Противостояние. Часть 3. Тень из прошлого

Лидия Грибас, 2023

Судьба любит сильных людей? Судьба ломает их! Безжалостно! Беспощадно! Каждый день! Каждую минуту! Ставя все новые жестокие испытания, Судьба ломает волю сильного человека, пытаясь подчинить его себе! Безжалостно подавляя желание жить и бороться дальше…

Глава 1.

На седьмой день ко мне в дверь постучал отец.

— Насть? — он заглянул в комнату.

— Входи, — равнодушно ответила я, продолжая тупо смотреть в потолок.

Марк вошел и присел ко мне на постель.

— Настя, — тихо сказал он. — Поговори со мной.

— О чем говорить, отец? — я присела на постели.

Он сел ближе и крепко обнял меня.

— Настюша, — он поцеловал меня в макушку, только он мог позволить себе относится ко мне так трепетно, как к дочери, как к ребенку — нежно. Лишь отцу я позволяла пожалеть меня. — Милая, ну перестань рвать себя на части. Нужно постараться пережить это.

— Ты пережил? Ты смог? — грубо спросила я.

Это было жестоко с моей стороны, ему тоже было очень тяжело, он тоже потерял всех кого любил и винил лишь себя за все, что произошло.

— Прости, отец, — сказала я. — Дерьмово мне, папа, прости.

— Не стоит, Настя. Я понимаю, насколько тебе тяжело.

Марк знал, не обвинений, ни подтекста в моих словах не было, он понимал.

— Почему? Ну почему мне не стало легче ни на грамм? Ни на сотую грамма. Ни капельки, — я смотрела на Марка, будто он знал ответ.

— Доченька, милая, — он снова крепко обнял меня. — Настенька, если бы я только мог, хоть чем-то помочь тебе…

Утешало лишь то, что уже никогда и ни кому эти твари не смогут причинить боли.

Минут десять мы с Марком сидели молча, потом он сказал:

— Настя, тебе бы спуститься надо. Там Князь зашел, говорит, вопросы у него к тебе есть.

«Князь явился лично, какие, мать его, у них опять ко мне вопросы?»

— Приведу себя в порядок и спущусь, — ответила я.

Марк вышел из комнаты, я умылась, расчесалась, натянула джинсы и майку и спустилась вниз. Уверенная в себе, спокойная и бесстрашная, как всегда.

Я могу уважать человека и его авторитет, но авторитета для меня лично не существует. Не родился такой человек, на которого я посмотрела бы снизу вверх и не родится никогда. Я всегда смотрю только прямо. У меня — свой авторитет и об этом знают все, кто знает меня.

— Здравствуй, Князь, — равнодушно сказала я, подойдя к ним и протянув Князю руку.

— Здравствуй, Мурена, — ответил он. — Вопрос у меня к тебе есть.

— Я тебя слушаю, — я присела в кресло.

— Сухого вчера нашли, — спокойно и протяжно говорил Князь. — В хате своей вонял лежал.

— И..? — так же спокойно спросила я, взяв со стола стакан с коньяком и облокотившись на спинку кресла.

— Меж братвы, непонятка вышла. Мне на этого обсоса глубоко плевать, и все же, это мой город. Ни кто не может понять, кто его вальнул. Вальнуть его было за что, и сделать это хотели многие и я тоже, но ни кто не сознается и ни кто ничего не знает. У меня возник вопрос, а не залетные ли, снова явились в наш город? — так же протяжно продолжал говорить Князь. — Явно видно, что в квартире Сухого произошла не обычная пьяная поножовщина, кто-то хорошо уделал его.

— Не ясна мне суть твоего вопроса, Князь. Зачем спрашиваешь, если знаешь ответ? Или ты хочешь сказать, что почерк не узнал? Или не знал до сих, пор кому он принадлежит? Зачем ты пытаешься юлить? Я охренеть как не люблю этого, и ты это знаешь, — я жестко смотрела на него, настроение у меня было весьма мрачным. — Ты не просто догадываешься, ты уверен и, якобы возникшую непонятку, ты мог разрешить сразу. Зачем, Князь?

Я никогда не юлила и не набивала себе цену. Я всегда говорю прямо, а если не хочу говорить, то собеседник прямой дорогой идет на х…, но Князь не тот собеседник, которые обычно туда ходят. Нормальный мужик, криминальный он, но правильный. Он меня уважает, я его.

— Я должен был убедиться, — ответил он, понимая, что повел себя слегка не правильно.

— Прямой вопрос, прямой ответ. Я ведь тоже ответить могу так, что ты вообще хрен разберешься, что к чему.

Князю уже за 50-т, еще в юности он начал свою криминальную жизнь, не раз бывал на зоне. Полгорода дрожит от него, мне же абсолютно все равно. Я смогла поставить себя вровень с ними, спорить с этим желания у них не возникает. И поэтому, он сам сегодня пришел ко мне, а не стал посылать за мной своих гонцов. «Князю надо, сам придет», — ответила бы я его гонцам. Я не прыгаю выше своей головы, но и ниже тоже.

— Ну, тогда для полной ясности картины, — продолжал Князь. — Клещ и Ржавый?

— В колодце, — коротко ответила я, он прекрасно знал в каком.

Марк молча, хмуро смотрел на меня.

— У меня к тебе тоже есть вопрос, Князь. Кто такой Кабан?

— Я мало чем помогу тебе в этом вопросе, Мурена, — ответил он. — Ни в этом городе, ни рядом, он никаких дел не ведет, за исключением того, что случилось с вами. Он внезапно появился в городе, нанимая отмороженных наркоманов, которые могли автомат в руках держать. Потом он так же внезапно исчез, будто и не было его. Я тоже его искал, чтоб за беспредел ответил. Ничего. Пусто. Я узнал его погоняло раньше, но, лишь погоняло.

— Что ж за Кабан такой таинственный?

— Не знаю, Мурена, но если, что-то выясню, я тебе сообщу, — он встал, собираясь уходить, и протянул мне руку.

— Спасибо, Князь, — сказала я, ответив на его рукопожатие.

Он попрощался с Марком и ушел. Мы остались у камина вдвоем. Я посмотрела в окно, начало декабря, а лишь сегодня пошел первый снег, даже не пошел — повалил, засыпая все вокруг. Марк, молча пристально смотрел на меня.

— Отец, прекрати дыры во мне взглядом сверлить. Скажи уже хоть, что-нибудь.

— А что здесь скажешь, Настя? Я не встречал женщин, подобных тебе.

— Правильно, папа. Ничего здесь не скажешь и незачем об этом говорить. Мы не выбираем свою судьбу, отец. Она выбирает нас…

К вечеру пришел Никита, мы с ним толком не виделись, как я приехала, и нам было о чем поговорить. Мы просидели с ним часа два, рассказывая друг другу о своих делах. Я встала с кресла, чтобы достать из мини-бара бутылку, потянулась и почувствовала себя очень плохо: выступил пот, сильно закружилась голова, я не удержалась на ногах и рухнула обратно в кресло. Голова кружилась, меня мутило, перед глазами все плыло… Никита хлопал меня по щекам и сбрызгивал водой.

— Настя. Настя, ты чего? — спросил он.

— Не знаю, нервы… наверное… — я отключилась.

Никита взял меня на руки, усадил в машину и повез в клинику.

Я находилась в каком-то бредовом состоянии, то проваливаясь в пустоту, то выныривая оттуда вновь. Не помню толком, что было со мной в клинике, кто-то осматривал меня, ощупывал, о чем-то спрашивал. В конце концов, я провалилась в тяжелый крепкий сон.

Когда я проснулась, за окном было светло, я лежала в палате на кровати, почему-то в пижаме. Рядом с кроватью, на стуле сидел Никита и как-то странно на меня смотрел.

— Выспалась? — мягко спросил он.

— Сколько я спала? — спросила я.

— Почти двое суток, — ответил Никита.

— Ничего себе, — удивилась я.

— Нервы у тебя, конечно, крепкие и здоровье крепкое, но неделю не есть и не спать, это уже перебор, Настя, даже для тебя.

— И что? Я только поэтому свалилась на двое суток?

— Ну, и поэтому тоже. Тебе беречь себя нужно… — говорил Ник, но я не особо слушала его наставления.

— И вообще, кто меня раздел, пока я спала? — возмутилась я.

— Гинеколог тебя смотрела, она и переодела, — ответил Никита.

— Зачем, меня смотрела гинеколог, если у меня упадок сил? — я удивленно смотрела на Никиту.

— Ты что, блин, Настя?! — недоумевал Никита. — Три месяца, блин! Ты что, не в курсе?!

— Какие, блин, три месяца-а-а-а? — у меня пропал дар речи.

Пораженный моей халатностью Никита, не знал, что мне сказать.

— Настя, ты, правда, не знала?

— Мне некогда было… — еле выговорила я, осознала суть ситуации и пришла в ужас. — Ник! — чуть не орала я. — Никита, этого не может быть! Этого не должно быть, Ник! — я была близка к истерике.

Никита недоумевал еще больше.

— Настя, ты не хочешь его? ТЫ не хочешь ребенка?

Я присела на кровати.

— Никита, ты не понимаешь? В ноябре — я уже была беременна! Ты ЭТО понимаешь?!

Никита присел рядом со мной на кровать.

— Никита, мало того, что я сама по себе долбанутая. Ты представляешь, сколько жестокости я вложила в него? Ты представляешь, КАКИЕ эмоции он испытал?

Никита прекрасно это понимал, с этой стороны, он лучше всех понимал, какие могут быть последствия и как это может отразиться на психике, еще не рожденного, ребенка.

Он взял меня за руку.

— Настя, не переживай, сейчас, ребенка обследуют еще до его рождения и ты прямо завтра, начнешь проходить необходимые процедуры.

— Никита, я не переживу если из-за этой твари я потеряю и этого ребенка. Третьего ребенка, Ник! — я чувствовала себя разбитой.

— Настя, все будет хорошо, — поддерживал меня Никита.

— Дома уже знают? — спросила я.

— Нет. Я сказал лишь про бессонную неделю, — ответил Ник.

— Спасибо, Никита. Я сама скажу, потом.

Никита встал, подошел до окна и закурил. Когда я немного успокоилась, он снова присел рядом со мной.

— Насть? — он посмотрел на меня, понятно, ему было интересно, кому же это удалось покорить неприступную Мурену.

Я взяла телефон, открыла в нем фото, сделанные в Ивановске, и подала его Никите. Он быстро глянул на фото, потом на меня, подумав, наверное, о том, что у меня окончательно крыша съехала и я показываю ему фото Германа, на снимке отличить их было еще сложнее, особенно если видишь в первый раз. Потом Никита стал внимательнее всматриваться в фото.

— Охренеть, Настя! — удивлялся он. — У Герыча партак был на левом плече, у этого на правом, а малыша, вообще, не распознаешь!

— Вот я и охренела Никита, — вздохнув, сказала я и рассказала ему о командировке в Ивановск.

— Молодец Глеб, — сказал Никита, выслушав меня. — Я знаю, Настя, как тебе было тяжело, я знаю как тяжело тебе до сих пор, но нужно жить дальше, не стоит ставить крест на себе и на своей жизни и малыш поможет тебе не сделать этого. Не переживай, все будет хорошо.

— Спасибо, Никита, — ответила я.

— Мне пора, а ты отдыхай и не переживай, тебе переживать вредно, — сказал Ник и вышел из палаты.

Я же, пыталась осмыслить то, что произошло…

— Ну что, готова? — спросил Ник, войдя утром ко мне в палату.

— Да я то, всегда готова, — хмуро ответила я и посмотрела ему в глаза. — Никита, я боюсь. Я реально боюсь, Ник! Почему эти уроды, даже сдохнув, не оставляют меня в покое?! — я готова была зареветь.

— Настя! — резко оборвал меня Никита. — То, что тебе плакать хочется это понятно, это нормально, но не смей даже думать о плохом! Поняла меня?!

— Поняла, — покорно ответила я.

— Идем…

Неделю я пробыла в клинике. Всевозможные анализы, пробы, УЗИ, тестирования…

На седьмой день Никита вошел ко мне в палату с пожилым профессором.

— Ну что?! — я подпрыгнула на постели, издергавшись пока ждала их.

— Ужасно, — сказал профессор.

— Что?! — чуть не орала я.

— Ужасно, милочка, что Вы так ведете себя, — спокойно сказал профессор. — Виданное ли дело, в Вашем положении так дергаться.

— Доктор, не мучьте меня. Что с малышом? — я умоляющим взглядом смотрела на него.

— С малышом, — так же спокойно продолжал профессор. — Все хорошо, патологий нет, но если Вы будете продолжать ТАК себя вести, я не могу дать никаких гарантий. Пока на развитии плода не отразилось Ваше поведение, но… — профессор развел руками.

Я готова была расцеловать его, но он удалился.

— Спасибо тебе, Господи. Спасибо, — шептала я.

— За последние пять лет, я впервые вижу тебя счастливой, Настя, — сказал Ник. — Я рад за тебя. Очень рад, — он, по-дружески, крепко обнял меня.

— Спасибо, Никита.

Тогда я и представить не могла, что еще придется пережить моему малышу, прежде чем он появится на свет…

— Настя… — осторожно заговорил Никита и замолчал.

— Ник? — я понимала, что он не решается о чем-то спросить. — Не томи. Прямо, как всегда, ну ты чего?

— Хорошо. Какие планы по поводу папы?

— Я ничего не обещала ему, — хмуро ответила я.

— Почему? Только тоже, прямо.

— Потому что я очень ждала встречи с Сухим и не знала, как она закончится.

— Лишь по этому?

— Лишь поэтому, Ник.

— Настя, — он присел рядом и обнял меня за плечи одной рукой. — Сухого больше нет.

— Сухой работал на Кабана, я даже не знаю, где он, кто он и когда он объявится снова.

— Он молчит уже пять лет, Настя, я думаю, не потому, что он ждал, пока

откинется Сухой. Отморозков полно. Он может, сдох уже и что же, ты будешь ждать и опасаться непонятно чего? Того, чего возможно и не будет никогда. Так то, в принципе, все относительно спокойно.

— Ты очень хочешь отдать меня замуж, Ник?

— Очень хочу, Настя. Не говори мне, что ты этого не хочешь.

— Я не знаю, Никита.

— Умница, Настя. Я без проблем дам тебе развод, но позже, — пошутил Никита.

В тот момент, я и сама надеялась на то, что в моей шальной жизни возможно, что-то изменить, но…

… Вернувшись домой, я вернулась к работе и к детям. На фирме было много дел, все-таки контролировать 17-ть филиалов не так-то просто. Я не такая доверчивая, как Марк и все филиалы, регулярно контролировал аудит, но и аудит можно купить, поэтому я и сама лично, периодически, проверяла все и аудит в том числе, пока все было так, как должно быть.

Я, сидела в офисе, разбираясь с отчетами, сданными мне по стройке, торгового комплекса Платона. На электронную почту пришло письмо, я открыла его и поняла, что не могу даже мечтать о том, что моя жизнь может быть другой, тихой и спокойной.

«Здравствуй, Мурена. Ты не забыла обо мне? Я о вас прекрасно помню. Волею судьбы наше общение прервалось, но, мы наверстаем. Поиграем, Мурена?»

«Гребанный урод! Какого хрена ты молчал?! Чего ты ждал? Почему сейчас, а не полгода назад? Почему, Господи? Почему?»

Нежная душа Настеньки взвыла от боли, понимая, что Богдана она больше не увидит никогда. Душа Мурены наполнилась яростью и злорадством, предвкушая войну, которой она так долго ждала.

До конца рабочего дня я просидела в кабинете, мысли были заняты совсем не работой.

У меня зазвонил личный телефон.

— Алло, Трофим, привет, — ответила я в трубку.

— Анастасия Марковна, Вам бы подъехать нужно, — официально ответил мне Трофим.

— Хорошо. Когда?

— Сейчас.

— Еду.

Голос Трофима мне совсем не понравился, поехав в офис Артура, я не ждала ничего хорошего.

— Привет, Трофим. В чем вопрос? — спросила я, войдя к нему в кабинет.

— Поговорить с Вами хотят, — он кивнул на сидевших в его кабинете, троих бравых ребят кавказской наружности.

— Идем, — уверенно сказала я, посмотрев на них.

Мы прошли с ними в отдельный кабинет. Я присела к столу и уверенно посмотрела на них.

— Я вас слушаю.

— Я не собираюсь покупать или отжимать твой бизнес, Мурена. Ты просто освободишь мне нишу и эту и свою, — нагло и уверенно говорил он. — Мне не нужно твое бабло, мне нужны лишь ниши.

— Я не услышала, ты кто?

— Я тот, чьей конкуренции ты не вывезешь. Я не собираюсь тебя пугать, но, я размажу тебя, можешь быть уверенна. Не стоит сравнивать меня с малолетками, которые пытались козлить тебе. Пожалей сыновей, Мурена, и своих и друга своего.

— Свободен, — жестко ответила я.

— Я предупредил.

Они вышли. Я осталась сидеть за столом, закрыв лицо ладонями, уперевшись локтями в стол.

«Что делать? Я вовсе не боялась ни этих кавказцев, ни кого-то еще. Я беременна и совсем одна. Как уберечь сыновей? Кто кого размажет вопрос, но встряска меня ждет серьезная. Теперь не только моя семья, семья Артура попадает под пресс. Какого хрена им надо от Артура? Из-за меня? Моей семьи им мало?…»

— Можно?

Я убрала ладони от лица, в дверях стоял Трофим.

— Проходи, Трофим.

Он присел к столу рядом со мной.

— У нас проблемы?

Я промолчала, серьезно посмотрев на него.

— Настя, я понимаю, что я — сын твоего друга. Просто скажи мне, что делать? Ведь чем-то я могу тебе помочь?

— Можешь, Трофим. Ты будешь моими глазами и ушами. Будь готов к подлянкам со всех сторон. Сам не вздумай никуда лезть. Ты должен каждую минуту знать, где находятся твоя мать и братья…

Я продолжала тренировки с ребятами, но сама в них уже не участвовала. Мне казалось странным поведение Сени. Старший из них, он всегда был серьезнее остальных ребят, но сейчас он выглядел мрачным и весьма удрученным. Мои орлы растут сильными и крепкими ребятами, они прекрасно развиты физически, прекрасно обращаются с оружием и метко стреляют. Я хотела, чтобы они выросли настоящими мужиками, могли постоять за себя в любой ситуации. Но я совсем не хотела, чтобы, как я, они стали хладнокровными головорезами. Сыновья Марка, как и Данила, Степан и Никита в свои 20-ть лет, умели не только стрелять, но и убивать. Этих же ребят, я пыталась оградить от того криминала, который творился в моей жизни, хоть и понимала, что однажды им предстоит взять в руки автомат и стрелять уже не по деревянным мишеням. Они все пошли по стопам своих отцов, определив свое будущее. Они знали о моих разборках и стрелках, но лишь на словах, после обстрела нашего дома, они ничего подобного не видели больше.

«И не мое ли поведение в последнее время, так изменило Сеню? — думала я. — Одно дело слышать, совсем другое видеть. Мои «друзья» опять же, могут давить не только на меня. Надо бы с ним поговорить».

Я сидела в гостиной на диване, сложив руки на его спинку, и смотрела в окно, думая обо всем, а подумать мне было о чем. По поводу «звонившего» у меня было какое-то странное предчувствие. Я не забывала о нем ни на день, я очень хотела встретиться с ним, но…еще совсем недавно, Настенька очень надеялась, что он замолчал навсегда. Почему он молчал так долго? Что опять задумал этот больной урод? Какого хрена ему нужно от меня? В данный момент я не особо боец и это напрягало меня. Я не просто думала, я была уверена, что встречусь с ним и уже очень скоро. «Успеть бы родить, — думала я. — А там посмотрим».

Прошел уже месяц, после моего обследования в клинике, формы мои менялись, но до сих пор, кроме Никиты, ни кто ничего не знал. Почему не сказала сразу я и сама не знаю, даже Глеб еще не знал. Вечерами я сидела в гостиной, смотрела в окно и все время думала о Степашке. Маленький милый карапуз, мне очень не хватает его, я очень скучаю по нему… и по Богдану. Очень скучаю и боюсь признаться себе, что люблю его, очень люблю и хочу быть рядом с ним.

Люблю ли я Богдана или его сходство с Германом? Сначала, я думала, хотела думать и верить, что просто все еще очень тоскую по Герману… Ивановск, до боли знакомая квартира, которую когда-то снимал Герман, бесконечные воспоминания о нем…

Я хотела верить, что все это просто напомнило мне то время, когда я любила и была любима, я поддалась эмоциям и поэтому, отдалась Богдану. Он очень напоминает мне Германа и те дни, когда я была счастлива, которых мне очень не хватает и поэтому, меня так тянет к нему. Но скоро я поняла, что пытаюсь обмануть сама себя. Как бы сильно они не были похожи, они все равно разные, даже одинаковые качества проявляются в них по-разному. Я поняла, что скучаю именно по Богдану и люблю именно Богдана. Его сходство с Германом лишь подтолкнуло меня обратить на него внимание, будь он другим, я даже не заметила бы его, как и многих других.

Люблю ли я Богдана, так же самозабвенно, как Германа?

С Германом мы были молоды и наивны. Безумно любили друг друга, искренне верили в светлое будущее, в то, что ни кто и ни что на свете не может разлучить нас, что все у нас еще впереди. Мы были молоды, наивны и счастливы…

С Богданом же, мы — два взрослых, битых жизнью человека, давно не верящие в сказки, прекрасно понимающие, что в жизни все совсем не так, как нам этого хочется.

Мир жесток и люди в нем жестоки, и обстоятельства порой ломают нас и нашу жизнь. Слабый «ломается» и «падает», сильный становится жестким и прет дальше.

Моя любовь к Богдану совсем другая — взрослая и осознанная, серьезная и крепкая, но, совершенно, лишенная будущего. Я прекрасно понимала, что никакого светлого и счастливого будущего у меня нет. У меня есть все — положение, состояние… Я могу купить все и всех, у меня авторитет, которым я могу задавить любого, но со всем этим в моей жизни есть и всегда будут — стрельба, смерть и страдания. И я никогда не позволю себе дать такую жизнь Богдану и Степашке. Купить спокойную жизнь для них, я не в силах, потому что я — всегда буду под прицелом. Этот омут уже не выпустит меня, пока я жива. Любовь и счастье — это роскошь для меня, единственная роскошь, которую я никогда не смогу себе позволить. Богдан узнает о ребенке, но это уже ничего не изменит…

«И так, мне нужно поговорить… со всеми» — думала я.

В гостиную спустились ребята, для привычной вечерней беседы у камина, только я, в последнее время, не сидела с ними у огня, они общались с Марком, а я сидела у окна и «беседовала» сама с собой. Марку непонятно было мое поведение, он переживал, я видела это. «Ладно, — решила я. — Сначала Сеня, потом Марк».

— Арсений! — позвала я, он посмотрел на меня.

— Да, тетя Настя? — ответил он.

Из уважения ко мне они до сих пор зовут меня тетей, хотя, Сеня всего на пять лет младше меня, и теперь уже они знают об этом. Пять лет… на три жизни я старше их и они понимают это и не важно, сколько мне лет на самом деле.

— Зайди ко мне, — попросила я и прошла в кабинет. — Присаживайся, — сказала я, когда он вошел.

Он прошел и присел за стол рядом со мной.

— Как дела твои, Сеня? — спросила я, внимательно посмотрев на него.

— Да, нормально, тетя Настя, — ответил он, но я видела, что ему есть, что мне рассказать.

— Арсений, — я строго посмотрела на него. — Еще раз ты попытаешься юлить со мной, я заряжу тебе в челюсть и не тренировочным ударом, — жестко сказала я. — Разве так я вас воспитываю? Я, должна знать о вас все. Или ты перестал уважать меня, Сеня?

— Да нет, что ты, тетя Настя. Я уважаю тебя и ценю то, что ты для нас делаешь, — живо заговорил Сеня. — Просто, понимаешь… — он снова замолчал.

— Арсений! Это просто беспредел! Мало того, что ты пытаешься юлить, ты еще и мямлишь! Ты мужик или где?! — строго спросила я, он серьезно смотрел на меня.

— Сеня, — уже спокойно сказала я. — Я прекрасно вижу, что в последнее время твое поведение изменилось и, в первую очередь, меня интересует, не связано ли это с моими делами и нашей с тобой встречей ночью у камина.

— Да нет, тетя Настя. Я, конечно, растерялся тогда, но я ведь знаю, какие у тебя бывают дела.

— Нельзя, Сеня, — строго сказала я. — Ты — не имеешь права растеряться ни в какой ситуации, какой бы она не была, ты — должен сохранять разум холодным и готов быть должен ко всему. Ты — в любой ситуации должен не только уметь постоять за себя, ты должен быть готов убить, если это будет необходимо. Я ограждаю вас от своего криминала, но вы должны быть к этому готовы. Ты уже не маленький и должен понимать, что это не я криминальная беспредельщица, это жизнь наша такая. Я не бессмертная и вы должны уметь стоять за себя и свою семью, — я немного помолчала и спросила уже спокойно. — Так в чем же причина, Сеня?

— У меня есть девушка, тетя Настя, — он не стал больше юлить и ответил прямо.

«Детский сад, — усмехнулась я про себя. — Я ему про войну, он мне про девушку».

— Сеня, но это вполне нормально. Я так понимаю, у вас у всех уже невесты есть. Или у тебя с ней какие-то проблемы? — я внимательно смотрела на него.

— Она беременна, — вздохнув, ответил он.

«Так, приплыли» — подумала я.

— Сколько девочке лет? — спросила я, вспомнив себя в юности.

— 18-ть. Живет с родителями, зовут Ольга, — ответил Сеня.

— Слава Богу, не 15-ть, — вырвалось у меня, Сеня удивленно на меня посмотрел. — Дети, Сеня, это не наркотики, дети — это хорошо. Я не пойму сути твоих проблем. У вас все не серьезно? Ты жениться не хочешь? Или вы ребенка этого не хотите? — спросила я, думая о том, что Марку придется говорить уже о двух ожидаемых внуках.

— Все у нас серьезно и ребенка мы хотим, — серьезно ответил Сеня.

— Ну, тогда что, Арсений?

— Родители Ольги против наших отношений, — хмуро ответил он.

— Ты сам разговаривал с ними на эту тему? — серьезно спросила я.

— Я пытался. Ее отец даже разговаривать со мной не стал, когда узнал, кто я и за что сидит отец. Сказал, что сын уголовника никогда не станет ему зятем.

Малыш родится уже весной. Ольга переживает, она очень любит меня, хочет жить со мной, но и с родителями спорить не привыкла, — Сеня помрачнел еще сильнее.

— Ладно, Сеня, не парься. Я поговорю с родителями Ольги, думаю, мы сможем договориться. Сейчас, ты должен думать об Ольге и о ребенке, а не о родителях. Ты отцу то звонил? — спросила я.

— Нет. Я хочу лично, на свиданке, — ответил он.

— Это правильно, Сеня, о таких вещах говорить нужно лично. Про челюсть понял?

— Понял, — твердо ответил он.

— Молодец. Теперь, Сеня, ты, вообще, не имеешь права бояться или растеряться. Ты теперь, несешь полную ответственность за свою будущую семью, — серьезно сказала я. — Не переживай, Сеня, разрулим.

— Спасибо, тетя Настя, — сказал Сеня и вышел из кабинета.

Арсений вышел, а я так и осталась сидеть в кабинете.

«Да, — думала я. — Мало мне было тем для размышлений, Арсений надумал жениться. Степан скоро станет дедом, его внук родится даже раньше, чем мой малыш. Степану самому было 20-ть, когда родился Сеня. Теперь мне еще и жену Сени опекать и решить вопрос с ее родителями. Какая уж тут, личная жизнь»? — с иронией думала я.

«Надо позвонить Глебу, — я снова стала вспоминать Ивановск. — Степашка — маленький карапуз полюбил меня, привязался ко мне, ему так не хватает материнской любви…

Богдан — единственный мужчина, которого я смогла полюбить, единственный, кому я смогла бы доверить свою жизнь… Возможно, он еще ждет, надеется… Я ворвалась в их жизнь, «заставила» их полюбить меня, а потом взяла и бросила… Ни хрена в моей жизни уже не будет по-прежнему, часть моего сердца навсегда осталась с ними. Я никогда не смогу забыть их, я научусь жить без них, но никогда не смогу их разлюбить. Никогда… Я все-таки встретила в Ивановске того, кого так хотела увидеть, но ведь встретить там, я надеялась совсем не их и думала тогда, я совсем не о них… Я очень скучаю по мужу и сыну, я очень хочу снова увидеть их… но поехав в Ивановск, я надеялась встретить там упырей убивших моих родителей… Судьба опять посмеялась надо мной?!»

Мне стало грустно, к горлу подкатил комок. Я ненавижу такое свое беременное состояние. Я, как и прежде, остаюсь жесткой и непримиримой, готовой в любую минуту взять в руки автомат, но, когда меня ничего особо не тревожит, мне становится грустно и безумно хочется плакать, без особых на то причин. В прошлую беременность было точно так же и все знали — Настя позволяет себе плакать, лишь, когда она беременна.

Я просидела в своих раздумьях около часа, в кабинет вошел Марк, присел рядом со мной и посмотрел на меня.

— Настя, — сказал он.

— Да, папа, — стараясь быть спокойной, ответила я.

— Ты мне ничего не хочешь сказать? — спросил он.

«Не хочу! Не хочу я сейчас с тобой разговаривать!» — думала я.

— Да, папа, хочу. Сенька у нас женится, «беременный» он, — непринужденно ответила я.

— Арсений сообщил нам, после того, как поговорил с тобой, об этом мы после поговорим, — сказал Марк. — Я хочу поговорить о тебе, Настя.

«А я не хочу!» — хотелось заорать мне.

Я не переживала по поводу их реакции, просто сейчас, в данный момент, я совсем не хотела говорить о себе, ни с кем. Я просто сидела и молчала.

— Настя, — продолжал Марк. — Я, да и все ребята наши, мы любим тебя ни за то, что ты была женой Германа и не за то, что я когда-то удочерил тебя. Мы любим тебя, Настя, и ты знаешь это, — с вызовом сказал Марк и посмотрел мне в глаза.

— Ты — моя дочь, Настя, не как родная, я люблю тебя, как родную дочь и, как бы не сложилась жизнь, ты навсегда останешься родной мне, ты же знаешь это. Я же вижу, Настя, ты стала другой и дело не только в Сухом. Ты из Ивановска вернулась сама не своя. Почему, Настя? — уже спокойно спросил он. — Почему ты стала прятать от меня свою жизнь? Почему ты отдаляешься от меня? Почему ты не можешь довериться мне, как прежде? — он пристально смотрел мне в глаза.

Я не знала, что ему ответить. Почему? Я и сама не знала. Он ведь действительно стал мне родным. Родным отцом. Из глаз моих, предательски покатились слезы, я готова была придушить сама себя, продолжая молча смотреть на Марка. Увидев мои слезы, он растерялся.

— Настя, присядь, пожалуйста, на диван, — попросил он.

Я пересела из-за стола на диван, он дал мне стакан воды и присел рядом, я попила и убрала стакан. Марк, тихонько, ладонью вытер слезы с моего лица.

— Настенька, милая моя, — он крепко обнял меня.

— Прости, папа, я сама не знаю почему, — ответила я, обнимая его.

Скрываться бесполезно — Марк прекрасно знает, что ни что на свете не может заставить меня плакать, ни что, кроме ожидаемого малыша, когда в моем организме резко повышается эмоциональный уровень.

— Я уже и надеяться перестал, что у тебя снова будет семья и ты вернешься к нормальной жизни. Доченька, — он поцеловал меня в макушку. — Милая моя.

— Моя семья, папа, это ты и сыновья, в июне у нас будет малыш и ни какой другой семьи у меня не будет, — толи ему, толи себе сказала я.

— Но почему, Настя? — с горечью спросил Марк.

— Папа, ты сам знаешь почему, — из глаз моих снова покатились слезы.

— Но так нельзя, Настя!

— А как можно? Я никогда не изменю своего решения! Я не успокоюсь, пока не найду эту тварь! И ни что не заставит меня передумать, я порву его за наших с тобой сыновей! — жестко сказала я, Марк обнял меня и просто сидел рядом.

— Настя, ну хоть расскажи, кто он, — хмуро попросил Марк, когда я немного успокоилась.

— Сосед Глеба, энергетик в его же бригаде, — сказала я, показывая Марку фото в телефоне. — Богдан и сынок его Степашка.

Марк внимательно рассматривал фотографии, думая о том, насколько сильно Настя любила его сына, если смогла полюбить снова, лишь того мужчину, который так сильно похож на него и еще больше винил себя за то, что допустил гибель Германа и Марика. Марк видел, Настя не просто забылась, она полюбила и продолжает держать себя в тисках, он очень хотел, чтобы Настя снова была счастлива, но не знал, как ей в этом помочь.

— Может, это судьба, Настя? — тихо спросил он.

— Да пошла она на хрен, эта судьба! — вспылила я. — Мало ей того, что я с пистолетом сплю? Она снова взялась издеваться надо мной?

— А может, пытается вернуть то, что так несправедливо отняла? — спокойно сказал Марк.

«Философ, блин» — подумала я.

— А что сам Богдан? — продолжал «пытать» меня Марк.

— Ничего, папа. Он любит меня, но он ничего не знает обо мне, и я никогда не позволю ему жить со мной, как бы сильно он этого не хотел. Да, он поймет. Да, он примет все, как есть, но я никогда не позволю ему этого, — из глаз моих катились слезы, мне было больно думать о том, что я уже никогда не буду рядом с тем, кого смогла полюбить. — Я не могу этого сделать и про ребенка, он еще ничего не знает.

Марк обнял меня, я склонила голову ему на плечо.

— Настя, но ведь ты тоже любишь его. Я же вижу, как ты изменилась.

— Папа, я прошу тебя, хватит. Не дави на меня мне и так хреново.

Марк крепче обнял меня.

— Не торопись, Настя. Я прошу тебя, не вычеркивай их из своей жизни. Ты ведь любишь их, Настя?

— Очень люблю, папа, но я не впущу их в свою жизнь, пока не найду этого урода, я просто боюсь…

— Ты справишься, Настя. Обязательно. Ты сильная девочка. Не прогоняй свое счастье от себя. Не позволяй страху сломать тебя. Это очень сложно, но ты должна побороть его. Этот урод, может, и не объявится больше никогда…

— Этот урод… — я замолчала, кленя себя за глупость.

— Что, Настя?

— Ничего, папа.

— Не торопись, Настя, — Марк поцеловал меня в висок, печально посмотрел на меня и вышел из кабинета.

Марк не стал давить на Настю, решив поговорить, когда она успокоится.

Оставалось позвонить Глебу. Я решила не откладывать и закончить обсуждение своей личной жизни с близкими сегодня. Успокоившись после разговора с Марком, я набрала номер Глеба и приготовилась к еще одной «атаке» и наставлениям.

— Алло, привет Глеб.

— Привет, Настя! — обрадовался он.

— Как дела на стройке? Как сам? — спросила я.

— На стройке все хорошо, закончим еще до срока. Сам тоже ничего. Ты как?

— Да я тоже нормально, без тебя, блин, тоскливо, а так пойдет.

— Ну, так давай к нам, — Глеб, как всегда, веселился.

— Дел много, Глеб, ты же знаешь. Как дела у Степашки? — спросила я.

— Хреновые у Степашки дела, папка у него хандрит. Настя, ему реально тяжело, ты б, позвонила ему.

— Зачем, Глеб? Для чего? Чтобы напомнить ему о том, что ничего у нас больше не будет?

— Будет или нет, зависит лишь от тебя.

— Не начинай, Глеб. Знаешь, блин, мне тоже нелегко… — я немного помолчала. — Глеб… У меня будет малыш, — тихо сказала я.

— Да ну! Ни фига себе! — заорал в трубку Глеб. — И ты не будешь ему звонить?!

— Не буду, Глеб, и ты ему не скажешь, — твердо сказала я.

— Это жестоко, Настя, — серьезно сказал Глеб.

— Я знаю, Глеб, но не сейчас, когда-нибудь потом…

— Он любит тебя, Настя, надеется и очень тебя ждет.

— Я знаю… Хреновая из меня любовница вышла, Глеб, — с тоской сказала я, к горлу снова подкатил комок.

Глеб слышал боль и горечь в голосе Насти, она не могла оставаться «железной», когда говорила о Богдане, хоть и очень старалась. Глеб был поражен.

— Настя, ты тоже любишь его? — спросил он.

— Я… Я очень люблю его, Глеб… но я смогу это пережить, что будет с ним? Зачем я так поступила с ним? Я ведь знала, что брошу его и уеду. Я ведь видела, как все еще мается Платон, а ведь с ним у нас ничего не было… — из глаз моих снова покатились слезы. — Я ненавижу себя, Глеб… Я прошу тебя, поговори с ним. Скажи ему, что я никогда не вернусь к нему, что я подлая, мерзкая дрянь, поиграла с ним и бросила его… Я сама не смогу. Пожалуйста, Глеб, я не хочу, чтобы он напрасно ждал меня и того, чего никогда уже не будет.

— Я не сделаю этого, Настя, — твердо сказал Глеб. — Я прошу тебя, не плачь. Я скажу Богдану, что у тебя много дел и больше я ему ничего говорить не буду. Никакая ты не дрянь, Настя, ты имеешь право любить и быть любимой.

— Глеб, ты понимаешь, что я уже предала Богдана, когда не сказала ему о том с кем, он хочет серьезных отношений, кого на самом деле он полюбил. Я отмороженный головорез и я уже навсегда останусь такой. Я «мужик» по жизни и я должна была сразу сказать об этом Богдану, а не пудрить ему мозги, — слезы ручьем катились по моим щекам.

— Настя, ну может, стоит сейчас с ним поговорить?

— Я не могу, Глеб. Какая жизнь ждет его со мной? Пусть лучше Богдан забудет меня, как летний роман и продолжает жить нормальной жизнью…

— Он не забудет, Настя. Он поймет тебя. Дождется и обязательно поймет. Не вычеркивай его из своей жизни, не позволяй обстоятельствам диктовать тебе, как тебе жить, — Глеб снова учил меня жизни. — Я прошу тебя, Настя, не плачь.

— Спасибо тебе, Глеб. Давай, до связи.

— До связи, Настя.

Я убрала телефон, по щекам безудержно катились слезы. Я хотела все бросить и уехать в Ивановск. Изо всех сил я пыталась задушить в себе Настеньку и все больше ненавидела Кабана. «Ну, су.а, мы встретимся с тобой! Обязательно, встретимся! И ты, мразь, ответишь за все!»…

… «Бедная, твердолобая Настя, — думал Глеб. — Рядом с Богданом она снова стала не роботом, а человеком, она снова стала женщиной способной любить. Ее, окаменевшее от боли, сердце оттаяло, истерзанная душа снова хотела любви. Страх — снова потерять самое дорогое в жизни, заставляет ее быть машиной расчетливой и хладнокровной, и она будет такой ради своих близких и ради меня тоже. Она никогда не перестанет оберегать нас и думать сначала о нас, а уж потом о себе». — Глеб думал, что Настя боится признаться Богдану в том, кто она по жизни и как она живет. Об истинных причинах ее молчания, он даже не догадывался.

Поговорив с Глебом, я еще с час просидела в кабинете. Надеясь на то, что ребята уже разошлись по комнатам, я решила идти спать, не видеть кого-то, не разговаривать с кем-то у меня не было ни какого желания. Но выйдя из кабинета, я увидела, что ребята вместе с Марком все еще сидят у камина, они обернулись в мою сторону и удивленно смотрели на меня, точнее на мое заплаканное лицо. Тетя Мурена плакала — они, вероятно, были в шоке. Я посмотрела на них, они продолжали молча и удивленно смотреть на меня.

— Завтра поговорим, — хмуро сказала я им, обсуждать свою жизнь сегодня с кем-то еще у меня просто не было сил.

Конечно, я совсем не обязана что-то им объяснять, но, на данный момент, я их родитель, пример для них и стоит объяснить им, как это так их примерный родитель отдохнула в отпуске, что приехала домой беременной. Я хотела, чтобы они доверяли мне и не прятали от меня свою жизнь, стало быть, и я не должна отгораживаться от них, как от посторонних.

Я поднялась к себе в комнату, приняла душ и легла в постель, чувствуя себя совершенно разбитой. Я думала о Степашке, Богдане, о своей жизни и о звонившем.

«… он не один, Настя… сейф…» — снова вспомнила я слова Германа. «Он не один. Кто не один? Кабан? Стало быть, есть, кто-то еще? Сейф. Какой сейф? Зачем он сказал мне о нем, если там ничего нет. Или есть? Или не этот сейф? — моя голова шла кругом. Вчерашние горцы, это наверняка он. Какого хрена тебе надо?»

Пытаться уснуть, смысла не было. Я ворочалась с боку на бок, пытаясь понять, что я могу сделать в своем нынешнем положении — я беременна и совершенно одна.

«Я не дам ему сломать меня… ни за что!»

Я очень хотела к Богдану. Я боялась думать о том, что уже никогда не увижу его, никогда я не буду с ним, никогда он не будет моим… Я вспомнила о его подарке и то, о чем просил меня Богдан «… открой, если будешь скучать по нам…»

Я взяла коробочку и легла обратно в постель.

Открыть ее я не успела, в дверь постучали, в комнату вошел Марк.

— Ты не спишь, Настя?

— Нет, папа, входи.

Я присела на постели.

— Я знал, что не спишь.

Он присел рядом со мной, положив под спину подушку. Обнял меня одной рукой и нежно поцеловал меня в висок.

— Поговори со мной, Настя. Ты же знаешь, мне очень тяжело, когда ты молчишь.

— Тяжело мне, пап.

— Маленькая моя, — он крепче обнял меня. — Что это? — он обратил внимание на коробочку в моих руках.

— Богдан подарил. Я не знаю, что там. Сказал, открой, если будешь скучать.

— И что же, ты не скучаешь?

— Очень скучаю, папа.

— Ты хочешь открыть ее одна?

— Ты нисколько не мешаешь мне, — ответила я, освободила коробочку от упаковки и открыла ее.

В коробочке лежали золотой браслет с гравировкой: «Мы очень ждем тебя, Настенька» и флешкарта. Я смотрела на браслет, по щеке покатилась слеза. Марка явно впечатлил подарок высшей пробы и ручной работы.

— Он очень хотел, чтобы ты думала о нем, — тяжело вздохнув, сказал Марк.

— Помоги мне, — я протянула Марку руку, он надел мне браслет. — Подай, пожалуйста, ноутбук, — взяв в руки флэшку, попросила я.

Марк дал мне ноутбук и снова присел рядом. Я вставила флэшку и открыла ее, на экране появилось лицо Богдана.

— Привет, Настенька. Я очень надеюсь, что ты выполнила то, что обещала и смотришь сейчас эту запись, потому что скучаешь по нам. Дальше шла запись всех наших прогулок. Озеро… ромашковое поле… осенний парк… Запись длилась полчаса, после чего, снова шла запись Богдана.

— Настюшенька, милая моя, я очень скучаю по тебе. Я не хочу верить в то, что я был лишь летним романом для тебя. Эпизодом в жизни, который ты очень скоро забудешь. Я все понимаю, Настя, но…я схожу с ума, думая о том, что никогда тебя больше не увижу. Если я не тот мужчина, с которым ты хочешь связать всю свою жизнь и ты не смогла сказать мне об этом, когда уезжала, напиши мне смс, Настя. Я боюсь получить его, но так будет лучше.

Я очень люблю тебя, малыш мой. Я умоляю тебя, вернись к нам. Ты очень нужна нам, Настенька. Я жду тебя, моя милая нежная Настенька. Очень жду.

Запись закончилась. По моим щекам градом катились слезы. Я не могла ничего сказать. Марк убрал ноутбук и крепко обнял меня.

— Настюшенька.

Мне было невыносимо больно, но, проревев в плечо Марка минут 10-ть, я все же заставила себя успокоиться.

— Настенька, маленькая, что мешает тебе? Я прошу тебя, скажи мне.

— Он вернулся, папа. Он никогда не оставит меня в покое. Какого хрена он столько лет ждал?

Я показала Марку электронное письмо.

— Из-за меня у тебя нет нормальной жизни. Это я искалечил твою жизнь…

— Папа, перестань винить себя. Это не ты изуродовал мою жизнь, а этот гребанный урод, — несколько минут мы сидели молча. — Сначала он прислал сообщение… Потом явились Кавказцы… наверняка это снова он… ждать можно чего угодно и когда угодно…

— Какие Кавказцы, Настя?!

— Кавказские, папа. Не изводи себя, я тебя очень прошу. Рано или поздно всему этому придет конец. Ты говорил с ребятами обо мне?

— Они переживают за тебя, Настя, чего-чего, а твоих слез, они не видели никогда и меньше всего ожидали увидеть тебя заплаканной, но я ничего не говорил им, сказал, что ты сама с ними поговоришь.

— Я поговорю с ними завтра, они имеют право знать, чем живет их родитель кроме криминала. Как думаешь, они поймут?

— Они привязались к тебе, Настя, и осуждать тебя они точно не станут, — Марк крепко обнял меня. — Настенька, я не прощу себя, если из-за меня ты снова потеряешь свое счастье.

— Судьба у меня такая, папа. Не изводи себя, я очень тебя прошу. Ты очень нужен мне. Придет время и все встанет на свои места…

Когда утром я спустилась в гостиную, мои орлы уже были там, поздоровались и притихли, хмуро поглядывая на меня. Я видела, что они хотят, но не решаются о чем-либо спросить меня. Я посмотрела на них.

— Ребята, давайте не будем молчать, — спокойно сказала я.

Они посмотрели на меня.

— У тебя, что-то случилось, тетя Настя? — серьезно спросил Сеня. — Может это не наше дело, но ты очень хреново выглядела вчера. Не из праздного любопытства, но… Короче, мы переживаем за тебя.

— У меня все время, что-то случается… — вздохнув, ответила я. — По поводу того, как я выглядела вчера — какой бы сильной я не была, ребята, я живой человек и ни что человеческое мне не чуждо. Ни какая физическая боль не может заставить меня плакать, но, эмоции порой берут верх надо мной. По поводу того, что произошло у меня на этот раз, это не имеет отношения к каким-то моим делам вне дома или к бизнесу, это касается меня лично, вы имеете право знать об этом, — я снова посмотрела на них. — У меня будет малыш, ребята, и я очень надеюсь, что вы будете любить его так же, как я люблю вас.

Ребята в полном недоумении смотрели на меня, минут пять мы сидели молча.

— Ты, в смысле, замуж выходишь? — спросил Саня.

— Нет, ребята. В Ивановске я познакомилась с хорошим человеком, у нас завязались отношения. Это не было мимолетным увлечением или минутной слабостью, но замуж я все же не выхожу.

— Но почему, тетя Настя? — спросил Фимка.

— Потому что в нашей жизни все намного сложнее, чем нам хотелось бы.

— Ты поэтому плакала вчера? — спросил Димка.

— Да. Во время беременности мой эмоциональный уровень сильно повышается, порой я просто не в силах сдерживать свои эмоции, слезы катятся, сами по себе и я не могу сдерживать их, не стоит предавать этому особого значения.

— Но ведь ты плачешь не просто так, а потому что тебе больно, ты просто не можешь сдерживать эту боль?

— Да, ребята, но все равно… вы же знаете, я не люблю жалости к себе.

— Но… он обидел тебя? — снова спросил Сеня.

«Мои любопытные защитники» — подумала я про себя.

— Нет, ребята. Это я его обидела, очень обидела. Он даже про ребенка еще ни чего не знает. Вы — моя семья и менять, что-то, настолько кардинально в нашей семье, я пока не готова.

— Это из-за нас, Настя? — спросил Кирилл.

— Нет, конечно. Ни когда и ни чем вы не мешали мне, напротив, вы наполнили мою жизнь смыслом, забота о вас помогла мне пережить очень тяжелый период в моей жизни. Все очень сложно в моей жизни, ребята, сейчас я не могу объяснить вам всего, возможно потом вы поймете меня, а сейчас… Кто я по жизни сейчас? Какая на хрен из меня сейчас жена?

— Ты замечательная мама, тетя Настя, и ты будешь замечательной женой.

— Спасибо, ребята. Когда-нибудь я обязательно познакомлю вас с Богданом, но это будет позже, а пока, в нашей большой и дружной семье ожидается появление двух маленьких карапузов, малыш Сени и мой малыш.

Я немного помолчала и серьезно посмотрела на них.

— В моих делах, ребята, тоже все не так гладко, как хотелось бы. Я очень прошу вас, будьте предельно осторожны…

Мы позавтракали и разошлись. Перед тем, как уехать на работу, я зашла в кабинет за документами. У меня запищал телефон, извещая о том, что мне на электронную почту пришло новое письмо. Я открыла его.

«Не стоит, не воспринимать моих ребят всерьез, Мурена. Сухой далеко не единственный отморозок. Поиграем? Авто бывает опасным…»

«Кавказцы точно от него. Пугать меня вздумал, су.а?!»

— Федор, зайди ко мне, — сказала я в рацию.

— Да, Настя?

— К нам вернулся наш старинный друг, Федор, — я показала ему сообщение. — Проверяй все машины. Пацанов на полигон ежедневно, ужесточишь им тренировки, хватит им «сопли вытирать». Каждому программу слежения в телефон, я должна всегда знать, где они. Это касается не только наших ребят, но и ребят Артура тоже. Сколько у тебя бойцов?

— Сейчас задействовано 20-ть, всего 50-т, как обычно.

— Все 50-т, в полной готовности. Нужно еще человек 30-ть и нужно это вчера, Федор. В идеале будет иметь резерв, еще человек 20-ть.

— Понял, Настя.

Федор вышел из кабинета, я позвонила Трофиму.

— Привет, Трофим.

— Привет, Настя.

— Как у тебя дела?

— Хе.ово, Настя. Джипарик мой на воздух взлетел, благо с пульта завел, сесть не успел.

— Твою мать! — хрипела я. — Ты остальные машины проверил?

— Проверяю.

— Трофим…

— Я понял, Настя. Я буду осторожен. Встретимся, поговорим.

Я не поехала к себе в офис, а сразу же отправилась в офис Артура. Когда я подъехала, Трофим был уже там. Мы присели к столу, я серьезно посмотрела на него.

— Сменившемуся утром охраннику, повезло меньше чем мне, Настя, — хмуро сказал Трофим.

— Он жив?

— Нет.

Я закрыла лицо ладонями, лихорадочно соображая, как мне быть везде и сразу.

— Насть, — Трофим подошел ко мне со спины и положил ладонь мне на плечо.

— Куда мне вас спрятать, Трофим? — я не боялась, но я реально не понимала, что делать, единственное, что я понимала, это то, что я не дам ему задавить меня.

— Сама знаешь, что бесполезно. Да мать и не уедет. Декабристка она. Будет лучше, если она, вообще, ничего знать не будет. Все, настолько хреново, Настя?

— Хреново, Трофим. Я выставлю охрану везде, где только можно. Внимательно следи за документами, подстава может быть везде. Отцу, пока ничего не говори. Сделать он ничего не сможет. У него там крышу снесет на хрен. Не дай Бог в бега попрет…

Глава 2

Ни каких вопросов по поводу моей беременности мои молодые ребята мне больше задавать не стали, привыкли к моей меняющейся внешности и относились к этому, совершенно, спокойно. Хотя нет, не совсем спокойно, мои молодые мужчины стали видеть во мне женщину, не просто женщину, а беременную женщину, которую принято считать слабой, везде и во всем они старались поддерживать меня, заботится обо мне и не создавать мне лишних эмоциональных переживаний. Мне было приятно их внимание и радовало то, что мои подростки взрослели и в них, по мимо хорошо развитых физических качеств, были видны качества достойных мужчин, среди которых было уважение к женщине.

Туся радовалась, она даже как-то взбодрилась, в ожидании внука. Сеня познакомил нас со своей девушкой, в отличии от меня, Ольга, действительно, хрупкая нежная девочка.

У меня состоялся тяжелый разговор с ее родителями. Я решила, что не стоит с этим тянуть и уже на следующий день поехала в гости к «сватам». Не особо приветливо встретив меня, они неохотно согласились поговорить со мной. Я игнорировала их негативный настрой и вела себя совершенно спокойно. Ради счастья Сени, я перевоплотилась в деловую личность. Я изо всех сил пыталась убедить родителей Ольги в том, что не каждого зэка можно уверенно считать подонком. Не буром и на пролом, как я привыкла это делать, а интеллигентно и цивилизованно, я старалась убедить их в том, что Арсений серьезный и надежный парень и они могут не переживать за Ольгу, отдав ее за Сеню замуж. Еще более сложным было убедить их отложить свадьбу до возвращения Степана, который вернется уже после рождения их внука. Родители Ольги были настроены решительно, мало того, что зять сын зэка, так еще и внук родится вне брака. Для себя они решили, что жизнь Ольги будет намного краше, если она сделает аборт и вычеркнет Сеню из своей жизни, невзирая на то, что аборт делать было уже поздно, они согласны были на преждевременные роды. Я же, посмотрев на Ольгу и видя, как страдает бедная девочка, разрываясь между Сеней и родителями, решила, что не уйду из их дома, пока не решу этот вопрос в пользу молодой семьи. Видя непреклонность родителей Ольги, я улучила момент, когда мы с ее отцом остались наедине. Он пытался сказать мне, что он довольно наслышан о том, кто я и он не желает такой жизни для своей единственной дочери. Интеллигентный чистоплюй ни хрена не хотел слышать, кроме своей гордости. Тогда, мне пришлось объяснить ему, слегка по-другому, что, чего бы он там не думал о Степане и обо мне, я не оставлю его в покое, пока он не позволит Ольге жить с Сеней, не испортив, при этом, отношения с родителями, и ему же самому будет спокойней, если мы решим этот вопрос тихо. Твердолобый баран, которому общественное мнение было дороже счастья собственной дочери, после нескольких часов препираний со мной, понял, что я не дам ему сломать жизнь молодым и все же уступил, не скрывая при этом своего недовольства, но его задетое самолюбие меня уже мало интересовало.

Когда я вернулась от родителей Ольги, Сеня, изнывая от напряжения, ждал меня в гостиной. Я подошла к нему, он с надеждой смотрел на меня, но было видно, что он совсем не уверен. Насмотревшись на зареванную Ольгу, которой отец не давал и слова сказать и, видя сейчас, как сильно переживает Сеня, я понимала, что придушила бы отца Ольги, если бы он не уступил мне.

— Все хорошо, Сеня, — я посмотрела на него. — Я же обещала тебе. Завтра отец Ольги поговорит с тобой и позволит тебе привезти Ольгу к нам домой.

— Спасибо тебе, тетя Настя. Ты не представляешь, ЧТО ты сделала для меня, — он крепко обнял меня, как родную мать. — Я бы не справился сам и никогда не простил бы себе, если бы потерял Ольгу и малыша, который еще даже не родился. Спасибо тебе, родная.

— Вы все сыновья для меня, Арсений, — ответила я, обняв его в ответ. — Я сделаю все, что в моих силах, для того, чтобы вы были счастливы, и я очень хочу, чтобы всегда, в любой ситуации, как бы не сложилась наша дальнейшая жизнь, вы были уверенны в том, что я у вас есть и вы дороги мне, как родные дети.

— Спасибо, тетя Настя.

— И еще, Сеня, ты понимаешь, что если бы я сама не заговорила с тобой, а ты продолжал тянуть, могло бы быть поздно?

— Да, тетя Настя, — снова страх промелькнул в его глазах.

— Не прячьтесь от меня, Сеня. Я могу чего-то не уследить, не потому что мне это не интересно, а просто потому что я не пророк. Я не просто так говорю вам о том, что я должна знать о вас все.

— Я понял, тетя Настя…

Родить Ольга должна была в мае и, с позволения ее родителей, Сеня привез ее к нам домой.

Мне не давал покоя хмырь с озера. Я ловила себя на мысли, что то и дело думаю о нем.

— Федор, — я прошла к нему в кабинет, он сидел за столом.

— Да, Настя.

— Найди ка мне одного хмыря…

— Сделаю, Насть.

Офис Артура был взят под охрану. За Ириной и ее сыновьями велось постоянное скрытое наблюдение. Я находилась в постоянном напряжении, не зная, чего ждать от этого больного урода. Очень переживала, что не смогу доносить своего малыша и это злило меня еще сильнее. С моей стороны все было относительно тихо, со стороны фирмы Артура через месяц меня ждал еще один «сюрприз».

Ко мне в кабинет влетел весьма недовольный Кедрач.

— Мурена, твою мать, я же тебя предупреждал.

— И тебе доброго дня. Я не поняла, в чем проблема?

— Проблема в том, что последние две поставки опять не проплачены.

Я взяла телефон и созвонилась с Трофимом.

— Трофим, что у нас с оплатой «Форсажу»?

— Прошлый месяц закрыли полностью. Я лично ездил в банк.

— Ясно, Трофим, — ответила я и отключилась, понимая, кто мог постараться, чтобы эта оплата не прошла.

— Че, Мурена, опять непонятки?

— Сколько я тебе должна?

— Меня ни хрена не устраивают, такие сбои. Ты понимаешь, что ты сбиваешь мне работу?

— Понимаю. Я предлагаю тебе работать с наличными по предоплате.

— Еще один косяк, Мурена, и работать с тобой я больше не буду. И ни кто работать с тобой не будет.

— Я тебя услышала, Кедрач…

… Как я и предполагала, платеж не прошел, потому что в банке кто-то очень помог ему не пройти, я прекрасно понимала кто.

Вернувшись вечером домой, я присела с Федором у камина.

— Что с хмырем, Федор?

— Нет его, Настя. В Ивановске точно. Пробиваю Ижевск.

— Сученок куда он смылся?…

Едва уладив вопрос с личной жизнью Сени, меня ждал еще один сюрприз, связанный с семьей Степана.

Мы с Кириллом и Вадимом сидели в кабинете. У ребят были ко мне вопросы по учебе, я объясняла им то, чего они не понимали, как правильно поступить и как делать не стоит, чтобы правильно рассчитать планировку объекта, затраты на его строительство и его окупаемость после. Раздался телефонный звонок, я взяла трубку.

— Настя? — раздалось в ней.

— Да. Я слушаю, — ответила я.

— Это Наталья. Настя, мы можем увидеться с тобой?

— На это есть причины? — сухо спросила я.

— Настя, пожалуйста, мне нужно поговорить с тобой, — просила Наталья.

— Хорошо. Я перезвоню тебе, — ответила я, думая о том, что же понадобилось Наталье спустя пять лет, в течении которых, она ни разу не позвонила своим сыновьям.

— Спасибо, Настя, — сказала она, я отключила трубку и посмотрела на своих ребят.

«Они не родные мне, я не видела, как они росли, они со мной всего несколько лет, но моя душа прикипела к ним, я люблю их, как родных сыновей. Не смотря ни на обстоятельства, ни на то, что характер у меня жесткий, и после смерти Марика сердце мое стало «холодным», а душа жестокой, и в душе и в сердце у меня осталась любовь и тепло к детям. Именно дети не дали мне окончательно превратиться в робота без чувств и эмоций и я все что угодно готова сделать, чтобы они чувствовали родительское тепло и заботу. Ни что на свете не заставит меня отказаться от моих ребят. Шестеро молодых парней, у меня хватает и сил, и тепла, и терпения ни них всех. Как могла Наталья бросить своих сыновей, именно тогда, когда была им так нужна? О чем теперь она хочет поговорить со мной?»

— Все хорошо, Настя? — спросил меня Кирилл.

Я и сама не поняла, что уже минут десять сижу и молча смотрю на них.

— Да, ребята, все хорошо. На чем мы остановились?…

На следующий день я позвонила Наталье, мы договорились о встрече, днем в кафе.

Когда я вошла в кафе, Наталья уже была там. Я подошла к столу, за которым она сидела.

— Здравствуй, Настя, — сказала она.

— Здравствуй, Наталья, — ответила я, присев к столу. — Я слушаю тебя.

— Настя, я все понимаю, ты вправе осуждать меня…

— Наталья, я не люблю долгих и ненужных объяснений, и ты это знаешь. Давай ближе к делу.

— Я очень хочу увидеть сыновей, — прямо сказала она.

— Наталья, за эти пять лет, ты ни разу не позвонила им, а они ждали твоего звонка, они скучали по тебе. Где ты была, когда была им нужна? — спокойно спросила я.

— Когда посадили Степана, я очень боялась, что меня могут убить, боялась выходить из дома и оставаться в доме одна. Этот страх сломал меня, я любила Степана… У меня не хватило смелости сказать ему в глаза, что я разрушила наше с ним счастье и просто хочу сбежать из этой страны, подальше от всей этой крови и криминала… Когда я уехала из России, я была уверенна в том, что даже если дети не захотят жить со мной, то будут часто прилетать ко мне в гости, но когда мы с Максимом прилетели в Эмираты, он запретил мне даже звонить сыновьям и вообще упоминать о них. Тогда я поняла, что потеряла самое дорогое, что было у меня в жизни. «Глаза мои открылись», но было уже поздно.

— И ты все равно осталась с ним?

Наталья посмотрела мне в глаза.

— У нас ничего не было с ним, Настя. Максим директор фирмы, в которой я работала. У нас с ним был заключен контракт на пять лет, из-за которого мы и улетели в Эмираты. Я нужна была ему как специалист, как женщину он меня не воспринимал, считая меня недостойной его. Я сразу сказала, что без детей я никуда не полечу. Он сказал, что устроит жизнь и мне и детям, он готов был обещать мне что угодно, лишь бы я подписала этот контракт. Подписав его, я подписала себе приговор, разорвать его я не могла, в таком случае Максим мог потерять не только солидную сумму, но и свою голову. Заключив контракт, он не оставлял меня без надзора ни на минуту. Когда он запретил мне звонить детям, я сказала, что улетаю обратно в Россию. Избив меня до полусмерти, он приставил ко мне двух охранников, сказав, что если я дернусь еще раз, по окончанию контракта, он просто пристрелит меня. Я боялась даже думать о том, что могло бы быть с ребятами, если бы они улетели со мной. Все эти пять лет я жила под конвоем и молила Бога о том, чтобы сыновья когда-нибудь простили меня. Месяц назад контракт закончился, и я вернулась в Россию.

Я смотрела на Наталью, ее измученное лицо, я видела, что она, действительно, жалеет о том, что потеряла свое настоящее счастье. Не ценила, не берегла то, что было дано от Бога, и поняла это слишком поздно. Я не понимала ее, но мне стало жаль ее. Слабая женщина, которая не смогла уберечь своего счастья, не понимая, что бежать от судьбы бесполезно, судьбе нужно противостоять, а счастье свое беречь то, которое есть, а не искать лучшей жизни.

— Что же ты наделала, Наталья? Какой такой, другой жизни ты захотела? О чем ты думала тогда? Ты боялась? Ты могла поговорить со мной, я бы тебе роту охраны выставила и Максима твоего в порошок растерла, я бы помогла тебе. Ты, могла поговорить со мной тогда, пять лет назад, но ты решила кардинально поменять свою жизнь… Степан очень любил тебя и ты ведь тоже любила его.

— Я и сейчас люблю его, Настя. Я знаю, что он никогда не простит меня, — из глаз Натальи покатились слезы. — Я очень виновата перед ними, я знаю. Я умоляю тебя, Настя, помоги мне наладить отношения с сыновьями.

— Как ни странно, Наталья, но мне жаль тебя, только вот помочь тебе, я не смогу.

— Пожалуйста, Настя. Я очень прошу тебя, помоги мне.

— Дело не во мне и не в том, как я сама к этому отношусь, чего бы там между вами не происходило, я за счастье Степана и ребят. Только вот сыновья твои выросли, Наталья, — я показала ей фото ребят в телефоне. — Сенька женится летом, весной у тебя родится внук. Они уже взрослые и смогут ли они тебя понять, я не знаю.

Наталья смотрела фото, слезы ручьями текли по ее щекам. Она отдала мне телефон и закрыла лицо ладонями. Я сидела молча, дав ей прореветься и успокоиться.

— Что мне делать, Настя? Как мне вымолить прощение у них? — всхлипывая, спросила она.

— Я не знаю, Наталья.

— Я прошу тебя, поговори с ними.

— Я поговорю с ребятами, но я ничего тебе не обещаю…

Я пригубила из стакана апельсиновый сок и пристально посмотрела на Наталью, что-то не нравилось мне в этом разговоре. Я не могла понять, что именно. Наталья искренне раскаивалась, сожалела, да, но… Что-то определенно было не так. Что? Чрезмерное напряжение Натальи? Ее затравленный взгляд? Именно затравленный взгляд скрывался под ее уставшим и измученным взором. Тогда пять лет назад я, я чувствовала почти тоже, но Наталья убедила меня в том, что она просто хочет сбежать от всей этой крови и я поверила ей. Сейчас, я не просто чувствую, я уверенна, что-то не так. Что? Наталья пытается обмануть меня? В чем? Нет, не в том, что она жалеет о разлуке с сыновьями, а в чем?

— Наталья, — я снова посмотрела на нее. — Ты ни чего больше не хочешь мне сказать?

Она вздрогнула и опустила глаза, не в силах выдержать мой пристальный взгляд, этим она окончательно убедила меня в том, что она либо чего-то не договаривает, либо…

— Наталья, — повторила я.

Она взяла в руки мои ладони, с силой сжала их и все же посмотрела мне в глаза.

— Поговори с ребятами, Настя…

Я смотрела ей в глаза и понимала, что если ей и есть, что сказать, ни чего она мне не скажет.

— Наташ, одну ужасную ошибку ты уже совершила, не совершай следующей…

Она продолжала молчать. Я встала со стула, собираясь уходить.

— Настя, я умоляю тебя… — она снова взяла меня за руку и посмотрела мне в глаза.

— Я поговорю с ребятами, — сухо ответила я и покинула кафе.

«Что же ты скрываешь, Наталья?» Этот вопрос не выходил у меня из головы.

Вечером, после ужина я позвала Арсения и Ефима к себе в кабинет. Они вошли и присели рядом со мной. Я молча смотрела на них, не зная, как объяснить им, что в жизни все намного сложнее, чем нам хотелось бы.

— Тетя Настя, что-то случилось? — спросил меня Сеня.

— Ваша мама вернулась в Россию. Она очень хочет увидеть вас, — ответила я.

Смятение и растерянность читались в глазах ребят.

— Она вспомнила, что у нее есть дети? — сухо спросил Сеня.

— Ребята, она ваша мать и…

— Где она была? — впервые Сеня жестко разговаривал со мной. — Лишь мужская гордость не позволяла мне реветь в подушку по ночам. Мне было невыносимо больно, от того, что наш самый родной человек предал нас и отца, она бросила нас, как только отца закрыли и он стал зэком, а не директором в крупной фирме. Я начал пить и пробовать всякую дрянь, от которой я мог просто сдохнуть, я мог бросить школу, я мог пойти по беспределу, я мог потерять любимую девушку и сына, который еще не родился. Я, вообще, мог стать непонятно кем! Но ни хрена плохого со мной не произошло, — он посмотрел мне в глаза. — Потому что рядом со мной, была мать! Мать, которая любит меня! И эта мать — ты, Настя! Ты, а не она! Сколько «крови мы выпили тебе», пока ты старалась воспитать из нас достойных людей? Но ты не бросила ни одного из нас! Ни одного из нас ты не послала на хрен! Потому что мы нужны тебе! Мы дороги тебе! Ты поставила нас на ноги! Ты, Настя, а не она!

— А мне и гордость не мешала, — сказал Ефим. — Я два года ревел по ночам. Ревел и ждал ее, вздрагивая от каждого телефонного звонка. Я мучился, пытаясь понять, почему она бросила нас, что заставило ее так поступить. Теперь, мне уже все равно, если бы она хотела, она бы вернулась к нам, и ни что не помешало бы ей. Я принял, как есть и позволил тебе заменить ее. Как бы мы не изводили тебя, как бы тяжело тебе не было с нами, ты всегда была рядом и мы уверенны, что в любой ситуации ты будешь рядом с нами. Лишь ты заботилась о нас, не смотря на то, как дерьмово бывало тебе самой. Где была она, когда была нам так нужна? Устраивала свою жизнь? Она захотела счастливой жизни без нас? Удачи.

— Ребята, родные мои, я вас прекрасно понимаю. В вас сейчас говорит многолетняя обида и все же, Наталья ваша мать, постарайтесь если не понять ее, то хотя бы простить. Я встречалась с ней. Она, действительно, раскаивается в том, что так поступила с вами, она любит вас и надеется, что вы когда-нибудь простите ее. Я не оправдываю Наталью, она поступила подло с вами и вашим отцом. Проявила слабость, испугавшись той жизни, что дал ей Степан, пыталась сбежать от нее. Как бы, это не было сложно, ребята, нужно уметь прощать, это не проявление слабости, это сильный поступок, который под силу далеко не каждому. Я понимаю ваше отношение к ней, она бросила вас именно тогда, когда больше всего была вам нужна. Она сама наказала себя, бросив вас и Степана, она потеряла самое дорогое, что было у нее в жизни, и осталась совсем одна. Она осознала это, а поздно она это поняла или нет, решать вам. Все мы совершаем ошибки, увы, шанс исправить их, дается далеко не каждому. Дайте ей шанс, хотя бы объяснить вам, почему она так поступила с вами.

Как бы там не было, ребята, она ваша мать, она дала вам жизнь, об этом не стоит забывать. Обстоятельства порой ломают нас и нашу жизнь и не у каждого хватает сил справиться с ними. Страх толкает нас на необдуманные и порой непоправимые поступки. Ребята, родные мои, вы уже навсегда останетесь родными мне, ни за что на свете я не стану советовать вам чего-то плохого. Я ни в коем случае, не собираюсь вас напрягать. Вы уже взрослые, вы вправе и в состоянии сами принимать решения. Я хочу, чтобы вы подошли к этому вопросу по-взрослому и приняли решение, о котором впредь вам не придется пожалеть. Лишь вам решать, как поступить, я могу лишь дать вам совет — позвольте ей высказаться, не смотря на все свои обиды и на то, как это сложно, выслушайте ее. Какими бы не были наши родители, не стоит таить обиды на них. Из их отношения к нам, нужно сделать вывод для себя и не повторять подобных ошибок по отношению к своим детям. Не страшно простить мать, какой бы она не была, страшно, не успеть, этого сделать. Простите ее, ребята, а дальше, время покажет.

— Мой сын еще не родился, — сказал Сеня. — Но я не могу придумать причины, которая заставила бы меня бросить его. Я не держу на нее зла, но понять ее я не смогу никогда и относиться к ней так, как когда-то в детстве, я уже не смогу. Пустоту оставшуюся в сердце, после того как она бросила нас, заполнила ты, Настя и матерью, в которой я вижу друга и опору в жизни, уже навсегда останешься ты, а встретиться с ней, я пока не готов.

— Я помню прекрасно, что она хотела забрать нас с собой… Я готов выслушать ее, но любить ее так, как я любил ее, рыдая ночами, я уже не смогу, перегорело. Почему она не приезжала к нам? Почему она даже не звонила нам? Сеня прав, тетя Настя, она не спешила к нам и ее место в наших сердцах заняла ты, а вытеснить от туда тебя, не сможет уже ни кто. Мы встретимся с ней и поговорим, но не сейчас, нам нужно время.

Спустя лишь две недели, ребята решились встретиться с Натальей, поговорили с ней, выслушали, сказали, что простили ее, обещали навещать и поддерживать с ней отношения, но того тепла и доверия, что было когда-то, между ними не было. Что ж, пройдет время и, возможно, Наталье удастся заслужить благосклонность сыновей, мне же предстояло обсудить эту тему со Степаном…

Через неделю мне снова пришло сообщение. Мой «друг» стал действовать более серьезно и решительно. Под пресс попал Трофим…

«Помощнику твоему очень хреново, Мурена. Помоги ему».

Я пробила телефон Трофима, он был в карьере.

— Федор, — позвала я. — Давай мне самый большой бронник и 15-ть бойцов.

— Настя?

— Федор, хоть ты мне на мозги не дави. Выполняй! — жестко сказала я.

— Есть! — ответил Федор и удалился.

Натянув бронник, я села в Хаммера и уверенно отправилась в карьер. Когда мы въехали туда, порядка 10-ти отмороженных уродов встретили нас, Трофим был с ними. Я уверенно прошла вперед.

— Ты подумала, Мурена? — нагло спросил меня один из них. — Или мы еще немного поиграем? — издевался он надо мной.

Я оценивала ситуацию — Трофим избит, но он не связан, ствола у его головы тоже нет, этот баран просто держал его за шею. Стоявшие за ним были со стволами, но это не критично. Я внимательно посмотрела на Трофима, давая ему понять, что он должен быть готов действовать.

— А чего же нам не поиграть? — прохрипела я, подойдя к нему почти вплотную. — Конечно, поиграем.

За доли секунды я выхватила из чехла нож и вонзила его в пузо того, кто говорил со мной. Трофим упал на землю, бойцы открыли огонь, двое из них подбежали к нам с Трофимом, закрывая нас от пуль, летевших в нас. Собственно от пуль друзей нас закрывал еще и друг с пропоротым брюхом. Не больше 10-ти минут продолжалась стрельба и все стихло.

— Настя, твою мать, ты че творишь?! — Трофим подпрыгнул с земли и возмущенно смотрел на меня.

— Нормально, Трофим. Сам как?

— Я, слава Богу, не беременный.

— Поехали! — жестко сказала я и мы покинули карьер…

В апреле должна была состояться последняя свиданка с ребятами, но, по поводу карантина в зоне, она была перенесена на май. Это усложняло ситуацию. Мне оставалось доходить месяц, Ольга должна была родить со дня на день, и как бы сильно Сенька не хотел лично поговорить с отцом, он остался дома с Ольгой.

За неделю до свиданки, на трассе за городом, благо, что за городом, взорвались три бензовоза, доставлявшие бензин на АЗС города. Это были бензовозы Кедрача и ехали они на бензоправки Артура. Город списал это на несчастный случай — аварию на трассе. Пьяный водитель, ехавший навстречу бензовозам, не справился с управлением и вылетел на встречную полосу движения, под колеса первому бензовозу, два бензовоза, следующие за первым, не избежали цепной реакции. Я же, прекрасно понимала, насколько этот «несчастный» случай не случайный. На следующий день после аварии, мне пришло еще одно сообщение.

«Здравствуй, Мурена! Я пока не тороплю нашу встречу. Мы еще немного поиграем?! Бензовозы — это мой привет Артуру. Он тоже помнит меня. Я бы простил его, но не стоило ему лезть в мои дела с Марком. И сейчас, я не советую ему мешать, мне играть с тобой. До встречи, Мурена».

Моему негодованию не было предела, но внешне, я оставалась, абсолютно, спокойной, «натянув на себя стальную маску». Я совершенно не боялась его, напротив, я ждала встречи с ним, но сейчас я уязвима, как никогда, уже через месяц должен родиться мой малыш…

Глеб в Ивановске… ребятам сидеть еще почти полгода, молодые орлы, еще молодые орлы, не нюхавшие крови,… Я ни чего не говорила Степану и Даниле. Зачем? Зачем рвать их души? Что они могут сделать? Чем они могут помочь мне? Глебу я тоже ни чего не говорила — он сорвется ко мне, а сейчас, он очень нужен мне в Ивановске…

… Глеб на три дня приехал из Ивановска. Мы собирались ехать к ребятам. Сегодня, помимо длительной свиданки, мы проплатили общую короткую ночную свиданку. Я не собиралась сообщать друзьям подробностей своей веселой жизни, но я очень хотела увидеть их всех, сама не знаю почему.

— Настя, ты как поедешь-то? — спросил меня Глеб.

— Глеб, блин, меня ребята с утра задолбали и ты туда же. Нормально я доеду. Будешь акушером, если что, — пошутила я, садясь за руль.

Когда мы вошли в здание тюрьмы, как-то странно на меня смотрели местные менты, при чем, не на мои формы, а именно на меня. Конвойный проводил нас, Глеба к Даниле, меня к Степану. Увидев меня, Степа был, мягко говоря, удивлен. Он до сих пор не знал ни про меня, ни про Сеню.

«Опять вопросы, опять объяснения, уже в который раз» — думала я.

Конечно, я могла ни кому, ни чего не объяснять и не рассказывать и они отнеслись бы к этому ровно. Это все-таки моя жизнь и лишь мне решать, как жить. Но эти ребята, это мои близкие друзья, мои родные люди, рядом с которыми я могу быть сама собой, и моя жизнь интересует их так же, как и их жизни интересуют меня.

Мы прошли в комнату свиданий.

— Здорова, Степа! — сказала я, обнимая его.

— Привет, Настя, — Степан крепко обнял меня и поцеловал в щеку.

— Привет, Фимка! Как же я рад вас видеть! — Степан крепко обнял Ефима.

— Привет, папка! — ответил ему Ефим.

— А с Сенькой что?

Мы присели к столу.

— Нормально все с Сенькой, Степа. Он очень хотел приехать. Если бы свиданку не перенесли, он бы обязательно приехал, — я посмотрела на Степана. — Вырос Сенька твой, Степа. Со дня на день ты станешь дедом, — я рассказала Степану про Сеньку и показала ему привезенные фотографии.

Степан радовался, но я видела, насколько ему больно, от того, что он не видел, как выросли и повзрослели его сыновья.

Просидев так часов до 22-00, Ефим отправился, вроде как спать, понимая, что нам со Степаном нужно поговорить о делах. Я решила сначала обсудить дела домашние, а о делах поговорить после, особо не вдаваясь в подробности. Мы, как обычно, сидели за столом друг напротив друга.

— Ну, рассказывай, Настя, — бодро сказал Степан. — Как ты там без нас?

— Ну, ты сам видишь, помимо внука, у тебя скоро будет еще и племянник, — ответила я.

— Удивила, честно скажу, — Степан посмотрел мне в глаза. — Я рад, Настя, что ты нашла в себе силы жить дальше, — серьезно сказал он. — Искренне рад за тебя.

— Спасибо, Степа.

— Ну, а как вообще, где папка ваш?

— А нету у нас папки, Степа, — вздохнув, ответила я.

— А что так то, Настя? — огорчился Степан. — Он не хочет или ты?

Я, уже в который раз, пересказывала, командировку в Ивановск, наблюдая почти одну и ту же реакцию, показывая фото.

— Бывает же такое, — сказал Степан, рассматривая фотографии. — Он сам-то знает, Настя?

— Нет, Степа, ничего он не знает, — ответила я.

— Ты что и про ребенка ему не сказала?

Я промолчала.

— Но так нельзя, Настя. Он же отец и, как я понял, достойный отец.

— Я знаю, Степа, я обязательно скажу ему, потом.

— Ты сама то, чего от него сбежала? Объяснила бы все как есть, что он не поймет? Не поймет, значит не тот мужик, только я знаю, Настя, что ТЫ не завязала бы отношения абы с кем.

— Не готова я семью создать, Степа. Просто не готова, — хмуро ответила я, не уточняя, почему не готова. — Мы проплатили общую свиданку, пошли с ребятами посидим, — сказала я.

Дверь комнаты открылась, в нее вошел конвоир, который тоже, как-то странно на меня посмотрел. Он проводил нас до общей комнаты свиданий, мы вошли и он закрыл за нами дверь.

— Здорова, ребята! — сказала я, обнимая по очереди Данилу и Артура.

— Здорова, Настена, — радостно ответили они и удивленно посмотрели на меня.

Я так и не поняла, что их больше удивило моя беременность или мое, измученное за последнее время лицо — серое исхудавшее, впавшие глаза, темные круги под ними…

Мы присели у стола.

— Ребята, я не поняла, — сказала я. — Какого хрена мусора так пялятся на меня?

— В зоне, Настя, — отвечал Артур. — Новости расходятся быстро, в том числе и новости с воли, особенно, если речь идет о подобных, находящимся здесь. Сухой, — пояснил он. — Ему здесь с месяц «кости мыли». Меж местной братвы, все прекрасно знают, кто его отправил на покой и как, ну, и менты соответственно.

«Вот так, все все знают и менты знают, но ментам на этот счет, Князь подкинул свою версию, которая их устроила. Гребанная купленная страна!»

— Понятно, — сказала я. — Ладно, хрен с ними с ментами. Как сами-то?

— Что с нами будет? Нормально все. Ты сама заболела, что ли? Выглядишь, как-то не очень.

— Нормально, просто положение, — спокойно ответила я.

— Как дома дела?

— Нормально. Справляемся…

Мы с час трепались ни о чем. Ребята поздравляли меня с началом новой жизни, даже не подозревая о том, что ее может и не быть. Я, вкратце, рассказала Даниле и Артуру о Богдане. Артур периодически пристально смотрел на меня.

— Артур, какие-то вопросы, по работе? — спросила я, после того как он минут пять смотрел на меня в упор.

Артур выразительно посмотрел на ребят.

— Оставьте нас вдвоем, пожалуйста, — попросил он их.

Ребята удивленно посмотрели на него, но вышли, оставив нас одних. Я удивленно смотрела на Артура. Он сел ближе, поставив стул так, что мы сидели с одной стороны стола лицом друг к другу.

— У нас еще какие-то проблемы? — я оставалась железно-спокойной.

— Вот это, я и хочу узнать. Если ты не скажешь мне, я, этой же ночью, пойду узнавать сам.

— Тебе Трофим сказал? — хмуро спросила я.

— Ни хрена он мне, мать его, не сказал. Настя, не молчи, я тебя очень прошу.

Я минут пять молча смотрела на него.

— Давят меня, Артур, а я ни хрена сделать не могу, — тяжело вздохнув, ответила я и вкратце рассказала ему о своих делах. — … Изначально, я думала, что он тебя из-за меня прессует, но нет. Кто это может быть, Артур?

— Хе. его знает. Столько лет прошло. С кем ты сейчас работаешь, Настя? — Артур выглядел мрачнее тучи.

— С бойцами, — сухо ответила я. — Ты сам прекрасно знаешь, Артур, что ты единственный, к кому я могла бы обратиться за помощью. Сейчас, я даже Глеба дернуть не могу. В Ивановске живет Богдан с маленьким сыном, он вообще, не в курсе, чем я живу, и их тоже могут завалить. К местным я никогда не обращалась и сейчас не пойду. Не из гордости, Артур. Речь идет о наших сыновьях и я прогнусь, если нужно будет. В городе полно крыс и чьи это крысы, я не знаю. Я сейчас вообще ни в чем не уверена.

— Настя, в городе нет меня, но там есть ребята, которым ты можешь доверять, как мне.

— Не стоит, Артур, — серьезно ответила я. — Я знаю, что я могу верить им, но все равно не стоит.

Артур сидел молча минут пять, положив ладонь мне на живот, в котором «буйствовал» мой малыш.

— Пинается, — улыбнулся он и серьезно посмотрел на меня. — Я знаю, что ты сильная, Настя. Я знаю, что ты сделаешь все, чтобы уберечь наших сыновей. Но я знаю тебя не только, как Настю и не только, как Мурену. Я знаю тебя, как дочь своего друга и не говори мне, что тебе совсем не тяжело.

— Я и не говорю, — хмуро ответила я.

— Настя, — наконец решился спросить Артур. — Ты из-за Платона не хочешь работать с моими ребятами? — я возмущенно посмотрела на него. — Мне сказал не он, но я разговаривал с ним. Поверь, Настя, он принял, как есть. Он сильный мужик и никаких непоняток не возникнет в этом плане.

— Мне жаль, что так вышло, Артур. Платон хороший мужик, но дело не только в нем. Если этот пи.ор узнает, что Платон влез в мои дела, у Платона будут проблемы. Почти достроенный торговый комплекс вполне может взлететь на воздух. Так что…

Не стоит, Артур. Я вывезу. Хе.ня, если он еще раз сунется в город, на этот раз он останется в нем навсегда, — жестко и уверенно сказала я.

Душа дьявола, сидевшая во мне, напомнила о том, что она жива. Я чувствовала, как все тело наливается силой, а в глазах появляется дикий звериный блеск, когда я думаю о Кабане, единственное, чего я боялась — как все это отразится на ребенке.

В дверь постучал конвоир. Мы встали со стульев, Артур крепко обнял меня.

— Настя, плевать на АЗС, плевать на бабло. Береги себя, я прошу тебя.

— Прорвемся, Артур.

— Звони мне, Настя. Не держи меня в «темноте».

— Хорошо.

Артур вернулся в камеру, я в комнату свиданий, где меня ждал Степан.

Мы снова присели к столу.

— Как ребята Ильи, Настя? — спросил меня Степан.

— Нормально, Степа, с вашими ребятами сдружились, мне особо забот не доставляют. Хорошие ребята, на Илью похожи и не только внешне. Скажи мне, Степа, они, действительно, не знают, как погиб Илья?

— Насколько я знаю, нет. Кроме нас ведь ни кто ничего не знал, а мы отцу Ильи ничего такого не говорили, отморозки в подворотне и все. У тебя какие-то подозрения?

— Да нет, Степа, просто все это может всплыть, как они к этому отнесутся, я не знаю. И я, и они, мы уже привыкли к тому, что я их родитель, у нас крепкие доверительные отношения и я бы очень не хотела, чтобы они испортились из-за какой-то суки. Может мне самой с ними поговорить, как думаешь? Я не хочу, чтобы они сочли отца предателем, а со стороны, могут преподнести именно так.

— Да, Настя, хреново это все, как бы там не было, Илья был хорошим мужиком, ребята, рано или поздно, узнают правду и будет лучше, если им об этом скажешь ты.

— Вот и я так думаю, — ответила я и замолчала.

Я посмотрела на Степана, мне нужно было поговорить с ним о Наталье. Он очень переживал, когда она бросила его, мне очень не хотелось бередить его душу снова, но сказать я ему все-таки должна. Степан посмотрел на меня.

— Настя, ты хочешь мне что-то сказать? — спросил он, после того как я минут пять молча смотрела на него.

— Я должна, Степа… — вздохнув, сказала я. — Наталья вернулась в Ижевск. Счастливой жизни без вас у нее не вышло.

Степан помрачнел и хмуро смотрел на меня.

— Ты встречалась с ней? — спросил он.

— Да. Она умоляла меня поговорить с ребятами, я поговорила с ними, убедила их хотя бы просто выслушать ее. Они виделись с ней, поговорили, но… Хреново ей, Степа, понимает, что натворила и понимает, что уже вряд ли сможет, что-то исправить.

Степан сжал мои ладони своими и продолжал хмуро смотреть на меня, ему было больно, я видела это.

— Степ, я должна была сказать тебе об этом… а ребята, она все же их мать, Степа.

— Нормально, Настя, — сказал он и опустил голову на наши ладони.

Я, как в прошлый раз, одну свою ладонь положила ему на голову.

— Степ, — осторожно спросила я. — Ты все еще любишь ее?

Он поднял голову и, сжимая мою ладонь, посмотрел мне в глаза.

— Очень люблю, Настя.

— Детей увезти, я ей не дала, Степан. Ее вина перед ними в том, что она даже не звонила им все эти годы, хоть и могла найти способ общаться с ними. И сбежала она не потому что мужик у нее появился, а потому что до одури боялась за свою жизнь. Она предала тебя и ребят, бросив вас и сбежав, тогда когда была очень вам нужна, но сбежала она не к мужику, а к новой спокойной жизни, которой у нее не вышло. Решать лишь тебе, Степан. Я не оправдываю ее напротив, я ее искренне не понимаю, но я знаю, как сильно ты любил ее. Я вижу, как больно тебе до сих пор и больно тебе не потому что она бросила тебя, а потому что ты не можешь забыть ее. И вряд ли, ты сможешь еще кого-то так сильно полюбить. Все мы грешники, Степан. Порой лучше один раз переступить через свою гордость, чем всю жизнь страдать в гордом одиночестве, но это лишь мое мнение, решать тебе. От себя я могу сказать тебе лишь одно, невыносимо тяжело быть в этом мире совсем одному. Посмотри на Данилу, у него, вообще, без вариантов, он уже никогда не сможет вернуть Веру. Ты не хуже меня знаешь, Степан, исправить в жизни, можно все, кроме смерти… — я посмотрела на Степана, хотела рассказать ему о своих подозрениях, но раздумала. Зачем напрягать его еще сильнее, ему и так тяжело.

Мы так и просидели со Степаном до утра. Сутки закончились, нам нужно было уезжать.

— Держись, Настя, — сказал мне Степан, обнимая меня на прощание.

— Прорвемся, Степа, — уверенно сказала я.

Вернувшись со свиданки, Глеб снова собирался ехать в Ивановск, у камина сидели ребята и он позвал меня в кабинет. Мы вошли и присели на диван.

— Ты что-то хотел, Глеб? — спросила я.

Он печально посмотрел на меня и положил свою ладонь мне на живот.

— Как ты, Настя? — тихо спросил он.

— Нормально, Глеб. Нормально, — так же тихо ответила я, положив свою ладонь поверх его.

— Настя, ну почему ты не хочешь поговорить с ним? Я просто видеть не могу, как вам обоим хреново.

— Глеб, ты знаешь меня лучше всех и ты прекрасно понимаешь, что я не сделаю этого, тем более сейчас.

— Богдан — мужик, Настя, здравый и крепкий. Почему ты не хочешь позволить ему быть рядом? Он ведь любит тебя до смерти.

— Именно поэтому я не сделаю этого. Он нормальный человек и живет нормальной жизнью. Я не могу, Глеб, просто не могу.

— Ты готова забыть его?

— Я не готова впустить его в свою шальную жизнь… Я никогда не смогу забыть его и начать жить в третий раз, но я очень боюсь сломать Богдану жизнь, этот страх сильнее меня. Пройдет время, Богдан забудет меня и все у него будет хорошо, — тихо сказала я, мне снова хотелось плакать, мне всегда хотелось плакать, когда я думала о Богдане, я еле сдерживалась, чтобы не сделать этого.

— Ну, а как же ты, Настя?!

— А я очень даже не уверена, что смогу пережить встречу с Кабаном и это еще один повод для того, чтобы Богдан забыл меня, как можно скорее.

— Настя, его может и нет уже, — как родной брат, Глеб крепко обнял меня.

Я не выдержала и уткнулась носом ему в грудь.

— Я так хочу увидеть его, Глеб, — из глаз моих покатились слезы.

— Ты обязательно увидишь его, Настя. Я прошу тебя, не плачь.

— Это все беременность, ты же знаешь.

— Да нет, Настя, на этот раз это не только беременность… Богдан любит тебя и ждет, вы обязательно будете вместе.

— Глеб, не смей ему ничего говорить.

— Не буду, Настя, но если он сумел разбудить в Мурене Настеньку, значит все это не просто так.

— Глеб, он даже не знает, кто я и полюбил он не Мурену. В Ивановске, я была совсем другой…

— Настя, ты сама себя только не обманывай. Он примет тебя любой, и ты бы так не страдала, если бы не понимала этого, ты бы не боялась впустить его в свою жизнь, зная, что он не примет ее.

Несколько минут мы с Глебом сидели молча. Потом он выпустил меня из объятий и серьезно посмотрел на меня.

— Ты сказала, тем более сейчас. Что сейчас? Что ты скрываешь от меня, Настя? — Глеб возмущенно смотрел на меня, я поняла, что скрываться дальше нет смысла.

— Глеб, прости меня.

— Что?!

— Он вернулся…

— Была б ты мужиком, Настя, я бы разбил тебе рожу! — возмущенно сказал Глеб, выслушав меня.

— Глеб, ты не посмеешь уехать из Ивановска. Я прошу тебя, Глеб, не бросай их.

— Настя, твою мать!…

— Я буду звонить тебе, Глеб…

Глава 3.

Спустя два дня, мне снова пришло сообщение:

«Я помню о тебе, Мурена! Мы встретимся с тобой! Жди указаний!»

«Мерзкий больной ублюдок, — думала я. — Какого ж хрена, тебе надо? Кровь мою вздумал пить? Смотри не захлебнись, пи.ор!»

Федор продолжал тренировать ребят, не объясняя причин ужесточившихся тренировок, да они и не спрашивали, Настя сказала — значит, так надо.

Ольга родила в срок хорошенького здоровенького мальчика — Тимофея. Туся помогала ей с малышом, но теперь и родители Ольги часто бывали у нас.

«Вот, теперь и родители Ольги, — думала я. — Все не правильно? Все не вовремя? Все правильно! И все вовремя! Просто какой-то больной урод считает себя неуязвимым вершителем судеб! Что ж, мы еще посмотрим, кто из нас вершитель!»

Через две недели после свиданки с Настей к Артуру приехали Олег и Платон. Артур был очень рад видеть друзей, но настроение его было весьма паршивым, как и настроение Степана и Данилы, которых Артур поставил в курс их дел, после того, как Настя уехала.

С час друзья рассказывали Артуру о своих делах. Артур радовался за них, но все равно оставался хмурым.

— Артур, — Олег внимательно посмотрел на него. — Допустить мысль о том, что ты не рад нас видеть, я просто не могу. У тебя какие-то проблемы?

Артур посмотрел на друзей и понял, что они не в курсе не только того, что происходит в жизни Насти, но и того, что происходит в его жизни.

— Вы Настю давно видели? — хмуро спросил он.

— Да уже давненько не встречались. Созваниваемся. На фирму к ней заезжали, по стройке уточнить, так там сейчас Марк рулит, сказал, что Настя на больничном.

— На каком больничном, не уточнил?

— Нет. Что-то серьезное?

«То, что Настя беременна, они, похоже, тоже не в курсе» — подумал Артур.

Артур закурил и несколько минут сидел молча.

— У меня в Ижевске серьезные проблемы и у Насти тоже. Вернулся тот, кто перевалил наших ребят…

— Настя, почему молчит? — хмуро спросил Олег.

— Она, в принципе, никогда и ни кого ни о чем не просит. Многие в Ижевске уважают Настю, многие встанут за нее, но я единственный, к кому бы она позволила себе, обратиться за помощью. Сейчас…

— Что сейчас? — Платон серьезно смотрел на Артура.

— Она права, у вас будут проблемы… С Кедрачом она вроде договорилась. Уточните короче.

— Че за больничный? Что с Настей сейчас? — спросил Платон, не скрывая своих переживаний.

Артур снова закурил.

— Беременна она.

Платон помрачнел, но сейчас его больше интересовала хреновая ситуация Насти.

— Глеб в Ивановске, — продолжал Артур. — Друзья сидят. Две семьи и две фирмы на ее плечах. Ее давят, как клопа, а ей рожать в этом месяце. Такая вот хе.овая у меня ситуация.

— Че муж?

— Нет у нее мужа и не будет, пока она воевать не прекратит. А воевать, она не прекратит никогда…

Не зная, чего ожидать от этого урода, я обложила охраной все крупные строящиеся объекты, в том числе и торговый комплекс Платона.

Я сидела в кабинете в кресле, развернув его от стола в сторону окна. До рождения малыша осталась неделя, он очень не спокойно вел себя и все время ворочался. Я гладила свой живот и разговаривала с ним, уговаривая его потерпеть еще совсем немного. Я даже не знала, кого я ношу мальчика или девочку. Ни одно УЗИ не показало пол, малыш все время отворачивался. Мне было абсолютно все равно. Единственное, о чем я молила Бога, чтобы малыш родился здоровым и очень надеялась доходить последние дни спокойно. Моя беспомощность, выбивала меня из колеи. Я старалась сдерживать гнев и ярость, чтобы хоть немного меньше вредить малышу и на глаза наворачивались слезы обиды, эмоции выливались из меня, как могли. Я очень хотела к Богдану, очень хотела, чтобы он поддержал меня… очень хотела, чтобы он был рядом… Но этого не будет никогда. Никогда в моей жизни не будет опоры… никогда…

Мне было очень тяжело. Я очень боялась, что этой схватки я не выдержу. Не смогу уберечь молодых ребят. Я видела, как сильно переживает Марк и не хотела нагружать его еще больше. Общаться с боксерскими грушами я сейчас не могла, выпить тоже не могла и когда мне становилось совсем погано, я уходила в кабинет и давала волю своим эмоциям. Так и сейчас, я очень хотела прижаться к Марку, как маленький ребенок, и разделить свою боль с ним, но я очень боялась, что его сердце просто не выдержит. Глеба тоже рядом нет. Я сидела в кабинете одна. Один на один со своей болью. По щеке покатилась горькая жгучая слеза…

Марк тоже сидел один. Один на один со своей болью. Он видел, как плохо Насте, он понимал, что она жалеет его и поэтому ни чего ему не говорит. Он очень хотел поддержать ее и от того, что она замыкалась в себе ему становилось совсем тяжело.

Входная дверь открылась, Марк посмотрел на нее.

— Здорова, Марк.

— Здорова, — ответил он.

Платон, Олег, Рустам, Гордей и Игнат присели с Марком у камина.

— Что, Марк, воевода наш дома?

— Дома, — хмуро ответил Марк.

— Поговорить с ней можно?

— Попробуй. У меня, в последнее время, это хреново получается. В кабинете она.

Платон встал с кресла и прошел в кабинет.

— Привет, Настя. Можно?

Меньше всего, я ожидала увидеть Платона.

— Я не вовремя, Насть? — он подошел ближе.

— Привет, Платон, — продолжая сидеть к нему спиной, ответила я. — Извини, ты действительно, не вовремя.

Впервые, за все время их общения, Платон слышал, что стальной и всегда уверенный голос Мурены дрожит. Сердце Платона, которое все еще очень любило Настю, сжалось в его груди в комок. Он готов был принять то, что Настя счастлива с другим, но слезы любимой женщины были невыносимы для него. Он подошел, развернул кресло, в котором сидела Настя, к себе и замер. Такой он точно не ожидал ее увидеть — серое измученное и осунувшееся лицо, полные боли и красные от слез глаза.

— Настя, — он присел рядом со мной и взял меня за руки.

Я взяла себя в руки и более уверенно посмотрела на него.

— Извини, Платон, не в форме я, слегка.

Я встала из-за стола и присела на диван, Платон присел рядом.

— Что ты хотел, Платон?

— Да, блин, поговорить пришел, да спросить, как твои дела. Вижу, что хреново, — вздохнув, ответил Платон.

— Нормально все. Не обращай внимания. О чем поговорить хотел?

— Спросить хотел, чем я так сильно провинился перед тобой? За что, ты так обидела меня? — он серьезно смотрел на меня.

— Ты о чем? — я положила ладони на живот и выразительно посмотрела на него.

— Совсем не об этом. В этом плане, я искренне рад за тебя. Я о том, что я поверил тебе, Настя. Поверил в то, что могу быть твоим близким другом. Я был уверен в этом.

— Платон, ты и есть мой близкий друг. И ты, и ребята твои. Я не пойму ни хрена, где я косо въехала?

— Ты конкретно косо въехала, Настя, — жестко ответил Платон, он очень не хотел обижать ее, но он видел, как ей тяжело и не мог держать себя в руках. — Если мы твои близкие друзья, какого хрена ты не сказала, что ситуация у тебя конкретно дерьмовая? Знаю я, что ты охренеть, какая самостоятельная, но тебе ведь реально тяжело!

— Прекрати орать на меня, — так же жестко сказала я.

— Извини, Настя, — вздохнув, сказал Платон. — Идем, ребята ждут.

Мы вышли из кабинета и прошли до камина.

— Здорова, Настя.

— Привет, — ответила я им и присела в кресло.

— Че это ты нас бойцами обложила? — Олег говорил мягко, но весьма серьезно смотрел мне в глаза.

— Чтобы хулиганы не хулиганили, — сухо ответила я.

— Хорош, Настя. Рассказывай.

— Не хрена там рассказывать, — я уже поняла, что они в курсе и кто поставил их в курс, я тоже поняла. — Уроду этому я нужна, — жестко сказала я. — Вам семерых друзей ваших мало было? Он будет валить всех, пока не завалит меня. Вы что не понимаете этого?

— Настя, кем бы не был этот урод, должен он не только тебе, — уверенно сказал Рустам.

— Или ты считаешь, что этот гребаный торговый комплекс нам дороже тебя? — поддержал его Игнат.

— Хорош, давить на меня, — сухо ответила я.

— Настя.

Я посмотрела на них.

— Я не хочу, снова хоронить друзей, людей, которые готовы жизнь за меня отдать, — хрипло сказала я. — Лишь потому, что этому больному уроду нужна именно я. Я, а не вы. Рано или поздно, он объявится сам. И если я не вывезу, то погибну лишь я. Я просто не вынесу, если из-за меня погибнет еще кто-то. Я не дам ему этого сделать, чего бы мне это не стоило. Я не дам ему валить моих друзей, — жестко сказала я и замолчала.

Ребята хмуро смотрели на меня, какое-то время мы сидели молча. Запищал ноутбук, стоявший на столе. Я открыла его, мне снова пришло сообщение.

«Торопись, Мурена! Твои сыновья ждут тебя!»

Кровь закипела в моих жилах, мышцы напряглись так, что, казалось, готовы были полопаться. Я молча прочитала сообщение и взяла рацию.

— Федор, где ребята?

— В боулинг ушли.

— Отсвечивай, твою мать, в какой! — жестко сказала я, положила рацию и взяла телефон.

— Алло, Трофим. Что дома?

— Вроде тихо.

— Братья где?

— С твоими в боулинг ушли.

— Встряхивай бойцов и из дома не смей никуда выходить.

Я убрала телефон, ко мне подошел Федор.

— В карьере, Настя. Все. Сыновья Артура тоже.

— Газель готова?

— Да.

Я направилась к двери.

— Настя?!!!

— Даже не вздумайте останавливать меня! — жестко ответила я и вышла на улицу.

Ребята вышли следом. Я села в Хаммер и рванула в карьер. Натянуть на меня бронник было уже не реально. Мне было наплевать вернусь ли я домой, все мои сыновья были в руках этого больного отморозка.

Въехав в карьер, мы увидели там группу людей человек 15-ть. Трое впереди, остальные метрах в 10-ти за ними. Чеченцы. Трое из них были те, которые приходили в офис к Трофиму. Я прошла вперед, за мной ребята, за ними бойцы. Сразу за тремя чеченцами стояли мои молодые орлы, к головам которых были приставлены стволы.

— Мурена, — гнусаво заговорил чечен. — Меня интересует лишь один вопрос. Как сильно ты любишь своих отпрысков?

Я смотрела на сыновей и понимала, что я ни чего не могу сделать в этой ситуации. Я просто не успею.

— Я отпущу их, — продолжал чечен. — Но ты сегодня останешься здесь. Имей в виду, если твои бойцы посмеют открыть огонь, я взорву твой дом и дом Артура тоже, — он показал мне два пультика дистанционного управления и спрятал их в карман. — Ты готова сдохнуть ради них здесь и сейчас?!

Я подошла ближе к нему. Платон с ребятами, скрепя зубами, остались стоять на месте.

— Отпускай ребят, — уверенно сказала я, злобно посмотрев на него.

Он махнул своим и они отпустили моих ребят.

— Корней, уводи ребят и не вздумай открыть огонь, — я посмотрела на него, Корнею не важны были слова, он понимал мой взгляд.

Корней с сыновьями отошли к бойцам.

— Все, Мурена! Кончились твои дни! — чеченец с силой взял меня за волосы. — Жаль папаша твой этого не видит. Смотрите щенки Муреновские! Нет больше вашей мамаши! На колени, су.а! — гневно хрипел он, держа меня за волосы, он пытался склонить меня к земле.

Собрав в кулак всю свою ненависть и ярость, я опустилась перед ним на колени. Я готова была вынести, что угодно, лишь бы сыновья остались живы, единственное, чего я боялась — родить прямо у ног этого урода. Продолжая держать меня за волосы, он запрокинул мою голову и поднес к моему горлу нож, надавил на него, на моей шее выступила кровь. Он вполне мог убить меня, если бы сделал это сразу, но он решил поиздеваться надо мной.

Полными ужаса глазами, молодые ребята смотрели на меня. Я видела — они не боятся чеченцев, они до одури боятся за мою жизнь.

— Мама, нет!!! — не выдержал Вадик, мой младший сынок.

«Мама — эти слова окутали мою душу теплом, мама — за то, что было вложено в эту фразу не страшно и трижды умереть. Мама — Вадик сказал за всех, все они думали и чувствовали одно…»

— Да, сучата! — издевался над ними чечен.

Чувствуя свое превосходство, он потерял бдительность, он убрал нож в чехол, решив продолжить издеваться над нами. Он прекрасно видел, что мои ребята очень хотят порвать его и не могут этого сделать. Он злорадствовал, упиваясь своим превосходством. Продолжая держать меня за волосы, он поднял меня с колен. Поставив меня перед собой, он, укрепив кулак кастетом, два раза съездил мне по лицу, и развернул меня к сыновьям, чтобы они видели мое окровавленное лицо.

Конец ознакомительного фрагмента.