Леди-служанка

Лиз Карлайл, 2004

Сказать, что у замка Кардоу дурная слава, – не сказать ничего. Соседи уверены, что в нем на каждом шагу блуждают злобные привидения, а дядюшка владельца, отставной майор, выпивает с истинно армейским размахом. Слуги панически бегут. Не имение, а сущий ад… пока в нем не водворяется новая экономка, молодая вдова Обри Монтфорд. Твердой рукой она наводит порядок… и вдруг майора находят убитым, и в замок возвращается изрядно раздраженный хозяин. Джайлз, лорд Уолрейфен, люто ненавидит родовое гнездо и как-то не склонен верить, что дядюшку убили призраки. А очаровательная экономка, по его мнению, слишком много скрывает. Пора разобраться в происходящем…

Глава 2

Сырую мрачную башню замка Кардоу, заваленную сломанной мебелью и разным хламом, прислуга уже давно обходила стороной. Северная же башня, смотревшая через залив на Уэльс, — совсем другое дело. На ее верхнем этаже даже сохранилось кое-какое ценное имущество Кардоу — возможно, потому, что слуги и жители деревни верили, что в замке обитают привидения.

Заключавшиеся в Кардоу браки имели обыкновение заканчиваться трагически. Так, в начале XVII века жена третьего графа бросилась из окна пятого этажа и разбилась. С тех пор немало слуг, которые с вытаращенными глазами нетвердой походкой поднимались на холм после вечера, проведенного в «Королевской гавани», видели призрак леди Уолрейфен, прогуливавшейся по парапету.

Осторожно открыв дверь, Обри высоко подняла фонарь и осветила чердак. Свет отразился от огромной круглой каменной рамы и немного ярче — от зеркального окна, вставленного в нее, но призраков видно не было.

— О-о боже! — прошептала Бетси, когда пламя неровно задрожало. — Как вы думаете, здесь есть летучие мыши, миссис Монтфорд?

— Ничего удивительного, если не только летучие, но и обычные мыши и пауки.

— Но самое страшное — летучие мыши, мэм!.. — дрожащим голосом проговорила Бетси. — Говорят, они высасывают из человека кровь.

— Ничего подобного: летучие мыши не пьют кровь, — храбро объявила Обри, хотя таковой себя не чувствовала и уже начала жалеть, что не осталась внизу, где им ничто не угрожало. — Мне нужны эти портреты, если они здесь, наверху, Бетси. Сколько их, вы сказали?

— Полагаю, не меньше полудюжины, мэм, — ответила служанка, отодвинув прочь старую детскую коляску и спугнув этим в темноте мышь, отчего та запищала. — Но мы их не унесем: они все очень большие.

Веником, который принесла с собой, Обри смахнула завесу паутины, и словно по волшебству появился огромный портрет — по высоте больше ее роста.

— Святые небеса! Не хотите взглянуть? — шепотом обратилась она к Бетси.

— О, благодарю! — тоже прошептала та. — Думаете, это та, что бросилась из окна?

Нет, это была другая леди: в свободном платье, какие носили всего каких-нибудь сто лет назад.

— Скорее всего, это прабабушка майора. — Обри повесила фонарь на гвоздь, торчавший из каменной кладки. — Помогите мне отодвинуть его в сторону.

Они вдвоем с трудом отодвинули портрет, а за ним оказался другой, еще больше и величественнее, но время его создания, к сожалению, определить не удавалось, так как молодая леди, изображенная на нем, была в маскарадном костюме — в греческой тоге и с венком на голове.

— Вот эту я знаю, — уверенно сказала Бетси. — Это ее сиятельство, которая прыгнула с галереи и сломала себе шею. Портрет висел в холле, когда я нанялась сюда посудомойкой.

— Прыгнула? — ужаснулась Обри.

— Ну, кто что говорит, — пожала плечами Бетси, — то ли прыгнула, то ли упала. Это мать нынешнего лорда — он тогда был еще подростком. С ним творилось что-то ужасное, и все эти разговоры о самоубийстве… А церковь подняла страшный шум, так что старому лорду пришлось, чтобы успокоить святош, построить новый дом для приходского священника.

— Какой кошмар!

— На этой семье лежит черная печать. Люди говорят, замок Кардоу проклят, и ни одна молодая жена никогда не будет здесь счастлива.

— Что ж, несчастная леди должна вернуться к своему прежнему сиянию в холле, — судорожно вздохнув, сказала Обри. — Давайте отодвинем портрет, чтобы лакеи унесли его отсюда.

— А что, мэм, если его сиятельство не захочет, чтобы эти картины снова повесили? — явно не желая перенапрягаться, проворчала Бетси. — Ведь кто-то же отнес их сюда зачем-то. Кроме того, эти голубые с золотом гобелены лет сто провисели в большом зале.

— А что, кто-то сказал, что не желает их видеть? — с некоторым раздражением вскинув брови, спросила Обри.

— Мне кажется, я от кого-то слышала, мэм, но не припомню, от кого именно, — пожала плечами Бетси, отряхивая руки от пыли.

— Пусть так, но эти гобелены в ужасном состоянии: их все равно нужно привести в порядок, — настаивала на своем Обри. — Не можем же мы смотреть на голые каменные стены.

Бетси это, по-видимому, не очень волновало, но внезапно, когда они отодвинули в сторону картину, ее лицо осветилось радостью. В глубине прятался еще один портрет, на котором была изображена юная леди с почти такими же рыжими волосами, как у миссис Монтфорд.

— О-о, мэм, взгляните! Это последняя леди Уолрейфен!

Обри взглянула на портрет, и у нее от удивления отвисла челюсть. Это был совершенно современный портрет хорошенькой женщины с круглым лицом и изумительными голубыми глазами, которые, казалось, смеялись, глядя на художника. Дама была пышнотелой, если не сказать полной, в вышедшем из моды платье с высокой талией.

— Хм, не представляла себе… — почему-то чувствуя непонятное замешательство, заговорила Обри. — Я хочу сказать, никто никогда не говорил, что его сиятельство женат… или был женат.

— Нет, мэм, не нынешний лорд Уолрейфен, — рассмеялась Бетси. — Это его бывшая мачеха, леди Сесилия Маркем-Сандс. Портрет написан в Лондоне незадолго до того, как они обвенчались со старшим братом майора Лоримера.

— Святые небеса! Сколько же лет ему было? — изумилась Обри.

— О, вероятно, пятьдесят, — прищурившись, ответила Бетси. — Но она, видимо, была по-настоящему влюблена в него. Брак был удачным: она оказалась единственной леди Уолрейфен, которая не умерла в Кардоу.

— А г-где она умерла?

— О боже, мэм, она жива и здорова! — расхохоталась Бетси. — Она была замужем недолго: граф умер вроде бы вскоре после свадьбы, — а потом вышла замуж во второй раз и стала леди Делакорт. Теперь вроде бы занимается благотворительностью: устраивает балы и тому подобные светские развлечения, сборы от которых идут беднякам.

За те два года, что она прожила в Кардоу, Обри ничего подобного не слышала, и определенно эта леди не оставила в доме никаких следов своего пребывания.

— У них… у них не было детей?

— Я не думаю, что это было возможно, — после некоторого колебания, понизив голос, сообщила Бетси. — Вы помните Мэдди, которая работала здесь старшей прачкой? Она говорила, что старый лорд не пропускал ни одной юбки. Однажды, перед тем как снова жениться, он зажал Мэдди в прачечной, но у него ничего не получилось… если вы понимаете, о чем я.

— Попридержите язык, Бетси! — прикрикнула Обри, чувствуя, как лицо ее заливает краска.

— Во всяком случае, — лишь на мгновение опустив голову, добавила Бетси, — эта леди Уолрейфен приезжала сюда всего раза три-четыре. Но, мэм, она была само очарование, причем ничего из себя не строила, если вы понимаете, что я имею в виду. Однажды на Рождество она привезла нам всем подарки и помогла миссис Дженкс собрать корзины с угощением для арендаторов. А вот старый граф мало интересовался Кардоу.

— И его сын, очевидно, тоже, — заметила Обри, все еще сердитая на лорда Уолрейфена за то, что игнорировал ее письма о разрушающемся замке.

— Давайте отнесем его вниз, мэм. — Бетси просительно посмотрела на Обри. — Леди такая красивая! А кроме того, портрет раньше висел в большом зале, над южным камином. А тот большой старый щит с отвратительной вороной можно перевесить в галерею.

— Думаю, это ворон, а не ворона, — мягко поправила девушку Обри. — И могу сказать, что не вижу ничего плохого в том…

Страшный грохот не дал ей закончить фразу. Раздался низкий нечеловеческий вой, как будто у них под ногами разверзлась твердь земная, плиты пола задрожали, пламя фонаря дико заплясало. Боже правый! Что это — землетрясение? Лавина? В Сомерсете?

Снизу раздавались крики:

— Бегите! Спасайтесь! Скорее!

Бетси вопила так, что можно было оглохнуть. Внезапно Обри все поняла, и уже в следующее мгновение стремглав неслась сквозь темноту, позабыв о привидениях и фонарях. На лестничной площадке она вслепую ухватилась за веревочный поручень, изо всех сил стараясь удержаться и не полететь кувырком, пока ноги несли ее вниз по полукруглым крутым ступенькам.

— О Иисус, Мария и Иосиф! — молилась Бетси, следуя за ней. — Должно быть, кто-то умер!

Сдерживая крик, Обри продолжала бежать; через два пролета перед ней оказалась толстая дубовая дверь, ведущая на подвесную галерею, и Обри в отчаянии схватилась за засов.

— О господи, господи! — бубнила Бетси, пытаясь ей помочь.

Вой затих, слышался лишь плач ребенка и крик кого-то из лакеев. Ржавый засов поддался, прищемив Обри большой палец, и, оказавшись снаружи, она, позабыв обо всем, устремилась вдоль ограждения и увидела груду камней, рассыпавшихся по крепостной стене, и покачивающуюся половину западной башни, похожую на кровавую рану, — разрушение уничтожило тридцать футов парапета. Через двор бежали мужчины, и Обри с Бетси тоже побежали.

— Назад, миссис Монтфорд, назад! — закричал Певзнер, когда они как раз достигли разрушенного парапета. — Она вся сейчас рухнет!

Как раз в этот момент Обри заглянула за край ограждения и от ужаса прижала ладонь ко рту, увидев среди обломков, усыпавших цветник, клочок белой ткани, разбросанные школьные учебники и маленькую ручонку. Из горла вырвался жуткий вопль.

— Айан!

Обри почувствовала, как кто-то обхватил ее за талию и тянет назад от края, и на мгновение замерла, потом, инстинктивно оттолкнув Бетси — это она попыталась удержать ее, — побежала обратно к северной башне с единственной мыслью: «Скорее вниз, там Айан!..»

Что было потом, Обри помнила плохо, но каким-то образом они сумели пробежать по стене и спуститься в парк. Обри помнила, как бежала к цветнику, как хлестали по лицу ветви деревьев, как потом в слезах стояла на коленях у камней, а два садовника, которые оказались там раньше, разбирали завал.

Певзнер охрип от крика, призывая их уходить: остатки башни могли в любое мгновение обвалиться, но Обри не обращала на него внимания. Садовники продолжали отодвигать камни, наконец, добрались до маленького тельца, и Дженкс, просунув руку под грудь ребенка, воскликнул:

— Он дышит!

Когда мальчика извлекли из-под обломков, второй садовник схватил Обри за руку и крикнул:

— Скорее! Здесь опасно.

Как раз в этот момент с парапета скатился очередной огромный камень, но из страха за Айана Обри не могла пошевелиться, и Бетси оттолкнула ее в сторону, хлопнув по спине. В ту же секунду опять раздался гул: обломки камней, бревна и доски — все, что оставалось от западной башни, обрушилось за ними. Айана отнесли в дом, и Бетси отправила мальчика-посыльного за доктором Креншоу.

Мальчика положили на кровать, и, чуть приоткрыв глаза, он едва слышно прошептал:

— Мама, майор… гулял, потом посыпались камни.

Обри заплакала и нежно приложила руку к чумазому личику ребенка, успокаивая. Стоявший по другую сторону узкой кровати Дженкс, старший садовник, поймал ее встревоженный взгляд и покачал головой.

— Нет-нет, он мертвецки пьян, но жив. Фелпс успел оттащить его. Майор если и пострадал, то так, пара синяков.

Прикрыв глаза, Обри подумала, что несчастье произошло из-за хозяина поместья, его пренебрежения ко всему и вопиющей безответственности. Как можно быть таким равнодушным! Она привезла сюда Айана в надежде обеспечить ему безопасность, а из-за одного бездушного человека ребенок чуть не погиб!

Открыв глаза, Обри прошептала, глядя на Дженкса:

— Бог свидетель, я этого так не оставлю: на сей раз он ответит за все.

Доктор Креншоу закончил свою работу уже при свечах. У Айана было сломано два ребра и палец, вывихнута левая лодыжка, а на голове обнаружилась такая глубокая рана, что пришлось наложить шесть швов. Обри с трудом воспринимала происходящее, пребывая словно в тумане. Сквозь шум в ушах до нее доносились лишь отдельные слова: «травма», «контузия», «сотрясение»…

По словам садовников, Айан бежал вверх по холму, возвращаясь из деревенской школы, когда увидел Лоримера, который нетвердой походкой шел через парк. Возле западной башни майор то ли споткнулся, то ли из-за того, что был пьян, упал, вниз посыпались камни, сначала всего несколько. Садовники в ужасе увидели, что мальчик оказался как раз на их пути. Слава богу, опорные столбы парапета приняли на себя мощь обвала, но Айан все-таки пострадал.

Когда доктор уложил свои инструменты, а Бетси села возле камина скрутить оставшиеся бинты, Обри взяла ребенка за здоровую ручку и почувствовала, слава богу, теперь тепло. Свечи на ночном столике отбрасывали мрачные тени на лицо доктора, когда он склонился над маленьким пациентом проверить, все ли в порядке, прежде чем уйти.

— Нам повезло, миссис Монтфорд, что треснутые ребра не проткнули легкое, — сказал доктор Креншоу, закрыв кожаный саквояж. — Однако боль весьма ощутимая, дышать глубоко мальчик не сможет, поэтому двигаться ему не следует. Дайте ему настойку опия, чтобы поспал, да и болеть будет меньше.

— А это необходимо?

— Несколько капель вреда не принесут. — Слегка коснувшись руки Обри, доктор обнадеживающе улыбнулся. — Что касается контузии, то она меньше всего беспокоит меня. Другое дело — астма. Как давно ребенок болен?

— С рождения, — ответила Обри. — Но приступов сейчас нет — морской воздух помогает.

— Возможно, с возрастом симптомы исчезнут, — с надеждой сказал Креншоу, — но пока следите за питанием, не забывайте про влажную уборку. Мальчику пока будет трудно есть, поэтому попросите миссис Дженкс приготовить мясной бульон, а больше ничего не давайте. И кормите очень осторожно. На днях я зайду сделать перевязку.

Обри встала, чтобы проводить доктора, а Бетси подошла к спинке кровати:

— Бедный малютка, теперь он пропустит осеннюю ярмарку. Дженкс твердо пообещал взять его с собой, и он так обрадовался.

— А ярмарка через две недели? — Уже взявшись за ручку двери, обернулся Креншоу.

— В следующую субботу, — ответила со вздохом Бетси.

— Ну, бег в мешках я бы не рекомендовал, — с некоторым сожалением улыбнулся Креншоу. — Давайте на некоторое время будем придерживаться строгого постельного режима, а потом, уверен, его тело само подскажет, что ему можно и чего нельзя. Организм молодой, справится.

Бетси усмехнулась, а Обри поблагодарила доктора и проводила до лестницы. С залива опять натянуло тучи, шел дождь, и экипаж Креншоу дожидался прямо у входа.

Лакей бросился открывать ему дверь, и только тогда Обри вспомнила о другом пациенте.

— Подождите, доктор! Скажите, а как там майор?

— Ах, боюсь, как всегда, — плотнее запахнув пальто от сырости, ответил Креншоу. — Если не считать пары синяков, с ним все в порядке, так что навещать его нет смысла. Миссис Дженкс приставила к нему смазливую девицу на ночь.

Значит, майор опять напился до бесчувствия. Теперь это происходило с ним с пугающей регулярностью, и его стычки с Обри давали повод для обсуждения и в замке, и в деревне. Слуги считали, что она сошла с ума, если осмеливается противоречить ему, и все равно она постоянно спорила с ним.

С некоторой грустью она проводила взглядом экипаж доктора, едва различимый во мраке. Ей так хотелось поговорить с доктором, рассказать, каким когда-то был майор Лоример, объяснить, почему она считает, что с ним надо спорить, в то время как остальные его боятся.

Майор был самым близким другом ее отца, бесстрашным воином и прекрасным стратегом. Так случилось, что ее отец вытащил раненого Лоримера с поля боя под Ватерлоо, а сам погиб. Обри не могла смириться с тем, что майор остался в живых, а ее отец — нет, и ее возмущало, что теперь Лоример безрассудно тратил остаток своей жизни, невыносимо было думать, что ее отец впустую пожертвовал собой ради него.

Все ее просьбы прекратить пить были бесполезны, и она начинала бояться, что ничто не остановит Лоримера от медленного самоубийства, а слуги по-прежнему тайком будут смеяться над ее усилиями и строить предположения, почему их благопристойная экономка возится с опустившимся пьяницей, который ее ни во что не ставит и костерит на чем свет стоит.

Когда экипаж Креншоу исчез из виду и привратник стал опускать решетку, металлический скрежет вернул Обри к действительности: она медленно вернулась в дом, убеждая себя прекратить бесполезные попытки заботиться о Лоримере, что она всего лишь экономка.

Прошло десять дней. К счастью, состояние Айана значительно улучшилось. Синяки почти сошли, хромота уменьшилась, признаки астмы, которая долгое время мучила ребенка, особенно в осеннюю пору, вообще исчезли, и таким образом, в день открытия осенней ярмарки Обри все-таки отважилась пустить туда Айана.

Начало дня было теплым и ясным, как любое погожее осеннее утро в Сомерсете, и к половине одиннадцатого солнце уже согревало каменные плиты в нижнем дворе замка. Кухонные служанки упаковывали корзины с продуктами, в замке стояла необычная суета, все были как-то особенно возбуждены, и Обри наблюдала за приготовлениями с некоторым беспокойством.

Помня о характере майора, Обри поднялась, чтобы утихомирить слуг, чья болтовня во дворе замка громким эхом отражалась от каменных стен, и открыла дверь как раз в тот момент, когда из буфетной показались служанки Летти и Ида, которые несли кувшины с сидром. Девушки тревожно переглянулись, присели в реверансе и поспешили было уйти, но Обри, вместо того чтобы отчитать их за смех и излишне громкий разговор, непроизвольно окликнула одну из девушек:

— Летти, постойте!

Обе служанки резко остановились у двери буфетной.

— Да, миссис Монтфорд?

— Отнесите еще один бочонок для эля в пивной погреб. Дженкс вам поможет его наполнить.

Девушки улыбнулись и умчались со своими кувшинами. Посещение осенней ярмарки и пикник на деревенском лугу были для них целым событием. В этот единственный день в году Обри оставалась одна в доме, чему была очень рада. Слуги усердно трудились, чтобы превратить замок Кардоу в приличное место, удобное и комфортное, и ежегодная ярмарка не такая уж большая награда за их нелегкий труд.

А Айан? Ну что ж, ему уже почти восемь: не вечно же Обри нянчиться с ним. Мистер Дженкс, старший садовник, и его жена, повариха, любили его как внука. Мальчику очень нужно в жизни мужское влияние, а кроме того, убеждала себя Обри, он вполне выздоровел, чтобы отправиться на ярмарку, да и доктор был не против.

Когда в коридор упала чья-то тень, Обри подняла голову и увидела мистера Брустера, которого прислали из фирмы «Симпсон и Верней» проследить за сносом развалин западной башни. Молодой человек был при параде и держал в руке шляпу.

— А вы поедете на ярмарку, миссис Монтфорд?

— Нет, мистер Брустер, — улыбнулась ему Обри. — Ведь кто-то же должен остаться в доме.

— Но почему вы? — удивился Брустер. — Такой чудесный день сегодня.

— Надо приготовить кофе для майора, — неуверенно сказала Обри, хотя это и не было причиной: просто она не хотела оставлять замок без присмотра. — И потом, вдруг он позвонит.

— Помилуй бог, миссис Монтфорд! — рассмеялся Брустер. — За ту неделю, что я здесь, этот колокольчик не звякнул ни разу.

— И все же я не могу поехать, — покраснев, повторила Обри, — а вы поезжайте. Знаете, я дала всем работникам выходной, так что никто не растащит ваши камни.

— Очень жаль, мадам. — Брустер с улыбкой водрузил шляпу на голову и, чуть пригнувшись, чтобы не удариться о широкую дубовую притолоку, вышел во двор, где уже загружался экипаж.

Обри, немного приуныв, вернулась в свою гостиную.

К этому молодому человеку она относилась как к равному. В Кардоу они оба считались служащими самого высокого ранга, и остальные обращались с ними иначе, чем, например, с Певзнером, который до приезда Обри управлял распущенным штатом прислуги и допускал фамильярные отношения.

— Мама, я готов, — донесся до Обри тоненький голосок.

Она обернулась и, присев в волнах черного бомбазина, прижала к себе Айана.

— О, какой ты красивый! Будь хорошим мальчиком, слушайся мистера Дженкса и не…

— Я знаю, — перебил ее Айан, — «не переутомляйся».

— Да, милый, именно так: не переутомляйся.

Обри по привычке пригладила мальчику волосы и заглянула в глаза — в такие же, как у ее отца и сестры Мюриел, синие глаза Фаркварсонов, которые она видела на вставленных в рамы старинных портретах, висевших в галерее Крагуэлл-Корта. Строгие, суровые шотландские лица — Обри никогда не думала, что будет скучать по ним, — но теперь ей их очень недоставало. Обри подавила минутную тоску по дому, но Айан все же заметил печаль в ее взгляде:

— Я, правда, чувствую себя хорошо! Честно-честно!

Обри коснулась губами его лба и подумала: «Боже милостивый, он все еще пахнет как младенец». А мальчик, чмокнув ее в щеку, чуть прихрамывая, поспешил на залитый солнцем двор, где мистер Дженкс грузил эль.

Вскоре экипаж со слугами и тележка со всем необходимым для пикника скрылись за воротами, и последний лакей, закрыв их, исчез на дорожке, ведущей в деревню. Обри закрыла двери на засов и отправилась на кухню. Было ровно одиннадцать часов — время подавать майору кофе, и сегодня (Господи, помоги) эта честь достанется ей.

От кухни до комнаты майора, которая находилась на четвертом этаже южной башни, путь был неблизкий, и к тому времени, как добралась до его двери, Обри запыхалась, ноги дрожали. Ей не хотелось входить в клетку льва, но делать нечего — придется! Предварительно постучав, она вошла, поставила поднос у кровати и пересекла комнату, чтобы раздвинуть плотные бархатные шторы.

Тут же из-за полога кровати послышалось недовольное ворчание. Лоримеру не нравился распорядок, на котором настаивала Обри, но тем не менее каждое утро теперь она заставляла его пить кофе с тостами: ему необходимо было есть.

— Доброе утро, майор, — поздоровалась она приветливо. — Ваш кофе. Прошу вас, сядьте и выпейте его, пока горячий.

— Хм, это опять вы? — процедил Лоример сквозь зубы после очередной порции ругани, сопровождаемой икотой и натужным кашлем. — Снова пришли мучить меня?

— К сожалению, сэр, потому что остальные сегодня на осенней ярмарке. Разве вы не помните?

Обри очень надеялась, что он забыл про грубую стычку, которая произошла между ними накануне вечером.

— Да, да, черт бы вас побрал! — прогремел он, здоровой рукой отдергивая в сторону полог кровати. — Я пьяница, а не идиот.

Майор с трудом сел на кровати и с подозрением оглядел Обри. Прошлым вечером он был в стельку пьян и сегодня выглядел не лучшим образом: в ночном белье, с отекшим бледным лицом и огромным животом, хотя все тело высохло до костей. А переругались они из-за того, что он опять не съел ни кусочка за обедом.

— Прошу вас, выпейте кофе и съешьте тост. — Обри сложила руки перед грудью, не собираясь отступать. — Я настаиваю.

— Ах-ах-ах! — закатив глаза, фальцетом жеманно передразнил он Обри. — Миссис Монтфорд, я должен вам напомнить, что в этом доме распоряжаюсь я, а не вы! Я буду есть, черт побери, то, что мне хочется, и, черт побери, когда мне хочется. И смените позу благочестия на что-нибудь более приемлемое для женщины.

— Майор, — опустив руки, строго проговорила Обри, — нельзя столько пить и отказываться есть. Вы совсем не думаете о своем здоровье.

Ее слова были встречены такой отборной бранью, пусть и произнесенной шепотом, что она покраснела до корней волос.

— Майор Лоример, следите за своим языком! — в ярости выкрикнула Обри.

— Следить за языком! Есть эти мерзкие тосты! Боже, до чего скучно жить! — прорычал Лоример возмущенно и смахнул поднос на пол.

Обри едва успела отскочить. Кофейник перевернулся, и по ковру растеклось темно-коричневое пятно; тосты, джем, масло — все превратилось в отвратительное месиво.

— Ах какая неприятность, миссис Монтфорд, — ехидно заметил Лоример. — Пропал мой завтрак.

— Ничего подобного! — огрызнулась Обри и принялась собирать посуду и столовые приборы. — Сейчас я спущусь и приготовлю другой поднос. И на этот раз вам придется есть вареные яйца.

— Терпеть не могу эту дрянь!

— Тем не менее вам придется это съесть. — Обри бросила на него мрачный взгляд и выпалила: — А если вы этого не сделаете, то, клянусь богом, я вылью все ваше виски из погреба в ров и сама приготовлю вам на ужин баранью ногу — уж ее-то вы съедите!

Это была пустая угроза, но ничего лучшего придумать Обри не могла. Подняв поднос и выпрямившись, она увидела, что лицо майора аж побагровело от негодования.

— Вы не посмеете! — рявкнул Лоример. — Вы не прикоснетесь к моему виски, или я, ей-богу, выгоню вас ко всем чертям без рекомендации!

Но ничего подобного он не сделает, и они оба это знали. Он к ней привык, она значительно упростила ему жизнь. Несмотря на отвратительный характер майора, они даже подружились, и Обри могла позволить себе такое, за что любой другой был бы тут же уволен.

— Пожалуйста, сэр, давайте не будем ссориться, — как можно доброжелательнее сказала Обри, коснувшись его руки. — Это очень расстраивает слуг. Вчера вечером они испугались, как бы мы не поубивали друг друга.

— Но ведь сейчас здесь слуг нет, так? — сказал сварливо майор. — Они все ушли в деревню.

— Если вы будете так сквернословить, нас услышат и из деревни, — парировала Обри.

Лоример неожиданно успокоился: перестал ворчать и вытер рот морщинистой рукой, покрытой россыпью пятен, — потом проворчал:

— Ладно, несите эти мерзкие яйца: так и быть, попробую.

— Спасибо, сэр. И еще принесу мягкое масло, как вы любите.

Она собралась уйти, но он неожиданно схватил ее за руку и хрипло спросил:

— Обри, где мальчик?

Уже не в первый раз он назвал ее просто по имени, но каждый раз при этом его взгляд становился каким-то стеклянным и немного смущенным, что было очень странно.

— Прошу прощения, майор, о ком именно вы спрашиваете?

— О мальчике! Твоем мальчике! — ответил раздраженно он. — У нас ведь нет других мальчиков!

— Дженкс взял Айана с собой на ярмарку.

Майор никогда не заговаривал об Айане, поэтому Обри была весьма озадачена.

— А-а. — Майор сжал губы и сразу стал таким же, как обычно. — Да, Айан. Бетси говорила, что он что-то там себе сломал, когда рухнула башня.

— Да, сэр, ребра.

— Хм… — Майор снял ночной колпак и поскреб голову под сальными волосами. — Дайте-ка мне вон то портмоне. Да нет же, черт вас возьми, вот ту деревянную шкатулку на туалетном столе.

Когда Обри нашла наконец то, что нужно, и принесла к кровати, майор, открыв шкатулку, за золотую цепочку вытянул оттуда карманные часы и, положив их ей в руку, сказал грубее, чем обычно:

— Вот, отдайте это мальчику.

Обри в недоумении смотрела на лежавшие у нее на ладони тяжелые, как камень, часы, которые, несомненно, были из чистого золота.

— Но, майор, я не могу…

— Никаких «не могу»! — крикнул Лоример. — Отдайте их мальчику, черт побери!

Некоторое время Обри с состраданием смотрела на него. Белок его здорового глаза пожелтел, нос приобрел форму луковицы, испещренной синеватыми прожилками, кожа лица стала дряблой и болезненно-серой.

— Зачем, сэр?..

— Дженкс сказал, что мальчик пытался оттащить меня в сторону, когда посыпались камни, — буркнул майор, нахмурившись, — хотя в этом и не было необходимости. Он смелый. Эти часы подарил мне твой отец летом, после Тулузы. Мне они ни к чему, а вот мальчонке пригодятся.

— Я не могу взять такую вещь, сэр. Как вы сказали, я всего лишь служанка.

Обри попыталась вернуть часы, но он резко оттолкнул ее руку.

— Разве я отдал их вам? — фыркнул майор. — Это для мальчика. На корпусе этой штуки выгравировано название нашего полка. Я хочу, чтобы он знал, что дед его был героем.

— Хорошо, я возьму их, но при одном условии.

— И что вы надумали на сей раз?

— Вы должны позволить доктору Креншоу осмотреть вас. Ваше здоровье внушает мне опасения. Обещайте, что примете его и выполните все, что он назначит.

На мгновение челюсть майора задрожала, но Обри не могла сказать отчего: то ли от негодования, то ли от слабости.

— Ну что же… — бросил он наконец. — Приведите сюда этого негодяя, если думаете, что от него будет хоть какая-то польза. Завтрашний день меня вполне устроит. Давайте пригласим его к чаю! Быть может, потом мы сыграем с ним в роббер или в пикет. — И запрокинув голову, Лоример расхохотался, словно закудахтал.

Итак, сегодня ей удалось заключить две сделки, к своему удовлетворению подумала Обри, положив часы в карман.

— Благодарю вас, сэр. Сейчас я принесу вам яйцо, а потом отправлю записку Креншоу, — сказала она твердо.

— Непременно, миссис Монтфорд, — произнес он язвительно, и Обри уже взялась за ручку двери, когда голос майора остановил ее: — Погодите, Обри.

— Да, майор?

— Вы и мальчик… Никто не знает, что вы здесь?

— Никто, сэр.

— Отдайте часы мальчику, непременно.

— Да, майор, но чуть позже…

— Ах, позже? Но почему?

— Он еще слишком мал, сэр, чтобы уяснить суть подарка, — выдавила Обри, отводя взгляд в сторону. — Я отдам ему часы в день совершеннолетия, если вы не против.

Лоример что-то пробормотал, кивнув, и Обри восприняла это как согласие.

Уже закрывая за собой дверь, она подумала: «Совершеннолетие Айана. Боже мой, как же еще до этого далеко — и в то же время так близко». Пока шла по пустому коридору, она ощущала, как у нее в кармане тяжело покачиваются часы, и, казалось, слышала их тиканье.