Мария София: тайны и подвиги наследницы Баварского дома

Лоррэн Кальтенбах, 2021

Автор книги, Лоррейн Кальтенбах, раскопавшая семейные архивы и три года путешествовавшая по Франции, Германии и Италии, воскрешает роковую любовь королевы Обеих Сицилий Марии Софии Баварской. Это интереснейшее повествование, которое из истории отдельной семьи, полной тайн и загадок прошлого, постепенно превращается в серьезное исследование по истории Европы второй половины XIX века. В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Часть I

Героиня Гаэты

Эта доблестная женщина, эта королева-воин, которая сама стреляла на валах Гаэты и всегда была готова рыцарски прийти на помощь слабым.

Марсель Пруст. В поисках утраченного времени

Она приближалась мужественным шагом, прелестная в свои девятнадцать лет, стянутая, как в корсете, в чудный корсаж, улыбаясь из-под перьев своей шляпы. Не моргая от свистящих пуль, она устремила на солдат свой взгляд, опьяняющий, как колебание знамен.

Габриэле д’Аннунцио. Девы скал

Сколько раз у ледяных стен осажденной Гаэты наш незабвенный Танкреди говорил мне о вас.

Джузеппе Томази ди Лампедуза. Гепард

Разразившаяся катастрофа

Осень 1860 года, Тирренское побережье.

Мария София садится в седло, уже верхом провожает глазами светящийся след бомб, которые падают на лачуги, поднимая огненные вихри. Не теряя своей прекрасной уверенности, она обжигает крестец своего коня ударом хлыста. Что ей до опасности! Она покидает королевскую крепость и, не скрываясь, пересекает город. Она пообещала доставить белье и корпию^[7] французским монахиням, которые ухаживают за ранеными в церкви Благовещения^[8].

Вот уже несколько дней артиллерия противника не ограничивается стенами цитадели, она яростно бьет и по домам. В осажденном городе черная грязь, вызванная непрекращающимися дождями, усугубляет ужас от взрывов, крушения стен и обрушающихся кровель. Жители беспорядочно мечутся, напуганные бомбардировками. Однако их угасающие силы возрождаются при виде этой бесстрашной всадницы, этой богини-воительницы, рысью прокладывающей себе путь. Эта женщина — их суверен!^[9]

Изгнанные из Неаполя краснорубашечниками Гарибальди, король и королева Обеих Сицилий укрылись со своим двором в морской крепости Гаэта. Они защищают свой последний город в отчаянной борьбе. Через месяц после их прибытия в этот последний оплот начались 102 дня ужасной осады, 75 из которых прошли под вражеским огнем. Итальянцы против итальянцев! Осаждающие — шестнадцать тысяч пьемонтцев под командованием безжалостного генерала Энрико Чальдини — установили свои батареи на грозные позиции подле монастыря капуцинов и Святой Агаты, чтобы вытеснить одиннадцать тысяч человек, последние остатки королевских войск^[10].

В это утро Франциск II не сопровождал свою жену, поднявшуюся на стены цитадели, чтобы поднять дух войск и осмотреть укрепительные работы на набережной^[11]. Ни физически, ни морально король не чувствовал себя пригодным для войны. Он не мог сомкнуть глаз. Всю ночь напролет волны бились о скалы с неумолимостью свирепого зверя. А хуже всего то, что его обращение к государям Европы не возымело никакого эффекта. Никто не придет на помощь его осажденной королевской семье. Все канцелярии в виде ответа присылали пустые пожелания или холодное сочувствие. Только один голос в его поддержку раздался в Тюильри, голос императрицы Эжени. Она считает ужасным отказать тонущему человеку в спасательном канате^[12]. Но ее не послушали…

Мужество покидает монарха, он дрожит всем телом, руками охватив голову. Он больше не может выносить ни крики чаек, ни порывы ветра, жалобно стонущие в коридорах старого замка. Он проклинает злой рок и свою потерянную жизнь, которой он так неумело распорядился. Вот он сидит тут, как в мышеловке, хотя мог бы бежать в Испанию, в Севилью, если бы его жена, королева, не разубедила его в интимной беседе: «Если вы должны упасть, то падайте величественно, как владыка, приносящий себя в жертву!»

Из них двоих в Гаэте именно она была душой сопротивления и истинным мужчиной, настоящая амазонка! Здесь она перевоплотилась в солдата, отказавшись от роскошных кринолинов в пользу одежды для верховой езды и просторного калабрийского плаща. В этом одеянии ее образ и стал известен всему миру! Международная пресса следит за агонией Королевства Обеих Сицилий^[13]. Очарованная этой молодой женщиной и ее безумной храбростью, жена Луи-Наполеона Бонапарта выразила горячее желание увидеть лицо этой удивительной правительницы Неаполя. Так как все фотографы бежали из Гаэты, пришлось специально выслать на место одного из представителей этой профессии. Таким образом, героиня смогла послать Его Императорскому Величеству портрет, на котором она изображена в полувоенной форме, надеваемой ею для смотра солдат и батарей: венгерская шляпа с перьями, длинная блуза-туника с кожаным поясом, брюки в турецком стиле и мягкие сапоги^[14].

Вдали от итальянского побережья, посреди Атлантики, другая императрица, бежавшая на Мадейру от тирании венского двора, беспрестанно говорит о своей сестре с дамами, сопровождавшими ее в курортной жизни^[15]. С тех пор как пьемонтцы бомбардируют Гаэту, Сисси больше не радуется тому, что ее окружает. Океану цвета гиацинта, мягкому, бледному оттенку банановых деревьев, зарослям глициний и магнолий, всем красотам этой земли обетованной больше не удается облегчить ее сердце. Она следит за помощниками командира, посланными императором Францем Иосифом, которые приносят известия о пленнице. Мария София должна была приехать к ней на португальский остров^[16]. Почему она упорно продолжает оставаться в ловушке со своим жалким супругом? Почему она отказывается сдаться? Потерять корону! Для императрицы это не самое большое несчастье. Рисковать жизнью ради человека, которого никогда не любила, кажется ей куда худшим выбором^[17]: «Привезли ли письмо? Известий снова нет! Почему сестра не пишет?»

Это ожидание превращается в пытку… Но у Марии Софии почти нет времени писать. С рассвета до ночи она на валах, пробуждая своим присутствием доблесть войск, разделяя их усталость и чуть ли не их сражения. Мы видим ее в зеленой шляпе с перьями, пробирающуюся между батареями, бросающую вызов врагу посреди зажигательных бомб, поджигающую фитиль пушек огнем своей восточной сигареты, произносящую речь перед толпой с белым флагом Бурбонов. Когда она проходит рядом с ними, канониры оставляют свои пушки и бросаются на колени, чтобы поцеловать край ее платья.

«Это Мадонна пушечных ядер!» — кричат артиллеристы. Все в ее присутствии становятся львами.

В свои девятнадцать лет она сражается с мужественной доблестью, оставаясь при этом милосердной сестрой для больных и раненых. Однажды она подменяла монашку, убитую на ее глазах осколком бомбы^[18]. С тех пор она каждый день посещает один из трех госпиталей, собственноручно подносит стакан воды бедным страждущим, утешая их, помогая им, перевязывая их раны своей царственной рукой. Зрелище этой человеческой резни поистине устрашающе. Здесь мало лекарств и еще меньше хлороформа. Солдаты лежат, прижавшись друг к другу, некоторые на матрасах, большинство на подстилке из соломы или на голом камне. То тут, то там виднеется то раздробленный череп, то рана, которая уже даже не рана, а нечто бесформенное и безымянное, смесь костных осколков, пульсирующих мышц и лоскутов ткани. Сепсис повсюду, гной проступает со всех сторон, как если бы его посеяли хирурги, которые работают без передышки под звуки пушечной пальбы и ампутируют ноги, руки и ступни со всей возможной скоростью. Из глоток этих порубленных, изувеченных людей раздаются хрипы, проклятия и даже вой. Но как только появляется молодая женщина, все они приподнимаются с криком: «Да здравствует королева!» И весь секрет этой великой солдатской любви заключается в том, что она сама любит их. Марии Софии только они и нравятся.

Около четырех часов она возвращается верхом на королевскую батарею. Артиллеристы Чальдини следят за ее прибытием в подзорную трубу. Как только они замечают королеву, канонада усиливается, как будто бы они целились в нее лично. Можно даже увидеть, как вражеские ядра летят в море и поднимают фонтаны рыб, падающих к ее ногам!^[19] Она поднимает их с улыбкой. «Я обязана сделать все, что в моих силах, ради тех, кто сражается и страдает за наше дело», — ответила однажды Мария София швейцарскому солдату, призывавшему ее спрятаться в укрытие.

Есть что-то рыцарское в героической натуре этой женщины, опоздавшей на четыре века, которая в лучшие годы Средневековья бесстрашно выступала бы во главе своих солдат с мечом в руке, как Орлеанская дева^[20]. Мужество — это редкость, и перед лицом опасности многие люди оказываются бессильны. Большинство жителей, мужчины, женщины и дети, бросают свои дома, чтобы попасть на борт «Дагомеи» — последнего из еженедельных пароходов. Несколько иностранных полномочных представителей, которые последовали за государями в их изгнание^[21], покидают это место. 20 ноября свекровь Марии Софии, вдовствующая королева Мария Тереза, в сопровождении семи детей, включая графа Кальтаджироне, которому нет еще и четырех лет, также отправляется в путь, чтобы укрыться в Риме, под защитой папы.

Франциск II уговаривает свою супругу присоединиться к ним. Это пустая трата времени, ведь в жилах молодой женщины течет знаменитая кровь Виттельсбахов. Она останется, чтобы дать всем пример стойкости и мужества. Всем тем, кто хочет оградить ее от опасности и оберегать ее, она отвечает: «Будьте спокойны! Раз мужчинам не хватает мужества, пускай хотя бы женщины проявят его!»^[22]

Пьемонтцы бросили в колодцы туши мертвых животных, чтобы заразить воду. В начале декабря сыпной тиф, дизентерия и голод начали опустошать город^[23]. Более восьмисот больных борются с недугами, стоны разносятся со всех сторон. Десятки людей умирают каждый день.

Среди жертв оказался также и исповедник Марии Софии^[24]. Кладбища находятся за стенами, и никто не знает, что делать с трупами, которые вывозят на мусорных повозках в импровизированные братские могилы.

Седьмого января пушечное ядро разрушило помещение над туалетной комнатой королевы, в то время как из-за другого снаряда обломки попали в окна гостиной, где она находилась. Чальдини официально потребовал, чтобы на крыше был поднят черный флаг, как над госпиталями, чтобы она не стала мишенью для бомб^[25]. В действительности же он всеми силами старался подставить правителей под пули, явно надеясь на их смерть.

«Ваше Величество хотели увидеть снаряды? Ваши пожелания исполнены!» — говорит испанский посол Бермудес де Кастро государыне.

«Я бы хотела получить небольшое ранение», — бесхитростно отвечает она.

Знававшая щедрость неаполитанского королевского дворца с его мраморными лестницами, роскошными комнатами, наполненными шедеврами искусства, с его террасными садами с видом на самую прекрасную панораму в мире, привыкшая к сказочным резиденциям, Каподимонте, Казерте или Ла Фаворит, отныне она будет довольствоваться сырым казематом, примыкающим к бастиону Фердинанда! Это новое жилище довольно велико, но оно одновременно служит вынужденным убежищем для всех министров и администрации. Доски и импровизированные перегородки образуют множество комнатушек, разделенных узким коридором, по которому снуют штабные курьеры под руководством лакеев без ливреи.

Сухопутные и морские батареи беспрерывно извергают огонь, опустошение и смерть. Вражеский флот теперь использует электрические приборы, чтобы освещать свои мишени и продолжать бойню по ночам. В самом начале осады французская эскадра встала на якорь перед крепостью, держа вражеский флот на расстоянии^[26]. Она защищала город от бомбардировок со стороны моря и позволяла марсельским фелукам снабжать его продовольствием и боеприпасами. Но лондонский кабинет министров добился ухода французов, напомнив Наполеону III о священном принципе нейтралитета, который он так яро исповедовал^[27]. С тех пор по ночам небольшие барки пытаются прорвать блокаду, организованную пьемонтскими крейсерами. Своего рода героическое головокружение охватило осажденных, которые больше не считаются с жизнью. Случались эпизоды самопожертвования, граничащие с фанатизмом, как, например, у солдат, которые покидают крепость, чтобы принести себя в жертву и умереть в бою. Бомбардировки становятся все более интенсивными и жестокими, они теперь обрушиваются даже на больницы и церкви, чтобы подавить моральный дух осажденных^[28].

В Неаполе были организованы прогулочные поездки, чтобы понаблюдать за резней в Гаэте. Эти не самые гуманистические туры осуществляются английской компанией. Два корабля, «Темза» и «Принцесса», отправляются поочередно каждый вечер в полночь из столицы. За четыре дуката любители острых ощущений могут отправиться поглядеть на то, что Пьер-Жозеф Прудон^[29] называет «возвышенным ужасом канонады»^[30].

В Мюнхене царят суматоха и смятение. 2 февраля происходит стихийная демонстрация. Все администрации и магазины закрываются, а население Баварии стекается к церквям, чтобы помолиться за Ее Величество королеву Марию Софию, рожденную на этой земле^[31].

Три дня спустя, 5 февраля 1861 года, примерно в три или четыре часа пополудни наносится смертельный удар… Получив секретную информацию от предателей, Чальдини сосредоточивает огонь своих пушек на самом крупном пороховом хранилище Гаэты. Склад боеприпасов Сент-Антуан взрывается^[32], а вместе с ним и бастион Денте ди Сего, и все близлежащие дома, создавая брешь в укреплениях шириной от тридцати до сорока метров. Гул пожара доносится до Неаполя. Осаждающие аплодируют, наблюдая за этим зрелищем с башни Мола и из штаба на вилле Капозеле. Более трехсот артиллеристов и гражданских лиц убиты, насчитывается четыре сотни раненых. На месте бастиона осталась лишь огромная пропасть, заполненная трупами, человеческими останками и ранеными. Бросая вызов опасности, Мария София тотчас же спешит туда. Она бродит, как призрак, среди дымящихся руин. Нет ничего более ужасного. Ничего более отвратительного. С этого дня только одно чувство позволяет ей взглянуть на людей без порицания и на небеса без сомнения — и это надежда на правосудие…

После короткого перемирия для извлечения изувеченных из пропасти Чальдини отказывается предоставить дополнительную передышку, которая позволила бы оказать помощь другим жертвам, оставшимся в живых. Сардинский генерал возобновляет пальбу и обстреливает носилки^[33]. В этот же вечер старый баварский солдат^[34], который был тяжело ранен, просит встречи с королевой. По настоянию несчастного один из его товарищей идет за горничной Марии Софии. Государыня поспешно одевается, и ее ведут к постели умирающего.

«Ваше Величество, — говорит он, — я умираю за ваше дело, я подумал, что вы не откажете мне в последней просьбе. Я оставил жену и ребенка в нашей стране. Я бы хотел оставить им те небольшие деньги, которые откладывал из своей зарплаты, но я не уверен, что они дойдут до них. Я прошу вас не оставить их».

«Я обещаю вам это. Сегодня утром будет отдан приказ на этот счет. Если вы умираете, сдержав свое слово, рассчитывайте на то, что и я сдержу свое», — говорит она, вложив свою руку в руку солдата.

Она прислушивается к последнему вздоху храбреца, закрывает ему лицо и уходит только после того, как отданы все необходимые распоряжения для исполнения последней просьбы усопшего. Сколько еще смертей потребуется, чтобы спасти ее собственную жизнь? При одной только этой мысли она приходит в отчаяние.

Габриэле д’Аннунцио в своей книге «Девы скал» назовет ее «Баварской орлицей», а также опишет это великое бедствие, эту жуткую осаду, Гаэту, переполненную солдатами, лошадьми и мулами, и железный град, который иссекает ее, разбивает, опрокидывает, поджигает, все гуще и оглушительнее, прерываемый лишь короткими перемириями, заключенными ради того, чтобы похоронить уже разлагающиеся трупы. Лампедуза добавил в своем «Гепарде», что в Гаэте уже ничего не спасти, кроме чести, то есть отнюдь немногое…

Через восемь дней после страшного взрыва город сдался^[35]. В декабре Франциск сообщал Наполеону III, что он хочет умереть на площади: «Пав с мужеством, с честью, я останусь достойным имени, которое ношу»^[36].

Но что в этом толку! Город теперь представляет собой лишь кучу обломков. Артиллерия выведена из строя. Боеприпасов больше нет, как и еды. Тысяча пятьсот человек заболели сыпным тифом. Король довел сопротивление до того крайнего предела, которого требовало достоинство его короны. Теперь он намерен действовать как правитель и как отец, а не как полководец, избавив войска, готовые пролить всю свою кровь до капли, от последних ужасов осады.

На время переговоров Чальдини отказался приостановить боевые действия. В течение трех дней он продолжал засыпать площадь снарядами и бомбами. В осажденном городе каждый продолжал выполнять свой долг. Читаются молитвы. Месса совершается на импровизированных алтарях. Сражаются уже только с одной-единственной целью: умереть. Человек умирает просто, безвестно; жертвы останутся почти полностью безымянными. Последним мучеником пьемонтской свирепости станет семнадцатилетний артиллерист, служивший на Трансильванской батарее^[37]. Его останки так и не будут найдены.

Наконец-то! Соглашение подписано. В заливе Гаэты вновь воцарились тишина и спокойствие. После пятимесячной обороны и семидесяти тысяч пушечных выстрелов государи складывают оружие, но на почетных условиях. Они могут уйти с военными почестями, вызвав восхищение Европы.

Вечером после подписания капитуляции Франциск до поздней ночи благодарит своих офицеров. На следующий день, 14 февраля, утро пасмурно. В семь часов, до того как пьемонтцы короля Виктора Эммануила вступят во владение городом, Их Величества покидают свой каземат и проходят вдоль строя неаполитанских солдат. Эти мужчины, в слезах, оборванные, измученные усталостью, в последний раз присягают своему государю. Франциск II проводит смотр своих войск, ведя под руку жену, у которой на устах грустная и нежная улыбка. В полях бьют барабаны, порванные, окровавленные флаги склоняются к земле. Исхудавшая Мария София останавливается на каждом шагу, чтобы ответить этим добрым малым, которые хотят попрощаться с ней и поцеловать ее руки. Затем государи и их свита спускаются к морю по крутой тропе.

Они поднимаются на борт «Чайки», французского парохода, отделенного от других судов эскадры контр-адмирала Ле Барбье де Тинана^[38]. Разъяренный Чальдини предложил им покинуть крепость на корабле, переименованном в «Гарибальди»! Это был старый Veloce^[39], спущенный на воду несколькими месяцами ранее с верфей Кастелламаре-ди-Стабия в честь дня рождения монарха, который в июле предыдущего года под этим последним названием был первым предательским кораблем эскадры Бурбонов^[40].

Музыка играет «Гимн королю» Паизиелло^[41]. Послед — ние жители Гаэты машут из окон белыми платками. Послы, министры, несколько генералов и офицеров, королевские слуги и полдюжины французских офицеров поднимаются на борт корабля, который останется в гавани более часа, а потом около 9 часов утра наконец поднимет якоря.

Франциск II раскидывается на стуле, с сигарой во рту, с надменным видом Прометея европейских монархий. Его не мучают сомнения. С вершины скал Гаэты он защищал не только свой трон и независимость своего народа, но и дело всех государей на континенте. Позволив ему пасть, они дали обрушиться дамбе, сдерживавшей революционный потоп. Завтра, уверен он, этот потоп захлестнет все, положив начало еще более грозным конфликтам…

На другом конце капитанского мостика, небрежно опираясь о пушечный ствол, королева стоит рядом с маркизой де Ренди^[42] и герцогиней Сан-Чезарио^[43]. Она выглядит крайне удрученной, покидая эту землю, которая пять месяцев освещалась ее присутствием и которая останется пропитанной ее славой и ее жертвой.

С берега слышны крики сицилийских солдат: «Viva il Re!» — последнее прощание тысяч мужчин королевской армии, армии отныне военнопленных^[44]. Мы видим, как они срывают свои погоны, ломают шпаги и бросают их на землю. На памятнике мыса Орландо белый флаг Бурбонов только что был спущен, и теперь поднимают зелено-бело-красный триколор с Савойским крестом. Впервые по щекам Марии Софии текут крупные слезы. Она уединяется на корме корабля, прислонившись к перилам и созерцая зубчатые скалы Гаэты. О чем она думает? О своей потерянной короне? О людской дикости? Нет! Она с грустью вспоминает франконские леса, где прошло ее детство…

Род Виттельсбахов

Как и ее сестра Сисси, Мария София Амелия была воспитана в Баварии с такой простотой, как если бы ей предстояло жить жизнью добропорядочной представительницы буржуазии. Она принадлежала к династии Виттельсбахов, еще более древней, чем династия Капетингов, и с 1180 года рождавшей на свет баварских герцогов; род, богатый художниками, поэтами, неврастениками и даже сумасшедшими.

Она была шестым ребенком и самой любимой из пяти дочерей королевского шурина, герцога Максимилиана Иосифа, которого признают самым необычным и красивым принцем в Европе. Он был неотразимым и вызывающим симпатию человеком, готовым странствовать по свету от страны к стране, от страсти к страсти. Генерал кавалерии, он имел большую склонность к искусству и литературе, чем к военной науке. Максимилиан Иосиф объездил весь мир, пересек пустыню на верблюде, играл на цитре с вершины пирамиды Хеопса. Двери его дома были открыты для всех баварских художников и интеллектуалов. Он собирал книги и сам публиковал их под псевдонимом «Фантазус». В числе его произведений — рассказы о Египте, Сирии и Нубии, вызвавшие большой ажиотаж в Европе, и коллекция песен и мелодий из Верхней Баварии, и наконец, «Лукреция Борджиа» — подражание драме Виктора Гюго.

Отец большого семейства, он старался жить по возможности отдельно от своей жены и детей. Город наводит на него скуку, светская жизнь и протокол тяготят его^[45]. Он никогда не бывает так счастлив, как в грубой вареной коже своих баварских бриджей, когда он пьет пиво, смеется, сквернословит, поет в тавернах. Наконец, как и все люди, которые не пренебрегают никакими радостями жизни, он имеет несколько любовниц и внебрачных детей. По правде говоря, Максимилиан — один из тех людей, которые покоряют своей харизмой, если наблюдать за ними на расстоянии, не страдая от их выходок^[46]. Его жена встает на его сторону. Скромная и набожная герцогиня Людовика довольствуется ролью неизменно внимательной, благоразумной и умелой матери, которая следит за их многочисленным потомством.

Когда дети были маленькими, с наступлением весны семейство переезжало в Поссенхофен, к юго-западу от столицы Баварии. Там малыши резвились в чудесном парке с очаровательным зверинцем. Смеясь, они по собственной прихоти погружались в знакомую лазурь Штарнбергского озера, плавали на лодке, распевая хором под ритм весел. Сестры скакали галопом на лошадях по зеленым аллеям, с развевающимися на ветру волосами и слетающими шляпками. Они не боялись ни бога, ни дьявола. Затем барышни возвращались на занятия, следуя за своими гувернантками в учебный зал, неся в подоле фартука несколько свежевылупившихся птенцов, с которыми они отказывались расстаться^[47]. Семейная жизнь протекала в открытой, веселой и непринужденной атмосфере.

Зимой братья и сестры возвращались в Мюнхен, в большой дворец на Людвигштрассе, который с утра до вечера оглашался звуками легкомысленной болтовни принцесс. В центре двора располагался конный манеж. Там барышни практиковались в верховой езде. Они сами правили своими экипажами в баварской столице, а иногда гуляли пешком. Мюнхен был очаровательным и хорошо знакомым городом. Многие артисты, художники и иностранцы придерживались здесь самых богемных привычек. Любая личность, любой образ жизни, казалось, могли тут развиваться совершенно свободно. Никто не судачил друг о друге и не беспокоился больше, чем полагалось, о жизни других людей. Ни народ, ни князья не думали следить за нравами или за плодами человеческого разума. Каждый, кому было что сделать или сказать, мог найти возможность выразить себя. Мюнхен был крайне приветливым городом…

Большая итальянская свадьба

После великолепной свадьбы Елизаветы Людовике оставалось пристроить еще четырех дочерей, и эта задача облегчалась великолепием императорской свадьбы Сисси. Хотя второго Франца Иосифа в Европе было не найти, и речи не могло быть о том, чтобы принять в семью какого-нибудь посредственного и неизвестного зятя, — пусть другие девушки влюбляются в каких-то ничтожеств.

Герцогиня сама вела переговоры, которые должны были привести к браку Марии Софии с потомком Бурбоно-Анжуйской ветви, герцогом Калабрии, старшим сыном короля Неаполя и Обеих Сицилий, который предполагал с помощью этого союза избавить свою династию от дипломатической изоляции. Сисси также живо участвовала в этом, так как император Франц Иосиф благоволил семейной связи с Южной Италией.

Этот принц был хорошей партией. Королевство его отца включало в себя, помимо самого большого острова в Средиземном море, юг итальянского полуострова, а значит, Апулию, Калабрию и Базиликату^[48]. Это была довольно странная страна, в которой любовь к наукам и прогрессу существовала бок о бок с суеверным и фанатичным традиционализмом. Неаполь, который когда-то считался итальянскими Афинами, храмом лирической песни и вкуса, изюминкой европейского «Гранд тура», прославился созданием первой итальянской железной дороги, однако туннели здесь были запрещены, так как считались «аморальными». Современность — прекрасная вещь, пока она не вступает в спор с религией! На каждой станции была часовня, а по воскресеньям поезда не ходили. Если они выезжали в субботу, то останавливались на станции, чтобы можно было услышать и мессу, и вечерню. Факт остается фактом: исключительное будущее, казалось, лежало перед Марией Софией…

Она наблюдала за свадебными хлопотами с некоторой пассивностью, которая наряду с желаниями и надеждами несла привкус подспудной тревоги, смутного ощущения опасности. Брак был заключен по доверенности в Мюнхене, вечером 8 января 1859 года. Когда король и королева Баварии прибыли в часовню королевского дворца, артиллерийский залп возвестил народу о радостном событии. Ведомая Людвигом, еe старшим братом, Мария София прошествовала к алтарю, одетая в парчовое платье с длинным шлейфом из белого бархата, украшенное кружевами и флердоранжем. Ее фату удерживала бриллиантовая корона^[49]. Леопольд Бурбон-Сицилийский, граф Сиракуз, представлял наследника Королевства Обеих Сицилий, в сопровождении Его Превосходительства графа Людольфа и М. Бьянкини, приставленного к этой миссии. Все, что знала юная Виттельсбах о своем суженом, была миниатюра на слоновой кости, принесенная ей уполномоченным представителем Неаполя в день помолвки^[50]. Архиепископ благословил кольца и прочитал проповедь. Пропели Te Deum, прозвучала последняя молитва, и гости отправились в апартаменты для семейного праздника, который длился до самой ночи.

В честь этого благословенного дня неаполитанский двор распорядился о помиловании семидесяти девяти политических заключенных, приговоренных к тюремному сроку или к отправке на галеры. Их приговоры заменили на бессрочную ссылку. Они были отправлены в Соединенные Штаты за счет государства, со всеми должными предосторожностями.

Пять дней спустя Мария София покинула Мюнхен вместе со своим братом Людвигом, несколькими фрейлинами, Ниной Риццо, камеристкой, посланной неаполитанским двором исполнять обязанности гида, своей любимой канарейкой, с которой она не могла разлучиться, а также с роскошным гардеробом, изготовленным Фове, одним из самых знаменитых модных домов Парижа^[51]. Ее поезд прошел через Лейпциг, Прагу и вскоре Вену, где была запланирована длительная остановка, во время которой ее сестра Елизавета должна была подготовить ее к этому союзу по расчету. В отличие от большинства девушек, выросших за толстыми стенами замка и хорошо защищенных наряду с другими семейными сокровищами, маленькие Виттельсбахи росли как дикая трава. Никто не удосужился укротить их нрав или научить их покорности и подчинению. С такими молодыми женщинами могло случиться все что угодно. Выйдя замуж, они, следуя зову жизни, казалось, могли в равной степени стать любовницами, святошами, впасть в депрессию или в бунтарство.

Сисси, которая в течение пяти лет задыхалась под гнетом Венского протокола, читала ей длинные лекции о придворной жизни, о ее нелепом рабстве, помпезных мелочах, таящих многочисленные ловушки. Она рассказала ей о трудностях супружеской жизни, о важности взаимных уступок и о притирке характеров. И в заключение добавила: для того чтобы выжить, ей придется предаться запретным удовольствиям, хотя бы ради бунтарства или хвастовства. Она предложила ей первую сигарету, и они вместе, как две сообщницы, наслаждались, следя за восхитительными клубами дыма над их головами, которые, разворачиваясь, устремлялись к потолку.

На следующий день дамы отправились в Триест. Впоследствии Елизавета рассказывала об этих радостных днях: «Казалось, что судьба, зная о печальном будущем Марии, хотела подарить ей несколько дней беззаботного веселья. Я знала, что свекровь у моей бедной сестры будет не лучше моей. И поэтому я решила доставить ей как можно больше удовольствия во время ее венских каникул»^[52].

Они прибыли в прибрежную столицу^[53] Австрии под порывами ледяного ветра. Церемония приветствия была проведена во дворце губернатора, в соответствии со старым протоколом испанского двора, вплоть до статьи, предписывающей смену наряда невесты. В приемных покоях^[54] на ковер был положен шнур, чтобы обозначить символическую границу между баварской и неаполитанской территориями. Мария София была «передана» графом Рехбергом, уполномоченным министром Мюнхена, герцогу Мареска ди Серракаприола, чрезвычайному уполномоченному короля Обеих Сицилий^[55]. Она также была представлена той, что должна была стать дражайшей подружкой невесты, герцогине Сан-Чезарио^[56], дочери неаполитанского либреттиста и дворянина.

В три часа императрицу и принцессу усадили в королевскую шлюпку, которая должна была доставить их на фрегат «Фульминант»^[57], украшенный по случаю праздника цветами и задрапированный пурпурным бархатом. Сисси провела на борту целый час, прежде чем сойти на берег. Затем корабль отплыл в Бари, где король, королева Мария Тереза, молодой жених и его сводные братья и сестры готовились к встрече с новой герцогиней Калабрии. Мучительное путешествие стоило королю Фердинанду, отцу жениха, болезни, от которой он вскоре умер.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

7

Корпия (нем. Korpie, от лат. corpere — «щипать») — выдернутые из старого чистого холста нити различной длины, употребляемые для перевязки ран.

8

Герцогиня де Галло и принцесса де Сцилла, живущие в Париже, создали благотворительную организацию, которая собирала белье для помощи раненым из гарнизона Гаэты. — См. Le Chroniqueur de Fribourg du 10 janvier 1861.

9

Суверен (от фр. souverain — «высший», «верховный») — лицо, которому без каких-либо ограничительных условий и в течение неопределенного срока полностью принадлежит верховная власть в государстве.

10

Эти цифры варьируются от 11 000 до 20 000 человек.

11

Оборона местности ведется двумя подразделениями. Наземный фронт со 179 огнестрельными орудиями поручен генерал-лейтенанту де Ридматтену; морской фронт со 142 орудиями отдан под командование генерал-лейтенанта Сигриста.

12

Выражение, использованное герцогом Грамонским, послом при Святом Престоле, по отношению к государям Неаполя, запертым в Гаэте (см. Le Gaulois du 3 juillet 1899).

13

Charles Garnier, Journal du siège de Gaète, Édouard Dentu Éditeur, 1861. В то время Шарль Гарнье был корреспондентом агентства Havas и единственным представителем европейской прессы в Гаэте. Под покровительством генерала Пьетро Уллоа он обосновался возле Филипштадтской батареи, в казематах, где для него было устроено что-то вроде подземного бомбоубежища.

14

Le Confédéré du 2 janvier 1861.

15

Сисси находилась на Мадейре с ноября 1860 года по май 1861 года.

16

Le Monde illustré du 24 novembre 1860.

17

Jean des Cars, Sissi, impératrice d’Autriche et reine de Hongrie, Perrin, 1983, collection «Tempus».

18

La Gazette du Valais du 21 février 1861.

19

Этот эпизод произошел в то время, когда она поднялась на вершину батареи Фердинанда в компании барона Феликса фон Шумахера. В то время как она созерцала битву, пьемонтский снаряд, упавший в море у подножия укрепления, поднял клокочущий фонтан брызг и выбросил на эспланаду батареи, у самых ног Марии Софии, три или четыре красивые серебристые рыбы. См. Charles Garnier, Journal du siège de Gaète, op. cit.

20

Le Gaulois du 20 octobre 1868.

21

За государями последовали апостольский нунций Пьетро Джанелли, российский министр, князь и министр Волконский, министр Австрии и дипломатический персонал Бразилии, России и Пруссии.

22

L’Ami de la religion et du Roi: journal ecclésiastique, politique et littéraire, A. Le Clère, octobre 1860.

23

Согласно газете Le Chroniqueur de Fribourg от 2 марта 1861 года, королевская чета довольствовалась (по крайней мере пока не кончилась провизия) пищей простых людей, то есть плохой говядиной и картофелем в масле, приправленным луком.

24

Аббат Андреас Эйхольцер.

25

Чальдини выделил четыре черных флага, которые должны были указывать на здания, заслуживающие пощады: три госпиталя и покои королевы. Мария София отказалась от этой милости. См. Gigi Di Fiore, Gli ultimi giorni di Gaeta. L’assedio che condannò l’Italia all’unità, Rizzoli, 2012.

26

В начале осады в порту Гаэты находилось семь французских военных кораблей: «Бретань», «Фонтенуа», «Сен-Луи», «Империал», «Александр», «Прони» и «Декарт». Наполеон III даже добился заключения перемирия между двумя враждующими королями. 19 января 1861 года этот флот покинул залив, за ним последовали и другие иностранные суда. Вражеские корабли под командованием адмирала Персано тут же заменили их.

27

На праздник Непорочного зачатия, 8 декабря 1860 года, французский вице-адмирал де Тинан вручил королю письмо от Наполеона, в котором сообщалось о скором отбытии французского флота.

28

22 января бомбардировка продолжалась не менее восьми часов, и прозвучало 20 000 выстрелов.

29

Пьер-Жозеф Прудон (фр. Pierre-Joseph Proudhon; 1809–1865) — французский политик, публицист, экономист, философ-мютюэлист и социолог.

30

Charles-Ferdinand Lapierre, Deux hivers en Italie, Collection XIX, 2016.

31

La Gazette du Valais, 14 février 1861.

32

В этом бастионе хранилось семь тонн боеприпасов.

33

Le Constitutionnel du 11 février 1861.

34

Швейцарские газеты того времени заявляли, что этот солдат был не баварцем, а швейцарцем.

35

Роберто Паска, капитан «Парфенопы», одного из немногих кораблей, последовавших за Франциском II в Гаэту, подпишет капитуляцию от имени короля.

36

Это письмо Франциска II от 13 декабря 1860 года было опубликовано in extenso в журнале в газете «Фигаро» от 18 июля 1884 года.

37

Имя этого артиллериста — Карло Джордано.

38

Женатый на дочери маршала Эксельманса, А. Ле Барбье де Тинан должен был по указанию Наполеона III наблюдать за событиями в Италии. Часть периода осады он стоит со своим флотом на рейде близ Гаэты. Наполеоновская Франция, даже будучи соучастницей захватчиков, повела себя наиболее галантно, послав в конце осады «Чайку» спасать павших государей.

39

В некоторых источниках говорится, что первоначально корабль назывался «Бурбон».

40

10 июля 1860 года капитан Амилькаре Ангиссола передал Veloce графу Карло ди Персано в порту Палермо в качестве подарка для Гарибальди, хотя всего лишь 41 из 144 офицеров и членов экипажа покинули своего короля.

41

L’Inno al Re («Гимн королю», на французском языке), сочиненный Джованни Паизиелло в 1787 году, был национальным гимном Королевства Двух Сицилий с 1816 по 1860 год.

42

Маркиза Ренди Караччиоло была дочерью князя Торелла Караччиоло и фрейлиной героической королевы. После Гаэты она последовала за Марией Софией в ее различных путешествиях по Европе, в частности, в Париж, где жила по адресу: авеню Боске, 2, в седьмом округе. Четверо ее старших сыновей вместе с королем Франциском II до самого конца защищали Гаэту.

43

La Presse du 24 février 1861.

44

Тех, кто отказался присягнуть на верность Виктору Эммануилу, ожидало тюремное заключение на острове в Неаполитанском заливе, в крепости Фенестрелле или в лагере Сан-Маурицио-Канавезе.

45

Jean des Cars. Sissi, impératrice d’Autriche et reine de Hongrie, op. cit.

46

Marguerite Bourcet. Un couple de tragédie. Le destin brisé du duc et de la duchesse d’Alençon, Perrin, 1939.

47

Там же.

48

По словам короля Фердинанда II, это королевство было расположено «между соленой водой и святой водой». Оно включало в себя, помимо Сицилии, весь юг Итальянской Ботты и было ограничено на севере «святой водой», т. е. папскими землями.

49

Jean-Paul Garnier, Naissance de l’Italie. Le dernier roi de Naples, Librairie Arthème Fayard, 1961.

50

Официальная помолвка Софии состоялась 22 декабря 1858 года.

51

Знаменитый дом моды Фове располагался в доме 4 на улице Менар, недалеко от Парижской биржи.

52

Блог Патрика Жермена. URL: http://blogpatrickgermain.blogspot.com.

53

Триест в прошлом — вольный имперский город, столица Австрийского Приморья, обособленная свободная территория.

54

Сейчас резиденция префектуры и правительственного комиссариата Триеста, на площади Объединения Италии.

55

Никола Мареска Доннорсо, герцог Серракаприола (1790–1870), дипломат и политический деятель, который был в том числе премьер-министром Королевства Обеих Сицилий.

56

Франческа Марулли, герцогиня Сан-Чезарио, была дочерью маркиза Сальза.

57

«Фульминант» отправился в плавание в сопровождении другого корабля, «Танкреди».