Русская правда

Людмила Алексеевна Шукшина, 2021

Новая книга автора погружает читателя во времена Древней Руси. Она повествует о времени Великого князя Владимира и Ярослава Мудрого. Читатель побывает в древнем Смоленске, Киеве и Новгороде, увидит жизнь простых людей и работу древнерусских "спецслужб". Вас ждут приключения и погружение в историю.

Смоленск. Монастырь. В лето 6523, месяц жнивень, 15 числа.

(15 августа 1015 года)

На завалинке ловчей избы в Садках на тёплом камышовом мате сидели двое: босой старик с седыми вислыми усами и высокий худой отрок. На пне стояли горшок с холодным взваром, миса с медовыми сотами и деревянное блюдо с ломтями ржаного хлеба. Трапезничали молча, степенно.

— Хорошо ты мне помогла… помог сегодня, — сбился старик, — быстро управились, просить я тебя хочу, как вернётся Каменец, вы уйдёте отсюда, заберите мальчонку. Здесь он никому, кроме меня, не нужен, а я не успею его вырастить, он мал больно, а я немощен. Хороший мале́ц, пропадёт ведь…

Он просительно заглянул Искре в глаза. Она покачала головой:

— Ничего я, дядько, не знаю, когда вернётся, вернётся ли, куда пойдём… Хороший мальчишка, странный немного, но хороший. Я бы его забрала, забрал…но куда? Мы оба в бегах, да и не решаю я ничего. На нашей войне я идущая следом. Ты же сам знаешь: двух главных не бывает… Но я поговорю, когда вернётся. Боюсь только, пропадёт он с нами…

— И ничего не пропаду, я помогать вам буду, — выскочил из-за угла избы Найдён, подошёл, смущённый тем, что подслушивал, уселся возле Искры. Она вынула из сумочки на поясе гребень и стала разбирать его непослушные буйные кудри.

— Дядько Угоняй, а где вы с Богшей служили? Расскажите!

— Что рассказывать! Повоевали мы! В Царьграде, слышь, правил тогда император Василий второй, сам он из армянского рода, а мать его была дочерью бедного владельца таверны. Видел я того императора не раз, а слышал о нём ещё больше. Был он суров и мрачен, настоящий воин, слышь, как наш князь Святослав, отец Владимира. Любил свою дружину да походы. Жены и детей у него не было вовсе, боевые товарищи были его семьёй. Роскоши не любил, придворных тоже. Однажды, слышь, взбунтовались против него сразу два Варды: Варда Фока — наместник фемы¹²³ Антиохия — доблестный военачальник и Варда Склир, тоже армянин и добрый воин. Они всё за власть боролись. Сначала Фока победил Склира, заточил его, а потом сам решил стать императором и пошёл на Царьград, тут уж Василий испугался, выпустил Склира против Фоки, а сам послал гонцов к нашему князю Владимиру, дескать, бери в жёны мою сестру Анну, а мне пришли войско.

Давно это было, слышь, больше двух десятков лет тому, я совсем молодой был, здоровый, несколько часов мог двумя мечами махать и не уставал, против меня ни двое, ни трое не выдерживали… Ну вот, прибыли мы в Трапезунт¹²⁴, почти шесть тысяч воев и пошли против Фоки. Он был умный, хитрый, опытный воин, но и мы не лыком шиты, разбили его, взяли в плен. Император его не убил, слышь, а отправил в изгнание в монастырь, а мы разместились в самом Царьграде, при церкви святой Мамы¹²⁵.

В город с оружием выходить не разрешалось, да на что нам оружие? Мы люди мирные, тихие, так, походить, слышь, посмотреть. Бывало, задирали нас агаряне или евреи, так иудею достаточно было только кулак показать, его уже и нет рядом, а магометанину случалось и врезать, сильно себя высоко ставят. А кулак у меня был почти пудовый¹²⁶, я им в молодости и зубра и тура валил. У нас много таких воинов было. Вот мы пойдём по городу человек с десяток, зачем нам оружие? А возле святой Мамы мы как дома: еда, жильё, мыльни бесплатные, слышь, чем не жизнь?

Только этот Фока, слышь, ещё два раза войско собирал и на Василия ходил, всё в императоры рвался. И чего им не живётся спокойно? Знатные, богатые, храбрые! Все хотят быть императорами! А тех императоров и травят, и убивают, и бунтуют против них все, кому не лень! Ну, надоел нам, слышь, этот Фока, вот Богша меня и послал к нему в стан. Ну я там повоевал вместе с ними немного, говорить я могу и по-гречески и по-армянски, сначала наёмником, потом за своего приняли, скоро совсем возле Фоки оказался… А потом кто-то, слышь, отравил Фоку, — Угоняй хитро скосил глаза и покаянно развёл руками, мол, что поделаешь, приказали, и отравил, я человек подневольный, — ну войско всё его и разбежалось, а я к своим вернулся. И по сю пору правит Василий в Византии. Гости царьградские баяли¹²⁷, что ходил прошлым летом воевать с болгарами, победил их, взял в полон аж пятнадцать тысяч воинов, приказал всем выколоть глаза, оставив на каждую сотню одного поводыря! Вот какой он, слышь, император! Его теперь зовут болгаробойцем! — Старик помотал головой, но было непонятно, восхищён он или возмущён.

— Так это тогда вас ранило? — спросила Искра.

— Нет, после того, как Фоку отравили, Склир сам помирился с императором Василием и уехал в свои земли. Он был достойный воин, мог целые армии увлечь за собой, ел с простыми воями из одного котла, спал с ними в походах, а не в царском шатре, все его любили. Это ведь он в молодости победил армию нашего князя Святослава, когда тот задумал повторить подвиг Олега и взять Царьград¹²⁸. Но в наши года Склир был уже стар, начал слепнуть, отошёл от дел воинских, а вскоре и умер. Сам, слышь, умер, — добавил зачем-то старик и помотал головой, мы тут, дескать, ни при чём.

— А вы-то что? — поторопила его Искра.

— А что мы? Нанимались на службу к императору годов на десять-пятнадцать, а потом или уезжали домой с караваном купеческим или оставались там, на подворье, работать, это кому ехать было некуда: ни земли, ни дома… Мы с Богшей больше десятка годов там пробыли, уже на Русь собирались, да было нам последнее задание… Вот там я, слышь, и потерял здоровье. С тех пор уж годов как пятнадцать минуло. Взял нас Василий второй в охрану посольства. А ехал он в далёкую Иберию, в страны Картли и царство абазгов Апсны¹²⁹, что на берегу Скифского моря¹³⁰. Их князь Баграт второй объединил абазгов и картлийцев в Абхазское царство, нарёк себя царём. У него была своя корона, и даже монету чеканили с его портретом, так это бы всё ладно, но он стал звать Армению выступить против Царьграда. Василий, слышь, не мог того допустить. Их нужно было устрашить и задобрить разом. Ну, поехали… Нас пышно встретили у горы Хаватчин. Пока переговоры, торжества… Ну и пиры, я тебе скажу! У нас умеют, но там! Сколько пьют! И какие вина! Наши меды рядом не стояли! Ну, договорились обо всём, Гургена объявили магистром, а сына его Баграта куропалатом¹³¹. Нам уже уезжать, а тут драка…

— Что за драка, дядько!

— Да глупостью всё началось: наш дружинник нёс сено для своей лошади, ну чтоб, слышь, покормить перед дорогой, а картвел¹³² его отобрал, наш двинул ему кулачищем, тот в крик, сбежались картвелы, тут наш в крик, побежали наши! Знатно мы им бока намяли, да и размялись перед дорогой! Только того первого нашего они убили в драке-то. Пока мирились, хоронили, тризну справляли, дня три прошло, а мне и на руку. Было у меня особливое задание тайное, слышь, и по сей час сказать не могу той тайны, со мной и уйдёт. Только шёл я на верную смерть, а вот и приказ исполнил, и жив остался. Да хорониться, слышь, пришлось да отходить по болотам абазгов, аж в Анакопию¹³³, там меня ждал Богша на ладье, дальше морем в Трапезунт, соединились с посольством Василия второго, сам император меня благодарил, только тайно, ночью, нас к нему проводили… А потом, слышь, свалила меня какая-то лихоманка¹³⁴ и ну трепать. Валялся я то в огне, то в поту, то в трясучке часов десять, потом отпустит, только слабость, аж руки-ноги дрожат. Потом дня три нормально, а затем, слышь, опять свалит, и ну трепать. Я совсем бы там помер, да пробился Богша к императорскому лекарю, которого привезли из царства Сун¹³⁵, ну и стал он меня лечить какими-то травами, которые называл Кингао и Чан-Шень, растолчет их в пыль, разведёт и пей. Ну, уж и горькие те травы, ничего горше не пробовал! А помогло! Совсем не вылечился, но помирать, слышь, повременил. А тут нас домой отпустили. Мы с Богшей в Смоленск попали, здесь хорошо, место тихое! Лекарь княжий ходит сюда травы собирать, так он мне от моей лихоманки полын-траву¹³⁶ указал, вот пью, слышь, помогает… Суньские-то травы у нас не растут. Попробуй мой взвар! Это не так горько, как Кингао…

Он протянул ей кандюшку¹³⁷, из которой прихлёбывал настой. Искра поймала синий насмешливый взгляд Найдёна (видимо, он уже пробовал), сделала большой глоток зеленоватой жидкости… Горечь обожгла корень языка, протекла в горло и там застряла густым комом… Она поперхнулась, замахала руками, выпучив глаза, слёзы покатились из глаз…

— Ничё, слышь, ничё, это пользительно, вот, заешь медком, вся горечь сразу и уйдёт, — засуетился старик, подавая мису с мёдом и отламывая кусочек сот.

— Один ловчий княжий чуть его не прибил за этот настой, — сказал мальчонка, поднимая из травы кандюшку и степенно ставя её на пень.

— Дурён, слышь, твой ловчий, бегал за мной вокруг избы, пока я в ухожке не сховался, а питьё от всех болезней помогает, так лекарь баял.

Помолчал минуту и добавил тихо:

— Кроме смерти…

И налил себе ещё немного из маленького горлачика.

Найдён насторожился, словно что услышал, и сказал тихо:

— Идёт…

Над тропинкой, ведущей к избе, застрекотали сороки, все прислушались: званых гостей тут бывало мало, а уж незваных и вовсе не жаловали. Но никто из леса не выходил. Тут Угоняй махнул рукой и закричал кому-то:

— Нету чужих, выходи, слышь, давно уж тебя чуем!

Кусты возле тропы раздвинулись. Вышел человек в сером длинном византийском шапе¹³⁸, который использовали на Руси купцы в непогоду и странники в дороге. Он ещё не подошёл близко, не откинул с головы накидку, не показал лица, как Искра вдруг всполохнулась, бросилась к нему, припала всем телом и затихла. Он очень бережно прижал её к себе двумя руками, и они замерли надолго. Потом она отстранилась, словно нехотя, будто боясь, что он исчезнет, и вдруг вся зажглась каким-то особым светом, словно внутри у неё засветилось солнышко. Угоняй действовал решительно и быстро: усадить (путник не сел, а почти упал), напоить (пил жадно, долго, вода лилась на пыльную рубаху), накормить (ел медленно, много, всё, что давали), ноги вымыть (принёс деревянную шайку с холодной водой из пруда, снял с него лапти, размотал грязные онучи). Блаженно щурясь на солнце, доедая неизвестно уже какую краюху с ломтем солонины, запивая квасом и плюхая стёртыми ногами в уже тёплой и грязноватой воде, он тихо рассказывал Искре о своих приключениях. Угоняй давно увёл мальчика проверять силки, они сидели вдвоём и боялись даже поверить, что всё обошлось…

— Пока обошлось, но ничего ещё не закончилось, теперь самое главное: скрыться так, чтобы даже не знали, где мы. Нас все будут искать: князь Ярослав не простит мне никогда, он мстителен, а я напугал его, за победу мог бы простить, а за страх свой из-под земли достанет и по кусочкам разрежет. Сом с Бориславом, Будай море вычерпают, чтобы найти нас. В становища нам нельзя, на волоки тоже, попробуем добраться до верховий Славутича, а там поприщ около ста лесами да болотами до Итиля реки, что течёт в Хвалынское¹³⁹ море. Выйти нужно или на Ржеву или есть дальше крепостишка малая Зубец¹⁴⁰, там успеть пристать к последнему каравану и с ними через Булгар¹⁴¹ в город Итиль. Да забыл, нет Итиля, ну в Саксин¹⁴², дальше через земли кипчаков и огузов¹⁴³ к Хорезмскому морю через страшные пески Кара-Кум, через города Ургенч и Хиву в Бухару. Там несколько лет нужно отсидеться. До Саксина пойдём водой, а дальше на верблюдах. От Саксина до Ургенча больше тысячи поприщ, до Хивы ещё двести, до Бухары пятьсот, верблюд идёт в день около тридцати, успеть бы к зиме. Запасу большого с собой не возьмёшь, есть будем, что добудем, ночевать, где придётся. Я не знаю, выдержишь ты такой путь? Оставайся здесь, я отсижусь там лета два-три и вернусь, а ты меня ждать будешь?

Он посмотрел на неё с такой надеждой, что она откажется от этого очень разумного предложения; поэтому Искра только мотнула головой и, прижавшись к нему, выдохнула:

— Я с тобой… до конца…

— Пойми, ищут меня, ты свободна, со мной будет трудно и опасно, да и судьба слыха интересна и необычна, не будет ли тебе скучно жить мирской жизнью? Я ведь уже не смогу быть слыхом, нужно искать другую личину.

— Не нужно больше личин. Давай найдём себя. Я ведь тоже не знаю, кто я на самом деле, как хочу жить, что умею? Давай искать вместе… А скучно нам не будет нигде. Я только хотела спросить: тут с Угоняем мальчик живёт…

— Нет! — резко ответил он, вставая. — Никаких мальчиков; не знаю, как самим выбраться, мы не сможем тащить ребёнка, это тяжело и опасно. Если люб он тебе, пусть ждёт здесь, через несколько лет вернёмся, заберём. Угоняй ещё поживёт, да и мало́й тут на месте и при деле. Собери в дорогу чего: сухарей, соли немного, мяса вешаного и ветреного или рыбы, огниво не забудь, да сама всё знаешь… Куны-то есть, да не везде купить можно, да и людям лучше пока не показываться, рекой пойдём и лесами. Дело у меня тут есть, к вечеру вернусь, завтра в путь.

Каменец вышел из избы, запахивая поплотнее свой шап, укутывая голову с ещё не отросшими волосами. Ожоги уже зажили, только виднелись красноватые пятна молодой кожи, да небольшие рубцы, впрочем, шрамами в то время трудно было кого-то удивить. Он спустился с Печерской горы, обозревая город. Крепкий детинец был поставлен на той стороне реки на холмах, которые здесь почему-то называли горами: Козлова гора и Перунова¹⁴⁴. Спереди, на Подоле, преградой для врагов была река, а слева и справа тянулись глубокие овраги, по верхам которых детинца не было, но шёл мощный тын из врытых в землю остро затёсанных огромных брёвен. С двух сторон от детинца раскинулись посады¹⁴⁵. Рачевский, где жил Богша, был ещё не совсем отстроен, там виднелось много пустырей, где паслась скотина под приглядом ребятни. На речке Раче была небольшая пристань, от которой шёл верхний волок из Славутича на равнинную часть. Сюда привозили товары из Ростова, Суздаля, а также из Хорезма. Каменец прошёл вдоль реки по правому берегу, здесь между речками Вязовенька и Городянка был торговый посад. Слых шёл через большое торжище к рыбацкой набережной, там был перевоз в город. Садиться в лодку с другими людьми и высаживаться на причале ему не хотелось, там тоже могли быть «глаза» Будая. Пришлось спуститься чуть ниже, тут, на песчаном берегу, в зарослях лозы сидел босой косматый мужик и плёл корзины. Рядом с ним лежали связки прутьев, и приткнулся к воде небольшой корабль.

— Сколько?

— Задаром!

Оценив шутку, Каменец достал небольшую бусинку¹⁴⁶:

— Хватит?

— Сошлись!

— Кому отдать?

— Сын там рыбалит, он заберёт…

Каменец подобрал полы шапа, осторожно сел в корабль, взял из грязных рук мужика небольшое весло и поплыл к другому берегу, осторожно взмахивая то с одной, то с другой стороны. Для неподготовленного человека хватило бы двух гребков, чтобы перевернуться, но Русь жила на реках, и с кораблём умело управлялись даже дети. Как ни старался он выгрести прямо на стремнине посреди реки, течение всё равно отнесло немного в сторону, и выплыл он на такую же песчаную отмель точно на парнишку. Тот стоял неподвижно по колено в воде, держа в руке короткое копьё. Неожиданно он резко ударил им в воду, и на конце затрепыхалась серебристая рыбина. Парень бросил её в плетёную корзину, которая стояла у берега, погружённая в воду на четверть. Причаливая, Каменец увидел на дне корзины камень, чтобы её не унесло в реку, и несколько рыбок. Юный рыбак (а было ему на вид вёсен около девяти) кивнул такой же лохматой, как и у отца, головой, взял верёвку, привязал судёнышко к вбитому в песок колышку, ещё раз кивнул и опять пошёл в воду. Здесь перевозили тех, кто не хотел показываться на общей пристани.

Город был ещё новым, он быстро разрастался, расползался по крутым склонам, везде стучали топоры, перекликались плотники, пахло свежим деревом. Мостовые новые, плахи ещё светлые, дома крепкие. Нет ещё старых ухож, покосившихся плетней, провалившихся крыш.

Странник в сером шапе с убором¹⁴⁷ на голове быстро прошёл через торговый посад, который тянулся от реки Смядыни до Чуриловского ручья. Две седмицы назад его несли здесь на носилках. Он смешался с толпой посадских ремесленников, которые тащили на продажу свои лукошки-миски-короба-горлачи и вышел через ворота в полотняные ряды к подножию холма, где шла бойкая торговля тканями от самого простого небелёного льна до бухарского шёлка и заморского бархата. Холм этот был самый высокий и главный в Смоленске. До крещения он назывался Перунова гора, на нём стоял огромный идол, вокруг было большое капище, неподалёку жил главный волхв… Идола сбросили в реку, и он долго плыл по течению, глядя в небо огромными неживыми глазами, полными недоумения: за что? И что теперь будет? На месте капища заложили деревянную церковь Василия Великого в честь князя Владимира, крестильное имя которого было Василий, и холм назвали Васильевским.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

123

Фема — административный округ Византийской империи

124

Трапезунт — затем стали писать Трапезунд, древнее Трапезус

125

Русский квартал в Константинополе был при церкви св. Маманта (Мамонта)

126

Пуд — 16 кг.

127

Баять — говорить, рассказывать

128

Поход Святослава 970 года

129

Иберия, Картли, Колхида — разные названия Грузии, абазги — абхазы

130

Понт Эвксинский, Кара Дениз, Русское море, Скифское море — Чёрное море

131

Куропалат — почётная византийская придворная должность

132

Картвелы — грузины

133

Анакопия — древняя крепость в Абхазии, современный Новый Афон

134

Малярия, болотная лихорадка, была распространена в тёплых болотах Абхазии, переносится комарами

135

Царство Сун — Китай 10-12 веков

136

Полын — полынь

137

Кандюшка, канопка — глиняная кружка

138

Шап — полукруглая накидка из плотной ткани с капюшоном, попала из античности в Византию и на Русь

139

Итиль — Волга, Хвалынское море — Каспийское, Хорезмское море — Аральское

140

Сейчас Ржев и Зубцов

141

Булгар — столица Волжской Булгарии

142

Столицу Хазарского каганата Итиль в дельте Волги разрушил князь Святослав в 969 году, хазары ушли в Хорезм, затем вернулись и неподалёку основали город Саксин

143

Кипчаки, огузы — степные кочевые племена, жившие между Каспийским и Аральским морем

144

Сейчас Спасская и Воскресенская

145

Посад — поселение за крепостной стеной, снаружи, там были пристани, торжища и ремесленные слободы

146

Деньгами могли служить бусины и раковины, которые обменивались купцами на товар

147

Убор — любой предмет, которым покрывают голову (головной убор) капюшон, шапка; любая одежда