Демиург и Ирина. Мистический круг

Любовь Сушко

Вся эта книга лирики посвящена памяти И. В. Царева, здесь стихотворения не только к нему обращенные, с эпиграфами из его стихов, но и тексты созвучные его стихотворениям. Много лет читала, анализировала, писала рецензии и статьи. В итоге появились и лирические тексты, объединенные в книгу.

Снежная роза. Красавица и чудовище

Она цвела упорно до мороза,

Страх потеряв, чего еще бояться?

Прекрасная, изысканная роза

Морозу продолжала улыбаться.

Когда Кащей пронесся над полями,

От древней дикой лютости зверея,

Над белыми, холодными снегами

Вдруг роза заалела, для Кащея.

Сначала он виденью не поверил,

Умерил пыл, спустился к ней поближе,

И боль, и ярость вдруг в душе Кащея

Обнажены: — Люблю и ненавижу…

Коснулись пальцы скрюченные розы,

Глаза его бесцветные слезились,

И тихо побелела от мороза,

И лепестки от холода скрутились.

— Вот так весь мир, — хрипел Кащей устало, —

Меня завидев, умирал внезапно.

Но роза и жила и трепетала

В каком — то сне и пламенном азарте.

Чудовище становится добрее,

И схлынули ужасные морозы,

Когда в тумане, где поля белеют,

Вдруг поступает пламенная роза.

Зачем она опять пылать готова?

Чтоб усмирить жестокого Кащея?

Но он дохнет, и заморозит снова.

И все-таки она в снегах алеет.

И мечется вдали в бескрайнем поле

Старик усталый, ветер обгоняя.

Что стало с ним? Тоска, найти он хочет,

Цветок прекрасный, пусть тот засияет.

Прекрасная, изысканная роза,

Кащею продолжала улыбаться,

Она цвела спокойно и в морозы,

Она умела с холодом сражаться…

И в первый день творенья… Мой Фауст

Усталые звезды искрились, и море хрипело,

Не в хоре церковном, но все-таки девушка пела,

И облачных тройка коней уносилась к закату,

Ласкали нас волны и вдаль убегали куда-то.

Двенадцать героев на берег морской выходили,

Хранили тот остров, и сказки и песни любили

Послушать во мгле, не утихнуть уже звездопаду,

И чуду творенья мы были с тобою так рады.

Останутся снова поэмы и песни, и страсти,

Поэты в забвенье, и Слово в неведомой власти.

Останутся в мире лишь первые звуки творенья,

Усталые звезды коснулось внезапно забвенья.

И все, что до нас сотворили — оно ускользало,

А волны хрипели, и мудрость смывали безжалостно,

И новые свитки напрасно спасти мы пытались,

И там, в тишине обнаженные снова остались.

Вот так и живем, и теряем какие-то книги,

Лишь моря простор остается и страсти вериги,

А все остальное придумаем завтра мы сами,

И новые звезды опять засияют над нами.

И Фауст усталый, он бесу сегодня не верит,

Он мир этот чудный аршином отчаянно мерит,

Там море и небо над нами — бушует стихия,

И смотрим мы немо на шири и дали иные.

Там облачных тройка коней уносилась к закату,

Ласкали нас волны и вдаль убегали куда-то.

Усталые звезды искрились, и море хрипело,

Не в хоре церковном, но все-таки девушка пела

Буря вдохновения и страсти

.Памяти Николая Гумилева

Как Летучий Голландец душа уносилась во тьму.

И шутили матросы о чем-то, и долго смеялись.

Был суров капитан, и приблизился Дьявол к нему.

И забытые сны в этой бездне суровой остались.

Море дико ревет и бросает нас снова в туман,

И далекие скалы я вижу яснее и ближе.

— Мы погибнуть должны? Улыбается мне капитан:

— Невозможно погибнуть. И взор его снова я вижу.

Но о чем он опять? Мне узнать это странно теперь,

Только дикие волны куда-то уносятся с хрипом,

Альбатрос покачнется, какой-то невиданный зверь

Посейдоном подарен нам, снова я слышу и вижу

Как шальная гроза все тревожит усталую ночь.

И в тумане они проступают, и ждут в суматохе,

А Летучий Голландец уносится яростно прочь.

Океан проглотил этот миф и немой и жестокий.

Только снова в тумане все ищут обратно пути,

Капитаны, которым назад никогда не вернуться.

И душа моя снова в те бури и стоны летит.

И приблизился Один, Аттила из тьмы улыбнулся.

Снова Дикой охотой закончился яростный сон,

Волны-черные псы в темноте небывалой ревели.

Гулко падали в бездну герои минувших времен,

Звезды сыпались вниз, и от страха матросы хмелели.

Корабль-призрак

И тогда появляется призрак того корабля,

Это черное зарево снова над миром нависло.

— Что хотела капитан? — Ему ночью приснилась земля

И прекрасная женщина, и не лишенная смысла

Жизнь вернулась, и где-то в пучине хрипящей волны

Видит снова русалку, и мчится за ней, озверело.

Дотянулся до нас, содрогнуться пред ним мы должны,

И шутили матросы, на берег взирая несмело.

Что случилось потом? Бушевал в вышине ураган,

Словно спички, ломались от ветра во мраке деревья.

Это вышел на берег в таверну пошел капитан,

Чтобы в женщине юной найти и любовь и доверье.

Он хотел возвратиться, да мог ли вернуться назад?

Кто нам это расскажет, там снова и буря и стужа,

Было все хорошо, но откуда и гром вдруг, и град,

Этот гул и сияние молний дарили нам ужас.

А потом в тишине, эта дева прильнула к нему,

И они растворились, и словно бы их не бывало,

Только молния там освещает небесную тьму,

Туча пала бессильно и снова звезда засияла.

И стояли усталые люди на том берегу,

Не мигая смотрели в безбрежную даль океана,

И какие-то блики сияя, в ту даль убегут.

Беспокойные птицы уводят во тьму капитана.

— А что стало с девчонкой, прекрасна и так молода, —

Вопрошали друг друга, и не было слышно ответа,

И у ног в полумраке плескалась послушно вода,

Буря стихла давно, а они говорили про это.

Кто-то снова твердил, что Голландец приносит беду,

Кто-то хмурился снова, иные искал он причины,

Ясноглазая женщина видела в море звезду,

И ее обнимал переживший стихию мужчина.

Спасет она одна

Звериный вой иль это вопль мужчины,

Не разобрать в кромешной темноте,

Но почему она его покинула,

Оставшись только тенью на холсте?

Художник он конечно не из лучших,

Но ведь любовник был бы хоть куда.

А женщина смеется — солнца лучик,

Или во мгле сгоревшая звезда.

Она его любила, это ясно,

Но сон о капитане бросил в ночь.

На берегу ждала его напрасно

Лихой стихии преданная дочь.

Был мертвый капитан еще красивей,

Чем тот мальчишка на заре страстей,

Куда его все бури уносили.

Пропал тогда, и не было вестей.

Она жила, она ждала напрасно,

Сам Дьявол бросил в бездну суеты,

И вот теперь спокойно и безгласно

Голландца своего встречаешь ты.

Он знает, только дева, воскрешая,

Вернет его на землю в этот час,

И он пришел, и буря там большая,

И он зовет, и проступает в нас

И боль, и нежность, хриплый голос рядом,

И встрепенулась, и за ним пошла,

Прекрасна, грациозна, как наяда,

Как нимфа и легка, и весела.

Там воет зверь, о буре возвещая,

Хохочет дева, пригубив вина.

И капитан глядит в глаза и знает:

Все в мире вздор, спасет она одна.

Алая буря в бескрайнем просторе. Морская легенда

Только алое пламя на фоне бесцветного неба,

Там и музыки бред, и веселая сила огня.

И куда-то в просторы небес, где со мною ты не был,

Эта женщина в красном влечет и кидает меня.

— Страсть порочна? — смеется, — но в чем же она виновата?

И лихой капитан снова видит ту даму во сне.

За грехи и за спесь наступает однажды расплата,

И Летучий Голландец врывается в душу ко мне.

Алых платьев пожар, и страстей негасимое пламя

Никогда не забуду, и будет в тумане одна

Танцевавшая танго кружится беспечно над нами,

И усталый корабль за нею скользит по волнам.

Пусть на море туман, но она — это алое пламя.

В тишине и тумане вернется внезапно к нему,

— Ты о чем, дорогая? — О бросившем мир капитане.

— Да не стоит, там тьма. — Значит мне освещать эту тьму.

Кто-то будет молчать, и кому-то не хватит задора,

Не у всех в этом мире огонь полыхает в груди.

Только там, в пустоте, в немоте тех безбрежных просторов

Снова женщина в алом несется во тьме впереди.

И когда в тишине эти песни услышат матросы,

И от страсти хмелея, куда-то они поспешат.

То лихой капитан осторожность и страхи отбросит,

И обнимет ее, но никто не вернется назад.

Белая чайка. Предание о страсти и огне

Наплывала тень, догорал камин.

Н. Гумилев

И там, на берегу сливались тени

В одном порыве страсти и тоски.

И перед ними отступило время.

И были души призрачно легки.

И что она ему тогда сказала,

Что он ответил? — не узнать теперь.

И только чайка белая упала

В пучину моря, и среди потерь

И страшных гроз потом вдали ночами

Она все эту чайку вспоминала,

Звала его. А он не отвечает.

И даже жизни показалось мало

На то, чтоб море грозное оставить,

Остаться в тихой гавани скучать.

И снова страсти этим миром правят,

И эта чайка снится ей опять.

Уже давно в живых его не стало,

Мир странно изменился в этот час,

Когда седая женщина рыдала

О юности, о страсти, и у нас

Слов утешенья больше не хватало.

Не помогли прекрасные стихи.

Во сне она над морем тем летала,

И все шептала: — Ты меня прости.

И тень его застыла у камина.

Согреться не могла, сгореть не смела,

— Да, это был единственный мужчина-

Она призналась вдруг и онемела.

И перед ними отступило время.

И были души призрачно легки.

И там на берегу сливались тени

В одном порыве страсти и тоски.

Море, художник, чайка. Старые тетради

На морском берегу снова чайка тревожно кричала.

Снова грустный художник портрет рисовал на песке.

И хотелось в тот миг все забыть и начать все сначала.

Набегала волна, и душа к небесам улетела.

Мне казалось, что я в этом мире печальном тонула,

Зарывалась в песок и хотела от счастья бежать.

Только белая птица к воде так внезапно прильнула,

И на миг замерла, и в простор улетела опять.

— Это жизнь и судьба, — я услышала странные речи.

Да и знала сама, что от этой стихии шальной

Надо в небо лететь, и расправить усталые плечи.

И о прошлом забыть, если дивный художник со мной.

Только море шипит и поет, и взвиваются чайки.

Мы случайно сюда добрели и остались одни.

На морском берегу, вдруг старик и темно и отчаянно

Снова просит: — Верни его, слышишь, очнись и верни.

— Но кого мне вернуть? Я не знаю… — Ты знаешь, конечно,

Он упрямо твердит, и так смотрит мне в душу опять,

— Там темно и уныло.

И лишь улыбнется небрежно.

— Я мертва и забыта. — Мой ангел, не спорь же как знать.

Только чайка кричит вдохновенно и как-то тревожно,

И сбежавшая к морю, в просторе металась душа.

— Но вернись же в свой мир. Говорю ему я — Невозможно.

И валюсь на песок, все труднее мне жить и дышать.

И раскинулась где-то бескрайнее черное небо.

Но на этом просторе одна загорелась звезда.

Растворился Старик, я не знаю, он был или не был.

Но страданья и страсти, врывались они и сюда.

Что за рокот такой, это море вскипало внезапно.

Посейдон бушевал, но бежать от него не могла.

И сияла звезда, и в каком-то порыве азарта

Обнимала мужчину, смеялась, счастливой была

Тень героя в тени романа

В полночи сказочной в бликах огня и тумана

Снова ворвется герой из чужого романа,

Встанет к окну и расскажет внезапно о встрече

С тенью волхва, пусть слова его комкает ветер.

Вечер, свеча и звезда, и поет неустанно

Песню огня мне герой из чужого романа.

Вижу глаза его, звезды и сильные руки.

В полночи сказочной мы говорим о разлуке.

Той, за которой и встречи уже не случится,

В облаке странных мелодий теряются лица.

Ангел и демон все шли за тобой неустанно.

В полночи сказочной я вдруг мечтать перестану.

— Что с тобой? — спросит, качнется, опять удалится,

Темною ночью мелькают слова на страницах.

В сумерках грез проступает опять паутина,

Что мне принес этот призрак, зачем он покинул?

Город иллюзий наш соткан из слов и туманов,

Темные люди, брожу среди них неустанно.

Снова страницы листаю, чтоб в них раствориться,

Голос во мраке растаял, теряются лица.

Тени страстей, ты опять и легка, и желанна,

Я поселюсь на страницах чужого романа.

Пусть уплывает во мрак мой Летучий Голландец,

В полночи сказочной так мне легко оставаться,

Тень вдохновенья над ликом героя мелькает.

Сказочный мир в зазеркалье и нас увлекает.

И остается за этой последней чертою,

В тени романа мой принц из забытой истории.

Встанет к окну и расскажет внезапно о встрече

С тенью волхва, пусть слова его комкает ветер.

В полночи сказочной в бликах огня и тумана,

Снова ворвется герой из чужого романа.

Грация светлой печали. Женщина

В унынье, раздумьях и неге

они остаются в тени.

О, время, замершее в беге,

в их милые лица взгляни,

Открой эти вечные тайны,

и дивные сны изучи.

Быть может и были случайно

они у тебя на пути.

О, женщины, как вы прекрасны,

И как безнадежно грустны,

Над миром в отчаянье властны,

и в счастье бессильны, и сны,

И грезы у вас, как поэмы,

юны и прекрасны тела.

И если мужи вдохновенны,

то значит к ним Муза пришла.

И пусть суетятся мужчины,

им чудо такое дано.

Быть вечно виновной, невинной,

и пить дорогое вино.

И снова некстати являться,

не слыша мольбы — уходить,

И снова задорно смеяться,

и плакать, и радостно жить

.

И в танце парить, и участья

не ждать, покоряя миры.

Мы слишком бывали несчастны

в азарте безумной игры.

Но как без нее обходиться,

когда все уныло и немо.

И Лада опять воплотится,

и страшно нависшее небо

Готово грозой разразиться,

когда ты смеешься задорно.

О женщина, как бы забыться

в объятьях, но ставши покорной

Ты снова свободе и неге

готова бессильно отдаться,

И летом мечтая о снеге,

зимою жарой наслаждаться

Готова, и все тебе мало

любви и тепла, и уюта…

И вновь Маргарита взлетала,

и снова весталки смеются,

И жрица в том танце экстаза

скрывать не хотела в начале,

И в каждом движенье и фразе

лишь грация светлой печали.

Осень в Париже 17 сентября

Нас ничто разлучить не может

(В.В)

Осень в Париже металась

по солнечным склонам,

Грусть или радость

окутаны тайнами снов.

В этой прохладе согреться

легко лишь влюбленным.

Это осень в Париже,

мир странно взволнован и нов.

Каждая здесь ощущает

себя королевой,

В этом пространстве

мечты золотой — золотой,

Осень в Париже,

до боли знакомы напевы.

В городе снов отыскала

Она лишь покой.

Что там случится? Не знаю,

но сердце стучится,

Дождь не кончается,

бабочек сонм золотых,

Это сегодня со мною

внезапно случится.

Ждет в тишине моих грез

и вздыхает Париж.

Бабушка мечется,

век девятнадцатый снова,

Бал отменили,

все рвутся куда-то во мрак.

Осень в Париже,

и мир этот вижу по-новому:

В сумраке грез,

и в бессилии снов или драм…

В этой прохладе согреться

легко лишь влюбленным.

Осень в Париже,

мир странно взволнован и нов.

Осень в Париже металась

по солнечным склонам,

Грусть или радость

окутаны тайнами снов.

Бокалы с вином Осень

Я в бокалы с вином добавляю осеннюю нежность

Золотистого света летящей куда-то мечты,

И улыбку печали, и страсти внезапной безбрежность.

Проступает на лицах влюбленных восторг немоты.

Листопада задор окрыляет мелодией души,

И иная реальность становится ближе на миг.

Я спою тебе снова, а ты улыбнись и послушай,

Эту тихую песню, писала ее для двоих.

Наша чудная осень украла тоску и отчаяние,

Эта полночь светла от улыбки веселой твоей.

Я в бокалы с вином добавляю любовь и печали,

Лунный свет, тишину, золотую безбрежность полей.

— Все проходит, — твердят, и исчезнет веселая осень.

Но не сможем забыть и в метели то золото грез,

Ловим листья на счастье и в комнату снова приносим

Песню сонного ветра, ворчанье стихающих гроз.

И улыбка печали, и страсти внезапной безбрежность-

Проступает на лицах влюбленных восторг немоты,

Я в бокалы с вином добавляю осеннюю нежность

Золотистого света летящей куда-то мечты.

Бабье лето в Париже царит до рассвета

Еще одна беседа с профессором В.. 23 сентября

— А не скажете ли, иностранный профессор,

Там, в Париже, сегодня такая же смута?

— Бабье лето, мой друг, там царит бабье лето,

Заглянуло и к нам оно лишь на минуту.

В океанности грез оживают сюжеты,

Там несется опять в неизвестность княгиня.

— Бабье лето, мой ангел, царит бабье лето.

Эротично оно, как шальная богиня…

И в славянских напевах душа до рассвета

Утопала над вечно прекрасным Парижем.

А скажите, профессор, какие секреты

В васильковых глазах утопая, увижу…

И какие печали, какие тревоги,

Но душа в золотые наряды одета.

Ты и я, и Париж, и прекрасная осень,

Океанность мечты, лучезарность рассвета.

Нет, не пудель, шарпей чуткий сон охраняет,

Он тихонько рычит накануне рассвета.

Бабье лето во тьме по Парижу гуляет,

Это страсть увяданья, и неги, и света…

И в душе обнаженной какая-то смута,

Саломея взлетает, пусть Ирод трепещет.

Все в уснувшем Париже сегодня ликует.

Все в преддверии новой разлуки и встречи..

— Бабье лето, мой друг, там царит бабье лето,

Заглянуло и к нам оно лишь на минуту.

А не скажете ли, иностранный профессор,

Там, в Париже, сегодня такая же смута

— Бабье лето, мой ангел, царит бабье лето

Набоков сжигает Лолиту 4 октября

Как критики злы, нет сердиты,

Отправив в сердцах их к чертям,

Набоков сжигает Лолиту,

Предавшись забытым страстям.

Жена улыбается рядом:

— Ну что ты, мой ангел, оставь.

Да ну их, какая отрада,

И сам, мой родной, не лукавь….

И все-таки зло и сердито,

Отставив о милости бред,

Набоков сжигает Лолиту,

И знает, прощения нет.

И все, что в запале забыто,

И больше вернуться невмочь,

В камине сгорает Лолита,

Нам мир надвигается ночь…

Герой, он не автор, пустое,

Они никогда не поймут,

Огонь все горит за спиною.

А критики спят или пьют

С чужими, любовниц ласкают,

Уносятся яростно прочь.

Набоков Лолиту сжигает,

На мир надвигается ночь.

Жена у окна виновато

Стоит, словно Лотта все ждет,

За творчество грянет расплата,

Никто ничего не поймет.

Из пепла она не восстанет,

И рукопись эта сгорит.

И автор злодеем останется,

В огне своих вечных Лолит

Этой ночью мне снились птицы. Два ангела

Мир устроен не так нелепо,

Как нам чудится в дни печали,

Ведь земля — это то же небо,

Только в самом его начале.

(И. Царев Ангел из Чертанова)

Этой ночью мне снились птицы,

В черном небе они белели,

Не боялись совсем разбиться,

Притяжение одолели.

Этой ночью мне снились птахи-

Наши души в порывах вальса,

Беззащитны они во мраке,

Но парили и не сдавались…

Да, конечно, нас манит тело,

Если души давно забыли,

Только птицы взлетали смело,

И над пропастью дум парили.

Да, конечно, земные страсти

Нас уносят порой от мира,

Только души в незримой власти,

Остаются в пустыне сиро.

Посмотри-ка, там, в небе птицы,

И над Омском, и над Парижем,

Знаю, это мне только снится,

Но порхают они все ближе.

Пусть исчезнув, опять вернутся,

И останутся с нами, верю.

Этой ночью мне снились птицы,

И во тьму уходили звери…

На земле и на небе ангел,

И тепло мне не только снится,

И купались мы в звездопаде,

И парили в тумане птицы,

И смотрю я в просторы немо,

Я забыла давно печали.

Ведь земля — это то же небо,*

Только в самом его начале.

Зачем я родился белым? Белый волк

Летописи профессора В. 15 декабря

— Мама, зачем я родился белым?

— Такое порою случается, милый.

— Как же случилось? Все волки серы.

И как мне поладить со стаей и с миром?

— Не все приживаются, ангел мой, в стае,

А белые, знаешь ли, одиноки.

— Прости меня, мама, я мир оставил

Такой привычный, такой жестокий.

Не жди, домой не смогу вернуться.

А гостем дома быть не желаю.

— Но на чужбине не остаются.

— Да почему же, там выживают.

— Да, выживают, а жить когда же?

Душа металась в глуши Урала.

И Домовой тебя ждал, вот скажет:

Когда же твой парень придет, бывало.

Тогда ночами ему ты снился,

Теперь тебя мы едва б узнали,

Ты возмужал, ты так изменился,

И ждать возвращения мы устали….

Но где-то там, за чертой, однажды

Столкнемся снова в тумане белом.

Мой мальчик, нам ты тогда расскажешь,

Где был, как жил там, и что ты делал.

Ну а пока в пелене тумана

Мне снится снова белый волчонок.

Он тихо спросит: — Скажи мне, мама,

Зачем родился я в мире черном?

И белым облаком за горами

Он вдаль стремится и тает где-то.

Нет места белым им в серой стае,

Пусть не коснутся его там беды….

Пусть будет мир к нему ласков снова,

Ведь надо где-то прижиться белым.

Он помнит мир, не забыл он Слово,

И пусть его обойдут все беды.

И белой птицей душа над снегом

Несется к дому на миг единый.

— Скажи, зачем я родился белым?

— Ну что ж поделать, о, мой родимый.

Я в бокалы с вином добавляю прохладу метели

Я в бокалы с вином добавляю прохладу метели,

Песню дивную вьюги нам снова устало поют,

Приглашаю на вальс, он сегодня таинственно — белый,

И в просторы бескрайние зимние страсти влекут.

Этот смех, этот вальс, и вина первозданная сладость,

В нем и травы, и грозы, которые снятся ночами,

И метель нас обнимет, подарит надежду и радость,

И суровый Кащей нас улыбкою в поле встречает.

Пусть укутает вьюга мой стан и зовет нас куда-то,

Пусть в тумане безбрежном проносятся сказки опять,

Медовухи тепло в эту ночь я легка и крылата,

Будем снова кружиться, и будем в снегу танцевать.

Как легка и прозрачна в тумане луна золотая,

Только души и песни — попутчики наши во мгле,

И снежинок беспечных кружится веселая стая,

Эта снежная страсть, нет прекрасней ее на земле.

Мы вернемся к утру, у камина мы сядем устало,

Пусть огонь согревает, и жжет наши души опять,

Я в бокалы с вином добавляю снежинок, как мало,

Нам для счастья осталось, в метели во мгле танцевать…

В старом замке темно, только наши веселые души,

Эти тайны и тени разбудят, легко нам теперь,

И веселая ночь то безмолвие снова разрушит,

И врывается в мир наша страсть, как ночная метель.

Приглашаю на вальс, он сегодня таинственно — белый

И в просторы бескрайние зимние страсти влекут.

Я в бокалы с вином добавляю прохладу метели,

Песню дивную вьюги нам снова устало поют.

Будущее в прошедшем Старик

В доме не было окон, а двери так плотно закрыты,

Что какие-то птицы разбились, просясь на постой.

Никого не впускал в этот мир, о, чудак деловитый.

А меня вдруг окликнул с порога так странно: — Постой.

И ему подчинилась, сама я себе подивилась.

Ведь никто в этом мире не смог бы меня укротить.

И морская волна возле ног обреченно забилась.

И меня он позвал, чтобы чаем в саду угостить.

А потом он роман свой читал, и в порыве экстаза

То взлетал к облакам, то валился на землю, шутя.

Что там было — не помню. Тонуло и Слово и фраза

В этой водной пучине. Кто был он? Старик и дитя.

Впрочем, это со всеми мужами однажды случится,

И затворники снова врезаются горестно в мир.

И закат там алел, и кружилась растерянно птица.

И какая-то тень все парила в тумане над ним.

Что там было еще? Ничего из того, что смущало

И тревожило нервы усталых и желтых писак.

Только птица вдали обреченно и дико кричала.

Он смотрел в эту даль, и я видела, как он устал.

Дар общения нам, как богатство и слава дается.

Мы бежим от него и в сочинительстве скрыться вольны.

Только призрак прекрасный над гением снова смеется.

— Кто она? — я спросила, — Душа убиенной жены.

— Как могли вы? — Я мог, — повторил он, как горное эхо,

И расплакался вдруг, как ребенок, почуяв беду.

И я к морю бежала, и помнила снова про это.

Ночь прекрасной была, но я знала к нему не приду.

И сидел он один, и в саду, где усталые птицы,

Все взирали угрюмо, хранили покой свысока.

(Будет долго потом мне старик этот призрачный сниться.

И свечу погасила прекрасная в кольцах рука).

— Навести его, детка, — мне женщина тихо сказала, —

Я сама умерла, он невинен, он просто Старик.

И звездой обратившись, она мне во мраке мигала,

И забылся опять он в романах прекрасных своих.

Никого не впускал в этот мир свой чудак деловитый.

А меня вдруг окликнул с порога так странно: — Постой.

В доме не было окон, а двери так плотно закрыты,

Что какие-то птицы разбились, просясь на постой.

Ангел и Демон

И ночь рассекалась незримым мечом

Какого-то дивного древнего бога.

Там ангел смеялся за правым плечом,

И Демон кривился за левым от боли.

Дорога была так внезапно легка,

И так тяжела эта вечная сила,

Рождения мысли, а после стиха,

Что ночь забытья вдруг растает красиво.

Расставит все тьма, как и надо потом,

Безропотно ангел в туман удалился,

И мы остаемся под звездным мостом,

Где так все красиво, и что-то случится.

И холод забытых, потерянных строк

Не станет для мира опять откровеньем,

И только незримый и яростный Блок

Поведает нам о любви и забвенье.

И ангел вернется — за правым плечом,

А Демон в тумане надолго растает.

И ночь рассекалась незримым мечом,

О как мне тебя и себя не хватает…

Ночь падала на плечи, как фата. Сон во сне

Ночь падала на плечи, как фата,

И растворялась в пелене тумана.

И в танце золотистом маята

Осеннего жестокого обмана.

Печаль изжита, нет пути назад,

Старик у маяка застыл навеки,

И только губы темные дрожат,

Печаль не вечна, уплывают в реки

Мечты и сны сомненьям вопреки.

И хочется укрыться от обмана,

Но окружают только старики

И маяки за пеленой тумана.

А жизнь скользит неслышно по воде,

И никого, и ничего не будет,

Ночь догорала в дикой суете,

И шла я обреченно снова к людям.

Сны растворились в пустоте дорог,

И никого до горизонта снова,

И только старый, старый добрый бог

Помашет мне из мира из иного.

И тихо спросит, как мои дела,

И много ли до света мне осталось.

И понимаю, я не умерла,

Я просто средь туманов затерялась

Уснул дракон во тьме твоей души

Уснул дракон во тьме твоей души,

И дремлет страсть, о прошлом не жалея,

Труды и дни все так же хороши,

С людьми сходиться стало тяжелее.

Печаль погасла, как к утру камин,

А радость разгореться не сумела,

И в стане позабытых мной мужчин

Гуляет смерть отчаянно и смело.

И больше нет Купальского костра,

Но чаще зажигаем в храме свечи,

А может мне туда уже пора,

Страдания, как шаль, обнимут плечи.

И все-таки я чуть повременю.

Сказал Ярило, все еще случится.

Камин зажгу, присяду вновь к огню.

И в дом ворвется призрачная птица…

Дракон проснется и попросит пить,

Вина ему грузинского достану,

Мы просто будем в этом мире жить,

Как прежде жить тревожно и устало,

Там молодые боги на заре

Спускаются с небес к костру земному,

А он еще в душе не догорел,

Еще чуть-чуть и разгорится снова…

Рояль раскрыт, упал бокал вина 22 ноября

Рояль раскрыт, упал бокал вина,

И спит Тбилиси в мороке страстей,

Шопен звучит, я больше не вольна

Забыть тот вечер, заговор свечей,

Твой дивный лик, профессор, это сон,

Мы снова нашей юностью пьяны,

И над Сибирью колокольный звон,

Который слышать там, в горах, должны….

И монастырь, где Мцыри горевал,

Где пел поэт, царицею пьянен,

Нас примет в этот час, и засыпал

Мой снежный город — это только сон.

И на столе твой призрачный портрет,

И в голосе Тамары дивный страх,

Рояль раскрыт, о сколько томных лет

Мы жили, и хранитель страсти прав,

Он нам плеснул то сладкое вино,

Отравленное страстью роковой,

Нет Маргариты, в комнате темно,

И Мастер глух, но Воланд вновь со мной.

Я переводчик в мире этих грез,

Хотя нужды в тех переводах нет,

Укутал снег здесь наготу берез,

Там склоны гор укрыл надежно снег…

Прогулки с Бродским

Прощай, прощай — шепчу я на ходу,

среди знакомых улиц вновь иду,

подрагивают стекла надо мной,

растет вдали привычный гул дневной,

И. Бродский

Прогулки с Бродским по иным мирам,

По городам, которых нет в помине

На карте мира, только по стихам

Они проступят, и несутся мимо

Волхвы и звери, там ведь Рождество,

Там женщины, не будет их прекрасней,

И я в тот миг, не зная ничего,

Попала на какой-то дивный праздник.

И ослепил меня тот самый Див,

Не хочет он, чтобы неслась к поэту,

Но расстоянья, время победив,

Во тьму бреду, да, там так мало света.

И все-таки свидание не с ним,

С иной стихией, и иной эпохой,

Прогулки с Бродским, сигареты дым,

Грузинское вино, и так охота

Проникнуть в мир иллюзии и снов,

Где он плетет незримые узоры,

Своих сомнений и своих стихов,

Неспешный разговор, и мир, который

Не отпускает в бытность, в бытие,

От чаянья чего-то неземного,

И где-то там сомнение мое

Останется, и он вернется снова

В тот тихий дом, любимая все ждет,

Листая песнопений тех туманы,

И не Баюн какой-то рыжий кот

Оставит нам сомненья и обманы…

И нет Венеций, есть лишь темный лес,

Который мы, пройдя до середины,

Остановились, проводник исчез.

О, где же ты, таинственный Вергилий?

Вергилий спит, и даже видит сны,

О том, как мы в глухом лесу блуждали.

И были беззаботно влюблены,

В его стихи, тревоги и печали…

Черный ворон в окно влетает Сага о птицах

Черный ворон в окно влетает,

И пронзительно так кричит,

Он все ведает, он-то знает,

Как от бед меня защитить.

И в глазах его скрыта нежность.

И тревога, и вечный свет.

Это чувств моих безнадежность

Проступает сквозь бездну лет.

Не боюсь его, не скрываюсь,

Поболтаем о том, о сем,

И в глазах его отражаюсь

Перевернутой, и потом

Дотянуться до той стихии

Он позволит в рассветный час,

Где с тобой до утра бродили,

И природа была за нас…

Только явится ворон белый

На рассвете, прогонит тьму,

И расширит мои пределы,

Но доверюсь ли я ему?

Мир изгоев он странно светел,

Но не может он нам помочь,

И поет о разлуке ветер,

И уносит мой ворон ночь.

Свет слепит, он нахлынет смело

И печали мои умножит.

Жизнь порою, как ворон белый,

Ничего изменить не может.

И смотрю во тьму обреченно,

И в тумане иных широт,

Где ты ангел мой, ворон черный,

Кто тебя опять уведет?

Кто с тобой говорит до рассвета,

И пытается мир постичь,

Белый ворон — моя комета,

Ну когда же он улетит.

И сама я как ворон белый,

Не могу ничего принять,

И с рассветом приходят беды,

И влекут в пустоту меня.

Не сменить окрас, не остаться,

Незамеченною в толпе,

Как устала Я отражаться,

И собою быть не хотела.

Только ночью дышать и верить,

Что случится, я все приму.

Черный ворон, мои потери

Унесет навсегда во тьму.

Улыбка женщины

И мне снова приснятся лилии

На ковре из забытых грез

Навещал меня нынче ты или

Это сон, это все не всерьез.

Я читала «Улыбку женщина»

По Монмартру бродила вновь,

И казалось, что ты повенчаны,

И венчала нас эта ночь…

Над Парижем носились призраки

И на кладбище Пер Ланшез

Тени гениев, что не признаны,

На пирушку пришли, о жесть…

Как реальность с былым сплетается,

Вырываясь из плена там,

Только флейта нам дарит таинства

И ворон не смолкает гам.

Королева Марго все мечется,

И желает одних утех.

Я читаю «Улыбку женщины»

Сквозь рыданья ее и смех,

Проступает печаль незримая,

И уносится призрак прочь,

И далекая, не любимая,

Не кончатся страсти ночь

Тень поэта на Невском

И снова август на пороге,

Его печали свет незримый,

И снова думаю о Блоке,

О призраке, летящем мимо.

По тихой улочке забвенья,

Куда-то в дали пониманья,

И снова думаю о гении,

О призрачном его вниманье.

Внимая строк лихой забаве

И женщине, с которой рядом,

О доблестях забыл и слава,

И рано он уходит, взглядом

Нас проводив до перекрестка,

Где Невский скоро оборвется,

И август тихо и неброско

В мой летний мир опять вернётся.

В Москве, на Патриарших снова,

Мы будем после веселиться,

Столица радостно и ново

Заставит жить и проявиться,

Но там, в тиши за поворотом,

Все Питера немого тени,

И очень грустно отчего-то,

И лишь сомненья и смятенье.

И лик усталого поэта,

И кони Клодта в час заката,

Мне не забыть и не уехать,

Из мира грез, в ту жизнь обратно

Я снова думаю о Блоке,

О призраке, летящем мимо.

И снова август на пороге,

Его печали свет незримый,

Рыжий ангел

Приснился мне ангел, по осени рыжий метался,

И песенку пел он, о том, как устали кружиться,

Средь листьев опавших опять возникал и терялся,

Пытались согреться и ангелы наши и птицы.

А нам не хотелось свой дом покидать на рассвете,

Там листья, срываясь, неслись в пустоте запоздало.

Но осень смеялась, кружились в ней ангелы, дети.

О, как в этот миг нам тепла и любви не хватало.

Но ангелы с нами, их снова забросит к нам ветер,

Котенок мой рыжий несется за ним, как за птицей,

И солнце печальное все еще светит и светит,

Но скоро и солнце с землею и нами простится.

Усталый мужчина мне снится зачем-то ночами,

Он ангелов видит едва ли, и все-таки снова

Мы с ним на скамейке сидели и долго молчали,

Как было уютно, когда не касалось нас СЛОВО.

На белом коне пролетает над пропастью гений,

Качнулся в седле, удержался, какая отрада.

А осень всегда состояла из чудных мгновений,

Поэты и рыжие ангелы в миг листопада

Пусть нас не оставят, а все остальное не важное,

Мы выдержим все, растворяется в парке мужчина.

По мостику хрупкому снова шагают отважно

Мой ангел и кот. Уж они — то меня не покинут.

Сама не знаю, оттого и плачу…

!Любовь Уходит

И голос женщины влюбленный.

И хруст песка и храп коня.

А. Блок

А любовь ушла по бездорожью

В суету печалей и тревог,

Задохнулась пустотой и ложью.

Там стоял на перекрестке Блок.

Белый конь стремился в неизвестность.

Он его пытался удержать.

За плечами затаилась вечность,

Он хотел Поэта там догнать.

Лунная дорожка, словно лента,

Тишина, и рядом никого.

Догорало за опушкой лето,

Так спросить хотелось у него…

Дам прекрасных в небе очертанье,

Ничего не будет впереди,

Тихо улыбнулся на прощанье

И сказал растерянно: — Не жди.

Но кого мне ждать. Мочат поэты,

Графоманы воют под луной.

Ночь темна, дожить бы рассвета,

И пройти достойно путь земной

Ночь темна, печали унимая,

Выхожу одна во мрак дорог,

Осени холодный свет вдыхаю,

И летит над бездной гордо Блок

Ангел с книгой

Ангел, читающий книги твои,

Полон надежды и светлой любви,

Даже дождливою осенью вновь.

Ангела пусть согревает Любовь.

В мире смертей, катастроф и утрат,

Ангел, читающий книги, так рад,

Что ты с утра и до вечера вновь.

Миру вещаешь про свет и любовь.

Осень вступает в права, за окном

Дождь моросит, но ты вспомни о нем,

Ангеле, что охранять нас устал,

Вот и присел, и опять зачитался…

Хочется ангелу светлому знать,

Что мы полюбим друг друга опять,

И не расстанемся больше на миг,

И затеряемся в книгах своих…

Полночь, но надо роман дочитать,

Чтобы поверить в любовь и узнать,

Что разлучить нас не сможет никто,

Ангел роман дочитал под зонтом

Но не уходит, он будет хранить,

С призрачным миром незримую нить

Даже дождливою осенью вновь.

Ангела пусть согревает Любовь.

Кот и его художник

Хозяин куда-то умчался тайком

И пусто на даче в тот пасмурный вечер.

И только беседует ангел с котом,

И листья швыряет и делать им нечего.

— Да он не вернется, не жди его, кот,

Он с кем-то и где-то отпразднует встречу,

А кот не поверил, художника ждет,

И листья сгребает, пусть бесится ветер,

Пусть ангел смеется, ему-то плевать,

Он знает, художник его не оставит,

И будет осеннее солнце сиять

Не грея, и жмурится рыжий красавец.

Откроет глаза — больше ангела нет,

Лежит на террасе листок золотистый,

Но что это? Осени дивный привет,

И ветер в окно, разозлившись, стучится.

И нет для печали внезапной причины,

Все это неважно, все это потом,

На даче, художником снова покинутой,

Беседует ангел печальный с котом

Мастер и его кот

Я говорил, что он еще вернется,

А ангел не поверил, грустный плут,

Когда блестит октябрьское солнце,

Так хорошо писать картины тут.

От шума городского мы укрыты,

И нет гостей в убежище его.

О чем молчит мой Мастер знаменитый,

И вспоминает в этот час кого.

И белый холст, как снегом занесенный,

И лай собачий где-то за окном,

И то ли он покинутый, влюбленный,

Я ничего не ведаю о том.

На лист посмотрит, на листок от клена

И снова курит молча в тишине.

Наверно все же нынче он влюбленный

Ждет Маргариту, но не скажет мне.

Куда же снова ангел подевался,

Мне не с кем в этот час поговорить,

И только у соседей звуки вальса,

Пошли туда, да хватит нам курить.

Но кто кота послушает, и снова

В урочный час у роковой черты,

Грустит мой Мастер, и в штрихах былого

Проступят и грядущего штрихи

Художник, кот и Муза

А знаете, вы гениальный художник,

Конечно же знаете, бог вас спаси,

У целого света, у жизни заложник,

Такой вы прекрасный, должно повезти,

Хотя как всегда мастера не в почете,

И чаще беседуя только с котом,

Вы снова к картинам и письмам вернетесь,

Твердя о несбывшемся и о былом.

Все тайны хранит этот рыжий котяра,

Он странно спесив, он не может понять,

Что Муза не дева, и в пору удара

Она помогает все в мире обнять.

А знаете, Мастер, ведь вы совершенство,

И это не лесть, я не льстила вовек,

Какая же радость, какое блаженство

Остаться в осеннюю пору, пусть снег

Все выбелил, золото стало золою,

И все-таки я никогда не уйду,

И кот мне поможет остаться собою.

В сиянье сирени, в раю и аду

Под звуки Шопена цикл Старик

Ввалившись в дом, где только тени бродят,

И жен давно умолкли голоса,

Старик свою Лолиту не находит,

Стоит он у окна и полчаса

Во тьму взирает, словно смотрит в бездну,

А это бездна смотрится в него.

И кажется, все дальше бесполезно —

И в темном доме больше никого…

Ты был силен, как Галиаф когда-то.

Ты был красив, почти как Аполлон.

И не заметил новые утраты,

Казалось, что удачлив и влюблен.

И девушка с зелеными глазами,

Так много обещала, но, увы,

Ввалился в дом, готовый к новой драме,

А там так тихо, женщины мертвы,

Друзья ушли, иных уж нет на свете,

И родичи растаяли, как дым,

И в телефонной книге только ветер

Играет с одиночеством твоим…

И вдруг рояль, и струны в нем дрожали,

Откуда-то из снов и забытья

Явилась мать, чтобы унять печали.

Минор Шопена — будущность твоя.

Совсем как в детстве, праздник и туманы

Старик закрыл ладонями лицо,

И вспоминал романы и обманы,

Когда к Лолите в никуда ушел…

И женщина с зелеными глазами

Так звонко рассмеялась в тишине.

Что там осталось? Бездна за плечами.

Метнулась тень. Один среди теней,

Шопена врубит, дом наполнит снова

Он музыкой из детства своего.

И упадет, растерян и взволнован…

А рядом ничего и никого.

Но чьи шаги в пустынном этом доме?

Морена, смерть, явилась невзначай,

И музыка, он ничего не понял,

И только телефон не отвечает.

И женщина с зелеными глазами

Тревожилась еще о старике..

Рождался там пролог к великой драме.

И стих Шопен, и соловей запел.

И тень металась на границе света

И тьмы, его души не находя.

И словно парус, там, в порыве ветра

Металась штора в шорохе дождя….

Пьянящий аромат последних роз. Октябрь

Пьянящий аромат последних роз,

Печаль страстей и радости истома,

Холодный свет отчаянных берез,

Огонь костра и свет родного дома..

Мираж земли, оставленной вдали,

И вечное желание вернуться

К своей надежде и своей любви.

И с осенью дождливой разминуться….

Пусть музыка терзает душу вновь.

Пусть снова звезды падают в ладони.

Пьянящий аромат, еще любовь,

В преддверии разлуки, этой доли

Не избежать, за призрачным стеклом,

Дождь разошелся, на душе уныло,

И только свет костра в забытый дом

Врывается, как это прежде было,

Как будет дальше, мне б еще понять,

Какие-то печальные картины,

И там, в огне, где больше нет меня,

Царила осень, и ее отринув,

Мы были так легки, и только миг,

Когда и мир покажется пустыней,

И Велес или призрачный двойник

Опять замрет на той, другой картине…

Холодный свет отчаянных берез,

Огонь костра и свет родного дома..

Пьянящий аромат последних роз,

Печаль страстей и радости истома

;

Сон о чайке

Я видела эту чайку

Над гладью морской в тумане.

Парит она так отчаянно.

И нас в бесконечность манит..

И в крике ее, как в стоне,

Звучали иные песни.

И как в колокольном звоне

Вдруг души наши воскресли.

Я знаю, душа поэта

Над морем в тиши парила,

И где-то еще до света

Она эту тишь любила,

Горели во мраке звезды,

И слышались эти ритмы

И тихо сползали слезы

И падали там на рифы.

И женщины отраженье

В печали от мира скрыты.

И только ночные тени

Лежали на этих рифах.

В сплетении рук в тумане

Они искали покоя.

Но море опять обманет,

И их влечет за собою.

И чайка вдали парила

Над островом грез и стонов,

.И кажется эта сила

Дарила покой влюбленным

Август. Смерть поэта

Болезнь моя росла, усталость и тоска загрызали, мне трудно дышать

А. Блок. Дневники 25 мая 1921 года

Если шторм нас оставит в покое,

Если буря смирила свой пыл,

То замрет в тишине над рекою

Ясный месяц, страданья забыв,

Он смотрел в этот мрак, угасая,

И не видел уже ничего.

И какая-то дама чужая,

Обольстить все пыталась его.

Это было последнее лето,

Скоро август, седьмое число,

Мы отсюда все знали про это,

А поэта куда-то влекло,

И свеча, у лица догорая,

Словно строчка забытых стихов,

В этой бездне манящей витая,

Про любовь все поет, про любовь.

Отшатнулся, ушел не прощаясь.

Как — то странно смотрел в эту ночь.

— Погадать тебе, грустный красавец.

— Ты ничем мне не сможешь помочь.

В мае маяться, знаю, пристало,

Все шептала растерянно там,

И душа в эту даль улетала,

И уже не явиться стихам.

Было странно прощать и прощаться,

Все проститься, но как по другому,

Будут странные тени метаться,

И двойник выходил из Содома,

И уже никакая бравада

Этот август не сможет оставить,

Что там было? Мираж звездопада,

Только черные птицы взлетали.

И цыганка кружилась, и снова,

Где-то там, отражалась внезапно

Долговязая тень Гумилева,

Говорил он кому-то: — До завтра.

Да ему пережить на неделю,

А потом расстреляют матросы,

Только черные птицы летели,

Как убитые им альбатросы.

И метались в каких-то проулках,

И печали не будет исхода,

А шаги за спиною так гулко,

Это время куда-то уходит.

Май и август, пожара стихия,

И на Невском столкнулись Поэты.

И еще им приснится Россия,

И соната в контексте сонета.

И поэмы оборванной снова

Слышу строчки откуда-то с неба,

И последнюю песнь Гумилева,

Эта маска — белее он снега.

Только буря внезапно стихает,

И мираж корабля над Невою.

Это бездна их всех увлекает,

В неизвестность ведет за собою.

Осень Бродского

И в мире Бродского осенняя прохлада,

Там тишина срывается на плач,

И листопад в глуши немного сада,

Какой-то задник, непонятный план,

Где женщина с зелеными глазами,

Босая, над безбрежностью парит,

Седая осень в странной этой драме,

О чем-то непонятном говорит.

Кто слышит их, и кто ему внимает,

В печали, забытьи, за час до сна,

И сон во сне он снова воплощает

В безбрежности судьбы и полотна.

Идет по листьям, и спешит на встречу,

И видит ли всю негу и печаль,

Стихов не слышно, их уносит ветер,

И в старом парке им не повстречаться,

Она не Маргарита, боже, правый,

Там есть художник и к нему спешит.

И только непонятный и лукавый,

Поэт проходит мимо и молчит.

Что это было? Темные аллеи,

И страсть ее к художнику, вдали,

Там листья отлетевшие алели,

Они расстались — пленники любви.

С художником ей проще в миг заката,

Поэт к своей Венеции спешит,

И все твердит: — Она не виновата,

Поэму пишет, о любви молчит…

И в замке грез ее портрет пылится,

Как задник той картины роковой,

Кто ведьму знал, и кто в нее влюбился,

Тот потерял и дар свой, и покой.

Ему же словеса всего дороже,

И он боится, потерять сей дар,

И гонит нежно так и осторожно

Любимую, и молча смотрит в даль,

Не ревность правит миром, только лира,

Вершит его печальную судьбу.

И на гондоле, в самом сердце мира,

Офелию он встретит лишь в гробу

И ужаснется, Гамлета судьбину

Как данность примет, чей-то жест, поклон…

Совсем один плывет куда-то мимо

И рядом усмехается Харон,

Там, в небесах, сияет Беатриче,

Но он не Дант, ему Вергилий мил.

Идет по аду с вечным безразличьем.

И слушает поэта в звоне лир.

Вы правы, Пушкин

Попытка жить и радоваться свету,

Когда вокруг сплошная темнота,

Внимая знакам, словесам, приметам,

Жить на разрыв, но верить в чудеса.

Вы, правы, Пушкин, осень вновь прекрасна,

Она беспечно в алом закружится,

И будем мы искать пути напрасно,

Туда, в тот свет, где он уже родился.

Очей очарованье, миг разлуки,

И ведьмы у костра нам дарят чудо,

Но как мы все могли, и крылья-руки

Поднимут нас, и так красиво всюду.

И пахнет снегом, словно пахнет медом,

И никого на призрачном пути,

А я под этим небом зябким мерзну,

Но продолжаю к осени идти.

Вы правы, Пушкин, осень это чудо,

Присел на миг, и век какой сидит.

И танец листьев — золоту повсюду.

Он к Анне, иль Наталье он спешит

Внимая знакам, словесам, приметам,

Жил на разрыв, но верил в чудеса.

Попытка жить и радоваться свету,

Когда вокруг сплошная темнота…

И женщина с печальными глазами. Анна

И женщина с печальными глазами,

В которых только море отражалось,

Как героиня той извечной драмы,

Она стихи писала и сражалась,

Как грозный воин за свою стихию,

И осталась вечно птицей вольной,

А море то смирялось, то бесилось,

И уносило душу вдаль, и волны

Все проступали, как ее страданья,

Обиды те. А он далек и вечен,

И женщина спешила на свиданье,

А адмирал был как всегда беспечен.

Там столько гроз и столько грез тонуло,

Что выжить все труднее и тревожней,

И вдруг она из прошлого взглянула,

И ворон отвечал ей: «Невозможно»

О чем ты говоришь, о, птица злая,

Твой ум как оперенье вечно черен,

А я его дождусь, я это знаю.

Мне будет бог морей всегда покорен.

Бог промолчал, но мстила ей богиня,

И адмирала в бездну забирала

И вот когда он этот мир покинет,

Рыдала чайка там по адмиралу.

А женщина с бездонным глазами

Слезинки ни одной не проронила,

И Посейдон пред этой силой замер.

Твердил жене:-О, что-ты натворила.

И только усмехнулась Амфитрита,

А ведь казалась нежной и покорной.

— Она одна, она теперь забыта.

Но адмирал стремился к ней упорно.

Сквозь толщу вод он рвался к ней и верил,

Что не уйдет с причала в эту стужу.

И лютовали люди там и звери,

И воскресали города, разрушась.

Но женщина с печальными глазами

Смотрела в бездну и ждала ответа.

Мир содрогнулся, отступил и замер,

Она ждала, не заслонясь от ветра.

И снова Посейдон ее встречает

Улыбкой, и понять никак не может,

С какой любовью, и с каким отчаяньем

Взирает вдаль, темно там и тревожно.

И только ветер повторяет: — Анна.

Как тяжела и как черна вода.

Но ты всегда любима и желанна,

К тебе стремится будет он всегда…

Светлой памяти И. Царева

Когда к нам ангелы спускаются с небес

С душой поэта в трепетных руках,

То отзовется снежный мир и лес

На этот свет, на эту боль, на этот страх,

И там, где замороженный Амур

Спасает заплутавших лебедей,

Бредет старик, рассеян он и хмур,

Среди чужих картин, поэм, страстей

Он знает, что внезапно в тьме ночной,

Появиться тот ангел среди скал,

С поэта беспокойною душой,

Он был сердит, и он ее не ждал.

Но где их и когда, скажите, ждут,

И все-таки в тумане ноября,

К нам ангелы, придя на пять минут,

Подарят чудо, видимо не зря..

И в мире, где цинизма торжество,

И все решает золотой телец,

Он будет петь, невзгодам всем назло,

Жить на разрыв сознаний и сердец,

Он будет жить потом в своих стихах,

И в бронзе нам являя светлый лик.

И мир, погрязший в страсти и грехах,

Осветит вновь, на век или на миг…

Но век и миг соединив в одно

Мы в этот день его явленья ждем,

И жизни беззаветной полотно

Допишем, и в тумане грез придем,

Туда, где обозначен будет путь,

Где лунная дорожка так ясна,

Чтоб разговор продолжить и взглянуть,

На звездную стихию полотна…

Почти по Достоевскому

Ко мне пришел сегодня старый черт,

Растрепанный, усталый и хмельной,

И говорит, что время — то течет,

А веры нет, поговори со мной.

Но у меня важнейшие дела,

Для философий время, право, нет,

И все же снова кофе налила,

Врубила свет, и дым от сигарет

Причудливые лица рисовал,

Холодный ветер распахнул окно,

И он меня к тебе не ревновал,

Он видел, что теперь мне все равно.

Мигала лампа, и шуршала мышь,

А может Домовой не мог уснуть.

Вот так всю ночь о чем-то говоришь,

Пытаешься за грани заглянуть,

Потом слегка кружится голова,

И на снегу следы его копыт,

Мне показалось, что я умерла,

Зеленым глазом на меня косит

И улыбнулся в редкие усы,

И говорит о том, что жить и жить.

И вдруг салют, и от такой красы,

Не спрятаться и хочется парить.

И подождут все важные дела,

Общение важней всего на свете,

И понимаю, я не умерла,

Раз он один уходит на рассвете.

И на прощанье говорит: — Пока.

И снова повторяет: — Никогда,

Змея, как роза черная в руках,

И на снегу два ясные следа.,

Снежные сказки Метелицы

Расскажи мне, Метелица снежную сказку,

О прекрасной русалке и князе отважном.

Как им было в объятьях снежных так сладко,

Когда встретились снова в метели однажды.

Расскажи, как она его дерзко любила,

И как он уходил, позабыв все, в сраженье,

И его обнимала в пути берегиня,

И не стал для стрелы и меча он мишенью…

Твои гибкие руки так были прекрасны,

Твои чудные песни их там укачали,

Но ждала его дева обратно напрасно,

И отправилась в лес заповедный в печали.

Ее Леший берег, улыбался ей Велес,

Но чудовищ, Ярило она отвергала,

Потому что любила и не смела поверить,

Что таинственный князь веселится устало.

Что он встретил другую девицу в походе,

И забыл о русалке, от страсти немея,

Потому замирала она в хороводе,

Только Леший тужил, только хмурился Велес.

И когда он погибнет в нелепом походе,

То жена его город сожжет на рассвете,

И немая от горя русалка там бродит,

Хочет тень того князя хоть раз еще встретить.

И увидев ее, он в пылу отшатнется,

И кому-то расскажет о том, что любила,

И она навсегда к пепелищу вернется,

А ее согревает любви этой сила…

Вот и пусть он узнает жены вероломство,

Верность той, кого он безрассудно оставил,

Там пожар утихает и гаснет там солнце,

Лишь русалка о князе убитом вздыхает.

Поле снегом укрыто, метелица кружит,

Ольга сына растит, забывая о страсти,

И русалка в тумане твердит, как он нужен,

Грозный князь, подаривший ей вечное счастье…

Домовой за печкой

Домовой заснул за печкой,

Кот у ног его ютится,

И едва мерцают свечки,

И метель в окном стучится

Тридцать восемь за окошком,

Даже волки выть устали,

И в кладовке, словно кошки,

Все Кикиморы вздыхали

И ругались, и мирились

Им до нас какое дело.

Где-то в небе растворились

Птицы — белые на белом.

Карачун по лесу бродит,

Ищет девицу младую,

Только где их взять сегодня?

Вот старик там и тоскует,

Скоро — скоро будет святки,

Мир от тьмы вернется к свету,

С миром будет все в порядке,

Вновь одержит Лад победу.

Дед Мороз спешит навстречу,

Мне рукой так бодро машет,

Пусть горят сердце и свечи,

Пусть он сказку нам расскажет

Тройка в метели

Мчится тройка в метель,

И мечта улетает куда-то,

Среди бурь и потерь

Уносился возница крылатый,

Не осталось надежд,

И мечте безрассудной не сбыться,

Мчится тройка в метель,

И за нею душа моя мчится…

Кто нас встретит в пути

В тишине возле самого леса?

Нам до цели б дойти,

Улыбается ласково Леший.

И в тумане ночном

Берегини замрут в хороводе,

И совсем о чужом,

Волки серые рядом завоют.

Мы пройдем этот лес,

Душ своих мы в лесу не оставим,

Где-то путник исчез,

Видно жил он в миру против правил,

Обнаженная степь

Нас зловещей метелью встречает,

Вот и мир мой исчез,

И в тумане он вновь пропадает

Остается строка,

Кони ржут, жутко волки завыли,

Я сегодня легка,

Перпутав все думы и стили,

Не найдем мы огня.

Не отыщем обратно дороги,

Только кони меня

Довезут до чужого порога.

Конец ознакомительного фрагмента.