Случаи с англичанами

Литтон Т. Райтс, 2019

Литтон Т. Райтс (1893 – 1947?) – автор настолько загадочный и незаметный (точнее незамеченный), что его как будто бы не было в английской литературе. Но глупо сомневаться, видя книгу перед собой. Впервые на русском языке.

Случаи средней величины

Моим родителям, лучшим Райцам на свете²

Случай первый. Мистер Лепвинг

«Человек стремится не к счастью; только англичанин делает это».

Ф. Ницше, «Сумерки идолов, или как философствуют молотом».

Мистер Лепвинг относился к наименее уважаемой категории населения Англии после чистильщиков слоновьих клеток и банковских клерков — он служил чиновником.

Не тяга к монете с профилем короля, но нужда в ней довела молодого человека до ворот Министерства документопроизводства. К его должностным обязанностям как документопроизводителя второго класса относились: подготовка распоряжений и объяснительных; составление официальных запросов; планирование документопроизводства; подшивка бумаг в архивные тома; смазывание печатей… Не покидает чувство, что в перечне не хватает чего-то очень важного… Ах да! Заточка перьев входила в зону ответственности специалиста первого класса, но содержанием чернильниц занимался именно мистер Лепвинг.

Естественно, не об этом мечтал чиновник, подолгу разглядывая экзотические штемпели на входящих письмах. Точно заклинания он повторял названия заморских городов, и воображение рисовало ему, как могло, далекие берега. Смешно и неловко писать, но мистер Лепвинг любил представлять себя путешественником, вроде легендарного последнего первооткрывателя сэра Френсиса Шрайка. В море, с подзорной трубой у пытливого глаза, на капитанском мостике брига, который мчится на всех парусах проливать свет в темные уголки географической карты…

Тем временем мистер Лепвинг в нарукавниках, надетых поверх пиджака, проделывал дыроколом в бумагах аккуратные круглые отверстия. Чиновник сжимал ладони в большие кулаки, потягивал широкими плечами и сомневался: неужели его сильные руки не найдут лучшего применения, чем носить пачки документов, в которых они же чуть раньше пробили дырочки? Не веселее ли им будет поправлять пробковый шлем на голове и грести веслом из бедра гориллы что есть мочи, подгоняя лодку из гиппопотамьих шкур к истокам великой африканской реки?

Однако пробковый шлем на голове пробковым шлемом, а задатки идеального бюрократа задатками идеального бюрократа. Все же нечто большее, чем просто жалованье, принуждало его служить в Министерстве документопроизводства. Случалось, он испытывал настоящий трепет вдохновения, из предложений легко и быстро сковывалась цепь фактов, неразрывная, убедительная, без лишних и слабых звеньев. Любимец канцелярской музы как художник, а не просто исполнитель, ставил внизу страницы подпись и верил: «Документ может быть прекрасен. Наверное, от моей работы не очень много пользы, но какая вообще польза от создания чего-то красивого!» — потом доливал чернила в чернильницу, вытирал горлышко тряпочкой и закручивал крышку. Расправляя плечи, мистер Лепвинг не чувствовал сомнений. Он понимал, что гордится своей работой, более того, получает от нее удовольствие, но тут же ник, смущаясь своего крохотного счастья.

Не стоит ни стыдиться своих, ни презирать чужие поводы для счастья, это некрасиво и еще более неумно. А может быть более некрасиво, чем неумно. Хотя скорее все-таки более неумно, чем некрасиво.

Мистеру Лепвингу досадно было брать в руки некрасивый документ, формальный, неряшливый, безграмотный. Тайную радость мщения испытывал вдохновенный чиновник, когда писал на них подчеркнуто безукоризненные ответы, клокотавшие бюрократическим гневом. Главным в таких письмах был последний абзац с убийственным выводом вроде: «Вышеизложенное характеризует Вас весьма отрицательно как документопроизводителя Его Величества. В случае повторного выявления аналогичных фактов несоответствия занимаемой должности к Вам будут применены меры административного влияния в соответствии с п. 9.7.3.3 Приказа от XXX № XXX “О внесении изменений в Приказ от YYY № YYY «Об отмене Приказа от ZZZ № ZZZ “Об отмене телесных наказаний за граматические ошибки”»”».

Полярная ночь. Голубоглазые псы тянут скрипучие сани. Упряжкой правит мистер Лепвинг. Он во всем зимнем и на меху. Нет ни звезд, ни темноты, ни северного сияния, есть только белая вьюга, которая метет и воет… воет почему-то как будильник. И сани скрипят по снегу как будильник. И псы тоже лают как будильники. Чиновник вынужден просыпаться. Не стоило читать на ночь полярные записки сэра Френсиса Шрайка…

Возвращаясь со службы домой, мистер Лепвинг иногда сворачивал на малознакомые улочки. Он любовался неизвестными ему витринами и представлял себя первооткрывателем этих мест. Пытаясь как-то утолить жажду приключений, мистер Лепвинг решил исследовать все помещения министерства: от каморки со швабрами до управления обеспечения пользования канцелярскими аппаратами. Экспедиция заняла совсем мало времени и не утолила его жажды. Когда в непременном пробковом шлеме ты прорубаешь мачете дорогу сквозь заросли колючих лиан, за которыми таятся и кричат животные джунглей, это приключение. Когда же ты слоняешься в рабочее время по кабинетам, это безделье.

Чтобы бездельничать служащим было стыдно, министр документопроизводства барон Воул ежедневно, с полдевятого до полшестого, взирал на своих подчиненных с парадного портрета. В красном мундире с орденами, верхом на белом коне барон походил на славного героя времен Наполеоновских войн. Когда сам министр ставил резолюцию на его бумаге, мистер Лепвинг не без гордости думал, что приложил руку к вершению истории. Барон Воул казался робкому чиновнику созданием иного вида, иного склада мысли, так что когда большой начальник вошел в комнату, мистер Лепвинг был удивлен и немного разочарован, увидев обычного человека из той же плоти и с той же кровью в жилах. Портрет показался ему несколько приукрашенным. Может быть, потому, что барон вошел без коня.

Барон Воул вдруг обратился лично к нему:

— Я бы хотел потолковать с вами, Киплинг.

— О чем, с-сэр? — несмело спросил мистер Лепвинг, стоя в кабинете у министра, и тут же проклял себя за подхалимскую робость. «Но теперь я точно обошел все закоулки министерства», — подумал он.

— Знаете, в колониях на Востоке все чудесно, замечательно, прекрасно, отлично, славно, изумительно, выше всяких похвал, ничего себе, на пять с плюсом, — между словами министра тянулись долгие паузы. Пару раз Лепвинг даже открыл было рот, чтобы ответить. Хотя главный вопрос поджидал впереди. — Так, о чем я?

Нет, это не тот вопрос.

— О колониях на Востоке, с-сэр.

— Да, Восток… Там все образцово, превосходно, блестяще, отменно, великолепно, попросту хорошо. Вот только документопроизводство на весьма плачевном уровне. Надо бы его подтолкнуть. Вы согласны отправиться в Индию?

Можно не мечтать изъездить весь мир, но нельзя мечтать просидеть всю жизнь на одном месте. О да, он был согласен!

Мистер Лепвинг пытался дописать распоряжение, но дурачливый восторг распирал обыкновенно серьезного чиновника. Набрав в перо побольше чернил, он во весь лист нарисовал густое, темно-синее солнце…

Иногда самое интересное занятие на свете — просто поверить в судьбу и ждать того, что будет. И вот судьба уже собрала за него чемоданы. Мистер Лепвинг бежал по улице. Он спешил не домой, нет. Ему хотелось танцевать фокстрот с зонтиком и распевать что-нибудь веселое и скабрезное, точно футбольный болельщик³. Он спешил жить, торопился быть счастливым.

Но вдруг, вдруг и еще раз вдруг — чем ближе был день отплытия, тем меньше мистера Лепвинга радовала сбывшаяся мечта.

Ребята из управления обеспечения пользования канцелярскими аппаратами подарили ему на прощание настоящий пробковый шлем. Все улыбались, им было приятно, что подарок понравился, что мистер Лепвинг тронут до слез. Извините за каламбур, но слезы чиновника проистекали из другой причины. Жалко было все, что останется здесь, даже дырокол и чернильницу или каморку со швабрами. Барон Воул с парадного портрета смотрел ему вслед как строгий отец, который провожает сына на войну и боится разрыдаться. То же и конь.

Со стиснутым сердцем мистер Лепвинг ходил по улочкам, вчера еще набивавшим оскомину, и никуда не хотел уезжать. Там, наверное, и мостовых-то нет. Еще и плыть предстоит через два океана — это сколько же воды, в которой можно утонуть! Сидя в пабе, мистер Лепвинг топил в прощальной пинте пива свою предностальгию. Там, наверное, не пиво, а какая-то пряная дрянь.

Зато там тепло и круглый год фрукты! Смелей, делопроизводитель! Ни для кого перемены не проходят спокойно, всем страшно, но это же не повод ничего не менять. Оставим неподвижность камням и кустарникам, а сами двинемся в путь!

Когда с некоторым грузом неизбежности на душе и чемоданом он оказался на пирсе и увидел корабль — деревянного красавца с парусами в полнеба, который промчит его до Индии через парочку океанов, — сомнения утратили смысл. Мистер Лепвинг пришел в восторг: начиналось его приключение.

Странствующий чиновник упивался плаванием: летевшими из-под ростра брызгами и пеной, полными ветра парусами, вездесущей синевой небес, радостным стрекотом дельфинов. Ему сказочно повезло — у него на глазах синий кит с мириадами брызг выпрыгнул из воды. Торжественно-медленно, махнув фигурной скобкой хвоста, он скрылся в море, чтобы мычанием заунывных песен нарушать безмолвие глубины.

Предлагаю воспользоваться достоинством литературы и оборвать историю мистера Лепвинга в тот прекрасный момент, пока его сердце скачет, точно счастливая белка среди ветвей, туда-сюда, туда-сюда.

Сюда так и просится мораль. Он отважно путешествует, занимаясь документопроизводством. Образно говоря, журавль сам спустился из поднебесья и сел к нему в руки, полные синиц. Какая же тут мораль? Просто случается — человеку везет так, что удивительно, почему он еще не бежит в казино.

Индия явилась мистеру Лепвингу в виде тонкой зеленой линии, разделявшей небо и океан. Над ней пылало огромное, рубиново-красное солнце.

— Земля! — прокричал матрос с мачты.

Ах, если бы в этот миг мистер Лепвинг был еще и капитаном судна…

Могилев, 1917.

Случай второй. Капитан Маскрет

Ныне я упираюсь пятками в монгольский мир и рукой осязаю каменные кудри Индии.

В. В. Хлебников, «Дети выдры».

К фамилии «Маскрет» звание полковника подходит куда больше звания капитана. Вообще, как говаривал мой дедушка, «еще надо поискать имя, чтобы оно испортило полковника». Однако старший офицер никогда не повел бы себя настолько нелепым образом, каким еще себя поведет капитан Маскрет.

Извините за каламбур, но капитан Маскрет был рядовым офицером 35-го Норфолкского кавалерийского полка, немало потоптавшего долины Индии копытами своих кобылиц. Как и все капитаны от Бенгалии до Пенджаба, капитан Маскрет выслуживался до майора и время от времени тосковал по настоящей лондонской зиме. Дойти до полковника и дотянуть до пенсии, вернуться в Англию и издать том экзотических мемуаров — таков был его краткий план на долгую жизнь.

Виноваты ли мойры, или рок, или провидение, или Лакшми, или его величество случай, или сам Господь Бог, но его судьба сложилась вопреки всем планам. Королевская кобра выползла из норы в то самое время, когда капитан Маскрет упражнялся на манеже. Обезумев от ужаса, лошадь вскочила на дыбы, дернулась в сторону, оступилась и рухнула на барьер…

— Вот мы и проснулись! Я ваш врач, доктор Джой.

Капитан Маскрет не смог пошевелиться и испуганно взглянул на врача.

— Наверное, по количеству переломов вы побили какой-то рекорд. У вас сломано все, кроме, пожалуй, шеи. Вам повезло. Но надо полежать.

За пределами больницы заходило и поднималось солнце, продолжая суетливую, пылающую и пряную жизнь британской Индии. Заключенный в оковы из бинтов и гипса капитан Маскрет мог наблюдать только ничтожно малую точку этой жизни. Тени ветвей и листьев качались на стене палаты. Они качались до того однообразно и неторопливо, что капитан Маскрет забывался мучительно-сладостным сном. Он обнимал пышущую жаром лошадиную шею. Рыжая кобылица рассекала встречный ветер и вбивала ароматные, росистые травы в жирную землю. Грива щекотала ему щеки, во всем зверином теле пульсировали реки крови и рвалась вперед жизнь.

Обычно его будила медсестра, обходившая больных с ведерком термометров. Капитан Маскрет видел на стене осточертевшие тени, чувствовал приторный запах бинтов и гипса на нечистых лихорадочных телах, слышал всхлипы и стоны. И сам он готов был взвыть, точно погибающий с голоду волк, который скулит на полную луну, как будто сделанную из сыра. Ему не вернуть тяжесть тела на твердо стоящие ноги, не вскочить в седло. Той жизни не будет. И, кажется, не было…

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

В английском издании опечатка, но рука не поднимается исправить ее. (Прим. пер.)

3

Извините, но меня не простят, если я не воскликну в этом месте: «Glory Glory Man United!» (Прим. пер.)