Хрупкий рай

Лилия Уразгулова

Какие тайны прячет Ванесса и какое событие в Африке поставило под удар благополучие всей семьи де Грасс?Наше время. Италия. Палермо.Жена состоятельного бизнесмена, Ванесса де Грасс столкнулась с тем, что родив первенца не испытала к нему материнских чувств, а сбежала в очередное путешествие. Поездка в Африку перевернула её жизнь, разделив на до и после.Тайны – хорошая штука, пока они не раскрыты.

Дижон. В плену мёртвых роз

Выбрав место жительства, Оливия вместе с отцом приобрели шато, которое было недалеко от Лиона. Регион носил название Золотой берег, находился он в 25 км от Дижона. Там она жила год одна, открыла винный магазин, отец периодически навещал ее, но она этому не очень радовалась и ждала, когда родители наконец-то переедут на Сицилию. Людовик никогда не предупреждал её о своем приезде и вот он приехал в очередной раз неожиданно. Но решил не сразу идти к дочери, а навестить своего старого друга. Его путь проходил через то место где располагался её магазин, и проходя мимо он обратил внимание на то, что возле входа были кусты роз. Он улыбнулся и подумал:

«Неужели Ванессе удалось привить ей любовь к цветам? Надо же».

Жизнь текла словно река, и время неумолимо бежало вперед. Людовик явственно ощущал, как возраст берёт своё и как его чувства по отношению к семье обостряются, начали появляться нежность к дочерям и тёплые чувства к супруге. Теперь, когда пришла пора расставаться с Оливией, он задумался о том, как же она будет жить здесь совсем одна. Они никогда не были близки, и вероятно, поэтому дочь так легко перенесла разлуку с родителями.

Купив бутылку красного вина, Людовик отправился к своему старому другу. Даниель был родом из Дюссельдорфа, но уехал оттуда в семнадцать лет. Его родители были людьми небогатыми и смогли дать ему немногое, глядя на то, как они живут, он решил перебраться во Францию. В стране виноградных лоз он организовал свое дело и успел завести дружбу с влиятельными людьми, в их числе был Людовик. Когда они встречались, то обсуждали не только деловые вопросы, поскольку он был вхож в семью де Грасс и знал многое. Друг Людовика был в курсе переезда семьи на Сицилию и того факта, что Оливия была решительно против этого. Он был глазами и ушами Людовика, ведь друг ему очень доверял. Когда Людовик подошел к забору, Даниель сидел в беседке и курил трубку.

— Даниель! Откроешь старому другу ворота своего дома, — улыбаясь, Людовик позвал друга

Друг, услышав своё имя, поднялся со скамейки и пошел в сторону ворот. Увидев Людовика, он обрадовался, хотя и понимал, что друг, скорее всего снова приехал по делам дочери.

— Людовик! Рад тебя видеть, проходи, — он открыл ворота и протянул руку, чтобы поздороваться.

Людовик прошел, и они обменялись рукопожатием.

С момента как они виделись в последний раз, прошло много времени, и он не знал ничего о том, что происходило дома у Людовика. Даниель, видя, что друг устал после дороги, предложил ему сразу присесть за стол и открыть бутылку вина.

— Давай присядем, ты видно устал, откроем вино, вот еще сыры, — доставая, из холодильника несколько сортов сыра заговорил Даниель.

— Да, пожалуй, можно выпить вина. Я сюда ненадолго, на день или два, поэтому хочу сразу спросить как дела у моей девочки.

— У Оливии всё хорошо, мы с ней иногда встречаемся на улице, и в магазин к ней я захожу. А почему ты на день-два? — наливая вино в фужеры, спросил Даниель.

— Последнее время Ванесса себя неважно чувствует и нужно быть рядом с ней.

— Что-то серьёзное? Если нужна помощь ты всегда можешь на меня рассчитывать.

По глазам Людовика друг понял, что это не просто болезнь, а нечто более серьёзное. Его пугали собственные чувства по отношению к жене, ведь раньше он не интересовался её состоянием. Привязанность и чувство долга, которые появились на закате жизни. Он разрывался между Оливией и женой, ведь им обеим нужно было его время и внимание. Людовик молчал, погруженный в свои мысли, Даниель прервал молчание.

— Поговорим об Оливии. Сколько я смотрю за ней и тем, как она строит работу своего магазина, тем больше думаю, что ей стоит подумать об открытии своего ресторана.

— Почему такие выводы?

— Люди к ней приходят в магазин, потому что им нравится, как их обслуживают. Хороший сервис, приятный персонал и конечно внимание хозяйки. Поговори с ней об этом.

— Хорошо, поговорю с ней об этом после нашего переезда. И приехал я в этот раз, чтобы сообщить ей именно эту новость. Можешь меня поздравить с приобретением дома на Сицилии.

— Уже, — немного огорчился Даниель, — значит это наша последняя встреча здесь.

— Да быстро всё произошло, неожиданно для многих.

Услышав печальный тон друга, Людовик почувствовал укол совести, ведь они с другом через многое прошли и он был одним из близких людей. Он гнал прочь свои сентиментальные мысли, однако сопротивление его было не столь сильным как в молодые годы, казалось, что рухнула великая китайская стена в душе Людовика. Лёд, сковывающий его сердце многие годы, тронулся. Айсберг начал таять.

— Знаю, знаю. Прости, что так вышло всё. Но как я упомянул ранее, дело в Ванессе. Она попросила скорого решения этого вопроса.

— Сама попросила? — удивлённо спросил Даниель, — кто бы мог подумать. После стольких лет путешествий она всё ещё не потеряла любовь к этому. Как вообще с ней у вас дела?

— С ней что-то произошло, с тех пор как мы живем вдвоем. Что-то странное, Даниель. Она забросила свои розы и сад. До Оливии ей вообще нет никакого дела. С Инессой они иногда разговаривают, но тоже все реже. Она все больше времени проводит у себя в комнате, пускает к себе только Луизу, но когда она выходит оттуда, всегда подавлена, как будто это заразно. Её состояние меня тревожит, ведь это длится уже третий месяц. Не могу больше оставлять её в одиночестве, хотя раньше я об этом не думал. Она со мной ужинает не всегда, иногда только выходит к столу. И что самое странное, она в эти моменты надевает своё бриллиантовое колье.

У Даниеля не хватило терпения дослушать, и он, перебив, сказал свою мысль относительно всего этого:

— Прости Людовик, но мне кажется, что она страдает депрессией. Может ей стоит показаться психотерапевту? Я могу навести справки о хороших специалистах.

— Ты считаешь? Я сомневаюсь, что ей это понравится. Она никогда не любила врачей. И честно говоря, я в растерянности. Не знаю что делать, первый раз в жизни. Когда мы ужинаем, то ведем беседы о театре, о кино, погоде, вине, но ни единого слова о розах или дочерях. Не понимаю, что происходит.

— А ты пытался поговорить о дочерях? Но розы, причем здесь они. Признаться честно я удивлен её поведению, зная Ванессу не первый день и даже не первый год, могу сказать, что в ней что-то сломалось. Думаю нам с тобой лучше не гадать, а проконсультироваться с людьми, знающими человеческую душу или, которые думают, что знают. Как тебе угодно, — с понимающей улыбкой высказал свое предположение Даниель.

— Как тебе сказать. Не то чтобы пытался. Во время одного из таких вот вечеров, когда мы ужинали вместе, нам принесли бандероль. Она была подписана якобы от Оливии, но почерк своей дочери я знаю и могу утверждать, что это не она отправила бандероль. Коробка была предназначена для Ванессы. Я не стал её открывать, положил на комод, думая, что она откроет после ужина, но она встала из-за стола и пошла к этой посылке. Я предложил помощь, она отказалась, сказала, что сама откроет. Когда она её открыла, тут же потеряла сознание, я едва успел поймать ее.

— А что было в коробке?

— Ей кто-то прислал мёртвые розы того сорта, который она когда-то привезла из Германии. Это были её жемчужины. Ну, то есть они были засохшие, но она всегда к цветам относилась как к живым. Меня удивило их число. 113 роз, к чему их прислали и почему в таком количестве, я так и не понял.

— Да странно это, думаю, ей все же стоит показаться врачам, если она так переживает из-за цветов. Хотя их количество и в самом деле интересно.

Время уже было далеко за полночь, когда разговор двух друзей завершился. Даниель приготовил для него комнату.

— Спасибо тебе за беседу, уже поздно, нужно ложиться.

— По поводу врачей ты подумай, доброй ночи тебе.

— Да подумаю, и тебе доброй ночи, завтра пойду к Оливии.

Друзья разошлись по комнатам, и каждый погрузился в свои мысли. Людовик думал о том, как сказать о переезде дочери и стоит ли говорить о состоянии матери, а Даниель думал о завтрашнем дне, и о своих делах всё больше погружаясь в сон.

Людовик плохо спал, и это отразилось на его настроении, поэтому утром он не стал дожидаться, когда вернётся из города Даниель, а только оставил записку с добрыми словами и искренней благодарностью за тёплый прием. Он решил пешком дойти до магазина дочери. Его походка создавала впечатление, что он куда-то опаздывал, однако он всегда ходил быстро. Дойдя до магазина, он стоял в нерешительности, думая над тем стоит ли говорить о состоянии Ванессы. В этот момент Оливия вышла из магазина, и, увидев отца, окрикнула его, но он не обратил внимания. Сейчас он был поглощен своими мыслями. Она подошла и коснулась его плеча, он вздрогнул и обернулся. Совсем не ожидая увидеть дочь, он растерялся.

— Оливия, — растерянно произнес он имя дочери.

— Папа! Ты снова здесь? — тон дочери был недовольным, и это было понятно. Ей казалось, что отец ей совсем не доверяет, и она не преминула об этом ему сказать.

— У меня складывается впечатление, что ты мне совсем не доверяешь. А я между прочим уже достигла определенных успехов.

Отец прервал её:

— Я здесь не поэтому. Другой повод. И я знаю как твои дела.

— Интересно откуда это?

— Сейчас не об этом. Это мой последний приезд сюда, мы уезжаем уже совсем скоро. И тебе никто не будет мешать жить твоей насыщенной и интересной жизнью. И если тебя ещё волнуют твои родители, то твою мать я решил показать психотерапевту, — неожиданно для себя выпалил Людовик, и тут же замолчал, спохватившись, что сказал то, чего возможно не стоило говорить.

— Маму? К психотерапевту? — не особо встревожено спросила дочь. Людовика удивил холодный тон Оливии, ведь он впервые видел такое равнодушие с её стороны.

— Я вижу, тебя это не интересует, не буду задерживать тебя. Я понимаю, что я был не лучшим примером как относиться к ней, однако я осознал свои ошибки и поменял к ней свое отношение. Я знаю, что не могу тебя просить о таком. Но мы скоро уезжаем, и я не знаю, как скоро ты нас там навестишь. Я тебя прошу поехать со мной, провести время всем вместе. Инесса прилетит.

— Вот пусть Инесса с ней и прощается, я не желаю её видеть, с ней все будет хорошо, тем более, если ты так беспокоишься. А у меня своя жизнь и дела, которые не могут ждать.

Людовик знал, что так будет, но не стал ничего говорить. Он не мог её осуждать, прекрасно осознавая, что именно мать виновна в том, что Оливия стала такой. Ванесса, будучи замужем и родив ребенка, не бросила своего страстного увлечения — путешествий. Едва родив и просидев дома с мужем и ребёнком три месяца, она нашла няню для Оливии и улетела. Людовика в это время не было дома, иначе бы он её остановил, но он никак не предполагал, что Ванесса так поступит с маленьким человеком, которому требовалась любовь и забота родных людей. Спустя некоторое время её начинало это тревожить, однако в процессе изучения истории того или иного места это быстро проходило. Спустя полгода она вернулась домой на некоторое время, Оливии уже тогда был годик, и, увидев, что она не тянется к ней, Ванесса, спустя всего два месяца улетела в кругосветное путешествие, которое продлилось несколько дольше запланированного. Этому послужило её неуёмное любопытство и азарт. Именно они завели в непроходимые джунгли чёрного континента. Но недолго её смогла удержать семейная жизнь и наличие ребенка. Спустя месяц подруга позвала отдохнуть на Лазурный берег, и она решила, что после активного отдыха пора бы и на пляжах поваляться.

Людовик встретил жену несколько прохладно, но был рад, что она вернулась. Маленькая Оливия увидев Ванессу, спряталась за отца, и, обняв его ноги, подняла голову и застенчиво шёпотом спросила:

— Папа, а это кто?

— Оливия, это твоя мама, иди к себе в комнату. Луиза, отведи её наверх.

Домоправительница подошла к ним, и, взяв кроху за руку, повела её наверх. Девочка оглянулась, словно пыталась вспомнить свою маму.

— Ты в тот раз задержалась.

— Да и правда, долго меня не было, Оливия меня даже не узнает.

Людовик на это отреагировал вопросом:

— А она должна?

— Думаю, не должна, я устала с дороги, мне нужно принять ванну и распаковать свои вещи.

— Надолго ли это. Иди, Луиза уже приготовила твою комнату. Спускайся к ужину, а мне нужно работать.

— Хорошо, увидимся за ужином.

Ванесса поднялась к себе в комнату и прилегла на кровать, у неё было состояние абсолютного счастья, которое сложно было скрыть, и даже холодный прием семьи не смог этого испортить. Переодевшись в халат, она пошла в ванную комнату. Приняв ванну и высушив волосы, она надела свой домашний хлопковый костюм и спустилась вниз, прихватив свой ежедневник, в котором была спрятана крошечная шкатулка, украшенная цветами роз. Спустившись, она поинтересовалась у Луизы, где муж.

— Месье уехал не так давно.

— Значит, кабинет свободен, это хорошо. Я буду в библиотеке.

С этими словами она прошла в библиотеку, и пока была одна, решила сделать скорее своё дело.

Наступило время ужина, и они собрались за столом. Людовик расспрашивал Ванессу о путешествиях и о том, что интересного она увидела.

— Как прошли твои путешествия? Какие страны посетила?

— Много стран удалось посетить. Хорошо прошли, разве по-другому могло быть? — улыбаясь, ответила она. Неожиданно она ощутила прилив нежности и взяла в свою ладонь маленькую ладошку Оливии.

— Мама! — дочь была не в восторге от этого жеста и вытащила свою ладошку, посмотрела на отца, и он понял, что она хочет выйти из-за стола. Людовик не стал препятствовать этому, несмотря не то, что они даже не доели ужин. Оливия побежала наверх, за ней следом отправилась Луиза, но девочка закрыла дверь и домоправительница поняла, что не стоит её беспокоить. Закрывшись в комнате ото всех, она заплакала, но ей не нужно было, чтобы её успокаивали, она не была к этому приучена. Не приучена была использовать боль и слёзы, чтобы привлечь к себе внимание взрослых. В столовой в это время висело молчание. И Людовик решил, что и им пора расходиться по своим комнатам.

— Я думаю, что и нам пора ложиться. Сегодня был тяжелый день у меня, думаю у тебя нелегче. К Оливии я сам зайду, а ты иди в свою комнату и к ней не вздумай заходить.

Муж давал понять, что он будет спать в своей комнате, а Ванесса в своей. Людовик давно отдалился от жены, но раньше он так явственно этого не показывал, теперь же, это было видно невооруженным глазом. Он поднялся из-за стола, поблагодарил Луизу и направился в сторону кабинета, чтобы подготовить документы к сделке. Ванесса допила свой любимый чай и последовала за Людовиком. Войдя в кабинет, она застала его за рабочим столом в раздумьях. Он держал в руках кубик Рубика и крутил его о чем-то размышляя. Услышав, что открылась дверь, он удивленно поднял свои карие глаза, явно не ожидая увидеть Ванессу в такое время.

— Ты что-то хотела обсудить? Или тебе нужны деньги? — он рукой указал ей на диван, — присаживайся, — его тон выдавал недовольство.

— Нет, ты не прав. Сейчас я пришла поговорить с тобой совсем не о карте, благодаря тебе там такое количество средств, что могу хоть каждый день летать в Дубай или на северный полюс, но денег меньше там не станет. Я не хочу затягивать с этим разговором, потому что это очень важно, — её тон давал понять, что она говорит серьёзно.

— Хорошо, перейдем сразу к делу, — он отложил кубик в сторону и внимательно смотрел на жену.

— Я побеспокоила тебя в это время потому, — она нервно крутила свое обручальное кольцо на пальце, — я пришла сказать, что жду ребёнка.

Несколько минут в комнате стояло молчание, Ванесса не могла понять реакции мужа на эту, неожиданную, на первый взгляд, новость. Спустя ещё минуту Людовик заговорил:

— Я подозревал это, судя по твоему сегодняшнему поведению за столом. По твоим ласковым взглядам на Оливию, ты словно пыталась вспомнить то, чего у тебя не было. Ты представляла, как это, быть матерью?

— Ты знал? — она задумалась, не понимая, что это было настолько заметно окружающим, а уж Людовику с его умением разгадывать чужие намерения и тайны это было очевидно, — но почему сам не сказал? Ты ждал, что я тебе преподнесу эту новость, но зачем?

— Затем, что знал это ещё до твоего отъезда на Лазурный берег. Ты бы не уехала, знай это. Я надеялся, что узнав, вернешься, так оно и случилось. Надеюсь, этот ребенок будет счастливее и не будет тобой покинут, едва появится на этот свет. Ведь ты видишь, какой растет Оливия. Она не привязана ни к кому из нас. Меня это тревожит, тебя как видно не очень. Но как бы мне не было больно смотреть на моего несчастного ребенка, выше моих сил даже говорить с ней об этом. И думаю, что в будущем нам это аукнется. Ничего не происходит просто так и не остается незамеченным. Помяни мои слова, когда будет тяжело, естественно морально, ведь других забот у тебя нет, и вряд ли ты когда-то будешь озадачена тем, как заработать на кусок хлеба. Думаю, наш разговор завершен, для меня точно, а тебе пора идти спать.

Ванесса была шокирована словами супруга, и у неё даже слов не было, чтобы ответить ему что-то. Она пожелала ему доброй ночи и вышла из кабинета.

— Доброй ночи, — как можно доброжелательнее она произнесла выходя. Поднявшись к себе в комнату, она выпила ромашковый чай, заботливо оставленный на прикроватной тумбочке Луизой. Потом приняла тёплую ванну и переоделась в сорочку. Погасила свет в комнате и легла в кровать, но сон не шёл. Никак она не могла забыть слова сказанные мужем. Ванесса поднялась с постели, и, накинув халат, спустилась вниз на кухню. Там она застала Луизу, которая готовила творожную смесь для запеканки. Увидев хозяйку, она улыбнулась и предложила ей присесть.

— Вам не спиться?

— Да что-то сон не идёт, налей мне, пожалуйста, стакан воды. Разговор с мужем был сложный.

— Вам не спиться оттого, что месье наговорил вам всякого. Он вечно в делах, ложиться всегда поздно, ни с кем почти не общается, кроме своей любимой Оливии. Он её очень любит, хотя и не показывает этого. Тяжёло маленькой одной, только с няней. Если бы у неё был братик или сестричка, ей было бы возможно веселее.

— Ты, правда, так думаешь, Луиза? — в голосе Ванессы слышались сомнения и в тоже время надежда на то, что Оливии и впрямь будет лучше, если появиться ещё один ребёнок в их семье. Она видела в свои короткие визиты домой, что дочь растёт нелюдима и необщительна, всё время почти одна, не считая, няни и Луизы. Её сердце должно было бы сжиматься от боли, но оно упрямо молчало. Зато при мысли о том, что в ней живет другое дитя, сердце начинало радостно биться, оттого ей становилось на душе теплее, что она ещё способна ощущать материнские чувства.

— Да, думаю, так и будет, так должно быть. Хотя до того момента ещё пройдет время, и за это время в её маленьком сердечке может поселиться совсем другое чувство, — Луиза смотрела куда-то вдаль говоря это. Ванесса не поняла, к чему ведет разговор домоправительница и решила напрямую спросить:

— Какое ещё чувство у неё может родиться? — она непонимающим взглядом продолжала смотреть на Луизу.

— Чувство ненависти к ещё не родившемуся ребёнку.

Эта фраза выбила почву из-под ног Ванессы.

— Как это возможно? Луиза ты говоришь о маленькой девочке. Она ещё ничего не знает о жизни, о мире, о людях. Она не может быть настолько жестока.

Луиза сказала фразу, от которой у Ванессы закружилась голова.

— А вот и может. И даже больше скажу, она имеет на это право, хотя и не понимает всего, что происходит между взрослыми. Вы ведь сами должны это понимать. Вы её не знаете. Дети порой бывают очень наблюдательны и от того жестоки становятся, что они чувствуют сердцем больше, чем взрослые. Как известно, всё, что закладывается в детстве остаётся с человеком на всю жизнь.

— Ты права, я её совсем не знаю. Даже не пытаюсь узнать. И вероятно уже поздно это делать, она верит больше отцу, чем мне, — печально сделала выводы Ванесса.

— Вам пора идти спать, хватит с вас на сегодня потрясений. Пойдемте я вас провожу.

— Ты так заботишься обо мне Луиза, спасибо.

— Вы забываете, что я с вами живу уже довольно давно и привыкла заботиться о вас и о вашей семье.

Они поднялись наверх, и Ванесса увидела, как из комнаты Оливии выходит муж. Она подошла к нему узнать как она. Людовик был удивлен, что жена до сих пор не спит.

— Тебе нужен сейчас сон и покой, почему ты ещё не в постели?

— Мне не спалось, как она?

— Уже хорошо, уснула, и ты иди. Меня завтра не будет весь день, у меня дела в Париже.

— Хорошо, возможно я погуляю с ней, если она этого захочет. Я ведь даже не знаю, что она любит.

— Доброй ночи, — Людовик нежно обнял жену и отправился в свою комнату, а Ванесса пошла к себе.

Всё время, что она провела в детстве с отцом, неизгладимо осталось в её памяти. Воспоминания же о матери врезались ей в память осколком хрустальной вазы, который кроме боли и с годами ненависти, не приносил ничего, стоило кому-то из окружающих заговорить о Ванессе, у неё перед глазами возникала картина, которую она наблюдала, будучи ребенком, страдающим от нехватки материнской любви и ласки. Люди часто говорили Людовику, что глядя в глаза маленькой Оливии, видят страдания взрослого человека. Даже когда она смеялась и была радостна, взгляд зеленых глаз окаймленных густыми и пушистыми ресницами вызывал у окружающих неловкое чувство, что они так не могут переживать свои потери как этот на первый взгляд беспечный и ни в чем не нуждающийся ребенок. В то утро Оливия после завтрака поднялась к себе в комнату, чтобы читать новую книгу, которую ей привез отец из Парижа. Комнаты Инессы и Оливии располагались в противоположных сторонах дома, мать переделала гостевую комнату в детскую, лишь бы Инесса была рядом. Зайдя к себе, она уже собралась сесть и читать, но ей послышались голоса в саду, и она решила посмотреть, кто там так радостно проводит время, слышался смех Инессы, что было довольно редким для самой Оливии. Они играли. Для неё не было сюрпризом, что мать любит вторую, и от того было обидно, что кроме самой Оливии никто этого не видел. Даже отец не знал всего происходящего. Слёзы навернулись на ее глаза, сделав их похожими на озера после дождя, когда она увидела, как мать берёт на руки Инессу, прижимает и целует её. Столько нежности, столько любви и все ей одной. В этот момент в сердце маленького человека зародилось чувство, которое свойственно взрослым людям, нежели детям. Обида и ненависть. Она бросила книжку на пол и отворила окно, чтобы впустить воздух. Она задыхалась от дикой обиды, от щемящей боли в груди, что она не нужна и не важна своей матери. Рядом даже не было отца, чтобы успокоить ее. Она знала, что если бы дома находился отец, мать бы себя так не вела, по меньшей мере, в саду. Они закрылись бы в комнате у Инессы и читали сказки. Как же хотелось, чтобы отец сейчас был с ней. Она знала, что отец не был любителем бурных проявлений эмоций, будучи сам скупым на чувства, таким же холодным человеком он сделал Оливию. Хоть и не была она особо близка с отцом, она знала и ощущала его любовь. И, тем не менее, чувство никому ненужности не покидало её. С детства она понимала, что нет духовной связи между отцом и матерью, хотя они и скрывали это от неё. Они жили в одном доме, но они жили как чужие друг другу люди. Все вечера, что они проводили втроем, когда Инессу мать устроила в частную школу в Англии, перед камином, за ужином, в библиотеке или на прогулке, они разговаривали об архитектуре, искусстве, поэзии, их тон был фальшиво радостным. Были лишь притворство и маски, маски, маски. Бесчисленное количество масок, сменяемых так же часто, как меняли им орхидеи на столах. В кругу знакомых и друзей, семья Людовика и Ванессы считалась едва ли не самая счастливая. Только вот за притворством взрослых люди не видели и не чувствовали той фальши, что ощущала Оливия. Она не понимала разумом всего происходящего, но чувствовала ложь, скрывающуюся под улыбками родителей.

Было ли это печально. Да именно так и было. Не сложившиеся отношения с матерью поначалу не тяготили жизнь юной девы, даже более того в какой-то степени облегчали её, освобождая от мук совести, что она не навещает родителей, что не так часто звонит и интересуется их делами. Они упустили тот момент, тот важный момент, когда маленькому человеку объясняют что такое хорошо и что такое плохо. Когда ему ведают тайну семейных отношений, ценность семьи. Показывают, как важно быть одним целым, как важно быть в семье, хранить этот очаг и смотреть за тем, чтобы огонь любви, заботы и взаимопонимания не потух от равнодушия, бессердечия слов и злого умысла завистников. Этот момент был, но они его упустили. Каждый был занят собой, своими мыслями, делами и до развития маленького человечка им не было дела. А перед отправкой в большой мир они вдруг проявили заботу, забыв о том, что человечек-то вырос, ему неинтересно как он «должен мыслить», он стал самостоятельно думать и рассуждать, и теперь мыслил и чувствовал, так как ему было удобно, так как нравилось ему. Они вырастили эгоиста и духовного сироту. Несмотря на то, что у неё были мама, папа и сестра, у Оливии не было семьи. Было лишь чувство горечи, одиночества и боли. Невыносимой боли от того, что были родные по крови люди и все же бесконечно далёкие. Не было традиций семьи, не было очага. Не было дома. Был физический дом, и не было душевного, духовного дома, где она обретала бы покой. Не было крепости, которая спасала бы от невзгод, от разочарования. Она не могла никому доверять. Она была настолько одинока. До одури, до сумасшествия. Не знала, куда себя пристроить, она была «духовной сиротой». Никто, не одна живая душа не могла её понять, да и нужно ли ей было это понимание. Превратиться в невидимку, в дух, который как ветер перемещался куда хотел, подлетал к незнакомцам и нашептывал им на слух истины семейных отношений, истину жизни, истину каждого прожитого дня, улыбок близких людей.

Было совсем не удивительно, что она спокойно переносила месяцы в одиночестве, у себя дома.