Призраки, которых мы скрываем

Лисавета Челищева (2025)

Кира и ее друзья когда-то были втянутыми в паутину тайн, окутывавших их приморский городок в Калининградской области. Объединённые мантрой: «Я не ведомый, я веду», ребята поклялись тогда раскрыть механизмы тайного общества Рейха, которое, как им казалось, было причастно к исчезновению людей на Куршской косе. Но лидер их группы и первая любовь Киры, Милай Келер, таинственно исчезает в одну октябрьскую ночь 2005 года. Тринадцать лет спустя, мир Киры рушится, когда та получает письмо с простым посланием: «Наша хижина в лесу», «8 мая» и давно забытое имя: «Милай».

Ледяной принц и его похищенная принцесса

Дамиан Новак

Кранц, 8 лет назад

Это была непритязательная встреча, неожиданная. Соня была девушкой без осложнений — легкой и плавной, как легкий летний день. Она несла с собой атмосферу ликования, куда бы ни шла, напоминая о милой простоте жизни среди беспорядка Кранца. Мы встретились на заправке в тот день, когда я окончательно решил отправиться за Кирой.

Была середина зимы, холод был такой пронизывающий, что дыхание превращалось в ледяной пар. Я помню, как снег, белый и неумолимый, падал вокруг, пока я заправлял свой внедорожник. Шёл 2010 год. Прошло уже пять лет с той чертовой октябрьской ночи. Кира давно уже уехала с полуострова, в этом я был уверен, и мне нужна была каждая капля топлива в пустом баке для недолгого путешествия до заснеженного аэропорта в Храброво. Как только я приготовился к одинокой поездке, метель усилилась. Кранц научил меня одной вещи: никогда не противиться гневу природы, будь то ненастный морской шторм или необычная для полуострова метель с похолоданием. Я смирился и стал пережидать бурю на маленькой АЗС, окружённой лесом.

И тут в дверях появилась она — Соня Крушицкая, с белокурыми кудряшками и ярко-вишневой помадой. Ее появление контрастировало с белой безмятежностью за окном. Пряди обесцвеченных волос прилипали к ее покрытым инеем щеках, а испуганные глаза девушки искали хоть кого-то, кто бы мог ей помочь. Я оказался единственным мужчиной в этой кафешке на заправке, который что-либо смыслил в ремонте машин. Дама, попавшая в беду, и рыцарь в заснеженных доспехах, опоздавший на свой рейс до Ванкувера.

Я задумчиво вертел в руках заветный билет на самолет. Вылет из Храброво был в пять, а посадка через девять часов в аэропорту Коал-Харбор. Для парня, никогда не покидавшего полуостров за двадцать три года жизни, это было все равно что полёт на Луну. А рождённый ползать, как говорится, летать не способен. И что я вообще ей скажу, если мне посчастливится как-то отыскать ее в многомиллионном городе, куда она всегда мечтала сбежать отсюда?

Было уже половина восьмого, и Соня с извиняющейся улыбкой протянула две чашки ароматного кофе в знак благодарности. Я наспех скомкал билет в кулаке и выбросил его в ближайшую мусорную корзину.

Так начался наш пылкий и недолгий роман.

три года спустя

Когда мы лежали на полу, на мягком ковре моей гостиной, и смотрели какой-то дурацкий западный фильм, Соня заговорщически повернулась ко мне с полуулыбкой.

— Ты будешь любить меня вечно, Дам? — спросила она. Её голос был тихим, почти заглушенным гулом телевизора, но все же он пробивался сквозь шум. Ее голубые глаза невинно смотрели на меня, и в этих озёрах с длинными ресницами, подведенными тушью, проскальзывал намек на волнение.

Вопрос застал меня врасплох. Я почувствовал, как мой взгляд переместился с экрана на облупившуюся краску на стене.

Любить ее? Да ещё и вечно?… Нет. Мое сердце принадлежало другому человеку, воспоминаниям, зеленоглазому призраку. Я никогда не смогу дать Соне то, что она заслуживала, — безусловную любовь и постоянные отношения. Но я также не хотел терять это утешительное общение, которое было у нас в этом проклятом городе. Я мудак и поступаю с ней ужасно. Я знаю это.

— Насколько получится, детка, — это было все, что я смог выдавить из себя.

Я пригладил ее волосы, жеманно улыбаясь. Кранц всегда был и остается красивым парадоксом, наполненным историями о тоске и неутолимом желании сбежать отсюда на материк, как что идёт не так. И я… ну… я ничем не отличался здесь от других.

Мой разум был заполнен тайнами девушки, которая когда-то была погребенной под нашей мимолетной интрижкой, которая обещала большее, но закончилась меньшим. Кира была моим прошлым. Вряд ли она вообще когда-либо была моей, но оказалось, что этого 'ничего' было достаточно, чтобы постоянно помнить о ней спустя восемь лет. Соня — мое настоящее. И, возможно, будущее. И все же воспоминания о той зеленоглазой бунтарке казались более реальными, чем об этом мнимом настоящем, как томительный аромат давно увядшего цветка.

несколько месяцев спустя

— Вы позвонили её родителям?! Нет??!… Я что, должен сам заниматься всей вашей грёбаной работой полиции?! — кричал я в трубку, с трудом скрывая ужас, который начинал проступать в моем голосе.

Какая-то часть меня понимала, что обвинять мента на другом конце провода было бессмысленно, но логике, охваченной паникой, было на это наплевать.

Соня не вернулась домой после занятий сегодня. В любом другом городе на это можно было бы закрыть глаза, как на то, что девушка просто прогуливает вечер где-нибудь в другом месте. Но только не в нашем городе — мрачном, уединённом месте, где трезвость была скорее исключением, чем нормой. В таком месте трудно было думать оптимистично.

С того момента, как Соня исчезла, меня охватило необъяснимое чувство вины. Я должен был приложить больше усилий, принять больше мер предосторожности, чтобы уберечь её. Двадцать один год — слишком юный возраст, чтобы быть поглощённой ужасами, которые таил в себе Кранц на своих с виду очаровательных улицах, когда-то запятнанных кровью.

Когда от полиции не поступало никаких вестей уже двое суток, мне пришлось взять дело в свои руки. Я пересилил себя и позвонил ее родителям — они не были моими самыми большими поклонниками. Предки Сони невзлюбили меня с того момента, как она представила им меня; они громко перешептывались за моей спиной тем вечером, что я плохо влияю на их дочь, что я помешаю ее многообещающему будущему в Польше.

В конце концов, ситуация достигла точки кипения, когда их дочь поставила перед ними ультиматум: либо они смиряются с нашими отношениями, либо теряют общение с ней. Как ни больно, наверное, это было делать им, они выбрали первое, предпочтя погрязнуть в своих предрассудках, но уже молча. И теперь, даже в бешенстве от этой ситуации, я уже ожидал услышать их молчаливые обвинения в трубке в мой адрес.

Я затаил дыхание, набирая в очередной раз хорошо знакомый номер родителей своей девушки. От безразличного холода ответа её отца у меня в жилах застыла кровь.

«Нет. Мы не знаем, где она», — отрывисто сказал он и резко повесил трубку.

Какого черта??! Разве вы не её родители, чтобы хотя бы немного побеспокоиться о местонахождении своей единственной дочери?!!

Не обращая внимания на их тотальный игнор, я решил найти её сам. Она была где-то там, возможно, напуганная и одинокая, и я не успокоюсь, пока снова не заключу её в свои руки.

Для выполнения этой задачи я обратился к руководству колледжа КСТ «Колледж сервиса и туризма», где она училась гостиничному делу, затем связался с друзьями Сони — никто из них не располагал никакой информацией, нужной мне. Каждый тупик был жестоким ударом по параноидному разуму. Последний раз её видели, когда она выходила из областной научной библиотеки в шесть часов вечера. После этого она для всех превратилась в призрака — исчезла, не оставив после себя никаких следов.

Все, начиная с запаха арбузной жевательной резинки в машине, ее дешевого слащавого аромата духов, который все еще оставался на подушке кровати, и заканчивая ее расческой, в которой до сих пор были её белёсые обесцвеченные пряди, — все с болью напоминало мне о ней. Каждая из этих вещей рассказывала свою собственную историю Сони — слайды её яркого присутствия в моей квартире когда-то на фоне зияющей пустоты её отсутствия в моей жизни уже несколько недель.

Каждый день без нее был ужасным круговоротом злости, в первую очередь на себя, и постепенно угасающего отчаяния, сменявшегося бесполезными телефонными звонками и рутинными допросами поздно очухавшихся полицейских. Хмурая осень Кранца удушающе набросила тень на мою жизнь, отказываясь вновь ослабить свою хватку.

Соня найдётся. Я найду её… Неважно, какой ценой.

Дарья Азарова

Кранц, наше время

Мои темно-красные выпрямленные волосы, тщательно уложенные в блестящий высокий хвост, переливались под флуоресцентными фиолетовыми лампами помещения. Я досконально изучала свой вид в узком зеркале гримерки, расположенной за главной сценой ночного клуба «Никс».

— Дарья! Скоро твой выход! Живей, живей! — крикнул Андрей, менеджер клуба. Его обветренное лицо, наполненное неуместным беспокойством за выход каждого артиста, просунулось в дверь гримерки. — У тебя нет времени на всю ночь!

Быть танцовщицей Гоу-Гоу — не совсем то, о чем я мечтала, когда переезжала из родительского дома с большими грезами о столице полуострова и рюкзаком, полным одних надежд и амбиций. Только надо было сразу учесть, что пребывание в Кранце не принесет мне ничего перспективного без должного образования. А чего я ожидала?… И все же соблазн ярких огней ночного клуба и постоянного жирного оклада было достаточно для того, чтобы я застряла в этой гавани бессонных ночей и блестящих блесток.

Я натянула свой провокационный наряд — гламурный костюм, вдохновленный эпохой диско, с ослепительной короткой юбкой с блестками, сверкающими белыми сапогами на платформе и неоновыми аксессуарами, дополненный ярким макияжем для создания завораживающего образа на сцене. Этот образ часто вызывал множество непрошеных комментариев от пьяных мужиков. Но меня беспокоил не наряд и даже не пошлые подвыпившие клиенты, которые всю ночь на меня пялились. С ними я могла справиться и сама. По-настоящему меня пугала мысль лишь о том, что я могу застрять в этой обстановке еще лет на десять или более.

Подрисовав в последний момент пухлые губы карандашом и подведя глаза, я уверенно направилась к главной сцене с колотящимся о грудную клетку сердцем. Мечтательные и атмосферные ритмы клуба с завораживающими отступлениями и неземным вокалом на заднем плане, всегда успокаивали, отгоняя назойливые мысли о моем неопределенном (или дотошно определенном) будущем.

В то время как в Никсе царила оживленная атмосфера, под его блеском и гламуром сине-неоновой дымки от кальянов, то тут, то там слышались переговоры теневых встреч и загадочных сделок в вип-зонах. Завсегдатаи с опаской поглядывали друг на друга через оправу черных солнцезащитных очков. Незнакомцы, ускользающие в ночь. Слишком многое скрывалось под поверхностью, не попавшей в ослепительный свет сцены.

…

Когда последний клиент наконец-то вышел из моего зала обслуживания, где я каждый вечер разносила напитки и подрабатывала танцовщицей на шесте, я облегченно вздохнула и закрыла малый зал клуба, переходя в главный. Там все ещё была небольшая тусовка, но моя смена, к счастью, уже закончилась. Я рухнула на один из высоких табуретов у барной стойки, попросив стакан воды у Олежки — юного бармена Никса.

Это была долгая ночь, полная легкомысленных туристов, готовых спустить все на разноцветные шоты и развлечения, и потных купюр, переданных через стойку. Громкая поп-музыка теперь звучала лишь приглушенно, танцующие огни постепенно потухали до успокаивающего свечения, и наконец-то наступало чувство покоя.

Из затихающей толпы гуляк внезапно возникла высокая фигура Дамиана Новака, его всегдашняя аура беззаботности нарушила мое долгожданное спокойствие, как сигнал тревоги перед штормом. Дамиан, как он был известен мне ещё со школьной скамьи, был загадкой. Его ледяные серо-голубые глаза и необычный темно-пепельный оттенок волос, который был у него всегда, сколько я его помню, придавали ему особо притягательный вид в неоновых огнях. Но его грубый язык порой пробирал сильнее, чем самый суровый Балтийский ветер.

Я, естественно, приятно удивилась, заметив его в качестве посетителя нашего клуба, но сильно засомневалась, что он пришел сюда поболтать со мной о жизни, особенно после того, как он залпом осушил бокал водки с содовой.

Мы дружески завели беседу на некоторое время, пока натянутый разговор не зашел в тупик от моего вопроса из далека о его личной жизни.

— Я не строю отношений, — хмыкнул Дамиан, и его тон похожий на удар пустой бутылки из-под виски об асфальт, почему-то расстроил меня.

Я молча наблюдала за ним, ощущая горечь на языке, напоминающую о том, как спиртное проникает в мое горло.

— А почему нет? Одиночество — это… отстой, — мой голос был едва слышен за заключительными битами последнего трека ночи.

Мужчина тяжело взглянул на меня, и его взгляд заставил меня внутренне содрогнуться.

— Втягивать людей в свой бардак — еще больший отстой, — отрезал он, допивая второй бокал.

Я смотрела, как он стремительно направляется к выходу, и его аура таинственности тянулась за ним, как тень, ускользающая от меня.

В течение следующих нескольких дней слова Дамиана бесконечно прокручивались в моей голове. Что он имел в виду, говоря о"своём бардаке"? Что он скрывал?… Может быть, речь шла о Соне Крушицкой и её таинственном исчезновении пять лет назад? Я слышала, что они вроде как были парой, когда она исчезла без вести…

Я не знала ее лично, но знала людей, которые знали, и слышала, что те, кто близко дружил с этой девушкой, считали, что она попросту сбежала от чрезмерно строгих родителей и перебралась жить в Польшу… На ее месте я бы непременно взяла Новака с собой. Хотя я очень сомневаюсь, что он вообще способен выйти за пределы нашей области. Он здесь слишком глубоко врос корнями. Так же, как и я.

Соблазн выяснить о нем хоть чуточку больше был непреодолим. Все свободные минуты в баре после смены теперь уходили на поиски высокой фигуры Дамиана в толпе. В те редкие дни, когда он обычно заходил, я заканчивала смену пораньше — с нетерпением ждала, чтобы хоть мельком увидеть и переброситься с ним парой слов.