«Бесы» вчера и сегодня

Людмила Ивановна Гордеева, 2021

Людмила Гордеева – автор исторических книг о русском средневековье. Среди них – книги о создателе Российского государства – роман "Иоанн III Великий" и монография "Иоанн III Великий. Первый Российский государь", книги «Софья Палеолог», «Повесть о Петре и Февронии Муромских», «Русь и Орда» и др. В новой книге автор исследует деятельность героев и прототипов романа Ф. Достоевского «Бесы» и их современных последователей. Чего хотели и хотят они на самом деле? Был ли автор «Бесов» сторонником революции или её противником? Как относились к нему и его труду современники и потомки?

Глава I

Нечаевщина и её место в русском освободительном движении

Чтобы глубже понять чувства и переживания Ф. М. Достоевского, его недовольство и выпады против современного ему протестного движения, называемого то народным, то русским, а в советские времена — непременно революционным, необходимо, прежде всего, хорошо представлять себе это движение, его ведущих представителей, их цели и задачи.

С середины 60-х годов XIX века в России наступила полоса глухой реакции. Выдающийся революционер и теоретик утопического социализма Николай Григорьевич Чернышевский был сослан на каторгу, большинство учителей революционно настроенной молодёжи томились в застенках или погибли, герценский «Колокол» уже не имел прежнего влияния на молодёжь, а в 1867 году и вообще перестал издаваться на русском языке. «В центре политической борьбы оказались фигуры типа Николая Ишутина, Дмитрия Каракозова или даже Нечаева»1, которые без тени сомнения именовали себя революционерами. Фигуры, которые в той или иной мере обнаруживают явное отклонение в сторону анархизма, террора, полного разрушения всего сущего.

Ишутин Николай Андреевич

(1840–1879) — революционер, сторонник террора, основатель общества «Организация» и его тайного ядра «Ад». После покушения 4 апреля 1866 г. на императора Александра II членом «Организации» Д. Каракозовым, был арестован и сошёл с ума в Шлиссельбургской крепости

Достоевского часто упрекают в том, что он «изображал идеологию передовой революционной демократии в искажённом виде»², что, якобы, сближал «теорию» героев своих романов Раскольникова или Верховенского с теорией Чернышевского, Герцена. Это не совсем справедливо. Не Достоевский «сближал» эти теории, а прототипы его героев для увеличения своего авторитета приписывали к своим собственным идеям известные имена. Так часто поступал Сергей Нечаев. Например, при публикации своей статьи «Главные основы будущего общественного строя», где им была создана примитивная схема казарменного коммунизма, он сделал фантастическое примечание: «Подробное теоретическое развитие наших главных положений желающие найдут в изданной нами статье «Манифест Коммунистической партии»³. Так же поступали ишутинцы, видевшие свой идеал в Рахметове Чернышевского и бравшие из идей теоретика только те мысли, которые импонировали им. Достоевский, как говорится, лишь констатировал факты.

Кто такие ишутинцы? В 60-х годах XIX века в антигосударственном движении России широко известным стало тайное общество «Организация», созданное в 1863 году в Москве Николаем Ишутиным (1840 — 1879 гг.). Его членов стали называть ишутинцы.

Внутри общества с 1866 года должна была действовать строго законспирированная группа «Ад», неизвестная остальной части «Организации». Чтобы не вызвать подозрений, члены «Ада» должны были сделаться пьяницами, развратниками, им нужно было находиться во всех городах и губерниях, знать о настроении народа. Лиц, которыми крестьяне были недовольны, члены «Ада» могли убивать или отравлять, а затем в прокламациях рассказывать о причинах убийства. В обязанности членов «Ада» входила также слежка за деятельностью всех членов общества и, в случае отклонения кого-то из «товарищей» от пути, который центр считал правильным, допускалась возможность наказания непослушного смертью.

Главной своей целью «Ад» считал систематическое убийство царей, эти теракты, по их мнению, должны были пробудить народ, вызвать его недовольство и привести к «социальной революции».

Руководителем филиала «Организации» в Санкт — Петербурге был Иван Худяков (1842–1876 гг.). А его основными задачами — те же, что и у московского «Ада»: терроризм и убийство царя, а в итоге — смена общественного строя. Удивляет судьба этого революционера. Широко образованный этнограф, фольклорист, автор сборников народных песен (1860 г.), загадок (1861 г.), сказок (1860–62 гг.), И. А. Худяков в 1865 году возглавляет союз разрушителей. Возможно, он действительно оказался среди тех немногих людей, кто, столкнувшись с действительностью народной жизни во время своей творческой работы, захотел изменить эту жизнь. И верил, что террором можно чего-то добиться. По заявлениям этих революционеров — И. Худякова и самого Н. Ишутина, — ими руководил мифический «Европейский революционный комитет», «цель которого есть убиение царей»⁴.

Книга Худякова Ивана Александровича от 1930 г.

Одним из ишутинцев был 25-тилетний Дмитрий Каракозов, который 4 апреля 1866 года совершил первый в истории России революционно-террористический акт — покушение на императора Александра II, пытался его застрелить. На этом деятельность «Организации» завершилась. Под следствием оказались свыше двух тысяч человек. Каракозов был повешен, активисты сосланы на каторгу или в сибирскую ссылку. Её глава Николай Ишутин сошёл с ума в Шлиссельбургской крепости. А Иван Худяков сослан на вечное поселение в Верхоянск.

Это преступление не было понято народом, который вплоть до 1905 года верил в царя, как «в олицетворение правды и справедливости»⁵.

«Счастье их, что Каракозову не удалось убить государя, а то бы мы напрудили Фонтанку дворянской кровью», — так поговаривали в Петербурге представители «низших» классов; в Каракозове многие из них видели агента дворянской партии, подосланного отомстить императору Александру II за отмену крепостного права. И пусть версия о том, что крестьянин Комиссаров помешал Каракозову попасть в царя, является всего-навсего одним из мифов, совсем не мифичны проникнутые горьким чувством разочарования слова Каракозова, обращённые к схватившим его обычным людям из толпы: «Дурачьё! Ведь я для вас же, а вы не понимаете!»⁶

Каракозов Дмитрий Владимирович

(1840–1866) — член революционного общества «Организация». 4 апреля 1866 г. совершил первый революционно-террористический акт в истории России — покушение на императора Александра II. Повешен

Отрицательно отозвался о покушении известный к тому времени революционер-эмигрант, писатель и философ Александр Иванович Герцен в своей газете «Колокол» от 1 мая 1866 года:

«Выстрел 4 апреля был нам не по душе. Мы ждали от него много бедствий, нас возмущала ответственность, которую на себя брал какой-то фанатик. Только у диких и дряхлых народов история пробивается убийствами».

Поступком Каракозова были возмущены многие передовые общественные деятели. После этого преступления «бешенство реакции удвоилось. В несколько месяцев было уничтожено всё, что носило на себе печать либерализма первых лет царствования. Это была истинная вакханалия реакции»⁷, — сетовал революционер-народник, писатель Сергей Михайлович Степняк-Кравчинский в «Подпольной России». То есть, каковы бы ни были намерения Каракозова, покушение его на жизнь царя сыграло отрицательную роль в так называемом народно-освободительном движении.

Выстрел этот с болью отозвался в сердце Достоевского. Он видел в этом событии недоброе предзнаменование, начало нового этапа борьбы с царизмом, борьбы, которая не принесёт пользы народу и всему обществу.

Около четырёх лет — до лета 1871 года Ф. М. Достоевский с семьёй проживал за границей. В 1867 — 68 годах он находился в Женеве, где наблюдал за деятельностью русских революционеров-эмигрантов. Он был близко знаком с поэтом и публицистом Н. П. Огарёвым, встречался с его другом и соратником А. И. Герценом, по черновикам работ писателя видно, что он был знаком со статьями и выступлениями Александра Герцена, Михаила Бакунина, французского социалиста Шарля Виктора Жаклара и других русских и европейских революционеров.

Бакунин Михаил Александрович

(1814–1876) — мыслитель и революционер, один из теоретиков анархизма, народничества

С тревогой следил в это время Достоевский за усилением влияния теоретика анархизма М. А. Бакунина и его идей на русских революционеров-эмигрантов⁸. Писатель чувствовал бесперспективность бакунинских призывов к бунту. Хорошо зная русский народ, он видел слабость и невозможность претворения анархистских идей в жизнь. Как факт, свидетельствующий не то о наивности, не то о самоуверенности, воспринял он надежды Петра Нечаева, которые разделял и Михаил Бакунин, на непременное восстание в России весной 1870 года с тем, чтобы осенью всё кончилось победой (из их «Программы революционных действий»).

Нечаевщина стала в представлении Ф. М. Достоевского своеобразным итогом, венцом анархистской бакунинской деятельности, направленной на разрушение и ничего не дающей взамен. В набросках к роману Достоевский недоуменно пишет:

«Только странно всё это: он ведь серьёзно думал, что в мае начнётся, а в октябре кончится.

Как это назвать? Отвлечённым умом? Умом без почвы и без связей — без нации и без необходимого дела?»⁹

Нечаевское дело после покушения Каракозова стало вторым заметным событием в истории борьбы с царизмом в 60-х годах XIX столетия. Учитывая, что никаких других серьёзных революционных организаций в то время не существовало, нечаевщина стала наиболее характерным и показательным явлением протестного движения в России, мимо которого, не могли пройти современники. Суд над Нечаевым стал для Достоевского важнейшим источником материалов, на основании и при использовании которых и был написан его замечательный и спорный роман «Бесы». А сам подсудимый стал прототипом главного героя романа Петра Верховенского.

Напомню, что теоретик и организатор тайного общества «Народная расправа», движения, ставшего, по сути, исторической пародией на революцию, Сергей Геннадиевич Нечаев был также автором (или одним из авторов) радикального устава для членов общества — «Катехизиса революционера», в котором им позволялось для достижения целей использовать провокации, методы мистификации и прочие незаконные действия.

Сергей Нечаев родился 20 октября 1847 года в Иваново-Вознесенске. Возможно, именно история жизни семьи будущего революционера так сильно повлияла на его характер, что зародила большие амбиции, стремление чего-то достичь, доказать, отомстить. Его отец Геннадий Павлович Нечаев был незаконнорожденным сыном помещика и крепостной, по рождению считался крепостным. Фамилию получил по своему «нечаянному» происхождению, отчество — по имени крёстного. В десятилетнем возрасте был вместе с матерью продан отцом другому помещику. После отмены крепостного права эта семья, то есть бабушка Сергея и его отец, получили вольную и перешли в мещанское сословие.

Родители со стороны матери Нечаева Прасковьи Петровны Литвиновой тоже происходили из семьи крепостных, которые сумели выкупиться и тоже стать мещанами. В восемь лет Сергей осиротел, потерял мать. С девяти ему уже приходилось подрабатывать, сначала «на побегушках», потом — помогать отцу, — прислуживать за парадными обедами, которые устраивали ивановские фабриканты. С детства он видел разительные контрасты нищеты жизни фабричных рабочих и роскоши их хозяев. Возможно, напоминали о себе гены деда-помещика, о котором он наверняка знал, и всё это подогревало его претензии на лучшую жизнь, влияло на формирование характера, на стремление во что бы то ни стало добиться определённых благ, и не столько для народа, сколько для себя лично.

Надо отметить, что, несмотря на трудную жизнь, дед по матери и отец стремились дать Сергею хорошее образование, платили педагогам, которые обучали его не только истории, математике и риторике, но и латыни, другим иностранным языкам.

В 1865 году Нечаев переехал в Москву, а в 1866 году — в С.-Петербург, где смог сдать экзамены на звание уездного учителя и получил право преподавать в церковно-приходской школе в Андреевском приходском училище, где и проживал.

С осени 1868 года С. Нечаев начал слушать лекции в С.-Петербургском университете в качестве вольнослушателя. Это означало, что в университет он поступить не смог, зачислен туда не был, но получил право присутствовать на лекциях. Здесь он имел возможность изучать антиправительственную литературу о декабристах, труды петрашевцев и анархиста Бакунина.

Тогда же он начал принимать участие в студенческих волнениях. В это время в Москве и в Петербурге, независимо от Нечаева, действовали несколько кружков революционно настроенной студенческой молодёжи. Правда, чаще всего их требования не шли дальше желания иметь свою студенческую кассу для оказания помощи нуждающимся студентам и права собирать сходки для обсуждения действий этой кассы. Что касается участия в антиправительственных движениях, то многие студенты жили в провинции и видели, что народ в настоящее время не думает ни о какой революции, верит в справедливость и законность царской власти.

Появившийся среди студентов университета Нечаев, после нескольких горячих выступлений и призывов, имевших влияние на часть молодёжи, начал претендовать на руководящую роль среди недовольных учащихся. Именно тогда уже, зимой 1868–69 годов, им, совместно с Петром Ткачёвым, сторонником заговорщических методов борьбы, была составлена радикальная «Программа революционных действий». В ней ставилась цель создания революционной организации для проведения подрывной деятельности, где конечной целью рассматривалась социальная революция, причем на весну 1870 года намечалось непременно организовать восстание, которое закончилось бы в октябре.

Однако большинство студентов относилось к этой «революционной программе» открыто враждебно. Среди противников Нечаева в 1869 году были Лазарь Гольденберг, студент технологического института, в будущем известный эмигрант-революционер, и Марк Натансон — студент Петербургской медико-хирургической академии, один из основателей общества «чайковцев», игравший руководящую роль в создании в 1876 году известной народнической организации «Земля и воля». Недругами Нечаева оказались также Герман Лопатин, первый переводчик «Капитала» Карла Маркса и его союзник в борьбе с Михаилом Бакуниным. А ещё — «страшный враг» Нечаева Михаил Негрескул, пользовавшийся значительной популярностью среди студентов. Он происходил из дворянской семьи, одним из первых уже в то время обратил свой взгляд на труды Карла Маркса, вместе с друзьями занимался переводом его работы «Zur Kritik», которая не была закончена в связи с провокацией Нечаева.

Марк Натансон пытался убедить на сходках Нечаева в том, что русский народ не жаждет никакой революции и, чтобы доказать ему это, предлагал провести во время каникул в деревнях анкетирование на эту тему. Анализ анкет показал, что народ действительно не готов к революции. Но для Нечаева это не было аргументом. Для него тогда стало ясно лишь одно: Натансон и его команда — угроза его авторитету.

В 1869 году, когда в России начинаются аресты студентов, участвовавших в студенческих волнениях, Нечаев бежит за границу. Но, прежде чем скрыться в Европе, он прибегает к явному жульничеству: инсценирует свой «арест» и «побег». Из-за границы он оповещает соратников в прокламации о невиданном до сих пор происшествии — своём «бегстве из промёрзлых стен Петропавловской крепости»¹⁰.

Приехав за границу, Нечаев не забывает о своих противниках-студентах. Чтобы отомстить им, он организует подлую провокацию: посылает через границу свою связную Александровскую, в подол платья которой грубо зашиваются компрометирующие письма с прокламациями и полными адресами М. Натансона и его товарищей. Естественно, полиция их арестовала. Для многих из них с тех пор началась полоса арестов и ссылок. А Михаил Негрескул после ареста скончался, не дожив до суда.

Между тем Нечаев развивает среди русских эмигрантов бурную деятельность, сопровождаемую ложью и подтасовками. Он добивается поддержки от известного революционера-эмигранта, поэта, публициста Николая Платоновича Огарёва (1813–1877 гг.).

Огарёв Николай Платонович

(1813–1877) — поэт, публицист, революционер, друг и соратник А. И. Герцена

С известием о своём бегстве из Петропавловской крепости он является к уже известному в то время революционеру-эмигранту, теоретику русского анархизма Михаилу Александровичу Бакунину (1814–1876 гг.). Кроме того, Нечаев отрекомендовался Бакунину как представитель несуществующего комитета революционной российской организации.

Несмотря на то, что русские эмигранты хорошо знали об отсутствии в России какого-либо серьёзного революционного движения, а также о невозможности побега из Петропавловской крепости, Бакунин верит Нечаеву, потому что, скорее всего, хочет верить в возможность осуществления своих анархистских идей. Он видит в госте своего единомышленника.

«Я был уверен, — говорил М. Бакунин впоследствии своим друзьям, — что мне удастся провести через Нечаева и его товарищей наши идеи и наш взгляд на вещи в России, а также думал серьёзно, что Нечаев способен будет встать во главе русской ветви революционного союза моего»¹¹.

12 мая 1869 года Михаил Бакунин выдаёт Нечаеву мандат со своей подписью и печатью за № 2771, в котором говорится, что «Податель сего есть один из доверенных представителей русского отдела Всемирного революционного союза». Кроме этого документа Нечаев затребовал для «практической работы» Бахметевский фонд — деньги, которые передал Герцену на нужды русской революционной пропаганды молодой помещик Павел Александрович Бахметев (1828–? гг.). Герцен не верил Нечаеву и был против выдачи денег самозванцу, но Огарёв, сам находившийся в тяжёлом материальном положении, потребовал раздела этой суммы и передал свою половину Нечаеву. Снабжённый документами, деньгами, прокламациями и воззваниями Бакунина, Огарёва и своими, Нечаев возвращается в Россию и продолжает свою честолюбивую деятельность.

В прокламациях, которые вёз с собой Нечаев, излагался бакунинский план всеобщего разрушения страны, проповедовался культ невежества. Вот лишь несколько цитат из этих воззваний и поучений, из «Манифеста»:

«<…> кто учится революционному делу по книгам, будет всегда революционным бездельником», «считаем бесплодной всякую теоретическую работу ума», ставилось в пример «Дело Каракозова». К «миру русской революции» причислялись «разбойники в лесах, городах, в деревнях, разбросанные по целой России и разбойники, заключённые в бесчисленных острогах империи». «Яд, нож, петля и т. п., — революция всё равно освещает в этой борьбе»¹², — провозглашали авторы «Манифеста».

Вернувшись в Россию в сентябре 1869 года, Нечаев организует общество «Народная расправа», имевшее отделения не только в Петербурге, но и в Москве и других городах. Он назначил себя членом центрального комитета и потребовал полного подчинения себе остальных участников общества. Возможность использовать «бахметевские» деньги и авторитетный для молодёжи «бакунинский» мандат, позволила ему диктовать всем свою волю.

На суде в 1871 году открылось, какими способами добивался Нечаев влияния среди членов организации: это провокация, шпионаж, воровство у приятелей компрометирующих их документов и личных вещей для последующего шантажа. Это и прямые угрозы, обман, интриги и все тому подобные средства.

Единственным практическим «делом», которое успел совершить Нечаев, явилось убийство 21 ноября 1869 года своего товарища по учёбе 23-хлетнего студента Петровской сельскохозяйственной академии Ивана Иванова, имевшего большой авторитет среди учащихся, организатора студенческой кассы и столовой. Причиной убийства явилось несогласие Иванова с нечаевскими методами борьбы, а также то, что он засомневался в существовании выдуманного «товарищем» таинственного «Комитета», который «всегда решает точь-в-точь так, как вы желаете».¹³

Поводом к совершению этого преступления стал отказ Иванова организовать у себя в вузе расклейку листовок с призывом поддержать студенческие волнения в Московском университете. Он справедливо опасался, что такие действия могут стать поводом для закрытия их учебного заведения, либо для отчисления студентов. Неповиновение «товарища» показалось Нечаеву угрозой его единовластию, и он решил отомстить строптивцу, а заодно преподать урок остальным членам общества, сплотить их. Он соврал им, что Иванов сотрудничает с властями, стало быть, предаёт их. Поэтому надо его наказать. Пригласил ещё трёх членов организации, причём двое из них даже не знали, куда и зачем он их ведёт, обманом заманил Иванова в старинный грот в пустынном парке рядом с заболоченным прудом и там попытался задушить студента шарфом. Когда из-за сопротивления несчастного этого не получилось, Нечаев застрелил его, упрекая растерянных товарищей в том, что они ему не помогают. Труп утопили в пруду, где он через несколько дней был найден.

Этим преступлением Нечаев хотел «укрепить свой авторитет диктатора, не допустить ни малейшего отступления от проповедуемых им истин, а также устрашить других членов организации и «связать их кровью». <…> Здесь проявился второй лик нечаевщины»¹⁴.

О первом «лике» мы уже знаем — это всепроникающая, всеопутывающая ложь. Но когда ложь находится под угрозой разоблачения, остаётся единственный способ помешать этому — насилие. Нечаев объявил Иванова предателем, которого надо убрать — для безопасности общества и дела.

Террор был применён не к аракчеевым, не к «извергам в блестящих мундирах, обрызганных народной кровью», как обещали Бакунин и Нечаев, а к члену организации, честному, революционно настроенному студенту»¹⁵.

При знакомстве с деятельностью Нечаева возникает вопрос: чего он добивался? Действительно ли хотел свободы народу, в чём сумел убедить многих своих соратников, в том числе и Бакунина? Как выяснилось впоследствии, лгать и убеждать он умел артистически, причём обладал огромной внутренней силой и талантом внушения. Или же мечтал о власти, о всеобщем повиновении ему, — этому также есть много свидетельств, в том числе основной документ его организации — «Катехизис революционера», сочинённый Нечаевым в предполагаемом соавторстве с П. Н. Ткачёвым либо с М. А. Бакуниным или же под влиянием их идей. После раскрытия преступления он был опубликован в № 162 «Правительственного вестника» за 1869 год.

Ткачёв Пётр Никитич

(1844–1886) — литературный критик и публицист, революционер, сторонник анархизма, один из прототипов героев романа Достоевского «Бесы»

В разделе первом под названием «Отношение революционера к самому себе» «Катехизис» требовал полного отречения от всех форм личной и общественной жизни, презрения к общественному мнению, ненависти к общественной нравственности. «Нравственно для него всё, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно всё, что мешает ему».

Раздел второй — «Отношение революционера к товарищам по революции» гласил: «Мера дружбы, преданности и прочих обязанностей в отношении к <…> товарищу определяется единственной степенью полезности в деле всеразрушающей практической революции». Товарищи не все равны. У каждого посвящённого должно быть под рукой несколько революционеров 2-го и 3-го разрядов, т. е. «не совсем посвящённых», на которых он должен смотреть, как на часть революционного капитала», отданного в его распоряжение.

Третий раздел, о котором уже упоминалось, был посвящён отношению революционера к обществу. Здесь объяснялось, что революционер живёт в обществе, имея целью лишь его беспощадное разрушение. Имея в виду эту конечную цель, он должен притворяться для того, чтобы проникать всюду, во все слои «высшие и средние, в купеческую лавку, в церковь, в барский дом, в мир бюрократический, военный, в литературу, в Третье отделение и даже в Зимний дворец».

Всё «поганое общество» — это, видимо, не революционеры, — должно быть разделено на несколько категорий.

«Первая категория — неотлагательно осуждённых на смерть. Да будет составлен товариществом список таких осуждённых по порядку их относительной зло вредности для успеха революционного дела, так чтобы предыдущие нумера убрались прежде последующих…

Вторая категория должна состоять именно из тех людей, которым даруют только временно жизнь, дабы они рядом зверских поступков довели народ до неотвратимого бунта…

К третьей категории принадлежит множество высокопоставленных скотов и личностей, не отличающихся ни особенным умом, ни энергией, но пользующихся по положению богатством, связями, влиянием и силой. Надо их эксплуатировать всевозможными манерами и путями, опутать, сбить с толку и, овладев по возможности их грязными тайнами, сделать своими рабами.

Четвёртая категория состоит из государственных честолюбцев и либералов с разными оттенками. С ними можно конспирировать по их программам, делая вид, что слепо следуешь за ними, а между тем прибирать их в руки, овладеть всеми их тайнами, скомпрометировать их донельзя, так чтобы возврат их был для них невозможен, и их руками мутить государство.

Пятая категория — доктринёры, конспираторы и революционеры в праздно-глаголющих кружках и на бумаге. Их надо беспрестанно толкать и тянуть вперёд, в практичные головоломные заявления, результатом которых будет бесследная гибель большинства и настоящая революционная выработка немногих…

Шестая и важная категория — женщины, которых должно разделить на три главных разряда…»

Вслед за тем шёл последний, четвёртый раздел — «Отношение товарищества к народу». Провозглашая конечную цель: «Полнейшее освобождение и счастье народа», «Катехизис» призывал соединиться с теми «элементами народной жизни», которые всегда прямо или косвенно выражали свой протест против государства и общества. «Соединимся лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России».

«Принципиальный и полный антидемократизм «Катехизиса» прикрывался фразами о необходимости «доверия к личности». Доверие это сводилось к тому, что члены организации должны были полностью доверять руководителю, а он имел право обманывать их для возбуждения их энергии. Ряд параграфов формулировал принципы поведения и морали революционера. Все «нежные, изнеживающие» чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже чести должны быть задавлены в нём. «Революционер должен разорвать всякую связь с гражданским порядком, образованным миром, его законами, приличиями и нравственностью.

Он знает только одну науку — науку разрушения»¹⁶.

Император Александр II Николаевич Освободитель

(1818–1881) — Император Всероссийский, царь Польский и великий князь Финляндский. Инициатор выдающихся реформ и отмены крепостного права в России (1861 г.), инициатор борьбы с Турцией за независимость Болгарии. Погиб в результате террористического акта

Как видно из «Катехизиса», направлен он не только против правительства, но и против всего общества. Стимулом для его создания служила не забота о человеке, о народе, а безграничное честолюбие, презрение к этому народу, стремление любыми путями добиться власти над обществом.

Характеризует цели, которых добивался Нечаев, и ещё один документ, выпущенный им за границей совместно с Михаилом Бакуниным. С помощью Н. П. Огарёва летом 1869 года они издали в Женеве первый номер журнала, носящий имя нечаевского общества «Народная расправа». Здесь они вполне откровенно рассказали о своих революционных планах. Среди них — страшный террор: «придётся истребить целую орду грабителей казны, подлых царских льстецов, народных тиранов. <…> избавиться от лжеучителей, доносчиков, предателей, грязнящих знамя истины».

Вернувшись в Россию, Нечаев занялся распространением своего журнала и укреплением организации, которое, как известно, завершилось убийством И. Иванова и новым бегством за границу.

В начале 1870 года, уже после убийства студента И. Иванова и разгрома в России его организации, Нечаев вновь скрылся за границей и уже единолично издал второй и последний номер журнала «Народная расправа». Здесь, в программной статье «Главные основы будущего общественного строя», он изложил свои представления о социализме и будущем социалистическом обществе, которое даже многие его сторонники называли «образчиком казарменного коммунизма». Несомненно, считая себя в будущем главой некоего управленческого «комитета», Нечаев предлагает «после свержения существующих основ» сосредоточить все «средства для существования общественного в руках нашего комитета».¹⁷

Если учесть, что в «Катехизисе» и других манифестах и призывах Нечаева был выражен его полный антидемократизм, где «устраняются всякие вопросы от членов к организатору, не имеющие целью дело кружков подчинённых… Полная откровенность от членов к организатору», возможность организатору для возбуждения энергии подчинённых «объяснять сущность дела в превратном виде», т. е. обманывать их, — то суть всей деятельности Нечаева, выраженная в его программных документах и подкреплённая началом его деятельности, сводилась к его личной диктатуре, к деспотизму над всей страной. Хотя это не помешало ему кричать на суде: «Долой деспотизм! Да здравствует Земский собор!»¹⁸, о котором на протяжении всей его предыдущей «революционной» деятельности не было и упоминания.

Кстати, Михаил Бакунин, сам обвинённый Ф. Энгельсом в авторстве этого или похожего «Катехизиса» и «благословивший» Нечаева на революционную деятельность в России, назвал эту работу «катехизисом», абреков», а его автора — «абреком». «Вы по образу мыслей подходите больше <…> к иезуитам, чем к нам»¹⁹

Немало характеризует Нечаева ещё один эпизод — сцена убийства Иванова, описанная свидетелями. Вот показание соучастника преступления — Николаева:

«Нечаев сел на грудь Иванова и стал душить Иванова. Иванов кричал сначала: «за что вы меня бьёте, что я вам сделал?», затем только стонал. Нечаев, ругаясь, что ему никто не помогает, потребовал револьвер и когда его Николаев подал, выстрелил Иванову в голову».

«Прыжов побудительную причину убийства объясняет так: Нечаев, которого Прыжов знал под фамилией Павлова, чувствовал к Иванову личную ненависть. Иванов не желал подчиниться железному характеру Нечаева и ему постоянно противоречил. Нечаев сам говорил Прыжову о том, и Прыжов уговаривал Иванова подчиниться Нечаеву. Затем обвиняемые Кузнецов, Прыжов и Николаев объясняют своё участие в этом преступлении тем, что их отказ неминуемо бы повлёк за собой месть со стороны Нечаева, и они боялись сами быть убитыми»²⁰.

Прыжов Иван Гаврилович

(1827–1885) — революционер, историк, этнограф. Был членом нечаевской революционной организации «Народная расправа», присутствовал при убийстве студента И. Иванова

После убийства, как уже упоминалось, Нечаев снова бежал за границу. Хотя на словах он всегда готов жертвовать жизнью «ради дел», на самом деле он ничуть не желает рисковать и так же, как в первый раз, едва почувствовав опасность ареста, немедленно скрывается. Благополучно прибыв в Швейцарию и совершенно не испытывая угрызений совести за совершённое убийство, он продолжает твёрдо держаться избранной тактики.

Конец ознакомительного фрагмента.