Философия любви. Рассказы

Людмила Захарова

В книге рассказов «Философия любви» герои делают переоценку ценностей, осмысление пережитого счастья и горя. Люди, состоявшиеся, пытаются на смене эпох быть честными с собой, но вновь оказываются перед выбором между привычным образом жизни, долгом и любовью, без которой теряется смысл жизни.

Подающий кофе

Мастерская клубится в непонятных испарениях. Неистребимый дух. Гомон друзей, птиц, гитары. Кокетливо мрачные глаза. Лай и шерсть кошачья. Философские щебетания и пьяные споры эстетов и никакой ответственности.

— Никакой, — подтверждают чьи-то кольца дыма, — кстати, попробуй, тоже искусство.

Особый дар устраивать праздники, драки или варить кофе. Откинутые на подушку волосы сушатся, вбирая терпкий запах вольного мира. Взор в потолок, размышления ни о чем. Катя пробует удержать бокал на острой коленке.

— Не шали, кто будет спать на мокром? — Черти… — Этому не наливать. — Куда фен дели? — Новая фенечка… — А ей бесполезно, не переводи добро, дай сюда… — Что нового? — Читай, Сорока, читай. — Клювики! Клювики! — Сам ты — белая ворона… — Чьи беспризорные дети? — Светик, пой… — Или?.. — Соседские.

Вопли пьяных родителей. Стук в двустворчатые, забитые и загороженные генеральским резным буфетом, двери: «Прекратите безобразие». Фортепьяно в ответ: «трям-трям-трям!» Чумной вагон. Хриплый звонок: «Тебя»…

— Есть в этом доме хоть какая-то посуда? — Сам помоешь. — Кто краски смешал? Какая сволочь здесь лазила? — Чепуха, внимание! — Какого черта? У меня уголь, — огрызнулся самый молодой обитатель мастерской.

— Но какие мысли! — Карандаш… — примиряющим взмахом руки ответил Борода.

— Хватит, раскройте окна! — Город проснется. — А нас нет… — Кто бы телефон поднес? — Новый? — С вами напишешь. — Да! Нас нет и не будет! — Где расческа? Уйти нельзя, все съели, удавы. — Алло?.. замолкли, тихо. — Это эскиз. — Да Бог с ней… — Ну и что?! — И тут со сцены… — Да возьми хоть ее! — Фонтан лжи! — Ха-ха-ха! — Еще рано, ко-не-что, приду… — А зачем?! — Некий шарм. — Врет. — Да. — Просто желание!

— Послушайте, обормоты! Вот окно. И нет ничего прекраснее, если он умеет подать кофе, не нарушая моего ритма. Я продолжаю стучать на машинке, не замечая шипящей сковороды. Ужин будет готов через две-три странички, а пока — кофе. Крохотная кухня и я не претендую на стол, довольствуюсь подоконником. Поэтому духовка действует только в мое отсутствие, что бывает редко. Мне полюбилось работать дома. Потрясающие замыслы! А богемный чад в прошлом. Я встретила его! Ну, естественно, своего мужа. Он пользуется дальней горелкой, заходит к плите сбоку, и мы ничуть не мешаем друг другу. Еще пять строк, и я не обожгусь, хотя, такая тема. Пять строк — и я улыбнусь в отражении стекол: «Превосходный кофе, милый». Я счастлива! Прежде мне не удавалось сочинять так легко и споро, как в этот неполный год, но вы не желаете поверить! Кому смешон семейно-творческий экстаз, пусть выйдут из зала.

— Кто он?

— Никто! Не поет, не рисует, не поэт, не знаменитость! И, самое главное, не играет! Мы все играем, а он живет. Любящий человек достоин уважения даже таких циников, как все мы. Вам все еще забавно услышать сие от дамы, избравшей свободный полет в одиночество? Лишь с ним, рядом, я постигла истину. И смейтесь, негодяи, я свободней, чем когда-либо.

— Но…

— Парадокс! В этот миг, на этой самой фразе о свободе, я вдруг чувствую бледность его лица. Шершавая бретелька, подпаленная утюгом и к тому же в этом месте неуклюже пришитая к бюстгальтеру, вдавливается острием. Нож! В нашем доме есть мужчина, а посему ножи опасно остры. — «Ты сделала это?» — Его нелепый вопрос впервые вторгается в текст, но я не поднимаю головы. Уже поздно. Ночь и кошмарные сюжеты за окном. Я устала и ужин готов, вероятно. Зачем же нарушать привычную гармонию? «Да!» — четко и ясно, под стук клавиш: так-так-так-да! Страничка останется недописанной, останется царапина, это уж точно. Я уже писала о том, что остановиться можно на любой строчке, ибо мы…

— Не повторяй чужого «Мы все смертны».

— Чаще всего я пишу о том, что остановят. Продолжим. «Да, я сделала это. Я предупредила тебя сразу. Не перебивай мысли». — «К-к-отенок, я убью тебя». — Я тороплюсь допечатать лист. Я предвидела это, милый, я верю, но не могу оторваться. Я давно собиралась начать наш роман, но почему-то с конца. Эти слова… я не знаю, откуда и зачем они? И вот, поздно.

— Чушь какая-то.

— Трагикомедия. И это дороже, чем наша жизнь?! Удивительно. Я боюсь, что кончится лист, боюсь глотнуть кофе, боюсь осечки на полуслове, потому что я действительно не играла, не пользовалась тобой и любила. Такое простое открытие: чтобы выйти замуж, достаточно встретить своего мужа. Не очень юной даме, не желающей связывать себя никакой ответственностью, надо лишь столкнуться со своим мужем (не каким-то по счету или бывшим, а со своим). Так просто быть счастливой и сейчас. Ты читаешь выныривающий бред. Ты тривиально поступишь, милый, как все мужчины. Карандашная отметка: стоп. «Ты готов?» Я пью кофе медленно и осторожно, чувствую его бледность, — дочитывает лист. Теперь мне безразличен вечерний ритуал последней страницы, я была откровенной. Уже не хочу смотреть в окно, как водилось прежде, и уже не помню своих слов. Я смотрю в никуда и вижу все «до», «после» и «если бы»… Его пристрастие быть главой семьи и отцом, варить чудный кофе и любить меня такой, как я есть.

— Мечта всех баб!

— О талантах я уже упоминала ныне. На следующей странице он заплачет. Впервые. Но это будет потом. Острее ножей никто не точит, только муж, мой муж. Я предвкушаю финал нашей пьесы: сильное чувство всегда трагедия. Сколько о том насочиняли, что я не сумею здесь что-то изменить. Да, я не хотела обременять себя! И я в таком возрасте, что могу себе позволить быть собой. Мне не мешали, это так. Наоборот. Разве известность — моя заслуга? Это уже его труд. А лопатка саднит. Вот оно! Признание таится за спиной и… Черный коридор распахивает хрустнувшие двери и внезапный сквознячок несет меня в бесконечность, как тот листик, что врывался в мастерскую впереди гостей. И где-то в глубине, за поворотом, вероятно, оставлен свет, словно газовую горелку не стали тушить. Все как в обычной коммунальной квартире и в темнотище не угадать, которая же дверь нужна мне. И уже нет подающего кофе, которому я попалась по ошибке, ибо не я, а мне открылась его дверь. Мой кокетливо мрачный взгляд и его незабываемый вкус кофе. Талант магнетизера. Говорящие руки.

— И правда, разумно ли отказываться от чашечки кофе?

— Если нет вдохновения, и удавы все сожрали… Продолжай.

— Вдохновения нет, есть желание устроить разгон. Если честно, то у меня единственный дар — устраивать перевороты в цивилизованных домах и нарушать любые устои. С этим шла в безумный, бессонный, богемный мир. Сейчас там тихо и не угадать — сколько стен от фарфоровой чашки. Пусть гуща стекает на блюдце, я подожду. «Сейчас мы все тайны откроем»… я улавливаю рисунок сквозь смех. «Как светло и уютно у вас, но мне не сюда». — «Не спешите, я поджидал вас. Иногда я слышу, как вы читаете, и просто схожу с ума». — «Неужели так хорошо слышно?» — «Мне повезло, мы будем счастливы. Я вижу: вы устали. Не возвращайтесь к ним, мы переедем на окраину. Я стану тем». — «Кем?» — «Подающим кофе». — «А-а я подумала: подающим надежды молодым автором». — «Ты будешь моей, но мы не будем мешать тебе. Я займусь нашим малышом, а ты… ты будешь свободна, только пиши!» — «Да вы рехнулись, сударь!» — «Но зато, какое воплощение строк в реальность, продолжение темы в реальной жизни». — «Допустим, я напьюсь до чертиков, чтобы согласиться с вами. Но помните, чем кончится сказка, я не оставлю ребенка». — «Я убью тебя, Котенок». — «Прощайте».

— Неприятное знакомство.

— В квартире живет маньяк?

— Неужели он действительно существует?..

Мастерская клубится в непонятных испарениях. Неистребимый дух. Гомон. Как можно было пройти мимо?!

— Почему никогда нет света в этом доме?! — пролетевший плащ завершил вираж, — «трям-трям-трямь-сь», — продолжил игравший на фортепьяно, выпутываясь из него.

— Какого черта, Катюха, ты злая такая влетаешь, — продекламировал кто-то, скрывшись за мольберт.

Шаль зацепилась за низкий дубовый стол и порвалась, что-то смахнув. Катя опоясалась ею потуже, стряхнув котенка на пол: «Брысь, Маруся, с какой радости тебе нынче праздник — шарить по тарелкам?» Она идет к зеркалу, но расческа еще не нашлась. Поправляя рукой рассыпавшиеся пряди, вслушивается в подозрительную тишину, оглядывается. Друзья затрепетали в шутливом ужасе, скрывая ехидство.

— То-то же, я… — тут она закрыла рот ладонью, приглушая смех. Зеркало закрывал ее портрет.

— Как я не заметила, что лицо неживое. Вот это шедевр!

— Она, видите ли, не носит маски неподвижной, — буркнул юный гений, прежде просто приходивший брать уроки, но случайно прижившийся здесь.

— О мрачный взор, сокрывший гибель страсти, — надрывно застонала Светик под аккорды Демьяна. Но бородатый Илья прервал восторг звонких поцелуев жестами: Клювики! Клювики! клювики?

— Я не могу дышать этой гадостью, распахните окна!

— Тебе никто не предлагает.

— Добро переводить.

— Почитай, мы тебя заждались.

— Решили, что ты, открыв новую теорию, немедля вышла замуж!

— Так мы уж и не вспомним в который раз…

Светик с Катей обменялись злыми усмешками.

— Есть ли у нас джентльмены?

— Сегодня есть «вчерашние, сожранные» пельмени!

— Странная мысль, но долг платежом красен. И так будет всегда. Я устала.

Сгоняя пса, Катя опомнилась: «Кто приволок этого удава? Сознавайтесь, предатели. Иди-иди, Фигуля, нет у меня ничего, не лай». Привычная амурная паутина на потолке. Лепнина закоптилась, придавая пузатым ангелочкам коварные выражения лиц. Коса отброшена на подушку. Обычное упражнение с бокалом вина на согнутой коленке. Хриплый звонок, перебранка.

— Тебя. — А если тебя? — Чепуха? — Ладно, играем в чепуху… — Ну кто-нибудь, живой, снимите же трубку!

Но никто не спешил отреагировать, бросить свои занятия. Даже пьющие или просто курившие в этот момент выглядели сверх сосредоточенными. Катя, выдохнув, потянулась к трубке: «Здесь белые вороны сбились в стаю».

— И как ты можешь поступить, подумай сам, — Демьян вопросительно застыл с бутылкой в поднятой руке. Хозяин покачал головой, указывая на единственного женатого человека, приблудившегося к ним.

— Ему не наливать, его уже ищут.

Взаимопонимание полное, Катя продолжила: «Да нет же, его еще не было, уверяю вас. Обязательно передам. Спокойной ночи».

— Нет, — подтвердил потерянный голос.

— Нет.

— Все-таки, душа моя, ответь, что будет с возлюбленной?

— Только свет дай рубиновый!

— А ты не хочешь выйти за рамки жанра?

— Узенький-узенький лучик света, как острие, полоснет по залу и умрет на ней!

— Пьяные эстеты! Что может быть противней, — подмочив край дивана, Катин фужер раскололся.

— Какого черта! Где я буду спать?!

— Дома! — взорвалась Катя, прохрустев осколками. — Когда здесь будет чистая посуда?!

— Я там оставил газ, сходи, помой. На кухне тоже нет света, — сжалился старожил мастерской.

— Мне жутко.

— Что?! Вчера еще мылась в ванной без света, а сегодня, что вдруг? — возмутился давний друг (неизвестно чей или оставленный случайно каким-то забытым приятелем).

— Нашла достойную развязку? Точно!

— Ага! Значит, он ее прирежет! Только и всего, Фигушка! — радостно тормошил собаку вечный бездельник.

— Катюша входит в роль?! Потрясающее сопереживание, господа!

— Говорю же, негодяи, что я ничего не записывала. Это экспромт. Накатила шальная мысль. Нервы.

— Ну-с?! Экспромт сбылся? — заволновались актеры.

— Врать-то ты умеешь, мы ценим или любим тебя за это. А почему не записать? Очень мило. Так и назови: «Подающий кофе».

— Зачем?

— Чтоб исполнилось, — последний Катин приятель хохотал долго, гримасничая до слез.

— Как вы мне надоели, шуты… — Катя захлопнула крышку рояля перед носом надоевшего композитора, пропев «трям-трям», — подняла плащ и, не оглядываясь, подняв свободную руку, сделала играющие пальчики на прощание, оставляя двери открытыми настежь.

Входная дверь в квартиру захлопнется сама. Внезапный сквознячок влетел блеклым затоптанным листом, покружил и сгинул во тьме коридора. Нож просвистел и впился в деревянную панель.