Баден-Баден

Лидия Яковлевна Лавровская, 2022

Это книга о жизни и любви хороших творческих людей в прекрасном субтропическом городе-курорте. С отсылками в романтические события девятнадцатого века, когда смертельно поссорились Федор Михайлович Достоевский и Иван Сергеевич Тургенев. Что-то сегодня с людьми происходит новое, а что-то – роковым образом повторяется…

Любовь рождается в одно мгновенье —

И долго развивается потом.

С ней борется лукавое сомненье;

Она растёт и крепнет, но с трудом…

И лишь тогда последнее значенье

Её вполне мы наконец поймём,

Когда в себе безжалостно погубим

Упрямый эгоизм… или разлюбим

И.С. Тургенев.

1

— Кое-что, смотрю, надо бы подредактировать, Василий Васильевич! С подчёркнутым вниманием Алина перебирает снеговой белизны, отличного качества листы из папки начинающего поэта Белянкина:

Конечно, вишня уж сошла,

Но я отправлюсь в милые края,

Туда, где меня муза в первый раз нашла,

Я чую, чую — снова ждет меня!

— Не понимаю, что здесь может быть не то? Это мои… да, эмоции перед поездкой в родной город — Ростов-на Дону! Домиков с прекрасными садами когда-то много было, да… По-другому все было… Вам, молодым, трудно понять! — Белянкин вдруг становится сентиментален — и официален. Не «Алиночка» — «Алина Юрьевна», критику переносит туго. Сражается за каждую свою стихотворную загогулину, дескать, я так «чую». Санаторный управленец вздумал управлять Пегасом, а поэтический конек брыкается, насмехается… Берегись, наездничек!

Заветную папку, как всегда, самолично завез Алине в офис. Вместе с коробкой заграничных конфет… ммм… молодец! Любезничал, выпил чашку её лучшего чая, коробку запретил открывать — опять молодец! Отцу на юбилей пойдёт… Однако дорогому автору нужно ведь редакторское «просвещённое мнение»? Без взгляда со стороны никак нельзя! Хотя сегодня этот алинин взгляд будет… не слишком уж фальшивеньким? Кажется, раньше Василий Васильевич баловал ее более гладкими опусами:

— Ну вот, начиная с первой строчки! Вслушайтесь, пожалуйста: «Конечно, вишня уж сошла»! «Конечно, вишня уж сошла»! Будто скороговорка какая-то, вроде: «Шла Саша по шоссе и сосала сушку».

Не смогла, ох, не смогла строгая Алина Юрьевна ни выговорить как следует известную скороговорку про Сашу, ни удержаться от смешочка.

— Что за… хулиганские, да, хулиганские ассоциации! — внезапно сузившиеся за очками глаза Белянкина вот, сейчас, так и прожгут их, а там и Алину… — Никак не ожидал от вас услышать такое! Но если не нравится, я направлю… да, направлю мои произведения в другое место! Дайте-ка, я заберу мои.. мои..

Ага, попробуйте! Алина захлопывает, тянет к себе бежевую тонкую папочку с решимостью… а, кто там у Толстого в «Войне и мире» выхватывал друг у друга «спорную вещь», портфель с завещанием?! Ох, «язык мой — враг мой, прежде ума рыщет, беду ищет» — недавно узнала окончание поговорки. Уж такой правильной! Да, правила, правила надо соблюдать!! И из них главное у главного редактора газеты «Курортный курьер» Алины Григоровой — никаких конфликтов со спонсорами. Уже пару лет во всех корпусах, на всех этажах санатория Белянкина — свежий номер, а где и подшивки ее «Курьера»! И стихотворные перлы главврача блистают в них не так уж часто, в сущности…

Алина качает головой, всплескивает тонкими руками в дизайнерских серебряных кольцах:

— Боже мой, Василий Васильевич! Где я и где хулиганство! Какие вы, поэты, ранимые, вот уж самая настоящая правда! Ну извините, хотя не пойму, в чем виновата, серьезно. Кстати, пора вам подумать о книге, сборнике вашей поэзии. Давно, очень давно хотела вам сказать! Как вы сами чувствуете? («чуете»…)

И сразу в уютном кабинете-офисе становится теплее на энное число градусов — так засиял Белянкин. Господи, он и в своем начальственном кресле такое дитятко?! Засияли очки, еще шире стала квадратная грудь в дорогом костюме… А широкое лицо с широким носом баснописца Эзопа так и раздалось по бокам от покаянно-праздничной улыбки:

— Да… Что-то я вскипел… Конечно, вы… это, филолог, я в курсе, из учительской семьи, да… вы лучше понимаете! А есть ведь у меня поэма… И довольно большая! Проза есть очень хорошая, очень интересная, писал для себя заметки, но… наберётся на книгу, да! И даже две книги можно опубликовать, да… прозы и поэзии! Разумеется, надо подумать…

— Вот и подумаем вместе, раз вы сегодня нашли время, заглянули ко мне собственной персоной! Чашечку налью еще, да?

А ещё через сколько-то чашечек и часа времени Алина выпроваживает-провожает гостя до двери. Умиротворенного, напоенного сполна чаем с лимоном и лестью. Договорились в общих чертах о совместной работе над книгой, рабочее название — «Избранное». Эх, было бы только, из чего выбирать! Алина бодро ерошит свою каштановую модную стрижечку: да нет, Белянкин — неплохой дядька. И в городе пользуется уважением… но вот графоманит, как оказалось, масштабно. Так, может, проза у него и правда интересная, об интересных по крайней мере вещах? Работы, в общем, будет навалом, особенно со стишатами, конечно… «конечно, вишня уж сошла»!! Жесть. Но она не может позволить себе засветиться в книжонке, над которой будут ржать дорогие коллеги, например! Умница Танька, вон её стол слева, первая… Редактуру надо делать качественно, красиво. И не бесплатно ведь!

Еще был приятный моментик в их посиделках с Василием Васильевичем. Позвонила дочка, доложила, что идет делать «домашку» к подруге, с физикой у нее какие-то «непонятки». Седеющие брови алининого стихотворца-спонсора так и затрепетали, театрально взмыли вверх:

— Удивляюсь, что дочка такая уже большая, физику учит! А вы — просто юная Дюймовочка! Прекрасно помню, да, когда мы с вами знакомились, я принял вас за старшеклассницу! Поверьте на слово!

А Дюймовочке ведь немало… ох, немало лет уже! Даже неохота думать сколько! В общем, неизвестно ещё, кто кому больше лапши на уши повесил.

2

В шаге от офиса на Воробьева вывалился, бессмысленно улыбаясь, массивный, седоватый… а, главврач «Кавказской здравницы», виршеплёт этот! Увидев его, сфокусировал взгляд, что-то бормотнул, затопал по коридору. Сама Алина выглянула из-за двери, в джинсах, в серой, крупной вязки кофте из тех, что именуют старушечьими. А на ней и такое чудо-юдо выглядит мило и молодёжно! Да, неравнодушен он к этой нежноголосой красоточке, командирше очень даже толковой. Лет десять назад здесь, помнится, восседала дама больших габаритов и силы голоса, вот у кого надо было чаями угощаться, старичок! Очень она к Воробьёву благоволила и, главное, по возрасту подходила… И, как известно, окончательно угробила «Черноморские вести», дурища. А вот алинкин еженедельный «Курьер» держится на плаву, и достойно держится!

Воробьев, одной рукой чуть приобняв Алину, проходит к своему местечку у столика с электрическим самоваром:

— Так прочитала мою рецензию на книгу Географического общества, послал по электронке? Ну и?

— Замечательная, как всегда! Но пойдёт где-то в следующем месяце, не привязана ведь к конкретной дате. Устраивайтесь, Олег Сергеевич! Вон ваша кружка, печенье берите… А я на минутку займусь компьютером, хорошо? Кое-что сейчас надо быстро сделать.

Но Воробьев достает из рюкзака книгу, мол, первое издание у него уже имеется. В этом, третьем, полиграфия выше всех похвал, просто отменная, и фото шикарные… Презент!

Алина умница, в книгах разбирается. Видно, что рада:

— О, от такого библиофила такая роскошь! Не жалко? Спасибо…

Действительно, библиофил в третьем поколении, к книгам больше трепета, чем даже когда-то к дочери. Которая, понятно, выросла, вышла замуж за итальянца, исчезла с горизонта напрочь… А девчонкой с подачи матери подкалывала его за «книгоманию» в открытую! «На макулатуру денег не жалко, а мне на новую курточку жалко?!» Ну и фиг с ней, с её мамашей, освободился от всяких «уз» давно! Но вот если бы такая барышня, как Алина…

Размечтался! Вот то помалкивай да пиши в её обожаемый «Курьер». А еще в официозную «Курортную газету», в край, в столицу отправляй статейки за копеечный гонорар, на работу похаживай, за братом-инвалидом присматривай… Все уже расписано прочно, выверенно и не тобой… Кем?! Почему так тускло повернулась, развернулась второй своей половиной жизнь? Но счастье, что смог в не шибко просторную квартиру братца перевезти лучшие свои книги. А их все больше — тоже счастье, как бы ни открещивались от них, ни измывались сегодня. К мусоркам ценнейшие издания, бывает, выносят!

Хлебнув чай, Воробьев, не удержавшись, отставляет кружку, снова листает свой подарок. Книга — коллективный труд городского отделения Русского географического общества об эндемиках Причерноморья, и рецензия на нее написалась рекордно быстро. И уж, конечно, от души. Даже не рецензия — панегирик южной родной природе и людям, которые горой стоят за неё супротив нахрапистых «девелоперов» всех мастей. Тема, прочувствованная до малейших оттенков, знакомая, как содержимое своего компа.

В девяностые благодаря ей он стал знаменитостью знаменитого курорта. Молодым репортёром гремел в новой прогрессивной, провокационной, протестной и так далее газете «Правда-матка». Его и в центральных СМИ цитировали, и к суду привлекали, даже били разок! Со своим хорошим ростом, с пшеничным чубом, ухмылкой исподлобья — популярнейший был «мэн», к негодованию супруги. А еще книжник, театрал, эрудит, так что после краха «Правды-матки» перешел в солидную, старейшую «Здравницу». Тоже, как почти все городские издания, в конце концов приказавшую долго жить — такой вот курортный невеселый казус!

Что ж, появилось кое-что другое — «Курортный курьер», например, где Алина не только редактор, но и репортёр, соучредитель, соиздатель, «и швец, и жнец»! Вполне справляется с коллегой: эта ее энергичная Татьяна тоже многостаночница, классно добывает рекламу, подписку в школах, санаториях… барах, банях, ха-ха! Хотя время мощных тиражей, разумеется, прошло, сдохло — эра интернета ступила на землю козликом на зеленую травку…

— Ну вот, все! — Сладостно потянувшись, «швец и жнец» отваливается от компьютера. — Какие новости, Олег Сергеевич? Кстати, предупреждаю заранее: у отца на носу юбилей! Думает отметить с размахом, может, даже в кафе. Вы приглашены как один из самых папиных «достойных и думающих» — цитирую! — учеников.

Да, такая вот деталь: Воробьев окончил одну с Алиной школу, где замечательно, просто замечательно преподавал историю ее будущий отец. Вскоре стал директором, там и хорошенькая жена — русский-литература — появилась. Так что его и Алинина учеба, получается, с разрывом… во сколько, интересно, лет? Подсчитывать не хочется. Но этот юбилей Юрия Ивановича… Воробьеву точно теплого собачонка положили на грудь — такая какая-то умилительная радость охватила… Старею, чёрт! Наверно, разом поглупел мордой, как тот главврач! Хотя вряд ли получится сесть рядом с Алиной… неудобно… Но уж пригласить потанцевать?!

— У тебя великолепнейший папа, Алиночка!

3

Воробьев ушел, нехотя-нехотя оторвал Алину… скорее, оторвал себя от Алины — ириски такой вот, прилипшей к десне… нет, к сердцу, кажется! А, ничего, есть масса всего, один альбом раритетный краеведческий, например… с ним зайду в следующий раз.

И у нее ушёл, умотал в магазин за чем-то вкусненьким весь ее рабочий настрой… Возвращалась с шоколадным батончиком во рту (ох, прорва калорий!), размышляла. Ведь согрешила, точно согрешила сегодня: сосватала идейку о собственной книге… кому?! Но вдруг у Белянкина проза сносная? И заплатить должен как следует… А Воробьев… даже не спросила: он-то продолжает писать свой роман? Самый талантливый в городе автор! И не вспомнила про его книгу, кокетка чёртова! Болтала, глазками поводила, печенье не удержалась, съела за компанию две штучки — поняла давно, что очень нравится Воробьеву. Стреляному воробью, которому… да уж далеко за пятьдесят, наверно! Или поменьше?

Однако, вернувшись в офис, Алина четко, свирепо развернула себя мозгами и плечами в сторону компьютера: работы много, что еще за лирические размышлялки?! Три часа дня уже, а номер выходит послезавтра. Татьяна дома готовит материал по теннисному турниру, о фольклорном фестивале Полторацкий, режиссёр, должен написать, надо обоих поторопить… Ещё там кое-что проверить и перепроверить, раскидать по местам, оставшимся от чертовой рекламы…

В конце очень трудового дня Алина, мигая замученными глазами, глубоко дышит «по-научному», откинувшись в кресле. Под открытым настежь окном узкая улочка, забитая офисами и машинами, шуршала, гудела, выталкивала всех домой. Вот загорелись окна в старинном жилом доме через дорогу, и еще, на другом этаже… На узкий балкон с чугунной затейливой решеткой выскочила девица, стала эдак изящно махать кому-то… и хихикать, похоже. А, это её парень там внизу! Отсюда не видать… Ишь ты, какая принцесса на королевском балконе!

Алина валится животом и грудью на стол, елозя, вытягивает, выворачивает голову вправо. Шестеро! Шестеро парней стоят и дружненько машут принцессе! Резвушка фантазия, подружка алинина с детсада, тут же рисует картину аппетитную… Впрочем, невинную: принцесса, педагог английского, разбирала тему «Обед»… нет, лучше «Банкет» с учениками — официантами! Им нужна надбавка к зарплате за знание языка… Или они собрались кормить пассажиров обалденного заграничного лайнера… вот, недавно заходил в порт! Заскочить, что ли, сначала к родителям и умять тарелку борща?! Всегда в наличии, отец без него не может…

Ох, тётенька-редактор! Ты голодная. И немножко завидуешь беспечальной англичанке и её официантам, да? А Воробьев, говорят, последние годы хороводится с замужней певичкой камерного хора… Но живет у брата-колясочника, простого работяги, на лоджии и, может, попивает с ним на пару?! Хорошую родительскую квартиру в центре оставил жене с дочерью, те прекрасненько сдают ее, а сами шастают, наверно, по миру из отправной точки в Италии! Еще по сведениям, сын у него имеется в Питере, великовозрастный такой плод студенческого брака… Пожил интересный, даровитый мачо в свое удовольствие, что там говорить!

Алина усмехнулась, вставая из-за стола, бросая в сумку телефон, косметичку. Странно — худой, пожилой, всё равно Воробьев смотрится здорово. Где-то тут на полке подаренная им собственная книга, очень давняя, лучшая, говорил. Одна там повесть — класс, зерно в ней, если в двух словах…. да хватит и одного: дружба! Вот как в «Трёх товарищах» Ремарка. Парень-спортсмен приходит с чеченской войны контуженный, прямо-таки не в себе. Начинает вдруг рисовать мирные пейзажи и дарить близким, да вообще незнакомым людям! Потом идёт на поправку и решает, что эту его «мазню» надо уничтожить. И вот обходит народ, забирает свои подарки и сжигает, а у кого-то уже и нет их — выкинули. Один только друг-однополчанин, с которым пуд соли съели, не отдаёт ни в какую, дерётся даже с ним! Кричит: «Здорово ты все нарисовал!» И тогда уже герой всерьёз берется за живопись, становится настоящим, хорошим художником. Всё это очень сильно у Воробьёва написано! Там парочка страниц… нельзя на них долго останавливаться, слёзы подступают!

Вдруг остро захотелось позвонить Димке. «За жизнь», что ли, поговорить… он тоже хороший художник. И тоже человек, которому она нравится «с первого класса», всегда настаивает! Но встречаться стали в последнем, когда молния, морок, манна небесная первой большой любви настигли обоих. Потом надолго с муками разбежались, рассорились, разъехались на учебу по разным городам… потом помирились, поженились, потом… Нет-нет, никаких особых разговоров. С Димкой умнее помолчать… Хотя, бывает, обоим начинает казаться, что и не расставались никогда! В таких случаях они пару раз срывались вместе в горы, ещё куда-то… Но нет, пусть с ним супруга разговаривает, сыновья-близнецы чирикают! Не станет Алина ничего менять, как бы им ни хотелось… и вроде с годами хочется всё меньше. Хотя, безусловно, бывший муж, Полинкин отец, у неё на особом счету, неизменный такой тюльпан-султан в букетике симпатизирующих ей мужчин. Тем более, что сама когда-то подала на развод, дико влюбившись в одного там «гения»… Который в результате оказался так, голым королём, мягко говоря… А, что вспоминать, проехали.

Только Димка будто уловил каким-то хитрым локатором её настроение — не раз такое случалось! Сам позвонил, когда она уже садилась за руль своей малышки-мицубишки. Очень непонятным каким-то голосом поинтересовался, как там…. и после длинной паузы — «моя Алина с Полиной?» «Моя»?! Но, действительно, как там, где там дочь, так и торчит у подружки Маруськи? Сделали физику и дурака валяют… А у него что за тон пасмурный какой-то, все норм?? Ну и у неё всё прекрасно с дочкой, со старичками-родителями, чао! Ага, вот только растревожилась из-за другого старичка зачем-то, Воробьёва этого… Балда!

И, сама себе удивляясь, вдруг позвонила ему.

— О! ты! А я как раз тут подумал, что…

— Я не сказала вам, Олег Сергеевич, застеснялась, что ли… Но отец страшно рад будет, правда-правда, если вы к юбилею напишите что-то! Семьдесят как-никак! И не в «Курьер», у нас я хочу сама сделать в редакторской колонке дочерний такой оммаж, вы понимаете…

— Ну о чём речь? Неужели сомневалась? А я вот о чём думал… Тут Роман Федоренко, из администрации, спортивный функционер, объявился с информационным поводом! Получил какую-то медальку за канцелярские рекорды, надо думать, и приглашает в пятницу в «Магнолию»! Вполне себе ничего кафе на набережной. Так что решай, есть шанс поплясать даже раньше юбилея Юрия Ивановича!

— Я позвоню… если соберусь, конечно. Счастливо! И спасибо за папу!

Алина торопливо даёт отбой. Вот кто, интересно, сочиняет, вяжет эти… цепочки?? Эти внезапные звонки по наитию, неведомому повелительному импульсу? Димка, значит, настроен на неё, она на Воробьёва, он… неужели на свою филармоническую толстуху?!

4

Полинка дома. Хотя света нет нигде в их просторной сталинке, наследстве маминых родителей. И очень тихо. А, вон сидит в кресле, коленки к носу подтянула… Жмурит от вспыхнувшего света глазищи, морщит лицо. Самое прекрасное, какое только можно вообразить, будучи в романтическом настроении! Серьезно, без материнского фанатизма: эти папины синие очи, отливающие дорогим металлом светлые волосы… И папина незлобивость с опасным довеском в виде маминых «взбрыков»! Известно, красота — визитная карточка, которую провидение даёт своим любимцам, а вот взбрыки могут все испортить! Провидение рассердится, обернётся привидением, начнёт вредничать, кошмарить. И как уберечься от заскоков, взбрыков, импульсов, как там ещё, они ведь будто с неба падают! То же самое провидение веселится, подбрасывает, точно! Вот с чего это она сегодня позвонила Воробьёву? Когда еще отцовский юбилей, ждать и ждать…

Алина шумно, покаянно вздыхает, привалившись к двери:

— Полинка, спала, что ли? Все окей?

— Папа позвонил, долго разговаривали…

— «За жизнь», да? Об этом, конечно, и до утра можно!

Значит, случился всё-таки этот разговор… И Димке вдруг понадобился, как и ей? А, ну, понятно: жёнушка достает: у муженька «зарплата маловата»! Знакомая минорная классика семейной жизни, канон, хотя звучит, как развеселая частушка… Зарплатамаловата, зарплатамаловата… Но можно же людям поговорить хотя бы по душам с теми, к кому тянется сердце? О, как душещипательно! А к кому оно у вас, Алина Юрьевна, тянется? Вы уж определитесь, будьте так любезны!

— Пошли ужинать, расскажешь.

— Нет, я так, перекусила. И рассказывать ничего не буду. Ты же не хочешь, чтобы папа вернулся!

Медленно, молча, дочь скрещивает по-турецки ноги, скрещивает руки на тощенькой подростковой груди. Ставит такой жирный двойной крест на каких-либо словесах о любимом папочке. Смотрите, какие трагические эффекты! Еще объявит после школы, что подается в артистки, не дай Бог… Но артистические задатки и у Алины имеются, еще какие! Каким теплым, тихим, убедительным голосом заводит она речь! Как красиво смотрится на белом дверном фоне, замерев, сцепив руки на куда более выигрышном бюсте!

— Помнишь, этот мальчик Коля, твой партнёр в танцевальном кружке, что говорил? Как он хотел с тобой дружить? Даже заплакал один раз, по твоим словам… А он тебе не очень нравился, ниже ростом и всё такое. А какой-то другой девочке нравился, и ты всё к ней его отсылала. Помнишь? А вот Светлане Георгиевне папа не просто нравится, она его жена, у них маленькие дети, это надо принимать во внимание?

— Просто ты его больше не любишь, вот и всё.

Мягкий алинин голос обретает жёсткость деревяшки, деревянной двери, от которой она тут же отлепляется. Щёлкает выключателем:

— «Сурьёзно»?? Ещё что скажешь, мудрая бабушка Ванга? Вот и сиди в темноте. Жуй-пережёвывай, что там тебе отец наговорил. А я пойду поем по-человечески.

Набросившись в кухне на котлеты с гречкой, Алина попутно дает себе команду мыслить рационально. Во всём разобраться, раскидать по полкам, расставить по местам… Да нет, неужели всё так просто, что даже Полинка может выдать «вердикт»? Какое-то вселенское ослепление этой чёртовой любовью, умопомрачение! Мало кто откажется от яркого, наэлектризованного мира улыбок, слез, «страха и надежды», как определил любимый Толстой. Такой вот сказочный воздушный корабль на тебя обрушивается, подхватывает… но после ведь рухнет, рухнет неминуемо! И твое поднебесное парение, магическое преображение всего, всего вокруг и самой тебя — они пройдут. По крайней мере, у неё так было — и с Димкой, и с «гением», на которого все же не один год молодости ухлопан! С одним иностранным гражданином потом ещё… Но этот роман оказался покороче и в основном эпистолярный, слава Богу… Да, живое, пенящееся парное молоко скисает, вырождается в простоквашу… её лучше на ночь, для хорошего пищеварения.

«Для гормонального фона!» — подсказала бы разведённая подружка, ныне солидная чиновница Мария Владиславовна, которая принципиально никогда не ложится спать одна. И очень много теперь таких гармонисток! А вот Алине, поди ж ты, нужен рояль…

Ну хорошо, а эта Димкина верноподданная, эта папочкина дочка, — что, всё сидит в темноте, ярится на мать? Так, помою посуду и пойду за ушком почешу, слава Богу, она отходчивая.

Но Полинка сама заявляется на кухню. По-прежнему с ручками крестиком, с бровками, сведенными в одну широкую «сурьёзную» линию, с очередным вердиктом:

— Да ей просто в сорок лет детей надо было, вот и родила близнецов своих! А папа с ней даже не расписался!

— Это не имеет значения, особливо в двадцать первом веке. Архаично рассуждаешь, доча… Давай за стол, поешь как следует.

5

В пятницу Алина проснулась рано, с малюсеньким, но явственным страхом. Не неприятным, нет… будоражащим, обещающим… что? Так пойти ей в «Магнолию»? Пандемийные строгости пошли на спад, смешно бояться людских скоплений и лишних калорий! Или что, Воробьёва она боится? Еще смешнее…

Конец ознакомительного фрагмента.