Черная вдова

Литтмегалина, 2008

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: депрессия, травмы, триггеры. Повышенная мрачность повествования. После смерти мужа молодая вдова в компании маленькой дочери возвращается в родной город и сталкивается с травлей – местные жители считают её ведьмой. Со временем она начинает замечать, что с ней действительно что-то не так… Что происходит? И кто этот странный незнакомец, что преследует её?

СР. 7 дней до…

— Можно я не пойду в садик?

— Я ухожу на работу, Милли. Некому будет приглядеть за тобой.

— Но я могу побыть одна. Я буду сидеть тихо, как мышка. Честно-честно.

— Нет, — сказала Делоре — мягко, но решительно, и застегнула молнию на куртке Милли. Милли надулась, но она была слишком расстроена из-за необходимости идти в сад, чтобы у нее были силы обижаться на мать всерьез. — Это просто темный период, Милли. Надо только пережить его. Скоро мы уедем отсюда, и, может быть, нам станет лучше.

— Нам уже не будет хорошо, без папы, — выпалила вдруг Милли.

Делоре побледнела. Затем изобразила улыбку, но так и не нашла слов возражения.

На улице было холодно и влажно. Ночью прошел дождь, которого Делоре не слышала, запутавшись в своих тревожных снах. Теперь сны снились ей каждую ночь. Вчера вечером, когда прояснился инцидент в детском саду, она была полна решимости и настроена на серьезный разговор, но сейчас ее охватили сомнения. Чего, собственно, она надеется добиться? Людей не переделать, их взгляды не изменить. Возможно, проблема решится сама собой, когда они переедут в другой город, но что-то подсказывало, что нет. Делоре была уверена, что нет. Люди всегда будут атаковать ее, а заодно и ее дочь. Именно поэтому, пока Ноэл был жив и финансово обеспечивал семью, избавляя Делоре от необходимости работать, она предпочитала держать Милли дома, вдали от обид и тревог детского сада.

Делоре посомневалась секунду, стоя возле двери в кабинет директрисы, а затем напомнила себе: как бы то ни было, а надо вступиться за дочь. Глубоко вдохнув, она постучалась.

— Войдите, — донеслось из-за двери.

— Здравствуйте, — пробормотала Делоре, проскальзывая в кабинет.

— Здравствуйте, — поприветствовали ее в ответ.

Делоре узнала Никаэлу сразу. Ей было достаточно этого голоса: мягкого, бархатистого, когда-то казавшегося ей таким успокаивающим — давным-давно, когда она была ребенком, не старше Милли, и еще не умела распознавать ложь. Сейчас же голос Никаэлы вызывал лишь раздражение. Женщина, которая наблюдала ее одиночество (с сочувствием на лице и безразличием в сердце), годы спустя стала свидетелем одиночества ее дочери… При Делоре Никаэла была обычной воспитательницей. И вот теперь директриса. Делоре смотрела на нее с легким удивлением и почти со страхом, будто перед ней возник призрак. Никаэла, вероятно, испытывала схожие чувства.

— Садитесь, Делоре.

Делоре неохотно заняла место напротив. Рассматривая лицо директрисы, она подумала, что возраст, конечно, не красит, но даже в сорок пять — пятьдесят лет (сколько?) Никаэла сохраняла шарм. Она пополнела и начала носить очки, но ее прическа (длинные, завитые, тщательно уложенные волосы) осталась неизменной. Разве что блестящие светлые пряди сменили золотистый оттенок на серебристый. Делоре нервно сжала колени, ощущая себя беззащитной перед этой женщиной, слишком хорошо осведомленной о печальных обстоятельствах ее, Делоре, детства. Во рту было сухо, язык прилип к нёбу, и Делоре вдруг обнаружила, что не может вымолвить ни слова.

— Я догадываюсь, о чем вы хотите поговорить со мной, — сказала Никаэла после долгой паузы. — Меня уведомили о вчерашнем происшествии. Хотя моей непосредственной вины здесь нет, я приношу вам свои извинения, Делоре. Я сделала выговор воспитательнице за то, что она недосмотрела и тем самым дала детям возможность наговорить лишнего вашей дочери. В дальнейшем я не допущу подобного.

— Надеюсь, — когда встревоженный и одновременно холодный взгляд темных глаз Делоре коснулся лица директрисы, та вздрогнула, и в Делоре пробудилась застарелая обида. Страшно? Страшно. Как и прежде, я пугаю вас, Никаэла. — «Наговорили лишнего» — смягченная формулировка. Милли очень испугалась.

— Дети жестоки, — пожала плечами Никаэла — как будто это все оправдывало.

— О, это мне известно, — не удержалась Делоре.

Да уж, касательно милых деток у Делоре не было никаких иллюзий. Странные существа, склонные к агрессии ничуть не меньше, чем взрослые, а может даже больше. Делоре не любила детей, кроме одного ребенка — своей дочери, чего ей было более чем достаточно.

— Делоре, мне хочется быть с вами откровенной…

Неужели? С каких пор?

— Так что позвольте сказать вам прямо: не в ваших возможностях изменить что-либо в отношениях вашей дочери с другими детьми. Все, что вы можете сделать и что должны сделать — это научить Миллину принимать ее изолированность как данность. Не смотрите на меня так яростно, Делоре. Я всего лишь говорю вам правду.

Глаза Делоре широко раскрылись.

— Если вы… — начала она.

— Я знаю свои обязанности, и мое сердце не изо льда, Делоре. Я не позволю детям унижать вашу дочь. Но я не могу заставить их играть с нею.

— То есть вы намерены оставить все как есть? — ледяным тоном осведомилась Делоре.

Никаэла развела руками.

— Мы ничего не можем сделать.

— Вот как. Однако же у меня есть подозрение, что сложившаяся ситуация — это как раз результат ваших действий, — процедила Делоре.

Никаэла изогнула четко очерченную бровь.

— Что вы хотите этим сказать?

Голос Делоре был полон гнева:

— А то, что дети повторяют за взрослыми.

Никаэла сняла очки и, прищурившись, посмотрела на Делоре.

— Серьезное обвинение, Делоре. И несправедливое. Могу вас заверить, что сама идея, что кто-то — я или воспитатели — специально настраивает детей против вашей дочери, абсолютно абсурдна.

— А если не специально — то это уже не считается? Кроме того, у этих детей есть родители, за которых вы отвечать не можете.

— Вот именно — я не отвечаю за них. Делоре, вы решили предъявить все претензии к нашему городу лично мне? Я понимаю, что вас распирает обида, но…

Делоре посмотрела в лицо Никаэлы — еще спокойное, но уже с проступающим на нем негодованием. Да, сейчас будто бы весь город воплотился для нее в одной Никаэле, обычно безмятежно-спокойной, всегда немного сонной на вид, сквозь бесчувствие которой Делоре пробивалась три года детства и так и не смогла его преодолеть: упругое, словно резина, оно натягивалось под ее напором, но не рвалось. Некоторое время Делоре считала свою безответную симпатию к воспитательнице взаимной… До того летнего утра, когда, рассеянно улыбаясь, Никаэла произнесла: «Я устала от тебя. Избавлюсь при первой же возможности». Просто мысль, которая не должна была быть озвучена, но выскользнула. Возможно, Делоре следовало просто прикинуться глухой.

— Раз уж сегодня вас распирает искренность, ответьте мне на один вопрос, Никаэла: вся эта враждебность ко мне связана с тем, что у меня фиолетовые глаза?

Никаэла замерла, положив руки перед собой, ладонями вниз. На мизинце тускло блестело серебряное колечко.

— Почему вы молчите? Вы знаете ответ. Я попала в точку? Все ваши… причины — это глупое суеверие? Да или нет? Да — или нет?

Аккуратно сжав дужки указательными и большими пальцами, Никаэла подняла висящие на серебристой цепочке очки и водрузила их на нос. Когда ее голос зазвучал, Делоре поразилась произошедшей в нем перемене. Он был так холоден, что мог заморозить.

— Не притворяйтесь жертвой, Делоре. Уж кем, а жертвой вас точно не назвать. Скорее наоборот. Солнца ваша дочь не ощущает не потому, что мы ей не позволяем, а потому, что на нее падает ваша черная тень. Признайте это. Я полагаю, разговор можно считать завершенным?

— Нет, почему же, — Делоре вымучила усмешку. — Он только-только стал интересным.

— Хорошо, как скажете, — высокомерно отозвалась Никаэла, всем своим видом выражая: да пропади ты пропадом.

— Скажите, вы все в этом городе сговорились? — спросила Делоре. — Мне просто интересно. Не думайте, что я буду кричать или ругаться. Всего лишь пытаюсь прояснить: почему, стоило мне здесь объявиться, как каждый поспешил выразить мне свою неприязнь, в том числе и люди, которых я знать не знаю.

Директриса сцепила пальцы и хрустнула суставами. Звук был настолько неприятен, что Делоре поморщилась.

— Вам не приходило в голову, что причины следует прежде всего искать в себе, Делоре? Или вы продолжаете с тупым упрямством сохранять уверенность, что все заблуждаются насчет вас, все, только вы одна и правы?

— Кто может знать меня лучше, чем я сама, — возразила Делоре и почувствовала, что оправдывается. Она стиснула свою сумку и встала.

— Вы не знаете себя, Делоре, — улыбнулась Никаэла, и стекла ее очков сверкнули, скрывая глаза. — А от вас такой злобой веет, что и дикий зверь отпрыгнет. И холод — смертельный. По сравнению с вами, Делоре, эта промозглая осень ощутится как лето. И люди это чувствуют. Вот объяснение, и нет здесь никакого заговора, хотя для вас удобнее считать именно так, снимая вину с себя.

Делоре проиграла, но она не собиралась сдаваться так просто.

— Эти фигуры во дворе… страшные твари… отвратительно, просто тошнотворно. Чего вы пытаетесь этим добиться?

— Дети должны знать, как выглядят национальные божества.

— Идолопоклонничество… мерзость, — Делоре запнулась после последнего слова, а затем застучала зубами. Не поворачиваясь спиной к Никаэле, она попятилась к двери, слепо нашарила дверную ручку и нажала на нее. Бесполезно.

— Ваш отец приучал вас относиться к божествам с любовью и почитанием. Если бы вы прислушались к его словам, он, как и ваш муж, был бы жив, Делоре.

Делоре отвернулась, надавила на ручку сильнее и та, наконец, подалась. Как ошпаренная, Делоре выскочила в коридор и хлопнула дверью, отделяя от себя улыбочку директрисы, нацеленную на нее, как дуло. Она потеряла контроль; но, может, у нее и не было шансов, когда она увидела, кто перед ней. В горле было много-много слез, но из глаз, к счастью, не упало и слезинки. Она любила эту женщину, была обманута ею и получила свой первый горький урок. Никто, никто в целом мире не относился к тебе по-настоящему хорошо, Делоре. Просто некоторые весьма убедительно притворялись.

Делоре сбежала по лестнице. Возле шкафчика с нарисованным на дверце лисенком стоял мальчик. Он поднял на Делоре пусто-любопытствующий взгляд и сказал:

— Ведьма.

Делоре резко вскинула руку и согнула пальцы, будто держала в них шар.

— Ангина, — сказала она и запустила воображаемый шар в мальчика.

Он заревел в ту же секунду. «Сумасшедший дом какой-то», — подумала Делоре, зажимая уши и выбегая на улицу. Она торопливо шла по тротуару, и навстречу ей еще попадались припозднившиеся в сад мамаши, волокущие нерасторопных отпрысков. Как все-таки хорошо, что Делоре потеряла способность плакать; вот уж сейчас слезы были бы совсем ни к чему.

Она пришла на работу с двадцатиминутным опозданием, но с такой сияющей улыбкой, какой у нее за всю ее жизнь никто не видел. Если они думают, что могут расстроить ее, — они просто идиоты. Никто не способен огорчить Делоре. Делоре неуязвима и всемогуща! Она сама устанавливает себе настроение, какое хочет. Сегодня — радостное! А Милли через год в школу, где ее все реже будут травить словами и все чаще — действиями… Проклятье.

Селла посмотрела на нее странно и только сказала:

— У тебя волосы растрепаны.

— Селла, налей мне чаю, пожалуйста.

Делоре достала из своей сумочки зеркало. Охватившее ее оживление, наполнившее тело дрожью и хаотичной энергией, должно было придать цвета ее щекам, но лицо, отраженное зеркалом, выглядело страшно бледным. Зрачки, окруженные колечками фиолетовых радужек, словно черные затягивающие дыры. Делоре стало жутко смотреть на себя, она быстро провела расческой по волосам и убрала зеркало.

Селла заварила ей чай, и через две минуты Делоре суетливым неосторожным движением сбила чашку на пол. Пока она, присев на корточки, собирала осколки, случилось еще одно событие, призванное испоганить этот и без того на редкость паршивый день — пришел торикинец.

Делоре помнила его имя, но из вредности притворилась, что забыла. «Сегодня он одет еще хуже, чем в прошлый раз», — отметила она со злорадством. Интересно, он вообще знает, что одежду нужно гладить? Хотя бы иногда? Хотя бы некоторую? Большой и неуклюжий, он подошел к Делоре, склонился над ней, чем дополнительно взвинтил ее нервы, и спросил:

Конец ознакомительного фрагмента.