Инферис

Линн Вер

После падения астероида, названного Инферисом, наступает новый ледниковый период. Мир раздроблен на части льдами и затопленными территориями, на которых люди пытаются выжить и в ожидании эвакуации получают гуманитарную помощь. Потеряв мать, Марк клянётся отомстить отчиму, который бросил её в беде. Он не представляет, что ему предстоит сражение не только с могущественным преступником, но и с морем, вышедшим из берегов…

Глава II. Звонок из прошлого

«Всё золото и всё богатство света

Людей не избавляет от забот».

Данте Алигьери, «Божественная комедия».

Париж, 20 марта 2193 года

— Как ты думаешь, он может его убить? Вот пока мы стоим и смотрим на дождь? — я нервно кусала губы, поглядывая в сторону отцовского кабинета, защищённого звукоизолирующим экраном.

— Н-не знаю, Иоланда, — моя кузина скорчила брезгливую гримасу. Её уложенные тёмные волосы до плеч тускло блестели в свете серого дождливого дня.

— И ведь никак не узнать! — я топнула ногой и бросила гневный взгляд на Леона, одного из отцовских охранников, сидящего в коридоре.

Он смотрел на экран, проверяя отлаженную работу системы слежения. Периметр нашего особняка. Ангар с отцовскими машинами на все случаи жизни. Чёрный вход за ним. Задний двор с чахлыми елями и площадкой для воздушного транспорта. Гостиная, семь коридоров, кухня, столовая, библиотека, склад, кабинет для приёма гостей. Не попадали под наблюдение спальни, папин личный кабинет, зимний сад и один из выходов с другой стороны ангара.

Я перевела взгляд на круглое окно в моей спальне, за которым в туманной дымке исчезала Эйфелева башня — после череды землетрясений она чудом осталась на месте. Десятилетняя эпоха реконструкции почти не изменила её облик, добавив только чуть больше подвижных опор. Лувр отстроили заново — высоченная стеклянная пирамида занимала почти половину квартала, и её хорошо было видно на противоположном берегу Сены. Я часто смотрела на сверкающую вершину, гадая, какие сокровища остались спрятанными глубоко под землёй. Мой отец помогал восстанавливать музей, за что был удостоен титула почётного жителя Парижа.

В его доме я чувствовала себя как в клетке. В девятнадцать лет получила образование экстерном и уже считалась самостоятельной, но отец сказал, что даст свободу только при определённых условиях: замужество или достижение двадцати пяти лет. Так хотела моя бабушка Клотильда, составляя завещание — при выполнении одного из этих условий я получала право на доходы от акций компаний отца, в которые она вложила всё, что у неё было ещё до катастрофы. Она обожала Париж. И, наверное, была бы в восторге, увидев отремонтированный и изящный мост Искусств и тёмные воды Сены, пенящиеся от косых капель дождя. Тонувшие в белёсой дымке очертания высоток со стеклянными куполами и государственных башен с высокими шпилями. Плавучие дома (коробка под крышей на платформе с мотором), которые люди по дешёвке стали массово скупать после падения Инфериса. Полицейский департамент периодически пытался выгнать их из реки, арестовывая и конфискуя такое жильё. Отец объяснял, что многие из этих безумцев готовы продать себя на органы, лишь бы не возвращаться в разрушенные кварталы и районы. «Среди них куча лентяев и мигрантов, — приговаривал он, — не желающих трудиться. Расплодилось дармоедов!»

— А как же плавучие города у берегов Южной Кореи? — спрашивала я. — Они тоже дармоеды? Например, все пятнадцать тысяч жителей Пусана?

— Ну, ты сравнила, девочка моя, — хохотал он. — Сравнила проект «Oceanix» с лачугами клошаров, заполонивших Сену! Ничего общего!

Мне оставалось только умолкнуть и уйти в свою комнату.

После падения Инфериса мир уверенно вставал на ноги. Люди делали всё возможное, чтобы восстановить разрушенное. И даже в этих плавучих строениях я видела больше свободы и смелости, чем в своём собственном доме…

— Вчера опять была облава, — кузина тоже смотрела в круглое окно, за которым бушевал ливень. — Я никогда не привыкну к этим крякающим звукам от дюффов! Так же можно заикой стать! У этих скитальцев, должно быть, стальные нервы!

— Привыкай, — отмахнулась я, в исступлении ломая руки. — Это Париж, а не Орлеан. Но вот то, что папа так долго говорит с Олли, доведёт меня до невроза! Может, в эту минуту он из мозгов моего жениха уже паштет делает!

— Иоланда, я всё понимаю и сочувствую тебе, но мы живём в такое время, когда родители лучше знают, с кем вступать в союз. Тем более у твоего отца столько врагов…

— Это завистники, а не враги, — отрезала я и отошла от окна. В сотый раз посмотрела в сторону отцовского кабинета через полуоткрытую дверь спальни. Видела застывший силуэт Леона перед светящимся экраном, спроецированным на квадратный гобелен. Он управлял камерами, которые могли проникнуть хоть под диван, хоть в живую изгородь. — Я пыталась ему донести, что Оливер — моя последняя надежда!

— С чего ты взяла? Многие хотят стать твоим мужем!

— И многим папа уже отказал.

— Всему Парижу?

— Видимо так! И мне будет сложно найти такого, как Олли.

— Ну, почему такие сложности? — вздохнула кузина. — Я как вспомню бедолагу Жерара или даже Готье, которые после разговора с мсье Ринальди бежали, поджав хвосты…

— Я умру старой одинокой бабкой, сидящей на сундуке с золотом.

— Либо выйдешь замуж против воли отца, — заметила кузина и взяла меня за руки. — Но вот представь, что ты влюбишься…

— Флавия, это не для меня, — устало протянула я и убрала свои руки из её ладоней. Никогда не любила прикосновений! Меня всегда пробирала дрожь, когда кто-то пытался дотронуться до меня. — Тем более, имея такую кучу денег, глупо делать ставку на любовь. Папа учил меня этому! Олли сделает всё, как мы условились. В этот момент он должен разыграть спектакль, чтобы папа наконец-то уступил ему, а не велел мне звонить в похоронное бюро. Но как же томительно это ожидание! Что же там происходит-то?!

— Пойдём-ка лучше выпьем кофе со специями. Вчера привезли настоящий шафран, представляешь? Не та бурая фабричная масса, а настоящие тёмно-красные рыльца цветков! Я так соскучилась по его пряно-горьковатому вкусу!

— Иди. Я останусь здесь. Хочу увидеть Олли в ту же минуту, как он выйдет от отца, — я закусила нижнюю губу и набрала внутренний номер дворецкого. Тонкий серебристый кафо мигнул зелёным и через пару минут на пороге комнаты показался Антуан.

Этот старик никогда не нравился мне: такой же сухой, чопорный и бестолковый, как и вся отцовская прислуга. Он стоял в стандартной униформе дома Ринальди из переливающейся тёмно-серой ткани, похожей на кимоно с узкими рукавами и брюками в тон. В нагрудном кармане мигал кафо, оповещая о новых сообщениях из кухни и кладовой. Я считала, что слуги слишком много общаются по внутренней связи, но уличить их за болтовнёй пока не могла.

— Антуан, Флавия хочет выпить чаю. Распорядитесь подать ей его в столовой возле зимнего сада. Я скоро спущусь, — приказала я. — Моя кузина хочет натурального кофе с шафраном, а я, пожалуй, выпью чего покрепче.

— Янтарное вино? Бренди?

— Пока не знаю. Скажу позже.

— Слушаюсь, мадемуазель Ринальди. А мсье Ле Фернс останется обедать после беседы с мсье Ринальди?

Кровь отлила от моего лица. Уже вся прислуга знает, что здесь творится! А ведь только утром я надоумила Оливера попросить аудиенции у отца! И вот, пожалуйста! Слуги уже моют нам кости! Как же их приструнить? Не дай бог ещё весь округ прознает, что «к почтенному Бертольду Ринальди пожаловал очередной жених его единственной и горячо любимой дочери, и он, конечно же, отказал влюблённому юноше! Ха-ха!»

Чувствуя всколыхнувшееся внутри раздражение, я жестом отослала дворецкого. Вслед за ним удалилась и Флавия, бросив на меня умоляющий взгляд напоследок. Я отмахнулась и осталась сторожить выход из отцовского кабинета напротив моей спальни. Поглядывала на Леона, управлявшего камерами так, словно он играл в пятнашки. Услышав звонок по внешней связи, я вышла в коридор и переглянулась с охранником. На экране видела сгорбившегося от непогоды человека, который прятал лицо под высоким воротом плаща. Под мышкой он держал тонкую папку с планшетом — видимо, принёс документы на подпись. Сегодня папа ждал сотрудника юстиции, поэтому я решила сама встретить гостя. Велела Леону убрать камеру от лица посетителя и открыть ворота. Нужно отвлечься. Занять голову чем-то другим. Например, выяснить, с чем пожаловал гость, которого я видела впервые. Если это по поводу наших компаний, то только я смогу проводить его в кабинет для посетителей и на правах хозяйки дома предложить воды или кофе.

Открыв дверь, я зажмурилась от резкого порыва ледяного ветра. Прикрывая лицо ладонью, вгляделась в посетителя — щуплый, светловолосый, с невыразительными чертами. Типичный клерк. Если бы у него было с собой что-то опасное, то система защиты уже оповестила бы нас.

— Чем могу быть полезна? — любезно спросила я.

— Это дом Бертольда Ринальди? — уточнил гость, переминаясь с ноги на ногу на пороге. Его мокрый старомодный плащ облепил худощавую фигуру.

— Да, мсье. Кто вы?

Незнакомец смущённо молчал, разглядывая моё лицо своими тусклыми невыразительными глазами. Слишком долго и даже нахально для простого клерка! Наконец, я не выдержала:

— Если вы сейчас же не скажете, кто вы и что вам нужно, то мне придётся отправить вас восвояси.

— Прошу прощения, мадемуазель. Я ищу Бертольда Ринальди, который до катастрофы проживал в Лилле.

— Вы, наверное, ошиблись. Его постоянным местом жительства стал только Париж. До этого мсье Ринальди постоянно путешествовал и нигде надолго не задерживался. Тем более, до катастрофы.

— Почему вы так решили, мадемуазель?

— Мсье Ринальди — мой отец, и я знаю о нём всё, — я почувствовала себя оскорблённой.

— Ради Бога, извините, мадемуазель, — пробормотал смущённый гость. Он выглядел жалким, стоял на крыльце, но мне не хотелось впускать его в дом. С ним вполне могла разобраться охрана! — Хотя да, у вас такие же белокурые волосы и линия подбородка. Действительно, вы с мсье Ринальди так похожи!

— Так у вас дело к моему отцу? Или только любопытство заставило прийти в такую погоду?

— Нет-нет, я хотел бы просто потолковать с ним о былом… Скажем так, об общих знакомых.

— Тогда запишитесь на аудиенцию через его секретаря завтра до полудня, — отрезала я. — Мой отец — занятой человек, и он не любит пустых разговоров. Всего доброго!

Я хотела закрыть дверь перед его носом, но гость выставил вперёд ногу и не позволил сделать это. Я почувствовала, как меня кольнул страх. С тревогой подумала о том, что Леон остался на втором этаже, а дворецкий ждёт меня в столовой. В оранжево-красном сиянии узорчатой турецкой лампы, висящей у двери, я видела лишь встроенный в стену кафо, что меня немного успокоило. Маленькая круглая камера висела неподалёку, исследуя противоположную стену по моей просьбе.

— А вы уверены в том, что ваш отец не жил в Лилле? Или, скажем, в Марк-ан-Барёле?

— Я даже не знаю, где этот Марк-ан-Барёль и в каком он департаменте, — отмахнулась я. — Возможно, вы просто спутали моего отца с кем-то другим. Запишитесь к нему через секретаря, и я думаю, на личной встрече вы убедитесь в своей ошибке. Ступайте своей дорогой, или я попрошу охрану проводить вас до ворот.

— Не нужно, мадемуазель. Я сам найду дорогу, — с этими словами посетитель коротко кивнул и быстро пошёл прочь.

— Кого только черти не носят в такую погоду! — фыркнула я и захлопнула за ним дверь.

Оставшись в тишине холла, я обвела взглядом отцовский дом. От парадного входа в комнаты вело семь коридоров — папа объяснял такую планировку тем, что ему хотелось выстроить дом в виде восходящего солнца. Говорят, этот древний символ означал надежду на процветание и новый порядок, но в чём он заключался, отец не объяснял. Говорил, что всему своё время. Украшал стены узорчатыми турецкими светильниками, которые погружали дом в мягкое золотисто-алое сияние. Возле двери поставил огромное зеркало в полный рост. На стенах из спрессованных волокон красовались старинные картины с библейскими сюжетами — папа их успел вывезти до того, как Италия оказалась под водой. Тяжёлые напольные вазы в египетском стиле. Узкие кушетки, обитые шёлком. Китайский фарфор, деревянные фигурки кентавров и грифонов, мечи, пики и боевые топоры…

Всё это богатство было недоступным для меня. Отец существенно урезал мои доходы два года назад. Те жалкие крохи, которые он давал, были в разы меньше, чем изначально рассчитал его поверенный. Думая об этом, я вздрогнула, когда с лестницы начал спускаться Оливер. На его покрасневшем лице было всё написано. Отец отказал ему.

— Он сказал, что его решение окончательно! — Олли обхватил мои плечи ладонями и несильно встряхнул. Его светлые кудри облепили благородный высокий лоб. — Сказал, что я, конечно, могу присутствовать на его вечерах, но не в качестве твоего жениха!

— Ты сделал всё, как я тебе сказала? — понизив голос, поинтересовалась я.

— Да, но его было не переубедить!

— Но почему?

— Он сказал, что видит меня насквозь. Он следил за нами несколько месяцев и успел сделать выводы из наших отношений.

— Какие?

— Он упомянул завещание твоей бабки, Иоланда. И сказал, что я дурак, если повёлся на твоё согласие.

— Олли, мы придумаем новый план!

— Обсудим его в клубе, — он закутался в плащ и натянул капюшон на голову. Через мгновение ушёл по внутренней галерее в сторону гаража. Вскоре я услышала ровное урчание мотора его ховеркара[6], чьи серебристые бока сливались цветом с пасмурным небом.

Я прижалась спиной к двери и перевела дух. Почему папа отказал Оливеру? Тот обеспечен, а значит, его не интересует завещание моей бабушки Клотильды, по которому ко мне только после замужества переходит генеральный пакет акций от частной авиационной компании и строительной фирмы, занимавшейся возведением промышленных предприятий. Наследство так близко! Можно ни в чём себе не отказывать! Но за последние два года отца словно подменили. Он просто перекрыл мне все клапаны. Начал контролировать по мелочам. Следил, встраивая маячки во все кафо, которые были в пределах моей досягаемости. Подсылал своих людей. Велел отчитываться чуть ли не по каждой проведённой вне дома минуте. Взывал к доброму имени моей матери Иокасты, которая беспрекословно подчинялась ему, но в итоге слегла от очередной эпидемии гриппа…

Поднявшись на второй этаж, я направилась к отцу в кабинет. Встала перед его письменным столом из красного дерева, отделанного агаром[7], и упёрла руки в бока. Видела, как пламя масляного светильника на бронзовой подставке в виде виноградной лозы отбрасывало тени на его невозмутимое лицо, изрезанное глубокими морщинами.

— Почему ты так делаешь? — начала я.

— Ты говоришь со мной таким тоном? — на узком лице отца я видела презрение. Его тонкие губы были плотно сжаты, а седые волосы поблёскивали в сиянии настольных ламп.

— Ты унижаешь меня каждым отказом!

— Для начала закрой за собой дверь и включи беззвучный режим на экране. Так тебе потом не придётся краснеть перед слугами, — отец откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди.

Когда я сделала, как он просил, то, повысив голос, продолжила:

— Почему ты отказал Оливеру? Точно так же отказал Жерару и Готье! Они в чём-то тебе все не угодили! Жерара ты обозвал простофилей, а Готье пронырой! А Оливер?

— Ты слишком долго росла без моего внимания, пока меня носило по всему свету после Инфериса. Тебе ни в чём не отказывали. Спускали с рук всё! Сквозь пальцы смотрели на твои проделки. Ты же будешь вертеть этими слабаками как захочешь! Они все тебя не достойны, девочка моя. Мелкие сошки! И что дальше? Что после свадьбы? Растранжиришь всё бабкино наследство! А потом? Публичный дом? Работные цеха? Теплицы? Фабрики по утилизации батарей? Переработка запчастей для сервис-роботов среди клошаров[8]?

— Как ты можешь так говорить обо мне? — я отшатнулась. Всякий раз, слыша от него нечто подобное, я терялась, не понимая, почему у него такое мнение. — Как мою мать угораздило влюбиться в тебя?!

— Она не влюблялась.

— А как тогда…

— У неё не было выбора. У нас был контракт, который мы обязались по пунктам выполнять. Ты не похожа на неё. Ты взбалмошна, изворотлива и расточительна. Ты родилась, как и все нормальные дети, в биокапсуле медцентра. Это на сто процентов мои клетки и клетки Иокасты, ошибки быть не должно. Но кого я вижу перед собой? Девчонку, готовую на всё ради денег! Может, тебе осталось только начать продавать себя? И это будет всё, что я получу в благодарность? В благодарность за то, что вложил в тебя? Всё впустую?!

Мои руки дрожали. Кровь прилила к лицу, и оно запылало, словно мне надавали пощёчин. Отец, сузив глаза, испытующе смотрел на меня, и под его взглядом хотелось провалиться сквозь пол. Ждал, что я признаю его правоту. Начну извиняться. Оправдываться. Обещать всё, что угодно, лишь бы смягчить его. Но я молчала, не зная, что ему ответить. Словно обратилась в камень. Хотелось только одного — кричать, что есть сил. Разбить вазу. Выбить дверь. Перебудить всех слуг. Именно это меня останавливало. Сплетни. Им только дай повод!

— У них у всех есть деньги, — наконец, выдавила я.

— Деньги? Что сейчас значат деньги? — он откровенно потешался надо мной. Перстни сверкали на его пальцах. — Сегодня они есть, а завтра их нет! А чтобы они были и завтра, нужен характер! Воля! Дисциплина! Власть! Ни у одного из этих блеющих баранов этого нет! И никогда не будет! Ты хочешь денег, а я хочу сберечь семейный бизнес. И не хочу, чтобы однажды ты всё спустила с молотка на аукционах. Двадцать лет я строил свой бизнес. Мечтал о наследнике. Мечтаю о внуках, но не хочу, чтобы ты путалась с кем попало.

— Я всегда тебя расстраивала, папа, — произнесла я и почувствовала, как дрогнул мой голос.

— Вздор, — буркнул он, чуть смягчившись. — Научись сначала тратить те деньги, которые у тебя есть. А то я чувствую себя дураком, оплачивая очередной «спа-бокс из Шартра», «орлеанское сапфировое колье», «винтажный портрет из секвойи» или счёт «за спасение ста тисовых деревьев». Когда я увижу в счетах что-нибудь более внятное, то, возможно, пересмотрю свои взгляды насчёт тебя. Пока я вижу перед собой взбалмошную девчонку, не видящую дальше завтрашнего дня. Иди. Я устал от этого разговора и таких лоботрясов как Оливер Ле Фернс. Как же надо любить деньги, чтобы иметь столь отвратительный вкус? Сколько же мороки с тобой!

Я вылетела из его кабинета как ошпаренная. Проскочила мимо Леона и хлопнула дверью своей спальни. Кузина ещё была в столовой, и я с облегчением вздохнула. Её увещевания сейчас некстати! В это мгновение казалось, что ещё немного, и отец узнает о том, что оплачиваемые им счета имеют под собой один источник — игорный подземный клуб, где мы с Оливером познакомились полгода назад. Когда начинался игровой сезон, то я, минуя все камеры, по ночам отправлялась на улицу Риволи, где с упоением играла в покер — он был моей единственной отдушиной.

Дрожащими руками я отправила сообщение Олли со своего кафо: «Ночью репетиция перед полуфиналом. Встречаемся на станции».

Обхватив лицо ладонями, дала волю слезам. Отец хочет видеть рядом со мной такого же тирана как он! На меньшее просто не согласен! Поэтому отправляет восвояси всех, кто осмеливается просить моей руки. Бизнес для него всё! Ради него он способен на многое. Даже использовать меня как разменную монету. А чтобы перестать зависеть от него, я должна уметь играть на высшем уровне, если не суждено выйти замуж за того, за кого хочу. Благодаря покеру смогу заработать столько, чтобы покинуть отцовский дом, так как терпение на исходе. До двадцати пяти лет мне оставалось чуть меньше шести лет, и я не представляла, как дотяну до юбилея в такой атмосфере.

Свобода никогда не достаётся бесплатно.

Разумеется, я ошибалась. Разумеется, у дюжины реставрационных богов на меня были другие планы.