Хрупкий рай

Лилия Уразгулова

Какие тайны прячет Ванесса и какое событие в Африке поставило под удар благополучие всей семьи де Грасс?Наше время. Италия. Палермо.Жена состоятельного бизнесмена, Ванесса де Грасс столкнулась с тем, что родив первенца не испытала к нему материнских чувств, а сбежала в очередное путешествие. Поездка в Африку перевернула её жизнь, разделив на до и после.Тайны – хорошая штука, пока они не раскрыты.

Время расставаться

Во Франции у мадам Сент-Этьен де Грасс было великолепное шато с виноградниками в регионе Кот-д’Ор, в которых производились лучшие и самые дорогие вина Бургундии. Оливия жила во Франции всю свою жизнь и в отличие от отца не собиралась никуда переезжать. Она родилась в предместьях Бона, но детство и юность прошли в Лионе. Когда зашли разговоры о переезде родителей на Сицилию, Оливия решила переехать в Дижон. Сначала Людовик думал, что она переедет вместе с ними, но он не учел тот факт, что она к этому моменту выросла и была уже готова сама принимать важные решения и нести за них ответственность. Однако Людовик был человеком, которого сложно было убедить в чем-то, и он решил выставить условие, при котором Оливия могла остаться во Франции и жить самостоятельно. Поскольку его общение с ней было ограничено во времени на протяжении всей жизни, то он и предположить не мог, что его дочь будет против переезда с ними. Он думал, что она это воспримет как нечто неизбежное, но оказалось, что он ошибался. В один из осенних вечеров он решил поговорить с ней серьезно о будущем. Оливия сидела возле камина и читала очередную книгу, она так же любила смотреть, как трещат дрова и как языки пламени пляшут в воздухе.

— Оливия, — мягко обратился к ней Людовик, — пойдем до ужина поговорим у меня в кабинете.

Она поняла, что разговор будет серьезный, раз отец позвал её в кабинет. У них всегда было так заведено, всё, что касалось бизнеса или же каких-то перемен в жизни они обговаривали в строгой остановке кабинета, уставленного коллекциями оружия разных времен. Из кабинета была дверь в богатую библиотеку, которую Людовик собирал на протяжении всей жизни. Там любила проводить время не только Оливия, но и Ванесса. Людовик с дочерью зашли в кабинет, и он взглядом указал ей на кресло, чтобы она присела. Сам встал возле окна, посмотрев в него около двух минут, затем сел за свой роскошный рабочий стол. Он был выполнен на заказ из массива дуба с оригинальной столешницей, украшенной инкрустацией ручной работы, а ящики в тумбах были обиты бархатом. Людовик очень любил красивые вещи и не жалел средств на них. Своих детей и внуков он так же приучил к красоте и бережному обращению с вещами.

— Оливия, — он, внимательно посмотрев на дочь, продолжал речь, — ты ведь понимаешь, что это серьёзное решение и мне необходимо убедиться, что ты готова к самостоятельной жизни.

— Да папа, я все понимаю.

Людовик поднял ладонь, давая понять дочери, чтобы она его не перебивая, выслушала. Оливия замолчала.

— Я знаю, что ты человек свободный в своих мыслях, убежденный в успехе любого своего дела, но я как отец волнуюсь за тебя. Как человек с жизненным опытом я должен тебя предостеречь о сложностях, которые могут возникнуть, когда ты останешься здесь одна. Ты знаешь, что я людей, у которых есть стремления и желания, всегда поддерживал. Я помогу тебе, но хочу, чтобы знала, в любой момент ты сможешь переехать к нам с мамой на Сицилию.

Ход разговора все меньше и меньше нравился Оливии, но она, не перебивая, слушала отца. Понимая, что он все это говорит из самых добрых намерений. Когда отец закончил говорить, Оливия решила, что может высказать свое мнение на это всё.

Она посмотрела на отца, и он понял, что сейчас будет слушать её:

— Я вижу, ты хочешь мне что-то сказать.

— Да, папа, ты прав. Я бы хотела высказаться.

— Хорошо, я слушаю.

— Ты знаешь мою любовь к стране, в которой я родилась и выросла, и никогда я не допускала мысли, что мне нужно будет её покинуть. Я люблю Лион, Париж мне иногда приятен, но не настолько, чтобы в нем бывать чаще, чем это необходимо. Здесь все для меня родное, все дышит моим детством. То, что ты выбрал Италию для переезда, я думаю это не случайно. Ты готовишься к этому переезду довольно долгое время. Ты построил свою жизнь по своему, достиг всего, чего хотел, ты пример человека, на которого хотят равняться многие люди. И я в их числе, я хочу быть похожей на тебя, чтобы ты гордился мной. И я хочу построить свою жизнь сама. Поэтому прошу оставить меня здесь.

Людовик молчал и думал в это время над тем, что как-то неожиданно для него выросла дочь. Им овладели тревожные мысли о жизни на Сицилии без дочери. Ему всегда казалось, что это время не наступит никогда. Но он понимал, что у каждого человека есть шанс прожить свою жизнь так, как хочет человек, и лишать такой возможности свою дочь было бы колоссальной ошибкой. Его отвлек от мыслей стук в дверь.

— Войдите!

Вошла Луиза и сказала:

— Ужин готов, вы скоро выйдите к столу? Мадам спрашивает.

— Да, мы скоро выйдем. Пять минут.

— Хорошо, — и она ушла.

Людовик встал и подошел к окну.

— Хорошо, — он повернулся к дочери, — я тебе куплю шато и дам денег на открытие бизнеса. Мы вместе составим бизнес план, и у тебя будет год, чтобы развить свой бизнес.

Услышав это, Оливия с трудом удержала себя от проявления бурной радости. Она знала, что отцу яркое проявление эмоций никогда особо не нравилось. Он был человеком сдержанным и холодным, скупым на проявление каких бы то не было эмоций, будь радостное или печальное событие, его лицо оставалось неизменно спокойным, и ни один мускул не шевелился.

— Хорошо папа, — спокойно ответила Оливия на предложение отца, — я уверена, что ты не разочаруешься в своем решении и во мне.

— Дай бог, — отвечал Людовик, — а теперь можно и к столу выйти.

— Да можно.

Они вышли в столовую, но за столом никого не было.

— Луиза! — громко позвал Людовик, домоправительница вышла из кухни.

— Вы звали?

— Да, а где Ванесса?

— Мадам ждала вас, а потом попросила шаль и вышла в сад.

— В такое время, — задумчиво произнес хозяин дома.

Оливия посмотрела на отца и вежливо предложила:

— Может, мы с тобой выйдем в сад и найдем маму? Надо ведь сообщить ей новость.

Людовик быстро взглянул на нее и кивнул. Они вышли из дома.

Ванесса терпеть не могла долго находиться в ожидании чего-то или кого-то. Её это угнетало, и она, оставаясь в одиночестве, часто шла к своим любимым розам. Когда Людовик улетал по своим делам, она умирала от тоски и много времени проводила в своей комнате, сидела в кресле и смотрела в окно, что она там видела или хотела увидеть, никто не знал. В такие моменты она даже не выходила есть и Луиза приносила ей еду в комнату, иначе бы в один из дней Людовик рисковал найти умершую от голода жену. Она любила выходить в сад и сидеть в беседке, которая была окружена кустами старинных роз Gerda Nissen, цвет у них был карминово-розовый, а благоухали они сладким фруктовым ароматом. Эти розы она увидела в старом саду, когда летала в путешествие в Германию. Ей рассказали о том, что этот сорт был создан во времена Виктора Гюго и ее это очень впечатлило. Именно эти розы Ванесса высаживала сама, несмотря на то, что у них был садовник, который следил за порядком.

В этот вечер она сидела в столовой и ждала мужа и дочь, когда прошло некоторое время, устав от ожиданий она решила пойти в свою любимую беседку, к розам.

— Луиза, — бархатным голосом она позвала свою верную служанку.

— Мадам вы звали? — Луиза улыбнулась и подошла к хозяйке дома.

— Ты могла бы подняться наверх и принести мне шаль, я хочу пройтись в сад.

— Но скоро ужин, — заметила домоправительница.

— Они все равно ещё в кабинете, у меня есть время, да и одной сидеть за столом мне некомфортно.

— Хорошо, сейчас принесу, — сказав это, Луиза ушла.

Ванесса накинула шаль на плечи и вышла в сад. К тому моменту, когда из кабинета вышли Людовик с дочерью, она занималась обрезанием своих любимиц.

Оливия и Людовик шли по дорожке, вымощенной камнями, щебетали птицы и медленно спускались сумерки. Они услышали, как работает секатор, и поняли, Ванесса занята делом. Когда она занималась своими розами, настолько уходила в себя, что окружающий мир переставал существовать, были только розы и она. И время протекало очень незаметно. В этот раз она снова была в своих мыслях и не услышала, как к ней подошли муж и дочь.

— Мама, — она оглянулась на зов и встретилась взглядом с Людовиком, и первый раз за долгие годы их супружеской жизни не отвела глаза под тяжестью взгляда мужа. Натянутые отношения между родителями никак не влияли на их отношение к дочери.

— Вы задержались в кабинете, — недовольно сказала Ванесса обоим. Людовик терпеть не мог, когда она выказывала недовольство.

— Мы обсуждали дела, и у Оливии есть новость, которую она хочет сообщить сама.

Дочь стояла в нетерпении и переминалась с ноги на ногу. Людовик, видя это, сказал:

— Говори уже.

— Мама! — тон Оливии был радостным, но Ванессу это не обрадовало, — папа решил мне помочь, у меня будет свой бизнес и свой дом, представляешь?!

Однако увидев грустный взгляд матери, Оливия остановилась в своей пламенной речи. Взгляд Ванессы был укором для мужа, который давал понять, что она не в восторге этой затеи. В ее глазах стоял немой вопрос «Как ты мог? Как ты мог так поступить со мной?»

— Ванесса, — Людовик хотел объяснить ей причину такого решения.

Он взял её за руку, что редко делал в обычной жизни и часто на приемах и торжествах.

— Пойдём с тобой в беседку, поговорим там. Оливия иди в дом, нам нужно поговорить наедине.

Оливия послушно кивнула и отправилась по дорожке в сторону дома. Дойдя до дома, она закуталась в плед и залезла на кресло с ногами, смотреть на огонь, полыхавший в камине и читать книгу. Она знала, что разговор родителей будет долгим.

Оставшись одни, Людовик и Ванесса прошли в беседку и сели на скамейку. Отец Оливии понимал всю серьезность положения и тем не менее его лицо оставалось спокойным и беспристрастным, но в его душе черти развели костер, который полыхал эмоциями. Они долго молчали, смотря прямо перед собой, и никто не решался начать говорить. Людовик прекрасно понимал состояние Ванессы, ему и самому было немного некомфортно оттого, что он поддержал дочь в столь смелом желании начать свою самостоятельную жизнь вдали от родителей. Он знал, что принять их решение для матери Оливии будет тяжким испытанием. Хотя она никогда не была особо близка с дочерью, не знала её переживаний и желаний. Чувство материнства в ней проснулось только после рождения второго ребёнка в их семье. С первым ребёнком она не знала как себя вести, не понимала, что с ним делать. Второй дочери она отдала всю любовь. У Оливии была сестра, про которую она предпочитала не говорить. Даже имя у сестры было созвучно с именем матери, Инесса.

Наконец-то жена заговорила.

— Людовик, — дрожащим шёпотом, наводившим тоску на мужа, начала она этот нелёгкий разговор, — ты понимаешь, как мне тяжело осознавать, что наша дочь решила начать самостоятельную жизнь, и ты ей в этом желании решил помочь.

— А мне видимо нужно было ей отказать? — холодным тоном ответил Людовик, и со злостью взглянул на жену. Не понимая, почему она так не хочет отпускать старшую дочь в самостоятельную жизнь, в то время как младшая уже давно находилась в другой стране.

— Я понимаю её желание жить отдельно от нас, но она ещё ребенок.

— Ты прекрасно знаешь ее характер, она упряма до невероятия и если я откажу ей в помощи, это будет трагедией, и к тому же Инесса уже давно живет в Англии.

— Хорошо, пусть будет по-вашему, но я тебя прошу, найди способ наблюдать за ней.

— Найду. Теперь пойдем ужинать, уже все проголодались, — муж поднялся со скамьи, чтобы пойти домой, но Ванесса схватила его за руку и сказала:

— Постой!

Людовик оглянулся и понял что это не конец разговора.

— Ты хочешь что-то добавить к нашему разговору о переезде Оливии? — он смотрел на Ванессу и видел в её глазах глубокую боль отчаяния и слёзы, которые текли по щекам.

— Нет, я хочу поговорить о нас с тобой. Как мы теперь будем жить? Ведь со времён нашей свадьбы наши отношения очень изменились и не в лучшую сторону. Меня это волнует очень давно, однако я никак не могла выбрать момент, чтобы поговорить об этом с тобой. Ты ведешь себя так будто у нас всё в порядке, всё нормально. Но очевидно, что это не так. Нужно было поговорить об этом раньше, не понимаю, почему я так долго молчала. Думаю, тебе стоит над этим подумать. Возможно, тебе покажется глупым и незначительным то, что я скажу.

Людовик, удивлённо посмотрел на жену, ожидая, что на этом разговор будет завершен, но он ошибся. Ванесса продолжила свой монолог.

— Ты считаешь меня не самой умной женщиной, я знаю, не отрицай очевидного. Ты ни разу не попрекнул меня тем, что я не работала ни дня, при этом и воспитанием Оливии я не занималась, я постоянно была в путешествиях после её рождения. В этих странствиях я не замечала, как один день похож на другой, я не знала что такое рутина в браке, не понимала женщин, которые говорили, что брак, их душит. Меня никто не держал, я была вольна делать всё что угодно. Даже после рождения Оливии я не выдержала и трёх месяцев дома с ребёнком и улетела в очередное путешествие. А когда я вернулась, дочь даже не хотела идти ко мне на руки. Разве нормальная любящая мать так поступит со своим ребенком? Думаю, нет. Мне тяжело это говорить, но она мне словно чужая, как будто это не мой ребёнок. Я до сих пор её не понимаю, не знаю, какая она. Я для неё плохая мать, — такими словами завершила свой монолог Ванесса.

Людовик был шокирован такими словами и мыслями, которые очевидно она давно носила в себе. Он не понимал, как все эти годы он не мог замечать такого разного отношения к Оливии и Инессе. И ведь правда холод по отношению к первой был с самого её появления на свет, в то время как со второй она практически не расставалась до момента отъезда Инессы в Англию.

— Ванесса! Остановись! Прекрати говорить такие ужасные слова. Я знаю, что ты не в самых близких и хороших отношениях с Оливией, но я никогда не слышал, чтобы она жаловалась на отсутствие внимания с твоей стороны, — говоря это, он надеялся, что исповедь жены на этом закончится. На слова мужа Ванесса лишь усмехнулась горькой усмешкой.

— Она ничего не говорит лишь потому, что не знает хорошей матери, лучше, чем я. Но думаю, что с появлением Инессы она ощутила разницу, — она продолжила свой монолог, глядя в сумерки приближающие ночь, и не только в природе. Она словно и не слышала того, что до этого ей говорил Людовик. Его это разозлило, и он остановил её речь в довольно грубой форме.

— Ванесса! Замолчи! — он почти криком заставил её замолчать. Но реакция у неё была довольна странная, она смотрела на него непонимающим взглядом, будто и не слышала его крика.

— Ты меня не слушаешь, — обиженным тоном продолжала она. Это окончательно вывело его из себя, наверно первый раз в жизни ему пришлось повысить тон голоса, чтобы заставить человека услышать его.

— Заткнись! Я не намерен более слушать твой бред, — его крик эхом разнёсся по всему саду, после он встал и ушёл, оставив жену в одиночестве. Ванесса знала, что он не выносил её слезы, и поэтому даже не надеялась на то, что он вернётся успокаивать её. Она тоже вышла из беседки и отправилась к фонтану, который был в глубине сада. Людовик шёл по тропе в сторону дома и надеялся, что Ванесса пойдет следом за ним, однако почти дойдя до дома, он, оглянувшись, не услышал шагов жены. Ему пришлось дойти обратно до беседки, но когда он дошёл и заглянул вовнутрь, Ванессы там не оказалось. Он прислушался к звукам в саду, но не было ни намека на чье-либо присутствие кроме него самого. Было ощущение, что она просто испарилась как звёздная пыль, растворилась в воздухе. Лишь кроны деревьев мягко шелестели и напоминали ему о той мягкой и тёплой осени, когда Ванесса дала согласие стать его супругой. То была самая счастливая осень для обоих.

«Опять поругались, — с досадой подумал Людовик про себя, — но раньше меня это не волновало, странно. Все эти разговоры про скорое наше расставание с Оливией выявили столько проблем, которые были и раньше, но почему-то мы о них не говорили. У меня, что… есть душа?» — вопрос заданный самому себе его удивил. Душа конечно у него была, но вот сердце было каменным льдом. Все люди привыкли считать это чем-то живым, для него же оно было лишь куском мяса, мышцей, которая всего лишь перегоняла кровь в организме и насыщала другие органы. То равнодушие, с которым он жил по отношению к людям восхищало и ужасало одновременно. На него не действовали ни крики, ни слёзы, ни мольбы. Он всегда принимал решения и действовал исключительно на выгодных для него условиях. Люди, которые с ним общались по деловым вопросам, поражались тому, с какой хищной грацией он управлял делами, и тому, как он мягко обращался с женой и дочерьми на приемах и торжествах. Его любимым выражением были слова: «Если ты существуешь, это вовсе не означает, что ты живёшь».

В такой глубокой задумчивости его застала Оливия в беседке.

— Где мама?

Людовик молчал, а потом спокойно ответил:

— Я не знаю где она. Мы немного поругались, и я думал, что она пойдет следом за мной, но когда дошел до дома, понял, что ее нет. Вернулся сюда, но здесь ее уже не было.

— Что значит, ее уже не было? И где она?

— Я не знаю, думаю где-то недалеко, по меньшей мере, она точно не исчезла.

Оливия была расстроена таким отношением отца к матери и хотела, чтобы они ее нашли

— Папа! — Оливия строго посмотрела на отца, — ты что не беспокоишься о том что с мамой?

— Она цела и невредима, а ты слишком драматизируешь. Пойдем в дом, наверно она уже дома и ждет нас.

— Ты в этом уверен? — подозрительным тоном спросила дочь отца.

— Да уверен, она переутомилась, ей разговор дался нелегко. Новость неожиданная очень.

Все эти слова отца и очевидное равнодушие задели Оливию. В глазах стояли слезы, и она шепотом повторяла одну и ту же фразу:

— Как ты можешь быть таким равнодушным?

Спустя минуту ее охватила ярость, перемешанная с жалостью к матери и она начала орать:

— Как можно быть таким равнодушным?! — воздух сотрясался под её криком, разрывая отцу душу, задевая его за живое, жившее в глубине его холодного сердца. Он сделал усилие над собой и обнял дочь. Она даже не пыталась вырваться.

— Ну не плачь, мама найдется, пойдем в дом.

Оливия убрала его руки от себя, и, посмотрев, на него сказала:

— Как всегда да, всё будет хорошо? У тебя ведь по-другому не бывает.

— Да ты права, — Людовик оставил дочь в беседке, а сам быстрыми шагами отправился в сторону дома. От злости у него стучало в висках, его злило, что Оливия, которая много лет не знала материнской любви, защищала её так яростно. Рой мыслей бурлил в его голове.

«Что за вечер сегодня? Они вдвоем решили меня довести. Неужели Оливии не очевидно такое разное отношение к ней и к Инессе. Пропади она, Ванесса вряд ли бы так переживала, а вот ища Инессу, она бы заставила планету крутиться в обратную сторону, лишь бы с драгоценной Инессой ничего не случилось. Дьявол».

Когда он зашёл в дом, его голос как раскаты грома разнеслись по холлу, когда он позвал домоправительницу:

— Луиза! — от его крика хрустальные фужеры содрогнулись и запели.

Домоправительница тут же вышла из кухни:

— Вы звали, месье?

— Где твоя хозяйка? Она пришла домой? — вместо ответа он забросал расспросами прислугу.

— Да она пришла, десять минут назад и сразу поднялась к себе, сказала, что ужинать не будет.

— Очень хорошо, — с этими словами Людовик взбежал по лестнице, и Луиза услышала, как хлопнула дверь в комнате Ванессы. Этот вечер ей запомнился надолго, ведь первый раз она видела хозяина дома таким. Наверху слышался разговор на повышенных тонах.

Людовик ворвался в комнату и начал говорить:

— Ты что себе позволяешь?

Ванесса сидела в это время в кресле и подняла голову посмотреть на мужа. Её взгляд был совершенно спокоен, и голос был таким, словно ничего и не было:

— Что-то случилось?

Людовик на секунду оторопел и не знал, как реагировать на такое поведение. Это были первые признаки душевного расстройства у его жены, но тогда он не обратил внимания. Людовик успокоился и сказал:

— Пойдем ужинать.

— Хорошо, идём, — Ванесса поднялась с кресла, и они вместе спустились в столовую. К этому моменту Оливия уже вернулась в дом, и они сели ужинать.