Световид – хранитель света. Боги и духи славян

Любовь Сушко

Эта книга открывает цикл Божественных хроник, так как главными героями стали славянские боги, их жизнь на земле, подвиги, страсти и противостояния. Духам и заповедному лесу тоже отводится немалая роль, а вот люди появляются только в эпизодах. Мир богов и духов от Сварога до Световида распахнул свои объятья. Для автора эта работа была очень интересна, и она продолжается: Велес, Перун, Лада, Стрибог – все впереди

Часть 1. И отступила тьма

Глава 1. Двое во тьме

Поэма Начала

Рождались боги на заре кровавой,

И проступали в жуткой тишине,

И всем хотелось неги, света, славы,

И выли волки при слепой луне.

Угрюмый Сварог, не узнавший лада,

Ковал устало новые миры,

Метался Световид, смеялась Лада,

И начиналась спесь большой игры.

Еще о Солнце даже не мечтали,

И не хотели, все приняв сполна,

Познать и боль, и вечные печали,

Но появилась Мокошь, и она

О судьбах их во тьме заговорила,

О Доле и Недоле бытия.

И молнии — Перуна злая сила,

Столкнула жизнь на землю, может зря.

И шкурою Медведя одарила

Там Велеса бестрепетно Луна,

Когда рыдала Жива сиротливо,

Была Морена с ним в печали сна.

Мир проступал яснее и тревожней,

Под молотом творца в ночной глуши,

И заиграл вдруг Лель там осторожно,

И о любви запел он от души.

Еще о людях только говорили,

Разбросанные духи по лесам.

И без людей они так славно жили,

Порой лишь обращаясь к небесам.

Откуда искры Сварога летели,

И надо бы гасить такой пожар,

Но отвлекли на время птичьи трели,

Когда беда шагала по следам.

И вот тогда явились эти двое,

И размножаться стали в грозный час,

Там народились Змеи и герои,

Чтоб в схватке утвердиться, и за нас

Они сражались зло и побеждали,

И души не могли их усмирить,

Рождались в мире новые печали,

И радости связующая нить.

И Сварог им послал однажды Дива,

Который должен их остановить.

На мир смотрела Лада сиротливо,

Она же призывала их любить.

А Велес удалился, понимая,

Что это лишь начало их конца,

Они ослепли, снова прозревая,

Прозрели, лишь ослепнув и конца.

Покорно ждали, не было печали,

И не было потопа и огня,

Когда жрецы своих богов встречали,

Чтоб этот мир неведомый понять.

Им чашу Сварог подарил однажды,

И начиналась новая война,

Когда сам Ний пошел за этой чашей,

И Велес, и Перун лишились сна.

И кот Баюн историй тех начало

Стал распевать, Свещенный дуб кляня,

И это было темное начало,

В мерцании страсти, неги и огня.

Преобразился мир, в котором снова

Вдруг проступили страсти и пиры,

И побеждало песня или Слово,

И начиналась спесь большой игры.

Так во тьме все и зарождалось на земле, в муках невероятных пробивалось. То ту, то там стали появляться неведомые звери и птицы. Они подавали голоса, пролетали где-то близко, стараясь за ветрами буйными угнаться. И только разглядеть их пока невозможно было, и некому разглядывать. И каждый день был похож на глухую ночь в ту пору. На земле или под землей находилось все живое, — этот никто знать не мог. И вдруг появились невесть откуда двое.

И первым был ни кто иной, как Мефистофель, стащивший с Олимпа огонь — несколько угольков и несший их осторожно в лукошке. Рядом с ним шагал огромный черный Демон, которого он случайно встретил в горах, когда сюда добирался. Мефи на него просто наткнулся в кромешной тьме и решил взять с собой. Только уже успел о решении своем пожалеть, потому что кроме нытья, проклятий от спутника своего неутомимый бес ничего не слышал. Он понял, отчего тот нигде: ни на небесах, ни на земле долго задержаться не мог — кто же такое занудство от такого могучего детины терпеть станет

Так и шли они вдвоем. И думал бес только о том, в каком месте лучше угольки ему оставить, чтобы как можно больше света от них на землю падать могло. Пусть пока немного его будет, но если не погаснет, а разрастется он со временем, то и перемены наступят большие, и отступит тьма навсегда. Решение пришлось принимать самому, Демон не был ему в том помощником. Ничего он не понимал, и решать ничего не хотел.

— И согласился же я с тобой в эту темень отправиться, — ворчал между тем Великан, — и какой черт занес меня сюда. Сидел бы на горах своих снежных и в ус не дул, а тут, надо же было так опростоволоситься, так поддаться твоим обещаниям несбыточным.

Бес не помнил, чтобы он его уговаривал и что — то обещал. Наоборот, он сам, не раздумывая, бросился за ним, как только узнал о том, куда тот направляется, и обрадовался первой живой душе, пусть и душе бесовской, но что об этом было теперь говорить?

Бес молчал. Он хотел посмотреть, насколько у того запала хватит, и сколько он один проговорить сможет. По всему было видно, что говорить он может очень долго. Но он отключился и размышлял в это время о своем. Демон не видел его и не мог знать, что тот его не слушает особо и слушать не собирается.

— Зачем тебе это нужно, — донеслось до беса со стороны Демона, — пусть тьма тьмой и остается, тебе — то какая разница?

Но, видя, что бес не отвечает, и разговора давно не поддерживает, он начал злиться по-настоящему

— Какой интерес оставаться здесь, когда мир во тьме и ничего разглядеть нельзя, — подал он голос.

Наблюдать, подслушивать, — всегда было его самым любимым занятием, и он не собирался себя лишать такого удовольствия.

— Не было печали, не видишь, и делать ничего не надо, а так невольно придется за что-то браться, а оно тебе надо? — стоял на своем Демон.

— Мне надо что-то делать. Может быть, это хлопот мне и прибавит. И насобираю неприятностей на голову свою, только у нас с тобой впереди бессмертие. И не мешало бы хоть как-то развлечься. А среди людей и время незаметно течь будет. И самому можно каким-то делом заняться, — предположил он, уверенный в своей правоте.

Демон знал, что бес прав, впрочем, как и всегда, но что — то подсказывало ему, что неизвестно, как там все еще сложится. А к тьме они привыкли и ни о чем особенно не волновались больше.

И в тот самый миг, словно отвечая его помыслам, огонек в корзине, от порыва ветра стал быстро гаснуть, бес закрыл его собой, понимая, что возвращаться назад и снова столкнуться с суровыми богами, в его планы не входило. Кто знает, пройдет ли все на этот раз так гладко, как тогда. И он не подарит свет этому миру. А тьма должна отступить, и сотворит это он.

Мефи резко остановился, чтобы не позволить ветру совершить свое черное дело, и послал Демона набрать веток с деревьев, чтобы можно было поскорее разжечь огонь, и новых головешек наделать. Он упрекал себя за страшную беспечность, — давно надо было обо всем позаботиться, тогда не пришлось бы так суетиться.

Тот побрел прочь, на что-то натыкаясь и ворчал при этом без умолку. А бес оставался в полном одиночестве. Это его не особо расстраивало — можно и передохнуть немного и побыть в тишине.

Он ощутил себя творцом и почти Богом, хотя, что они своими руками сделали — эти всемогущие боги. Если бы не было рядом таких, как он, совсем туго бы им пришлось, тогда бы еще посмотреть надо было, кто творец и кому следует почести приносить и жертвы творить.

№№№№

Бес очнулся в тот миг, когда мимо пронеслась какая-то огромная черная тень. И Демон где — то во тьме отпрянул от нее.

— Дьявол, — завопил он, — кто это тут шастает?

Бес понял, что в тишине ему удалось побыть недолго. Но он научился не обращать внимания на него. Он стоял на том же месте, радуясь тому, что все ему удалось, и он заслонил огонь от ветра.

Они пошли дальше, когда отполыхал огонь, и число угольков в лукошке прибавилось. Но во второй раз налетел ветер, откуда не возьмись, и снова пришлось защищать завоеванное. И снова взвыл Демон:

— Зачем ты его бережешь, пусть погаснет и дело с концом.

— Я не хочу оставаться в бесконечности и в бессмертии без богов и

людей, а ты можешь делать все, что хочешь, только меня в это не впутывай.

Он поражался его занудности и тупизне, словно ребенок неразумный был в тот миг перед ним, а не здоровый детина. И все же он почувствовал, что терпение спутника его на исходе, и как-то поспешно замолчал. Ни у кого, а у беса точно, терпение не было бесконечным, а он привык к его обществу, и оставаться одному совсем не хотелось.

— Потом, когда ты с копыт собьешься, и голова твоя треснет от забот, — злорадно пообещал ему Демон, — не говори, что я тебя не предупреждал о том, что от дел твоих героических случиться может.

Кажется, в первый раз за все время он был собой доволен, и молчал почти победно. Бес усмехнулся. Но Демон не мог видеть эту усмешку, и считал, что тот начал к нему серьезно относиться.

Демон мечтал снова оказаться в горах и блуждать там беззаботно. Но он лгал себе, потому что знал, что снова вернется рано или поздно к бесу. А все оттого, что тот успел заразить его строительством нового мира, и покой его был нарушен надолго, может быть, навсегда. Он много раз мог смотаться, исчезнуть без следа, он все-таки оставался рядом, и с любопытством смотрел на то, что могло получиться у него. И сам он что-то сотворить может, чтобы хоть какой-то след, какая — то память о нем оставалась. И хотя он знал, что редко у него что-то путное получалось, но с тупым упорством каждый раз брался за дело.

Глава 2. Рождение бога

И вдруг с Демоном что — то произошло. То ли какой злой дух подсказал ему, то ли сам он решился на подвиг, но собрался он отнять огонь у беса. Ни с того, ни с сего каприз этот возник. Тот и глазом моргнуть не успел, он бросился на него и стал с ним яростно бороться, так, что задрожала земля под ногами у них, и не было с ним никакого слада — так всегда у него и начинался бунт.

Бес понимал, что дело, стоившее ему стольких усилий, находится под страшной угрозой. Он так изловчился и пнул его, что тот кубарем полетел прочь. А когда вернулся назад, то ничего не оставалось, только раскаяться, отступиться и признать, что он больше не будет так скверно поступать, а как такое случилось, он и сам не ведает.

Но в тот же момент произошло еще что-то непонятное. Какая-то комета или иная сила пролетала мимо, столкнулась с бесом и очень больно его ударила. Она задела и огоньки, которые были у него в лукошке, на их глазах все ослепительно вспыхнуло в один миг, так, что оба они невольно зажмурились, а когда открыли глаза — перед ними стояло какое-то полыхавшее ясным пламенем создание. Он стал разрастаться, превратился в огромный огненный столб, от которого путникам пришлось отскочить как можно дальше, но и то паленой бесовой шерстью страшно завоняло. И они убедились, что это создание может все уничтожить на своем пути, если не убраться вовремя.

Но пламя усмирилось в один миг, и уже не касалось таким опасным.

Подождав немного, сначала бес, а потом и Демоном приблизились к нему, слишком любопытно было рассмотреть, что же это было такое.

Вместо огня возник свет, очень яркий, особенно в той тьме, которая была вокруг. Создание это меняло свои формы, словно бы старалось обрести новый облик, и, наконец, обрело более приемлемый для них вид, и перед ними появился новый бог. Первый бог, других здесь просто не было.

Огненный бог или бог света — это можно будет со временем уяснить для себя. Но золотистый плащ переливался и развивался на ветру, и надо признать, что он был очень красив, просто великолепен — дух захватывало, его первозданная красота слепила, хотя эти двое на своем веку и прежде немало видели, но в отступившей тьме, то, что они сварганили, было великолепным

— Кто это? — наконец подал голос Демон

— Сварог, — просто ответил он, словно бы давно это знал, а не только что дал ему такое имя странное, но что уж первое пришло на ум, то и сказал. Он хотел казаться для этих двоих как можно спокойнее и увереннее, надо же было пока, кому — то на себя взять всю полноту власти, он решил, что больше всего для этого подходит.

Бес в тот день был вдохновенен, он видел то, что больше никто и никогда не узрит — явление в мире первого Бога, потом появятся другие, но только это явление было неповторимым.

Первый бог не мог не быть никем иным, только Богом огня. Он мог спокойно передохнуть и уйти в тень — бес не собирался надолго оставаться здесь властелином. Половина дела была сотворена, а там все как сложится — это уже не так важно. Все тревоги о том, что огонь погаснет, оставались позади.

— И отступила тьма, — на разные лады, словно какую-то веселую песенку, то с тревогой, то с радостью, то с гордостью повторял он.

Впрочем, волноваться, тревожиться пока было ему не о чем.

— У нас есть бог огня, — сообщил он бесу.

— Не задавай лишний вопросов и не занудствуй, а то опалит, и спрашивать не будет, — припугнул он, хотя понимал, что Богу не слышно нытье Демона, а если кого-то он и оберегал от него, то именно себя. Но пусть знает, что вести себя стоит поприличнее.

Но, кажется, Демон и без его предупреждений понял, хотя соображал не так быстро, как бес, что теперь ему не так вольготно будет. Когда возникала какая-то опасность, думать он начинал значительно быстрее.

Словно хорошо поработавший художник, совершивший чудо и сотворивший шедевр, смотрел Бес на Бога, делавшего в этом мире первые шаги. И своим творением он остался доволен. Величественный — раза в два больше самого беса, и на полголовы выше Демона, стоял перед ними Сварг — бог огня. И такой яркий свет от него исходил, что постепенно стало хорошо видно все, что их окружало: очертания дальних лесов появились перед глазами, и долина бескрайняя за их спинами была, и озеро блестящее оказалось рядом. И смогли они, наконец, увидеть, как устроен этот мир.

Демон от яркого света и от зависти стал щуриться, и напряженно размышлял он, каким дураком был недавно, когда беспечно открестился от творчества. Это явный просчет с его стороны. Он был уверен теперь, что тоже должен что-то сделать, внести свою лепту в творение. И он пролил воду около огненного столба, там, где какие-то камни перед Сварогом валялись.

Эти камни быстро стали черными головешками, но вода-то у него была волшебная, и потому рядом с Богом в тот же миг возникла женщина (о чем еще Демон в отличие от беса мог помышлять), только была она вовсе не так красива и у нее оказалась не одна, а три головы.

Даже на первый взгляд была она скорее чудовищна, чем прекрасна. Но что сделано, то сделано. Демон сокрушался, но довольный своим творением, Бес его утешал добродушно:

— Ничего страшного, богиня должна чем-то отличаться от смертного, пусть такая и останется, что сделано, то сделано. Теперь у нас еще есть и Триглава, — спокойно говорил он, а потом уж и более обычные боги и богиня появятся. Мы сделали свое дело, а там они сами как-нибудь разберутся, не все же нам стараться.

В такие удачные мгновения он умел быть великодушным.

«Пусть остается, — мысленно передразнил его Демон, — попробовал бы он ее поймать, а если и поймаешь, кто знает, как переделать ее, и не получится ли еще хуже. Нет, не стоит, и начинать, пусть такой уродкой, и остается, с женщинами вообще шутки плохи. С их куриными мозгами может только три головы и необходимы, чтобы хоть немного они соображали».

Богиня не обращала на них никакого внимания, а сразу же присоединилась к Сварогу. И все они отправились к пещере, находившейся между небом и землей. В те стародавние времена хоромы их небесные и города воздушные еще и в помине не были. И первые боги обитали на земле, правда, в горах и пещерах предпочитали оставаться.

№№№№

Убедившись, что первые боги устроились неплохо, бес потащил Демона прочь. У них было еще немало дел, пока те оглядывались вокруг, и осваивались

— Куда ты меня тащишь? — возмутился тот, как только они покинули пределы теплой пещеры.

— Мы должны поискать людей и сообщить им о том, что тьма отступила, и свет появился, — как о чем-то обычном, говорил он, так спокойно, словно все время только этим и занимался.

Сколько задору было в его голосе. Но Демон представлял себе, чем все это может закончиться, и особенного вдохновения не испытывал.

— Это слишком хлопотно и неизвестно чем закончится, — ворчал, как обычно он.

— Ну и что же, сделали половину и бросить надо все? — искренне удивился он, — и что, по-твоему, будут значить наши боги без людей? Ничего, напрасный труд.

Демон больше не проронил ни звука, он успел убедиться в том, что спорить с ним — себе дороже и будет только хуже. Но как ему удается быть таким беспечным и веселым, когда ничего путного в мире не происходит. Силы его были на исходе, и еще неизвестно в каком месте, на краю света, они отыщут людей. Но раз столкнула их судьба, значит, и терпеть его выходки придется еще долго, расписываться в своей беспомощности ему не хотелось.

Глава 3. Поиски людей

Хотя свет на земле и появился, но он не успел еще разойтись по многим местам, половина мира еще оставалась во тьме. И блуждать странникам пришлось довольно долго. Бес устал, но невзгоды переносил мужественно, а вот Демон просто извелся и не собирался скрывать свои чувства. Он так притомился и так проклинал этот мир и всех, кто там был, что земля ходуном ходила под ногами его из-за гнева, который он источал. И успокоиться он не мог до тех пор, пока бес не предупредил его, что она и вовсе расколоться может, и тогда он провалится в недра ее, а там вряд ли ему легче и проще будет. Только тогда он неожиданно притих, перестал вопить, как резанный, и лишь слегка еще постанывал.

Бес вскоре понял, что на двадцать четыре часа, только он решил для суток отвести, света все равно не хватит. И стоило разделить их на две равные половинки. И Богу огня на колеснице его стоило и передохнуть определенный срок, а то надолго его не хватит, да и хорошего должно быть не слишком много.

Так они смогли установить первые законы, и оставался творец рогатый доволен тем, что уже сделано было. Люди во тьме нашлись не сразу, но все-таки отыскались со временем. Некогда было особо выяснять, кто они такие и от какого стада отбились, какое это имело значение? А были это три небольшие семьи, которые держались друг с другом по соседству. Такими несчастными да хилыми они показались, когда свет неяркий на них упал, что бес мог бы разрыдаться, на них глядя, если бы хоть капля жалости была в его душе. Только ему одному да собратьям его могла нравиться жизнь в глуши среди болот, а эти создания все время хотели чего-то большего.

Он не стал выражать им своего сочувствия, а просто предложил отправиться вместе с ними. И они пошли, хотя ничего он им не обещал. И в сравнении с ноющим демоном вели они себя довольно сносно. Пристыженный, и он немного успокоился и только спросил:

— Чем же те места, куда ты направился лучше этих?

— Там светлее и уютнее, и теплее, и вам всем придется поверить мне на слово, — уклончиво ответил тот, — пусть люди все это узрят и оценят со временем, и мне еще спасибо скажут.

Путь на самом деле оказался немного длиннее, чем все они надеялись в самом начале, но непроходимые леса со временем закончились, может быть, потому что они их все уже и прошли. И они, наконец, и сами смогли увидеть свет, о котором столько было сказано. Счастье охватило в тот же миг усталые души их, и были забыты все тяготы и несчастия недавние. Они рванулись из последних сил к этому свет.

Не только свободная земля, освещенная Сварогом, оказалась перед ними, они узрели и мощную реку. А люди успели понять, как трудно без воды в этом мире обходиться.

Работа у них спорилась, как только они стали устраиваться на новом месте. Среди них оказались и настоящие умельцы. Первые жилища свои они строили с упоением, ловили животных и птицы, которых оказалось здесь огромное количество. И все налаживалось и обустраивалось.

И тут только понял бес, что Свет, исходивший от Сварога, был холодным. Совсем другим должен быть огонь — он должен согревать, может даже сжигать дотла, ведь о таком он и думал, прежде всего. Он необходим был и для костров их, и для приготовления пищи. Об этом он и сказал Демону.

— А где ты этот горячий огонь возьмешь? — поинтересовался тот, и в душе его недобрые предчувствия тесниться стали.

Он понял, что тот затевает что-то еще, а так как он все еще при бесе оставался и не решился от него сбежать, то понял, что и ему в этом придется участвовать. И хотя он не особенно хорошо рассуждать мог, но понимал, что просто так палящего огня не найти. Для этого надо пройти немало верст, одолеть немало трудностей и неприятностей пережить. И, скорее всего теперь уже отказываться от всего поздновато было. Это и тревожило его больше всего. Поздно отказываться и прощаться. Так чаще всего с ним и случалось — везде он умудрялся опаздывать.

— Нам снова на Олимп отправиться придется, — заявил бес спокойно.

— А это еще зачем, — удивился Демон, понимая, что и на этот раз самые худшие его предположения сбываются.

— Снова головешки тащить, — понял он, а где уверенность, что мы возьмем именно те, которые дотянут и не потухнут раньше срока? А если схватим какой-нибудь холодный или мертвый огонь? Он хотел любыми путями избежать этого похода.

— Хорошо, — вдруг воскликнул бес, — я придумал кое что получше!

Можно представить, что этакое он придумал на этот раз. Но стоило все-таки поинтересоваться, во что он влипает на этот раз. И он заерзал на месте от нетерпения.

— Там есть бог — Люцифер. Он хранит до сих пор весь свет, — спокойно пояснил бес.

— Что ты от него хочешь? — поинтересовался Демон вкрадчиво.

— Я знаю, что он очень честолюбив и горд, но греки давно его держат на заднем плане. И так как он честолюбив, то ему все труднее переживать такое положение, — размышлял на ходу бес. И говорил он, скорее всего сам с собой в тот момент.

— Ты и его, как этих людей, хочешь притащить с Олимпа сюда? — осторожно поинтересовался он, понимая, что на самом деле все еще хуже, чем он мог подумать сначала.

Демон проявил редкую сообразительность.

— Вот именно, все так и будет, — подтвердил его опасения бес, — здесь он нужен больше и может оказаться самым главным.

— И ты уверен, что если эти несчастные пошли за тобой, то и он все бросит и отправится в эту глушь? Но что же такое ты ему пообещать сможешь?

При этих словах Демон скривил на физиономии своей такую гримасу, что любой бы отшатнулся в ужасе. Но беса это нимало не смутило.

— А почему бы ему ни отправиться с нами? Тут он станет одним из первых богов, если не самым первым, думаю, ему лучше быть здесь первым, чем последним там, — предположил он, уверенный, что и Люцифер считает точно так же. Сварог не рвется к верховной власти, его можно будет уговорить или обмануть рано или поздно. Если не согласится, мы каждому из них внушим, что он и есть первый из всех. Но нам, в этом мире нужен Люцифер, чтобы все сдвинулось с мертвой точки, — сделал вывод он.

Возразить на эту пламенную речь Демону было нечего. И так интересно было посмотреть на то, как он станет соблазнять этого гордого и строптивого Бога. Он не хотел оставаться здесь, с людьми, и согласился на это путешествие быстро.

Они предупредили обо всем Сварога, хотя ничего ему объяснять не стали — потом обо всем сам узнает, и поспешно отправились в путь. Бес уводил Демона, пока тот не одумался и не стал упираться — он терпеть не мог одиночества, особенно в дальнем пути.

Глава 4. На пути к Люциферу

По дороге на Олимп бес засуетился и занервничал немного. Он пытался понять, как боги отнесутся к тому, что он похитил огонь. История с Прометеем ему была прекрасно знакома. А ему хотелось и на этот раз выйти сухим из воды. И в глубине души он вовсе не был так уверен в том, что Люцифер поддастся на его уговоры и отправится вместе с ним в неведомые дали. Захочет ли он променять обжитой Олимп на неизвестность и неудобства, которые поджидают его на новых землях? Меньше всего ему хотелось опозориться перед Демоном. И оставалось ему только верить и надеяться на то, что ему удастся убедить или обмануть его. Но требовалось так много самообладания, чтобы даже вида не подавать о том, что его на самом деле тревожит. Но если с новым богом и не получится ничего, он все равно собирался выкрутиться, потому что ныть и обвинять весь мир в своих неудачах — это не его стиль.

Он не хотел заражаться от Демона неверием в собственные силы, и постепенно совсем успокоился. Решение следовало исполнять в точности, иначе грош тебе цена будет.

Какой-то странно длинной показалась на этот раз дорога туда, но вот уже заблистал Гелиос великолепный на небесах над Олимпом, и тот свет, который излучал их новый бог, показался тусклым и ничтожным, даже никакого сравнения быть не могло.

— Ничего, у него все впереди. Он еще разгорится, — успокаивал себя бес, и не стал даже слушать злорадных речей Демона. У него дела и поважнее были.

На первый взгляд показалось, что тут ничего не переменилось, а жизнь текла своим чередом — боги пировали, ссорились и мирились. И опасался и волновался недавно он напрасно. Они не заметили кражу огня. Он не был Титаном Прометеем и мог творить то, что его душе вздумается. Никто даже внимание на его появление не обратил.

Демон заметил, что бес слишком долго крутился около Гелиоса и подумал, что именно его он и собирался уговорить, чтобы прихватить с собой в новый мир. Но он не мог знать истинных намерений своего друга, а потому терпеливо ждал развязки, прикидывая, что и как может оказаться на самом деле.

Он надеялся на то, что тот станет вести себя благоразумно. От молний Зевса они не смогут спастись даже при их шустрости. Убить они их, конечно, не убьют, но неприятностей доставят немало. И ему не хотелось нестись куда-то после долгого и утомительного пути.

Бесу на самом деле не нужен был Гелиос, он просто убедил себя в том, что с этим гордым и высокомерным типом вовсе не стоит связываться.

И можно себе представить, что переживал Люцифер, все время, оставаясь рядом с ним. Он же пока старался запутать их всех и не показывать собственных намерений.

«Люци рядом с ним не станет даже вторым, не то, что первым, — шепнул он Демону, — и его в том следует убедить. Все его надежды напрасны.

Вроде бы в тот момент их никто не подслушивал. И когда Демон улегся отдохнуть в отведенных для гостей покоях, бес тихонько пробрался к Люци и стал с ним беседовать, постоянно задевая какие-то особенно больные места в его реальности.

— Что тебе надо? — спросил его Бог света, — или ты вернулся, чтобы участь Прометея разделить, но даже он прощен, и его вернули назад, с тобой же вовсе возиться они не станут, — просто и откровенно говорил он.

— Ничего я не хочу, — не моргнув глазом, соврал бес, — но мне не нравится та роль, которую отвели тебе тут боги. Кто ты для них? У тебя нет ни храмов, ни жертвенников. Они знают, что ты от них все равно никуда не денешься. Он ударил в самое больное место, и ждал, когда тот сможет достойно на это ему ответить.

— Может это и так, но ты можешь предложить мне что-то получше? — поинтересовался он

— Уже нашел, — с готовностью выпалил бес, — он не хотел тратить время на долгие разговоры и игры дурацкие.

— Ты отправишься со мной в мир, где я только что породил свет и первого Бога, и станешь там первым, там еще никого такого важного и значительного нет, а тот о ком я говорил тебе, не собирается главенствовать, чаще всего он удаляется подальше и проводит время в уединении.

— Это пока у него соперников нет, — недоверчиво заметил Люци.

— Вовсе нет, почему, например Пану не нужно первенство. Он по-другому устроен, некоторые без власти над миром жить никак не могут, а для иных она непосильная обуза, — говорил он, все больше убеждаясь в том, что тот ему верит. Да и как можно было не верить, если это так и было на самом деле, если и лукавил Мефи, то только самую малость.

— Может я там и нужен, но видно это такое захолустье, куда и птицы, наверное, не летят, и гады не ползут.

— Просто это нехоженые места, но все меняется со временем. Скоро может быть и Олимп Колхидой станет, а Колхида — Олимпом. Кто может знать это и в чем можно быть уверенным? И как бы не были хороши эти места, какое тебе дело до них, — спрашивал вкрадчиво бес, и еще настойчивее позвал:

— Пошли с нами, сам все своими глазами увидишь, а если тебе не понравится — вернешься назад. Твое место тут вряд ли кто-то за это время займет. Оно так ничтожно, что почти совсем незаметно. И снова на этот раз бес попал в самую точку. Нечего на это было возражать Люци.

— Не стоит им ничего рассказывать. Если тебе захочется вернуться, пусть они считают, что ты отправился только на короткий срок к кому-то в гости пошел. Люци и сам хотел так же поступить, как ему бес советовал, но от сказанного он немного насторожился, уж не скрывается ли там еще что-то. Но раздумывать некогда было. Пусть кто-то попытается его задержать. И Люци поспешно собрался в дорогу.

Глава 5. Обратный путь

Люци объявил на очередном пиру о том, что он отправляется погостить к царю Колхиды, чтобы утешить его после того, как у него было украдено Золотое руно, утрачена его дочь коварная, погиб сын единственный. И бес вроде бы увязался при этом за ним. Гелиосу эта затея не понравилась, но он считал ниже своего достоинства возражать тому, кого и в грош не считал.

Так они втроем, с молчаливого согласия Гелиоса и разрешения Зевса и отправились в Колхиду.

Но туда путешественники, как вскоре выяснилось, не добрались. И напрасно старый и несчастный царь Эт поджидал их удивленно, пытаясь понять, что могло еще этим у него понадобиться, когда, кажется, уже все украдено было и не на что особо рассчитывать им. Но возможно в царстве его опустевшем было еще то, о чем он и сам не ведал?

На всякий случай, как считал бес, можно было объявить о том, что они заблудились, и бес попутал их на этом пути, привел их вместо Колхиды на иные земли. Да там и оставил обживаться.

По дороге бес решал сразу несколько проблем. Ему следовало сделать все для того, чтобы Люци задержался и не смел, отправиться назад. О возвращении он говорил для приманки, а вовсе не за тем, чтобы это и на самом деле осуществилось. Надо было постараться, чтобы он забыл о своем блестящем Олимпе. И он был уверен, что от имени много зависит. А если с этим именем бог ничего не добился, значит надо назвать его как-то иначе. Вот это-то и показалось ему самой трудной задачей. Он перебирал много имен, пока, наконец, не объявил и Демону и Люци, что коли он на новой земле станет богом огня и Гелиос умрет от зависти к новой его роли, то называться он должен Даждьбога — это было на славянский манер имя Гелиоса. Только этого даже он сам никогда узнать не сможет, сколько не будет стараться.

Люци отнесся к незнакомому слову спокойно. Он пока еще ничего для себя не решил, и новое имя было не плохо и не хорошо, к нему еще следовало привыкнуть. Но становилось все очевиднее, что хитрец опутывает его по рукам и ногам, и, наверное, так просто не выпустит из этой, благодарственной на первый взгляд, страны.

Сам же Мефи при этом размышлял

— Свет Сварога холоден и был вовсе не так ярок. Он хорош только для начала. А когда Даждьбог взойдет на небеса, они поймут, что такое настоящий свет и тепло. И даже если они будут этому противиться, им все равно придется признать его первенство. Они узнают, как можно жарить на огне мясо, как тепло и уютно в пещере. Если полыхает огонь.

— Они узнают, как легко он может спалить все на своем пути, — ехидно подсказал ему Демон.

А он даже не заметил, что все это время рассуждал вслух. И тот молча слушал его пылкие речи, и от любопытства даже ворчать перестал.

— Пусть привыкают к осторожности. Но, узнав, что такое огонь, они не смогут от него отказаться, достоинств у него много больше это даже тебе, при твоей тупости понятно.

— Олимпийцы уже забыли о тебе, — говорил бес по мере того, как он приближался к неведомым землям. Это оказалось немного дальше Колхиды, а ведь она считалась самым краем света. Но это лишь доказывало, что свет проник еще дальше, и в новые времена край этот все время будет отдаляться. Там, где еще недавно была полная тьма, она постепенно отступала. И хотя в этих местах еще не было яркого света, но и тьмою кромешной их уже невозможно было называть.

— Олимпийцы зажрались, а эти люди будут тебе благодарны до конца своих дней, они станут строить храмы для тебя и приносить свои жертвы, и праздники для тебя непременно будут самые распрекрасные.

Мефи был щедр на обещания, но во многом они должны были оправдаться. И с каждым новым словом он все больше и больше давил на самолюбие Люци. Со временем тот уже не смог бы и сам от всего этого отказаться.

— Но сначала мне придется пахать, как проклятому, чтобы все это как-то сдвинулось с места, — все-таки стал возражать он.

— Только до того времени, пока у тебя не родится сын. Тогда ты сможешь перевести дыхание, если такое желание появится. И здесь все зависит только от тебя самого. И ты получишь для этого лучшую из богинь, — вкрадчиво произнес бес.

О, как это было заманчиво. И все-таки, Люци считал, слушая сладостные речи, что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Он понимал, насколько там был далек, одинок и несчастен, и так скверно с ним на Олимпе обращались, как ни с одним из богов не бывало. Но нужно было все забыть и забросить, чтобы здесь не тяготил этот непосильный груз. И бес чувствовал, что он переборщил уже с негативом, надо было вселить уверенность в душу его, чтобы он ощущал себя властелином. Он должен был, просто обязан стать сильным и могущественным Богом, по крайней мере до того момента, пока люди не найдут себе другого.

№№№№№№№

Тьмы тут не было, это так, — отметил Люци, оглядываясь вокруг, но и света тоже — так серый полумрак. То, что бес называл миром, сверху казалось только небольшим поселением, в котором копошилась дюжина людей. Люци немного преуменьшил их число. И так бедно и убого они выглядели, что он впервые понял, почему из-за таких же несчастных Прометей пошел на муки. Смотреть на них было не просто больно, душа слезами обливалась. Бес понял, что во всем этом добился главного — он останется и постарается что-то доброе совершить для них.

В тот миг и вспыхнуло солнце, да такое яркое, что свет его залил все вокруг. В то же мгновение они забыли о полумраке, который царил в Свароге. И тот, увидев, что произошло, понял, что наступили новые времена, и ему не сравниться с незнакомцем. А когда в пещерах и на полянах вспыхнул огонь, горячий, да жаркий, они согрелись впервые и разморились даже, то так окончательно и победил Люцифер, которого на новый лад стали называть Даждьбогом.

И в тот момент они склонились перед ним в едином порыве и навсегда готовы были связать с ним свою судьбу.

Глава 6. На новом месте

Когда он появился, то закатили славяне такой праздник, какого никогда прежде не бывало тут и быть не могло. Перед ними пришлось появиться и Сварогу, и Триглаве. Но если Сварога не волновало происходящее, и он даже порадовался тому, что теперь не один у них остался, а такой яркий и сильный солнечный бог появился, то Триглава, не скрывала своей ярости. Она чувствовала, что в первую минуту своего появления не только в прямом, но и во всех иных смыслах затмил Даждьбог своего предшественника. Вряд ли кто — то противился бы тому, что это он — первый Бог в их мире.

— Ничего, — говорила она Сварогу, — придет кто-то еще, кого они важнее для себя посчитают, и этому типу недолго радоваться придется.

— Не стоит злорадствовать, — оборвал ее тот, — как мы можем мешать ему улучшить свою жизнь. Я дал им то, что мог, он смог дать больше. Значит все справедливо.

— Какой прок нам от этой справедливости, — явился неизвестно откуда, и решил все к рукам прибрать, — возмущалась она.

И как не успокаивал ее Сварог, она никак не могла утихнуть. Но от нее почти ничего больше не зависело, и, видя, что он бороться с ней не собирается, Тригалава стала о другом подумывать, нравится ли она ему или нет, (она думала о новом боге, конечно). Ему нужны сыновья. Значит, он все равно придет к ней.

Без богини здесь обойтись не могли. Может быть, во многом они от людей отличаются и подняться значительно выше смогли, только то, что касается продолжения рода своего — все здесь остается неизменным, и так будет всегда, — подумала она и порадовалась своему открытию.

Поразмыслив еще немного, решила Триглава пока ничего не предпринимать, ведь рано или поздно он сам все поймет и попросит ее об этом. А так как в запасе у них вечность, то можно и подождать немного. Выбор у него невелик, и он сам все поймет, не стоит к нему приставать.

Еще на первом празднике сообщили Даждьбогу, что на рассвете они заложат жертвенник для него. Но он на это не обращал внимания. Они были в его власти, и со временем он, если будет вести себя разумно, заставит их делать все, что от них потребуется.

При ярком, почти ослепительном свете, мир показался почти прекрасным. Они поняли, что сюда теперь потянутся и другие люди. Скоро на этих местах так много народу будет, что боги захотят наслать глад и мор, чтобы их немного поменьше стало. Тогда и останутся самые сильные и выносливые.

Бес радовался больше других. Он не просто предвидел и угадал, как все должно складываться, но он все это и сотворил. Пусть потом об этом позабудут, но творение его останется. Потомки будут думать, что Даждьбог появился сам, и никто его сюда не приводил, но все духи будут помнить, хотят они того или нет, как все было на самом деле. Глупо думать, что боги все могут и все делают точно и в срок. Их много, и помыслы их могут не совпадать вовсе. И должен быть один, тот, который и будет направлять все происходящее и заставит их обо всем размышлять, принимать решения, пока этот мир не заживет собственной жизнью. Сколько бы все это во тьме продолжалось, если бы не он?

Демон знал, что он не сможет позабыть о своем промахе с Триглавой. Потому он и брюзжал о том, что все это только начало, скорее всего, у них ничего не получится. Однажды боги перессорятся, и тогда все рухнет.

— Конечно, все умирает, — говорил бес рассудительно, — только важно кто и как помрет.

«№№№№№№

И был на земле в те дни еще один праздник. Но приветствовали на этот раз уже не Даждьбога. По миру разлетелась весть о том, что у Матушки их Триглавы родились близнецы. Одного из них хорошенького да светленького назвали Белбогом, и со временем он станет помощником во всем старику Сварогу. А второй был темным и мрачным с первого дня. И стал он называться Чернобогом. И хотя немного перепугались родители и всполошились, глядя на второго ребенка, но тревога в их душах быстро исчезла, потому что знали они, что и он этому миру был необходим. Смерть ему не грозила, а вот о смерти других он должен был со временем позаботиться сам. И земля без подземного мира обходиться не сможет, как только обитателей на ней больше станет.

Глядя на детей своих, размышляла Триглава о грядущем, старалась представить, как меняться этот мир станет, но очень трудно тогда ей это было сделать. А дети младенцами быть перестали уже через несколько дней — долго с ними возиться ей не пришлось. И на глазах стали они расти, и матереть.

«В мир придет зло вместе с сыном моим, — с грустью думала она, а Сварог о том же самом говорил бесу, как только тот навестил Старика.

— Но без него мир и не сможет продержаться долго, — возражал ему тот. Жизнь всегда будет разная, только зло да смерть может что-то изменить в этом мире, никому и никогда не обойтись без него. Надо только внимательно следить за тем, чтобы зла не становилось много и не сокрушало оно все на пути своем, а это уж мы и должны делать. А в небольшом количестве оно даже полезно бывает, — тут же прибавил он, и радовался тому, что так мудр и все понимает лучше, чем даже этот первый и мудрейший из богов.

«Только кажется, что боги всемогущи, — размышлял между тем бес, а если бы он не украл огонь, разве появились бы они и смогли обрести этот мир и править в нем? Вот и Сварог метался бы в кромешной тьме еще века. Пока не нашелся бы еще такой же бес, и не помог ему обрести то, что он теперь свои миром с гордостью называет, а может, и совсем не отыскал бы он пристанища, это еще как сказать. И был бы мир тогда во тьме кромешной, копошилось бы где-то и что-то неразличимое — и только.

№№№№

Триглава большую часть времени проводила вместе со своими детьми. Она чутко замечала, как добр и великодушен первый ее сын, а второй так и не научился улыбаться, хотя не может быть, чтобы его совсем ничего не радовало. Но все ему плохо было. Он яростно бросался в драку и старался пнуть его побольнее, словно в этом была какая-то невероятная радость для него.

И напрасно она думала о том, что сможет переделать его и как-то характер его скверный изменить. Это никому не под силу было. Он всегда успевал увернуться от ответного удара, оправдаться за дурной свой поступок, и получалось так, что виноват весь мир, только не он сам.

Со временем Триглава так устала бороться с ним, что сама ждала момента, когда же решат боги, что ему можно во владения его отправляться. Ни на что другое у нее времени больше не оставалось. А так как Даждьбог все еще не обращал на нее никакого внимания, то она стала бояться, что может появиться какая-нибудь залетная Медея — черная волшебница, и уведет его. А вдруг она уже появилась, и он скрывает ее где-то в пещере?

Но толком ничего выяснить она пока не смогла, хотя и успокоиться тоже не смела — как тяжело было все, что происходило с нею в те дни.

И наступил тот миг, когда Даждьбог, столкнувшись с Чернобогом, спросил у него, отчего он так сердит на весь мир. Хотя никто не стремится его обидеть.

— Я только второй, — услышал он в ответ, — ему все можно, а за мной повсюду следят с подозрением и шагу ступить не дают. Они сами заставляют вредить им и делать как можно хуже. Тебе хорошо, ты первый, и твой отец признавал это.

— Да, признавал, — задумчиво произнес Даждьбог. Но он ничего не стал рассказывать обиженному парню о том, как много обид в его душе скопилось, как знакомо было ему все, о чем говорил тот. Ему удалось вовремя сбежать оттуда, где когда-то он был, признал первым, а потом забыт и всеми заброшен. В этом так мало хорошего.

«И он сбежит сам под землю, — про себя подумал Даждьбог, потому что с такими устремлениями долго не продержишься здесь, в заднем ряду. И еще горше становилось на душе у него от таких мыслей. Но такова жизнь и с этим ничего не поделаешь.

Глава 7. Думы Чернобога

Расспросы Чернобога не могли не задеть его за живое. В последнее время он только и думал о том, как ему что-то исправить и что-то в этом мире переделать. Он должен перестать быть вторым, и смог сам править этим миром, ведь он и сильнее и умнее братца своего, если бы они не мешали ему и не стояли у него на пути.

Он никого и ни о чем не собирался больше просить. Пусть они лучше уйдут, куда их глаза глядят, а ему нет до них никакого дела.

И тогда он стал подолгу разглядывать разные моря и земли, чтобы отыскать себе укромное место в этом мире, куда не смогла бы дотянуться Триглава, и отец его не мог бы за что — то его упрекать.

Он не хотел, чтобы там появлялся Даждьбог и мучил его своими вопросами и подозрениями. Пусть на краю света появляются только души, самих людей с их болезнями и нытьем он терпеть не мог. Мертвые же появятся и полностью ему подчинятся. Прощаясь с богами, он не собирался расставаться с людьми. Это не будет иметь значения, если ему не с кем прощаться будет. У него должны быть свои люди или хотя бы их подобия. Тогда все наладится и встанет на свои места.

В один из таких вечеров и подсел к нему бес, и не нужно ему было больше ничего объяснять — тот хорошо знал, о чем думает Чернобог. Он решил, что неприметно должен ему присоветовать такое место. Он указал на самую дальнюю пещеру в непроходимом лесу.

— Это как раз то место, которое ты ищешь, глухое и дальнее, не один из богов не захочет туда отправиться, а Даждьбог только на мгновение там появится, чтобы поскорее уйти прочь, даже ради издевательства он не станет там задерживаться.

— Но люди, — тяжело вздохнул он, — как же с ними быть?

— А что, люди, они, конечно, не пойдут туда сами, но ведь тебе не люди, а их души нужны. А для душ не имеет значение, какой там темный и непроходимый лес, им все равно. Они доберутся туда непременно, — заверил он в тот самый миг

Может быть, впервые за все время Чернобог ему поверил, да и почему бы противиться, если тебе предлагают то, о чем ты давно мечтал. Так бес навел в своем мире порядок, и казалось ему, что все стало теперь на свои места. Он ничего не просил взамен, по крайней мере, пока. А потом видно будет. И сам он не лыком шит, чтобы отдаться бесу. И не стоит об этом особенно переживать.

Даждьбог краем глаза взглянул на происходящее и заметил, что бес о чем-то серьезном говорит с Чернобогом, но не собирался подслушивать то, что было в тот миг сказано. Хотят они того или нет, но рано или поздно ему станет обо всем известно. Их слишком мало для того, чтобы можно было что-то утаить. А пока он таинственно проплыл мимо и скрылся в своей пещере, которая была похожа на таинственный и очень приличный замок.

— Там ты будешь первым, и тебе будет меньше хлопот с душами, ты сможешь миловать и назначать самые суровые наказания, а они не смогут даже пикнуть, находясь в твоей власти, и никто ни в чем не станет тебя попрекать. И чем больше он говорил, тем больше это нравилось ему.

В отличие от Даждьбога, Демон не мог не подслушать, да еще такой интересный разговор. Он сразу же подступился к бесу.

— Зачем ты его туда спроваживаешь? — спрашивал он сердито.

При этом он прикидывал, хорошо это или плохо, может, ему стоило опередить Чернобога и занять то место?

— Не стоит, — отвечал ему бес, — это не для тебя, сидеть во тьме и общаться с мертвецами, это при твоей любви к полетам и жажде одиночества будет гибельно. Там терпение нужно и постоянный труд, а на тебе где сядешь, там и слезешь, и никакого проку, ты всех богов распугаешь и замучаешь, что останется делать тогда всем нам?

— Ну и пусть, — вдруг усмехнулся тот, — только ему-то это тоже не подходит, — вдруг выпалил он обиженно.

Он для этого и создан, хотя о том и понятия никакого не имеет. Но настанет день, когда тайное станет явным.

И такая вера в голосе его прозвучала, что никто бы в правоте его не усомнился.

Но первым исчез из пещеры не Чернобог, как было задумано, а брат его, и вскоре все узнали, что его часто видели на земле. И он со многими людьми подружиться успел, и многому их за это время научил.

— Прометей выискался, — усмехнулся Даждьбог, когда перед ним предстал бес, — хорошо, что на него Зевса не нашлось, а Сварогу до всего этого и дела нет никакого.

— И хорошо, что нет, наш мир должен чем-то от него отличаться, по крайней мере, у него нет такого безрадостного, даже кровавого прошлого, может, и грядущее не будет таким безнадежным.

За все это время Триглава так и не успела сблизиться с Даждьбогом, потому что опять была беременна, и на этот раз по всем приметам у нее должна была родиться девочки — богини, ведь без женского начала в мужском мире становилось совсем тошно. Она не хотела, да и не могла все делать теперь сама, да еще для тех, кто позднее появился и должен был почитать ее хозяйкой небесной, а не работницей яростной. И она приложила все заклятия для того, чтобы появились создания, на нее похожие, только голов им каждому и одной хватит, не надо было так много, — думала она в те тревожные дни. Они не должны быть слишком умными.

Глава 8. Сестры-богини

К тому времени на небесах уже возвели первые замки, и Сварог переехал в один из них вместе с женой своей и сыновьями. А во второй, на другой стороне этого мира перебрался в одиночестве Даждьбог. И сначала остальным казалось, что там пустынно и неуютно, но они понимали, что на земле, среди людей оставаться больше не могут, если они и на самом деле считали себя Богами. Они должны были свой Олимп построить и занять там лучшие места. Воздушные замки оказались высокими, очень удобными и прекрасными. Именно там, а не в угрюмой полутемной пещере родились у Триглавы две девочки. Сначала на свет появилась прекрасная, светлая и вечно юная Жива, именно ей предстояло хранить жизнь людей и вдыхать ее в появившихся в этом мире младенцев, пытаться спасти и сохранить тех, кто попал в беду. Все сразу поняли, как нужна людям эта добрая и светлая богиня, как мучительно долго они ждали ее и без нее страдали. Немного позднее появилась темная и мрачная Марена. Все было похоже на прошлый раз, когда на свет появились их братья.

Девочка пронзительно закричала, как бы возмущаясь тому, что участь ей досталась не самая лучшая. И бес, всему этому бывший свидетелем, даже посочувствовал ей. Ведь Марене суждено было отнимать жизнь у людей и носиться с их грешными душами, общаться с Чернобогом и свитой его. Ничего счастливого и радостного не могла она видеть в этом мире. И он вдруг припомнил странную вещь — до сих пор на этих землях еще никто не умирал, а если и приносились какие-то жертвы богам, то убивали исключительно животных. Людей пока еще было так мало, что не нужно было убирать старых и немощных, срок жизни их был долгим, и они как-то еще коптили небеса, сколько лет им не было.

Но ясно было и другое, скоро ее услуги непременно понадобятся, и тогда, помня о своем горьком опыте с Чернобогом, Триглава только на вторую свою дочь и обращала особенное внимание, для нее казалась она теперь светом в окне, будто испытывая вину невероятную перед этой девочкой. Все, что могла, она хотела отдать ей, а Жива все время оставалась в стороне. Никак она не могла понять пренебрежение, а то и просто равнодушие своей матери, как не старалась.

— То, что могу я дать, тщетно и не имеет для нее никакого значения, — с грустью твердила она, — она не сможет оценить жизнь, потому что никогда не узнает смерти, — говорила она с горечью, и самой себе казалась такой несчастной и далекой от реальности. Вот смерть и любопытна ей, она тешится и возится с нею.

Несмотря на свой юный возраст, девочка была поразительно мудра, но никак не могла она примириться с несправедливостью. Если жизнь так таинственна и прекрасна, если она так коротка, то почему Богиня пренебрегает ею, почему смерть имеет такое значение. Не могла она понять этого, а Марена вовсе не радовалась такому вниманию. Оно тяготило ее и казалось настоящим кошмаром.

Потому однажды она и увязалась за Белбогом, и отправилась с ним на землю, решив, что там ей вольно и спокойно будет. С самого начала она любила власть и не терпела, чтобы кто-то над ней власть свою обрел. Она хотела в полной мере себя проявить. Белбог не мог ей ни в чем отказать, и даже не обратил внимания на то, что это могло быть опасно для его близких, о которых он так нежно заботился. Скоро он был наказан за свое легкомыслие.

Юноша, прогуливавшийся по лесной полянке, увидел веселившуюся прекрасную Морену. Он с первого взгляда страстно в нее влюбился и пошел за ней, не оглядываясь. Она спокойно вела его в чащу, но он не заметил этого и ничего не видел вокруг. Не заметил он и дикого кабана, который к нему приближался стремительно. А юноша не мог оторвать глаз от нее, и когда зверюга со всего размаха врезался в него, он вздрогнул, но все еще не понял, в чем там было дело. Сначала ему не было даже больно. Боль охватила его потом. И только когда Белбог запоздало к нему бросился, и что-то стал кричать, он бессильно рухнул на землю и испустил дух. А маленькая сестренка его стояла и улыбалась беззаботно, глядя на происходящее. Она ничего не понимала.

— Что же ты делаешь, как ты могла, ведь он был так молод, у него все было впереди, — в ужасе закричал он, понимая, что произошло.

— А разве мне нельзя было взглянуть на то, как умирают люди? — удивленно спросила она, — ведь не ты, никто другой не смог бы мне этого показать. Надо научить их разжигать погребальный костер и приносить жертвы, спокойно, по-деловому размышляла Марена.

— Ты хочешь ради любопытства и жертв убивать людей? — не скрывал Белбог своего ужаса. И убедившись в том, что она не собирается раскаиваться.

— Конечно, они должны как-то хоронить их, разве будет лучше, если звери станут их сжирать? — не унималась богиня смерти.

И было видно, что она не имеет никакого понятия о жалости.

№№№№

В те давние времена люди забыли о смертях и опасностях. Им стало казаться, что смерть исчезла, обошла стороной их края и никогда больше не вернется к ним, даже немощные древние старики напрасно ее ждали теперь. Но когда увидели они бездыханное тело, то смутно стали припоминать, что это такое было, страх и гнев охватил души многие. И стали они роптать, сначала тихо, а потом все громче, на творца своего. Почему они должны покидать этот мир, в котором только — только им теплее и уютнее стало. Но девица, все это затеявшая, не обращала на них никакого внимания. Она делала свое дело. А на все их сетования рассмеялась только Мара:

— Вы что, как боги, решили быть бессмертными? Кто это вам такую чушь пообещать мог? Просто меня тогда еще не было в мире, и некому было тут порядка наводить, вот и задержались вы дольше обычного, но рано или поздно каждый получает свое, и не о чем тут говорить даже. Я пришла, и каждый из вас теперь получит свое, то, что ему судьба отпустила. Раньше я вас забирать не стану, но и позднее срока своего вы тут не сможете задержаться. А если я исчезну, то вы скоро сами меня разыскивать станете, потому лучше идите в лес и готовьте дрова для поминального костра, мертвое тело необходимо огню предать, чтобы следа от него у вас не оставалось.

И так твердо и непреклонно она с ними говорили, что ропот их смолк, и не могли они больше ее ослушаться.

Белбог растерялся еще больше, чем когда встретил ее в чаще перед мертвым парнем. Он убедился в том, что она спокойно может повелевать ими. Он знал, что никогда не смог бы так распоряжаться, хотя столько времени среди них провел и столько для них сделать успел.

Что-то было в девице этой необычное и зловещее. А Марене так понравилось властвовать, она знала, что в мире этом ее ждет что-то необычное, но не думала, что произойдет это так быстро и так легко окажется. Она вкусила власти, для Богини смерти это показалось самым дорогим удовольствием.

№№№№№

По дыму костра и Даждьбог и Сварг поняли, что она уже начала действовать и могли бы возмутиться, но промолчали. Она только исполняла то, что ей было в этом мире предначертано. Может, спешила немного, но не растерялась, и все у нее получалось, как видно, удачно.

И тогда загрустила Жива, о ней пока никто не вспоминал и не думал. Она совсем не хотела, чтобы ее боялись. Но ничего не поделать с тем, что теперь творила ее сестрица. Она подозревала, что если скромность и украшает кого-то, то вовсе не богиню. И бес ей о том самом напомнил, как только появился в Свароге просто так поболтать о последних происшествиях.

Когда Марена вернулась в Сварог, пропахшая дымом и довольная собой, с тревогой взглянула на дочь свою Триглава. Она понимала, что с этого дня на земле все будет совсем по-другому, и пыталась угадать, что такое там еще может и должно происходить.

Глава 9. А тем временем на земле

Когда Триглава мечтала о появлении своих детей, то она была уверенна в том, что они станут помощниками и избавят от забот и хлопот, которых пока становилась все больше и больше. Она подозревала, что они принесут им и новые хлопоты, потому что никогда еще не бывало, чтобы молодые боги были слишком смирными и послушными. Но чтобы все так переменилось с их появлением, о том она и думать не могла. Только теперь поздно было что-то менять.

В день, когда Марена впервые показала свою неотразимую силу, Триглава узнала и еще об одном происшествии. Куда-то бесследно исчез Чернобог. Наверное, никто бы не подумал о том, что и он занялся каким-то добрым делом. Только через несколько дней до Сварога дошли слухи о том, что он оказался в пещере в непроходимом лесу, где еще и не ступала и долго не ступит нога человека. И определил для себя, что именно здесь и должны быть души умерших людей. Он будет решать их судьбы, карать и миловать тех, кто уже прошел свой путь на земле.

— Но чего ему тут не хватало? — удивился немного обиженный Сварог

— А что ему тут было делать? Только слонялся по бесконечности и ныл, и то ему не так, и это не этак, а там все, как надо оказалось и говорить не о чем больше. И будет он при деле немаловажном. Люди не должны страх потерять — это слишком важно для того, чтобы они знали свое место и богов своих почитали. Да и за душами, а их все больше и больше становиться будет, нужен глаз да глаз, разве можно их просто так бросить?

И Сварогу понятно было, что души славян без своего бога не должны оставаться. Но все-таки он понимал, что не сможет следить за своим злым и таким непредсказуемым сыном.

— Вряд ли он особенно заботиться о них станет, — высказал свое сомнение бес, — подвернувшийся им в том разговоре.

Он успел уже заглянуть в пещеру Чернобога и оценить все, что там теперь происходило, Но им и не нужна особая забота. Смерть им не грозит больше, боли они никакой не испытывают, Чернобог для них в самый раз и будет. И ему надо кем-то командовать и о ком-то слегка заботиться.

Сварог не признавался даже себе самому, что ему очень скучно без мрачноватого сына его, но от беса укрыть ничего нельзя было. Правда, ни тот, ни другой ничего друг другу так и не сказали.

Все постепенно преображалось в этом мире, приобретало очертания, которые со временем будут казаться привычными.

Долго грустили о Чернобоге в Свароге, но поняли, что здесь всегда так будет — одни появляются на какой-то срок, другие — исчезают. Думать им приходилось, прежде всего, о земле, которую и следовало как-то обустраивать.

Сварог, оставшись в одиночестве, думал, что же ему делать и что еще предпринять можно, для своего мира полезного сделать. Им уже не удалось избежать ошибок других Богов и миров — здесь было порождено зло и солнечными богами.

«Видно, по-другому и не бывает, если больше одного Бога в мире появляется, они начнут ссориться рано или поздно и делить что-то станут. И чувствовал Сварог, что печалиться не о чем, в главном он остается прав. И если породили они каких-то богов, то поздно думать о том, что лучше всего ему в одиночестве оставаться.

Самое разумное — смириться с таким положением, хотя сделать это было и не так просто, трудно даже сказать, что еще пережить и испытать им всем придется.

— Не переживай, — довольно нагло ворвался в его размышления бес, оказывается, он снова был где-то поблизости, — самое главное, чтобы зла в твоем мире не стало слишком много.

Сварог не стал возмущаться или обижаться из-за наглости его, он успел к ней за это время привыкнуть вполне. Он помнил прекрасно, кому был обязан своим появлением в этом мире, хотя можно было уже и позабыть о том, или хотя бы сделать вид.

— Твоя роль в том и состоит, чтобы следить за добром и умножать его, смотреть, чтобы свет не погас, и мир не погряз во тьме, ты помнишь, как это было когда — то. И с этими словами, не прощаясь, он ушел прочь.

Сварог позвал к себе Даждьбога.

— Так получилось, что вы с Чернобогом разделились, на Белбога полагаться я не могу, он к людям приблизился на опасное расстояние. С тобой пока этого не случилось, надеюсь, никогда не будет такого. Мы должны сохранять свет, тьма сама о себе позаботиться, она только и ждет своего часа, чтобы поглотить его. Тогда мы потеряем наш мир. А это будет катастрофой.

— Но мне вроде бы ничего не угрожает, — поджал плечами Даждьбог.

— Это тебе только кажется. А на самом деле они объединились и попытаются похитить тебя и спрятать от всех нас. Мой свет — это тоже не тьма. Но всем видно, насколько он незначителен и слаб. Ни в какое сравнение он с твоим не идет. Ты не можешь оставаться так беспечен, зная, как много от тебя зависит.

Ничего на это не ответил Даждьбог, хотя ему хотелось спросить, почему так волнуется Сварог. Сам он не привык особенно за людей переживать, а если кто-то и должен переживать — те, кто пользуется всеми благами. Но он не стал злиться или расстраивать старика. Потому он и молчал — спокойный и бесстрастный, при том жаре, который от него исходил, особенно странно это было заметить. Незаметно Триглава появилась во владениях мужа своего и пристально взглянула на этих двоих. Она думала о том, что все ее дети — темные и светлые — все-таки странно не похожи на пришельца из другого мира. Он словно бы отстранился от всего происходящего, ничего не волнует его, и дети тоже, он должен был полыхать над ними, но он оставался холоден, как лед, и не интересовался их дальнейшей жизнью.

— О чем ты так беспокоишься? — спросила Триглава, когда Даждьбог покинул владения

— Меня тревожит Марена, — задумчиво заговорил Сварог, какая — то она странная в последнее время.

— Ее пожалеть надо, — оборвала его Богиня, на ее долю так много всего выпадает, вряд ли она сможет со всем справиться.

— И Чернобог даже не сказал мне о том, что он должен сделать и не спросил позволения.

— Он делает то, что должен, разве бы ты сам отправился бы туда вместо него? — перебила его капризно жена.

И он понял, что не стоит вести с ней такой разговор. Но правильно ли поступает старейший из богов, если на тревожные вещи закрывает глаза.

Триглава в тот миг думала о своем. Она решила для себя, что ей больше не стоит рожать детей. У нее есть две дочери, и настал их черед заняться этим хлопотным и таким неблагодарным делом. Сама же она думала о новом возлюбленном, а может и муже. Старик способен только сетовать на мир и прятаться от всего, что здесь происходит, а ей так хотелось жить, веселиться и не думать о каких-то заботах и хлопотах. Скучавшей богине снились такие страстные сны, что дух захватывало, и весь мир в ее снах был то ярко полыхающим, то ровно и пламенно горящим. Но, скорее всего, это ее душа сгорела, в ожидании грядущих потрясений.

Глава 10. Триглава на земле

Узнав, что Белбог не просто пристроился на земле среди людей, Триглава решила, что не станет больше скучать и тоже совершит это странное путешествие, чтобы немного развлечься.

Ему повезло больше, его они признали за своего. Триглава не обольщалась — она всегда остается для них чужой. Но и это не так плохо, они сразу увидят, что она богиня и несли не уважать, то бояться будут точно.

Она ступила на твердую почву, от которой за последнее время порядком отвыкла и стала ходить от одного поселка к другому, по дороге заглядывая на капища и в разные увеселительные места, старалась оценить все, что видела и слышала там. Сначала ее сердило то, что о ней на земле успели позабыть, а многие и не знали вовсе. Они восторженно и радостно говорили о Живее, со страхом и обидами — о Марене, ей же хотелось услышать хоть что-то о себе самой.

«Я должна лаской или силой подчинить их — думала богиня, пусть мои дочери делают все, что и прежде, но они должны знать обо мне, справедливости ради. Так же равнодушны оказались к ней и жрицы в храмах, это особенно больно ее задевало. Она была такой странной, ни на кого не похожей, они не знали, как к ней относиться, чего от нее можно ждать, а потому не скрывали то ужаса, то ярости, а то и вовсе какой-то странной боли.

«Я первая появилась в этом мире, — думала она, я его завоевала, и надо было так опростоволоситься, рожая им богов и богинь, что меня опередили все, и оставили где-то за чертой. Она не могла тогда знать, что такова участь всех стариков. Всех, кто был первыми.

Не зная, что предпринять, в одном из капищ она погасила огонь, когда жрец торжественного его зажег, а в другом поразила в самое сердце прекрасного юношу, и все бывшие там затрепетали перед ней от ужаса. Всем стало ясно, что шутки с этим чудовищем плохи. Власть очаровала ее. Ей так нравилось убивать и миловать, привходить в трепет, что ни о чем другом больше думать она не собиралась, оставалась непреклонной, когда они просили ее о пощаде. И люди стали поспешно строить капища и кумиры ее на перекрестке возводили, и украшали дома ее головами, взиравшими в разные стороны, они стали передавать друг другу жуткие истории о жестокой богине, которая может расправиться с сотней людей, и не перед чем она не остановится.

Сначала она радовалась такому повороту, потом стала огорчаться, но ничего другого от них добиться не могла. Она ступила в противостояние с ними, и отступиться от намеченного не могла.

Сварог позднее всех узнал о кровавых похождениях своей жены, и угрюмо молчал. Он не мог ума приложить, что для этого предпринять можно.

— Раньше надо было позаботиться, чтобы она там не появлялась, что теперь о том говорить и думать.

— Если запретить ей, — говорил Даждьбог, — она еще больше чудить начнет. Пусть все будет, как будет.

На том они и порешили.

«№№№№№№

До сих пор люди считали богов своими заступниками и помощниками, только Марена выбивалась из этого ряда, но и она делала полезное дело, а о Чернобоге при жизни своей они ничего не знали. Триглава все спутала в душах их, она заставила трепетать от страха перед случайной неизбежностью гибельности. Она выбирала жертв без всякой причины, никто не мог угадать, кого она заберет в следующий раз и насколько страшны будут его муки. Страх перед тьмой сменился страхом перед богами. Они понимали, что от них требуется покорности, им придется служить богам. Они только до определенного момента подыгрывали им. Но те времена закончились.

Протест оставался только в самых отчаянных душах. От него они все никак не могли избавиться, хотя и чувствовали, что им грозит страшная беда.

Им казалось, что пройдет немного времени, и все будет по-прежнему, но они видели, что ничего не возвращается.

«Что будет дальше? — спрашивали у своих богов жрецы, они знали о произволе, который творили античные боги, как исчезли из-за своей строптивости скифские племена, а вместе с ними и боги их. Но ведь с ними такое не могло случиться никогда, такое бывало только с другими.

Оказывается и трехглавая богиня не так уж мудра, и они могут сгинуть вместе с нею.

Узнав о гибели юноши в храме, (а дело было в храме Живы) богиня растерялась и возроптала, видя, что слова ее до небес не доходят, она поднялась к Сварогу. Она надеялась на то, что он пока просто ничего не ведает, а как узнает — сумеет остановить и приструнить ее. Но, выслушав ее, он только молчал угрюмо

— Она мать ваша и вольна, поступать, как ей вздумается, — говорил он так твердо, что Жива, не решилась возражать ему. Она поняла, что все еще хуже, чем казалось с земли. Марена была возмущена еще больше. Она поняла главное — их строптивая матушка хочет быть впереди всех. Но если для нее убивать было неприятной обязанностью, то та делала это видно добровольно и с удовольствием. Это выглядело отвратительно.

От самой Живы она узнала о разговоре ее с отцом, и странно сверкнули ее глаза

— Он ничего не хочет и не может делать, — растерянно говорила она.

Узнав об этом, Триглава весь мир разрушит. Но что она о себе думает? Она понимала, что ради их общего блага должна как-то помешать этому. Вот об этом и думала Марена, когда металась по земле. Но в те дни смуты, произошло еще одно значительное событие. Белбог и Жива сообщили о том, что они собираются пожениться.

Глава 11. Любовь-ненависть

Для Марены известие о первом в ее бытность союзе богов оказалось не меньшей неожиданностью, чем похождения ее матушки. Она только и делала, что расспрашивала о том, что же там происходит, что они собираются предпринять. Они же не скрывали своих намерений — молодые, сильные, прекрасные, повсюду они появлялись вместе, и союз этот был великолепен. Люди, завидев их, устраивали хороводы, игрища, и никак не могли угомониться. И чем веселее и счастливее становились влюбленные, тем злее делалась Марена, потому что ее не могло коснуться такое прекрасное чувство. Но она хотела подчинить себе Белбога и сделать его своим мужем, но с ужасом поняла, что добрый бог ей совсем не нравился, казался нудным и скучным, но коли ее сестра — соперница с ним так счастлива, может, она просто чего-то не поняла и не оценила.

Не только Марена металась и выла от ярости, когда ее никто не мог видеть, никак не мог утихомириться и Чернобог. Он был возмущен тем, что во всем остальном от Белбога толку было мало, и только в личном он оказался вполне счастливым созданием. В этом было что-то очень обидное.

Чернобог на этот раз даже покинул своим подземные владения и отправился на землю, чтобы своими глазами увидеть тех, о ком так много говорили. Но там он не нашел никого, кроме Марены. Влюбленные где-то укрылись в тот миг, скорее всего им никто и не был нужен.

— Как ты смотришь на такую дерзость? — спросила Марена, как только увидела своего брата по несчастию.

— Я был далеко, ты же поблизости болталась, я не пойму, куда ты все это время смотрела, — набросился он на нее.

Потоки и вопли оглушили всю округу. Наверное, они не смолкали бы еще долго, и может, они изрядно бы потрепали друг друга, если бы бес не поспешил к ним, и не раскидал их в разные стороны. Но сначала он вдоволь позабавился, видя все происходящее. Как живописно скандалили эти двое. И только потому, что кто-то посмел быть счастливым.

— Остановитесь, — взвизгнул он, наконец, — и замолчите, нет и не должно быть никаких упреков больше. Вам ничего не остается, только быть вместе, выбор у вас не велик, — вынес он свое решение.

Словно облитые кипятком, смотрели они друг на друга, не понимая, что от них требуется. Но потом пришли оба в невероятную ярость, но по мере того, как стали задумываться над его словами, им становилось все яснее, что так и должно случиться. У них нет другого выхода, потому что вдвоем все-таки лучше, чем быть по одному.

— Вы будете замечательной парочкой, — между тем утверждал бес, то ли в шутку, то ли всерьез. Но если бы не его слова, они, наверное, в том, никогда бы не признались друг другу. Так и стал он для них гласом судьбы. И определил одним махом их грядущее.

№№№№

В тот миг, когда на земле появилась еще одна пара богов, Сварог внимательно смотрел на представших перед ним Живу и Белбога, и говорил с радостью о том, что именно так и должно было случиться, они подходят друг другу и обязательно будут счастливы. Они улыбались отцу своему и давали клятвы. Никого в этом мире не было ближе и счастливее, чем эти двое.

Бес, успевший только к самому финалу этой во всех отношениях приятной встречи, поздравил их поспешно, словно у него были дела поважнее, и сделал вид, что каждый день видит что-то подобное, и это не может его особенно волновать. Он же сообщил о том, что появилась и еще одна парочка. Может, Марена и Чернобог и не пожалуют сюда, но вместе они точно останутся надолго. Так странным известием беса был немного омрачен светлый день, но происшествие никого не удивило. Черные боги повторяли все, что делали белые, они уж от них никогда не отстанут. И в дальнейшем они всегда действовали рядом. Разница была лишь в том, что если Жива и Белбог друг в друге души не чаяли, то Марена с Чернобогом едва терпели друг друга. И каждый другому старался какую-то пакость подстроить. Но от этого их союз только крепче становился. О потасовках этой пары ходили невероятные истории и среди людей, и среди богов. Так и появилось два вида любви, и еще надо было проверить и узнать, какая из них оказалась сильнее и ярче.

Тишина и покорность или страсть, почти ярость — и то, и другое имело право на существование с начала и до конца дней.

— У них ничего не выйдет, — в самом начале сказала Триглава. Но потом она должна была признать, что именно они и казались потом самой крепкой парой.

№№№№№

Так прошло какое-то время. Но Марена, устав от тьмы и Чернобога, вдруг переключилась на Белбога. Сначала обольщение его ей показалось делом очень простым и обыденным, хотелось его тихой и ласковой любви, чтобы ничего другое ее не волновало и не трогало, не ярился и не рычал бы тот, кто был с нею рядом. Но со временем она убедилась в том, что увести Белбога очень сложно. Он в упор ее не замечал, так умело избегал всех столкновений с ней, что она с ног сбилась, придумывая все новые и новые трюки, и никак не могла за ним угнаться. Но она увлеклась и поняла все слишком поздно. Муженек ее узнал об измене и обрушился на нее с такой яростью, что будь она смертной, давно бы жизни лишилась. Спасло ее только бессмертие, ей небесами данное.

— Марена хочет обольстить Белбога. Об этом стало известно даже в подземелье, — заявила Триглава мужу своем, погруженному в какую-то дрему.

Сварог очнулся на миг. Он старался услышать то, что она ему говорила.

— Может ей и хочется этого, но Белбог никогда на такое не решится, — усмехнулся он, — наш сын слишком хорош для нее, и он с такой вздорной бабой связываться не станет.

— Но скучная Жива ему тоже надоела, — вступилась за свою дочь Триглава, в Марене есть какая-то невероятная прелесть.

— Она отважится изменить Чернобогу? — усмехнулся старик, — но только тогда, когда будет с кем изменить, и сам Чернобог у нее в долгу не останется, эти двое стоят друг друга.

Глава 12. Схватки на небесах и на земле

Однажды, когда Чернобог уныло бродил по земле и старался угадать, где может находиться его ветреная жена, пошла ли она к тому, кто покинуть этот мир должен или осталась в объятиях какого-то наглеца, что почти одно и тоже, в тот миг он и столкнулся с Живой.

Она стояла на берегу озера и о чем-то тихо разговаривала с русалкой. Он затаился за кустами и стал тихо наблюдать за девой, на которую до сих пор не обращал внимания. Она ему показалась спокойной и красивой по-своему. Может, она и не была такой яркой как его подруга неверная Марена, но она была горда и величественна, на нее можно было положиться. Странная нежность, до сих пор ему неведомая, появилась в тот миг в душе Бога тьмы. Ему просто хотелось говорить и идти с ней рядом. Она была замечательной, для него недоступной.

В то время, пока он предавался своим размышлениям, русалка исчезла, а Жива в раздумье тихо пошла прочь. Только сейчас он заметил, что она была беременна. У Белбога будет сын. И нежность в душе его растворилась, она почувствовал, что готов разорваться от злости. Их соперники подарят Сварогу первого внука. Даже на это оказалась не способна его женушка. Но стоит ее упрекнуть, она его во всем обвинит.

Он невольно отпрянул, когда Жива проходила совсем рядом. И у них должен быть наследник. Ему давно пора разделить с сыном свои заботы о бескрайнем подземном мире.

Когда гнев немного отступил, он понял, хочет его спутница того или нет, по-хорошему или по-плохому, но Чернобог заставит ее подарить первенца. И кроме всего прочего, он получит еще себе помощника. Если он сделал такую глупость и взял ее себе в жены, никто другой не стремился его в том опередить, то пусть хоть какая-то польза от нее будет.

Он видел, как шли, рядом обнявшись, глядя, друг другу в глаза Белбог с женой его. Бежать или красться за ними Чернобогу не позволило бы самолюбие. Да и что он такого мог от них услышать. Он хотел вернуться к себе и своим делом заняться. И он приступит к этому, как только отыщет Марену. А та на несколько дней раньше узнала о беременности своей соперницы, и только хмыкнула, то ли радуясь, то ли огорчаясь. Кто мог понять богиню мести? Она не собиралась в ближайшее время связывать себя таким хлопотным делом как роды. В бессмертии на это у них еще будет достаточно времени — рассудила богиня и была уверенна в том, что она права, как никто другой. Отцом ее ребенка оказался бы Чернобог и в ближайшее время будет он в подземном мире и света белого не узрит — велика радость, — думала она насмешливо. Она даже и не догадывалась о том, что сам Чернобог принял совсем другое решение, а ее во внимание он брать не собирался. И он злился от того, что нигде не мог отыскать ее — Марена словно сквозь землю к тому моменту провалилась, так все оказалось запутанно и странно. Сбился с ног Чернобог, пока искал он свою суженную. Куда только не заглядывал он, рискуя стать посмешищем, но нигде ее отыскать так и не мог. Видя, что от Белбога ему ничего не добиться больше, она обратила свой взор в другую сторону. Там, на небесах оставался хранитель тепла и света — Даждьбог. Разве не надоело ему, согревая всех, оставаться в одиночестве и ни к кому никаких чувств не испытывать.

Не может такого быть, чтобы после тяжкого дня не хотел он обнаружить в постели своей богиню прекрасную и страстную. И себя она сумела убедить в том, что именно этого ему больше всего и хочется. И она шагнула в его чертоги, не задумываясь о том, что будет дальше, как может поступить обманутый Чернобог. Уж мириться и делать вид, что ничего не случилось, он точно не собирался в те странные дни.

Даждьбог принял ее благосклонно. В какой-то момент ей показалось, что все ее надежды и чаяния должны оправдаться непременно. И некогда ей было разбираться в его чувствах и настроениях — как только появится Чернобог (а ему скоро донесут обо всем) ей придется спасаться бегством, и хорошо, если к тому часу она уже будет беременна.

И пала безрассудно Марена в его объятия, и такая страсть разгорелась, что кажется, ничто в мире остановить и остудить ее не смогло бы. Но и тогда уже было известно, что такая страсть бывает очень быстротечна и скоро от нее ничего не остается. Но и в грядущее она не собиралась заглядывать — жить хотелось только этим днем.

Только к утру, когда настало время расставаться, опомнилась Марена и почувствовала, какой он холодный и бесчувственный на к своей возлюбленной. Это только она все реплики мимо ушей пропускала, пока сама в том не убедилась до конца.

И хотя смотрел он на нее, как на весь мир безразлично и бесстрастно, но она и после этого продолжала думать, что это только маска, и убеждала себя, что он может быть совсем иным на самом деле.

Она исчезла из дворца его так же неожиданно, как и появилась, но обещала вернуться к нему при первом удобном случае. Марена гордилась тем, что у Живы был только Белбог, в то время как сама она провела это время с богом солнца и света. Да и чудовище — Чернобог все еще оставался ее мужем.

И оказавшись на земле, она хохотала и кружилась в диком танце. В тот день на всех землях славянских не умер ни один человек — не часто потом случались такие празднества.

Правда, было и еще одно происшествие, нарушившее ход ее мыслей. Когда она кружилась на лесной поляне, около озера, там появился из-под земли Чернобог и набросился на нее с такой яростью, словно он был не богом тьмы, а самым диким зверем. Но она, в глубине души ощущая свою вину, не стала ни в чем ему перечить. И оставалась с ним при этом холодновато-насмешливой. Она не сразу поняла, чего он от нее хочет, но когда он заговорил о беременности Живы, усмехнулась растерянно.

— Не теперь, потом, дорогой мой, — усмехнулась она, — мы так молоды и нам не нужен никакой помощник, ты так силен, что сам со всеми без труда справишься. А когда он стал настаивать на своем, и ярость его сдержать никак нельзя было, да никто и не пытался остановить ее. Она сделала вид, что сдается.

№№№№

— Зачем тебе нужна Марена? — набросился бес на Даждьбога. Он не скрывал своего раздражения.

— Она богиня, почему бы и нет, других ты ко мне тоже не приводил, пожал плечами тот, не проявляя никаких чувств, чем насторожил даже беса.

— Но ты еще хлебнешь с ней лиха, — предупредил он, не зная, что больше сказать.

— Она родит мне сына, — прибавил он, потому что бес по-прежнему рассерженно молчал.

— Это точно, только ты забыл, что Чернобог его под землей запрет и не выпустит на белый свет, думаешь, ему хорошо под землей будет, — напомнил бес о том, о чем не хотел думать сам Даждьбог.

Они немного помолчали.

— Но ты приведешь его назад, — противился Даждьбог.

— Словно он нужен тебе, а Чернобог его рано или поздно скоро украдет, ведь он не так холоден и равнодушен как ты, из — за поединка вашего такая неразбериха начнется, что мало не покажется.

Они еще долго препирались, но ни к чему так и не пришли больше. Да и о чем говорить если дело было сделано.

Глава 13. Большие перемены

После исчезновения Марены Даждьбог оставался таким же отрешенным от мира и невозмутимым, как и до ее вторжения. Ничто не смогло бы поколебать его спокойствия, а Богиня где-то спряталась — ни люди, ни боги не встречали ее, хотя у них и не было большого желания ее разыскать и увидеть. Марена почувствовала, что она беременна. Как не хотела она обременять себя детьми, но это случилось помимо ее воли и приходилось подчиниться. Вот она и затаилась в ожидании, которое нельзя было назвать приятным. Утешить ее могли тогда только две вещи — то, что это будет ребенок Даждьбога, а не ее противного муженька. И она не хуже Живы, и способна подарить Сварогу внука. Но волнения и хлопоты и тяготы ожидания все-таки угнетали ее сильнее, чем слабые утешения.

№№№

В суете последних преобразований и развития созданного им мира, бес позабыл о своем ворчливом спутнике Демоне, успевшем за это время куда-то исчезнуть и пропасть с глаз его. То ли обиделся на что-то, то ли устал от таких перемен и столкновений, то ли решил уйти от ответственности. Но бесу стало без него скучно и одиноко — ему нужен был советник и собеседник. Пока в этом мире не было никаких происшествий, он отправился на поиски Демона. И хотя разыскать кого-то чаще всего для него не оставалось труда, но тут он озадачился не на шутку. Нигде в излюбленных его местах, демона не оказалось, а земля не так уж мала и много на ней потаенных уголков. А срок был не велик — бес не любил проволочек.

В тот миг, когда бес решил плюнуть на все и удалиться, так и не найдя Демона, сколько можно копыта бить? В тот миг он узрел дымок костра среди ущелий и отправился туда, чтобы проверить, кто там может быть — человек ли какой-то заблудился или его друг укрылся от мира и решил, что здесь его не найдут. Но он забыл о способностях беса, из-под земли достать любого. И поиски на этот раз увенчались успехом.

Демон, а это был именно он, не выразил никакой радости при их новой встрече. Он казался еще более угрюмым и несчастным.

— Тебя что, дракон, какой сюда забросил? — поинтересовался он.

Бес слышал от других духов о том, что откуда-то извне Драконы уже проникали в его мир и оставались тут, потому что не было еще богатырей, готовых их укокошить — люди казались очень миролюбивыми. Драконам такое соседство не могло не нравиться.

— Никто меня не забрасывал, я, что побыть в одиночестве не могу? Никак в покое оставить не можешь, — ворчал он, а бес убедился в том, что за это время он совсем не изменился.

— Радовался бы тому, что хоть одно создание, которому ты не безразличен, отыскало тебя, — упрекнул его бес, — другого такого дурака днем с огнем не найдешь.

Бесу и самому понравилось то, что он сказал — днем с огнем, — в этой фразе было что-то чарующее. Если учесть, что день создал он сам, то в ней есть какой-то смысл, который туповатый Демон оценить все-таки не сможет. Потом на все лады ее станут повторять люди, и даже не вспомнят о том, кто был первым. Но не только слова он готов был подарить им бескорыстно, но и многое другое. Бес всегда был щедр, особенно в первые дни творения.

— Тебе совсем не хочется знать, что там происходит? Мы с тобой неплохо потрудились.

Демон обиженно хранил молчание, но бес все равно решил ему рассказать, не церемонясь с ним, если он шел так далеко, это надо было ценить.

— Дочки и сыновья у богов наших подросли, — говорил он, — у них скоро третье поколение появится, тогда и начнется настоящая жизнь. Только и люди к тому времени размножатся — и такая неразбериха будет. А пока все только начинается, но скоро и нам с тобой дела найдутся, можешь не волноваться.

Собственно Демон волноваться и не собирался.

— Можешь делать, что угодно, но меня ты на это больше не толкнешь, мне и тут спокойно и хорошо, я никуда не собираюсь отправляться.

И в тот момент могло показаться, что никто, даже бес не сможет поднять его с места и куда-то вести.

— Ну и оставайся, — от досады плюнул бес, ему стало тоскливо и скучно, и решил он поискать себе другого помощника где-нибудь в ином месте, раз этот тип так упрям и туп. Пусть один среди скал и остается, и подвывает ветру, как дикий зверь. А для него главное — вмешиваться в происходящее, развлекаться, творить всякие дела и не обращать на него никакого внимания. Для этого он создан сам и все вокруг создавал.

Демон долго смотрел ему в след. И в какой-то момент ему захотелось потушить костер и броситься за ним, он боялся, что разыскал и позвал его бес в последний раз. А потом больше никогда о нем и не вспомнит даже. Но он сел на прежнее место, подбросил в костер дровишек и решил, что не стоит суетиться. Даже если тот его на самом деле не позовет никуда, и тогда это не имеет значения. Он останется тут, и будет жить в гордом одиночестве. А бес пусть суетится и козни свои строит, ему же нет дела до людей, до их забот и радостей, ведь он особенный, единственный и неповторимый. Он сам — целый мир, и этого ему достаточно.

Где-то закричала птица, долетевшая до его ущелья, и он тут же забыл о своих восторгах и хвале одиночеству. Но она испуганно взглянула на него и полетела прочь, и демон снова вернулся к своим размышлениям. А что еще ему оставалось в те минуты?

Он выбрал свой путь и решил оставаться непреклонным. Бес больше не станет им командовать. Он не позволит ему этого.

Так и завершилась та бесполезная встреча бывших соратников по творчеству.

Глава 14. Второе поколение богов

А на земле тем временем происходили важнейшие события. Марена вихрем ворвалась к Живе, которая с минуты на минуту ждала появления на свет своего ребенка и гордо сообщила о том, что и она беременна, а отцом этого младенца станет Белбог.

— Пусть он с тобой навсегда остается, — усмехнулась она, — но сына ему рожу я, а у тебя появится только никчемная девица, такая же, как и ты сама, — торжественно заявила она.

— Ты лжешь, этого не может быть, — зарыдала бедная богиня, понимая, в глубине души, что именно так все это и будет. И по тому, как она страдала, Марена понимала, что цели своей она достигла, ей больше не о чем думать.

Главное не то, что и как было на самом деле, важнее, как преподнести это, смешав правду с ложью, тогда невозможно будет не поверить. А стоит только поверить чему-то одному, и придется остальное принять как должное, тем более если ты так наивен и глуп, как Жива, а Марена считала себя удивительно умным созданием, а если все познается в сравнении, то примерно так оно и было на самом деле.

Когда Белбог вернулся в свои хоромы, Марены уже и след простыл. Она не собиралась дожидаться, пока он разразится праведным гневом. А Жива лежала на ложе своем не жива и не мертва.

— Что с тобой случилось? — удивленно воскликнул он, только увидев ее.

— У нас была Марена и сообщила, что у нее тоже будет ребенок, — прошептала, пристально вглядываясь в его лицо, но ничего не заметила. Это его, судя по всему, не волновало.

— А почему бы и нет, пусть рожает своих чертенят, — услышала она голос мужа, — не думал, что тебя может так зависть к ней терзать. Какая разница от кого она рожает деток своих.

Судя по всему, он не лгал или очень искусно притворялся.

— И ты не догадываешься о том, кто отец ребенка, — не могла отступиться от него она.

— Да кто угодно, она страстная и со всеми бывала, но почему меня это волновать должно, что-то я этого никак понять не могу. Он был так же спокоен, как и прежде, и скорее всего это на самом деле его не касалось.

Напрасно он так сказал, потому что при всех подозрениях, которые ее до сих пор терзали, он словно бы подтвердил невольно ее коварные слова. И Жива разразилась новым потоком слез. И едва она немного успокоилась, тут роды и начались.

Белбог страшно перепугался, побледнел и бросился из дворца. А она-то думала только о своем, была уверенна в том, что он чувствует себя виноватым и решил от нее спрятаться. Боги, как и люди, думают только о том, что их волнует и тревожит в эти минуты.

Еще более несчастной почувствовала себя Жива, когда на свет и на самом деле появилась девочка. Ни красота ее, ни здоровье не могли порадовать бедную мать. Только мысли о коварных словах Марены и теснились в памяти ее. Когда она смотрела на ребенка, она была уверенна в том, что раз сбылось первое ее предсказание, то осуществиться и второе — она родит ее мужу сына. Белбог сделает свой выбор и ей придется навсегда оставаться одной и прослыть брошенной. Богиня смерти во всем обойдет ее. Марене всегда все удавалось, а она лишится последнего.

Страх оставил душу Белбога, после того, когда жена его родила, он обо всем забыл и никак не мог понять, отчего она по-прежнему так печальна. Радость должна была охватить ее душу, но этого не случилось.

— Посмотри, как она прекрасна, — снова говорил он, любуясь своей дочерью, — она настоящее чудо, и мы назовем ее Лада, чтобы люди, забывая обо всех обидах и несчастиях, снова бросались в объятия друг друга. Наша любовь, которая и создала ее, будет продолжением того чистого и прекрасного чувства, которое она будет в себе нести.

Но никакие самые пылкие и самые радостные слова не могли утешить ее и привести в чувства. Она напряженно ждала момента, когда на свет появится мальчик Марены. И когда Белбог увидит его, куда денется радость. Но если даже он почувствует себя виноватым, разве ей от этого станет легче?

Марена добилась своего — от их любви не останется и следа.

Жива испытывала такие страдания, о которых никто и догадаться не мог. Конечно, поправить дело мог бес, все знавший и понимавший, но он в те дни носился, как угорелый, по всем ущельям в поисках своего друга — демона, и ему не было никакого дела до того, что творилось в душах богов, им же и приведенных в этот мир.

Так как Жива оставалась печальной и ни с кем не хотела общаться, то Белбог со временем должен был признаться и Даждьбогу и другим, что их светлой и прекрасной любви, по неведомым для него причинам, приходит конец. Слушал его Даждьбог, не переставая усмехаться. Он догадывался о том, что это Марена вмешалась в происходящее, но не собирался в чем-то помогать своему не проницательному брату.

— Всему рано или поздно приходит конец, ей стало скучно с тобой, и ничто так не убивает наши души, как скука, — рассудительно говорил он.

Мысленно он перенесся в другое пространство, вспомнив о другом мире, когда бросил Тезей Ариадну в объятия Диониса, а Медея осталась в полном одиночестве, хотя все сделала для своего никчемного возлюбленного. И много еще жутких несправедливостей мог припомнить он в те дни, догадываясь о том, что и этот мир не будет отличаться от того, в котором он обитал прежде.

Но как объяснить все это Белбогу, который ни о чем понятия не имеет. Да и не интересна ему была богиня Жива, тихая и несчастная. Может ее дочка-красавица и сможет соперничать с Мареной, но она должна была еще подрасти. И хотя Марена тоже была не подарком, но она хоть что-то из себя представляла.

Глава 15. Сын Марены

Марена торжествовала. Все произошло так, как ей того хотелось — у Живы родилась девочка, отношениям их с мужем пришел конец, оставались только воспоминания о парочке влюбленных, не разлучавшихся и на миг, а ведь казалось, что они жить друг без друга никогда не смогут. Какая наивность и легковерность. Она сделала свое дело и сделала его хорошо.

Оставалось ждать появления ее сына, чтобы и торжество было полным. Она побаивалась того, что и у нее может родиться девица, тогда все рухнет. Жива поймет, что она лгала, и чем черт не шутит, они могут после всех испытаний полюбить друг друга еще сильнее.

Она не собралась допускать этого. Чернобог не мог не знать, что его ветреная жена ждет ребенка, и все за его спиной ухмылялись и твердили, что никому неизвестно, чей это будет ребенок, он считал его своим и свирепел невероятно. Но в минуты затишья, когда никто его не выводил из себя, он мог все обдумать, рассуждал он здраво и подчеркивал, что должен признать его своим хотя бы, потому что ему нужен помощник. И он примет его с распростертыми объятиями. Он твердо решил забрать у Марены ребенка и никогда больше не отдавать его назад.

Правда, он не допускал мысли, что родиться может девица. Он покинул свои владения в тот день, когда ему приснился сон о том, что ребенок появлялся на свет. И он начал разыскивать ее.

Марена вовсе не хотела его видеть, втайне она ждала Даждьбога, но так как тот не собирался показываться. Сделал вид, что не имеет к этому никакого отношения, то она примирилась с притязаниями своего супруга, и поняла, что никакого другого ей все равно не дождаться, только этот с ней и останется навсегда.

Чернобог возрадовался тому, что она перестала капризничать и показывала, что между ними могут быть добрые отношения.

В тот миг на руках одной их Кикимор, сновавших поблизости и верно служивших Марене, оказался поразительно красивый ребенок. Чернобогу показалось, что все Кикиморы в чертогах его собрались. От мальчика исходил удивительный свет, хотя его трудно было назвать приятным. Но малыш казался таким прекрасным, что даже его привередливая мать никак не могла отвести от него взора, хотя она к нему относилась придирчиво.

Все боги и богини пришли в покои Марены, чтобы взглянуть на чудо — ребенка. Среди них оказался и Белбог. В какой-то миг ему показалось, что ребенок похож на него. Он не верил своим глазам. Зато Жива окончательно в тот миг поверила словам Марены, когда-то брошенным ей в лицо. Все сошлось в одном. Мальчик, как она и предрекала, родился. Его отцом мог быть кто угодно, только не Чернобог. Может быть, только теперь ее муж узнал, что он отец ребенка, но что это меняет? Она едва смогла удержаться, чтобы не броситься прочь, показывая всем, как она преданна любимым и несчастна — этого нельзя было допустить, ни за что на свете.

Сварог с высоты своего трона внимательно следил за происходящим. Он знал давно, что между его детьми происходит что-то странное. Только Марена спокойна и весела, но почему так зол Чернобог, почему так подавлен и растерян Белбог. Все это наталкивало его на самые грустные размышления обо всем, что происходило вокруг. Он знал, что не станет вмешиваться и раздувать огня и без того готового вспыхнуть ярко. За последнее время он привык отстраняться от них и оставаться в стороне.

№№№№№№

Когда они молча возвращались к себе, между Белбогом и Живой возникла неодолимая пропасть. Жива заговорила первой, потому что молчать больше казалось невыносимым:

— Сын Марены мало похож на ее мужа, — говорила она, с укором на него глядя.

Белбог молчал. Он догадывался теперь, о чем она думает, что может сказать дальше. Жива, измученная подозрениями, решила больше не церемониться с ним.

— Правда, то, что ты отец ребенка? — странно отчужденно при этом прозвучал ее голос.

Он вздрогнул и отвел глаза. Они давно научились понимать друг друга без слов. Но он точно знал, что этого не могло быть, хотя можно ли быть в чем-то уверенным, если имеешь дело с Мареной? Ему противно было оправдываться перед нею, ведь все равно она не поверит этому. Она же поняла, что все кончилось, и им не о чем больше говорить.

От пылкой любви не только огня, но даже дыма не оставалось больше. Жива взяла на руки дочь и прижала ее к груди. Оставалось только ждать того момента, когда Белбог покинет ее и оставит совсем одну.

Белбог не собирался никуда от нее уходить, он никогда не смог бы и года не только века побыть с Мареной, у нее был грозный муж, но мальчик был так хорош. А он хотел выяснить, кто отец ребенка. Если это его сын, то оставлять его в руках Чернобога он не собирался. Но если его отец кто-то из богов или смертных, когда ему нет до парня никакого дела.

Белбог и сам не знал, чему бы ему хотелось больше. Он не знал и не хотел этого знать. Хотя покой в те минуты покинул его сознание, и меньше всего думал он о жене и дочери. Только потом, когда все выяснится и утрясется, он сможет вспомнить о них снова.

Он и понятия не имел о том, как поздно все может оказаться потом.

№№№№№

Провожая всех, Марена еще торжествовала. Но на душе у нее было скверно. Даждьбог, хотя прошло немало времени, все еще не заглянул к ней, а мог бы уже и нагрянуть в гости — как холоден и равнодушен он был на самом деле. Словно он никакого отношения к этому не имеет. Но все изменится, как только он увидит своего сына. Она была в том уверена.

Хотя он в этом мире пришелец, которого она совсем не знает, и возможно в том мире, откуда он пожаловал, сыновья не играют никакой роли, и ему до своего наследника нет дела. Тогда с этим придется смириться, не стоит долго раздумывать и грустить.

Белбог почти готов признать его за своего, а большего ей и не нужно. Его так просто обмануть. И можно будет придумать какую-нибудь красивую историю. Если бог хочет поверить во что-то, стоит только приложить усилия, и все получится само собой.

Она всегда была достаточно умна и хитра для этого. И обморочит его, если ничего не получится с Даждьбогом, то с ним все пройдет гладко.

№№№№№

Чернобог, видя, что Белбог пытается что-то выяснить, зная, что в этом замешана Марена, начал готовиться к главному делу своей жизни. Этот тип и так часто его обходил на поворотах. На этот раз он должен оказаться первым. Хотя он не мог понять, что его волнует, но знал, что он должен украсть Ния и спрятать его от Марены, да так, чтобы она сто лет искала, но так и не нашла его. Он убережет его от всех ее любовников, которые считают его своим отцом. Чернобог не сомневался в том, что их наберется немало. Если ей так дорог ребенок, она поселится там, где ей и место — рядом с ним в подземном мире, если не захочет — они обойдутся и без нее. Но он не позволит ей больше самовольничать и считаться его женой.

Он был уверен в том, что ни один из так называемых отцов не захочет спуститься в его царства и бороться за ребенка. Он заранее приписал себе эту победу, потому что в его мире они с ним не решаться столкнуться.

Не теряя ни минуты, Чернобог взялся за дело.

Марена предвидела такую развязку, что еще мог придумать ее муженек. Только она не думала, что случиться это может так быстро. Зачем Чернобогу понадобился младенец? Она не могла ответить на этот вопрос.

И ладно, когда он подрастет и возмужает, тогда он и мог его увести, но так сразу, из колыбели — непонятно. Она рассчитывала, что у нее еще будет какое-то время, для того, чтобы предотвратить похищение, но она ошиблась.

Глава 16. Похищение

Когда бес вернулся, чтобы взглянуть на младенца, он сразу понял, кто его отец и отправился к Даждьбогу, чтобы выяснить, отчего тот так равнодушен к своему отпрыску. Это показалось странным даже для него.

— Она не сказала этого открыто, — говорил Даждьбог, после его пламенной речи, — и считает, видно, что я недостоин ее. Вот пусть с ним и остается. Мне нет до нее никакого дела.

И при этом он выглядел таким гордым и независимым, что бес понимал — даже ему не сладить с солнечным богом.

— Ты хочешь, чтобы Чернобог в мире правил? — поинтересовался бес.

— У него не хватит силы и талантов, — усмехнулся Даждьбог, — а оттуда, где он поселился править очень затруднительно, — резонно заметил тот.

Бес должен был с ним согласиться на этот раз.

Видя, что сдвинуть с мертвой точки Даждьбога не удастся, бес решил спокойно удалиться. Ничто его не удержало бы на месте. Он должен был поразмыслить, что еще можно сделать для всех обитателей этого мира и для себя в первую очередь.

Бес вернулся на землю как раз в тот миг, когда там стали разворачиваться главные события. Он узнал еще одну важную новость — почему-то ребенком живо интересуется Белбог, и понял, что Марене как — то удалось заморочить его. Но бесу ли не знать, сколько у нее было возлюбленных, и как коварно она порой с ними обходилась, в этом не было ничего удивительного. Только никому не верилось, что именно он, влюбленный в свою пустую женушку, смог бы хаживать к богине смерти. Конечно, его могли опоить и околдовать. Но верилось в это все равно с трудом. Возникало много вопросов, и бес хотел найти на них достойные ответы. Он сожалел, что не заметил, как рухнула внезапно эта поразительная любовь, хотя у нее оставался не такой уж малый плод — Лада. Когда рождается новое, старое непременно умирает, он знал это с самого начала, и не видел в том ничего удивительного. Но Марена была достойной соперницей, судя по тому, как она все запутала. И бес потирал в те минуты ладони, и искренне жалел Демона. Сидит он там, в одиночестве, ничего не понимает, и ничего не ждет. А ведь только действие, хоть что-то оно значит в этом мире.

Но бес знал, что Демон сделан совсем из другого теста. Возможно, все, что так увлекало беса, ему совсем не было нужно. И он забыл скоро об угрюмом типе, поспешно врубаясь в происходящее, стараясь угадать, разведать и понять, что же в его мире происходит на самом деле.

Он видел, что Чернобог таит что-то и готовится к самым решительным действиям. И хотя бог тьмы был прост, даже примитивен, но от любого можно ждать чего угодно. А с такими надо быть еще осторожнее и внимательнее.

Но пока произошло иное. Марена решила наказать Даждьбога за полное равнодушие к ней и ее ребенку. И когда гордый бог выехал на колеснице своей, она понеслась куда-то прочь, подхваченная черными драконами. Небо потемнело — рассвета в тот час так и не наступило. В Свароге и на земле оставались только силуэты и очертания. Исчезло тепло, сразу же жуткий холод охватил славянские земли. Мир превратился в темное холодное месиво, каким его в самом начале один только бес и помнил когда-то. И как не противился Даждьбог, не стремился остановить упрямых драконов, ничего у него не получалось. Он должен был признать себя пленником. И ждал, пока появится та, которая пригнала этих чудовищ. Вырваться от них самому было невозможно. Он знал, кто все это затеял, но не мог противиться, как ни пытался. Оставалось только попрекать себя за то, что он связался с этой сумасбродной богиней. А если об этом еще и люди узнают, то каким он окажется первым богом — смех, да и только. Но он плюнул на все. О чем говорить и думать, если у него не оставалось выбора. Похищение было проведено в полной тайне и произошло стремительно, даже бес ничего не мог сообразить в начале, а может, не сильно и старался.

Но он точно знал, что надо шевелиться и спасать мир от вымирания. Родившиеся уже при Даждьбоге, люди не могли знать холода, а потому были обречены на погибель. А этого он допустить никак не мог.

Только что толку думать и рассуждать, если надо как можно скорее действовать. Но опередить Марену ему не удалось, и уже не удастся.

— Не стоило недооценивать противника, — рассуждал между тем Даждьбог, — даже Медея, наверное, не была столь решительна и уверенна в себе. Но с этим ничего не поделать. Когда по его легкомыслию они уже всего лишились. Хотя не стоило впадать в панику, для тех, кто жил при Даждьбоге, они постараются вернуть его назад, но получится ли у них это? Но пока даже бес не ведал, как ему поступить, только молчаливо наблюдал он за Мареной.

— Очень мило и ловко, — говорил раздраженный Даждьбог, — только ты одна могла такое придумать.

— Только один ты посмел не явиться и не взглянуть на собственного сына. Не моя вина, что для этого мне пришлось проделывать такой путь.

— Что ты наговорила Белбогу, отчего он мечется и забыл про Живу?

— Неважно, что я наговорила ему, но нам с тобой известно, кто настоящий отец Ния, — усмехнулась она.

— Возможно, это и так, но у меня есть дела и поважнее. Если люди замерзнуть и вымрут, нам всем будет одиноко, твои дети перестанут быть богами.

— Появятся новые люди, более закаленные и сильные, чем эти. Но если Ний исчезнет в царстве Чернобога, я не прощу тебе этого, и нынешнее похищение покажется детской забавой.

— Если эту случится — там ему и место, вряд ли Чернобог что-то сделает без позволения Сварога, — спокойно возражал ей Даждьбог.

Марена растерялась и не знала, что ему сказать после этого. И она молчала.

— Долго ты тут меня собираешься держать? — спросил ее Даждьбог, — одной ночи тебе хватит, чтобы потешить свое самолюбие?

Он казался таким грубым и циничным в тот момент, что Марену это не могло задеть за живое, и она отшатнулась.

— Ты чудовище, может мой муж и урод, но даже у него больше чувств. А ты мне не нужен, и никогда не был интересен, даже когда я спала с тобой, — расхохоталась она, — это была только забава, а она быстро надоела. Но этого мало, я сделаю так, что ни одна богиня не приблизится к тебе, ты будешь проклят. Никакой любви ни от кого не добьешься — это самое малое их того, что я могу для тебя сделать, — торопливо прибавила она.

Слишком поздно понял Даждьбог, что он переборщил в беседе с ней. История красавца Аполлона ему была хорошо известна. И никогда бы он не захотел оказаться на его месте. А ведь именно это с ним и должно было произойти на этот раз, если он так надменно и яростно решил противостоять женщине — богине.

Наверное, ни один глупец из смертных не совершил бы такого опрометчивого шага. Он постарался бы что-то исправить, если бы не был уверен в том, что это не имеет никакого значения.

Она исчезла в тот миг, когда он опомнился и хотел открыть рот. На месте Марены в то время уже стоял бес.

— Ты глупее, чем я мог предположить, даже с женщиной ссориться не стоит, а с богиней смерти может выяснять отношения только полный идиот.

Ему можно было и не говорить этого, богу и самому было все понятно. Да в запоздалом понимании мало проку.

Глава 17. На круги своя

А тем временем на земле приносили жертвы Триглаве, зажигали ей костры. И стали умирать после этого слабые и беззащитные. Она благосклонно принимала жертвы. Хотя могла бы на весь мир воскликнуть, что на этот раз она ничем не хотела досадить им.

И они напрасно стараются, и обвиняют ее в том, чего она не совершала. Но ни звука не произнесла Богиня — пусть поступают, как им хочется, она не собиралась перед ними оправдываться.

Но ради общего спокойствия надо было все поскорее вернуть на свои места. Из-за каприза ее вздорной дочери, не стоило разрушать одним махом то, что создавалось с таким трудом. Потому она должна была отыскать Даждьбога и освободить его. И ей самой так давно хотелось взглянуть на этого красавца, из-за которого было столько шума в их чертогах в последнее время. Она знала, что с ним не стоит ссориться.

Не только Триглава, но и Жива, узнав о случившемся, бросилась к башне драконов, в которой и был заперт Даждьбог. Но ей хотелось только одного — предотвратить большую беду и спасти людей, которые не повинны в том, что творится меж их строптивыми богами.

Но Триглава оказалась более расторопной. И когда богиня жизни прилетела к башне на белом и крылатом своем коне и в полутьме отыскала с трудом это странное сооружение. Заглянув туда, она и увидела там самого плененного бога и собственную мать в его объятиях.

— Теперь ночь, — только и усмехнулась Триглава, увидев на сколько она потрясена там, что случилось, пока он людям все равно не нужен, а утром я тебя к ним отпущу. Мне жаль, что я не догадалась раньше украсть тебя у моей сумасбродной дочери.

Она почувствовала себя снова молодой и счастливой. Жива понимала, что все будет так, как она хочет, и она не отпустит Даждьбога с ней до рассвета — об этом можно было и не мечтать даже.

Страсти и утехи в объятьях такого прекрасного создания для нее всегда были важнее всего, и уж тем паче благополучия людей, которых она открыто презирала.

Она незаметно удалилась, понимая, что ждать придется до утра, и просить Марену о том, чтобы она пока не губила несчастных людей. Не в первый раз богиня света и жизни убеждалась в том, что когда касается удовольствия, богини забывают обо всем на свете. Как же бездумно и легкомысленно они себя ведут, но ведь за это рано или поздно наступит возмездие, не может не наступить.

До самого рассвета сидела она в том лесу, где была расположена башня, и смотрела на огонь, который зажег рядом с нею Демон огня. Он появился откуда-то и стал рассказывать ей о том, что происходило здесь в последнее время, и она внимательно слушала. Он пообещал ей, что такие костры горели уже во многих местах, но она не знала, правда ли это или он просто хочет ее утешить и успокоить.

Она поспешила назад в башню, и вопреки всему собралась вмешаться и убедить Даждьбога вернуться. Люди не могут страдать еще один день из-за страстей, которые разгорелись в их душах.

Но к великой радости ссориться с ними и просить их ни о чем ей не пришлось. Увидев ее на этот раз, они вроде бы даже устыдились того, что происходило. Триглава сдержала свое обещание, ценой ночи страсти он был освобожден из плена, и немного лениво, очень медленною, как казалось нетерпеливой Живе, появился на небесах. Даждьбог ворчал, что из-за них обогревать землю ему придется еще сильнее, чем прежде. Она успела охладиться после его удаления.

Жива ничего не стала говорить матери, она исчезла прежде, чем та успела ее о чем-то спросить. И она жалела о том, что никто не видела, что это она, Триглава, вернула, пусть и немного запоздало, в этот мир Даждьбога. И благодарить ее за это никто не станет, видно. Но она была спокойна и счастлива после пережитого блаженства. Ее старый и нудный муж и в добрые времена никогда ничего подобного ей не дарил.

Он любил беседы, рассуждения о своих возможностях, был уверен, что дает ей и в постели даже больше огня, чем требуется, и не догадывался даже, насколько она страдает рядом с ним.

Такое даже со смертными мужами случается, а с богами сплошь и рядом. Ее не волновало то, что он обо всем узнает. Даже если ему и не расскажут, а их видела только эта глупая Жива, и тогда по ее сияющему лику он все поймет. Но это ее волновало меньше всего.

№№№№№№№

Жива в это время помогавшая людям на земле вернуться к жизни, успела позабыть и о коварстве своей сестры и о легкомысленном распутстве матушки. Она глубокомысленно знала, что кто-то должен заниматься делом, когда боги развлекаются. Поправлять чужие ошибки и капризы могла только она. Она спокойно взвалила на свои плечи ношу по спасению человечества. Но для этого она и была рождена — такова ее судьба.

Но когда все установилось, и волноваться больше было не о чем особенно, она решила вернуться к Даждьбогу и попросить его не поддаваться коварству и уловкам, к которым еще не одна богиня прибегнет, чтобы заполучить его хотя бы на ночь. Ей по дороге казалось, что она пошла к нему именно за этим. Но наивная Жива обманывала себя вольно или невольно. Белое облако плыло навстречу яркому солнцу. Оно же светило в тот миг наиболее яростно, слепило даже богов, словно Даждьбог старался наверстать упущенное.

Когда она все-таки приблизилась к нему, она поняла, что не может произнести ни одного слова. Она была пленена и понимала, что не сможет противостоять его невероятным чарам, она не хотела и раздражать его, зная, как он вспыльчив и непредсказуем.

Богиня услышала только дерзкий смех где-то рядом. Он все видел и обо всем догадался. Ей стало так больно и обидно, что слезы потекли из облака. И полился теплый дождик — это Жива рыдала над своей незадачливой судьбой. Она была слишком растеряна и неумела, и лучше не предпринимать никаких решительных шагов, чтобы не опозориться так, как она на этот раз.

— Не только Даждьбог, но и любой из духов не захочет иметь дело с такой растяпой, — обреченно думала Жива и рыдала, закрыв лицо руками.

Она давно спустилась вниз и рыдала на берегу озера. Но когда Водяной с Лешим приблизились к ней, она поспешно вытерла слезы, и улыбнулась:

— Это так, ничего особенного, ничего не случилось, — говорила она растерянно, и они только кивали в ответ.

— Жизнь не прервалась на земле, но я взглянула на солнце и чуть не ослепла. Даждьбог так яростен в последнее время.

Она растерянно развела руками.

— Ничего, все наладится, — успокаивал ее Леший, — главное, что ты вернула к жизни и людей, и всех нас.

Глава 18. Похищение на земле

А тем временем, пока Марена развлекалась и ярилась в башне Даждьбога, что-то подсказало Чернобогу, что наступил его час, не будет лучше времени для того, чтобы украсть Ния. Кикимора, даже все Кикиморы в мире не были для него в тот момент страшны. Он не собирался размышлять долго, а, пробравшись в покои Марены, где мирно спал ребенок и похитил его.

Все обошлось бы без малейшего шума, если бы та нянька, которая была к нему приставлена, не очнулась в последнюю минуту, и не бросилась за ним следом, совсем потеряв страх. Хотя все ее усилия были напрасны, ему даже на руку было то, что она так поступала, он повернулся и прихватил и ее вместе с ребенком. Не самому же ему с малышом возиться пока он не подрастет и не окрепнет. А первые тени, которые Марена успела привести к нему в подземный его мир, могли только напугать малыша, к этой старухе он уже привык. И она будет за него отвечать и перед матерью, и перед ним самим. Он начал строить дворец для своего сына еще до появления его на свет, и теперь это было прекрасное, величественное здание, самое огромное во всем этом мрачном диком мире.

Когда Кикимора поняла, что отнять у него ребенка не удастся, она уже знала, что возвращаться назад к Марене да еще в этот час, ей не стоит. Ждать пощады от Марены не приходилось, и ей спокойнее было какое-то время оставаться в подземном мире, примириться со злодейкой-судьбой, а потом, когда они все успокоятся, можно и вернуться назад.

Она примирилась с судьбой, но как только переступила черту, разделявшую земной и подземный мир, так сразу пусто и тошно ей стало. Душа встрепенулась от ужаса, но выбора не оставалась никакого. Пусть мальчишка подрастет, потом он ее защитником станет, тогда она и сможет снова дома оказаться. Она постарается заслужить прощения у Марены, хотя бы тем, что сохранила и вырастила его, а оплошность ее за века забудется.

Жива может и не простит ее никогда, но это ее меньше всего волновало. До этой богини никакого дела Кики не было.

Так Кикимора, одна из немногих духов успела увидеть то, что предстояло увидеть людям только после смерти. Это был кромешный мрак, какие-то дикие голоса, невесть откуда раздававшиеся, и ужасы, которые подстерегали на каждом шагу, а стоило только зазеваться немного, обрушивались на тебя со всей своей невероятной силой. Она знала, что не сможет прогнать тоску из души своей

№№№№№№

Марена застала у себя дома только встревоженных Кикимор, которые метались, как угорелые, ничего не видели, и не знал, и им можно было поверить. Ребенок и нянька его бесследно исчезли, словно их никогда и не было. Не трудно было догадаться, кто побывал тут в последний час. Она знала, что это случится рано или поздно. Надеяться на то, что по-хорошему или по-плохому Чернобог отдаст ребенка, не стоило. И она не пошла к пещере, понимая всю тщетность своих усилий напрасных. Она не собиралась всему миру показывать свое бессилие, и рвать истерзанную душу на части тоже не хотела.

Она успокоилась немного, когда узнала от Стрибога о том, что Кикимора вместе с ними, она не стала бросать своего воспитанника. Конечно, он все предусмотрел, только о ней думать не собирался. Тогда и испытала Марена невероятное одиночество. В пустом покинутом замке не было больше никого. Наверное, и Сварог и Триглава, бросившаяся в объятья Даждьбога, и все прочие испытывали тоже самое. Потому они так упорно и рвались к людям. Но с ней было что-то совсем иное. Она никак не могла понять и пережить того, что с ней в те дни происходило. Одна догадывалась, что бессмертие им дано только для того, чтобы понять, что между короткими столкновениями с другими будет бесконечная стена одиночества, она будет все время убивать и калечить душу. И потеряв почти все, что имела, она и впала в отчаяние, и никак не могла пережить ножа в спину от того, кто считался ее мужем еще недавно.

Марена стала оглядываться по сторонам, чтобы придумать для себя хоть какое-то развлечение. Когда на закате Даждьбог проплывал мимо ее чертогов, он решил заглянуть к ней и поразился пустоте, которая там царила.

— Ты немного опоздал, — с грустной усмешкой произнесла Марена, — твой сын стал пленником и сыном Чернобога, и тебе никогда не вернуть его больше из тьмы, уж об этом мой муженек позаботится.

И таким отрешенным и несчастным было в тот миг ее лицо, что ничего не сказал ей Даждьбог, а молча удалился, ощущая свою вину и бессилие перед силами тьмы.

Может, и не было вовсе этого ребенка, — так ему хотелось думать в те минуты, так было спокойнее и проще. Марена могла и придумать его для того, чтобы упрекнуть и побольнее ударить его. И хотела она заполучить его еще на одну ночь. Почему бы и не прибегнуть для этого к хитрости?

Но такое предположение показалось ему нелепым

Глава 19. Жива и Марена

С Живой Марена столкнулась случайно, хотя в глубине души ей хотелось этого. В тот момент она показалась тихой и несчастной своей вечной сопернице. И она поняла, что искреннее ее жалеет. И вдруг вспыхнула ярость в душе Марены.

— Ты бы себя пожалела лучше, — усмехнулась она, — у меня будет ребенок от Даждьбога, а у тебя никогда, только Белбог и останется.

Она вспомнила ночь еще до похищения, когда они были вместе, и хотя это трудно назвать ночью любви, но они хорошо проводили время. Оставались друг другом довольны. И она надеялась, что после этого у нее родится дочь, потому что и второго сына Чернобог ей не оставит, но девочка ему не нужна.

Жива, молча, удалилась. Ей не хотелось спорить со своей вечной соперницей. Пусть будет так, как она говорит, не стоит ей перечить. Но для себя она поняла еще одно, может, люди и нуждались в жалости и сочувствии, но боги никогда не потерпят этого. Не стоило показывать ее, если не хочешь оставаться в дураках. И по отношению к богам она не позволит больше себе этого никогда. Приходилось как-то учиться и приспосабливаться к этому странному миру.

У меня никого и никогда не будет кроме Белбога, — в этом Марена права, — рассуждала она по дороге домой. От этого становилось грустно и очень одиноко. Ей очень хотелось свиданий, ночей страсти и романов. Но она понимала, что об этом не стоит и мечтать, она просто не так устроена. Верность, вот то, что было написано на ее судьбе, и она должна нести этот свой крест до самого конца.

Она никогда не сможет изменить, даже если бы и захотела этого. Никто не успокоит ее, не убережет от горьких мыслей и разочарований. Хотя проще и легче было оставаться с единственным, в простой короткой человеческой жизни, несомненно. Но если впереди бессмертие — страшно даже подумать о том. Никого кроме Белбога. Но их отношения давно и бесповоротно испорчены. Она не сможет ничего поправить, и не станет любить его, как когда-то. Он и хороший и добрый, но этого мало для счастья, — понимала она, к своему ужасу.

Зная, что она не сможет больше поговорить по душам со своим мужем, Жива отправилась к отцу. Куда ей было еще пойти? Сварог пребывал в обычном для себя состоянии — он дремал, и, очнувшись, удивленно смотрел по сторонам ничего не видевшими глазами. Да и что новое для себя он мог увидеть здесь? И только узрев свою любимую дочь, старик как-то преобразился и посмотрел на нее ласково. Он насторожился и понял, что с нею было что-то неладно.

— Что тревожит тебя, дитя мое? — спрашивал он рассеянно, словно в мире не могло происходить никаких значительных событий, и мир дремал вместе с ним. И она начала говорить. Жива говорила о муже, о муках, ею переживаемых, о мире, который становится все более чужим и непонятным.

— Я не знаю, как мне быть и что делать дальше, — неожиданно призналась она. Она молча ждала его совета. И он заговорил:

— Ты напрасно волнуешься, ты совсем не похожа на Марену, и это прекрасно. Ты и должна оставаться собой, хотя это трудно, очень трудно, но ничего другого не остается.

Жива немного успокоилась после таких ее слов. В глубине души она понимала, что отец только утешает ее. Но он и сам был другим, и никак не вписывался в этот странный мир.

— Белбог не любит меня больше, — говорила она о главной своей беде.

Горе переполняло ее душу. Она помолчала немного и прибавила:

— И никогда не будет любить. Я не знаю, были ли они вместе, но она посеяла в душе моей семена неверия и убила любовь.

— — Любовь все равно прошла бы, — он говорил, скорее всего, о себе и Триглаве, — но с нами остается жизнь. Она всегда значительно больше, чем любовь, и в этом есть своя мудрость. Даже люди с их кратким веком удержать ее не могут, что же о нас говорить.

— Я стараюсь помнить это, только без любви так плохо. И мне хочется родить сына, прекрасного сына. Тогда и моя жизнь бы переменилась. Она открыла отцу то, о чем даже сама боялась думать.

— Для этого можно и к Даждьбогу пойти, — спокойно, словно что-то обычное, произнес он.

И порывисто на него взглянув, Жива поняла, что это на самом деле можно сделать. Если отец позволяет, то кто может ей запретить. На душе у нее стало легко и весело. Она больше ни о чем не задумывалась, ничего не боялась. Подобие счастья снова вспыхнуло в сознании. Она вспомнила о своей робкой и неудачной попытке обольстить солнечного бога. Но слова отца окрылили ее. Никогда она не будет больше тихоней, пора бороться и действовать так, словно весь этот мир для нее и был создан. Стонать и слезы лить бесполезно. Когда до нее докатились слухи о том, что Даждьбог расстался с Мареной, они разошлись окончательно, она воспаряла духом и поняла, что больше не существует преград.

№№№№№

Марена не обманулась в своих надеждах. Она и на самом деле немного времени провела в одиночестве. От случайной встречи с Даждьбогом, которую даже не запомнила толком, родилась девочка. И стала она богиней охоты и лесов — Зеваной. Она с самого начала не слишком лестно отзывалась о мужчинах, и хотела во всем их обходить и обыгрывать. Узнав все это, возрадовалась Марена

— Этот ребенок будет возмездием для всех предателей богов и мужчин. Она накажет всех, кто посмеет с нами обходиться так, как они до сих пор поступали, она заставить их трепетать и молить о прощении. Она больше не чувствовала себя одинокой и брошенной. Но боясь, что кто-то может похитить девочку, она решила спрятать ее ото всех сородичей. И никто из Кикимор, ее охранявших рта не открывал, и не знали многие из богов на самом ли деле родилась эта девочка и где она может быть. И Леший в том лесу, где рос ребенок получил наказ от самой Марены, чтобы ни один бог, ни один человек или дух не посмел приблизиться к жилищу Яги, где она и обитала с того самого дня, как в этом мире появилась.

— Но если Даждьбог захочет ее увидеть, — упорствовал Леший, который любил солнечного бога.

Он не понимал, почему она к нему так сурова, вряд ли его с Чернобогом можно сравнивать.

— Тебе видно твой лес надоел, — усмехнулась она, — и ты во владениях муженька моего решил леса разводить, смотри у меня, туда легко попасть, и ему Лешие нужны, только потом обратно не просись.

На этой угрозе она и оборвала разговор, угрожающе на прощание, сверкнув своими огромными, черными, как ночь, глазами. Лешего устраивал его собственный лес, и не собирался он в подземельях блуждать, потому не пропустил бы и Даждьбога, если бы тот вздумал сюда пожаловать. Кикиморы, слышавшие этот разговор и хорошо его запомнившие, не собирались даже словечко вставлять. Им это совсем и не надо было.

№№№№№№№№

Воспитанная в лесу в полном одиночестве Зевана была капризна и непостоянна. Она расправлялась без труда с любыми животными, но больше любила возиться с хищниками. А те, кто вел себя смирно, могли рассчитывать на ее милость, находились под ее покровительством.

Впервые Марена сумела создать вокруг ребенка ореол таинственности. Никто ничего толком о ней не знал, и если духи или охотники случайно ее видели, то старались ничего не говорить друг другу.

И только двум богам до Зеваны не было никакого дела. Первым был Чернобог, заполучивший Ния в свои владения — ему никто больше не был нужен. И вторым был отец девочки — солнечный бог. Он даже не спросил о ней ни разу. Ему казалось позорным то, что он выродил такого ребенка. Словно его за это могли осмеять и изгнать из их мира.

Девочка оказалась умной и злопамятной. Она дивилась тому, что Даждьбог, который, по словам матери, был ее отцом, совсем не обращает на нее внимания. И она запомнила его равнодушие по отношению к себе. Но сама она вольно или невольно тянулась к солнцу. И тем больше к нему приближалась, чем больше хотела отстраниться. Это ощущение приводило ее в ярость. Она совсем изнемогла в борьбе долгой и упорной и с ним, и с собой. Она знала, что если он проявит к ней чуть больше внимания, то она отстранится и станет его избегать. Но он не делал этого, и маленькой девочке очень трудно было противиться могучему богу.

Ее лелеяла и любила, суровая, очень страшная для многих мать, и не замечал отец, даривший всему остальному миру тепло и свет.

Зевана никак не могла понять, чего больше она получила в жизни — радости или горестей. И сама при этом она несла одним радости, а другим гибель. Она точно знала, что все в судьбе ее будет перемешано. Только первые боги могли позволить себе быть злыми или добрыми. Они же — их дети, были и тем и другими одновременно. И от этого ей становилось все хуже, все тяжелее. И мир казался ей непонятным и далеким. Он мог потом измениться, но пока она принимала его таким.

Глава 20. Схватки и перемирие

Первая богиня, которую встретила на земле маленькая охотница, была Жива. У нее не было никаких важных дел, она много слышала о дочери Марены и захотела на нее взглянуть. Узнав от беса, где та находится, Жива и отправилась в заповедный лес. Она только один взгляд бросила на девочку, но смогла заметить, что та красива, но капризна и заносчива. Глаза ее грустны, что странно для такого юного возраста, а лук она сжимает крепко и уверенно. Она могла выпустить стрелу бы прямо в нее и не промахнулась. Но богиня спокойным жестом остановила ее, и та опустила лук. Вряд ли она причинит богине вред, но не хотелось так начинать их знакомство

— Ты Жива — говорила она, проявляя немалую смекалку.

— Да, я хотела взглянуть на тебя, ведь ты принадлежишь не только к миру живых, но и к миру мертвых.

— Мне тоже хотелось тебя увидеть, — усмехнулась Зевана, — пока я остаюсь в твоем мире, надо знать его повелительницу. Но по всему ее виду было понятно, что повиноваться она не собирается. Слова ее звучали, как вызов.

Они не скрывали любопытства, глядя друг на друга.

Никогда не видела Зевана такой спокойной, рассудительной богини, как Жива. Она так бесстрастно, словно ей ничего не могло грозить в этом мире. Но в грядущем девочки Жива разглядела какую-то грустную нотку. Пусть у лесов и охотников будут свои богини. И она будет жить на грани жизни и смерти — это правильно.

Жива, почему-то вспомнила, как она сама после Марены пришла к Даждьбогу. Он казался спокойным и приветливым в тот миг. Он мог гордиться тем, что любая из богинь шла к нему сама, но, судя по его виду, значения он этому не придавал.

Главное — у нее будет ребенок, а ведь она об этом даже мечтать перестала. Но в ней не будет грусти, она будет светла и прекрасна, потому ей и нужен был Даждьбог, а не какой-то другой. Зимцерла — так она ее назовет, должна была каждую ночь возвращаться в чертоги своего отца. Жива подарит ей то, что сама не могла получить в свое время — небеса. От такой высоты может закружиться голова, особенно у юного и прекрасного создания. Но мать со временем сможет остудить ее пыл. Глядя на Зевану, Жива думала о собственной дочери.

Они попрощались, но ненадолго. Рядом раздался вопль убиваемого животного, и девочка помчалась туда. Она хотела увидеть и наказать того, кто решился тронуть ее любимых лосей, будь то зверь лесной или человек лютый.

Она обижалась на Даждьбога за то, что он совсем не следит за ней. Марена была уверена, что он не только жесток, но и равнодушен по отношению к близким. Но Жива считала, что если не на нее, то на дочь ему придется обращать внимание. Пусть все длилось не больше одной ночи, но дети, его дети всегда будут ему близки и дороги, она была в том уверена.

Но Люци, ставший Даждьбогом не должен вести себя так, и об этом она собиралась с ним поговорить в ближайшее время.

Даждьбог на этот раз услышал голос Живы, и ждал появления дочери. Если это доставит ей радость, он готов был снова оставить у себя Живу, решив, что единственная из всех богинь, она спокойна и не капризна, на нее можно положиться.

Но он смотрел со своей высоты на все происходящее, и не собирался принимать каких-то глобальных. Пусть все течет своим чередом — у них еще вечность в запасе.

№№№№№№

А перед Живой появилась ее старшая дочь Лада. Все, чего она не знала сама, ей рассказал ее сын Лель. Она знала, что не только Марена, но и ее мать поднималась в чертоги Даждьбоге и оставалась с ним. И ребенок у нее будет не от мужа, а именно от этого холодного красавца, который всех богинь готов был свести с ума. И она не скрывала своей ярости, хотя редко теряла самообладание.

— Что с тобой происходит? — спрашивала она, — почему ты отказываешься от собственных обещаний.

Лада не могла понять этого и требовала у нее ответа.

Жива спокойно выслушала ее громкие упреки и только бровью повела.

— Ничего я не стану объяснять, — говорила она

— Но любовь, — не отступала Лада, — я устала говорить им о любви и верности, а что торит моя мать?

— Вот и пусть они тебя слушают, а я не могу и не хочу. Может на их жизнь и хватит одной любви, да и то не всем. Но наша любовь значительно короче нашей жизни, не стоит сравнивать нас и людей.

Жива начинала сердиться, потому что ее дочь не собиралась оставлять ее в покое. Еще не успев родиться, ее ребенок заставлял о себе говорить, ссориться близких людей.

Но Жива торжествовала — она не скрывала своей радости. И Лада понимала, что говорить с ней бесполезно, потому и отошла спокойно в сторону.

Глава 21. Рождение Зари

Напрасно рассчитывала Жива на то, что рождение девочки все переменит в ее отношениях с Ладой. С первой минуты появления на свет Зимцерла только и хотела быть подальше от своей матери. Она так яростно тянулась на небеса, к отцу, что удержать ее здесь было невозможно.

И напрасно доказывала ей Жива, что там пока опасно, она мала и беззащитна, а отцу нет до нее дела. Ничего не хотел слушать и знать упрямый ребенок.. Измучившись, она разжала свои объятия. Она в одно мгновение воспарила и засияла разными цветами.

Даждьбог на этот раз радостно приветствовал свою дочь. И видели все на земле, как сошлись эти двое и обнялись. Самое простое для матери было забыть о ней. Белбог к тому времени тоже перестал обращать на нее внимание. Ничего не обретя, она все потеряла.

— У меня было помутнение рассудка, видно, когда я полюбил ее, — говорил он всем, кто спрашивал его о Живе, — она самое заурядное создание. И не стоит даже вспоминать о том, что связывало их прежде.

№№№№№

А между тем жизнь на земле шла своим чередом. Там были свои духи и свои боги. Мир жил и обустраивался, становился все теплее и уютнее. Белбог в то время обратил внимание на Зевану — дочь Марены, и все время проводил в лесах, в погоне за нею. Он знал, что девица капризна и своенравна, никто ей не нравится, никто не нужен. Но ему хотелось покорить ее, сделать своей раз и навсегда.

Охота за богиней охоты — стала для него единственным и самым заманчивым занятием. И его не смущало то, что остальные с интересом за ним следили и спорили друг с другом, удастся ему это или нет.

И только Даждьбог иронично усмехался, только теперь обратив внимание на то, за чем так пристально следили другие.

— Он совсем из ума выжил, — говорил он вечером Зимцерле.

Но та только загадочно молчала. Она знала, что ее отец никогда не станет вести себя так глупо, он никогда не боялся остаться в одиночестве, но для нее, как и для всех остальных богов в этом было что-то любопытное. Ей и самой хотелось бы оказаться на месте Зеваны. Потому она порой и становилась мрачной и задумчивой.

Даждьбог догадывался, что грусть его дочери как-то связана с глупейшим поступком Белбога, и он понимал, что разгадать женскую душу невозможно. Они были созданы, чтобы морочить голову мужам, и доводить их до бешенства.

№№№№№

Жива терпела насмешки из-за мужа своего легкомысленного, и Марена пошла еще дальше — ребенок Даждьбога открыто признанный им, вот что ей больше не давало покоя.

— Ты так старалась для него, — говорила она своей сопернице. — И что из этого вышло? До тебя ему все равно нет дела. Кто вспомнит, что ты была ее матерью? Эти двое были для тебя чужее чужих.

Она сверкнула своими темными очами и торжественно удалилась. На этот раз в словах Марены правды было значительно больше, чем прежде. Как она могла тягаться с богиней смерти, да еще при помощи Даждьбога.

— Он должен быть наказан за гордыню, за ту боль, которую причинил равнодушием своим, — решила она.

Когда Зевана спросила свою мать о Живе, та только рассмеялась.

— Эта тихоня могла очаровать тебя своей кротостью. Не верь ей, нынче она опровергнет то, чему вчера молилась. Разве не она кричала о том, что никогда не изменит своему мужу? Любить можно только одного. Жизнь непостоянна и обманчива. Она и сама себя видно не верит вовсе.

Зевана чувствовала, что ее мать права. Но и в той другой было что-то пленительное и прекрасное. И она готова была досадить собственной матери.

— Моя дочь — богиня весны и тепла, — говорила Жива, — она прогонит зиму с ее холодами. И только за это они должны благодарить меня.

Зевана слышала этот монолог, ей хотелось выйти к богине и как-то ее утешить. Но она не хотела общаться ни с матерью, ни с этой привлекательной, но лживой богиней.

Зевана видела, что отец ее, принявший Зимцерлу, не обращает на нее никакого внимания. Как же ей оставаться после этого в мире. Но она не могла от него отказаться.

Но она знала, что у каждого своя правда — и у охотника, убившего зверя, и у зверя, который борется за свое существование.

Каждый из богов тоже стоит до конца за то, что он любит.

Глава 22. Спор богинь

Марена считала себя отомщенной. Ее страшно ранило то, что Даждьбог расстался с ней и больше не собирался признавать ее, но и с Живой произошло тоже самое.. Правда, она тосковала и о нагло похищенном сыне Ние. За все это время она видела его только дважды. В первый раз они случайно столкнулись в лесу мертвых, перед пещерой Чернобога. Куда она привела одну из людских душ.

Она почему — то решила, что сама должна довести эту душу до пещеры, хотя ничего особенного в ней не было. А потом она поняла, что не безымянная душа что-то могла значить, а встреча с сыном, о которой она ничего раньше знать не могла.

Всадник в черном плаще на черном коне, от него исходил поразительный свет — он сразу привлек ее внимание, но она и подумать не могла, что это мог быть ее сын.

Он пристально взглянул на нее и усмехнулся.

— Ний — прошептала богиня, — как же долго я не видела тебя.

— Ты могла бы сделать это раньше, если бы спустилась в мир отца, — бросил он ей упрек, — но все это время тебе до нас не было дела.

Вся спесь и гордость Даждьбога, весь его холод, умноженный на подземную тьму, проступили в сыне ее при их первой встрече. Она не хотела мириться с этим, но он был взрослым, она ничего не смогла бы изменить. Марена даже и вины своей не чувствовала, хотя он все время пытался ее в чем-то обвинять. Почему ее сын относится к ней хуже, чем муж и возлюбленный? Вот чего она никак не могла понять после их встречи. Победа была только мгновенной, от поражения не уйти больше никуда.

№№№№№№

Лада знала о том, как скверно живут ее отец с матерью, и решила примирить их. Меньше всего ей хотелось, чтобы они поступали, как Марена с Чернобогом. Она готова была на части разорваться, но не допустить такого. Но эти двое не только не собирались быть вместе — даже слушать друг друга они не хотели, так далеки и недоступны казались.

И тогда она убедилась еще раз, что любовь, в которую она так верила, не нужна людям и богам. Все совсем не так красиво, как она думала сначала.

— Что может значить любовь там, где власть имеет самое главное значение? Она только пустой звук. Никто не будет на нее обращать внимание.

Лада тосковала. Она не знала, к чему еще можно приложить свои силы и что следует сделать. Она и рождена была после многих, и никогда не сможет опередить тех, кто появился раньше. Потому все чаще задерживалась она на земле. Но на людей, с их кратким веком надежды было еще меньше. И не стоит думать о том, что происходит в мире так уж серьезно.

Конечно, не стоит очаровываться, и искать там какого-то утешения, но без него она тоже не могла оставаться. Но все в мире непрочно, ничего не может быть вечным. Но над людьми у нее власти было больше, она решила переменить их реальность, насколько это будет для нее возможно.

Но и тут скоро стали происходить странные вещи. Девицы, познавшие любовь, вдруг впадали в отчаяние, порой жизнь кончали самоубийством. Так среди духов появились первые русалки. А парни, подобно Даждьбогу, получившие любовь такими гордецами и негодяями становились, что к ним и подступиться было невозможно. Но здесь она могла что-то поправить и сделать.

И еще одна странная вещь приключилась с богиней на земле — она ощутила себя всесильной и могущественной, кажется, реки и горы остановить могла бы, но иногда становилась слабой и безропотной, слезы лила, хотя толком не понимала, что же ей так скверно становилось. И показалось, что в мире так много слабых и обиженных, там много не хватает радости. Мир померк, стал серым и невзрачным. Откуда потом находил он силы для того, чтобы подняться и расправить плечи. И вело ее туда только одно — она хорошо понимала, что если уйдет, скроется в Свароге, мир этот, пусть и светлый внешне, станет мрачным и темным, каким он и был до ее появления.

И когда Жива смотрела на нее с гордостью, она понимала, что не сможет так просто уйти и бросить все на произвол судьбы. И снова бралась она за дело, работала, не покладая рук, сколько хватало сил и терпения.

Белбог притомился от беготни за Зеваной. Она казалась неуловимой, а он был слишком стар для того, чтобы за ней угнаться.

.И ему оставалось только прохлаждаться и оставаться на том свете, где и любви не было, а без нее невозможно оставаться.

И тогда он словно очнулся, забыв о ней, взглянул на весь мир. А он оказался таким ярким и прекрасным, что оставалось только сожалеть о том, что до сих пор он не видел и не замечал всего, происходившего вокруг.

Глава 23. Зимцерла

Белбог долго боялся взглянуть на ту, которую родила ему его жена, ему казалось, что весь мир потешается над ним. Он будет дико хохотать, когда поймет, что он возиться с дитем того, кто так вероломно и нагло его обманул.

Но девочка показалась ему такой радостной и приветливой, что все его страхи и волнения тут же исчезли. От них не осталось и следа.

Она знала о безответной любви седовласого бога к капризной Зеване, и решила, что покажет этой девице, как надо обращаться с людьми. Если что-то и смущало ее — усмешка Даждьбога.

— Ты прекрасна, ты будешь приносить столько радости, никому не станут они устраивать таких праздников, как тебе, — говорил Белбог, ощущая себя пророком. Ему казалось, что весь мир должен был обратить свои взоры к этому юному созданию. Узнав ее ближе, он готов был даже простить вероломство Даждьбога. Может быть, в этом обмане есть какая-то правда, если ему удалось сотворить такое. Он был уверен, что вознагражден за свои мучения.

Когда Кикимора рассказала Зеване, что он обласкан гордячкой Зимцерлой, та была удивлена до крайности.

— Она все делает мне назло, — скривила свои губки Зевана, — хочет досадить.

Ей и в голову не могло прийти, что сестрица ее меньше всего думала о ней в те минуты. Она вознеслась высоко и не замечала тех, кто копошился на земле. И тогда она решила кое-что исправить и предстала перед Даждьбогом. Тот взглянул на нее отчужденно, но это только придало ей еще больше злости.

— Можешь не радоваться, только слепец вроде тебя не замечает, что твоя ненаглядная доченька в этот миг любезничает с Белбогом, а другие его и близко к себе не подпускают. И потому, как странно побледнел он, она поняла, что он и на самом деле ничего о том не ведал.

— Убирайся, я не хочу видеть тебя, ничего ты от меня не добьешься, — в ярости повторял Даждьбог.

И не то его обидело, что Зимцерла посмела обратить внимание на него, а то, что Белбог считает его равным себе.

Но он решил не замечать и этого — лучше ничего не видеть и не слышать. Зевана не увидит его гнева, не сможет управлять им.

Он вспомнил о ее матери, с которой до того самого момента не сталкивался. Вот у кого характер. А он наделся на то, что та обо всем забудет, и вернется к нему в башню, чтобы пасть в его объятия. Но ни разу она не подошла к нему, не приблизилась даже. Если бы это произошло, он бы отверг ее. Но этого не случилось. А вот девица его ведет такую странную игру. И он должен гадать, что с ней происходит.

Непонятно, как бы завершились отношения Белбога и Зимцерлы, если бы туда не поспешила Лада. Она понимала, что должна спасти отца от девицы, не сделав его еще большим посмешищем.

Зимцерла с интересом и вызовом взирала на богиню любви. Она понимала, что так подозрительно странно себя ведет. Но она сделала вид, что ничего не понимает. И сын ее Лель следил за всем происходящим, жалея только о том, что он не может пронзить ее сердце любовью к своему деду.

Этого коварства матушка ему ни за что не простит. А жаль, можно было проучить этого странного типа. Пусть бы тогда подумал о том, как бросать ту, которая любила по-настоящему и гоняться за девицами, которые никогда не смогут ни любить, ни ценить. Он привык наказывать людей за их глупость и просчеты. Но понимал, что не сможет так поступать с богами.

Когда она рванулась за отцом, бес возник рядом с нею:

— Ты не особо-то горячись, никакой любви без весны не бывает, и те, кто замерзнут от холода, вряд ли о тебе думать станут.

Бес остужал ее пыл, заставляя думать о том, что самой ей было неприятно.

Белбог последовал за нею, и она понимала, что оказалась в дурацком положении. Она понимала, что любовь может творить страшные злодеяния, с ней в мире становилось еще хуже и страшнее, чем без нее.

И когда в отчаянии уходила Лада, Даждьбог выехал к ней навстречу и остановился перед нею. Ему давно хотелось поближе взглянуть на богиню любви. Но все это время они были далеки. И вот столкнулись.

Она смотрела яростно, он — насмешливо. Она готова была бросить ему обвинение во всех смертных грехах, но знала, что он отметет их все, не задумываясь, и она молчала. Не стоит начинать беседу, если из этого ничего не выйдет. Так, храня молчание, они и разошлись в разные стороны.

Но Лада понимала, что если бы столкнулись они при других обстоятельствах, помани он ее за собой, она и пошла бы, и подчинилась.

Хотя потом проклинала бы и себя, и весь мир. Что же это за прекрасное чудовище, откуда оно взялось? Какая власть у него была над богами и людьми.

Но богиня любви не боялась быть отвергнутой. И Лада понимала это. Она все меньше хотела оставаться среди богов, все больше стремилась к людям, там, где она была выше и прекраснее всех. Там можно укрыться от всех и почувствовать себя настоящей богиней. Как хорошо, что у них есть земля.

Глава 24. Сомнения

Славянские боги оживили землю. Столетиями исчислялась жизнь некоторых из них. Но часто все менялось. Кто-то из них становился первым, кто-то уходил в небытие. Но тогда зла в этом мире было не много. Его удавалось уравновешивать с добром, и оно было наказуемо.

Люди испытывали любовь, надеялись излечиться, надеялись на защиту небес, боялись наказания за поступки не слишком красивые. Все обретало какие-то законы и очертания. Но что-то изменилось в душе Лады в последнее время. Она все чаще стала задумываться о том, что в запретной любви есть своя прелесть, и прекрасна не только чистая любовь. Не всегда одной любви хватает на век человека, часто он вообще поступает вопреки ей, и встречает ее позднее, когда уже и женат, и пережил что-то важное в жизни своей.

И он тянется невольно к тому, что не принадлежит ему. И богиня охоты юна и прекрасна, она увлекает за собой многих смертных. Она вспомнила о том, как упрекала мать, когда должна была родиться Зимцерла, и чувствовала, что во всем права.

Так бродила в раздумьях богиня по лесам, когда наткнулась на Зевану, убившую огромного медведя. Чудовище дернулось и свалилось на землю.

— Он думает, что сильнее меня, глупое животное, — усмехнулась она, — но ему неведомо, что не обязательно быть огромным и мощным, но если в руках оружие, то и слабый становится сильнее.

— Ты могла избежать этого, — упрекнула ее Лада, — мне жаль это глупое животное.

— Могла, — согласилась Зевана, — но ему больше не захочется заигрывать со мной. Для разнообразия можно быть и добренькой, но нынче не хочу, а медведей в моем лесу и без этого достаточно, они рождаются для того, чтобы их иногда убивали. А многого ли ты со своей добротой добилась? — поинтересовалась она. — Они тебя в грош не ставят, и требуют всего, что вздумается. А с людьми так нельзя. Они понимают только силу и власть.

Лада не стала ей возражать. Она удалилась, еще раз взглянув на тушу медведя.

— Моя любовь не защитила даже этого зверя. Да что зверь, если я даже саму себя не могу защитить от нападок, — и слезы потекли по ее щекам. — Радости так малы, а страдания так велики.

Она подумала о том, что могла бы оживить погибшее животное, но не стала этого делать. Может, побоялась, что ни люди, ни боги не поймут ее. Если все животные, ими убитые, будут воскресать, они умрут от голода, а они привыкли есть мясо.

И тогда бес, которому стало жаль богиню, появился перед нею и решил с ней поговорить.

— Не стоит так убиваться, ты не должна все на веру принимать. Боги и должны то мириться, то враждовать, иначе скукотища начнется смертная. Все дело в том, как на это вещи посмотреть. Если ты сдашься еще до всего, то никакой победы никогда не будет, но постарайся быть на высоте. Любовь не так слаба, если у ее богини не отпускаются руки.

Он и сам поразился своим речам. Но как-то ее надо было поддержать. Что осталось от бога огня Сварога — одна почти бесплотная тень. И так может быть с каждым из них. Конечно, боги не умирают, на разве обязательно испустить дух? Можно стать и живым мертвецом. Это когда от огня ничего не остается.

И произошло главное — силы вернулись к ней. И богиня любви обрела новое сознание. Она не могла отступить перед дерзкой девицей. Сгоревшая дотла, она снова воскресла в одно мгновение.

Глава 25 Мольба о празднике

В мире иногда наступает скука. В один прекрасный миг они поняли, что нужно встряхнуться.

— Им просто необходим праздник, большой и радостный, — про себя решил бог, и сообщил о своем решении всем.

И стали говорить о боге, который появится, чтобы изменить этот мир, устроить для них сначала испытание на прочность, а потом — праздник. Но они смотрели друг на друга и ждали, пока это сделает кто-то другой, а не он сам.

Люди стали понимать, что их боги соперничают между собой, и очень удивились этому. Иногда они просили о том, чтобы боги утихомирились. Даждьбог уже был далек от всех и перестал быть первым. Брошенную им власть должен был подобрать кто-то другой.

У Живы появился ребенок. Его отцом был тоже Даждьбог, хотя никто не знал, как его удалось уложить на этот раз на свое ложе. Но родился хорошенький мальчик. Его назвали Усладом. Он и должен был строить этот праздник.

И он сразу же понял, что от него требуется. И говорили они о грядущем пиршестве, для него готовили самые лучшие угощения и ничего не жалели.

И грянул праздник. Столы стояли в центрах поселков их. И чего только там не было, какая сладостная музыка играла. Услад верховодил всем, что происходило на земле и в небесах. Мальчик казался таким могущественным, что не стоило будить Лихо, пока оно спит. Не стоило трогать малыша. Но с людьми ему было спокойнее.

— Праздник пройдет, все будет как прежде, — успокаивали себя остальные.

Проницательная Зимцерла, много видевшая и знавшая, предупредила отца о грядущих переменах. Но Даждьбог только усмехнулся. Его никто не мог испугать, и уж тем более этот малец. Он станет его посланником и верным помощником, тем, кем стал Гермес для Зевса.

Не может человек сделать праздник главным делом своей жизни. Это не может продолжаться долго. Даждьбог не собирался тревожиться. Ему недосуг было заниматься серьезными размышлениями.

До самой полночи пировали люди. Потом они зажгли костры, и верили, что их отец небесный Сварог, поможет им очиститься от скверны, это убережет от страшных болезней и от зверя любого. А когда разгорячились, они летали над огнем и стали плясать до упаду. Они решили омыться и охладиться немного. И купание им казалось таким прекрасным обрядом.

Услад выбрал себе самую юную и прекрасную из девиц и увлек ее за собой в лес. Остальным же только оставалось подчиниться их воле и последовать за ним. И Белбог был с какой-то красавицей, и седина его исчезала в то время. И даже Ний вышел из своего подземелья, хотя в душе его было темно и мрачно. Но нашлась самая отчаянная из девиц, которая сама пошла в его объятия. Другие боги и богини оставались среди людей. И все, кто участвовали в этом, до конца запомнили все, что там происходило.

Это был первый праздник на земле, настоящий, яркий, веселый праздник, которому не было равных в этом мире. Потом все стало повторяться, но этот оказался самым первым

А потом самые подробные рассказы они детям своим передали. И тем тоже хотелось пережить что-то похожее.