Баллада о Мертвой Королеве

Людмила Макарова, 2017

Искалеченный душой и телом эрлиец по имени Гематус решил отомстить обездолившему его миру и самому Спящему, создавшему столь несправедливую Вселенную. И положил жизнь на исполнение грандиозного замысла… Неужели сбудется пророчество, случайно услышанное человеческой ведьмой Тиной, и погибнет все живое? В том числе – последние представители древних рас, правивших на Земле задолго до появления человека. Неужели невозможно остановить Мертвую Королеву, способную пожрать саму Вселенную? Запущенные безумцем часы равнодушно отсчитывают секунды, и лишь Тина способна предотвратить надвигающуюся катастрофу…

Глава 2

Московская Обитель, штаб-квартира семьи Эрли

Москва, Царицынский парк, за полвека до описываемых событий

Ночью в Царицыно выпал первый снег и еще не растаял, уцепился за холодную осеннюю землю и замер, словно надеясь долежать до зимы. За стрельчатыми окнами тихо кружили опоздавшие снежинки, в мокрых ветвях деревьев играл солнечный свет, делая резкими жухлые листья, из последних сил державшиеся на ветках. А срывающиеся с карниза комья то и дело шлепали по оконным откосам.

Но это — снаружи.

А внутри, в сводчатом холле второго этажа, брат Висцерус собрал молодых коллег, только что закончивших утренний обход.

Брат Висцерус — старый, но невероятно шустрый, суетливый в движениях эрлиец — имел множество заслуг и достоинств перед Московской обителью и Тайным Городом. Он врачевал едва ли не дольше любого из ныне здравствующих братьев, и при попытке подсчитать стаж его практики сбивался даже настоятель Обители, отец Динамус. Брат Висцерус был опытным доктором широкого профиля, однако хирургия никогда не входила в число его любимиц. На старости лет Висцерус получил звание брата-наставника, с энтузиазмом передавал опыт молодым коллегам, но перед входом в хирургическое крыло был особенно придирчив, многословен, нетерпим к вопросам и по десять раз заставлял всех повторять одни и те же прописные истины.

— Прежде чем мы пересечем границу этого, не побоюсь громкого слова, храма жизни, коим является хирургический блок Обители, я предлагаю вспомнить основные принципы лечения ожоговых ран, — с энтузиазмом предложил он, глядя на вверенную его заботам молодежь.

— Почему ожоговых? — удивился кто-то. — Может, поговорим о резаных ранах?

— Или рубленых.

— Или огнестрельных.

— Поспорьте еще, — буркнул Висцерус, и стало ясно, что отказываться от своих намерений он не собирается.

Молодые братья огласили холл негромким стоном, но разжалобить старика не сумели.

— Как вам известно, наиболее частыми причинами термических повреждений тканей являются боевые арканы «Шаровая молния», «Эльфийская стрела» и «Дыхание дракона», — уверенной скороговоркой произнес он. — Когда мы имеем дело с их последствиями, на первом этапе оказания помощи можно пренебречь магическим происхождением раны и действовать, как в случае обычного ожога, но одно из этих боевых заклинаний вызывает серьезное дополнительное поражение тканей… О каком аркане идет речь, брат Латерус?

Висцерусу показалось, что молодой врач отвлекся, но тот, оказывается, слушал и скучным голосом ответил:

— «Эльфийская стрела». Лечение этих ран требует комплексного подхода.

— Великолепно! А теперь вопрос брату Гематусу: перенесет ли обычный чел попадание «Эльфийской стрелы» и каковы будут последствия?

Среди присутствующих Гематус был самым молодым и «подающим самые большие надежды», и, к сожалению, брат-наставник об этом знал. Гематусу доставались самые заковыристые или, наоборот, самые простые вопросы, ответить на которые в одно слово, как того они заслуживали, было равносильно самоубийству.

Услышав вопрос, брат Гематус вздохнул, бросил тоскливый взгляд в окно и на секунду онемел.

Заснеженный парк подернулся мороком. Пегий снег выстилал землю, ядовито-синие стволы деревьев возносились к небесам, а черные кроны распускались растрепанными похоронными венками. Танцующие лунные сферы уводили взгляд куда-то за грань, во Внешние миры, в саму смерть или в бессмертие. Здесь не было жизни. А там плыли в облаках гигантские змеи, сгущалась тьма, искрился свет и невозможные существа расправляли гигантские крылья.

Не успел молодой эрлиец охнуть, как целая планета разорвалась у него чуть ниже сердца, в глазах полыхнул ядовитый цветной салют, и все исчезло.

Молодой врач замер с раскрытым ртом.

— Какие будут последствия? — настойчиво повторил брат Висцерус.

— Тяжелые, — выдавил Гематус, с трудом отводя взгляд от окна.

И неловко переступил, почувствовав в ногах странную слабость. Свет в холле больше не был теплым, в нем появилась невнятная угроза. От тяжелых сводов и древних стен неприятно потянуло холодом. Кажется, запахло тленом…

— Это все? — недовольно уточнил брат-наставник.

— Что «это»? — вздрогнул Гематус.

Висцерус прищурился — до него только сейчас дошло, что юноша сам на себя не похож.

— С вами все в порядке, брат?

— Я… — Молодой эрлиец помолчал, растерянно глядя на наставника, но решил не рассказывать пока о странном видении и качнул головой: — Я с утра не в своей тарелке, брат Висцерус. И не могу понять почему.

— Возможно, дело в небрежной подготовке к занятиям, — строго произнес брат-настоятель. — Вас явно тревожит отсутствие знаний.

— Не уверен, что вы поставили правильный диагноз.

Однако старик и сам понял, что Гематус не просто так не ответил на элементарный вопрос, и перестал мучить молодого врача. Повернулся к остальным и вопросительно поднял брови:

— Кто сможет дополнить ответ?

Желающих не нашлось.

— Тогда отправляемся в хирургию… А вы, брат Гематус… — Старик ткнул в грудь молодого врача указательным пальцем. — Вы отправляйтесь в Дырявый приемник. Может, это вернет вас в вашу тарелку.

Молодые братья захихикали, но быстро стихли под строгим взглядом Висцеруса.

— Помогите дежурным.

— Спасибо.

Просторное помещение, в которое прибывали воспользовавшиеся «Дыркой жизни» обитатели Тайного Города, когда-то имело длинное и торжественное название, связанное с предназначением, с предоставлением неотложной помощи и с уникальной системой энергетической подпитки пострадавших. В названии даже фигурировал экстренный способ транспортировки в операционную, посредством разветвленной сети внутренних порталов, и реклама сопутствующих услуг Обители. Но это был тот редкий случай, когда знаменитое многословие эрлийцев дало трещину, и они сократили название до короткого, емкого и довольно циничного «Дырявый приемник». Но использовали его, разумеется, исключительно сами эрлийцы.

Это было единственное помещение Обители, где витал стойкий запах крови, пота и дезинфицирующих средств, с тонкой примесью благовоний и снадобий, призванных всю эту вонь вытравить. В момент массового открытия порталов и поступления раненых к смеси добавлялись запахи озона, гари, пороха и страха, а на полу и стенах появлялись кровавые потеки. Дырявый приемник работал круглосуточно, и даже педантичные до занудства эрлийцы не всегда успевали прибраться, за что дежурной смене обязательно доставалось от старших монахов, независимо от того, какая война или чума бушевала за стенами Обители.

А вне кризисов Дырявый приемник отдаленно напоминал приемное отделение обычной человской больницы. В глубине массивных стен дремали артефакты внутренних порталов, мозаичный пол строго разделял секторы, по которым мог передвигаться персонал, и приемные зоны, куда попадали раненые, воспользовавшиеся «Дыркой жизни». С потолка свисали тяжелые кристаллы «поглотителей», поскольку раненые частенько прибывали вооруженными, сжимая в руках не только мечи, но и магические жезлы и прочие боевые артефакты, и в горячке, случалось, продолжали сражаться, так что предосторожность была не лишней. «Поглотители» работали по принципу «обжор», всасывали магическую энергию, накапливали ее, а затем пускали на нужды Обители.

В мирное время дежурство в Дырявом приемнике считалось отдыхом, Гематус отправился на него с радостью, мысленно поблагодарив старого Висцеруса за такую поблажку, но едва войдя в помещение, Гематус вдруг остановился, смертельно побледнел и без чувств рухнул на пол, вызвав шок у сидящих неподалеку коллег.

* * *

Москва, Петровский парк, 17 октября, понедельник, 18:19

— Хочешь сказать, что моя сестра шлюха?! — негромко, но с явной угрозой, поинтересовался де Рю.

И его ладонь легла на рукоять меча.

— Хочу сказать, что твоя сестра — приятное исключение из вашей упертой породы, — хмыкнул в ответ Данияр, десятник дружины Люблино.

И молодой рыцарь попался в расставленную ловушку:

— В чем исключение?

— В постели горяча, — рассмеялся ему в лицо люд. — Вспоминая, что Марта вытворяла, я готов поверить, что вы размножаетесь не только из чувства долга.

— Урод!

— Щенок!

— Ты ответишь!

— Перед тобой?

— Да!

Но клинок пока оставался в ножнах.

Молодой Евгений де Рю пребывал в бешенстве, но знал, что Данияр — опасный противник, и рассчитывал шансы. А вот люд целенаправленно выводил рыцаря из себя:

— На твоем месте я бы гордился такой сестренкой, Женька, — размеренно произнес Данияр, не прикасаясь к своему оружию. — Наша Марта — настоящая красотка, веселая умница и в постели может поспорить даже с феей.

— Не смей говорить «наша»!

— Ах да, ты ведь с ней не спал…

— Заткнись!

— Разве ты не понимаешь, что я восхищен твоей энергичной сестричкой?

Увы, но чуды, чудские женщины, традиционно демонстрировали образцовую стойкость к адюльтеру, вызывавшую у остальных жителей Тайного Города подозрения во фригидности. Соблазнить рыжеволосых «ледышек» считалось невозможным, а судя по тому, как гуляли от своих благоверных господа рыцари, не факт, что игра стоила свеч.

Десятник Данияр решил проверить слухи на собственным опыте, пообещал подгулявшим товарищам вынести чудским женщинам однозначный и непредвзятый вердикт, и более чем преуспел. То ли ему повезло с хорошенькой Мартой де Рю, то ли любвеобильность могучего богатыря сотворила чудо, но о бурном романе сначала зашептались по углам, затем заговорили в голос, а к началу осени уже делали ставки на то, чья кровь прольется первой. Самое главное из заинтересованных лиц — глава семейства де Рю, — традиционно узнал о случившемся последним, после чего устроил старшему сыну крупную головомойку. «Накрученный» Евгений отправился «разбираться с проблемой», застал влюбленных в отеле, где они коротали дождливый вечерок, и затеял ссору. Страсти разгорелись нешуточные, и единодушие мужчины проявили только в одном: ни тот ни другой ухом не повел в ответ на рыдания и увещевания поруганной девы.

— Женя, пожалуйста, не надо! Я люблю его! Данчик, ради меня, не убивай его. Я тебя умоляю! Жека, хочешь я прямо сейчас пойду с тобой домо-ой…

Рыдания дали результат: при женщине решили не драться — «Слишком шумно!» — и мужчины отправились в ближайший парк. Несчастную Марту заперли в номере, и бедняжке ничего не оставалось, как в голос рыдать, прильнув к оконному стеклу.

С обеих сторон незамедлительно прибыли группы поддержки, напряжение стремительно нарастало, голоса становились все более громкими, угрожающими, «секунданты» тоже то и дело хватались за оружие, к счастью, пока — для демонстрации намерений, пока… И никто не обратил внимания на появившийся внутри зоны морока «Крылатый глаз» — простейшее и потому весьма распространенное в Тайном Городе устройство слежения, созданное на стыке магии и технологий. «Глаз» уютно устроился в ветвях ближайшего дерева, транслируя куда-то картинку развивающегося скандала, но еще через несколько минут в Петровский парк мягко вкатился фургон Службы утилизации, и собравшихся людов с чудами окутало еще одно заклинание морока — куда более мощное и абсолютно непроницаемое. Внезапный и резкий поток чужой магии сбил немудреные настройки «Глаза», и он принялся выписывать неровную спираль, поднимаясь выше и выше, а когда оказался над кроной дерева — зашипел, пронзенный стремительной молнией, и рухнул на землю.

Его обязательно должны были увидеть — «Глаз» падал в самую толпу, — но за мгновение до того, как он оказался на земле, голова Данияра слетела с плеч и покатилась прочь. Де Рю машинально среагировал на неожиданное движение, хотя не смог бы потом сказать, кто его совершил, выхватил меч, но сделать с ним ничего не успел: раздался чей-то крик, в ноздри ударил резкий запах персиков, а в следующий миг Евгения атаковал кто-то, то ли невидимый, то ли слишком быстрый.

Оно осознало себя чудовищем — сильным и беспощадным.

Но, вырвавшись на свободу, оно осознало, что за словом «чудовище» ничего нет.

Нет звука, нет радости, нет жизни и боли, нет крика — его создатель не позволял твари кричать. А без голосовых связок оно могло лишь коротко шипеть… Даже дыхания и того не было. Его создатель не предусмотрел ничего, что могло последовать за осознанием себя. Чудовище родилось чудовищем и застыло в этой ипостаси. Оно разинуло пасть и запрокинуло голову. Оно получило единственную возможность, кроме осознания, — тоску, по жизни. И эта тоска нарастала.

Сознание замыкалось и взрывалось.

Тварь не понимала сути страданий. Тварь плохо знала мир. И это темное небо, моросящее осенним дождем по клочкам боевой шкуры. И эти огни. И лучистые тела магов, и темные силуэты людей, наседавшие друг на друга в гигантском муравейнике. Все это было интересным, но каким-то чужим. Чудовище чувствовало себя в стороне от всего. Не понимало, почему, и за неимением сердца тоска разрывала твари естество, которого тоже не было.

Иррациональная тварь испытывала иррациональные чувства.

Она могла бы, наверное, умереть, но создатель дал ей цель.

— Убей! — приказал он, расколов скорлупу несвободы.

И тварь убила.

Всех тех, кто был непонятной для нее частью незнакомого мира. По сравнению с ней они оказались слабыми и медлительными. Но вкусными. Твари понравились их мясо и кровь, тварь хотела устроить пир, но создатель отозвал ее и вновь запер.

Но теперь, в скорлупе несвободы, ей не было так тоскливо: у твари наконец-то появилось то, что следовало за словом «чудовище», — жизнь, воплощенная в цель.

Тварь дождалась, когда создатель отвлечется, и позволила себе уйти.

Ей было любопытно изучать чужой мир и сладостно исполнять данную создателем цель.

Тварь хотела убивать.

Ей нравилось.

* * *

Москва, Петровский парк, 17 октября, понедельник, 18:36

— «Глаз» сдох! — крикнул Белосвет. Хотел еще просить водителя прибавить, но глянул на спидометр и благоразумно промолчал.

Машина неслась по Ленинградскому проспекту, играя с человскими автомобилями не просто в шашки, а в безбашенные «чапаевки». Сидящий за рулем хван процедил сквозь зубы что-то короткое, емкое и, возможно, обидное, но что именно, Белосвет не расслышал, а переспрашивать не стал. Не сейчас.

Четырехрукий Пиф, выходец из алтайской семьи профессиональных убийц, заявился в «Тиградком» с месяц назад, скромно предложил свои услуги в качестве штатного водителя и — что было совершенно неожиданно — скромно согласился на более чем скромную зарплату. Что именно побудило Пифа так поступить со своей жизнью, не знал никто. А на прямой вопрос хван мрачно обронил: «Давно мечтал» и так посмотрел на начальника отдела кадров, что тот молча подписал необходимые бумаги, после чего сказался больным и неделю не появлялся в офисе.

Расспросы прекратились, но воображение творческого коллектива «Тиградком» разыгралось до неприличия. В одном углу шептались, что на отдыхе Пиф взял покататься истребитель пятого поколения и забыл вернуть. В другом утверждали, что неразговорчивый хван без спроса подписал слишком «горячий» контракт на устранение высшего человского политика и теперь отбывает ссылку за непослушание. В третьем намекали на крупные, но засекреченные неприятности, которые четырехрукий доставил Великому Дому Людь по контракту с Великим Домом Навь, что вызвало неудовольствие у Великого Дома Чудь, но правду, как легко догадаться, не знал никто. Как бы там ни было, с машинами Пиф управлялся великолепно, в случае необходимости, мог поддержать съемочную группу грубой силой, и считался важным членом коллектива. К тому же хван категорически отказался водить стандартный репортерский фургон, презрительно назвав его так, как запрещено повторять по соображениям морали, и предоставил в распоряжение группы личный «Кадиллак Escalade», чем сразу повысил свой рейтинг на тысячу с лишним пунктов.

Постепенно к Пифу привыкли, разговоры утихли, и внутри съемочной группы возникла нормальная рабочая атмосфера, хотя поначалу люд Белосвет — репортер, хвана задирал, а ко́нец Лакриций впадал в его присутствии в ступор.

Лакриций когда-то держал в Тайном Городе фотосалон. Затем, когда человская техника шагнула вперед, салон превратился в кинотеатр, где во время сеансов творились настоящие чудеса, поскольку морок успешно дополнял кинореальность. Лакриций гордился тем, что изобрел 3D раньше челов, однако применить свое открытие не сумел, продал кинотеатр, купил маленькое кафе с пафосным названием «Приют киномана», проскучал в нем несколько лет, после чего свалил дела на управляющего и устроился в «Тиградком» оператором.

И обрел себя. Лакриций не просто снимал хронику, стендапы и проходы — он создавал новости! Работа приводила ко́нца в восторг. Ведь пока его сородичи, воображавшие, что знают толк в развлечениях, изощрялись в чревоугодии и плотских утехах, он творил историю!

От такого кипения его творческой крови у Пифа и Белосвета множились неприятности и случались незапланированные поездки к эрлийцам, поскольку толстенький оператор бесстрашно лез в самую гущу событий.

— Держитесь!

«Кадиллак» резко свернул с Ленинградского проспекта вправо, ускорился, внатяг прошел скользкий поворот, но выровнялся и с ревом помчался дальше.

— Мы уже приехали?

— Еще нет.

Ко́нец закрыл глаза руками и часто задышал.

— А сейчас?

— Нет! — хором ответили люд и хван.

— Ох…

Машина резко остановилась у обочины, несколько секунд Пиф внимательно разглядывал валяющиеся на поляне тела, после чего угрюмо сообщил:

— Опоздали.

— Вижу, — сухо ответил люд.

— Значит, приехали? — подал голос Лакриций, заметивший, что машина остановилась. — Отлично! Что снимаем, Бел? Ты продумал сюжет? Вы только посмотрите на этот… экспромт…

Ко́нец разглядел трупы и замолчал. Но оторопь не помешала ему опустить стекло и выставить в окно камеру.

Белосвет же выбрался из машины, окинул мрачным взглядом растерзанные тела, обернулся, посмотрел на Пифа и растерянно спросил:

— Что здесь произошло?

— Ты у меня спрашиваешь? — ровно поинтересовался хван, вставая рядом с репортером.

— Я… — Люд понял, что сглупил, и попытался объясниться: — Ты наверняка знаешь о таких вещах больше моего.

В отличие от собратьев Белосвет к военным игрищам относился с холодком, в дружине отслужил ровно столько, сколько требовала древняя традиция, ни часом больше, и полностью сосредоточился на любимой журналистике. Поэтому крови, которая пролилась в Петровском, он не испугался — насмотрелся за жизнь достаточно, но с трудом представлял, что могло вызвать такие потери.

Вечерний сумрак уже накрыл осенний парк, и в неясном свете фонарей разорванные тела рыцарей и дружинников казались залитыми черной навской кровью. Пятеро чудов против шести людов. У могучего балагура-десятника оказалось на одного друга больше, соответственно, потери Великого Дома Людь были чуть выше.

Зубчатая стена Путевого дворца возвышалась над полем боя могильной плитой.

— Надо найти «Глаз», — негромко произнес Пиф.

— Да, — согласился люд, но с места не сдвинулся.

— Все мертвы? — Лакриций наконец-то рискнул покинуть внедорожник и присоединиться к друзьям.

— Ага, — подтвердил хван. И вновь посмотрел на люда: — Как ты узнал, что здесь случится побоище?

— Что? — не понял тот.

— Как ты узнал, что сюда нужно направить «Глаз»? — повторил Пиф. — Мы ведь ехали снимать осеннюю распродажу в супермаркете Торговой Гильдии.

— Все слышали о проделках Марты, — не поворачиваясь к водителю, ответил Белосвет. — И я попросил Ярослава, двоюродного брата Данияра, сообщить мне, если начнется разборка. Надеялся продать сюжет в светскую хронику.

— А продадим в ЧП, — едва слышно пробурчал ко́нец.

— Когда пришла СМС — отправил сюда «Глаз», а Ярослав… — На лице люда на мгновение появилась гримаса боли. — Вон он лежит.

— Что будем делать?

— Надо сообщить, — высказал свое мнение Лакриций.

— Белосвет?

Но люд, судя по всему, продумывал другую версию.

— Белосвет? — повторил хван.

— О происшествии и без нас узнают, — прищурился репортер. — Цена вопроса — несколько минут, давайте используем их профессионально.

— Сделаем репортаж?

— Да. — Белосвет принял решение и стал раздавать приказы: — Пиф, пожалуйста, отыщи «Глаз».

— Хорошо.

— Лаки, дай мне прямой эфир через десять минут, как раз подгадаем к вечерним новостям.

— Сделаю!

Ко́нец вернулся к машине и принялся готовить аппаратуру.

Сам же Белосвет медленно прошел по краю поляны, не рискуя заходить за невидимую «линию смерти», но пересек ее, когда заметил слабое движение, и склонился над молодым чудом.

— Ты как?

Мальчишка приоткрыл залитый кровью глаз и прошептал:

— М-моряна… ч-ч…

— Моряна? Откуда? Зачем?

Но юноша, в котором люд опознал Евгения де Рю, уже потерял сознание.

Белосвет огляделся, мысленно согласился с рыжим: даже на его непрофессиональный взгляд, последствия страшной резни действительно напоминали «работу» оборотня, после чего бесцеремонно ощупал карманы раненого, отыскал «Дырку жизни» и активировал ее, порталом отправляя де Рю в приемный покой Московской Обители. А сам отскочил, чтобы не провалиться следом.

— Бел, у меня все готово! — доложил Лакриций. — Нас пустят в эфир, как только захотим.

— Ты сделал панораму?

— Из окна машины, а что?

Ко́нец как раз устанавливал треногу, но люду пришла в голову другая идея:

— Хватай камеру и за мной!

— Куда? — Однако опыт есть опыт, и, задавая вопрос, Лакриций уже взваливал аппарат на плечо.

— Марта, скорее всего, еще в отеле, — скороговоркой ответил Белосвет. — Она наверняка что-то видела или слышала, и ее мы загоним в новости сразу после подводки. Включай семейную тайну на полную, Лаки, нам нужны ответы.

— Будут тебе ответы, — пообещал ко́нец.

Дверь в номер оказалась запертой, но люда это не остановило: может, он и недолюбливал «военные игрища», но силушкой, так же, как его сородичей, Спящий Белосвета не обидел. Но только репортер приготовился вышибить препятствие, как Лакриций прошептал:

— Ты слышишь? — и повис на люде, помешав открыть дверь одним ударом.

— Что слышу?

— Не ори.

— Что я должен слышать?

— Женский плач, идиот, — тут же ответил ко́нец. — Окна номера выходят на поляну.

Люд прислушался и нахмурился:

— Ничего не слышу.

— Я тоже.

— Вот и не мешай. — Белосвет вновь изготовился к удару, но вновь остановился, услышав:

— Почему вместе с Источником Спящий не подарил вам мозги?

Понял, что чего-то не понял, и вновь повернулся к другу:

— Да что случилось?

— Если мы не слышим рыданий, значит, тут что-то не так, — объяснил Лакриций. — Это же очевидно.

— И что это означает?

— Это означает, что нет нужды ломать дрова.

Оператор оттер плечистого репортера от двери, поднес к замку перстень с безымянного пальца левой руки и шепнул короткое заклинание.

— Получилось? — тихо спросил Белосвет.

— Получилось, — подтвердил ко́нец. — Но замок сломан и заблокирован.

— Включи камеру.

— Хорошо.

Ко́нец встал справа от люда и включил запись. Белосвет открыл дверь, сделал пару шагов внутрь, остановился и поморщился: полуодетая Марта лежала поперек пребывающей в беспорядке кровати. Голова повернута под неестественным углом. Глаза широко распахнуты. В глазах — страх. Золотисто-рыжие волосы разметались по простыне.

— Снял?

— Да. — Лакриций вздохнул. — Жаль, что интервью не будет… — помолчал и добавил: — Бедная девочка.

— Бедная, — согласился люд. — Они все бедные.

Двенадцать трупов!

Тайный Город ожидал большой скандал.

Но… Кто убил Марту? В номере, как обратил внимание Белосвет, персиками не пахло, значит, оборотень, о котором рассказал ее несчастный брат, в отель не заходил. Или Евгению привиделось, и никакой моряны в действительности не было?

— Все готово, — сообщил ко́нец. — Я пускаю картинку, а ты озвучивай.

На планшете поползли смонтированные кадры, и люд принялся уверенно вещать:

— Мы ведем репортаж из Петровского парка, где только что произошла кровавая дуэль, больше похожая на массовое убийство. Судя по всему, сражение случилось между чудами и людами, но что стало его причиной, пока неизвестно… — Белосвет комментировал ужасные кадры, оставаясь за камерой, при этом они с Лакрицием вышли из отеля и направились на поляну, на которой как раз появились маги Великих Домов. — Прямо сейчас к месту трагедии прибывают следователи, и первый вопрос я адресую фате Мстиславе…

И только логотип «Тиградком» на микрофоне помешал дознавательнице Зеленого Дома сказать в эфир все, что она на самом деле думает о вездесущих журналистах, трагическом происшествии, его истинной подоплеке и благонравности чудских женщин.

— Скажите, фата, у вас уже есть версии случившегося?

Странный вопрос, если учесть, что Мстислава только прибыла в парк, но белокурая ведьма ответила на него достойно:

— К сожалению, и чуды, и люды, случается, теряют голову во время ссор, повод для которых дает сама жизнь. — После чего непринужденно улыбнулась, жестом показала Лакрицию прекратить съемку и совсем другим тоном поинтересовалась: — Как вы здесь оказались?

— Я тоже хотел бы это знать, — добавил подошедший Кристиан ле Сейдж, следователь из Ордена. — Никто не сообщал в «Тиградком».

— Мы ехали на репортаж, засекли применение мощного морока и решили посмотреть, что здесь происходит, — сообщил Белосвет. — Обычное дело.

О «Крылатом глазе» он решил пока не распространяться.

— На какой репортаж вы ехали? — спросил ле Сейдж.

— Планировали сделать заказной сюжет о небывалой щедрости шасов в сезон осенних распродаж.

— Что видели?

— Только то, что вы видите сейчас. Кто бы это ни сделал, он убрался до нашего появления. — Белосвет помолчал и добавил: — К счастью.

— Почему вы думаете, что это «кто-то сделал»?

— Потому что в обычной схватке кто-нибудь одержал бы победу.

— Тоже верно…

— Мы можем ехать? У шасов, как вы знаете, кошмарные штрафы за опоздание на съемку.

Мстислава покосилась на Кристиана, тот пожал плечами, показывая, что пока не видит необходимости задерживать съемочную группу, после чего ведьма закончила:

— Можете.

— Но приготовьтесь давать показания, — добавил рыцарь.

— Обязательно.

К рыцарю и дружиннице Дочерей Журавля прибыло подкрепление: специалисты по магическому сканированию, врачи, предсказатели, криминалисты, в общем — профессионалы, способные восстановить полную картину произошедшего. Возможно, у кого-то из них были вопросы к Белосвету и его друзьям, но задать их они не успели — сборы и отъезд не заняли много времени.

— Куда теперь? — спросил Пиф, когда они подъехали к выезду на Ленинградский проспект.

— Давай на Большой Овчинниковский, — решил Белосвет.

— К Барраге?

— К Барраге. Возможно, мастеру удастся снять информацию с поврежденного голема.

— Меня уволят, — проныл с заднего сиденья Лакриций.

— Не волнуйся, — хмыкнул люд. — Нас всех уволят.

* * *

Москва, Гжельский переулок, 17 октября, понедельник, 18:37

Такси покрутилось по нескольким переулкам неподалеку от станции метро «Площадь Ильича», остановилось, и водитель не очень дружелюбно сообщил:

— Приехали.

— Я что-то должна? — поинтересовалась Тина.

— Уйти.

— Спасибо.

— Мне заплатили.

— Я поняла.

— Но ты можешь добавить.

— Не стану.

— Тогда уходи.

Девушка пожала плечами и вышла из машины. Как только дверь захлопнулась, водитель резко дал по газам, и такси умчалось прочь.

«Интересно, так велено или ты боишься тут оставаться?»

На улице быстро темнело и было по-осеннему зябко. И еще — мрачно. Двухэтажные дома, тянущиеся вдоль дороги, почему-то оказались не освещены — ни одно окно не светилось! — справа темнели железные ворота, запертые, похоже, еще перед нашествием французов, и даже уличные фонари не подавали признаков жизни.

«Интересно, кто меня сюда позвал?» — подумала девушка, сжимая в кармане «Дырку жизни», а через секунду услышала:

— Привет, Тина!

Повернулась и всплеснула руками:

— Млада?!

— Привет!

— Привет, дорогая.

Девушки поцеловались.

— К чему такая таинственность?

— Есть важное дело.

— Насколько важное?

— Настолько, что даже Харций не знает, кто написал записку, — ответила люда.

— Ого.

Тина подумала, что за подобной конспирацией должно таиться нечто действительно неприятное, но подруга поспешила развеять ее сомнения:

— Ты не волнуйся: ничего такого, за что можно потерять голову, я тебе не предложу. Просто не хочу огласки.

Нельзя сказать, что дружба Млады и Тины была обычным для Тайного Города делом. Белокурые ведьмы Зеленого Дома традиционно относились к челам высокомерно, а к полукровкам — с оттенком презрения, ну, если очень повезет, то покровительственно. Но случались и исключения. Во время обучения в школе Солнечного озера Тина считалась кем-то вроде подшефной Млады: люда разъясняла девушке непонятные материи, объясняла те правила Тайного Города, которые по каким-то причинам не вошли в курс обучения, и следила за тем, чтобы полукровку не обижали. Взамен Тина оказалась у Млады кем-то вроде прислуги, но жаловаться не имело смысла, поскольку на точно таких же условиях старшие девушки работали и с совсем молоденькими людами.

Что же касается отношений, то расторопная полукровка Младе понравилась, и за то время, что Тина провела в школе, они с Младой не раз устраивали различные веселые каверзы, а после обучения провернули уже три весьма выгодных комбинации.

В конце концов, при всех противоречиях и национальных различиях никто не поймет ведьму так, как другая ведьма, будь она зеленая, рыжая или еще какая-нибудь.

Однако до сих пор Млада никогда не вела себя столь таинственно, и все комбинации, даже ту, которая была совсем незаконна, подруги обсуждали в уютном кафе. Соответственно, Тина насторожилась, несмотря на успокаивающее заявление подруги, но та сразу перешла к делу:

— У меня есть для тебя очень важное и деликатное поручение: нужно снять порчу с одной человской семьи. Сегодня ночью.

Настолько простое поручение никак не соответствовало таинственности, с которой фея организовала встречу, и Тина насторожилась еще больше:

— Снять порчу?

— Да, — легко подтвердила Млада. — Минут двадцать работы, не больше.

— С кого?

— С челов.

— С простых челов?

— Э-э… — Тут Млада наконец сообразила, в чем дала маху, вздохнула и взяла подругу за локоть: — Прогуляемся.

— Да холодновато для прогулок, — попыталась отговориться Тина.

Она еще не оставила мысль отыскать поблизости кафе и устроиться в нем. Однако люда была непреклонна:

— Холодно, зато безопасно.

— В смысле?

— Никто не подслушает.

— Надо было запустить навский оберег.

— Я запустила. Но нужно, чтобы нас и не заметили.

— Почему?

— Нас не должны видеть вместе.

— Почему? — повторила Тина.

— Ты хочешь уйти с холода?

— Очень!

— Тогда слушай и не перебивай.

И они неспешно пошли по темной улице.

— Некоторое время назад я узнала, что у моей бабушки по материнской линии — травницы Федосеи, когда-то давно простая человская девка увела мужа, — начала Млада. — Не знаю, что там была за красота неописуемая, но дед влюбился по уши, бросил Федосею с малолетней дочерью и ушел жить к челке.

Тина поморщилась — она терпеть не могла это уничижительное определение, и Млада извиняющимся тоном добавила:

— Ну, ты понимаешь, извини, это я из солидарности с бабушкой.

— Я понимаю.

— Вот и здорово.

— Только я не понимаю, почему Федосея не вернула мужа?

— Магией?

— Да.

— А какой смысл от куклы? — удивилась Млада. — Ну, станет он по вечерам домой являться, смотреть влюбленно, трахаться технично, но все это будет ненастоящим, ты же ведьма, разве не понимаешь? Это ваши женщины все время кого-нибудь присушить мечтают, все им кажется, что так лучше, а мы давно через это прошли.

Тина прикусила язык. В Великом Доме Людь магией владели исключительно женщины, и если бы они наперегонки присушивали и отсушивали друг у друга альфа-самцов, то вряд ли сумели бы построить свою цивилизацию.

— В общем, Федосея задумала отомстить, — продолжала Млада, цокая каблучками по асфальту. — Но как? Наслать бессилие? Вылечит. Убить? Как-то неприлично… Да и любила она деда, чего уж там врать, крепко любила.

— Но способ отомстить нашла.

— Федосея прокляла род разлучницы по мужской линии.

— Прокляла детей? — изумилась Тина.

— Ну… Не совсем так, — смутилась Млада. — Первенцев. И… Не совсем прокляла. Это я образно.

— Говори как есть.

С каждой минутой становилось холоднее, и пора было прекращать ходить вокруг да около.

— В общем, дед погиб во время Вторжения. Федосея же, выждав некоторое время, передала разлучнице послание о проклятии, а дальше стала являться к ним в дом, если первенцем становился мальчик, — выпалила Млада, не глядя на подругу.

— Бог ты мой, — прошептала Тина. — Правда?

— Я не знала, — вздохнула люда. — Да и никто не знал.

— И что?

— Федосея приходит, окуривает дом травками и… приносит беду.

Сказать «убивает младенцев» Млада не смогла. Даже при том, что речь шла о человских младенцах.

Жители Тайного Города привыкли и к жесткости, и к жестокости, но детей они старались не трогать. Убийство детей считалось позором, несмываемым пятном, и таких колдунов сторонились.

Тина передернула плечами.

— Ты хочешь остановить Федосею?

— На днях в той семье родилась двойня, — уныло сообщила Млада.

— Мальчики?

— Ага. Пока здоровенькие.

— Почему ты сама ее не остановишь?

— Решила дать тебе возможность заработать, — попыталась соврать люда, но провести подругу не сумела.

— Млада? — Тина вопросительно подняла брови.

Белобрысая печально вздохнула и прищурилась:

— Ты не возьмешься, если я не отвечу?

— Не возьмусь, поскольку хочу понять, что происходит. В твое человеколюбие я не поверю, и во вселенскую справедливость тоже…

— По-твоему, если я — людь, а не чел, то не могу пожалеть чужого младенца?

— Можешь. И я даже верю, что жалеешь, — честно ответила Тина. — Но ты могла решить эту проблему самостоятельно или же вообще закрыть на нее глаза: мало ли, что там бабушка вытворяет. Мама твоя наверняка…

— Маму не трогай! — перебила ее Млада.

— Извини.

Млада строго посмотрела на подругу, давая понять, что челка только что чуть не перешла важную черту, после чего продолжила:

— Маму не трогаем. Не забывай, что ее дед бросил тоже.

— Я поняла…

— Хоть и приходил потом, навещал, но он ее бросил, и мы с тобой не можем судить ни Федосею, ни тем более маму.

— Я попросила прощения.

— Да. — Млада помолчала. — Ты тоже извини за резкость. Но ситуация такая… Мы с тобой никогда это не обсуждали, но… Как думаешь, каков мой официальный магический уровень?

— Думаю, что высокий.

— «Возможно, жрица», — с заслуженной гордостью сообщила Млада. — А знаешь, когда ставят такой уровень? Когда на сто процентов уверены, что потенциал ведьмы позволяет ей стать высшим иерархом, но титулов мало, поэтому ставят «возможно». Мол, возможно, жрица, а возможно — нет. Но все это казуистика.

— То есть ты способна вырасти в великую колдунью?

— И даже стать королевой, — усмехнулась Млада. — Но для этого нужно правильно выстроить карьеру.

— Кажется, я понимаю, к чему ты ведешь.

— Даешь слово молчать о том, что услышишь?

— Безусловно, — кивнула сгорающая от любопытства Тина.

— Тогда слушай. Мне покровительствует жрица Снежана, я, можно так выразиться, в ее клане, — негромко продолжила Млада. — Достигнута договоренность, что я поступлю на службу в «секретный» полк, лет на пять, на очень хорошую должность. Это прекрасное предложение, которое поможет моей карьере. Однако должность, о которой договорилась Снежана, не только хорошая, но и серьезная. У меня будет власть, на мне будет ответственность, а значит…

— Тебя будут проверять.

— В ближайшее время «секретные» начнут изучать меня под микроскопом: родословная, родственники по обеим линиям… И обязательно докопаются до сбрендившей маньячки. Они докопаются, я знаю.

История выглядела более чем правдоподобной, а главное — более чем перспективной. По сути, Тине предлагалось оказать крупную услугу честолюбивой ведьме, твердо нацелившейся на одну из высших должностей Зеленого Дома. Понятно, что будущее вариативно, Младу могут убить, ее клан могут затоптать конкуренты, но в этом и заключается прелесть ставки в молодости: если она сыграет, выигрыш будет сказочным.

— Выходки Федосеи могут испортить мне всю жизнь, — закончила люда.

— Но ведь речь идет о челах, — напомнила Тина. — Разве вашим «секретным» не плевать на это?

— Не считай нас бездушными циниками, это не так. К тому же речь идет не о челах, а о детях. И… — Если бы она не продолжила, Тина бы ей не поверила, но люда сказала то, что ожидалось: — И должность, которую мне подобрали, очень важная, враждебные Снежане жрицы не прочь посадить на нее своих ставленниц, так что любой «минус» в личном деле будет раздут до вселенских масштабов.

— Вот это я понимаю лучше, — пробормотала Тина.

— В общем, я хочу прекратить выходки Федосеи. Сегодня. — Млада резко повернулась к собеседнице. — Берешься?

— Что ты имеешь в виду под словом «прекратить»?

— Что угодно.

— В том числе и смерть Федосеи?

— Надеюсь, у тебя хватит ума не оставить следов.

— Ты серьезно? — изумилась человская ведьма.

— Только не говори, что речь идет о моей бабушке. Она — убийца.

«Интересно, как давно ты об этом знаешь?»

В этом, наверное, и кроется суть дела: Млада боится не того, что «секретные» узнают о кровожадной бабушке. Они выяснят, что внучка с уровнем «возможно, жрица» знала об убийствах и, возможно, принимала в них участие. Вот что они выяснят. Только этим можно объяснить панику Млады.

Спрашивать об этом Тина не стала — не дура. Но поскольку нужно было объяснить задумчивый вид, задала другой, давно заготовленный вопрос:

— Откуда ты знаешь, что очередное убийство случится сегодня?

— Сегодня Протопопову Надежду Федоровну выписали из роддома.

— Федосея приходит по ночам?

— Да.

— Понятно… — Тина потерла лоб. — Еще вопрос: Надежда знает о семейном проклятии?

— Наверняка.

— А значит, она вполне могла обратиться за помощью к человской ведьме — то есть ко мне.

— Отличная мысль! — одобрила Млада. — Это станет твоей легендой.

— Именно.

— Я знала, что могу на тебя рассчитывать.

— Надеюсь, не в последний раз…

Но об этом — о том, что «не в последний раз», — следовало позаботиться.

Разобравшись в мотивах белокурой подруги, Тина поняла, что легко может стать следующей, после рехнувшейся Федосеи, жертвой. Это было бы самым логичным ходом со стороны Млады: чужими руками убрать спятившую бабку, а затем разделаться с исполнительницей. В этом случае она останется такой чистой, словно ее прокипятили с отбеливателем.

— Мой гонорар?

— Обещания дружбы недостаточно? — усмехнулась люда.

— Тогда назовем это подарком.

— А ведь я помню тебя совсем зелененькой… Впрочем, ты и тогда отличалась железной хваткой.

— Спасибо, дорогая.

— Не за что, дорогая.

— Что ты решила мне подарить?

— Артефакт «Иллюзион». Хотела, чтобы подарок получился необычным.

— Не слышала о таком.

— Это очень редкое и дорогое устройство. Он наводит морок высочайшего уровня, детализированный до мельчайших подробностей. Ты будешь довольна.

— Поверю на слово.

— Когда я тебя подводила?

— Никогда.

И это было правдой: до сих пор Млада ни разу — ни разу! — не обманывала подругу. Даже в магической школе, где многие старшие не упускали возможности грубо подшутить над начинающими ведьмами, Млада всегда держалась корректно.

Однако со временем все меняются, и люди, и нелюди.

— Нам придется заключить заклятие обещания, — негромко произнесла Тина. И увидела в глазах подруги веселый блеск: та все поняла правильно.

— Очень разумное предложение, — кивнула Млада, доставая из сумочки маленький бронзовый артефакт. — Возьмешь с меня клятву не причинять тебе зла?

— Да.

Заклятие было относительно простым, но апеллировало к высшим магическим сферам, и потому являлось неснимаемым и ненарушаемым. Клялись обыкновенно жизнью, и не было еще случая, чтобы отступник не погибал. Ни одного случая.

Колдуньи взялись за руки так, что артефакт оказался зажатым между их ладонями, и Тина произнесла:

— Клянусь не позволить твоей бабушке, Федосее, совершить сегодня запланированное ею убийство детей. Клянусь сделать для этого все, что будет необходимо. — Тина помолчала, сочтя, что сказала достаточно, увидела, что Млада чуть покачала головой, вздохнула и закончила: — И в случае необходимости — убить Федосею.

— Клянусь не считать тебя виновной в смерти Федосеи, если тебе придется ее убить. Клянусь разделить с тобой ответственность, если ты будешь поймана и обвинена в убийстве. Клянусь не преследовать тебя лично и не просить об этом третьих лиц.

Конец ознакомительного фрагмента.