Пылающий остров

Луи Буссенар, 1897

«Звучным как труба голосом полковник скомандовал: – Разнуздать лошадей! Полк, ехавший легкой рысью, вдруг остановился; послышался металлический звук оружия и раздалось фырканье лошадей. С ловкостью привычных кавалеристов всадники соскочили на землю, сняли с лошадей удила и снова вскочили в седла…»

Глава IV

Куба. — Рабство. — Цветной предрассудок. — План бегства — Гавана. — Мысль Мариуса. — Переодевание. — Борьба великодушия. — Будь что будет!

Куба, первая большая земля в Новом Свете, открытая Колумбом в 1492 году, представляет собою самый крупный из Антильских островов. Длина Кубы от мыса Маори до мыса Сан-Антонио равняется тысяче тремстам километров, зато ширина нигде не превышает ста шестидесяти, а местами доходит только до сорока. Жителей считается полтора миллиона, включая сюда и китайских кули, появившихся на острове после освобождения негров, состоявшегося окончательно только в 1886 году.

Кули находятся на острове почти в таком же положении, в каком были и негры-невольники. «Цветной предрассудок» царит на Кубе до сих пор во всей силе: люди белой кожи с презрением смотрят на людей другого цвета, не считая их подобными себе и перенося это презрение даже на лиц, происходящих от смешанных браков. Кто не может доказать полной «белизны» своего происхождения, не имеет права проехать верхом или в экипаже по некоторым улицам Гаваны, кубинской столицы, — вот до чего доходит на Кубе «цветной» предрассудок.

Ни одной коронной должности не может занять человек, в жилах которого подозревается присутствие хотя бы нескольких капель «черной» крови, хотя бы этот человек был украшен всеми доблестями и обладал гениальнейшими способностями.

Происходит все это вследствие продолжительности существования рабства на Кубе, которое укоренилось там очень глубоко и выражалось в такой варварской, в такой чудовищной форме, как нигде больше. На негров смотрели хуже, чем на вьючный скот.

Рабство на Кубе отменено всего двенадцать лет тому назад. Мудрено ли, что на негров продолжают еще смотреть, как на существа низшие.

Фрикетта, как француженка, не имела понятия о подобных предрассудках и никак не могла с ними примириться. За неделю до получения роковой записки она имела по поводу этого разговор с Долорес и была очень удивлена теми сведениями, которые от нее получила. Речь зашла о причине той смертельной ненависти, которую питал к Карлосу сеньор Агвилар-и-Веха.

— Ведь мы с Карлосом дети одного отца, но от разных матерей, — сказала Долорес. — Моя мать белой расы, а мать Карлоса была квартеронка.

— Что же из этого следует? — удивилась Фрикетта.

— Для меня и для вас — ровно ничего; разумеется, я его люблю всем сердцем. Но испанцы не могут ему простить его происхождения.

— Вот идиоты! — заметила Фрикетта.

— Моему брату предстояло войти с семейством дона Мануэля Агвилара в близкие отношения, о которых я пока не считаю себя вправе рассказывать…

На этом разговор оборвался, но Фрикетта поняла, что «цветной» предрассудок на Кубе может давать повод к кровавым драмам.

Как бы то ни было, свободе Карлоса и его сестры грозила большая опасность. Надо было их выручить, но как?

Бежать из Гаваны было очень трудно.

Столица Кубы — большой и красивый город с 270 000 жителей. С виду очень красивый, но внутри — до безобразия антисанитарный и неопрятный. Болотистый климат и неопрятность превратили его в настоящее гнездо не прекращающейся желтой лихорадки, холеры и дизентерии. Вода на рейде Гаваны — не вода, а какая-то отвратительная жидкость, клейкая и вонючая, винты пароходов то и дело вылавливают из нее всевозможные отбросы.

Расположен город на небольшом полуостровке. Древние укрепления делят его на две неравные части: старый город — на востоке и новый — на западе. Укрепления превращены теперь в бульвары с многочисленными воротами. На самом конце старого города находятся арсенал и военный госпиталь. Если бы Карлос и его сестра захотели убежать морем, то им пришлось бы пробираться в лодке через рейд, по которому то и дело сновали военно-полицейские лодки.

Стало быть, о бегстве морем нечего было и думать.

Оставалось попробовать убежать сухим путем, то есть пройти через старый город, потом через новый и выйти на равнину. Это было опасно, так как город находился на военном положении и всех въезжающих и выезжающих подвергали строгим допросам.

Долго советовались друзья между собою. Мариуса тоже пригласили на совет, чем он был донельзя польщен.

Мариус сумел верно оценить обстановку. Он тоже находил, что побег морем немыслим. С другой стороны, и железная дорога занималась теперь почти исключительно перевозкой солдат и военного материала. Пассажирские поезда почти совсем не ходили.

Он задумался.

— Вот что, — произнес он вдруг. — Ведь ездят же люди с военными поездами, отчего же нам нельзя?

— Ездят, но только солдаты, — заметил Карлос.

— А почему же нам не одеться испанскими солдатами и не сесть в вагон?

— Мысль недурная, — согласился Карлос. — Но где мы достанем мундиры?

— Здесь есть много мундиров с солдат, умерших от желтой лихорадки. Это неприятно, но что же делать…

— Ну конечно, где уж тут разбирать… Только бы добыть их… Но вы все говорите: «мы, для нас…» Кто же это — мы?

— Ах, Боже мой, вы и я.

— Так вы… так вы хотите разделить со мной опасности… нужду… горе…

— Э!.. Есть о чем говорить. Ведь нельзя же отпустить вас одного, когда вы на ногах еле держитесь от слабости. С вами непременно должен быть кто-нибудь.

— Послушайте, матрос, — с волнением произнес полковник, — вы храбрый и добрый человек.

— Рад стараться, господин полковник!

— Но вы забыли про мою сестру. Как мы уведем ее отсюда? Ведь часовые при госпитале точно так же обязаны пустить пулю в беглеца, как и часовые при тюрьме.

— О вашей сестре я сама позабочусь! — с живостью сказала Фрикетта.

— Мариус будет помогать вам, а я — сеньорите Долорес.

Молодая патриотка энергично воспротивилась такому намерению француженки.

— Нет, — сказала она, — я не могу допустить, чтобы вы жертвовали ради меня своей жизнью.

Фрикетта сделала рукой беззаботный жест.

— Вздор какой! — проговорила она. — Двум смертям не бывать, а одной не миновать.

— А иногда бывают и две смерти, — вмешался Мариус и громко захохотал.

Долорес пробовала протестовать еще раз, но решение Фрикетты было неизменно.

— Я отправлюсь с вами, это решено, и не о чем больше спорить, — отрезала молодая француженка. — Я так хочу, а после — будь что будет!