Все жизни в свитке бытия

Людмила Салагаева, 2022

Это четвертая книга Людмилы Салагаевой. В неё вошли рассказы и повести. Большинство произведений публикуется впервые. И лишь несколько дорогих автору рассказов из прежних книг переработаны и включены в новой редакции. Вся жизнь писателя связана с поиском незаурядных судеб, умением людей ценить жизнь, находить счастье в самых простых вещах («Золотая удача, это когда особый взлёт мысли даёт возможность увидеть красоту жизни.» В. Пелевин. «Чапаев и Пустота») Работа в журналистике: на радио и телевидении, в газетах и журналах, многочисленные поездки по стране в изобилии давали ценнейший материал о выживании простого человека послевоенного времени. Так накапливался писательский багаж, послуживший материалом для новой книги.

Жизнь — это путешествие, а не дом.

Часть I. Мой остров

Фуга

Осыпьте поэта дарами.

Накануне любимого праздника я мысленно собираю близких друзей в виртуальном пространстве. Мне этого достаточно, чтобы почувствовать многоцветие жизни и красоту человека.

Сергей Нырков — поэт милостью Божьей относится к людям, к которым приходишь как к эталону совести и творчества. Ещё год прожит — мгновения радости, незабываемый свет стихов Сергея вплелись в трудные дни, помогли их осознать.

«Жизнь земная, куда ты несёшь?

Всё сильней притяженье — знакомая сила. Не случившимся манишь и голосом счастья зовешь.

Но зачем?

Ведь со мной уже это всё было.

Даль небесная светом меня напоит!

Станет путь без конца и начала!

Улетают свободные птицы, но этого мало.

Жизнь моя!

Неужели останусь в долгу, что живу,

Что душа не находит покоя,

Что стою на земле, а все птицы летят надо мною,

Что ещё «Че-Ло-Век?»

_____________________

О, слепая судьба!

Как устал я бежать за тобою…»

Cергей Нырков

Диалог с поэтом.

Если долго идти вдоль моря и слушать шум набегающих волн, случается провал в тишину. Глушизну. Пропали обгоняющие друг друга, пугающие, призывающие, отрезвляющие слова. Смолкло нытьё, даже простенькая мелодия сердца сбежала. Свет и воздух проходят через меня без препятствий. Я не тело.

В провале тишины нет ничего. Потом — проблеск восторга как луч солнца, пробившийся в узкую щель. И заливающее, смущённое чувство благодарности за то, что было. А что было? Этот обморок, отключение, обнуление, провал — что он мне дал? Обновленье! После пустоты всё засияло как будто сняли пыльный занавес, открыли широкий горизонт. О, небеса! Вы распахнули объятья в манящий, радостный, многоцветный, живой мир!

Прибой не просто шумит — на гигантском пространстве воды исполняется симфония моря. Тончайшие нюансы в направлении и силе ветра меняют рисунок мелодии. Приносимый волнами песок, образующий рельеф береговой черты, мгновенно переписывает партитуру.

Набегающий, усыпляющий, баюкающий ритм фуги прерывается внезапным шумом. Огромная стая чаек, кем-то вспугнутая, снялась с места и с тревожными вскриками закружила над водой. Они унесли наваждение на своих белых крыльях. А может то были ангелы? И всё это случилось для меня? Слепым дождём пролились слёзы благодарности…

Существование расточительно. Куда бы ни взглянул — разворачивается новая картина. Всюду приготовлены дары. Луга, полные разноцветья, радуются лету. Заблудившаяся пчела, привлечённая запахом розовой воды на щеке, принесла утешение — не плачь о неизвестном, тебе всё это снится. Пчелу увлёк налетевший ветер. Слизнувший с верхушек волн запахи глубинной жизни океана, обременённый тайной, он порывается рассказать историю Вселенной. Но наше время не совпадает. Оставив на моём лице солёный поцелуй, он улетел.

Заманчиво знать наизусть историю Вселенной. Но как мне быть с вопросом, не оставляющим ни на минуту: кто я есть и зачем здесь. Затем ли, чтобы запастись опытом и знаниями? Вкус опыта горек, а жизнь бесконечна. Зачем он мне? Знания — не моё служение. Горечь преследовала меня. Убегая от неё, училась, строила семью, любила или думала, что любила (кто знает, что такое любовь!), ошибалась. Терпеливо собирала пожитки опыта и начинала сызнова…

Однажды в неудачном замужестве случилось то же, что сотворили чайки с мелодией моря. Диссоциативная фуга — болезнь бегства в незнакомый город, на время прервала моё семейное испытание. Забыв себя почти до исчезновения имени, я растворилась в маленькой дочери. Судьба приготовила взамен неслыханное подношение — любовь. Невесть откуда взявшееся чувство нежности вместе с радостью жизни заполнило каждую клеточку тела, каждое слово и мысль.

Ни жара, ни холод, ни отсутствие денег нисколько не влияли на бесконечное ликование. Я не ходила — летала, не говорила — пела, не делала — творила. Силы удесятерились, проникновение в настроение и состояние других — отзывалось немедленной заботой и помощью. Каждый человек на пути становился другом.

Триста шестьдесят пять дней, наполненных энергией любви, как и всё, унесли волны времени. Благословенны дни эти!

Но покуда жив человек, жив и тревожащий вопрос: кто я есть. В поисках его без устали бродила по церквам, выращивала розы, листала фолианты, старалась жить образцово и просто, глядела на звёзды, гадала на кофейной гуще. С пути сбивалась, маялась, грешила. Потом шептала Богу: “Прости! Прости! И научи, как быть счастливой”.

"Живи в восхищении" — явились в тишине слова. И сердце рванулось к ним — узнанным, родным и знакомым. Восхищение — это моя суть. Кто-то краской и кистью стремится нарисовать своё поклонение. Другой врачеваньем выражает любовь. Мой способ запечатлеть восторг и умиление Творцу и Человеку — слово, наполненное теплом души.

Случай позаботился о моём окружении. Замечательные, умные, близкие по духу люди стали главным содержанием жизни.

Пусть благодарность, как тёплый ветер, коснётся души каждого, кто меня восхищает.

Блюз для роз

Теперь, когда большинство событий моей жизни утонули во времени, я спокойно предаюсь своему чародейству.

Оно состоит в том, что я выращиваю и продаю розы. Заурядное занятие, скажете вы, стоит ли оно такого пафосного заявления. А вот послушайте и судите сами. А то мой сын и невестка считают, что я слегка тронулась умом. Ну да, конечно, решение продать комфортную квартиру с удобствами и купить старый, на ладан, дышащий домишко с печкой, оставленный японцами в сорок пятом, не назовёшь выгодной сделкой. Однако не спешите с приговором.

Когда стало понятно, что слагаемые прошедшей, а также и настоящей моей жизни не поддаются разумному анализу, что влияние совершённых поступков, действий и чувств на моих попутчиков в этом мире не откроется — сильно задумалась. Как быть с грузом неверно выбранных решений, неправильных намерений, эгоистичных желаний? Да, я старалась не причинять никому зла, но неумышленно причиняла — это происходит со всеми! Я знаю, что задолжала очень многим и не хочу уходить не расплатившись.

Есть такой райский цветок роза. Не счесть поводов, а тем более людей, ей поклонявшихся.

Это совершенное создание Творца, выверенное космическими параметрами, наделено особым смыслом возбуждать красотой своей в человеке доброе. Любовью, нежностью и милосердием мы это называем. Она несёт в себе и небесное совершенство и земную страсть…

Роза — ключ к духовному путешествию.

Мы славим в ней гармонию мира.

Роза в руках Богоматери, знак Её безмерной любви к нам.

Моя бабушка видела в ней всемогущество прощения.

И я — тоже.

Последние открытия антропологов говорят о том, что неандертальцы усыпали могилы близких цветами. Найденная пыльца сказала им об этом. Так древнейшие устанавливали связь с потусторонним миром. Я уверена — это были розы.

Домик с тремя сотками земли стал мне благостыней. У книг и садоводов вызнала, как выращивать розы, накупила инвентаря и удобрений. И принялась за дело. Конечно, скоро сказка сказывается… но характера мне не занимать. Цветы растут, куда они денутся: я хорошо за ними ухаживаю, сил хватает. Но ещё читаю стихи, прославляющие их и включаю музыку, я говорю им молитвы и поверяю свою жизнь. Я любуюсь ими. Я люблю их!

Иногда приглашаю такого же старого как я, друга-саксофониста. Обычно он стоит возле касс аэрофлота, — там вход — вроде сцены, — и играет для всех на своём блестящем саксофоне в дурацком белом цилиндре — выдувает своё, любимое.

Заплёванные городские тротуары выгибаются от удовольствия, слушая старые мелодии парижских кафе. Неразумным много ли для счастья надо. А он рад стараться — заливается…

Но видели бы вы, как старый чудак выделывается для моих цветов!

…Срезая розы, я благословляю их на важное дело: нести прощение не только мне — всем. Сколько мы задолжали друг другу по глупости, лени, невежеству, неразвитой чувствительности, просто из вредности, от обиды… Поди-ка знай, как заблуждение сработало. Вспомните эффект бабочки. Взмахнув крылышками в Айове, она вызвала ливни в Индонезии. Я немало видела этих следствий… Да и кто из нас не давил нечаянно бабочек!

Кризисы, революции, перевороты, волнения, катастрофы, войны и войнушки — сложенный результат нашего с вами, дорогие мои, противостояния.

Приношу я своё ведро с розами и встаю в ряд с теми, кто меня еле терпит, — продавщицами цветов. Они, сговариваясь, держат цену. Я им — кость в горле. Пару раз разборки учиняли. Да только не на ту напали. Что они мне могут сделать хуже смерти? А к ней я готова в свои восемьдесят годков. За мои розы и умереть не жалко.

Ну, окрестили меня полоумной, так это всего лишь — ошибочка, понимаю и прощаю. И злость, и скаредность их тоже понимаю. И прошу за них прощенья, продавая заговорённые розы по пустяшной цене. Деньги беру, чтобы принявший цветы, должником себя не чувствовал.

И кто тут полоумный?

На этом ставлю запятую в моей истории, и очень надеюсь на продолжение… впрочем, со смирением приму и точку. Жизнь-то была — Подарок!

Зима. Мороз. И белая камелия.

«Людмила, хотел написать отзыв, а программа показала, что я уже написал один — больше не полагается. Хочу заметить, что завтра — у Вас уже сегодня — снова воскресенье, как и два года назад. Зима, провинция, утро. Что-то изменилось? Чай всё тот же? Всё также кружит метель, а в доме также уютно? На фотографии, правда, Вы сидите с чашкой кофе в каком-то необычном месте. Это Сахалин?! Впрочем, где явь, где сон, — разве это так важно»?

Георгий Цвикевич

Пальцы немного покалывает от тёплого воздуха. Сегодня на юге острова Сахалин под минус тридцать. Кроличий мех перчаток не уберёг от холода. И всего-то пришлось пробежать пятьсот метров от остановки. Магазин Сити-Молл, куда я езжу делать покупки, обдаёт щедрым теплом, густым нагретым запахом смеси парфюмов Л'Этуаль.

Вот он маленький уютный уголок моего устремления: магазинчик чая и кофе. Миша издали машет рукой:

— Ты не пройдёшь мимо???

— Как можно!!

Открыл дверь, прибавил звук:

“Не ходите, девки, замуж,

Милые соседушки,

Будут скучные без вас

Зимние беседушки.

Неужели, задушевная,

Ещё свиданья ждёшь?

Забывай его, неверного,

И верного найдёшь”.

Задиристые, звенящие голоса вплетаются в настроение. Неужели всего лишь отзыв о далеко спрятанном родном впечатлении, застрявшее неизвестно в каком поколении, способно пробудить взрыв энергии. Мы согласно смеёмся. Бармен выбирает музыку. Мелодия дудука словно вплывает в узкую щель стеклянной двери. Устраиваюсь перед окном. Миша вешает табличку"Технический перерыв". На вопросительный взгляд отвечает:

— Послушаем без помех. Вам как обычно?!

Он варит кофе. Кофейня — закуток на двоих посетителей, две витрины, кофе-машина с меломаном Мишей. Он молод. Ему не важно, сколько мне лет. Миша здесь на месте. Мы подружились потому, что однажды обнаружили обоюдный интерес к дудуку. Всякий раз, когда я прихожу, мы слушаем вместе одну из пьес. Ещё припасаем полезную информацию, такую, чтобы разукрасила сегодняшний день. За окном: ЗИМА, МОРОЗ…

— Миша, как всегда вкусно! Печенье я приберегла к чаю!

— Вы будете пить чай?

— Мы будем пить чай в честь воскресенья. Подарок из Китая.

Чай «Белая камелия».

На столешнице появляется прессованный кружочек.

— Припоминаю… У мамы была книжка Дюма"Дама с камелиями''. Я всё спрашивал, думал это что-то вроде карамели. Ей пришлось однажды рассказать мне содержание. Знаменитая дама всегда появлялась в свете с букетиком камелий.

— Да, тогда у знати была мода украшать себя живыми цветами. У камелии не опадают её прекрасные атласные лепестки, и кожистые листочки оттеняют сияние цветка. Женщины носили в волосах, за корсажем, а мужчины в петлице. Оскар Уайльд постоянно появлялся с цветком в петлице.

Но прежде всего это чай, его засушенные соцветия волшебно раскрываются в горячей воде и освобождают благоухание, подобное липовому.

Миша, не теряя времени, отщипывает целиком засушенный цветок, измеряет в стеклянном чайнике температуру. 80 — как раз наилучшая для заварки. Два цветка на глазах оживают, кружась, медленно расправляют лепестки. Цвет воды становится нежно-янтарным. Мы рассматриваем портрет Оскара Уайльда.

— Видно, что этот человек увлекался мистицизмом?

— Он красивый. Вы согласны?

— Не думала об этом… Наверное. Вот бы вспомнить, у него есть остроумное высказывание насчёт женского ума. Что-то вроде: у женщин такая особенность — находить самое невероятное и не замечать очевидного.

— Он — единственный, чьи книги мама читает постоянно. У неё на полке — роман"Портрет Дориана Грея", пьеса"Идеальный муж", повесть"Кентервильское привидение". Мне она подарила ДЕВЯТЬ СКАЗОК! — но я их так и не прочитал. Сейчас — захотелось!

Мы пьём душистый чай. Где-то рядом незримо присутствует Уайльд. Миша точно заметил — “КРАСИВЫЙ”. Его"Портрет Дориана Грея"это попытка лучше узнать свою суть. Главная тема — "прекрасное"и"безобразное"в человеке.

До сих пор роман актуален: он заставляет читателя погрузиться в себя. Ведь в самом деле, нет ни одного уродства души, которое бы не отразилось на лице и теле. Мы сталкиваемся с этим и, не задумываясь, выносим суждение. Фотографии Автора только лишний раз убеждают. Он очень красив — создатель Дориана Грея!

За окном сгущаются синие сумерки. В воздухе витает лёгкий чистый и сладковатый, теперь незабываемый аромат белого цветка. Представила его струящимся поверх сверкающего снега, пахнущего свежим морозцем. Так в сознании родилась новая связь. Если всплывёт хоть единый фрагмент из неё, возникнет как в ёлочной игрушке обособленный мир:

Зима. Мороз. И Белая камелия.

Люби то, что есть

Примерно так, как на рисунке, выглядит из окна Инны рыбацкий посёлок, где она живёт. Или плывёт… Так ей иногда кажется. Дом стоит на берегу моря, на возвышении. Его огибает река. Куда ни посмотришь из любого окна — везде вода. Маленький островок жизни называется Лукоморье.

Через дорогу, тоже на взгорочке, потемневший бревенчатый дом Машки. Её подруга — продавец магазина. За особую стать прозвана Кралей. Магазин — чистенький, заставленный цветущими растениями. Весь день там толчётся народ. Больше всего дальнобойщиков — через посёлок проходит трасса на Север. Заходят свои посудачить, встретиться с соседями — послушать новости, а заодно и продукты купить. Всё у Машки свежее, вкусное — знает, где взять и как сохранить. Держится как правительница удельного княжества. Водители усвоили почтительный тон, она их единственная кормилица на долгом пути: помнит, кто что любит, разогреет, поднесёт, о здоровье справится.

Пьяницы — побаиваются. Словом её и вовсе не одолеть. При надобности отбреет всем на потеху. Прозвище даст — как припечатает. Только Валерьянка осмеливается клеиться к Машке. Потому что ум пропил. Думает о себе, будто молодой да красивый. Часто возле дома ошивается. Да нужен он ей! Было время — вместо опохмелки валерьянку потреблял, тогда и кличку получил.

Недавно опять оскандалился. Захотелось полечиться до открытия магазина — «трубы горят». Известная маета: зудёж непереносимый. Машка, святое дело, красоту наводила, когда он стал в окошко скрестись. Предупредила — мол, ждать надо — раз, другой… А потом как выскочит, как выпрыгнет, Валерьянку за подмышки, в тачку у крыльца — шмяк, металлической цепью застегнула и попёрла его по дороге вдоль домов. Народ на работу шёл — все так и застыли.

— Это куда Валерьянку с жутким комфортом везут?

А она катит его и во всё горло распевает:

Говорила я залётке,

Говорила дураку:

Не пей водочку лихую,

Не кури ты табаку.

Поселковые два дня ржали и перекрестили его в Залётку.

Жители крошечного села для Инны-фельдшерицы пациенты, для Машки — покупатели. Машка скатится с горки, перейдёт речку по скрипучему щелястому мостику и слышит посвист флюгера над Инниной крышей. Чаще-то он крутится как бешеный. Ветра́ у них… ветра́ с моря налетают едва не каждый день. И, конечно, стараются, как пацаны, всё сломать, вывернуть наизнанку, полюбопытствовать… да и бросить, забыть.

В выходные утро подруг начинается чаепитием. По воскресеньям Машка приносит горячие рогалики. Печь любит, сама их не ест. А подружка-пампушка — сластёна. Сувениры, забавные радующие мелочи в доме Инны — это всё дары соседки, знаки её нежного внимания.

На окне — водопад зелени. Бархатистый куст мелиссы хранит не хуже самого надёжного сейфа застольные разговоры, все эти причмокивания, осторожные втягивания (губы трубочкой) душистого, пахнущего лимоном и розой чая.

Женщины и цветок симпатичны друг другу. Но иногда что-то находит — и появляется отчуждение. Мелисса, как говорят, вырождается. Цветок подрезают, меняют землю. А две подруги, как улитки, прячутся по своим домам и перестают жаловаться, что мужики измельчали и даже даром никому не нужны. Точно в природе: приливы и отливы.

Вряд ли часто встретишь такую, как Инна. Чувствительная очень. По каждому пустяку глаза на мокром месте. Округлости тела привлекают уютностью и природным совершенством. Так бы смотрел и смотрел, но за ней не угонишься — больно шустрая. Вечный двигатель, одним словом.

Санитарка и уборщица в фельдшерском пункте, покорённые обаянием Инны, — на подтанцовках: с пациентами управляются играючи, на чистоте просто помешаны. А как всё переделают, спевку затеют, полюбившуюся песню разучивают. И поют, все говорят, славно.

Врач в райцентре теряется перед её очередным отпуском. У него портится настроение, он задаёт тоскливый вопрос: «А что я буду без тебя делать?!» И действительно, дела идут наперекосяк… Недавно наступил очередной отпуск; слава Богу, попросила только две недели.

До войны в Лукоморье жили японцы. Их захоронения навещают родственники. Инна ещё школьницей прониклась печалью к холмикам, хранящим тайну людей, чья жизнь протекала между излучиной моря и рекой и оставила незримый след. Да и зримый тоже: вот на склоне горы их храм Тории — Небесные ворота.

К захоронениям Инна относится заботливо — верит в существование душ. Ухаживает за могилками, как если бы покойники всё видели, оценивали по меркам живущих. Кладбище неподалёку от храма её стараниями выглядит прибранным.

Небольшая группа родственников из Японии каждые два года приезжает навестить своих предков. В последний приезд они вручили Инне приглашение и деньги на поездку. Старый доктор из города Отару, чуть-чуть говорящий по-русски, звал погостить у родителей на ферме в горах.

Составив инструкцию «Как выжить в экстремальных условиях, без мамы, и сохранить жизнь коту», Инна вручила её двенадцатилетнему сыну и отбыла на соседний остров. Деревенские испытывали трудности — привыкли по всякому пустяку в амбулаторию бегать, перезванивались и ждали возвращения Инны.

Она явилась с подарками. Это было видно по обилию коробок и пакетов, выгруженных на крыльцо. Народ дал ей отдохнуть от силы три часа. И вот все, кому надо и не надо, набились в просторную кухню — уж и присесть некуда. Приплелись и Залётка с Шаманом — с утра в угаре, но, услышав Кралин устрашающий «кышшш!», мигом слиняли, пошли по отливу живность собирать.

Но что это?! Инна не похожа сама на себя. Видели ли вы растение, перенёсшее заморозок?! Вот такой она стала. На вскинутые брови Машки вяло произнесла:

— Всё так плохо! Всё! Тело не хочет служить мне больше, сердце сбоит, пульс частит. Сил нет. Есть, спать, работать совсем не хочется.

— А что случилось?!

— Отравилась Японией!

–???!!!

— Там я увидела жизнь, о которой мечтала.

Инна и Машка сидели в центре стола перед ворохом подарков с записочками: «Тимофеевне», «Пышке», «Дровосеку». Инна замолчала. Тимофеевна, санитарка, не выдержала:

— Мы чё, на похороны, что ль, пришли? Давай, Краля, нам чай — похлебаем с заморским печеньем, а ты, девка, не куксись, рассказывай: «Ладно за морем иль худо? И какое в свете чудо?»

— За морем житьё не худо… — откликнулась Инна чуть повеселевшим голосом. — Видела я, правда, немного, но это очень сильно подействовало на меня. В маленькой деревне в горах живут девять семей. Они испокон веков выращивают лук. Привечают туристов, приезжающих в глухомань покататься на лыжах. Весной из ближних городов паломничество: едут полюбоваться на цветущую сакуру. Инна раскраснелась от внимания и внутреннего волнения. Застревая на словах, с вызовом выкрикнула: — Кто-нибудь специально приходил посмотреть на заросли цветущего шиповника? А уж какой он у нас красивый!

Машка обняла подругу за плечи:

— Давай рассказывай дальше.

— Там всё по-другому. Всё-всё! В километре от деревни течёт сернистый ручей. В нём лечат больные суставы. Инна надолго замолкает, а потом тихо плачет.

— Не поняла… Так плачешь-то о чём? — не выдерживает Машка.

— Сейчас и вы заплачете, я вам расскажу… Уже в аэропорту, где мы приземлились, в киосках сувенирных продают в красивых сеточках золотые головки лука. По одной луковке, по три, лук в косах… Они такие оранжевые — светятся! А на боку каждой луковицы миниатюрное фото старичков, вырастивших его. И сорт, и состав почвы указан. Чем не сувенир! Я ради уважения купила. Да вот же — сами убедитесь.

Она вытащила жёлтый мешочек, а из неё коробку и рассыпала лук по столу. Калиброванные луковицы запрыгали, как золотые яблочки!

— Берите, угощайтесь! Запечённый — он душистый и сладкий, вкуснотища! Попробуйте дома.

— А чего до дома ждать, — Машка сгребла лук назад в коробку и понесла к духовке.

На другой день хозяева пошли со мной на ручей. Поднимаемся мы, не спеша, в гору, они мне на красивые валуны показывают и читают нараспев стихи. И так на протяжении всей тропы, целого километра, на камнях высечены танку. (Потом узнала.) На меня умиление нашло, как в церкви. Конечно, я не понимала ни слова, но стихи, написанные несколько столетий назад и высеченные здесь, на этих камнях, в горах, кого угодно сразят. Мне показалось, это совсем другой мир, — шёпотом закончила Инна.

— А они что же — и лук выращивают, и стихи знают? — с недоверием, с вызовом даже спросила Оксана-пекарь. Сама она всё никак не могла одолеть десятый класс, третий год ездила в райцентр в вечернюю школу.

— Да! Да! — заторопилась Инна. — Старички и дома вечером стихи вслух читали. Но доконало меня даже не это. Когда мы подошли к ручью, я глазам не поверила: он весь выстлан гладкими камешками. Вручную выстлан, понимаете? Между прочим, течёт он издалека. А чтобы удобно было прогревать ноги, везде лежат сплетённые циновки. Чистота вокруг — будто мир только народился и тебе первому открылись и этот ручей, и тропинка, и горы.

Сидела я там на тёплой циновке, вода в ручье пятьдесят градусов, а в голове крутится: как же надо любить и поклоняться земле своей, чтобы она сияла от счастья?! И ближний городок Отару — тоже вылизан, будто его специально к моему приезду чистили-прибирали. Куда ни зайдёшь — всюду цветы, везде чай зелёный первым делом нальют, а уж потом просьбу твою выполнят. Мне аж не по себе было от улыбок и их интереса, будто ты им родственник. Наверно, мы одичали тут, на острове, если меня всё до слез пронимало.

— Выходит, там рай? — подыграла санитарка Петровна.

— Выходит, — с вызовом откликнулась Инна. — Они лясы не точат часами, всегда чем-то полезным заняты.

Тут дверь открылась, и появились всё те же Залётка с Шаманом.

— Мы с добычей — вишь, крабов сколько притащили! Варите, бабоньки, да с пивком и обмоем возвращеньице, — зачастил Залётка и, сбросив резиновые сапоги у входа, устремился к столу.

Машка уже и руки раскинула, и своё знаменитое «Кышшш!» выпустила, но Инна взяла её за руку:

— Пусть останутся, давайте крабов сварим.

Пока варились крабы да остывал печёный лук, Инна выложила на стол пачку фотографий. Среди них было много чёрно-белых и коричневатых.

— Это мне доктор подарил, чтобы мы альбом посёлка сделали для детей и внуков, — пояснила Инна.

На них все тотчас узнали Лукоморье — свои дома, водокачку, пекарню, рынок. Но деревня выглядела иначе. На старых фото всё было ухоженным, домики — в обрамлении насаждений. Чистота и порядок создавали другую действительность — уютом и спокойствием веяло от улочек с бревенчатыми домами, по пояс утопающими в кустах цветущей сирени. Всех привлекла фотокарточка с мостом через реку. Залётка заволновался. Размахивая карточкой, он горячился:

— Ёлы-палы! Куда ж мы попалы! Прямо заграница натуральная, а не деревня наша. На этом выгнутом мосточке только целоваться, да ночью на звёзды смотреть. Глянь, какие фонари, а год-то сороковой помечен. Нынешний — совсем развалюхой сделался!

— Ты, вундеркинд нобелевский, чем охать, лучше бы этот мост починил. Сколько раз в жизни по нему прошёл — пора должок вернуть, — Машка взяла у него фото.

— Боже! Как романтично! Пригожей была наша деревня при японцах.

Инна, раскрасневшаяся от переживаний, с несвойственным ей напором возразила:

— А нам кто мешает хорошесть ей вернуть? Посмотри: вокруг каждого дома кучи хлама. Для чего копим, не ведаем. — Да вот я первая в субботу всё свезу на помойку, — откликнулась Машка. — Россия, она, конечно, родина мохнатых мамонтов. Но Лукоморье — особое место, заповедное. Таких на земле несколько. И все Лукоморьем называются. Я по телику слышала.

— Ну-ну, посмотрим… на посулы мы все горазды, — язвительно проворковала Оксана и пошла на крыльцо.

— Оксана! Ты хорошо подумала, что сказала и кому? Если в субботу не расчистишь возле дома, я тебе такую «рекламу» сделаю — сама улицу каждое утро подметать будешь.

Все потянулись к речке. На мостике топтались Залётка с Шаманом, а теперь ещё и Оксана с Машкой. Мужчины толковали о том, что придаёт мосту прочность и как дожил он до нынешних дней, а Оксана, дойдя до середины, вернулась, трясясь от страха. Её пацан пересекал мост несколько раз в день, а она не решилась дойти до конца.

Крабы хорошо пошли с пивом и луком вприкуску и недолго красовались на столе — аппетит сильно превысил количество угощения. Тут Машка решила поставить точку:

— Человеку завтра с утра на работу. Пора и нам по домам.

Она раздала всем подарки и осталась помочь прибрать. Расправившись с посудой, присела рядом с Инной:

— В школе я плохо училась, пишу по сей день с ошибками в накладных. А вот литературу любила. Когда Есенина изучали, много стихов запомнила. Прошибало меня до слёз не про любовь, нет… Стихи о нашем житье-бытье — вот что меня трогало. Помню такие строчки:

«Россия! Сердцу милый край! Душа сжимается от боли»! — Сколько времени минуло, а у нас всё тот же квас…

— Машка! Теперь ты разнылась. А про красоты забыла? Выйдешь утром на крылечко — из-за сопки солнце прямо в руки просится, море шумит стихами, янтарями тебя забрасывает. Надо слепым быть, чтобы на такие чудеса не аукнулось внутри…

Подруги обнялись.

— Ванька твой меня все дни рыбой снабжал, на пирсе хорошо краснопёрка ловилась. Кот с ним ходил. Посмотри, как разжирел, скоро мыши вас одолеют. Ну, я потопала, — сказала Машка. Остановилась на мостике, позвала: — Инн! Может, попозже на пирс с Ванькой сходим, порыбачим?

— Можно! Соскучилась я по рыбалке!…

Утром подруг разбудили непривычные резкие звуки, доносящиеся с речки. У моста по-деловому толклись местные мужики. Зимой-то они в котельной работали, а в тёплое время болтались без дела. Залётка развернул рулончик бумаги и водил по нему пальцем. Мужики вникали. Уже и инструмент притащили, и доски откуда-то приволокли. Залётка помахал Машке рулончиком и что-то крикнул. Да разве услышишь за завесой шума прибоя. Догадаться, правда, можно:

— Делу время, потехе час! — любимую свою приговорку — вот что он крикнул.

Море волнуется

Всю ночь бушевал ветер и гнул беззащитные деревья за окном. Молодые тополевые листья прилепились к стеклу, а множество веток навсегда расстались с родным деревом. И это внутри города, где дома гасят разбойничий его натиск. А что творится на море, в сорока километрах?! Любопытство заставило меня прервать утренний сон, зов дороги — святое дело.

Всё обозримое пространство открывшейся воды превратилось в кипящий гигантский котёл. Волны, похожие на вереницы бешеных коней с плюмажами, бесконечной чередой набрасывались на берег вынося всё новую зазевавшуюся добычу. Столкнувшись с твердью, вода отступала.

Два дня назад здесь был чистый песок. За ночь буйства стихии его завалило огромными деревьями с отмытыми корнями. Уложив их кронами к берегу, неугомонный художник сверху украсил ворохами тёмно-зелёной кожистой морской капусты. Через подобные нагромождения может пробраться разве что мамонт. Вряд ли кладбище деревьев просуществует долго. Следующий шторм унесёт их в другое место.

Новая открывшаяся полоса устлана ворохами веток и древесных останков, перемолотых как в гигантском блендере, перемешанных с прошлогодними листьями. Это поле мусора долго носило по морю, прежде чем определилась промежуточная станция в устье речки Фирсовки. Пройдёт время, и море слижет нанос, чтобы довершить свою работу — разобрать на молекулы, а затем на атомы и запустить вновь механизм созидания.

Толстенный, мягкий, экологически чистый матрас, пружинящий под резиновыми сапогами, преграждается речкой, уносящей мутную воду с гор в море. За ней — совершенно новое произведение. Береговая полоса прячется под ворохами морских водорослей, поверх которых, как на витрине, выложено всё, что водится в прибрежном мелководье.

Яркие оранжевые криптохитоны, похожие на подошвы от кроссовок, разбросаны там и сям в хаотическом беспорядке, но именно они держат всю картину. Эти удивительные путешественники, заглянувшие на остров, заслуживают любопытство всех живущих, ведь они, подобно трилобитам, старейшие жители Земли, очевидцы зарождения множества видов жизни.

Запутавшиеся в водорослях крабы, в основном молодь, совершенно беспомощны, они просто замерли в ожидании своей участи. Красные панцири на тёмных ворохах водорослей вопиют о защите!

Мидии и прочие ракушки с азартом высматривают чайки и вороны и без устали набивают свои ненасытные желудки. Они кружат над головой и громко кричат. Судя по всему — информация радостная — белковой еды навалом. Вдалеке показались две точки. Как я и думала, это мой приятель с собакой. Мы познакомились на берегу и кое-что знаем друг о друге.

Он проводит выходные на море, спасаясь от одиночества. Жена с дочерями живут в Германии. Не в силах расстаться с Островом, он пока отговаривается необходимостью завершить проект, заработать пенсию… Время бежит быстро. Уже минуло пять лет. Воскресные дни — особенные. Ему вспоминаются совместные вылазки на природу, запах домашних пирогов и настроение долгих чаепитий. Спасает верный пёс и рыбалка. Сегодня вместо неё — можно собрать улов по отливу.

Пес знает меня и задолго до встречи радуется, прыгая вокруг хозяина: можно? можно убежать?! Мужчина пристегивает сачок с грузом к ошейнику, и спаниель срывается с места. Через пару минут он стоит предо мной с подарком: два кальмара, и осьминог только что оставленные на берегу набежавшей волной, без потери качества доставлены умным Яшкой:

— У меня тоже есть угощенье для вас!

Голубая нирвана

Наверно у каждого человека есть убежище, куда можно нырнуть в трудную минуту, чтобы побыть наедине с великой силой Природы. Мощная спокойная энергетика, подобно доброй маме, забирает часть хаоса и страха, которые владеют нами. Такое место — берег Охотского моря. Время от времени я очень нуждаюсь в нём, чтобы вновь почувствовать восхищение, прожить вместе крошечную часть его вечной жизни.

В памяти каждый бугор и каждая речка, все наперечет кедровые стланики и тисы от Стародубского до Взморья. Какой бы ни была погода, здесь не прерывается звучание мощного невидимого мира. Ритм и дыхание океана гармонизируют существование. Набегающие волны лечат душу, вливаются недостающей силой, внушают веру в себя. В любое время на берегу можно найти километр абсолютного безлюдья, где ничто тебя не потревожит. Медитируй, кричи, пой, поверяй свои проблемы. Пространство примет твою исповедь и ответит: пусть не тотчас. Но явится знак и будет отклик.

Человек и море. Стою перед ним такая маленькая и иная. Говорю как с другом, очень близким другом:"Не могу без тебя, тянет как на аркане. Хочу подышать вместе с тобой, почувствовать великое движение".

"Смешной человек, — думает море, — не понимает, что для каждого море особенное, только такое, каким видит сознание. Без вас нет миллионов моих воплощений, нет бесконечного театра жизни. Устрою человеку праздник". И вот уже разыгрывается новый сценарий.

Невидимый художник всякий день и час изменяет убранство сцены, краски и освещение. Не перечесть, сколько цветов синего и голубого спектра он использует для воды. Голубое и нежно-голубое появляется редко и гостит недолго. Зато бирюзовый он любит: в начале лета сливаются нежнейшая зелень свежей травы и набегающие иззелена-голубые валы мощного прилива. Всё так и звенит!

Однажды в трудный момент мы помчались в заветное место в надежде найти равновесие. На море бушевал шторм! Да какой! В его схватке с невидимыми силами проявлялись все существующие в природе, том числе между людьми, возмущения. Стоял неумолчный шум от терзающих берег волн. Свирепый рёв диких зверей (откуда он?) сменялся рокотом приближающегося самолёта, на него накладывался живой гул проходящего на большой скорости поезда…

Присутствие невидимых яростных сущностей, пожелавших свести друг с другом счёты, убеждали человека в напрасной трате сил, если выберет тропу войны. Сильнейшие наскоки ветра с разных сторон, невозможность сделать и шага, заставили спешно отступить. Машину слегка потряхивало, но под её прикрытием мы избавились от опасности. Через промытые влагой стёкла транслировалось кино о непрекращающийся схватке великих сил. В просветы бегущих по небу облаков открывался мир сменяющих друг друга сполохов, цветов и света.

Игра облаков и солнца, повинующихся капризам дерзкого ветра, вздымала волны всевозможных оттенков синего и глухого индиго с антрацитовыми проблесками. Они набрасывались на берег в обрамлении вспененных кружев и тут же, с приглушенным шорохом откатывались назад, в свою стихию.

Тем временем из далёкой дали, из густо василькового простора идут в наступление новые валы. Синие всадники Кандинского сплошной стеной появляются из линии горизонта. Вобрав небесную синеву, посланцы неба как мальчишки, с сумасшедшей скоростью летят по поверхности вод, образуя на ветру белые султаны. Мчит нам навстречу сама красота жизни, первооснова её небесного цвета. Налетая на берег, летучая конница сбрасывает потоки энергии, продолжающей путь по нашим нервным волокнам всё в том же синем спектре.

Синий нас окружает. Смысловая доминанта цвета не случайна. Пространство наполнено синим. Воздух нежно-голубой и аквамариновый, сапфировый, дымчатый и лиловый, и изумрудный; вода — небесно-голубая, и цвета бирюзы, и васильковая и непередаваемого множества других оттенков. Цвета горизонта — игра всевозможных оттенков синего. Когда наступают лёгкие сумерки, набрасывающие на всё легчайшую дымку, происходит разное.

Пока последние лучи окрашивают окаём спокойным сиянием червонного золота, а мы сами тонем в загадочном ультрамарине, среди легких позлащённых облаков воображение усматривает"Троицу"Андрея Рублёва. Небесные хитоны ангелов излучают пронзающую лазурь, от которой перехватывает дыхание и замирает душа. Лазурь — печать духовного мира, его глашатай:"Помни, человек, о доме своём!"

Множество дивных подарков мы получили просто существуя вместе со стихией. Однажды цапля, караулившая рыбу в реке, украсила наше утро своим присутствием. Неизвестный затейник за ночь выложил на берегу многокилометровую дорожку из морских звёзд. Не раз море дарило нам крабов и морских ежей, осьминогов и трепангов, сверкающие янтари. И даже выбрасывало к ногам серебристого лосося!

Благодарим за каждое подношение! Но и мы никогда не позволяем себе нарушить естественную красоту побережья. Это свято.

Человек соткан из вибраций, цветов, звуков и света. Их движение, подчиняясь закону Природы, определяет физическую и психическую жизнь каждого существа. Здесь, на берегу моря, происходит магия воздействия. Этот дар доступен всем. Он ничем не ограничен. Приходи и пользуйся. Настанет время — из правильных пульсаций возникнет твое счастье.

Наступила весна. Из сна, из всех укрытий вышла новая жизнь.

"Все стало вокруг голубым и зелёным". Еще вчера сонный берег принялся за преобразования. Энтузиазм деятельности и творчества торопит и нас немедленно заняться любимым делом.

Мы возвращались напоённые солнцем и светом, заряженные"изумрудом мужества”, ублажённые"сапфиром покоя", готовые любить друг друга… пока хватит волшебной настройки.

До новой встречи Голубая нирвана!

Стародубские встречи

Стародубские встречи. Репортаж:

Пожалуй, всем, кому присуща страсть к путешествиям по стране, кто постигает географию в непосредственном восприятии, чувственно знакома песня Михаила Танича и Яна Френкеля «Ну что тебе сказать про Сахалин». Она написана после встреч с сахалинцами в далёком 1965 году. Душевная, с налётом бардовской дружеской интонации и созидательного настроя, песня надолго стала визитной карточкой жителей острова.

Стародубское начинает цепочку посёлков, изредка разбросанных по восточному побережью Охотского моря. Поселение на этом месте существует с незапамятных времён, о чём говорят предметы быта и янтарные украшения, вымытые разбойничьими тайфунами из древних захоронений. Мне тоже попался такой амулет с широким, сделанным примитивным каменным сверлом, отверстием.

В этом месте всегда проходят на нерест лососи, приплывают откормиться тюлени, а значит селятся люди поближе к неиссякаемому источнику жизни. Летом, когда начинается ход рыбы, когда день год кормит, можно запастись едой до следующей путины. И если есть заготовленное впрок, можно безбедно жить в этом глухом и суровом месте. Конечно, зимние ветра сносят крыши, и непогоды иногда надолго запирают в доме.

«Да что поделаешь, если открытая всем стихиям деревня давно стала якорем твоей жизни. «Самая далекая гавань» Союза дала красавицу-жену, троих сыновей и любимое дело — рыбацкую страсть», — примерно так начал свою исповедь рыбак Саша — крепкий, словно отлитый из твёрдого сплава, с ясным и чётким мышлением, чувствующий вес слова так же точно, как определяет сразу на глаз пойманную рыбу.

Но это я узнала позже. Мы приехали под вечер порыбачить на речке Найба, что в нескольких километрах от Стародубского. Здесь разрешён лов разнорыбицы. Огроменный шар Солнца, потрясая воображение, висел над линией горизонта, окрашивая прибрежные воды в алый цвет. Прилив покрывал половину береговой полосы, волны безостановочно заливали песок, оставляя в лужицах большущих и красивых, разноцветных медуз. Трудно оторваться от пиршества красок и форм морских «цветов».

Саша, стоявший неподалёку, находил необычные экземпляры, готовые показаться во всей красе на поверхности.

— Живу здесь давно, но не могу привыкнуть к таким морским представлениям. Настоящий театр! Нет, интереснее… Жизнь всегда богаче любой фантазии и выдумки. Вот наш посёлок кажется уснувшим или вымершим. Да только это не так: начинается путина и Стародубское становится бойким местом.

Сколько интересов здесь сталкивается, посёлок превращается в громадную сцену, на которой одновременно идёт множество непридуманных спектаклей. Есть и у меня своя роль. «Сашка-браконьер» — такое прозвище закрепилось за мной ещё в девяностые годы.

Я не против. В молодости работал в колхозе. Кто им только не руководил! Результат один — на руки рыбаку мизер, хотя бы и несметные косяки пришли. Всё поглощает утроба руководства: воруют по-страшному.

Монолог его звучал напористо и горько.

— Надоело лохом быть. Купил всё для морской рыбалки и перешёл на промысел для семьи — трёх пацанов надо до ума довести. Я каждому руководителю свою идею излагал — дайте рыбакам, кто к этому готов, ловить рыбу в море индивидуально. Покупаешь лицензию и сдаёшь часть улова колхозу, остальное сам реализуешь. Никто не пошёл на это.

Так я стал браконьером. Меня невозможно ущучить, закон не преступаю, в речках не ловлю. А в море меня никто не видит. Я это умею. Семья всегда на год в путину обеспечена. Не хотят, чтобы я государству платил — вольному — воля!

Саша решительно махнул рукой — словно закрыл тему, улыбнулся искренне:

— Если откровенно, то польза от меня тоже есть. «Сашка-Мусорщик» другое моё прозвище. Спросите, и любой покажет мой дом.

Не могу сидеть без дела. В непогоду на своём фургончике мусор, оставленный многими двуногими, собираю и на свалку увожу.

Посёлок — самое дорогое место для всей моей семьи. Кто виноват, что деньги на социалку пропадают в карманах у ворья? Да я же и виноват — не обличаю, в борьбу не ввязываюсь, у меня есть любимое дело. Но всё-таки свой труд вкладываю. Кореша смеются, однако уважают. Много лет этим занимаюсь, тренировки заменяет, когда рыбалки нет.

Спускались сумерки. Невдалеке догорал костёр, пахло жареным мясом. Между двух джипов устроилась на выброшенных брёвнах небольшая компания.

— Может, присоединитесь, — он кивнул в сторону поджидающих рыбаков, — у нас вечерняя политбеседа, о судьбе России языки чешем. Сорокалетние мы, в самом соку. Обидно, что с нами не считаются. Приходится тихой сапой своё достоинство отстаивать. Смотри, какие у нас женщины красивые, — он кивнул в сторону убирающей импровизированный стол молодой женщины.

Мы уже перемолвились с ней раньше. Она тоже наблюдала кружение медуз, снимала их. Изредка я посматривала на неё, на неё, собираясь спросить разрешения сфотографировать.

Она начала разговор первой:

— Вы нездешняя, а знаете, что на побережье постоянно выносит янтарь? Не хотите поснимать? — он в лучах солнца — чудо. И так мило, приветливо всё это прозвучало, что само собой возникло чувство симпатии. Мы познакомились.

Теперь, приезжая в Стародубское или минуя его, буду вспоминать новых знакомых, приоткрывших свой внутренний мир, сделавших шаг к случайно встреченному человеку. Дорогого стоит. Под впечатлением встреч вспомнилась песня, где слова «На острове нормальная погода» очень совпали с моими ощущениями.

Дефиле медуз.

Это местечко при впадении речушки Ай в Охотское море известно немногим — терпеливым рыбакам, способным дожидаться часами поклёвки в тени защищающего их берега, служителям рыбоохраны, на минуту притормозивших, чтобы убедиться: хищников с тройниками-крючками не видно, и помчаться дальше. Ну ещё собаки с соседних рыболовецких станов шастают в надежде на случайную поживу. Бывает, рыболова-лису удастся подкараулить и отнять её улов или чайку, застигнутую бедой, погонять по берегу.

Мы любим это местечко за укром и абсолютную тишину, куда проваливаются как в медитации все твои обременения. Ты сливаешься с извивающимися струями чистой речки Ай, подпитанной мощной силой крепкого объятья морского прилива, чтобы отправиться в неведомое невозвратное путешествие. Впрочем, и в таком тишайшем месте случаются истории.

Как-то в первых числах мая, гуляя по берегу моря в посёлке Стародубское, мы увидели в ворохе смёрзшихся водорослей устремлённые на нас пуговки-глаза. Детёныш тюленя был выброшен приливом вместе с ворохом водорослей и колотого льда. За студёные холодные утренние часы малыш вмёрз в эту кучу так, что не мог шевельнуться.

Мы вызволили испуганного тюленёнка, завернули его в одеяло и погрузив в машину, повезли в безопасное на наш взгляд место — в устье речки Ай. Там его развернули, выпустили на кромку берега и полили водичкой. Малыш мгновенно преобразился, живо добрался до воды и поплыл по течению, не теряя нас из вида.

Довольно долго он смотрел на нас, словно хотел сказать"спасибо". Было грустно, но легко на сердце. Белёк вернулся в свою стихию. Потом, каждый раз, оказываясь на море, искали нашего питомца. И все тюлени как будто отзывались на взгляд и призыв… подплывали совсем близко.

Другое событие, подаренное в этом месте, случилось нынешней весной. Заглянув как всегда в заветный уголок, мы увидели мокрый берег, вылизанный утренним приливом, и в лужицах воды необыкновенной красоты большие рыжие цветы, слегка колышущиеся в мелководье. Лучи солнца добавляли им перламутровое свечение. Мы осторожно обходили эти зеркальные сцены с медузами, фотографируя их как настоящих артистов, представляющих непревзойдённый образ природы, посланный для недолгого любования. Ибо их дом — морская стихия, а мы лишь счастливые наблюдатели явившейся красоты.

Под пёстрым зонтиком чудес

Наши встречи, — только ими дышим все мы,

Их предчувствие лелея в каждом миге, —

Вы узнаете, разрезав наши книги.

Всё, что любим мы и верим — только темы.

Сновидение друг другу подарив, мы

Расстаёмся, в жажде новых сновидений,

Для себя и для другого — только тени,

Для читающих об этом — только рифмы.

М. Цветаева.

В последнее время всё чаще жизнь мне казалось однообразной и предсказуемой. Зима в России — не лубочная картинка. Если что-то случается в природе — это демонстрация силы стихий. Кроме напряжения да преодоления трудностей — ждать нечего.

Хотелось чуда. Ну, понятно, если ты о нём не будешь мечтать, не продумаешь в деталях… — чудо надо представить свершившимся. И ни в коем случае не торопить его. Чудеса, они как кошки, появляются где и когда хотят.

Накануне Рождества я гуляла в заснеженном лесу. Деревья обросли пушистыми наростами всевозможных конфигураций. Затейливо наверченные метелью, мягкие комки снега напоминали земных зверушек, иногда театральных персонажей.

Через некоторое время глаза стали различать таинственные образы — причудливые и забавные. Казалось — или происходило: они медленно двигались в танце, где каждый к тому же солировал. Хотелось забрать их с собой, пусть только в памяти смартфона. Наблюдение так увлекло меня, что я на своих снегоступах углубилась в лес довольно далеко.

Снег после метели ещё не слежался, и лыжи утопали глубже обычного. В одном месте наткнулась на цепочку лисьих следов, что вели к ручью. И что бы мне не пойти по ней! Лисы всегда ходят надёжными тропами. Верно говорят: охота пуще неволи! Манили меня необычные фигуры, я делала всё новые и новые снимки.

В тот момент, когда решила идти домой, почувствовала, что проваливаюсь в яму. От движения снег сорвался, словно живой, с большой площади конуса, и я вмиг оказалась под тяжёлым бременем. Удар сбил с ног и оглушил. Вернувшееся сознание помогло понять, что снежный пласт давит на меня всё сильнее. Торопясь снять снегоступы, ненужные здесь, стала задыхаться.

Пока шевелилась, освобождая ноги, снег проник под одежду и начал таять. Дышать становилось всё труднее. Паника, как живое существо, то наваливалась на меня со всех сторон, то откуда-то изнутри тихо поскуливала. Кожа на лице онемела. Руки плохо подчинялись. Прошло немного времени, я уже шумно, прерывисто дышала, слышала громкое частое сердцебиение. Тем временем холод в буквальном смысле сковывал движения. Пытаясь орудовать снегоступом, я только вызывала новые обвалы снега.

Молитва пришла сама собой! Она тихо шелестела внутри. Меня обеспокоило отсутствие Творца. Всегда незримо бывший во мне, Он не отзывался… Я просила его вернуться. Настойчиво. Горячо. Звала как Отца.

В очередной раз двинув лыжей, я наткнулась на что-то вроде дерева. Кажется, стало в этот момент чуть теплее. С большими усилиями я подобралась к нему и наощупь определила, что за ствол можно уцепиться. Выдюжит. Так я и сделала — обхватила его скрюченными пальцами по-обезьяньи.

Продвижение было медленным, руки так окоченели, что с трудом удерживали снегоступы под мышкой, без них мне не выбраться из леса. Всем существом я цеплялась за дерево. Оно оказалась молодой лиственницей и держало мой вес. Последний захват был уже на уровне твёрдой земли.

Радость при виде белого света вызвала безудержные слёзы. Подо мной был слежавшийся снег, и он никуда не плыл! Распластавшись на тверди, я наконец стала дышать всей грудью. Тело с жадностью вбирало ароматный воздух. Каждая изголодавшаяся клеточка с благодарностью поглощала субстанцию жизни.

В полной прострации, без сил, без движения, как ящерица, прилепилась к искрящемуся снегу. Первый осмысленный взгляд на небо поразил до полного онемения: сверху на меня смотрели два добрых глаза.

Под этим взглядом замёрзшие губы сами собой стали шептать знакомые стихи:

Под пестрым зонтиком чудес,

Полны мечтаний затаённых,

Лежали мы и страх исчез

Под взором чьих-то глаз зелёных.

Напряжение пропало. Сделалось небывало легко!

Чувство эйфории охватило меня. Воздух никогда не был таким вкусным, пахнущим арбузной свежестью и мандаринами! Птицы устроили прослушивание своих талантов. Неисчислимые снежинки превратились в драгоценные кристаллы. Оторвать взгляд, значило лишить себя этого дивного мира. Впервые безусловную любовь я чувствовала как сладкую желанную боль, и ни за что не хотела отпускать…

Оказывается, обыкновенная природа — необыкновенна. Дорога́ до слёз! Она моё продолжение — моё тело, мои глаза! И тут я натурально ощутила лёгкое покачивание, как в колыбели. Я покоилась на руках матери… засыпала и радовалась ещё одному посланному чуду…

Резкий звук телефона вернул привычную реальность. Только теперь вспомнила: со мной был телефон! Подруга весело и быстро говорила что-то приятное!

— Ах, да! Мы сегодня идём на выставку графики… вспомнилось мне. Напоследок она спросила:

— А ты почувствовала: сейчас случилось землетрясение, у нас всё качалось, но недолго.

Я пообещала ей быть вовремя…

Взморье. Осенние игры

«Золотая удача, это когда особый взлёт мысли даёт возможность увидеть красоту жизни.»

В. Пелевин."Чапаев и Пустота"

Когда уходит рыба и рыбацкие станы освобождают берег от хозяйственного сора, он приобретает вечный, природный вид. В эти дни особенно ощутим покой, уставшего от человеческого вторжения кусочка суши.

Вот цепочка следов на песке — в поисках еды лиса прошла немалое расстояние. И подкараулила растяпу — чайку. Вокруг признаки борьбы и белоснежные перья. Рыжая прошла ранним утром, но песок от следов продолжает осыпаться при каждом взмахе ветра. Орлан, балуясь, планирует невдалеке, держа под прицелом мой интерес. Иногда он прячется в барашках облаков. Непросто его засечь.

…Писатель всё лето сочинял стихи. И ездил на работу в перенаселённом гудящем мегаполисе.

Усталость накапливается. Оперев голову на руки, он почувствовал неистребимы запах дезинфекции, надел перчатки, надо беречься. Завтра, как всегда, его ждут больные. Задремал.

Уже привычно, в сумерках сна, возникло безмятежное детство среди природы. Ритм выживания не считается с тонкими желаниями человека.

Дома его ждёт верный товарищ Стул. Ворчливый и любящий порядок, он из уважения к напряжённому творчеству Поэта ничем не выдает нетерпенье. Хозяин является вовремя, снимает с натруженных ног обувь. Садится разбирать бумаги. На каждой написан стих, со множеством пометок. Поэт делит листы на неровные стопки. Задумывается. Идет в ванну и оттуда долго доносится плеск воды.

Теперь он другой: влага смыла и унесла тяжесть дня, разгладила кожу, напитала её розовым. Закусывает аккуратно, не жадно, на уголке стола, вчитываясь в случайно взятые листы. Решительно убирает оставшиеся припасы и, бормоча часто одно и то же, строго следя за ритмом, делает новые пометки. Иногда, надолго замолкая, размашистыми движениями намечает береговую линию, корявое бревно и языки пламени костерка. Выстраивает череду вопросительных знаков.

***

Прилив одну за другой выносит, как испекает, огромных разноцветных медуз. Ветер и волны забавляются с ними на мелководье, постоянно меняя рисунок движения. На бесконечные фантазии хочется смотреть не отрываясь. Диковинные цветы и бабочки, кружевные завихрения постоянно меняют рисунок, завораживают.

Накатившая очередная волна оставила на мокром песке тяжёлое чёрное ожерелье из мелких мидий, нанизанных на верёвку, с запутавшейся звездой и обрывками кудряшек морского винограда. Так и тянется рука примерить.

Шум крыльев над головой отвлекает внимание. Странная картина открылась, когда облепившее возвышение чайки, чем-то встревоженные, скрылись в морском просторе. На самой кромке возник старый, видавший виды стул с инвентарным номером на боку. Он серьёзен, будто медитирующий человек, смотрит одновременно вдаль и вглубь. Почему бы не разделить с ним наблюдение.

Усаживаюсь на стул, смотрю, как набегают волны, несущие песок. Почти растворяюсь в вечности, если бы не мешал посторонний звук. Пробивается шуршание бумажного листка и тихий женский голос, перечитывающий написанное:

"Милый друг, как бывало в детстве, чистосердечно признаюсь: я тебя очень люблю, ты мне всё так же дорог и близок. Сегодня закончился мой последний рабочий день в библиотеке.

Теперь я вольный казак. Выпросила свой старый служебный стул в подарок и отправилась на наше любимое место, 96 километр. Играла с медузами, плавала, собирала янтарь, перекусывала, как мы с тобой любили — чёрным хлебом с маслом, читала твои стихи…

Помнишь, мы детьми мечтали жить на море всегда-всегда?

Исполнилась мечта — мы с моим верным стулом, как только захотим, будем жить на море. Ты мысленно — всегда рядом. Разве это не чудо"?! Последовал долгий вздох и аккуратный шелест бумаги.

Порыв ветра сорвал веточки засохшего винограда и помчал его в море. Попутешествовал и баста. Между тем, Невидимый художник нарисовал новое акварельное небо, без барашков. Надо бы сделать фото на память об осенних играх, когда море, берег, ветер и небо живут своей вольной, потаённой жизнью.

Так мог бы жить и человек.

Страсти по форели.

Если ты женщина, пусть даже не капризная, всё равно изредка тебя подстерегают желания, без которых можно обойтись. Но вот забыть не удаётся. Как червь-короед точат и точат…Так случилось у меня нынешним летом с форелью. Серебристая в пятнышках форель стала мерещиться повсюду. Я её видела во сне, плавала вместе с ней. В толпе мне попадались женщины в платье в горошек, так напоминающих раскраску вожделенной рыбки.

Нет-нет, я не была беременна и вкусовыми извращениями не страдала. Просто хотела съесть жареную благородную в крапинку форель с жареной картошкой. Вообще-то у этого каприза была предыстория. Мы с мужем получили от его отца свадебный подарок — две путевки в дом отдыха"Салют". Отдыху мешал донимавший нас голод. Чтобы заглушить его, мы много гуляли. Роскошный особняк прошлого века был за несколько дней изучен вплоть до последней балясины и запечатлено каждое дерево.

По залам и коридорам со скрипучими полами тихо, как тени, передвигались пять сотен личностей — милицейских служащих, привыкших держать язык за зубами, хранили молчание от скверной съеденной пищи. Двухдневные щи состояли из осклизлой капусты и расплавленного свиного жира. В качестве десерта давали чёрные бананы, уверяя, что мы, провинциалы, не знаем самого лучшего сорта.

После каждого обеда нескольких бедолаг отвозили в районную больницу за пятьдесят километров. И дальнейшая судьба их оставалась неизвестной. Только людей в столовой становилось всё меньше и меньше. Может быть, они отдыхали уже в другом месте? Некоторые ездили поесть в Сочи, возвращались пьяненькие и довольные.

Меня тоже скрутил приступ желчнокаменной болезни. После манипуляций в пропахшей хлоркой больнице, промывания и двухдневного голода, несмотря на слабость, я упросила мужа поехать в Сочи поесть. По дороге он рассказал мне, как они с папой в детстве ели в Сочи жареную форель. И он кажется помнит, где это было.

Нимало не сомневаясь, что мы найдем место, я торопила его. Пока мы ехали на тарахтящем пустом автобусе мимо огромных вычурных особняков управленцев, адвокатов… Водитель называл их имена, приглушив голос. Вкус, запах, изумительная, прекрасная, распластанная на сковородке серенькая рыбка в красную крапинку, преследовала. Я думала с грустью, что адвокаты, небось, едят форель каждый день.

Когда мы приехали в Сочи и стали искать место, оказалось, что муж его забыл. Слёзы не помешали мне напрячь обоняние. Я стала методично обходить безлюдную площадь изо всех сил принюхиваясь. И, о чудо! Мы оба учуяли запах жареной рыбы с той стороны, где игроки в нарды время от времени по-птичьи выкрикивали непонятные заклинания.

К дощатому киоску, почти скрытому ветками ивы, нас понесло как сайгаков к водопою. Божественный запах приближался, открылся киоск с задранной решёткой. Внутри, румяная от жара, полноватая, перепеленатая белым халатом женщина, на простейшей печке, топившейся дровами, жарила форель с картошкой. Всё! Мы остановились как вкопанные.

— Вам что, молодые люди? — обратилась она с мягким южным распевом.

— Как что! — задохнувшись пошёл в наступление муж.

— Да мало ли чего можно пожелать — миролюбиво отозвалась повариха. — У нас молодое вино, пиво, вода плодово-ягодная, мороженое….

— Рыба у вас есть?

— А это что? — повариха всё так же доброжелательно указала на сковородку.

— Может это кому-нибудь.

— Вы угадали. Это моему охламону. Он на опохмелку только рыбу с пивом требует. Да вы что беспокоитесь — вон стоит полный тазик форели, мой и наловил ночью. И назюзюкался там же. Рыбки вам изжарить? Эт мы враз. Вам по две или как? С картошечкой? На сливошном?

Усевшись на скамейку, под журчание голосов я задремала, и видела ту же форель, пока ко мне на колени не вспрыгнула кошка. Муж принёс мороженое и мы с кошкой принялись лакомиться. Когда сковорода на подставке из камня оказалась передо мной, я внимательно оглядела блюдо.

Серебристая, слегка подрумяненная в крапинку рыбочка лежала в окружении золотистой, испускающей жар картошки. Это великолепие было перечёркнуто тёмно-зелёным остро пахнущим букетиком укропа. Никогда до и после я не ела ничего более вкусного.

И вот опять страсти по форели. Форель, везде вокруг была одна форель. В воскресенье с утра я изложила своё желание мужу. Энтузиазма не встретила.

— Наша Рогатка и без того мелководная, я думаю, усохла, пока стояла жара.

— Но я знаю, ямы, нагромождение камней, где она может прятаться, — упорствовала я, — форель любит холодную воду. Есть несколько омутов на поворотах, там глубоко и много корма.

Муж взял удочку и мы пошли копать червей и собирать личинки на приманку. С этим затруднений не встретили. А вот когда пошли по ручью, поняли, задача будет не из лёгких. Рогатка — воробью по колено. И только подальше, к истоку, стали попадаться ямки. Когда же несколько рыбок, не заметив нашего присутствия, выскочили за пролетающим кормом, мы решили, может что и получится из нашей затеи. Было жарковато, я полезла в ручей. Муж миролюбиво попросил меня не портить рыбалку.

Пришлось подчиниться. Как кошка я ходила вдоль берега и в бинокль наблюдала обстановку. Да вот беда: я видела, как форель стоит перед водопадом, но кричать, а тем паче, показать не могла, боясь спугнуть рыбу. К счастью, он сам угадывал её. Первый же заброс принёс зазевавшуюся трёхсотграммовую самочку. Дальше последовала большая пауза, когда сразу несколько рыб, выскакивая, хватали на лету насекомых.

И всё-таки мы дождались момента, когда стайка заинтересовалась нашим угощением. Форель очень осторожна, приходилось делать немалые паузы. Но и зацепив её, не так просто вытащить. Она сильная и отчаянно борется за свою жизнь, как все лососевые. Каждая рыбка вызывала неконтролируемую радость. Как в детстве. А когда захотела поймать сама — не удержала довольно крупную и сильную, и очень расстроилась.

Муж не сказал ни слова, он долго сидел поодаль. Рыбья жизнь замерла. Немного погодя вздохнул:"Эх! Надо было в прикормку несколько капель слабительного добавить, рыба бы вернулась к прикормленному месту быстрее."Мне стало смешно, и мы до дому вспоминали весёлые и хвастливые рыбацкие байки.

Пять двухсот-трёхсотграммовых рыбёшек напомнили сочинский пир. Они были так же вкусны. Мужу, опытному рыбаку, понравилась несерьёзная рыбалка, но больше всего приготовленный мной улов. Он вызвался составить компанию, как только мне ещё захочется свежей рыбы. Рыбалка подарила нам замечательный летний день и множество необычных впечатлений, о которых особенно приятно вспоминать среди зимней метели.

Связь вещей.

Эдуарду К. — Человеку!

В начале декабря, посвистывая и рыская по лесам, — не осталось ли где неприбранного жёлтого листочка, заявляется метель, отплясывая на спинах ревущих ветров своё возвращение. Она весело и беспорядочно расшвыривает белые хлопья, пытается остановить воду в ручьях и реках. Но поистративши силы, утром затихает на тонком чистейшем, пушистом покрове.

Тем временем выходит солнце, и, увидев землю обольстительно свежей, посылает ей лучи своего расположения. Каждая снежинка превращается в бесценный сверкающий кристалл. Снег возвращает солнцу любовь неуловимой переливчатой игрой, блеском безупречных граней и тихим перезвоном.

Какая благодать настала! Всё живое высовывает свой любопытный нос, чтобы порадоваться наступлению зимы. Белки, задравши хвост носятся как угорелые, не обращая внимания на большого, шумного человека, идущего по лесной дороге. Остановившись, он наблюдает за игрой грациозных зверьков.

Им так весело! Включайся, человек, в догонялки — и тебе станет хорошо.

Человеку не до игр. Он сосредоточен и углублён в себя. Внутри, нет просвета от нерешённых вопросов. Стоит только дать себе поблажку, перестать ежедневно выполнять необходимую, рутинную работу — ошиваться возле дверей чиновных бонз, как в сердце поселяется изматывающая тревога. Знали бы его подопечные, как часто он испытывает отвращение, чувствуя себя трусом в коридорах власти.

За много лет так и не обзавёлся"ходоком", как делают многие. Эти прикормленные чинуши помогают выбивать и без того принадлежащие организации деньги, удерживаемые в недрах госструктур. Из-за частых командировок он, считающий себя ответственным, попал в собственную ловушку и вот-вот потеряет репутацию надежного руководителя — Отца, так называют его подчиненные.

В окружении природы человек надеется найти решение, распутать клубок проблем. Десяти километров до ближайшего посёлка по его расчётам должно хватить на обдумывание неотложной задачи.

Ворона летит параллельно. Она хватает на лету снег, и, спикировав на любимую ветку, зовёт"Варера — Варера!"При этом уморительно кашляет. Человек бросает в неё шишкой. Ворона подхватывает игру, и теперь от птицы трудно отвязаться. Она без устали перекусывает веточки с шишками, так, чтобы они попали в него, и каждый удар отмечает карком"Варера!"Снаряды всё чаще достигают цели. Путник сворачивает в берёзовый лес. Ага! Чем теперь будешь бросаться?

Из ущелья налетел ветер. Человеку холодно. Он мечтает о тепле. В посёлке есть рубленая баня. Только бы не угодить в снежный заряд на перевале. С этим шутки плохи. Путник прошёл изрядное расстояние, утомился. Он и хотел усталости. Надежда на пар и веник. Проверенный способ должен помочь обрести равновесие.

Семьи буровиков Мьянмы ждут к празднику зарплату. Рабочие верят: как и прежде, ожидания сбудутся. Множество не зависящих от него причин обжало, как спрут, с виду простое дело. Хотя и считают его профессионалом вот уже тридцать лет, приходится ежедневно подтверждать доброе имя. Вот так…

Даже признанный специалист ломает ноги в полном беспределе нынешней горе-экономики среди чиновничьего произвола. Непролазные лесные дебри Мьянмы — вот что такое наши товарно-денежные отношения. Если бы оплата арендованного судна была уже перечислена… Но её нет…

Банями в наши дни никого не удивишь. Но здесь сочетание японской лечебной и русской парилки его заинтересовало. Кабинки, разделённые ширмами и выстланные чёрным камнем, представляли собой лежанки, где заданная температура камня вызывала медленное прогревание. Постоянно выделяющиеся под воздействием тепла летучие субстанции целебного минерала, как уведомляет инструкция перед входом, способствуют очищению организма. Человек представил, что в этот самый момент, силы, аккумулированные в чёрном камне, заняты таинственной работой. Высвобождаясь из плена кристаллических решеток, они проскальзывают с помощью души в его тело. Тут-то и происходит соединение тонких элементов неведомой жизни камня и его собственной.

Вообще-то в каждый момент существования человек различными способами соединяется с природой. Неживой — как он сейчас с элементами минерала, с растительной, с живой, с человеком… наконец, с иным миром… В затруднении прервал цепочку мысли, не смея утвердительно ответить — насколько он близок к духовности.

С первых минут тепло и звучание старинной японской музыки, доносящейся как будто издалека, привело тело в блаженство. Усталый человек быстро погрузился в полудрему, и время перестало существовать. Только тепло. Только покой и умиротворение. Вначале он почувствовал, что проблема на самом деле не настолько сложна. И вдруг чёткий план предстал так ясно, что сон мигом улетучился, можно было хоть сейчас начинать действовать, успех был обеспечен!

Чашка чая со смородиновыми почками и соцветиями шиповника, выпитая на маленькой веранде с видом на еловый лес, и вовсе придала игривое настроение: мужчина сделал несколько гимнастических упражнений перед зеркалом. Затем отправился в парную, и, плеснув душистого кваса на каменку, всласть похлестал себя веником.

Набравшись влажного жара, через веранду вышел в лес и бросился в сугроб. Разгорячённое тело, исколотое прикосновениями тысяч ледяных снежинок, возрадовалось такой игре, просило её!

В бассейне с горячей водой человек запел. Он знал, что кроме него никого нет, и пел в полный голос. Он слушал себя, пожалуй, впервые.

большим удивлением подумал:

— Какой я непредсказуемый, оказывается: эдак недолго и полюбить себя, как Нарцисс! А! Была-не-была! Хорошо-то как! Почему не порадоваться?! Это"хорошо» оплачено каторжным трудом. Раньше говорили: на благо Родины.

Его задача — благо семей экспедиции. Смотреть в глаза женщин, приходивших просить законный заработок мужей, равносильно пытке”.

Мужчина лежал, завернувшись в тёплую простыню и мурлыкал тихонько песню, которую в детстве слышал от мамы:

На речке, на речке, на том бережочке

Мыла Марусенька белые ножки.

Мыла Марусенька белые ножки,

Белые ноги, лазоревы очи.

Плыли по реченьке белые гуси

Ой, вы плывите, воды не мутите…

Неизвестно откуда взявшееся озорство выдернуло его из белых пелён. Мужчина пробежался по предбаннику фертом, и, попав в такт, заголосил на частушечный манер:

Эх, хорошо в Стране Советов жить!

Эх, хорошо Страной любимым быть!

Эх, хорошо стране полезным быть!

Через тысячу лет будет жить наш привет:

Будь готов! Будь готов! Будь готов!

–Э-э-х! Какие песни были, после них — хоть на амбразуру! — усмехнулся про себя бывалый геологоразведчик.

…но про Марусеньку — душевно!