Слова, которые мы не сказали

Лори Нельсон Спилман, 2015

«Прощение – штука не менее сложная, чем жизнь и любовь», – утверждает Фиона Ноулс, адвокат, которую неудачная карьера и жизненные трудности подтолкнули к идее использования камней прощения. Они стали для многих способом помириться с дорогим человеком, залечить раны на сердце, а кому-то, как Анне Фарр, ее подругам Дороти и Мэрилин, принесли немало боли. И все-таки каждый получил возможность понять, что сделать выбор удивительно просто, надо только решить, хочешь ли ты на всю жизнь огородить себя от мира или жить открыто, ничего не стыдясь.

Глава 4

Я бросаю мешочек ей на колени, словно одно прикосновение к нему может обжечь.

— Нет. Уже слишком поздно говорить о прощении. Есть вещи, о которых лучше не вспоминать. Если бы отец был жив, он бы согласился со мной. Он любил повторять, что поздно косить поле, когда оно перепахано. Если только не хочешь увязнуть в грязи.

Дороти шумно переводит дыхание.

— Я знаю тебя с того дня, как ты сюда переехала, Анна. Девочка с большими мечтами и большим сердцем. Я все знаю о твоем отце и том, как он растил тебя один с десятилетнего возраста. А вот о маме ты ничего не рассказывала. Только упомянула, что она предпочла вам другого мужчину.

— Я не желаю ничего о ней знать. — Сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Меня злит, что женщина, о которой я ничего не слышала последние десять лет, вызывает во мне такую бурю эмоций. Фиона сказала бы, такова «тяжесть обиды». — Мама сама все решила.

— Возможно. Но мне всегда казалось, что это только часть правды. — Дороти отводит взгляд и качает головой. — Прости, я должна была поделиться с тобой своими мыслями раньше. Меня всегда это тяготило. Даже казалось, что я не делаю этого, потому что боюсь тебя потерять. — Она берет мою руку в свои ладони. — Ты должна помириться с мамой, Анна. Время пришло.

— Я простила Фиону. Теперь два камня я должна передать тому, у кого хочу получить прощение, а не тому, кого хочу простить.

Дороти пожимает плечами.

— Даровать прощение или просить. Я не думаю, что для камней это имеет значение. Смысл ведь в восстановлении гармонии в отношениях, так ведь?

— Послушай, Дороти, ты ведь не знаешь всего, что произошло.

— Мне кажется, что и ты тоже.

Я молчу и смотрю на нее.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Помнишь, когда твой отец был здесь в последний раз? Я тогда еще жила в «Эванджелин», и вы все пришли ко мне на ужин.

В тот раз папа приезжал в последний раз, хотя тогда мы этого и не предполагали. Он был загорелый и выглядел прекрасно, как всегда был в центре внимания. Мы сидели на балконе в квартире Дороти, пили вино и вспоминали веселые истории.

— Да, помню.

— Я уверена, он уже знал, что скоро покинет этот мир.

Загадочность в ее голосе и бездонные, невидящие глаза наводят на меня ужас, кажется, даже волосы на голове зашевелились.

— Мы с твоим отцом остались наедине, когда вы с Майклом ушли, чтобы принести еще бутылку вина. Он сказал мне кое-что. Он тогда много выпил, но хорошо, что так получилось. Мне показалось, ему надо было с кем-то поделиться.

Я жду, затаив дыхание.

— И что он сказал?

— Он сказал, что твоя мама до сих пор присылает тебе письма.

Я с трудом выдыхаю. Письма? От мамы?

— Не может быть. Думаю, всему виной алкоголь. Она почти двадцать лет мне не писала.

— Ты уверена? А у меня сложилось впечатление, что твоя мать многие годы не оставляла надежды с тобой связаться.

— Папа сказал бы мне. Нет, не может быть. Мама и слышать обо мне не желала.

— Но ты мне призналась когда-то, что сама разорвала ваши отношения.

Вспоминаю день своего шестнадцатилетия. Папа сидит напротив меня в ресторане «Мэри Мак» и широко улыбается, счастливо и открыто. Он кладет локти на стол, покрытый белой скатертью, и смотрит, как я открываю коробочку с подарком — подвеской с бриллиантами и сапфиром, слишком экстравагантное украшение для подростка.

— Это камни из кольца Сьюзен, — говорит он. — Я сделал эту вещицу для тебя.

Я смотрю во все глаза и вспоминаю мамину шкатулку с украшениями. В день, когда она уходила, папа заявил, что кольцо по праву принадлежит ему и мне.

— Спасибо, папочка.

— А вот и еще один подарок. — Он берет меня за руку и подмигивает. — Больше тебе не придется ее видеть, милая.

Я не сразу понимаю, что он говорит о моей матери.

— Ты уже достаточно взрослая, чтобы самостоятельно принимать решения. Судья четко все обозначил в решении об опекунстве. — Лицо его выражает восторг, словно он выиграл приз. Я смотрю на отца, открыв рот.

— Значит, мы больше никогда не увидимся? Никогда?

— Ты сама этого хотела. Мама согласилась. Черт, она, наверное, рада не меньше тебя, что с плеч свалилась такая обуза.

Мне с трудом удается улыбнуться.

— Хм, ну да. Наверное. Если ты… если она так хочет…

Я отворачиваюсь, чтобы не видеть Дороти, чувствуя, как дрожат губы.

— Мне тогда было только шестнадцать. Она должна была просить о встрече, обязана была бороться за меня! Она ведь мать. — Голос мой срывается, и приходится помолчать, чтобы найти силы продолжать. — Папа звонил ей и все рассказал. Она словно сама ждала, когда я это предложу. Папа тогда вышел и сказал: «Все в порядке, милая. Теперь ты не на крючке». — Прикрываю рот ладонью и стараюсь сглотнуть, пожалуй впервые радуясь тому, что Дороти не видит моего лица. — Через два года она появилась на выпускном в моей школе и делала вид, что очень мной гордится. Мне было восемнадцать, но я испытывала такую боль, что не смогла сказать ей ни слова. А что она ожидала после двух лет молчания? С тех пор я ее не видела.

— Анна, я знаю, как много значил для тебя отец. — Дороти помолчала, подбирая верные слова. — Но ведь он намеренно мог препятствовать твоему общению с матерью.

— Так и было. Он хотел меня защитить. Она бы обижала меня снова и снова.

— Это твоя правда. Твое видение. Ты уверена, что права, и я тебя понимаю. Но это не означает, что так все и есть на самом деле.

Несмотря на слепоту, миссис Руссо обладала способностью заглянуть в душу.

Я моргаю и опускаю глаза.

— Мне бы не хотелось об этом говорить.

Ножки кушетки скользят по бетону, когда я поднимаюсь, чтобы уйти.

— Сядь, — произносит Дороти с такой суровостью, что я невольно повинуюсь.

— Агата Кристи как-то сказала, что внутри каждого из нас есть потайная дверца. — Она находит мою руку и сжимает так сильно, что ногти впиваются в кожу. — За ней мы храним свои самые сокровенные тайны. Мы следим, чтобы эта дверь была тщательно закрыта, и обманываем себя, заставляя поверить, что тех тайн не существует. Некоторые счастливчики и правда однажды начинают в это верить. Но я боюсь, моя дорогая, что ты не из их числа.

Дороти берет из моих рук камни, которые я перебираю пальцами, кладет в мешочек и туго затягивает шнур. Пошарив рукой, она находит мою сумку и опускает туда бархатный мешок.

— Ты никогда не построишь будущее, пока не примиришься с прошлым. А теперь иди. И непременно помирись с мамой.

Я стою босиком в своей кухне. Над расположенным в центре «островом» висят медные кастрюли. Воскресенье, и уже почти три часа пополудни, а Майкл должен прийти в шесть. Я с удовольствием посвящаю свободное время готовке, чтобы к его приезду дом наполнился теплым ароматом свежеиспеченного хлеба. Соблазнение атмосферой домашнего уюта. Сегодня мне понадобятся все помощники, каких я смогу найти. Я решила воспользоваться советом Дороти и напрямую сказать Майклу, что не хочу покидать Новый Орлеан, а точнее, не хочу расставаться с ним.

Выкладываю шар пышного теста на присыпанную мукой доску и начинаю месить. Я мну его руками, растягиваю, наблюдая, как оно податливо меняет форму. На полке у меня над головой, прямо над «островом» лежит, поблескивая боками, миксер для теста «Бош», три года назад подаренный мне отцом на Рождество. У меня тогда не хватило духа сказать ему, что в вопросе хлебопечения я придаю много значения эмоциональной составляющей, поэтому предпочитаю месить тесто руками, как делали уже четыре тысячи лет назад древние египтяне, которые первыми стали использовать закваску. Интересно, для египтянок той эпохи это было лишь ежедневной обязанностью или они, как и я, находили в этом процессе успокоение? Я расслабляюсь, наблюдая, как проходят у меня на глазах едва заметные химические процессы, как, смешиваясь, мука и вода превращаются в эластичное, шелковистое на ощупь тесто.

Моя мама говорила, что этимология происхождения слова «леди» такова, что, по сути, оно означает женщина-тестомес. Как и для меня, выпечка была ее страстью. Но у кого она этому научилась? Я никогда не видела ее с книгой, мама даже не закончила школу.

Убираю тыльной стороной ладони прядь волос со лба. Дороти велела мне помириться с матерью. Мы говорили об этом три дня назад, а я постоянно думаю о ее словах. Неужели мама действительно не раз пыталась со мной связаться?

Есть лишь один человек, который может знать точно. Не раздумывая, наспех мою руки и беру телефон. Сейчас час по тихоокеанскому времени. Слушаю гудки и представляю, как Джулия сидит на веранде, читает очередной любовный роман или, может, красит ногти.

— Анна-банана! Как ты?

Восторг в ее голосе вызывает чувство вины. В первый месяц после смерти отца я звонила Джулии ежедневно, но вскоре это случалось уже раз в неделю, а потом и раз в месяц. Последний раз я разговаривала с ней на Рождество.

После подробного отчета о том, как обстоят дела на работе и в личной жизни, я произношу:

— В общем, все отлично. А как ты?

— Салон посылает меня на обучение в Вегас. Наращивание волос, парики и всякое такое. Курс рассчитан на три дня. Ты тоже могла бы попробовать. Это очень удобно.

— Могла бы, — отвечаю я, прежде чем перейти к главному. — Джулия, мне нужно задать тебе один вопрос.

— Знаю. Квартира. Надо выставить ее на продажу.

— Нет. Я же говорила, что хочу оставить ее тебе. На следующей неделе позвоню миссис Сайболд и узнаю, почему так долго оформляют передачу права собственности.

Слышу в трубке протяжный вздох.

— Ты золото, Анна.

Папа стал встречаться с Джулией в тот год, когда я окончила колледж. Он рано ушел на пенсию и решил, что, раз я поступаю в Южно-Калифорнийский университет, он может переехать в Лос-Анджелес. Они с Джулией познакомились в тренажерном зале. Тогда ей было тридцать пять, на десять лет моложе отца. Я неожиданно испытала симпатию к этой добродушной, симпатичной женщине, питающей слабость к красной помаде и всему, что связано с Элвисом. Как-то она призналась мне, что всегда очень хотела иметь детей, но решила выбрать моего отца, потому что он вечный ребенок. Жаль, что через семнадцать лет с ней рядом нет ни детей, ни ее большого ребенка. Мне кажется, что папина квартира станет небольшим вознаграждением за все ее жертвы.

— Джулия, одна моя подруга сказала мне то, что никак не выходит у меня из головы.

— Что же это?

— Она… — кладу руку на заколку, скрепляющую мои волосы. — Она говорит, что моя мама много раз пыталась со мной связаться, что она написала мне письмо или несколько писем. Я не знаю, что и думать. — Я замолкаю, испугавшись, что мои слова могут прозвучать как обвинение. — Она полагает, папа обо всем знал.

— Мне ничего об этом не известно. Я уже вынесла гору мешков. Этот мужчина ничего не желал выбрасывать. — Она тихо смеется, и у меня сжимается сердце. Мне надо было заняться этим самой, а я, как и отец, свалила все самое неприятное на Джулию.

— И ты не находила никаких писем от моей матери?

— Я знаю, у нее был наш адрес в Лос-Анджелесе. Иногда она посылала ему какие-то бумаги, связанные с налогами, и еще что-то, но прости, Анна, для тебя она не присылала ничего.

Я киваю, не в силах произнести ни слова. Только теперь я понимаю, как отчаянно надеялась услышать другой ответ.

— Отец очень тебя любил, Анна. У него была лишь одна слабость — любовь к тебе.

Я отлично знаю, что папа меня любил. Но почему же мне этого мало?

К предстоящему вечеру я готовлюсь особенно тщательно. После ванны с моим любимым маслом Джо Малоне я надеваю персикового цвета кружевное белье, встаю перед зеркалом и начинаю выпрямлять волосы «утюжком». Обычно они красиво лежат волнами, но Майкл любит, когда они прямые. Подкрашиваю ресницы, завершаю макияж и бросаю косметичку в сумку. Осторожно, чтобы не помять, я надеваю платье цвета меди, облегающее фигуру, которое непременно понравится Майклу. В последнюю минуту беру подаренный отцом кулон с сапфиром и бриллиантами. Камни матери смотрят на меня, подмигивая, словно до сих пор не могут привыкнуть к новой оправе.

Все эти годы кулон пролежал в шкатулке, я ни разу не испытала желания и потребности его надеть. Отмахиваюсь от накатившей тоски, застегиваю замочек и смотрю на результат в зеркале. Господи, прости меня, но мой отец поступил необдуманно. Его подарок стал не приятным воспоминанием о дне вступления во взрослую жизнь, а символом разрушения и утраты. А папа об этом даже не догадывался.

В 6:37 порог моей квартиры переступает Майкл. Я не видела его уже неделю и невольно отмечаю, что ему не мешало бы зайти в парикмахерскую. В отличие от моей идеальной прически его белокурые волнистые волосы растрепаны, что придает ему юношеский вид мальчишки, работающего на пляже. Я всегда говорила Майклу, что он больше похож на модель для Ральфа Лорена, чем на мэра. Его васильковые глаза и стройная фигура гарантировали бы ему успех в лучших журналах страны.

— Привет, красавица, — говорит он.

Даже не потрудившись снять плащ, он заключает меня в объятия и начинает расстегивать платье, подталкивая к дверям спальни. И плевать, что оно помнется.

Мы лежим и смотрим в потолок.

— Бог мой, — произносит Майкл. — Это было то, что мне сейчас необходимо.

Я перекатываюсь ближе и провожу пальцем по его квадратной челюсти.

— Я так соскучилась.

— И я, милая. — Он поворачивается и целует кончик моего пальца. — Ты восхитительна. Я уже говорил тебе об этом?

Я лежу на сгибе его руки и жду, когда он переведет дыхание и мы начнем второй раунд. Я обожаю эти моменты отдыха, когда весь мир отступает, а я слышу лишь наше прерывистое дыхание.

— Хочешь выпить? — шепчу я и поднимаю голову, когда не дожидаюсь ответа.

Глаза Майкла закрыты, через секунду до меня доносится тихое похрапывание.

Поворачиваюсь и смотрю на часы — 6:55, восемнадцать минут от поцелуя у двери до храпа.

Майкл просыпается, открывает глаза, сонно щурясь.

— Который час? — спрашивает он и тянется к часам.

— Семь сорок, — отвечаю я и провожу рукой по его торсу. — Ты заснул.

Майкл вскакивает с кровати и хватает телефон.

— Черт, я обещал Эбби забрать ее в восемь. Надо спешить.

— С нами будет Эбби? — восклицаю я, надеясь, что не выдала своего разочарования.

— Да. — Он поднимает с пола рубашку. — Она отменила свидание, чтобы побыть с нами.

Выбираюсь из постели. Возможно, я веду себя как эгоистка, но сегодня я хотела поговорить с Майклом о Чикаго. И на этот раз не собиралась менять планы. Я застегиваю лифчик и напоминаю себе, что Майкл отец-одиночка, и очень хороший отец. Кроме того, работа мэра занимает немало времени. Мне не стоит заставлять его выбирать, с кем проводить время — со мной или с дочерью.

Он явно пытается порадовать нас обеих.

— У меня идея, — говорю я, замечая, что он печатает сообщение дочери. — Сегодня тебе лучше провести время с Эбби, а мы увидимся завтра.

Майкл выглядит удивленным.

— Нет. Я хочу, чтобы и ты пошла.

— Но Эбби будет приятнее провести время вдвоем с тобой. Кроме того, помнишь, я говорила тебе о работе в Чикаго, так вот, мне нужно поговорить с тобой об этом наедине. Мы вполне можем сделать это завтра.

— А я мечтал провести вечер с двумя самыми главными женщинами в моей жизни. — Майкл подходит ко мне и целует в шею. — Я люблю тебя, Анна. И чем чаще Эбби будет проводить время с тобой, тем больше привяжется к тебе. Мне хочется, чтобы все видели, что мы вместе, как одна семья. Разве ты этого не хочешь?

Я не могу больше сопротивляться. Майкл думает о нашем будущем, а это именно то, чего я от него жду.

Мы движемся на восток по Сент-Чарльз и останавливаемся у его дома в Карролтон десять минут девятого. Майкл бежит к двери, а я сижу в его джипе и разглядываю кремового цвета стены дома, где когда-то жила семья из трех человек.

О том, что Майкл один воспитывает дочь, я узнала в первый день нашего знакомства и была приятно удивлена, что он чем-то похож на моего отца. Когда мы начали встречаться, мои мысли об Эбби были всегда только позитивными. Я люблю детей. То, что она есть, — это счастье. Клянусь, я так думала до знакомства с ней. До меня доносится скрип железных ворот, и из дома выходят Эбби и Майкл. Она почти одного роста с отцом, сегодня длинные светлые волосы убраны в хвост, на лице выделяются красивые зеленые глаза.

— Привет, Эбби! — говорю я, когда она забирается на заднее сиденье. — Выглядишь отлично.

— Привет, — произносит она и открывает ярко-розовую сумку-мешок от Кейт Спейд, чтобы достать телефон.

Майкл выезжает на Тчаупитаулас-стрит, а я пытаюсь разговорить Эбби. Она, как обычно, отвечает односложно, стараясь не смотреть мне в глаза. Если она что-то и говорит, то обращается к отцу и смотрит только на него. Эти фразы, начинающиеся со слова «папа», каждый раз заставляют меня думать, что я для нее не существую, я пустое место. Папа, я узнала результаты теста. Папа, я посмотрела тот фильм, который ты советовал.

Мы приезжаем в ресторан «Бруссард» во Французском квартале — выбор Эбби, — и изящная брюнетка провожает нас к столику.

Мы проходим через дворик в освещенный свечами зал. Пожилая, хорошо одетая пара поворачивается в мою сторону, когда мы останавливаемся у соседнего столика, и я улыбаюсь им.

— Анна, я ваша поклонница, — восклицает дама и берет меня за руку. — Каждое утро я, благодаря вам, улыбаюсь.

— Приятно слышать, — говорю я, высвобождая руку. — Не представляете, как для меня это ценно.

Мы садимся за стол, и Эбби поворачивается к расположившемуся рядом с ней Майклу.

— Ты должен обидеться, — говорит она. — Ты делаешь все для этого города, а она получает знаки внимания. Какие люди глупые.

У меня возникает ощущение, что я перенеслась в прошлое, в Блумфилд-Хиллз, а рядом со мной Фиона Ноулс. Мне хочется, чтобы Майкл сказал что-то в мою защиту, но он лишь усмехается.

— Такую цену мне приходится платить за свидания с Любимицей Нового Орлеана. — И сжимает под столом мое колено.

«Не обращай внимания, — говорю я себе. — Она ребенок. Ты сама когда-то была такой».

Я невольно погружаюсь в воспоминания. Я в Харбор-Ков. Боб ведет машину, мы едем в «Тейсти-фриз», мама сидит на пассажирском сиденье. Я на заднем грызу ноготь на большом пальце. Боб поворачивается ко мне через плечо:

— Как насчет огромного сандэ, сестренка? Или банана-сплит?

Я складываю руки на животе в надежде, что никто не слышит урчания, и отвечаю:

— Не хочу есть.

Закрываю на мгновения глаза, чтобы прогнать ненужные мысли. Черт побери Дороти и эти камни!

Переключаюсь на меню и пытаюсь подыскать что-то из закусок, ценой не дороже моего платья. Как мужчина с юга, к тому же джентльмен, Майкл всегда настаивает, что платить будет он. Я же, чьи предки были угольщиками из Пенсильвании, хорошо знаю и не забываю цену деньгам.

Через несколько минут возвращается официант с бутылкой вина, заказанной Майклом, и наливает Эбби бокал газированной воды.

— Желаете начать с закусок? — интересуется он.

— Что ж… посмотрим. — Майкл открывает меню.

Но Эбби берет дело в свои руки.

— Пожалуйста, фуа-гра «Хадсон Вэлли», карпаччо «Блэк Ангус» и морские гребешки «Джорджес-Банк». И террин из лисичек, s’il vous plaît. — Она поворачивается к отцу: — Тебе понравятся эти грибы, папочка.

Официант исчезает, и я откладываю меню.

— Итак, Эбби, когда результаты теста ты уже знаешь, куда думаешь поступать?

Она тянется к телефону.

— Пока не решила.

— Ее претензии сузились до Оберна, Тулейна и Калифорнийского университета.

Ура, наконец-то у меня есть шанс найти общий язык!

— Калифорнийский университет? — поворачиваюсь я к Эбби. — Ведь я там училась! Тебе бы очень понравилась Калифорния, Эбби. Послушай, если у тебя будут вопросы, обращайся. Я с удовольствием напишу рекомендательное письмо или сделаю что-то другое, что тебе поможет.

Майкл вскидывает брови.

— Думаю, не стоит отказываться от столь щедрого предложения, Эб. Анна одна из звездных выпускниц.

— О, Майкл, что за ерунда.

Ерунда, но я счастлива, что он это сказал.

Эбби качает головой, не отрываясь от экрана телефона.

— Я уже вычеркнула этот университет из списка. Меня интересует более серьезное образование.

— Конечно, — бормочу я, беру папку с меню и погружаюсь в чтение, мечтая оказаться в любом другом месте, только не здесь.

Мы с Майклом встречались восемь месяцев, прежде чем он познакомил меня с дочерью. Я не могла дождаться того дня. Эбби вскоре должно было исполниться шестнадцать, и я была уверена, что мы довольно быстро станем подругами. Мы обе бегали по утрам, Эбби была членом редакции школьной газеты, наконец, мы обе росли без матери.

Наше знакомство прошло в непринужденной обстановке «Кафе дю Монд» — кофе и оладьи. Мы с Майклом хохотали над тем, как странно выглядит присыпанное сахарной пудрой блюдо, и съели все до последней крошки. Эбби заявила, что все американцы обжоры, пила маленькими глотками черный кофе, откинувшись на спинку кресла, и неотрывно писала что-то в телефоне.

— Надо дать ей время, — сказал мне Майкл. — Она не привыкла с кем-то меня делить.

Поднимаю глаза и замечаю, что в ресторане стало необычайно тихо. Майкл и Эбби смотрят куда-то вдаль. Перевожу взгляд и вижу, что за столиком в углу, футах в двадцати от нас, сидит красивая брюнетка и во все глаза смотрит на стоящего перед ней на одном колене мужчину. Он протягивает ей маленькую коробочку, и я замечаю, как дрожит его рука.

— Будь моей женой, Кэтрин Беннет.

Он произносит эту фразу с таким чувством, что у меня начинает щипать в носу.

«Не будь дурой», — говорю я себе.

Женщина восторженно вскрикивает и падает в объятия мужчины. Ресторан взрывается аплодисментами.

Я тоже хлопаю, смеюсь и утираю слезы. Внезапно ощущаю на себе тяжелый взгляд Эбби. Резко поворачиваюсь, и наши взгляды встречаются. Уголки ее губ ползут вниз. Это не улыбка и не обычная, присущая ей ухмылка. Эта семнадцатилетняя девчонка меня презирает. Я отвожу взгляд, пораженная тем, что она многое понимает. Она считает меня дурой, верящей в любовь и доверяющей ее отцу.

— Майкл, нам надо поговорить.

Он приготовил нам коктейли «Созерак», и сейчас мы сидим рядом на белом диване в моей гостиной. Теплый свет огня в камине подкрашивает комнату, и я невольно задумываюсь, кажется ли Майклу эта мирная атмосфера такой же фальшивой, как мне?

Майкл разглядывает бокал.

— Она еще ребенок, Анна. Поставь себя на ее место. Трудно делить отца с другой женщиной. Прошу тебя, постарайся понять.

Я недовольно хмурюсь. Разве не я предлагала ему провести вечер вдвоем с дочерью? Я бы непременно напомнила ему, но не хочу отвлекаться от главной темы разговора.

— Дело не в Эбби. Я хочу поговорить о нас. Я отправила резюме на WCHI и написала Джеймсу Питерсу, что меня заинтересовало его предложение.

Я внимательно смотрю ему в лицо, пытаясь уловить испуг или разочарование, но вместо этого слышу:

— Отлично! — Он кладет руку на спинку дивана и гладит меня по плечу. — Я тебя полностью в этом поддерживаю.

Чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота, я хватаюсь пальцами за кулон.

— Вот в этом как раз все дело. Мне не нужна твоя поддержка. Я собираюсь уехать за девять тысяч миль, Майкл, и хочу, чтобы ты…

В голове звучит голос Дороти: «Я давно приучила себя открыто говорить о том, чего хочу».

Я решительно поворачиваюсь к Майклу:

— Я хочу, чтобы ты попросил меня остаться.