Черная вдова

Литтмегалина, 2008

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: депрессия, травмы, триггеры. Повышенная мрачность повествования. После смерти мужа молодая вдова в компании маленькой дочери возвращается в родной город и сталкивается с травлей – местные жители считают её ведьмой. Со временем она начинает замечать, что с ней действительно что-то не так… Что происходит? И кто этот странный незнакомец, что преследует её?

ВТ. 8 дней до…

Делоре проснулась с ощущением тревоги. Сон еще висел над ее головой серым облаком, но быстро таял, и после его исчезновения Делоре уже не смогла вспомнить, о чем он был. Она вылезла из-под одеяла и задрожала — за ночь резко похолодало, и комната остыла. Пора принести с чердака обогреватели, хватит, уже давно не лето.

Зеркало отразило ее, неодетую, белую. Контрастируя с кожей, волосы казались темнее. Пряди тянулись до груди, касаясь сосков, напрягшихся от холода. На минуту собственное отражение захватило все внимание Делоре, и она смотрела на себя будто впервые, как на другую женщину, не понимая, какое чувство сильнее — влечение или отторжение. Фиолетовые глаза смотрели спокойно и холодно. В этой неподвижной женщине в зеркале была какая-то тайна… которую Делоре не могла разгадать… и это создавало ощущение, что она чужая… сама себе… иногда… немного. Кто ты, скажи мне, кто? Все, что я знаю о тебе, — что ты мне неизвестна. И внутри беспокойство… как будто собственное отражение способно причинить ей вред.

Делоре отошла от зеркала и начала одеваться. Ей ничего не пришлось покупать специально для похорон, потому что и так почти вся ее одежда была черной. Она любила этот цвет (и еще темно-зеленый). Одевшись, она продолжала дрожать, не согреваясь.

По дому гулял сквозняк. Он просачивался из-под двери кухни. Странно, ведь окно же починили. Делоре распахнула дверь, и на нее хлынул поток холода. Она застыла, всматриваясь в полумрак (еще не совсем рассвело), а холод вонзался в ее кожу, пронзал, как тысячи тончайших игл. Делоре провела пальцами по стене, нащупала выключатель и нажала на него. Свет мгновенно заполнил маленькую кухню; холод исчез. «Непонятно…» — подумала Делоре, и ее качнуло. Дрейф. Она чувствовала его снова. Ее маленькая жизнь подчинилась чему-то большему, уносящему ее с легкостью, как река подхватывает упавший лист.

По дороге в сад Милли опять раскапризничалась. Вскоре терпение Делоре лопнуло, и она сердито приказала дочери замолчать. Вспышка гнева сменилась уже хорошо знакомым ощущением унылой опустошенности. Раньше она не срывалась на Милли так часто… но раньше и Милли не позволяла себе закатывать истерики посреди улицы.

Деревянные фигуры во дворе садика всегда вызывали у Делоре неприязнь, а сегодня показались особенно мерзкими. Боги… проходя мимо, она старалась не смотреть на них, потому что горло сразу сжималось от отвращения. Насмотрелась в свое время, довольно. Деревянные уроды, покрытые дешевой краской, вот кто они для нее, и ничего больше, что бы ни внушал ей когда-то папочка и прочие мракобесы. Вот к чему эти идолы на территории детского сада? Забивают детский разум фанатизмом. Ей следует подойти к руководству и высказаться… но только не сегодня, когда ее переполняет тревога. Она ощущала себя кошкой, скребущей когтями входную дверь, прося выпустить ее наружу. То же нетерпеливое желание выбраться… скрыться ото всех в зеленых джунглях. Двигаться свободно… вне дома, стены и потолок которого давят на тебя… вне этого холодного страха, который сковывает, как лед.

Делоре шла на работу быстрее обычного, но все же недостаточно быстро. Ей хотелось мчаться сломя голову. Когда она бегала в последний раз? Не вспомнить.

Рабочий день выдался на редкость занудным. Время тянулось еле-еле, а движения Делоре были резкими и суетливыми. Все валилось из рук.

— Да что с тобой? — спросила Селла.

Если бы Делоре сама знала ответ на этот вопрос… Она взяла Селлу за руку, рассматривая часы, висящие у той на запястье (у Делоре никогда не было часов). Как же долго до пяти.

Делать было совершенно нечего, и в половине пятого Делоре не выдержала. Заявив, что у нее болит голова (пусть это и прозвучало неубедительно), она оделась и ушла. Ей хотелось прогуляться, прежде чем идти за Милли, и она кружила, удлиняя путь. В какой-то момент она заметила боковым зрением того типа из магазина, про которого Селла сказала, что он торикинец, но среди ее спутанных мыслей размышлениям о его подозрительной навязчивости не нашлось места, и Делоре просто убыстрила шаг, отдаляясь. Преследовал он ее сейчас или нет, ей было настолько безразлично, что она не стала оборачиваться. Все, чего она хотела, — потратить эту ненужную энергию, от которой вскипела и быстро-быстро побежала по венам ее обычно заторможенная, холодная кровь.

Делоре свернула в парк и стремительно зашагала по аллее, вдоль пустующих лавочек — кому захочется сидеть здесь в промозглый осенний день. И тут торикинец окликнул ее:

— Делоре!

Делоре не собиралась останавливаться, даже не оглянулась. Он нагнал ее в два счета и пошел рядом, сунув руки в карманы широкой куртки.

— Вы разузнали, как меня зовут, — угрюмо констатировала Делоре, не глядя на него. — С чего такой интерес?

Он мягко улыбнулся, посматривая на нее. Его взгляд щекотал ее щеку, как солнечный зайчик, и Делоре все же неохотно повернула голову.

У него были выпуклые глаза сильно близорукого человека, растрепанные волосы спадают на лицо. Делоре снова подумала, что он ей очень, ну просто очень не нравится. Ее привлекали хорошо одетые, собранные, серьезные мужчины, каким был Ноэл, а этот производил впечатление разгильдяя, не заботящегося о мнении окружающих. Его расслабленная манера держаться действовала ей на нервы.

«Наверняка холостяк, — решила Делоре. — Кому такое сокровище нужно». Она представила, как с утра он разыскивает свои носки, устраивает разгром в кухне, готовя себе завтрак, и уходит, оставив кровать незаправленной, — и наморщила нос. А вообще… пора прекратить это… нечего вообще о нем думать.

— А вы считаете, что не заслуживаете интереса? — спросил торикинец.

— Не большего, чем любой обычный человек, — Делоре пожала плечами. Может, просто взять да и послать его подальше?

— Ну-у, вас сложно назвать обычной, — протянул торикинец, и Делоре внезапно разозлилась.

— Чего вы пристали ко мне?!

Он слегка удивился ее вспышке.

— Ничего. Просто поговорить.

— Я имею полное право не разговаривать с вами, если мне этого не хочется.

— Конечно, — согласился он примирительно. — Но, пожалуйста, уделите мне время. Вы, конечно, со мной не согласитесь, но я именно тот человек, которому вы можете довериться.

«С чего бы?» — фыркнула мысленно Делоре, но вслух ничего не сказала.

Минуту они шли молча, и Делоре вдруг подумала — а почему бы и не поговорить? Он хоть и большой, как шкаф, но кажется простодушным. Чем навредит ей минута-другая пустопорожней болтовни?

— Если вы спросите, я отвечу, — буркнула она, и торикинец растерялся от неожиданности. Что, не ожидал, что будет так легко?

— Вы замужем?

Делоре насмешливо поджала губы.

— Вам прекрасно известен ответ на этот вопрос.

— Ну да, — признался он.

Долгая пауза.

— А что случилось с вашим мужем?

«Если он мечтает получить по носу, то движется в правильном направлении», — мрачно отметила Делоре.

— Несчастный случай, о чем, я уверена, вам также прекрасно известно.

— Мне просто хотелось услышать, что об этом скажете вы. Знаете, — начал он, и осторожная вкрадчивость в его голосе царапнула Делоре, как наждачная бумага, — в этом городе о вас ходят своеобразные слухи…

— И, как последняя сплетница, вы собрали их все, — сладко проговорила Делоре, и на ее губах появилась едкая усмешка.

— Собирать не запрещается, распространять — грех. И потом, у меня свои цели.

Если торикинец рассчитывал, что Делоре начнет выяснять, какие именно, он был разочарован. Она просто молчала, угрюмо глядя на него. В отличие от их первой встречи, когда его подбородок покрывала рыжеватая щетина, сегодня он был гладко выбрит. Как мило. Делоре заподозрила, что торикинец ошивался где-то возле здания библиотеки, ожидая, когда она выйдет на улицу. Странно, что она его не заметила.

— Вас считают ведьмой, — пояснил он. — Не в том смысле, что вы занимаетесь ворожбой и варите в котле мышей и жаб. А потому, что вы способны… вызывать некоторые события. Можете наслать на человека болезнь, просто посмотрев на него. Так здесь говорят.

— Люди в этом городишке суеверные. От них еще и не такой бред услышишь, — Делоре безразлично пожала плечами.

— Среди прочего они предполагают, что…

— Что — что? — спросила Делоре, когда поняла, что он ждет уточнений. — Договаривайте. У меня вполне устойчивая психика, — ой ли, Делоре, так ли ты сама в этом уверена? — Я вряд ли рухну на асфальт в истерическом припадке.

— Высказываются предположения, что это вы убили вашего мужа.

— Вот как, — Делоре саркастично округлила глаза. — Тогда я выбрала несколько сложно организуемый способ убийства. Мне все равно, как, по их мнению, он умер. Я не думаю, что… — Делоре замолчала.

— Не думаете?

— Чем вам не понравилась моя фраза?

— Она звучит так, как будто вам самой не совсем ясно, что с ним случилось.

— Пожалуй, — кивнула Делоре. — А знаете что?

— Что?

— Отстаньте от меня.

Он застыл, а Делоре развернулась и пошла обратно ко входу в парк, злая на весь белый свет и одного омерзительного типа в частности.

Спустя минуту настырный торикинец догнал ее. Делоре впервые видела человека, в котором так спокойно уживались застенчивость и наглость.

— Я не хотел вас обидеть.

— А вы думаете, вам удастся меня обидеть? — осведомилась Делоре с ледяной усмешкой.

— Это совсем не сложно, — ответил он, но как-то так беззлобно, что Делоре даже не смогла нагрубить ему в ответ, хотя ей очень хотелось — дай только повод.

В этом разговоре он не сообщил ей ничего из того, чего она не знала прежде (разве что подтвердил ее худшие догадки), и явно не заслуживал участи быть казенным, как принесший дурную весть гонец. Но в нем самом было нечто такое, отчего Делоре хотелось уколоть его, да побольнее.

— У вас уникальный цвет глаз. Вам, наверное, уже тысячу раз говорили об этом.

— Впервые слышу, — процедила Делоре таким тоном, будто прощает ему нанесенное по глупости оскорбление.

— Как это ни печально, во многом их отношение к вам определено цветом ваших глаз.

— Я не понимаю, о чем вы.

— А вы не слышали о?..

— Меня раздражает ваша уклончивость.

— Эту историю о человеке с фиолетовыми глазами, одержимым злом.

— Нет.

— Странно. Ее часто вспоминают.

— Мне нет дела до детских страшилок.

— Они верят, что его фиолетовые глаза свели его с ума.

— И сейчас, со мной, эта история повторяется?

— Ну… они так считают.

Делоре остановилась и с ухмылкой уставилась на торикинца. Он ответил ей простодушным взглядом.

— Мне глубоко безразлично, как они считают и что они думают, — произнесла Делоре, разделяя слова. — Я не верю в суеверия и презираю тех, кто верит. Я не нахожу в себе никакого желания стоять здесь с вами и, делая серьезное лицо, обсуждать какую-то немыслимую ерунду.

Она вышла из парка и направилась к садику. Торикинец молчал и ступал абсолютно беззвучно, но Делоре не сомневалась, что он следует за ней, как тень. И действительно, когда она яростно развернулась (вспорхнули ее волосы и полы пальто), он обнаружился в двух шагах от нее.

— Припомните, Делоре, — сказал он. — Разве в вашей жизни не происходят странности, которым не удается найти рациональное объяснение? И не только в данный период. Всегда. С самого детства.

— Все в порядке с моей жизнью, но вот с вами очевидно что-то не так, — огрызнулась Делоре, продолжая свой путь. Ее колотило от злобы, и она спрятала в карманы дрожащие руки.

— Может быть, — легко согласился торикинец. — Лучше для вас, если все так, как вы говорите. Но вы же знаете, что нет.

— Много вы знаете о том, что я знаю, — отрезала Делоре. — Я вас вижу третий раз в жизни, так же, как и вы меня.

— Извините, я не представился, — спохватился он. — А вы не стали спрашивать мое имя.

— Может, это потому, что оно нисколько меня не интересует? — предположила Делоре.

— Меня зовут Томуш, — невозмутимо продолжил торикинец.

— Не обещаю запомнить, — пробормотала Делоре. — Хватит. Ни слова больше.

И он отпустил ее, оставшись стоять на усыпанном листьями и хвоей тротуаре. «Позже ты еще пожалеешь о своей несдержанности, Делоре», — пронеслось у нее в голове. И все же беспокойство, терзающее ее изнутри, унялось немного. Начинало темнеть, и, окруженная сумерками, Делоре ощущала себя как будто бы не собой, а кем-то другим. Ей незнакома эта темноволосая женщина, угрюмая и измученная, растворяющаяся в темноте.

Милли ждала ее на лавочке в раздевалке — бледная, с липкими от слез щеками. На расспросы, что случилось, она не отвечала, лишь повторяла, что хочет домой, хватала Делоре за руку и прижималась лицом к ее бедру. Делоре поспешила увести своего расстроенного ребенка. Пока они шли по улице, Делоре то и дело слышала, как Милли шмыгает носом.

Дома Милли продолжила отмалчиваться. В Делоре все горело от нетерпения узнать о произошедшем (она придушит этих маленьких гаденышей, всех, если они посмели хоть пальцем тронуть ее дочь), но она не позволяла себе учинить допрос. Достаточно слез на сегодня.

После ужина, когда они сидели вместе в кресле, как в гнезде, и читали книжку, Милли вдруг спросила:

— Ты же никогда не умрешь, мама?

Делоре неохотно оторвала взгляд от страницы. Не то чтобы ее так заинтересовал текст, но с пытливым взглядом Милли ей встречаться не хотелось. Ну зачем задавать подобные вопросы сейчас, когда впервые за этот мутный промозглый день тепло и хорошо?

— Все когда-нибудь умирают, Милли, — осторожно произнесла она, и губы Милли скривились. Делоре обвила ее рукой. Каждый ребенок мечтает услышать, что его мать обладает способностью жить вечно. Делоре, когда была маленькой, тоже верила в эту фантастическую идею? Нет, она всегда отчетливо понимала, что однажды будет вынуждена пережить эту утрату, и на самом деле смерть матери ворвалась в ее жизнь даже позже, чем она предполагала. — Но я обещаю тебе, что оставлю тебя очень нескоро. Только когда ты вырастешь и не будешь нуждаться во мне.

— Ты всегда будешь нужна мне, мама.

Делоре улыбнулась бессильно и мягко, прикасаясь губами к лицу дочери. Она еще слышала эхо собственных слов и отчего-то болезненно ощущала их лживость. Говорить так… это как обещать кому-то быть с ним и в то же время не знать, где ты окажешься завтра. Может быть, на изнанке мира.

Прижимаясь к ней, Милли закрыла глаза:

— Никогда не убивай себя.

Зрачки Делоре мгновенно сузились. Вот оно что.

— Нет, Милли. Никогда, — пообещала она.

Хотя голос Делоре прозвучал отчужденно и холодно, Милли такой ответ понравился. Ей не хотелось слушать, чем завершится скучная история, которую они начали читать; хотелось просто сидеть вот так, прижимаясь к матери, и верить, что она рядом навсегда.

Делоре закрыла книгу. Та соскользнула с коленей и упала на пол, мягко стукнув о ковер. Состояние Делоре можно было охарактеризовать как тихое бешенство. Этот город, кажется, решил уничтожить ее — и ее дочь заодно. Какая нелепость. Когда Милли посматривала на нее, Делоре улыбалась, но стоило серым глазам дочери закрыться, как рот Делоре превращался в тонкую прямую линию. Ее бледные губы совсем побелели, а в фиолетовом тумане ее глаз блуждали черные тени. Назад, вперед и кругом.