Бывший. Игра на поражение

Лина Коваль, 2023

Когда Адриан Макрис улетел в Грецию, я день за днем старательно училась жить заново. Продолжала усердно работать, по крупицам собирала себя и свою самооценку. Встретила наконец достойного мужчину – уважаемого врача. Как говорится, отболело.Вот только на прошлой неделе Адриан внезапно вернулся, чем вывел из себя всех влиятельных людей в городе. Их столкновение с богатым греком обернулось против меня…

Глава 5

— Что он тебе сказал? — постукивает костяшками пальцев по стеклу наш Батюшка, которого мы нарекли так, благодаря церковной фамилии Поп.

— Сказал, что рад видеть, и позвал на свидание в воскресенье.

Иногда за глаза мы зовём его Геной, так как он наш генеральный продюсер.

Ну а, совсем уже наедине с собой, я величаю его обыкновенным мудаком. Потому что он любит давать мне самодурские задачи и требовать их выполнение сиюминутно.

— Про прииски золотые болтал?

— Нет.

— Плохо, — бьёт он по столу кулаком. — Я же просил разговорить его.

— Сами бы поговорили, — замечаю, разглядывая маникюр.

— Милочка, — краснеет. — Я всё могу сам. Поговорить с греком, сделать сам себе авторскую передачу. Есть только один вопрос, — взрывается. — На хрена мне тут ты, спрашивается?

— Пошла я, — тяжело вздыхаю и хватаю свою сумку. — Здесь аура у вас плохая. Надо бы проветрить.

— Анатолий Аркадьевич, — в кабинет заглядывает мой заклятый коллега Артемий Вознесенский. — Вы заняты?!

— Нет, Артём, — намеренно приятно отвечает наш Карабас-Барабас. — Милочка уже уходит. А ты, — смотрит на меня язвительно и обращается к Вознесенскому, — проветри окно, — кивает в сторону закрытых жалюзи. — А то у нас здесь говорят аура плохая.

Усмехаюсь и облизываю идеально подрисованные карандашом губы.

— До свиданья.

От души хлопаю тяжёлой дверью. Сложив руки на груди, неторопливо иду по коридору.

Сзади слышится стук.

— Довела старика, Стоянова? — шипит Вознесенский. — Бросила, что ли?

Ржёт как идиот и болезненно дёргает за волосы, которые утром были аккуратно уложены в высокий хвост.

То, что я сплю с генеральным — давняя байка, этим уже даже стажёрок не удивишь. Самое мерзкое — распространяет её человек, который сейчас пялится на мою задницу, обтянутую синими джинсами, и смещает взгляд ниже. Облизывается на чёрные ботфорты-чулки на высоком каблуке.

— И что ты в нём нашла? — спрашивает, поправляя смешную для тридцатилетнего мужика длинную чёлку. — Я бы тебя сам трахнул.

— Свою жену трахни, — отворачиваюсь.

— Жену я каждый день трахаю, — цедит он ехидно. — А тебя бы на разок. Верунчик, а?..

— Боюсь, на разок тебя не хватит, Вознесенский, — поднимаю руку и показываю ему «фак». — Дождевые черви в штанах меня не вставляют.

— С–сука, — шипит Артёмка.

Залетаю в студию и разместив одну ладонь на талии часто дышу. Приоткрытая в топе с длинным рукавом грудь тяжело вздымается.

Я… могу достойно себя защитить, но так хочется, чтобы это сделал кто-то другой… Вре́зал этому козлу за все гадости, которые он совершил за годы моей работы на телике.

Подхватив тренч, вылетаю на улицу.

Усаживаюсь в свой любимый Опель и тут же, падаю на руль. Всхлипываю от обиды. Все как сговорились.

С волками жить — по-волчьи выть!

Это правило я давно осилила.

Успокоившись, подкрашиваю ресницы и губы. Очерчиваю кисточкой высокие скулы на лице. Сбрызгиваю длинную шею вкусной туалеткой. Мой внешний вид — это то, что всегда придаёт уверенности. Какая бы беспроглядность в жизни ни накрывала!

Выехав на дорогу, отвечаю на звонок Анны Ивановны.

— Да, слушаю.

— Верочка, тебе удобно говорить? Ты не перед камерой?

— Нет, Анна Ивановна, я за рулём.

— Ааа, — неуверенно отвечает соседка моих родителей. — Верочка, с мамой, по-моему, беда случилась.

— Что такое? — дрожащими руками резко паркуюсь справа и врубаю «аварийку».

— С утра слышала её стоны. Думала, может, какие процедуры делает? А они всё не проходили. А вот где-то час назад, я как раз вышла тут убраться на площадке, они прекратились. Я позвонила в квартиру, а никто не открывает.

— Разве папы нет дома? — удивляюсь, смахивая набежавшие слёзы.

— Наверное, запил опять, Верочка, — понижает голос Анна Ивановна.

Стискиваю ладонью подбородок, чтобы не разрыдаться.

— Я сейчас буду, спасибо, — всхлипываю.

На автопилоте добираюсь до родительского дома. От телестудии это совсем недалеко, да и пробок на дорогах пока немного.

Наспех закрыв машину, бегу к подъезду. Игнорирую лифт и через ступеньку взлетаю на третий этаж. Своими ключами вскрываю металлическую дверь.

— Мама, — кричу и не разуваясь просачиваюсь внутрь квартиры.

Боже.

Сколько раз я так заскакивала сюда и боялась обнаружить самое страшное…

Не счесть.

— Ма-моч-ка, — выдыхаю, когда замечаю тело на полу в гостиной.

Оседаю рядом. Морщусь.

— Ты как здесь?

— Упала, — сообщает она тихо.

— А папа где?

— К дяде Васе ушёл, ещё вчера.

Качаю головой и стискиваю зубы.

— Пойдём, моя хорошая, — просовываю руку под плечи и тяну наверх.

Поддерживая за талию, с удручающе медленной скоростью добираемся до кровати в спальне. Укладываю маму на матрас и поправляя ночную рубашку, обмираю. Кожа ледяная. Сколько она там пролежала на холодном полу? С утра? Сейчас три часа дня…

Тело бьёт мелкой дрожью, в висках молоток пульсирует.

Укрыв маму двумя одеялами, иду к комоду и проверяю блистеры с лекарствами. Считаю капсулы и заглядываю в блокнот, лежащий рядом.

Вычисляю количество дней с покупки таблеток и минусую остатки.

— Мама, — стону громко. — Ты снова не пьёшь лекарства?

— Пью, — говорит она сла́бо.

— Ну где же? — разворачиваюсь и наконец-то скидываю тренч на кресло. Закатываю рукава. — Вот смотри. Таблеток должно остаться двадцать четыре, а у тебя их ещё больше сорока. Это значит ты почти неделю пропустила.

— Я пи-ла, — отзывается она возмущённо. — Клянусь тебе.

— Если бы пила, их бы не было. Как, по-твоему, они здесь появились?!

— Ты всё неправильно считаешь.

Отбросив блистеры, хватаю телефон из сумки и выхожу из комнаты. Завернув на кухню, резко зажимаю нос и тут же захлопываю покосившуюся дверь.

По стене съезжаю на пол и ищу в телефоне нужный контакт.

— Привет, Вер, — тут же отзывается Олег.

— Привет, — смахиваю набегающие слёзы.

Вся моя жизнь — это борьба непреодолимой потребности в том, чтобы меня пожалели с отвращением к чувству жалости в целом. Такой вот парадокс, достойный философских размышлений.

— Ты плачешь? — спрашивает он обеспокоенно.

— Мама опять упала. С утра лежала на полу в пустой квартире.

— Опять забыла про таблетки?

— Да…

Олег удручённо вздыхает и продолжает:

— Вер… Мы с тобой уже разговаривали, что болезнь Паркинсона коварное заболевание. Если не принимать терапию, мышцы стремительно атрофируются и твоя мама не сможет даже головой шевелить.

— Я знаю, — отвечаю чуть резче обычного.

— Ты хотела нанять сиделку для контроля, — напоминает.

Молча вздыхаю. Две последние сиделки сбегали, как только отец напивался до поросячьего визга и устраивал кордебалеты.

— Ладно, — отчаянно бьюсь головой о стену. — Спасибо за поддержку, Олег.

— Пфф, — выговаривает он. — Ну хочешь, я приеду?

Открываю глаза и изучаю обшарпанные обои и около полусотни пустых бутылок в углу. Вдыхаю кислый запах, который разносится из кухни от пакетов с мусором.

— Не надо, Олеж. Завтра увидимся.