Сводный обман

Любовь Попова, 2023

Разве можно влюбиться в собственного насильника? В мажора, у которого нет морали. Я была уверена, что нет. Я пришла в его дом, чтобы отомстить за разрушенную жизнь и совершенно не ожидала, чем это может закончиться. – Я одного боюсь, что ты в него влюбишься… – Ну не смеши меня! Как можно полюбить морального урода и насильника. Нет, я сделаю все, чтобы разрушить его жизнь, как он разрушил мою. Больше всего на свете я желаю увидеть, как он будет страдать… – Тебе придется притворяться.. – Я готова притворяться кем угодно, стать его личной подстилкой, только чтобы уничтожить… Я пойду на все. Ты уже в ресторане? Он на парковке. Скоро увидимся… – скоро ты будешь гореть в аду Миша Хворостов… В книге присутствует нецензурная брань!

Пролог 2

Миша

— Страшила Васнецова. Тебе нужно ей присунуть, — я даже пивом давлюсь. На рубашке след. Смотрю на друга, как на идиота…

— Ты умом тронулся?

— А чего ты? Сливаешься? Ты спор продул? Продул. Это мое желание…

— Забери лучше тачку, нахрена мне трахать чучело?

— Потому что ты проиграл спор… — Глебыч усмехается, остальные парни ржут, а у меня мороз по коже… Васнецова. Худая, прыщавая жердь, которая вечно всех сдавала. Каким-то макаром попала к нам в гимназию, да еще и лучшей стала. Сука. Большая часть шуток нашей компании именно о ней. Но ни у кого никогда не возникало мыслей присунуть ей. Она и секс — антонимы… Это ж почти скотоложство.

— Тебе это зачем?

— Снимем все на камеру, потом станешь депутатом, я тебя шантажировать буду.

Он ржет, а я впериваю взгляд.

— Это вот вообще не смешно. Она и ушла скорее всего, — говорю с надеждой, но лучший друг ее убивает. Размазывает по асфальту, как и мое либидо. Васнецова. Та, что вечно нас учителям сдавала, та, что обошла меня на олимпиаде по биологии, та, из-за которой Глеба лишили тачки на год, потому что она настучала, что мы поехали вечером пьяными.

Да, ее может и стоит проучить, но не таким же образом. И не я же…

— Она мне не даст, — отмахиваюсь. Это не тот тип телки, которая течет при виде моей тачки или брендовых шмоток. Она уже года два носит одну и ту же юбку с кофтой. Безвкусное дерьмо. Как и она сама.

— Мишань, спор дороже денег.

Глеб кивает в сторону, а я, сглатывая, смотрю туда же… Нахер она вообще сегодня пришла. Чего дома не сиделось? Ах да, она же речь будет толкать, гордость гимназии. Из грязи в князи. Пример того, как трудолюбием можно себе место под солнцем отбить.

Бля… Ну не стоит у меня на нее, с какой стороны не представь.

— Точно мою тачку не хочешь? — я уже на все готов, даже машину любимую отдать, что отец подарил на восемнадцатилетние… Но я знаю, что если не выполню условия спора, Глеб загнобит, потому что для него это дело чести. Больной ублюдок… У меня от мысли трахать это чучело не то, что член не поднимается, кажется, только скукоживается сильнее.

— Что мне твои деньги… Иди, принц, она ждет тебя…

— Ща, дай подумать о чем-нибудь сексуальном, — достаю сигарету и прикуриваю, пытаясь найти в ней хоть что-то симпатичное… Ну хоть не жирная и то хорошо. В конце концов, какая разница. Нагну и трахну. Пизда у всех одинаковая.

Докуриваю и сплевываю горькую слюну, иду вперед, пока в спину ржач летит. Дебилы… И я дебил, что на этот спор подписался. И надо же было в такой момент ответный выигрыш потребовать…

Был уверен в своей победе. Как обычно…

Еще несколько шагов, и я рядом с Васнецовой.

Ну и имечко. Под стать образу.

— Привет, не думал, что придешь… — говорю, осматривая скрытое за бесцветной челкой лицо и пытаясь разглядеть глаза. За очками ничего не видно. — Олеся?

— Да, чего тебе?

Какая хамка, надо же. К ней, можно сказать, парень мечты подошел, а она нос свой огромный воротит. Кикимора.

Оборачиваюсь, смотря с надеждой на друзей, если их так назвать можно, а они продолжают ржать, за животы хватаясь. Непонятно еще, сколько раз они мне эту историю припоминать будут. Еще и заснимут, чтобы поржать. Хотя ладно, может и я потом смеяться буду.

— Там тебя директор звал. Какие-то проблемы с твоим аттестатом.

— Что? — тут же поднимает она глаза. — Где он? Куда идти!?

— Пойдем, провожу! — киваю в сторону банкетного зала, где сцена стоит.

— Ну так давай быстрее, — шагает она вперед, как солдат на плацу, а я за ней. Поворачиваю башку, а Глеб тычет на кладовку, где хранятся микрофоны. Киваю, обгоняю Васнецову и направляю ее движение. Бежит так, словно что-то важное упустить может.

Ну все правильно. Мой член будет самым важным событием в ее никчемной жизни.

— Ну… — нужно же поговорить типа, интерес проявить. — Куда собралась поступать?

— В медицинский, — отвечает глухо, продолжая вышагивать сквозь толпу, почти раскидывая всех острыми локтями.

— Мм, — снова поворачиваю голову, потому что жжет щеку… — Медсестричка, значит…

Мы уже уходим за сцену, где местная группа играет банальную песню «Куда уходит детство». Ну, можно сказать, актуально, потому что сейчас детство Васнецовой закончится.

— Медсестричка — это медсестра, а я врачом буду. Где директор?

— Ну так вон, тут он, — показываю на дверь, которая оказывается открытой.

— Там же темно. Что за развод… — не успевает она сказать, когда я просто хватаю ее за кофту и легко затаскиваю в темноту.

Света от уличных фонарей тут хватает, чтобы увидеть животный страх на ее бледном как смерть лице. Она шумно дышит, сжимает кулаки.

— Что за тупая шутка? Ты считаешь это смешным?

— Ты сама со мной пошла, — наступаю, чувствуя, как ее страх рождает во мне то самое желание, которое я в себе искал. Его должно хватить, чтобы член встал и вошел в сухую дырку.

— Потому что ты сказал, что… — заикается она. Всегда заикается, когда волнуется. Сколько раз ржали над ней, когда к доске выходила, не сосчитать. — Что, что тебе нужно?!

— М-м-мне? От-от-от тебя? Ничего, Васнецова, совершенно ничего, — издеваюсь, налетаю резко, толкаю к полкам, с которых валятся микрофоны и провода. — Да не дергайся ты, быстрее все пройдет.

— За-за-зачем? Го-господи! За-зачем ты это делаешь?! — кричит она, ударить хочет, но я резко верчу ее спиной к себе, а дергающиеся руки перевязываю проводами. — Не-не-не надо! По-по-пожалуйста, не надо.

— Извини, Васнецова, ничего личного, — под ее истошный крик задираю тяжелую юбку, тут же стягивая колготки и трусы с дико извивающихся бедер. Шлепаю по тощей заднице, чтобы не крутилась, и тут же вижу, как по светлой коже разливается алое пятно.

В свете фонарей этот контраст кажется еще более ярким. Этот вид заставляет собственную кровь взбунтоваться, устремиться прямо в пах.

Предвкушение захлестывает, кажется, что сейчас взорвусь.

Васнецова дергается, как рыба в силках, зовет на помощь, заикается, но песня «Куда уходит детство» и крики выпускников не дают и шанса на то, что кто-то ей поможет. Я лишь хватаю ее за русые волосы, задирая голову.

— Там сейчас такой шум, что тебя все равно никто не услышит… Так что расслабься и получай удовольствие…

— По-по-попробуй только, ты сядешь, понял меня! По-понял! Я-я-я заявление на тебя напишу-у-у, и на этот раз богатый папочка не выручит тебя, — кричит она, а я по заднице шлепаю. Сука…

— Заткнись!

— А ч-что, не так? А может его позовешь, а то вдруг один не справишься… — тварь! Хватаю волосы сильнее, почти сдирая скальп…

— Тварь! Ты ничего обо мне не знаешь! — второй рукой горло сжимаю, чувствую, как под тонкой кожей бьется венка… Она задыхается, и я отпускаю, даю откашляться, но только лишь за тем, чтобы сжать тощее бедро, кожу, снова сделать больно…

Ладонь простреливает приятным теплом, а крик Васнецовой разливается по коже мурашками.

— Я и без папы смогу доказать, что ты пришла сюда сама, сама разделась, сама жопу подставила, потому что это твой единственный шанс девственности лишиться…

— Ублюдок! — орет она, ногой пытается лягнуть, но я ударом носка на такую ширину их раздвигаю, что она еле равновесие держит. — О-отпусти. Отпусти, пожалуйста!

Толкаю голову обратно на полки, нажимаю на костлявую поясницу, чтобы жопу сильнее оттопырила, и наконец свои штаны снимаю.

По твердому члену пару раз вожу, сдвигая кожу и приставляю к раскрытой вагине. Ни капли влаги, так что пихаю в раскрытый от крика рот пальцы, смачивая их и тут же в дырку толкаю, чуть увлажняя.

— Ну вот, ты уже влажная, — внутри пиздец как узко, еле пальцы пролезают.

Мысль хлестнула кнутом. Это ж я первый буду. А если будет так одеваться и дальше, то единственный.

Приставляю головку к раскрытым складкам, внимательно смотря на то, как она скрывается в тугой глубине, как от боли поясницу ломит, как входить тяжело. Еще немного и член, сука, сломается.

— Да расслабься ты, — бью по заднице, ногу ее поднимая, раскрывая для себя еще шире. От ее крика уже в ушках звенит, и я морщусь, рот ей ладонью закрываю, наконец толкаясь глубже… Блять, сухо, даже больно, а эта больная больше не орет, только скулит тихонько, кулаки на спине сжимая.

Ладно, еще немного, еще пару движений и можно будет свалить от этой мымры. Условия спора я выполнил, но больше связываться с Глебом не буду. А то в следующий раз придется не первым у зубрилки становится, а последним у пенсионерки…

Внутри так туго, что, кажется, член в кулаке сдавливают. Вытягивают из меня последние соки. Невольно лицо влажное глажу, по губам провожу, скобки на зубах цепляю. Член обволакивает влагой, а внутренности скручивает узлом от удовольствия. Еще немного. Еще пара жестких ударов и оргазм захватит все тело.

Я двигаюсь внутрь на полную длину, разгоняюсь, собираясь вытащить и кончить на стянутые в кулаки руки, как комнату заливает ярким светом.

Сообразить не успеваю, кончая внутрь и слыша женский визг.

— Господи, Волков, как ты мог! С этой уродиной!

Перед глазами пятна, оргазм, сука, отпускать не хочет, но я усилием воли вытаскиваю член и отхожу, смотря, как пара капель крови упала на пол, а сама Васнецова мешком свалилась.

Оборачиваюсь, смотря на Глеба, который стоит и ржет, снимая меня на телефон.

— Урод. Нахуй ты ее привел?

— Хотел показать твое истинное лицо. Кобель, в любую дырку залезть готов. Даже на Васнецову, фу-у!

— Да пошел ты, урод! — бью его в рожу, поправляю штаны и выбегаю за дверь, слыша, как музыканты уже по третьему кругу крутят под восторженный ор: «Куда уходит детство».

— Катя! Катя! — замечаю, как бежит к парковке… — Катя! Да постой ты…

— Не приближайся ко мне. Никогда больше! Я сегодня отдаться тебе хотела! А ты… Ты… Даже слов подобрать не могу.

— Да забей, Кать. Это просто спор. Она вообще ничего не значит.

— Не могу я такое забыть! — садится она в машину с водителем, а я смотрю ей вслед и чертыхаюсь. Отец меня убьет. Надо же было так тупо изгадить отношения с дочерью прокурора.

Ладно, перебесится, сама придет.

Закуриваю сигарету и думаю, что может и неплохо все сложилось.

Жениться прямо сейчас я точно не хочу, а пришлось бы. А так… Погуляю еще.

Может, к Васнецовой загляну. Было забавно.