То самое чувство

Лия Роач, 2020

Никогда не улыбайтесь в ответ на дразнящую улыбку незнакомца в ночном клубе. Никогда не садитесь в машину к парню своей подруги и не отвечайте потом на его звонки. Если не хотите, как я, оказаться перед крайне нелегким выбором. Вот только я не совсем уверена, кто кого выбирает… – Тебе больше подходит Никита, а Дэн… Мне показалось, что влюблен он в тебя гораздо сильнее. – Что ты несешь? – Я наблюдала. Он глаз с тебя не сводил. Этот Дэн будто… помешан на тебе…

5 То самое чувство: Во

лнение

Дверь в спальню открывается, но папа не успевает позвать меня, заметив даже в темноте, что я уже сижу в кровати и скручиваю волосы на затылке, чтобы схватить их заколкой-крабиком — готовлюсь к умыванию.

— Будильник заводила? — негромко спрашивает он.

— Нет, сама чего-то проснулась.

На самом деле уснуть так и не получилось, но папе знать об этом не надо.

Закончив с волосами и прихватив спортивный костюм, я выхожу в коридор и закрываю за собой дверь в комнату, хотя все эти предосторожности излишни — нужен куда более серьезный шум, чтобы разбудить Алиску.

— Поздно вернулась вчера?

— Вообще-то сегодня, — улыбаюсь я.

Он посмотрел на меня с укоризной.

— После трех, — дурачиться мне расхотелось, — точное время не помню. В такси слышала по радио, как три пропикало, но это мы еще Виолетку везли.

Папа идет на кухню, где по утрам всегда делает себе — и нам, если хотим — полноценный завтрак, придерживаясь старой мудрости, начинающейся с совета"завтрак съешь сам". Я иду следом, но, дойдя до ванной, скрываюсь в ней. Быстро умываюсь, чищу зубы и, даже не расчесываясь, меняю пижаму на беговое обмундирование.

Увидев через всегда открытую дверь кухни, что я собираюсь на пробежку, папа попросил одеться потеплее.

— Я в термобелье, пап. И в толстовке, — слова"термуха"и"худи"папа не приемлет. — Не в пуховике же мне бегать.

— Зимой будешь в пуховике. Или в спортзале, — совершенно нестрогим голосом, но тем не менее безапелляционно предлагает он мне неочевидный выбор.

— Ладно, — не желаю я спорить и, послав ему воздушный поцелуй, шагаю в прихожую натягивать куртку и кроссы.

В лифтовом холле меня ждет заспанная и поэтому нереально узкоглазая Лелька.

— Вот дуры, суббота, а мы ни свет, ни заря тащимся жиры растрясать.

— Какие у тебя жиры? — фыркаю я, проходя мимо лифтов к лестничному пролету — спуск и подъем тоже часть тренировки.

— Чё, опять пешком?! Даже в субботу? — возмущается мне в спину соседка.

— Не ленись! А то жирами заплывешь, — бросаю я через плечо и начинаю перепрыгивать через ступеньку, как в детстве.

Когда мне было пятнадцать, один из таких необдуманных спусков закончился для меня растяжением связок голеностопного сустава. Я тогда погналась за подшутившей и пустившейся бежать от меня подружкой, удобной обуви поблизости не оказалось, а наказать шутницу было необходимо, и я, недолго думая, сунула ноги в мамины туфли на неслабом таком каблуке. Размер ноги у мамы небольшой, и я тогда до нее уже доросла — сейчас уже и Алиска нас догнала, и мы все трое можем при необходимости носить обувь друг друга, — но тот факт, что туфли были мне как раз, никак не уберег меня от неловкого падения. Я неслась, сломя голову, а сломала ногу. Ну не сломала, но все равно было очень больно. Уже на первом же лестничном пролете нога подвернулась и хоть обошлось без хруста и перелома, на костылях мне пришлось проковылять довольно долго. Пострадала по глубости, в общем. При этом обидчицу так и не догнала и не наказала. Но сейчас я в правильной обуви и смотрю, куда ставлю ноги, спускаясь хоть и быстро, но осторожно и обдуманно.

Благополучно достигнув первого этажа и миновав все четыре подъездные двери, мы выбегаем на по-ночному темную — до дня зимнего равноденствия остается чуть больше месяца — улицу. Но высокие плоские фонари на столбцах через каждые 50 метров хорошо освещают нашу аллею и бежать комфортно.

— Как вчера сходили? — спрашивает Лелька, пока мы бежим разминочно, потихоньку набирая ход.

— Нормально, — отвечаю на выдохе.

— Нормально да или нормально нет? — не удовлетворяется она неопределенным ответом.

— Нормально да, — после паузы нехотя признаюсь я.

— И молчишь?! — она приближается и легонько бьет меня по плечу тыльной стороной ладони. — Рассказывай давай. Мы, можно сказать, всем колхозом за тебя болели.

Я не могу не засмеяться. Они действительно живут почти колхозом — кроме двоюродных сестёр Альки и Лельки с одинаковой фамилией Фриш (их папы — братья-близнецы, и они с детства не разлей вода, несмотря на почти трехгодичную разницу в возрасте) в их двушке живут еще трое девчонок. Дочь друзей Лелькиных родителей, тоже из Нового Уренгоя, и две Алькины однокурсницы, но эти хотя бы из областных городов, и на выходные иногда уезжают домой, северянки же живут от каникул до каникул. Квартиру старшей Фриш купил отец, как подарок к окончанию школы и чтобы после поступления в универ дочка не жила в общежитии. Она почти сразу пустила к себе однокурсниц и первый год они жили втроем, а потом приехала сначала Катрина, а через год и Лелька поступила в местную Академию госслужбы. Ее квартира — тоже подарок родителей — еще строилась в новом ЖК недалеко от нашего.

— Да че рассказывать? — морщусь я, но понимаю, что какую-то информацию выдать нужно — иначе она не отстанет. — Познакомилась с парнем, точнее, он со мной познакомился. Выпили вместе, поболта…

— Ты выпила? — перебивает меня Лелька, уже заметно запыхавшимся голосом — Ты ж не пьешь.

— Иногда пью, некрепкое, — одну супер алкогольную Мэри я тактично опускаю. — Короче, поболтали, потанцевали — не с ним, с Виолой, — и разошлись по домам.

— И все? — моя партнерша по бегу явно недовольна такой развязкой.

— А чего ты ждала? Страстных поцелуев и объятий? Или мне нужно было сразу поехать к нему? — почему-то злюсь я.

О том, как мы сидели практически в обнимку на том диване, пили из одной бутылки и как плотоядно Дэн смотрел на меня из угла, в котором расположился в танцзоне, я рассказать не могу — и стыдно, и вообще… А поцелуев и объятий, скорее, обжиманий, было вчера достаточно и без нас. Но вспоминать об этом не хотелось.

— Ну не сразу… Блин, но телефонами-то хоть обменялись?

— Он записал мой, — стараясь правильно дышать, цежу я с перерывами. — И сделал дозвон, но я его не записала.

— Почему? Он тебе не понравился? — не понимает Леонелла, которая терпеть не может своего полного имени, и посвященные в это непременно пользуются ее слабостью.

Еще как понравился. Я даже о Никите почти забыла — моя цель на вчерашний вечер была достигнута. Сна и покоя мне это новое знакомство не вернуло, скорее, наоборот, вот только объект терзаний и робких мечтаний сменился. Может, временно — пока еще слишком свежи воспоминания о его дерзкой улыбке и чертятах в глазах.

Мыслей, что это как-то неправильно — вчера нравился один, сегодня — другой — у меня не было. Потому что он мне именно нравился, и все на этом. Да, мне определенно хотелось большего, но это было утопичное желание, все равно что хотеть стать олимпийской чемпионкой или родиться мальчиком — со своими желаниями я безнадежно опоздала. Поэтому да, никаких таких мыслей не было. Даже были совершенно противоположные — что моя новая симпатия куда как правильнее и имеет больше шансов на жизнь. Мечтать о Дэне я могла без угрызений совести — он не встречался с моей подругой, и вообще был свободен. Вряд ли такие как он долго остаются свободными, скорее, я удачно попала в промежуток"между"старой девушкой и новой. И вовсе не факт, что этой новой стану я. Но пока я вполне могу насладиться его вниманием и этим восторженным ощущением, которое охватывает меня под взглядом его по-кошачьи прищуренных глаз. Ну а чего тогда я ломаюсь перед Лелькой, нагоняю тумана вместо того, чтобы всё ей честно рассказать?

И пока не передумала, я резко останавливаюсь и говорю:

— Понравился. Даже очень. И мы договорились, что сегодня он встретит меня после школы.

— О-хо! — тоже останавливается, как вкопанная, моя напарница. — Быстро вы сговорились. С места в карьер прям. Хотя чего тянуть? Чай, не восемнадцатый век, — тут же сама себе возражает она. — И ты давно не ребенок.

Она первая начинает бежать, я ее догоняю, и до конца пешеходной аллеи и обратно к дому мы бежим в полном молчании, сосредоточившись на правильном дыхании.

И только в подъезде, когда мы уже поднимались на свой этаж, Лелька все-таки предостерегает меня:

— Ну ты в омут с головой-то не кидайся в этого… Как его зовут-то? — вдруг понимает она, что я этого еще не сказала.

— Дэн. Просто Дэн, — отвечаю я уже у своей квартиры.

— Исчерпывающе, — кивает соседка и тихо смеется. — Ладно, заходи потом. Расскажешь подробности.

И она звонит в свою дверь, а я без звонка открываю нашу — если дома кто-то есть, то днем мы не запираемся.

Не знаю почему это так для меня важно, но я не хочу, чтобы Виолетта и Вика видели, что сегодня у меня свидание с Дэном. Хотя как же не знаю? Кого я обманываю?! Боюсь, что это первое свидание станет сразу и последним, и мне не хочется выглядеть глупо и жалко в глазах подруг. Пусть лучше не знают, что была эта попытка. Договаривались мы с ним об этой встрече не в клубе, а чуть позже в мессенджере, поэтому они не в курсе. Если мое первое в жизни настоящее свидание пройдет хорошо, и будет второе и третье, тогда и расскажу, а пока хочу сохранить это в тайне. В конце концов, никого, кроме нас двоих, это не касается!

Поэтому после уроков я не спешу покидать класс физики, делаю вид, что не успела списать с доски решение задачи на скорость распространения электромагнитного излучения в вакууме, и медленно, постоянно смотря на доску и снова в тетрадь, переношу на бумагу буквенные обозначения физических величин и бесконечные корни и степени. Девчонки поначалу меня ждут, подгоняют, но в итоге их терпение заканчивается, и они уходят. Я не боюсь, что они с Дэном пересекутся на улице — во-первых, я назвала ему время на сорок минут позже окончания последнего урока, как раз чтобы избежать их вероятной встречи. А во-вторых, встретиться мы договорились на остановке, так чтобы и другие одноклассники не имели возможности нас видеть — из всего класса только я добираюсь до школы на транспорте. Короче, все разумные меры предосторожности приняты. И будет смешно, если он не придет, вдруг думаю я. Но мне не смешно. Ни капельки. Меня едва ли не трясет одновременно и от страха, и от предвкушения, и от нервного возбуждения. Да… с такими нервами только на свидания и ходить…

Когда в классе никого, кроме меня, не остается, я перестаю изображать прилежность и со вздохом облегчения убираю тетрадь в рюкзак. Иду в женский туалет в другой рекреации и смотрюсь в зеркало — вид нормальный, следов бессонной ночи, на удивление нет, но я все равно достаю любимую пудру и прохожусь пуховкой по щекам и под глазами. Нет предела совершенству, тем более, это будет наша первая встреча при свете дня, а днем все мы выглядим не так, как при искусственном освещении, и все изъяны становятся заметнее. Никакими особенными огрехами внешности я не страдаю — ни широко посаженных глаз, ни горбинки на носу, ни оттопыренных ушей, даже веснушки с уходом лета побледнели и почти не видны, но никогда не знаешь, чем можешь не угодить. Я, например, вопреки всеобщему обожанию и поклонению терпеть не могу блондинов с голубыми глазами — выглядят слишком кукольно и по-девчачьи, — поэтому и мое лицо"без особых примет"кто-то тоже вполне может считать некрасивым или непропорциональным, или глаза невыразительными, или губы недостаточно полными — да мало ли к чему можно придраться. В общем, еще один железный повод понервничать.

Когда до встречи остается десять минут, выхожу из дверей школы, чтобы топать на остановку, но, сбежав по ступеням, замираю на последней — у кованого забора напротив, прислонившись к нему спиной, стоит Дэн и, не скрываясь, курит. Хотя знаки, информирующие о запрете курения, висят и рядом с главным входом, и на декоративных стенах у основания крыльца. Не заметить их он просто не мог. Но его такое демонстративное пренебрежение правилами и порядками меня ничуть не удивляет — этот парень явно не из линейки добропорядочных граждан, а из тех экземпляров, кто плюют на законы, нарушают уставы, забивают на этикеты. Из плохишей, одним словом, которых так любят хорошие девочки. А я хорошая девочка?.. Вот сейчас и узнаем.

Улыбаясь своим мыслям и ему, я подхожу ближе.

— Проблемы со зрением? — спрашиваю, кивая в сторону запрещающего знака.

Он даже не смотрит вслед моему кивку, уже точно зная, что там увидит — я не ошиблась, что он прекрасно осведомлен о запрете курения на территории школы.

— И тебе привет, незнакомка.

— Еще и с памятью… Тяжелый случай, — продолжаю иронизировать я, пряча за этим трясучку в руках и дрожь в коленях.

— Вчера ты была совершенно другой, — поясняет он, разглядывая меня прищуренными глазами с непонятным выражением на лице, и повторяет убежденно: — Совершенно другой.

— Без платья не котируюсь? — улыбка сама собой гаснет, и я слишком огорчена тем, что мои опасения насчет того, что сегодня его впечатление обо мне может быть иным, оправдались, чтобы понимать двусмысленность своего вопроса.

Которую он, конечно же, не заметить не мог.

— Без платья очень даже, — возражает он низким голосом, а я вспыхиваю как газовая горелка. — А вот в джинсах… Пока не знаю. Дай время, я присмотрюсь.

Я пожимаю плечами, не в силах отвечать из-за перехватившего горла, и, чтобы скрыть багровый румянец на щеках, опускаю голову вниз и изучаю свои замшевые ботинки. Изучаю минуты две, Дэн все это время неторопливо курит, не меняя положения тела и все так же подпирая спиной забор. Когда способность говорить ко мне возвращается, я поднимаю глаза, но смотреть ему в лицо все еще не решаюсь и утыкаюсь взглядом в плечо.

— Пошли? — спрашиваю.

Даже не видя его, знаю, что он ухмыляется.

— Ну пошли, — кидает окурок в урну, но не делает первый шаг, предлагая мне выбор направления.

Поколебавшись, я иду к остановке — иного плана у меня нет. Он следует за мной. Но ноги у него длиннее, шаг шире, и он скоро меня обгоняет. Я автоматически начинаю частить шаги, и бегу за ним вприпрыжку, пока не устаю. Хватаю его за предплечье чуть пониже локтя и прошу:

— Давай чуть помедленнее, а?

Он резко останавливается и смотрит на мою ладонь. Испугавшись, что сделала что-то не так, хоть и не понимаю что, я отдергиваю руку. И поспешно добавляю:

— Пожалуйста…

Смотрю на него, он выглядит каким-то растерянным, и вообще словно забыл, где и с кем находится. Потом дергает головой, будто избавляется от наваждения и говорит с прежней насмешливой улыбкой, только голос простуженный:

— Извини. Можно и помедленнее. Только скажи, куда идем-то?

— На остановку? — неуверенно отвечаю вопросом на вопрос.

— А зачем нам на остановку?

Этого я и сама не знаю, выбрала маршрут рефлекторно — из школы я всегда иду направо. О чем честно и признаюсь:

— Чтоб домой ехать.

— А мы едем домой? — удивляется он и его улыбка становится шире. — К тебе или ко мне?

— Ты можешь меня проводить, — не поддаюсь я на провокацию.

— То есть я вместо того, чтобы высыпаться после вчерашнего веселья, встал и тащился через весь город, чтобы прокатиться с тобой в автобусе? — он спрашивал спокойно, без возмущения, так, будто уточнял у меня какие-то детали.

— Вижу, идея отклика в тебе не нашла, — резюмирую вместо ответа.

— Дерьмо идея, — кивнул он. — Я вообще-то голодный. Успел только умыться — как-то непедагогично мало уроков у вас по субботам. Куда смотрит министерство образования? Совсем не заботится об образованности будущего поколения… На кого страну оставим?

— Ты закончил? — смеюсь я. — Если голодный, идем в кафе.

— Давай в БургерКинг, я наутро после избыточного количества пива предпочитаю употреблять что-нибудь вредное.

— Может, стоит завязать с избыточном потреблением, чтобы потом не травить себя еще больше? — невинно интересуюсь я.

Он сверкает глазами-щелками и просит вполне миролюбиво:

— Давай без нравоучений. Матери хватает…

Я примирительно развожу руками.

— БургерКинг в другую сторону, в торговом центре, — я разворачиваюсь, чтобы идти обратно.

Теперь уже он хватает меня за руку.

— Куда ты? Там, — большим пальцем свободной руки он через плечо указывает себе за спину, — тоже есть, у сквера. Я погуглил.

Я молча киваю, и мы снова идем туда, куда шли. Только теперь держимся за руки — он мою так и не выпустил.

В этом новом отдельностоящем ресторане — сама компания называет себя именно так, сетью ресторанов быстрого питания — довольно уютно, не как в обычных заведениях фастфуда. В зале кроме самых обычных небольших квадратных столиков с неудобными железными стульями, пригодных только для перекуса в одиночестве, имеется и целый ряд более вместительных столов с простенькими, обтянутыми кожзамом, диванами, и вдвоем за ними можно расположиться с большим комфортом.

Зал я разглядываю, пока Дэн делает заказ. Сама я от бургера отказалась, не хочу даже"самого улетного". Если дело касается фастфуда, я предпочитаю Алискину шаурму — вот уж кто обожает фастфуд в любом его проявлении, еще могу съесть что-нибудь из индийской еды на вынос, есть такой киоск у нас на районе, но бургеры — не мое. Для себя я выбрала карамельное латте — на картинке выглядит аппетитно, и я уверена, что все, что с карамелью, не может быть невкусным, — и шоколадный донат. Пончики — тоже моя слабость. Не так, как бельгийские вафли — настоящие, из Бельгии, я не пробовала, но и те, что продают в Старбакс, завоевали мое сердце с первого укуса, — но тоже не могу отказать себе в этом лакомстве.

Дэн возвращается с подносом, на котором кроме моего стакана с латте и пончика на тарелке еще красуются бутылка Пепси, два бумажных свертка круглой формы и картонное ведро с разными жареными во фритюре снэками. Надеюсь, ничего из этого он не взял для меня. Но ошибаюсь.

— Ты о-о-очень голоден, — говорю протяжно, преувеличенно округляя глаза, когда он садится на диване напротив.

— Половина для тебя, — лениво сообщает он.

— Я же сказала…

— Я помню. Но есть одному как-то не айс, и ты можешь передумать, когда увидишь этот бомбический, с двойной котлетой, овощами и…

— Огурцы, салат и лук? — теперь я его перебиваю, вспомнив песенку из рекламы то ли самого БургерКинга, то ли Мака, то ли другой какой бургерной сети.

— И они тоже, — он улыбается. — В общем, угощайся.

— Неа, — придвигая к себе свой трапециевидный стакан с ручкой, в котором хорошо видны градиентовые слои кофейно-молочного напитка, возражаю я. — Тебе придется съесть все это в одного.

— Давиться, только потому что"уплочено", — он сознательно выбирает неправильную форму употребления слова и делает на ней акцент, — не буду.

Это звучит грубо, как лучшая-защита-нападение на высказанный упрек, но я ничего обидного в виду не имела, и, не зная, как реагировать на эту отповедь, притихаю в своем углу.

Он, видимо, замечает изменения в моем лице, и понимает, что погорячился, потому что тут же весело и беззаботно улыбается.

— Шучу. Не парься. — И начинает разворачивать первый фирменный сверток с бургером.

Первые минуты увлеченно жует, блаженно закрывая глаза, постанывая и причмокивая — короче, всячески демонстрируя, как ему вкусно.

— Точно не хочешь? — мычит с набитым ртом.

Я мотаю головой и, чтобы сменить тему, спрашиваю:

— Кстати, а как ты оказался у входа в школу? Я же называла тебе другое место встречи.

Он пожимает плечами. Его рот все еще полон, и мне приходится ждать, чтобы получить ответ.

— Я не хотел опоздать, вышел заранее, но добрался быстрее, чем планировал. Торчать на остановке не хотел и посмотрел, где тут ближайшая школа. И не ошибся. Хорошая? — резко спрашивает и, видя мое замешательство, добавляет: — Ну школа.

— Аа, да, нормальная. У нас класс с углубленным изучением физики и математики. Только не надо сразу экзаменовать меня по физическим процессам! — сразу предупреждаю я, наученная опытом общения с другими особями мужского пола — что одноклассники, что друзья родителей и их дети — все считают, что девочки и физика несовместимы, поэтому заранее уверены, что знания у меня так себе. А грамоты в олимпиадах за красивые глаза.

Правда, всего в одной олимпиаде, и до призового места я не дотянулась, по-идиотски налажав в одном из вопросов, но грамота финалиста все же есть. И точно не за глаза, иначе я нескромно могла бы рассчитывать на гран-при.

Помешивая и медленно попивая латте, я рассматриваю Дэна, старательно прикрывая свой интерес длинной челкой.

Не в полумраке зала со столиками и не в постоянно мигающем и меняющем цвета освещении танцпола он тоже выглядит иначе. Может, не так кардинально иначе, как я — с боевой вечерней раскраской и без нее, но тоже заметно. Лицо острее, скулы четче, линия подбородка резче — вчера ночью игра света и тени скрадывала эту резкость его черт. И цвет лица другой — там он казался смуглым, а сейчас, наоборот, бледный, под тонкой кожей почти видны вéнки. Рот широкий, губы узкие, и шрам еще заметнее. При свете дня он уже не кажется таким загадочным, как вчера, но так еще сильнее проявляется его хищность. Не только в лице, но и в движениях. Все в нем как бы говорит"не связывайся со мной". Все, кроме его улыбки. Она осталась неизменной — такая же ошеломительная и чарующая, насмешливая и дразнящая, и ей по-прежнему невозможно сопротивляться. Улыбка противоречит пиратским — я, наконец, нахожу, подходящее определение — чертам лица, пытаясь раз за разом убедить меня, что ее хозяин хороший парень. И мне становится интересно, кто из них отражает настоящего Дэна, а кто не более чем панцирь, маска или костюм супермена.

Видимо, в какой-то момент я чересчур увлекаюсь разглядыванием или, скорее, разгадыванием, что он замечает мой пристальный интерес. Взгляд его прозрачно-зеленых глаз — странно, вчера они казались мне темным, почти черными, — меняется, становится колючим, и в глубине глаз снова пляшут рогатые чудаки.

— Ну и что решила? Я нравлюсь тебе еще больше, чем вчера, или таки меньше? — он насмешлив, как и его ухмылка.

Вопрос слишком уверенного в себе человека, но мне кажется, что ответ для него важен. Пффф, с чего бы?

— То есть, что нравишься, ты не сомневаешься? — принимаю я его игру.

— Неа, — вальяжно говорит Дэн, вытерев руки салфеткой и допив остатки колы.

— Допустим, нравишься, — не отпираюсь я.

— Сильнее, чем вчера? — настаивает он интонацией следователя на допросе.

Какими их показывают в кино — живьем я, конечно, допросов не видела, хотя папа имеет некоторое отношение к правоохранительной — конкретно, исполнительной — системе. Но эта не та работа, на которой можно появиться с детьми.

— Пока не разобралась, — решаю быть честной. Тем более это самый простой ответ. И самый для меня безопасный.

И преждевременных авансов ему отвешивать не хочется, и незаслуженно обидеть тоже.

Когда он возвращается с кофе для себя, я вспоминаю, каким вопросом задавалась всю ночь и все утро.

— Можно теперь я спрошу?

— Если не про планы на жизнь, валяй, — внешне равнодушно разрешает он, но я замечаю, что ему любопытно.

— Почему в клубе объектом своих улыбок ты выбрал меня, а не Вику?

— Вику? — не понимает он, но потом к нему приходит догадка, я вижу, как это отражается на его довольно непроницаемом лице. — Это ту блондинку, которая ушла с Лёхой?

— Её, да.

Я удивлена — как можно не запомнить Вику?!

— А почему я должен был выбрать её? — И голос, и выражение лица — все указывает на то, что он искренне не понимает вопроса.

— Ну… — теряюсь я в формулировках.

Потому что, в свою очередь, искренне не понимаю, что тут непонятного. Мне ответ кажется очевидным. Любой мужик, имея выбор из нас троих, по-любому должен предпочесть всем остальным именно Вику. Она выглядит точно так, как девушки в мужских журналах, как жены и подруги знаменитостей — разнообразные блогерши и модели, фитнес и не очень. Да и сама я, будь мужиком, выбрала бы именно ее! О чем в итоге ему и сообщаю со всей уверенностью.

Он усмехается, как-то не по-доброму.

— Неа, была бы мужиком, не выбрала бы. Поверь мне на слово.

Он со стуком ставит чашку на стол, будто ставит точку в разговоре. Но меня такой ответ не устраивает — теперь мне ничего непонятно. И я не унимаюсь:

— Почему?

Мне правда интересно. Я всегда считала себя не ровней Вике, ни во внешности, ни в том, что касается мужского внимания. И вдруг кто-то — при живой Вике, в смысле, находящейся рядом — выбирает меня. Вариантов ответов тут два — он либо большой оригинал, либо я чего-то не понимаю. А чего-то не понимать я ой как не люблю.

— Так почему? — повторяю упорно, видя, что с ответом он медлит или вообще не собирается его давать.

— Ну потому что! — говорит он с раздражением на мою приставучесть. — Для таких девушек существует одно короткое, но емкое и исчерпывающее определение. Если умная, сама поймешь какое, а нет — не повезло тебе. Придется спросить у кого-то другого. Не хочу пачкаться о…

Он не договаривает фразу, но это и не нужно — вряд ли бы я услышала ее окончание. Потому что мгновенно, против воли, заливаюсь краской — о какое именно ёмкое определение он не хочется пачкаться, догадаться нетрудно, и мне становится неожиданно обидно за подругу. Неожиданно — потому что в глубине души я с ним согласна, сама не далее как прошлой ночью мысленно называла ее едва ли менее оскорбительными эпитетами. Но когда кто-то произносит — ну не произносит, но явственно дает понять, что имеет в виду — это вслух, меня коробит и пробуждает внутри голос протеста.

— А я нет? Не подхожу под это определение? — вздернув подбородок, спрашиваю с вызовом, хотя голос предательски дрожит, выдавая мое волнение. И негодование.

— Оо, женская солидарность попёрла… — морщится он недовольно, но не без лукавой улыбки в уголках рта.

— Ну почему же солидарность? — мне удается унять дрожь в голосе и теперь он звучит ровно, обманчиво спокойно, а я приятно удивлена собственному быстрому совладанию с собой. — Вчера мы были вместе, мы дружим, а старая мудрость"скажи мне, кто твой друг"ничуть не потеряла в актуальности.

— Угомонись, — смеется он. — Хоть сто мудростей выдай, но ты с этой Викой из разных измерений.

— Это твое субъективное мнение. Ничем не подкреплённое. Може…

— Уймись, я сказал, — он резко меня обрывает. — Еще раз говорю — будь ты мужиком, тебе это было бы очевидно и ты не задавала идиотских вопросов. Но если тебе так сильно хочется убедить меня в том, что ты такая же, как твоя Вика, — раздражение из его голоса моментально улетучивается, он гадко улыбается и вальяжно откидывается на спинку дивана, — можешь приступать. Мои колени и губы временно свободны, и я готов узнать о тебе что-то новенькое. Тот случай, когда я с радостью поменяю свое мнение.

Он улыбается еще шире, зрачки почти полностью скрыты прищуренными веками, но оставшуюся узенькую щель я вижу, что глаза его азартно блестят.

От такого поворота кровь приливает к щекам еще сильнее, я наверняка становлюсь пунцовой, но пенять не на кого — сама напросилась, и была при этом весьма настойчива. Вот и отдувайся теперь за свой длинный язык.

— Моя мама — первый заместитель прокурора области, папа — капитан внутренней службы ГУФСИН, а я собираюсь поступать в Академию МВД, — сообщаю я после неприлично долгой паузы, во время которой мучительно придумываю, как буду выкручиваться из ситуации, но в голову приходит только это.

— Это угроза? — хмурится он, не догоняя, зачем я вывалила на него эту информацию.

— Это то новенькое обо мне, что ты жаждал узнать.

Внешне я спокойна и даже дерзка, но внутри меня по-прежнему потрясывает от глупости положения, в которое я угодила по собственной инициативе. Все же я еще полный новичок в таких играх, хоть и мнила себя акулой в спорах. Видимо, противники прежде попадались неискушенные…

— И как оно связано с предыдущим обсуждением? Как доказывает твою… легко… сговорчивость? — находит он менее грубый термин и усмехается.

Я смущена и раздосадована — сдвинуть его с опасной для меня темы не удается, даже слитая информация о сфере деятельности родителей, которая обычно работает безотказно, на этот раз не помогла. Зря только рассказала. Теперь это действительно выглядит так, будто я его предостерегаю, типа, веди себя со мной хорошо, а то у меня мама — прокурор. Фу… Из одной неловкой ситуации в другую примерно за минуту — новый рекорд, Шереметева, поздравляю!

Дэн ждет ответа, буравя меня взглядом зеленых насмешливых глаз, с такой уже знакомой кривой улыбкой, и у меня ощущение, что он читает меня даже не как книгу — как открытку почтовую, ее и открывать не нужно, она сразу подается с обнаженной для чужих глаз душой. Он словно знает, что ответить мне нечего, и что тот мой ответ был лишь попыткой избежать ответа на предшествующий ему. Это именно так, и потому неприятно вдвойне. И что видит меня насквозь, и что я такая идиотка.

Да, мой опыт общения с парнями нулевой, но зачем же самой себя топить, ведясь на провокации и, более того, расставляя ловушки самой себе?!

— Никак, — выдавливаю я из себя, устав играть в гляделки, из которых мне все равно не выйти победительницей, так чего пыжиться?..

Признав поражение, я, не таясь, облегченно вздыхаю — иногда все же лучше ничего из себя не строить, особенно, если ты не профессионал в сфере"строительства". Он кивает, и из глаз пропадает та пронзительность, которая так меня страшит.

— Ну вот и выяснили. Хотя если передумаешь и решить-таки меня переубедить, я с удовольствием испытаю на себе твой"дар убеждения", — он дразнит меня долгим взглядом, но потом смеется. — Ладно, пошли отсюда. Надоело сидеть.

— А заплатить? — подскакиваю я от удивления.

— За что? — не понимает он и даже садится обратно на диван, с которого уже успел привстать.

— По счету.

— Я уже оплатил. Это же не ресторан, где счет после еды приносят, тут платишь и только потом ешь.

На секунду прикрыв глаза, я мысленно чертыхаюсь — как же могла забыть об этой фишке ресторанов самообслуживания? Нужно было самой идти заказывать свой кофе. Как я теперь отдам ему за него деньги? У меня же только карточка! Но я в любом случае не могу позволить ему за меня заплатить, пусть он не думает…

Мысль о том, чего он не должен думать, я не развиваю, а вслух спрашиваю:

— Сколько я тебе должна?

— За что? — он снова не понимает и вообще выглядит растерянным.

— За кофе и за ведро со снэками, ты ведь для меня их брал и не стал есть, — поясняю заранее, предупреждая его уточняющий вопрос.

— Не стал есть, потому что наелся, — возражает он, но тут выражения лица его резко меняется. — Ты что, всерьез предлагаешь заплатить за себя?

Я решительно киваю. И второй раз — для убедительности.

Он усмехается и качает головой.

— И эти люди пытаются доказать мне… Проехали. Я тебя пригласил, я и оплачиваю счет.

С видом, что разговор окончен, он поднимается и снимает с напольной вешалки мою куртку.

Я продолжаю сидеть с упрямым видом. Некоторое время он держит куртку и ждет, но потом закатывает глаза, как бы говоря"дернул черт связаться с этой малолеткой", и говорит примирительно:

— Хорошо, сегодня я заплатил, ты оплатишь счет в следующий раз. Идет?

Я замираю.

— А что, будет следующий раз? После моих… выкрутасов?

— Пять минут назад я сомневался, но теперь уверен — будет, и не раз. Девушки, желающие делить расходы, попадаются редко. В моей жизни ты — первая. Как же можно упустить такой редкий экземпляр? — Он громко и весело смеется.

Присоединяясь к нему, я считаю нужным уточнить:

— Не делить твои расходы, а не обременять своими. На большее я пока не подписываюсь.

Сую руки в рукава и поворачиваюсь к нему лицом.

— Пока?.. — надевая на меня капюшон и не убирая руки, переспрашивает он тихо, а глаза смотрят на меня как-то иначе, с теплотой.

Я перестаю смеяться, но губы так и остаются растянутыми — утонув в его взгляде, я забываю вернуть их в исходное положение.

Он наклоняется, касается моих губ своими — они такие мягкие и такие теплые, их прикосновение так приятно, что я стою, не шевелясь, а не отскакиваю в ужасе, как наверняка сделала бы, не застань он меня врасплох. Отстранившись на пару сантиметров от моего лица, он шепчет:

— Пошли?

Я таращусь на него расширенными глазами и молчу. Я способна только на то, чтобы коротко кивнуть. Мы идем к выходу, но каждый шаг дается мне с трудом — ноги не слушаются, в голове пустота, а в животе ощущение, будто его заполнили малиновым желе.

Мамочки — одно невинное, почти отеческое, касание губами, а такая буря эмоций! Как же я отреагирую на настоящий поцелуй? Рухну ему под ноги?

Да ладно, больно надо ему тебя целовать, — огрызается моя здравомыслящая половинка, и, разделяющая ее сомнение, я начинаю приходить в себя.

Свежий морозный воздух тоже действует на меня отрезвляюще, и процесс восстановления после такой эмоциональной встряски идет быстрее.

Застегнув молнию на куртке, Дэн по-хозяйски берет меня за руку. Я и не думаю ее вырывать.

Мне определенно нравится, как проходит мое первое свидание, и оно еще только начинается…