Сводный обман

Любовь Попова, 2023

Разве можно влюбиться в собственного насильника? В мажора, у которого нет морали. Я была уверена, что нет. Я пришла в его дом, чтобы отомстить за разрушенную жизнь и совершенно не ожидала, чем это может закончиться. – Я одного боюсь, что ты в него влюбишься… – Ну не смеши меня! Как можно полюбить морального урода и насильника. Нет, я сделаю все, чтобы разрушить его жизнь, как он разрушил мою. Больше всего на свете я желаю увидеть, как он будет страдать… – Тебе придется притворяться.. – Я готова притворяться кем угодно, стать его личной подстилкой, только чтобы уничтожить… Я пойду на все. Ты уже в ресторане? Он на парковке. Скоро увидимся… – скоро ты будешь гореть в аду Миша Хворостов… В книге присутствует нецензурная брань!

Пролог 1

Олеся

— Может, платье наденешь, выпускной же, — причитает мама, торча у шкафа и смотря на мой скудный гардероб. — Эту юбку ты же второй год носишь. И блузка тебе большая… Зря ты не позволила платье тебе купить. То в цветочек было тебе как раз…

— Мам, платье на выпускной надевают безмозглые дурочки, которым кроме внешности и похвастаться нечем.

— Ты тоже у меня красивая.

— Не смеши. Лучше принеси телефон, мне уже идти надо.

Она приносит гаджет, который я сую к себе в карман.

— А… — она мнется, голову в сторону кухни поворачивает. Шепчет. — А ты когда планируешь в Москву?

— Как только получу свою золотую медаль, так сразу. Билеты уже куплены. Ладно, я побежала…

Как хорошо, что я вырвалась пораньше.

Последнее время мне все теснее и теснее дома. Мама не говорит, но она боится. Боится, что ее новый муж Виктор обратит на меня внимание.

Это даже смешно. Она такая красивая, а я просто уродина. Да и я бы никогда не пошла на предательство мамы, тем более с таким скользким и изворотливым как он…

Тороплюсь выбежать из подъезда, пока отчим не начал свои пошлые намеки. Сегодня мне восемнадцать, и он ясно дал понять, чего хочет. Первым стать. Урод. Я только из любви к матери не сдаю его. Она словно последний шанс в нем увидела. Да и не удивительно, он так с ней нежен, что просто тошнит. От лицемерия людей вокруг тоже тошнит.

На улице сегодня тепло, но я все равно кутаюсь в свою кофту и спешу на автобус. Всего сорок минут, и я буду в ресторане, где последний раз увижу всех этих золотых деток, которые только и умеют, что тратить деньги своих родителей. У каждого из них припасено отличное место под солнцем, я же планирую уехать в Москву, поступить в медицинский и завоевать свое место. Своим трудом. Чтобы гордиться собой и смотреть на всех них свысока, чтобы однажды кто-нибудь из них пришел ко мне с раком или циррозом печени, а я смогла бы их спасти.

Эти мысли греют меня, не дают сломаться, когда эти уродцы начинают издеваться надо мной.

— О, страшила Васнецова пришла. Что, платья на доски не шьют? Васнецова!

— Стрелецкая, отвали. Не до тебя, — прохожу мимо хохочущей пестрой стайки, что так сильно напоминают мне куриц.

Буквально отсчитываю секунды до момента, когда этот вечер закончится, когда я смогу называть одноклассников бывшими. Еще немного, Олесь, потерпи. Совсем скоро ты станешь новым человеком. Сменишь имя, чтобы никто больше не посмел называть тебя леской, сменишь фамилию, чтобы никто больше не ассоциировал тебя с отцом, который сидел за убийство. Я уеду в Москву и стану другим человеком, человеком, который больше не позволит поливать себя грязью.

Так что один вечер потерпеть можно. Даже можно перетерпеть гам и шум беснующихся выпускников, смотреть на них и радоваться, что вижу их последний раз.

Где-то в середине этой вакханалии подходит подвыпивший директор и рассказывает, что скоро мне предстоит выйти на сцену и толкнуть речь. Словно я не знаю. Словно не сочиняла эту речь два месяца. Я бы с удовольствием припомнила все обидные слова в свой адрес, но лишь написала, как была счастлива учиться в столь мудром учительском коллективе. Тут, надо признать, правда. Учителя были отличные, правда закрывали глаза на все, что говорили в мой адрес, и никогда не помогали, если кто-то прятал мой портфель. Порой я не уходила домой всю ночь, чтобы найти его…

Холодает, а я уже в нетерпении, когда эта попсовая группа закончит играть, и мне дадут возможность сказать свое слово, получить золотую медаль и просто уехать. Туда, где никто не будет меня знать.

Хорошо, что тепло оделась. Сильнее кутаюсь в кофту, связанную моей мамой.

Слышу более громкий смех уже не подростков, слышу, как веселятся те, с кем я никогда не смогу общаться на равных.

Вздрагиваю, когда от ржущей группы парней отделяется один и идет ко мне. Парень Стрельцовой. Хворостов, кажется. Смазливый спортсмен, который неплохо учился, но все равно стал вторым после меня.

И мне кажется, он ошибся адресом, когда обратился ко мне. Настойчиво, но поглядывая на своих друзей-коней.

Если он прямо сейчас начнет клеиться, то точно поспорили на меня. Дебилы. Словно непонятно, что ни один из них не обратит внимания на такую как я…

— Привет, не думал, что придешь… — он бесит своим настойчивым вниманием. Так и хочется послать его в далекое, не слишком приличное приключение. — Олеся?

— Да, чего тебе? — он еще и имя мое знает. Ну точно решили поспорить на меня…

— Там тебя директор звал. Какие-то проблемы с твоим аттестатом, — говорит он, а у меня в ушах шум. Что? С аттестатом? Какие могут быть с ним проблемы? Этот пьяный придурок директор не мог же его потерять? Не мог?

— Что? Где он? Куда идти!?

— Пойдем, провожу! — поворачивает Хворостов голову в сторону сцены? и я срываюсь туда, почти не видя перед собой ничего, расталкивая толпу локтями. Быстрее. Быстрее. У меня на завтра билет. Я должна уехать как можно скорее!

— Ну так давай быстрее, — кричу, пока Хворостов за мной плетется.

— Куда собралась поступать?

— В медицинский, — словно кто-то этого не знает.

— Мм… Медсестричка, значит…

Господи, как бесят эти придурки, не понимающие разницы между врачами и медсестрами. Хоть бы сериал какой посмотрели. Для развития.

— Медсестричка — это медсестра, а я врачом буду. Где директор?

— Ну так вон, тут он, — он указывает на дверь, и я шаг туда делаю, но застываю, чувствуя неладное, ощущая на коже колючие мурашки, а в груди неясную тревогу… Я туда не пойду…

— Там же темно. Что за развод… — только открываю рот, как затылок пронзает адской болью, а я сама лечу в темноту кладовой. Какая-то несмешная шутка, вроде тех, когда прятали мои вещи, но еще ни разу не прятали меня. Закрыть меня тут хочет? Не дать речь сказать?

— Что за тупая шутка? Ты считаешь это смешным?

— Ты сама со мной пошла, и мы сейчас повеселимся, — расстегивает он рубашку снизу, выдирая ее из пояса брюк…

Да не… Он не будет. Не будет же он меня насиловать? Смешно… Это меньшее, что можно предположить… Но страх все равно меня в узел крутит, потому что в глазах Хворостова я не вижу ни намека на смех, ни капли жалости…

— Потому что ты сказал, что… Что, что тебе нужно?! — кричу я, медленно, но верно осознавая, что это унижение сломает меня окончательно…