LAVANDA. Audi cor tuum

Луциан Торпеда

Что делать, когда тебя гложет прошлое? Что не имеет цены, но имеет запах? Что скрыла в себе «зона комфорта»? Непринятый обществом, но противостоящий осуждениям. Наивный или открытый? Система кладёт на конвас, проводя болевые и удушающие. Она желает вывернуть наизнанку.«Хороший человек – это не профессия! Это призвание!»Деньги или мечта? Благо семьи или собственные принципы? Новая любовь или близкий круг?Всё, что ты видишь – это иллюзия. Выбор будет преследовать тебя всю жизнь. Решай! Книга содержит нецензурную брань.

9

Будильник заведен на семь утра, а это значило, что сегодня первый день студенческой жизни; Сеню подкинуло пинком под сраку.

Пацаны ещё спали, вошкаясь на койках. На полу, словно змеи, распластались переноски и прочие провода, а на потолке здоровый таракан гнался за более мелким; Сеня наблюдал за этими догонялками, с озадаченным взором, будто не это была главная проблема наступившего утра.

Игорь ворчал реплики по-скандинавски. Вадя лежал лицом к стене и почухивал левую булку. Борис что-то плямкал во сне. Марк лежал в обнимку с радио «KIPO». Остальных типов, на удивление, не было в комнате. Общажная идиллия.

Сеня тихонько сиганул вниз. Вошёл в тапки. Пристелил кровать. Потянулся вверх, словил молдована и сказал себе:

— Они будут мною гордиться.

После схватил полотенце. Тихонько надел тапки. Проскользнул сквозь преграды, на полу, и выскочил в душ, хватая полотенце.

Вся общага ожила. Заебаные, запухшие тела повылазили со своих комор. Все куда-то суетили. Сразу можно было отличить первый курс от старших курсов — молодые проплывали неуверенно и ближе к стеночкам, а типы, шо постарше гоняли на покерных щах; Сеня всегда улыбался с таких жёстиков. Вот она — студенческая жизнь. Романтика.

Арсен быренько спустился на первый этаж. Прошёл коридором к душевой комнате. Очередь в женский душ тянулась аж к выходу из общаги.

Сеня посмотрел на подружань, оценив ситуацию и сказал:

— Фух! Повезло, шо я не девочка. — Все разом глянули на него, словно Горгоны. — Ну а что ж поделаешь, девчонки? Крепитесь! Вы тоже помоетесь сегодня.

Арсен открыл двери. Вода шумела, как на Ниагарских водопадах.

— Ух, горяченькую дали. — Глянув в сторону подруг. — С легким паром.

Сеня зашёл в предбанник. Осмотрелся. Пар стоял, шо в бане. Он быренько выпрыгнул с труханов и побежал мыться.

Сеня мылся не сам. Помимо него было ещё два типули, которые тоже торопились на пары. Та так торопились, шо один из них мылся в носках и трусах.

Он по шурику вспенился с ног до головы и, напевая песенку, начал смывать с себя эту пенную вечеринку.

Смывая из себя всё эту движуху, Сенечка услышал странно — непонятный диалог:

— Ты шо робиш? От імбіцил!

— Та, братіку, не успєваю на пари!

— Фу! Оце ти кончаний!

Двери хлопнули. Работал бойлер. Стало совсем тихо.

Арсену стало интересно, что ж этот штрих там натворил, шо его «корефан» на него так рычал.

Сеня вытирался полотенцем по-особенному, шо оставался мокрым в любой ситуации.

Он вышел в предбанник. Ахуеть. ЕБАНУТЬСЯ. К такому его жизнь не готовила. Он не думал, что такое можно вообще себе представить.

— Ебать ту Люсю вверх ногами!

Сеня вылетел из душа, немного не в своём цвете. Он пнул дверь так, что она чуть не катапультировала половину очереди, состоявшей из липких подруг, в конец коридора.

Сенечка залетел на родной третий этаж, со скоростью торпеды. Он быстро добрался до своей берлоги и залетев туда, как пробка от шампанского, заявил в бранной форме:

— Пацыки! Вставайте! Это пизда! Я в ахуе! Слушайте новость. Вы щас подваритесь!

Все подскочили с кроватей, смотря на Сеню потерянным, плавающим взглядом.

Сенечка стоял и оглядывал всех, что-то прокручивая у себя в голове.

— Кажи вже! — Залепетал Игорь.

— Та я это… так подумал… короче не скажу. Вдруг кому-то это неприятно.

— Не приятно вставать в десять минут восьмого! — Пробормотал Марк.

— А никого не интересует, дорогой, что тебе там неприятно. — Зарядил Арсен. — Ладно скажу, пацыки. Там такое дело в душе… короче! ТАМ КТО-ТО НАСРАЛ, ПРИКИНЬТЕ!

Презрительные взгляды окружили Сеню со всех сторон. Вадим прищурил один глаз, почесал в носу, а после задал риторический вопрос в сторону Сенечки:

— Брат, ты сдурел? Гавно и гавно. Они ж не в карманы тебе нагадили. Дай поспать, пожалуйста.

Все ребята легли поудобней, чтобы досмотреть утренний, но не крепкий сон.

Тем временем, Сеня быренько впрыгнул в одежду, взял зубную щетку с пастой и вылетел тихонько в коридор.

Почистив зубы, он схватил в руки коры, щетку для обуви и снова выбежал в коридор.

Натирать педали до блеска — это был своего рода ритуал для Арсена. Он говорил так: «Я не комфортно себя чувствую в грязной обуви! Это ровняется тому же, что и вытереть жопу туалетной бумагой, а потом свернуть ее и ещё раз вытереть…»

Сеня залетел в комнату с надраенной до блеска, как у кота яички, обовью; он ещё раз проверил всё ли запихнул в рюкзак и присел, чтобы обуться.

Обувшись, Сенечка склепал себе что-то похожее на бутерброд и пошёл к выходу.

— Пацаны, я погнал. Всех обнял. Счастливого дня.

— Угу… — хором ответили пацаны.

— И тебе счастливо. — Продолжил Вадя.

Сенечка вылетел с общаги. С разгону вдохнул в себя всю свежесть осени и, ненароком, запахи обоссанных углов.

Он пошёл в сторону остановки. Дорога была ему известна, поэтому навигатор был ни к чему.

На остановке стояло полным-полно студентов. Каждый из них выглядел настолько неформально, что Сенечке стало неловко. Творческий движ.

Все были такие разные. Одевались как им вздумалось. Интересные стрижки, разные цвета волос, куртки размера: «мешок», штаны, заправленные в носки у типов, рваные колготки у подруг, обувь интэрэсная. Это была отдельная субкультура — поколение электронных сигарет, однохапкового движа, дешевого педрулина, кислоты и временной музыки.

Сам Сеня не видел в них чего-то отрицательного, но одевался по стандарту: коры, спортивки, лёгенькая футболочка, олимпос и кепчик. На каждой шмотке красовались три полосы. Полосы, которые были не просто фирмой, а отдельной культурой. Свободной культурой. Художники и артисты, которой творили реальное искусство. От души. Бескорыстное.

Арсен так залип на всю эту движуху, что чуть не проворонил автобус.

Три, два, один… дверь открылась и тут началось. Все пытались втиснуться. Дискотека. Притулиться бы поближе друг к другу, чтобы больше влезло.

Начался лютый «слэм». Туда-сюда. Крики. Вопли. Кого-то зажала дверь на пол пути. Кто-то не может выйти из транспорта и нервно разносит всё перед собой; полюбе, кто-нибудь из этих студентов, не успел помыться с утра и в салоне будет штынять селедкой; сто проц.

— Фу! Та ну нахуй! Следующий подожду.

Такого прикола он даже на родине не встречал. Люди были, шо дикие. Это было больше, чем простая спешка. Вся эта дичь, которую вытворили пассажиры, была похожа на чёрную принципиальность. Сардины.

Недолго Сенечке пришлось стоять. Буквально через пол минуты, на горизонте, нёсся ещё один автобус.

Он подъехал совершенно пустым. Сеня просто, с улыбкой посмотрел во внутрь автобуса. После, как победитель, поднялся в салон и присел на свободное место.

Сеня взглянул в окно. Понял, что чего-то не хватает. Рукой обшарил карманы. На месте. Из правого кармана олимпийки он достал наушники.

Распутать их дело не из лёгких. Началось развлекательно-познавательное шоу, по типу «Умелые ручки».

Петля за петлей. Движение за движением. Туда-сюда. Оп-оп. Ещё совсем немного. И… вуаля!

Он подключил гарнитуру к своему гаджету. Нашёл одну из новых песен в плейлисте. Ту, которая ещё не успела прижиться. Седлал на полную громкость и кайфонул.

Через десять минут он подъехал к станции метро. Арсен выскочил из автобуса. Перебежал дорогу, чтоб быстрее спуститься вниз и не толпиться.

Не тут-то было. Около кассы была очередь аж до рельс.

— Ага! — Прихмурился Сеня. — Прыгать через турникет уже не варик! Допаркурился вчера.

Сенечка стоял и не мог определиться, куда ж его деться?! Тут вариантов немного.

— О, точно! У меня ж «NFC» есть! Та ты шо… вот это да. Как оно там работает?

Он приложил телефон к датчику обмена данными… «Прохід дозволено».

— Вот это прикол. Никогда не думал, что эта приколюха работает.

Вот уже и поезд подъезжал. Звук, который абсолютно глушит. Незабываемое ощущение. Особенно, для человека, который метрополитены даже на картинках редко встречал.

Сеню очень радовал тот факт, что вагоны были пусты. Глаза разбегались от такого выбора свободных мест, но он был достаточно смышлёным парнем и понимал, что надо примоститься ближе к выходу, чтобы без лишней толкучки выскользнуть из вагона.

Он присел, достал заветный блокнот и начал заниматься делом.

— Так это ж надо остановку свою не прозевать, — подумал Арсен, — а то страх, как не переношу опаздывать.

Музыка долбила перепонки по полной. Каждую остановку Сеня вытягивал правый наушник и прослушивал название станции, залипая в ленту соц сетей, параллельно кидая наброски в блокнотик.

— О, моя следующая. — Вставая. — Странно, что вагон совсем не забит.

Сеня выскочил из вагона и пошёл в сторону эскалатора.

Ух, живописные, подземные станции. Каждая несла за собой индивидуальный почерк.

Как же весело подниматься на эскалаторе, а смотреть на людей, движущихся в противоположную сторону было хоть не культурно, но познавательно.

— Вау! Какие высокие дома! — Сеня открыл рот и рассматривал строения по сторонам. — Та шоб я тут жил… не гоните! Это ж целые небоскребы. Чувствую себя таким мелким. Аж дух захватывает! Ух! Урбан…

Сенечка точно знал, где находиться универ, ведь навигатор покажет дорогу даже в лесу.

— Так, а шо там часы мне покажут? Пол девятого?! Юху! Мне на девять. Та ты шо! Можно даже в развалочку грести.

Развалочка у Арсена плохо получалась. Сложно передвигаться в медленном темпе, когда привык к такому сумасшедшему трафику.

В такое время город просто кишит молодежью. Кто-то на учебу. Кто-то мимо учебы. У каждого своя дорога.

Крыша универа виднелась сквозь многоэтажные высотки.

Сеня петлял сквозь всех этих людей, лавируя то влево, то вправо, словно на праздник; для него всё было сущим праздником, а не каторгой. Странно, как для типа, который прогулял мимо школы одиннадцать лет жизни.

Вот он — универ. Самое родное место на ближайшие четыре года, а, может, и больше, если повезёт.

Территория просто невероятная. Ландшафт бомбезный: фонтанчик, клумбы, аккуратно постриженный газон и огромезная доска выдающихся выпускников. Сенечка знал, что скоро и его фотография займёт там почетное местечко.

Сеня наступил на шо-то мягкое и сразу не понял юмора: почему нога не скользит по старому кафелю? Он глянул вниз и шокирующе-удивлённо воскликнул:

— Тут прям очень сказочно! — Понемногу приходя в себя. — А где моя аудитория?

Сеня заглянул в расписание:

— Ага! Мне в триста первую! — Невзначай поправляя на себе одежду, поднимая козырёк старого кепарика. — Ну, удачи мне.

Сеня плавно передвигался коридором, рассматривая всё с таким же энтузиазмом ковёр под ногами: то прыгая, то проверяя пальчиками ворс.

Триста первая, вторая, третья, четвёртая…

— Так, стопулики! А мне в пятую или в первую? Так, если мне не изменяет память, в пятую… или в первую. Та не, сто процентов в пятую. Не понял юмора… Хм… Не задача. А где пятая?

На встречу Сене передвигалась женщина с обслуживающего персонала. Он собрал мысли в кучу и аккуратненько поинтересовался:

— Девушка! Погодите!

Женщина повернулась, показывая жестом на себя, как-бы интересуясь — «Это вы мне?»

— Да-да, это я вам, — передвигаясь навстречу, — погодите!

— Чего надо?

— Подскажите, где триста пятая находится?

— Во, — показав прямо, — перед носом же!

— Ой! Не заметил! — Неловко засмеявшись. — От Емеля!

— От же ш молодьож…

Было понятно, что она не настроена на диалог с конкретным молодым человеком, поэтому пошла дальше, виляя большой попкой, словно Глория из Мадагаскара.

— Большое спасибо, выручили!

— Тук-тук, не опоздал? — Просовывая физиономия в щель. — Разрешите войти?

Препод уже что-то глаголил, хотя до начала пары было ещё четыре минуты.

В аудитории пахло дорогим парфюмом — «Hugo Boss». От кого это такой приятный запах? Гагага. Не от препода же.

— Здравствуйте! Не опоздали. Проходите, присаживайтесь, где вам удобно. Я только разогреваюсь.

В аудитории засела нехилая рать, закаменевшая от интереса.

— Ещё раз напомню, для новопришедших, как меня величать. Обращаться ко мне можете Рудольф Исраелович.

— Как? — Переспросил Сеня. — Давайте я запишу.

— Молодой человек, в вашем возрасте рано и крайне невыгодно иметь проблемы со слухом! Это я вам, как профессионал говорю. Поразмыслите над моими словами, милейший. Иначе вы здесь лишний.

Рудольф Исраелович выглядел совсем не как человек, который может колоть словом, подобно шпаге; это был мужчина лет тридцати пяти — сорока, скорее всего, не женат.

Выглядел, как обычный, среднестатистический бедный препод-мышонок. Имел не высокий рост, острый, как копье, нос; массивные уши, которые спрятались за густой шевелюрой; черноту и строгость взгляда ярко выделяли оптические очки, без которых он вряд-ли что-то видел; основной упор немного припадал на правое плечо, видать скосилось из-за сумки, но на ногах стоял уверено; лишних жестикуляций не демонстрировал; над такими обычно издеваются и отжимают, шо половую тряпку

— Шо он о себе возомнил? — Прокручивал Сеня.

— Молодой человек, на мне разве мультики показывают или фильмы для взрослых? — Накалял Рудольф Исраелович. — Или, может, я вам понравился? Простите, но я натурал.

Аудитория упала на «гага».

Сеня смотрел на него из-под лба, понемногу возгораясь. Контроль сходил на нет. Он стиснул кулаки, на лице вылезли вены.

— Вам не хорошо? Может, таблеточку? Или как там молодежным сленгом? Колесо закинете?

— Давай, ещё слово! — Шептал Сеня. — Только вырыгни ещё что-то… будет тебе борода!

В аудитории наступила гробовая тишина. Всем было интересно послушать этот словесный махач.

— Представьтесь, молодой человек, а то дыру во мне пробурите, а имени вашего я так и не узнаю.

— Арсен! — Сцепив зубы. — Златников!

— Ладно, Семён, приятно познакомится.

— Может, это у вас проблемы со слухом? Арсен, а не Семён! Пора бы вам задуматься о выходе на пенсию.

— Очень интересно! Мне какая разница? Хоть Ипполит! Присядьте, Арсен, а то слух у вас уже и так никудышный, ещё и артрит заработаете, или сколиоз.

— А вам какая разница?

— Без разницы, милейший, параллельно. Может, прилечь хотите?

— Может, и хочу! — Растягиваясь вдоль парт. — Удобно.

— Я не потерплю такого у себя в аудитории! Это как вы можете себе такое позволить?

— А вот так!

— Это переходит все грани! Как же вы без подушки? Быстренько сбегайте себе за подушкой, а ещё снимите обувь. Она у вас вон какая немытая!

Сеню аж заземлило ненадолго от таких фраз. Коры оскорбить. Это ж нельзя.

— Слушайте, Рудольф Адольфович, может, вы протрете? У вас он во рту как влажно!

— Правильно подметили! — Взяв бутылочку с водой в руки. — Надо горло смочить.

— Смотрите не поперхнитесь, а то всякое в жизни бывает.

— Сердечно благодарю за ваше беспокойство. — Подмигивая. — Так, уважаемые, на чем мы остановились?

— Может, пару начнём? Или у вас понос словесный? Бабы давно не было?

В аудитории наступила длительная пауза. Рудольф Исраелович просканировал каждого взглядом, насколько это было возможно и выдал, как будто изначально подводил к этому:

— От трухлявая голова… вспомнил! Я начал объяснять вам, что в профессии останутся из двухсот человек — максимум трое, остальные же пропадут пропадом: покончат жизнь суицидом, кто-то сконает от тяжелых наркотиков, отдельная часть будет в местах не столь шикарных, а большая часть, — указывая на Сеню, — продаст свою мечту за тридцать серебряников. Всё просто!

— Не обобщайте! — Зарычал Арсен.

— Семён, я не закончил. Я дам вам слово. Не переживайте! — Жестом заткнув Сенечку, как первоклассника. — Вернёмся к моему спичу. И только избранные дойдут к своей мечте и поднимутся на пьедестал искусства.

— Слушайте, Рудольф Макакиевич, вы намекаете на то, что здесь собрались будущие уголовники, наркоманы и продажные тела?

— С чего вы взяли, что я намекаю? Я всё прямо изложил! — Хитро оскалив зубы. — Вы ещё и недалекий? Хотя, кого я спрашиваю?!

— Шо вы себе позволяете? Вы себя видели… дорогой мистер гусак?! — Глаза у Сени загорелись, и он вошёл в азарт. — Вам же, наверное, в жизни не очень фартонуло? Да? Ходите он, как бедняга, в зашарпанном костюме! Хотели продаться, правда? Не купили? Даром отдались, раз уж так громко об этом заявляете! На что вы детей подстрекаете? Вы же просто завидуете..! От кем вы хотели стать?

— Дорогой мой мальчик, вы ещё так юны, а уже так слепы… эх, так ведь и без зрения вовсе остаться можно! Берегитесь! Вы попали в самую непредсказуемую игру и поверьте, вы сможете победить всех, выйти сухим из воды, разве что ножки немного промочив. Вы же на деньги ваших родителей живете? Конечно! Можно и не спрашивать, раз вы у нас такой заядлый деятель искусства. Теперь я хочу немного приоткрыть ваши глазки детские… а стать я хотел космонавтом!

— Ну-ну!

— Давайте представим, что сейчас вам звонят родители и говорят, что купюры закончились и осталась только бумага. Гм… что вы сделаете?

— Нахаслю миллион таких купюр! Нарисую…

— Вы наш художник! Что вы тут забыли, миленький? — Подняв руку вверх, демонстративно указывая пальцем на Сеню. — Здесь только актеры и режиссеры собрались!

— Что?

— Но это сути дела не меняет. Оставайтесь. В одной яме загниёте! — Облизывая губы. — Слушайте. Возьмём аудиторию молодых и перспективных людей — это сто процентов. Восемьдесят — маргиналы, которые понаехали из разных сел, двадцать — коренные, так сказать. Из этих ста — семьдесят пошли в высшее учебное заведение, потому что мамочка так захотела. Двадцать сомневаются. Пять уже нашли себя, но противятся. Ещё пять найдут. Далее перейдём к статистике: пятьдесят процентов не доживут до сорока лет. Здесь актеры и режиссёры — бушующие жертвы толстосумов. К режиссерам претензий нет.

— А…

— Но вы художники всех переплюнули, не выпустив слюны. Если актеры впитывают в себя чужие души, но при этом способны выдать это дело за их внутренние потайные свойства темперамента, то вы художники — полные ублюдки, которые свои души продают в переходах, скверах… где вы там ещё шалавите? Хотите стать настоящим? Но не надпись «official» делает вас настоящим!

— Слушай ты… вы… я ни одной картины ещё не обнажил на чужой глаз! — Чуть ли, не пуская всё дерьмо через ротовую полость. — Вы только и умеете, что чепуху наряжать на людей искусства! Какая же вы.. Мара черноротая!

— Сударь вы мой ненаглядный, если вы не продали ещё своё дерьмо, то это не значит, что вы себя не продадите.

— Фу… Вы закроете сёдня свой рот? Или вам помочь? — Сжав кулак так, что аж руки побелели, — Лучше не накаляйте!

Арсен аж поменялся в лице. Глаза налились багровым оттенком, лоб наморщился, губы сжались в этакую «трубочку», вены выступили по всему телу, где только могли, мотор стучал на все триста.

Он никогда ещё не был заряжен, как сейчас.

Рудольф Исраелович смотрел на него с чувством триумфа, словно охотник, который обезоружил свою жертву. Он ехидно улыбнулся. Потёр руки и сказал:

— Ну-с, продолжим! — Выпрямившись и заняв более удобную позицию. — Вы, Златников, значит уверены, что сможете противостоять самому мощному давлению, я правильно понял?

— Не фолуйте!

— Фоловать? Объясните людям необразованным?

— Не для ваших раковин!

— М, интересно… Значит, предположим, вас не расстроит тот факт, что это ваше последнее посещение университета в этой жизни? — Играя пальцами. — Вы не спешите! Не думайте гадостей! О нашем разговоре никто сверху не узнает, а если даже так получится, что будут претензии в вашу сторону, я стану на вашу защиту. Не переживайте!

— Я не понимаю… стоп! Тогда к чему вы ведёте?

— Дорогой мой, давайте кое-что вообразим? Вот вы… вообразили? Ваша зона комфорта — здесь и сейчас. За ее границами — инстинкты.

— Но…

— Продвинемся чуть вперёд во времени. — Наводя прямую — Я верно чувствую, вы приезжий?

— Ага. — Присев за парту. — Продолжайте.

— Дикий взгляд защитника… вы от недавнего времени главный мужчина в семье.

Сеня сглотнул слюну, отвёл взгляд и немного покраснел.

— Продолжайте. — Кивнув жест согласия.

— Из этого исходит, что ваша мать сама горбатится, чтобы оплатить вам учебу, а вы — недодеятель искусства, не зная какого оно зарабатывать эти гнусные бумаги, тратя здоровье, энергию и время, вещаете какой вы, Арсен, не продажный и принципиальный. Курить бросили давно? Закурите!

Сенечка аж за секунду сменил всю цветовую гамму на своём лице; он и лыка связать не мог.

— Я не закончил, — ткнув в Сеню пальцем. — Подводя до самого пика, скажу такое. Представьте, что вы, первый раз за сегодня звоните вашей любимой матери. Нет, не потому что вы скучаете, а у вас попросту кончились деньги!

— Я…

— И ей больше неоткуда их брать! — Затыкая — Я не закончил! Куда денутся ваши принципы? На какой свалке окажется ваше любимое искусство? В каком переходе вы будете каляки-маляки чертить? Бумага, между прочим, тоже денег стоит, дорогой мой! Воровать пойдёте? Или может… убивать? Зона комфорта развеется, поверьте мне, и вы узнаете, что такое настоящий инстинкт. — Ткнув себя пальцем в лоб. — Забыл добавить… надо же усложнить задачу. С общежития вас, чудным образом, депортируют на улицу. Подумайте о том звере…

Рудольф Исраелович медленно поднял руку, повернул ее запястьем перед лицом, посмотрев на время:

— Аж пальцы окаменели от вашего, этакого, апофеоза… — поглядывая на время. — Тютелька в тютельку! Пара закончена. Все могут быть свободны!

Вся аудитория мигом рванула на перемену. Мысли бурлили, доводя юный котелок до переплавки.

Сеня, с каменным таблом, сидел за партой, окоченевший. Около выхода из аудитории звучала реплика, что-то типа:

— Знаешь, дорогая! Я понимаю, ты красивая и с такой красотой тебя бы, в средневековье, сожгли бы на костре. Но, милая, времена меняются и сейчас тебе просто будут спускать на твоё мраморное личико. Ты еще прибежишь ко мне!

Хлопнула дверь. Сеня спохватился и врезался носом в женскую грудь.

— Ты не расстраивайся.

Сенечку аж смыкнуло. Он поднял голову вверх, а перед ним стояла девчонка.

— Ух ты! — Заколотило его внутри. — Сорян, не заметил.

— Не пугайся! — Улыбаясь сказала девушка. — Это всего-лишь я.

Сеня впал в ступор и тупо залип на неё, словно… словно на мультик о Человеке-пауке; каким бы Арсен не был прямолинейным, но перед красивыми подружанями его язык атрофировался.

Сенька любовался девчонкой, оглядывая с ног до головы, вглядываясь в каждую конечность, выпуклость, даже в каждую родинку; да шо там родинку — в каждый волосок.

— Глаза, шо зелёные изумруды! — В диалоге с самим собой. — Волосы… м, рыжие! Нравятся? Спрашиваешь! Ой, а бровки какие… не нарисованные — настоящие. Так… а попа? Как бы его так беспалевно взглянуть? От бля! Ничего страшного, потом гляну. Так, вернёмся к лицу… грудь солидная! Интересно… Я до лица дойду сегодня? Она такая флюидная… Боже мой, я сейчас полысею!

У него в голове был сплошной зорэпад. Арсен втыкал и не выкупал, куда себя деть. В окно или в дверь?

— Чего молчишь? Боишься что ли?

— Та не гони, ты не такая страшная как оно кажется…

Сеня выпучил глаза, опустил губы и отвернулся в другую сторону.

— Долбоеб! — Подумал он. — Надо расхлебать щас, бо убежит.

— Что?

— Стой-стой, девушка, я не то имел ввиду. — Выпадая на суету. — Это не кажется…! — Сеня дал себе леща; а подруга захихикала. — Короче, ты не стремная, и я не стремный… ну, на счёт меня не уверен, но ты не стремная.

Девушка засмеялась и так интэрэсно, шо гайки с головы сами выкручивались, а потом вкручивались обратно.

— А ты смешной.

— А ты так дивно хохочешь, шо хочется быть смешным всегда.

— Ой, спасибочки, — краснея, прятала глаза девушка, — засмущал.

— А меня Сеня зовут, — вытирая руку, протягивая вперёд.

— Ксеня, — протягивая чудесную кисть вперёд, — приятно познакомится.

— Больше, чем приятно. — Улыбнулся Сенечка, пожимая руку Ксении.

— Ай… не так сильно…

— Прости.

Этот момент был неописуемо-невероятным, тем самым он был схож на сцену голливудского кино.

Искренние улыбки, пылающий взгляд, учащённое сердцебиение, будто после «первого».

Это невозможно разбадяжить каким-то кисляком.

— «Не может быть!» — Подумал Сеня.

— Всё будет хорошо. — Выронила Ксения.

— С кем? Шо случилось?

— Я о Рудольфе…

— Исраеловиче!

Ксения глянула на Сеню и очень взбудоражилась.

Арсен сидел с железобетонным лицом, играя скулами.

— Да не слушай ты его! — Гладя по спине. — У него характер такой, скверный… плюс, он фанатик своего дела.

Сенечка глянул на неё с непонимающим выражением лица.

— Я же умею…

— Пойми, здесь одного умения мало. Нужно быть конкурентно способным, ведь в таких профессиях мало кто добивается желанного. У некоторых просто опускаются руки на финишной прямой… да и заработка никакого…

— Главное — не поддаваться мнению окружающих; таких как этот Рудольф… — передергивая скулами. — А в том, что художник в начале дороги бедный, то здесь нет ничего зазорного.

Ксения смотрела на Арсена и восхищалась, излучая взглядом самые добрые ноты, поглаживая ладонь.

Сеня взглянул на неё и почувствовал, что у него в груди что-то горит. Его тянуло в ее сторону, словно магнитом; крайний раз такое с ним случалось в детском саду.

— Ты такая…

— Какая?

— Чудесная.

Что-то их тянуло друг к другу; они даже не противились, а наоборот, входили в объятия блуда и страсти.

Конец ознакомительного фрагмента.