежонок.

Отрываю голову от подушки и вытягиваю шею — высматриваю булочку в коридоре. В поле зрения её нет.

— Не так громко, доктор.

— Не надо стесняться, — она язвит, вынимая из сумки медицинские штуки. — Дина отмывает подъезд от крови. Мы наедине, — играет бровями. — Надо же так меня развести — пёсик у неё тут! — смеётся.

— Наверное, девочка подумала, что ты не поедешь к человеку.

— Зря. Но сейчас не об этом, — она задумчиво подбирает губы. — Тётя врач забыла дома упаковку с анестетиком. Будет больно.

— Да пофиг, — выдыхаю.

Я сегодня не первый раз слышу эту фразу, но к боли отношусь холодно. Потерплю.

— Значит, к Дианке яйца катишь, да? — ветеринарша готовит рану. — Ой, смотри-и-и! — грозит пальцем. — Обидишь девку — я тебя найду и кастрирую.

Огрызнуться я не успеваю — реально больно! Стиснув зубы, терплю, пока меня штопают. Вот сучка, а!

— Мать твою… — не выдерживаю.

— Дина — она как тётка её, Марина, — докторша болтает и шьёт. — Марина Николаевна, пардон, хозяйка фермы, куда тебя привезли. Короче, тётя и племянница — одного поля ягодки. Подбирают живность всякую, выхаживают.

— Я не всякая живность, — рычу.

— Это да. Ты редкий экземпляр — вас в мире всего несколько сотен осталось. Вымираете.

— А ты кастрировать меня хочешь, — цежу сквозь зубы.

— Это крайняя мера, — врач улыбается, обрезая нитки. — Хоспади, тут дел было на пять минут, а крови потерял… Ничего, восстановишься. Таблеток тебе выпишу. Вкусненьких, — подмигивает.

— Спасибо, — благодарю на выдохе. — Что я должен за работу?

— Сочтёмся, медвежонок. Когда поправишься. Звать-то как тебя?

— Если бы я знал… Не помню.

— Ой-ой-ой, — врачиха качает головой и пишет что-то на листочке. — Амнезия после травмы?

— Видимо.

— Я Тамара, если что. Номер свой на рецепте написала. Станет скучно — высылай денег. Приеду развеселю, — от обезоруживающей улыбки этой женщины меня контузит.

Я тоже улыбаюсь — стерва, конечно, но весёлая.

Тамара уходит, а я оглядываюсь. Уютно тут… Пахнет чистотой.

А хозяйка квартиры — настоящая зажигалочка. Я её только за руку взял, она вспыхнула. Глазёнки зелёные заблестели, щёчки зарумянились, и аромат её изменился: стал ещё вкуснее, слаще. Не согрел её полупокер в лосинах? По-любому — нет. С такими, как он, хорошо по клубам зажигать, остальное мимо.

Я растягиваюсь на диване и закрываю глаза. Надо бы закрепить позиции. Но как? Видимо, я не был мастером по части обольщения женщин. Права булочка — у нас, у животных, всё просто. На инстинктах.