Принцип Талиона

Лия Роач, 2021

Как далеко может завести желание отомстить? Где та грань, – и есть ли она?.. – за которую нельзя переступать? Или другой вопрос: в любви и возмездии все средства хороши? Я говорю однозначное "Да!" и хочу, чтобы ты убила Виктора Вайнштейна. * принцип Талиона – принцип назначения наказания за преступление, согласно которому мера наказания должна воспроизводить вред, причинённый преступлением («око за око, зуб за зуб»)

Глава вторая. Компромисс

В салоне Тойоты повисает тягучая зловонная тишина. Ее нарушают лишь рокот мотора, шуршание шин и свист ветра, но все эти звуки живут снаружи. А внутри… ничего. Я, невольно притихшая в ожидании ответной реакции Викки, и она, оцепеневшая и шокированная, которая и раньше сидела тихо, никак не обозначая своего присутствия, а теперь и вовсе, кажется, перестала дышать. Я и не думала, что молчание может быть таким ощутимым, объемным, рельефным. Усмехнувшись своим патетическим мыслям, я мотаю головой. Мысленно делаю ставку на то, каким будет ее ответ на мое нахальное требование, и выигрываю.

— Что? — сдавленно шепчет она, когда ей удается справиться с состоянием шока.

Я повторяю свое желание.

— Я не понимаю…

— Я могу объяснить, — отвечаю терпеливо. — Убить, иначе умертвить — это лишить человека жизни. Или ты переживаешь за способ убийства? Мне все равно. Выбирай любой: пистолет, клинок, чулок, испорченные тормоза, яд… Тут ты можешь проявить фантазию и инициативу — никаких ограничений с моей стороны. Главное, чтобы он был мертв.

Конечно, я лукавлю. Я бы предпочла, чтобы его смерть была мучительной, чтобы его убивали медленно, извращенно, долго. Чтобы подыхал он так же не по-человечески, как и жил. И больше всего я желала присутствовать на его казни. Много лет я жила с этой мыслью, долгие недели, месяцы, годы я взращивала и преумножала в себе ненависть к нему, и готовилась к убийству, изобретая все новые способы, прорабатывая все новые планы. Даже когда не знала имени того, кого так неистово ненавижу. Месть была моей единственной целью, моей единственной мечтой, единственным смыслом моей жизни.

А теперь я хочу, чтобы это сделала она.

— С какой стати?! Я не понимаю, зачем мне убивать отца, — говорит она резко и тут же возражает сама себе: — Нет. Нет. Я не понимаю, зачем это тебе…

— Как-то раз он не уступил мне место в автобусе, — серьезным тоном отвечаю я, обгоняя длинный автовоз.

После раздражающе длительной паузы она с презрением спрашивает:

— Ты сумасшедшая?

— Полегче, девочка, — предостерегаю ее я, поворачивая голову и устремляя на нее не самый дружелюбный взгляд. — Я совсем не так безобидна, как тебе могло показаться. Если я веду себя цивилизованно и расточаю улыбки, это вовсе не значит, что в рукаве у меня не спрятан ножичек.

Ее взгляд тотчас перемещается к манжетам рукавов, плотно облегающих запястья моих рук, желая проверить, шучу я или на самом деле ношу при себе холодное оружие. Ношу, мысленно киваю я, только она не там ищет.

— И не советую тебе усомниться в моих словах, иначе я докажу их правоту на деле. Вряд ли ты захочешь это увидеть. И тем более — в этом участвовать, — заканчиваю я свою речь.

— Извини, — бормочет она поспешно, и я вновь сосредотачиваюсь на управлении джипом.

Несмотря на изрядно потасканный внешний вид, ход у него что надо, и я почти наслаждаюсь вождением, хоть в это время дня траффик уже достаточно плотный. Но чем дальше мы уезжаем от города, тем свободнее становится дорога и тем ниже вправо падает стрелка спидометра.

— Где мой брат? — чуть помедлив, спрашивает Викки, и сейчас ее голос звучит вполне миролюбиво — она больше не задирается.

— В надежном месте, — пожав плечами, даю я самый распространенный ответ на ее вопрос.

— Он где-то за городом? — не отстает она.

Учитывая, что мы только что обогнули аэропорт и движемся далее, ее предположение логично, но она просто дура, если думает, что я везу ее к брату. И еще бóльшая дура, если надеется увидеть его снова. Даже если она выполнит свою часть предлагаемой сделки.

Я вновь пожимаю плечами, не подтверждая и не опровергая ее догадку. Ее информирование в мои планы не входит. Но она не унимается.

— Зачем тебе мой брат?

— Он побудет у меня, пока мы с тобой улаживаем уже известное тебе дело. В качестве гарантии, — это не вся правда, но остальное ей пока знать необязательно.

— Кто ты? — тут же следует новый вопрос.

Не скажу, что я не ждала его, и все же ее наивность меня удивляет. Я тихо фыркаю и думаю, а не ответить ли ей и в самом деле, кто я. Было бы забавно… Но эта мысль меня не увлекает. Я игнорирую ее вопрос, и она замолкает. Но, к сожалению, ненадолго. Ее посещает догадка, и она спешит поделиться ей со мной.

— Я поняла! Все эти несчастные случаи, произошедшие с нашей семьей за последние несколько месяцев: поджог загородного дома, бомба, заложенная в фитнес-клубе моей матери, проникновение психов в офис папиного благотворительного фонда, — при упоминании о фонде я едва сдерживаюсь, чтобы не заставить ее заткнуться, — испорченные тормоза в его машине — все это твоих рук дело?! В этом замешана ты?

Я неопределенно хмыкаю и покачиваю головой вверх и вниз, из стороны в сторону, говоря то ли да, то ли нет. Ответить утвердительно с моей стороны было бы нечестно — я ведь не одна приложила к этому руку. Это было бы слишком круто. Но она права — все это произошло не без моего участия и уж точно по моей инициативе и под моим руководством.

— Что тебе сделал мой отец? Почему ты хочешь его убить?

— Я хочу, чтобы его убила ты, — мрачно поправляю ее я. — Это не совсем одно и то же.

— Почему ты хочешь, чтобы я убила его? — изменяет она свой вопрос, продолжая допрашивать меня с упорством, начинающим раздражать.

— Почему мне кажется, что мы играем в двадцать вопросов? — вяло парирую я.

— Ты просишь…

Я удивленно приподнимаю брови, и она спешит исправиться.

— Ты требуешь, чтобы я убила очень дорогого мне человека, но не желаешь объяснить мне, почему я должна это сделать.

К концу предложения ее голос приобретает металлический оттенок, а в выражении лица появляются решимость и злость. Мне нравятся эти изменения — прелюдия меня порядком утомила. Но спешить с моей стороны было бы неразумно, Викки нужно было время, чтобы свыкнуться с мыслью об отцеубийстве. И она с нею свыклась, даже если пока еще сама этого не осознает — она уже не восстает против убийства, она лишь хочет знать почему.

Первый рубеж пройден.

На ближайшей развязке я съезжаю с шоссе и устремляюсь к платной дороге имени сорок первого президента, чтобы по ней вернуться в город.

— Ты должна сделать это, чтобы спасти другого дорогого тебе человека, — наконец прерываю я затянувшееся молчание, сразу переходя к главному.

Она смотрит на меня, не моргая.

— Ты не причинишь ему боли.

Она произносит это с поразительной убежденностью, и мне очень хочется прямо сейчас доказать ей обратное. Просто чтобы она поперхнулась собственными словами, чтобы поняла, что ими нельзя разбрасываться. Никогда нельзя утверждать того, в чем ты не уверен и на что не можешь повлиять. Никогда…

Конец ознакомительного фрагмента.