Где дали безбрежные… Роман

Лидия Бормотова

Очевидное – невероятное? Каким распахнётся мир для Стаськи и её друзей? Привычные представления о жизни ломаются. Мёртвая вода, живой камень, бессмертие, мифы человечества становятся не пустым звуком, а реальностью! Пройти неисчислимые препятствия, открыть древние тайны, понять кто свой, а кто враг, но в первую очередь – испытать на прочность себя и раскрыть новые возможности! Все это предстоит главной героине. Удастся ли ей не затеряться в паутине времени и пространства? Все ответы – в книге.

© Лидия Бормотова, 2023

ISBN 978-5-0053-8609-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЦИКЛ

Где дали безбрежные…

_____________________________

Где дали безбрежные…

Фокус зеркала

Бездна

______________________________

ХРОНИКИ ЦИКЛА

Власть лабиринта

Степной принц. Книга 1. Горечь победы

Степной принц. Книга 2. Аксиома Шекспира

Где дали безбрежные…

За миром видимых вещей есть невидимый мир,

где открыт доступ ко всем знаниям и откровениям.

Туда можно проникнуть, стоит только остановить

мелкие ничтожные мысли, которые создают

постоянный шум у нас в голове.

Бернар Вербер. Дыхание богов

Пролог

Белый микроавтобус, выгнув горбатую спинку, блестящую от дождевой помывки, притормозил на краю поляны, сыто урча, как объевшийся кот, облегченно вздохнул и с чихом заглушил мотор. Трава под колёсами, напитанная влагой, укоризненно чавкнула и жадно засосала попавшие в её власть шины. По гладкому боку пленника тянулись сине-оранжевые полосы с яркими чёрными литерами «TV», всем понятными и не нуждающимися в переводе. В мокрую зелень с подножки автобуса осторожно выпрыгивали пассажиры, поёживаясь от сырости: трое молодых мужчин в ярко-синих рабочих комбинезонах, которые тут же принялись выгружать ящики с аппаратурой, и двое неопытных ещё журналистов. Руководитель съёмочной группы, задержавшейся в Томторе на празднике, отправил к Шайтан-озеру практикантов — осмотреться на местности и приготовить площадку для репортажа. Безлюдность утра компенсировали трели невидимых пернатых, горланящих без всякого повода, по вдохновению, примеривающих свой репертуар к прохладной и звонкой чистоте воздуха. Умытый лес, тянущийся вкруг поляны и далеко за озеро, равнодушный к непрошенным гостям, стряхивал остатки недавнего душа и охорашивался, нежась в солнечной ласке, как в мохнатом полотенце.

— Это и есть Шайтан? — хорошенькая девушка вглядывалась из-под козырька ладони в лёгкую рябь озера, заросшего по берегу камышом и отгороженного от ретивого любопытства широкой болотистой каймой с травяными кочками и редким, ярко цветущим кустарником, над которым зудели наперебой пчёлы и неугомонный гнус. — А как же мы к нему подойдём? Где-то должна быть тропинка, не иначе. Мы ведь не первые здесь?

— Ещё какие не первые! Сюда народ приезжает толпами каждый год, — патлатый парень, рывшийся в походной сумке, наконец, достал фотоаппарат и повернулся к девушке, сверкнув зеркальными очками, устроенными на темечке. — Место козырное! Аномальная зона… Там чудеса, там леший бродит… Если повезёт, такой репортаж можно сделать!

— Красиво. Только насчёт чудес у меня большие сомнения. Реклама для туристов… — сморщенный носик и надутые губки выражали крайнюю степень скепсиса, обильно сдобренного презрением.

— Они возникают неожиданно, — ничуть не смутился парень, наслышанный от приятелей о здешних диковинах и более того — видевший фотографии со странностями. — А главное — ночью. Тут уж не зевай! Снимать — всё подряд, всё равно половина — в корзину: то засвечено, то смазано. Иногда визуально и нет ничего, а на плёнке — светящиеся шары, точки, какие-то тени…

— А давай пробник отснимем, — осенило девушку, и в глазах вспыхнул азартный огонёк тщеславия. — Солнечный день. Красивый пейзаж. Прогулка по поляне. Шайтан с разных ракурсов. Легенды края. Владимир Николаевич подъедет с командой к вечеру, а мы — нате вам, без дела не сидели, — разложив на ящике косметику, зеркальце, она, не дожидаясь согласия коллеги (куда он денется?), уже спешно взбивала волосы, приводила в порядок лицо, растягивала улыбку, проверяя её на безупречную белоснежность.

Парни в комбинезонах, выгрузив имущество съёмочной группы из автобуса, не спешили его распаковывать, отошли в сторонку, курили и переговаривались, никак не участвуя в спонтанно рождающемся творческом проекте. То ли не принимая всерьёз практикантов и не считая их авантюру стоящей внимания, то ли не решаясь спугнуть полёт журналистского воображения.

— Предприимчивость не порок! — похвалил озадаченный практикант, почёсывая макушку, но фотоаппарат засунул обратно в сумку. — Однако неожиданный результат подвергается наказанию.

— Что тут может быть неожиданного? Или ты не заметил, с какой снисходительностью к нам относятся? Смотрят свысока, будто боги с Олимпа на презренных неумех, косоруких и кривоглазых?

— Ничего удивительного: мы пока всего лишь студенты.

— Ну и что? Я видела, как они снимали Ысыах в Томторе. Подумаешь! Великое и недосягаемое искусство! Мы что, не снимем такой репортаж? Главное — смелость, вера в себя!

— Уговорила, — парень, у которого сомнительная перспектива затеи вначале отлилась в нагоняй от начальства, загорелся профессиональной ревностью, а она всегда стремится перещеголять собратьев по цеху если не мастерством, то оригинальностью, изобретательностью, неожиданными находками, каковые являются эквивалентами гениальности. Ему даже представились восторженные лица повергнутых в шок старших коллег. Он еле удержался, чтобы не издать победный вопль. Наоборот, сдержанно и предельно деловито взял под контроль ситуацию. — Может, и впрямь наша съёмка пригодится. Давай по поляне, — он уже обнимал камеру одной рукой, а другой очерчивал маршрут прогулки (подруга справилась с визажными премудростями в два счёта, превратившись в легкокрылую бабочку, готовую к телезрительскому потреблению), — так, чтобы Шайтан был в поле зрения, потом вон к тем трём берёзкам. Рассказываешь легенды. Лёгкий ветерок шевелит волосы, шумит листва. Безмятежность пейзажа. Ночной репортаж должен стать контрастом дневному.

Девушка фыркнула (будет он её ещё учить!) и, расправив плечи, направилась по указанному маршруту: план был всё-таки хорош, по крайней мере, логичен и легко выполним. Выверенная на студенческих тренингах речь зажурчала в микрофон, лицо разрумянилось от вдохновения, свободные движения гармонично вливались в естественную наивность природы, и начинающая журналистка всё больше входила во вкус. Её партнёр крутился, как уж на промасленной сковороде, скользя на мокром и чудом не роняя камеру, пытаясь не упустить ни беспечно кружащих птиц над застывшей гладью озера, ни «гуляющей» подруги в высокой траве, с лукавой иронией пересказывающей «выдуманные» местными жителями «страсти», необъяснимые и интригующие.

Легко и приятно было чувствовать себя профессионалами, самостоятельно определяющими задачу, без редактуры, в свободной манере вести беседу с воображаемым зрителем, в восторге замирающим перед телеэкраном:

— Местные жители рассказывают, что видели ночью необычные, аномальные явления, происходящие на озере Шайтан и в его окрестностях, — девушка остановилась у трёх берёзок, изящным движением руки поправила летящие на ветру волосы, и вдруг… гримаса ужаса исказила вдохновенное лицо… Влажный дёрн пластом откинулся у её ног, а из открывшейся ямы сквозь рыхлую землю, не успевшую слежаться и затвердеть, показалась человеческая рука, раскидывающая в разные стороны комья насыпи и распутывающая мокрый, грязный тент. Застигнутая врасплох, практикантка истошно завизжала, прижав к груди кулачки, мгновенно забыв о репортаже, своём имидже и строгом начальнике, приклеилась спиной к берёзке и словно вросла в неё.

Из тента, разорванного и раскинутого, бешеными рывками выдёргивался, высвобождался оживший покойник, весь в земле, пожёванный и помятый, словно там, в преисподней, он оказался не по вкусу, и его выплёвывали с отвращением и торопливостью, как ядовитую начинку. Выкарабкавшись из могилы и стоя на её краю, не удостаивая девушку, застывшую мраморной статуей, ни малейшим вниманием, он одёргивал светло-кремовый (при погребении) костюм, изрядно потрёпанный, но хорошего покроя и, видимо, дорогой, и непотребно, остервенело сквернословил. Похлопал грязными ручищами себя по карманам, утробно зарычал, и ругательства его превратились в сокрушительные проклятия. Что он искал в карманах, было непонятно. Зарплату за сдельную работу при адской жаровне или за принятые мучения на оной?

Бесстрастный круглый глаз работающей камеры в руках остолбеневшего оператора уже не вертелся в разные стороны в выборе объекта внимания, а заинтересованно вперился в нового персонажа, подбадривая его немигающим синим светом и тихим мурлыканьем.

Повернув чёрную встрёпанную голову с торчащими ёжиком сосульками грязных волос к начинающей журналистке, восставший из праха зомби прожёг её насквозь пылающими углями глаз и, повернувшись к дороге, быстро зашагал прочь, размахивая руками и не выбирая подсохших тропинок, так что лужи чёрными липкими брызгами в панике разлетались подальше от его каблуков.

Практикантка с белым деревянным лицом, словно вырезанным из ствола берёзы, которая её поддерживала, без чувств и охов рухнула на груду земли у самого края могилы.

Глава 1

Риск максимально ничтожной величины

Душное марево трав поднималось вверх и летело расплывчатым призраком в синюю даль к беспечным изнеженным облакам, капризно меняющим очертания. Стаська, лежа на спине, смотрела, как клубятся и строятся снежные за́мки, как тают резные башенки, разлетаясь клочками пены, выплавляются в действующих лиц: яростных воинов, трепетных дев в развевающихся одеждах, уродливых колдунов, вытягивающих безразмерные руки с крючковатыми пальцами, — и все движутся в каком-то непонятном водовороте. Вот ветер смазал контуры героев — словно занавес опустился. Небесный театр!

— Как ты думаешь, Дженни, есть у них режиссёр?

Собачонка отчаянно замахала лохматым хвостом, радостно задышала и облизала Стаське лицо.

— Встаю, встаю… Знать бы ещё, куда и зачем…

Девушка нехотя поднялась, потрепала рыжую шёрстку собаки и, прихватив рюкзачок, направилась к лесу, раздвигая свободной рукой высокую траву. Тропинка катилась, огибая кустарники с прозрачными оранжевыми ягодами, увлекая путников в тенистую прохладу уже близкого леса. Рыжий клубочек весело и бесстрашно исчез за деревьями. И вот Стаська опять одна. Только сердитое тявканье где-то там, в глубине зелёного терема, требовательно зовёт, торопит, не велит останавливаться. Может, и впрямь выведет к людям… Негнущиеся ноги ступили на песчаную дорожку с колеблющейся сеточкой теней, вяло побрели за маленькой собачкой, деловито вынюхивающей что-то в кустах, оглядывающейся на уставшую спутницу и подбадривающей её незлобным лаем. Лес оказался узкой полосой, уходящей влево до самого горизонта, а тропинка, выскочив из зелёной прохлады, затерялась на широкой дороге, ведущей в город.

Вот это да! Как в онлайн-игре! Каменная кладка стены с башенками по углам, ворота… Далековато, не разглядеть как следует… Неужели здесь есть люди? Обыкновенные? Или чудища и грифоны? Просто сон наяву! Уже слышался протяжный и густой колокольный звон. Где-то там, за стеной. Стаська представила себе рыцарей в сверкающих доспехах, бряцающих оружием, вот-вот выедут ей навстречу. Она почти услышала храп свирепых боевых коней, ещё чуть — и протрубит серебряный рог, оглушит, растопчет едва теплящуюся надежду, что всё это не кошмарный сон, не наваждение. Страх свернулся колючим клубочком, забился внутри, подвывая и всхлипывая, а спина покрылась ледяной корой. Она готова была разрыдаться, спрятаться под куст, зажмуриться, чтобы только не видеть, как растёт и надвигается на неё ожившее сумасшествие…

И вдруг заметила сидящего на обочине парня с соломенного цвета волосами. Самого что ни на есть живого, настоящего. Без шлема и панциря, без боевого коня и оружия. Он склонил голову, и за выставленным коленом лица было не разглядеть. Что-то неуловимо знакомое в нём толкнуло в грудь, застряло занозой. Вытряхнув из ботинка камушки, он обулся и завязал шнурки, потом поднял голову и вгляделся в Стаську.

— Артём?!! — она бросилась к нему из последних сил, но что-то не позволило ей повиснуть у него на шее, как обычно, по-братски, и она нерешительно остановилась рядом.

— Как ты меня назвала? — чужим, но сочувственным голосом переспросил он.

— Артём, т-ты здесь? — неуверенно пролепетала девушка, безуспешно пытаясь унять предательскую тряску.

— Я шёл тебя встречать, — несмотря на уверенность тона, брови его тем не менее удивлённо изогнулись.

— Где мы? Вдруг всё изменилось… Куда-то подевались дома и улицы.

Парень с любопытством рассматривал девушку, а Дженни (надо же! как быстро переметнулась! Её друг маленьких собак прежде не любил, только здоровенных, породистых, а всякая мелочь от него шарахалась) крутилась у его ног, признав хозяина, и нетерпеливо потявкивала, словно докладывала о выполненном задании и просила награды. Стаська почувствовала неловкость от внимательного взгляда Артёма и озноб сомнения. Что-то было не так: Артём был сдержан (где горячая радость от встречи?), одет как-то странно — брюки и белая рубашка с распахнутым воротом (а где любимые джинсы и кеды?). Наконец он сказал:

— Боюсь, что ты не очень себе представляешь, где находишься.

— Не очень, — Стаська позорно хлюпнула носом, ещё не просохшим после недавних рыданий.

— Вот только затрудняюсь объяснить тебе, как из своего мира ты попала в наш.

Что за бред? Ослышалась?.. Ну, конечно же! Сейчас Артём одним пальцем ехидно поставит её отвисшую челюсть на место и задразнит ядовито и заковыристо за доверчивость и беспробудную глупость. Вот бы! Она подняла голову, надеясь не обмануться, но Артём не смеялся. Эта белобрысая оглобля безжалостно добила последнюю ставку на розыгрыш:

— В наш — параллельный.

— Ты шутишь? Этого не может быть! — губы постыдно задрожали, пришлось прикусить, чтоб не выглядеть совсем уж идиоткой, но глаза всё равно наполнялись слезами. И откуда они только берутся? Ведь выплакала уже все…

— Пойдём, сейчас всё поймёшь.

Стаська, вдруг потерявшая дар речи, покорно побрела на ватных ногах рядом с Артёмом (или не Артёмом?), а Дженни, довольная, не мучимая никакими сомнениями, уверенно бежала домой, то вырываясь вперёд и победно махая рыжей метёлкой, то путаясь у них в ногах и рисуя траектории немыслимых геометрических фантазий.

— Её зовут Санни. Она умница и надёжный друг.

— Это твоя собака? — выдавила из себя девушка. Нет, надо брать себя в руки. Не хватало ещё истериками развлекать самоуверенных типов. Фиг ему! И опять трепыхнулось сомнение: а может, всё-таки врёт? Может…

— Моя.

— Я увидела её, когда пыталась разобраться, где нахожусь. Обрадовалась, думала, она выведет меня к людям.

— Это я послал её разыскать тебя. Правда, не знал, кого именно. Приборы показали, что в зону эксперимента попал человек. Случайность, погрешность в расчётах? — он не смотрел на неё, только вперёд, и говорил будто сам с собой. — Я предчувствовал, что обязательно что-нибудь не состыкуется. Редкие эксперименты проходят гладко, невозможно точно просчитать конечный результат. Слишком много исключений и условий, которые нередко противоречат друг другу. Но без них нельзя. Мы стараемся свести риск к максимально ничтожной величине. И в этот раз всё было просчитано и проверено. Просто когда открылись границы миров, у меня внутри… что-то дрогнуло, словно волной захлестнуло, — он наконец повернулся. Синие «артёмовские» глаза прищурились на неё в такт недоумённому хмыканью. — Видимо, для сбоя системы достаточно было одного кванта моей энергии.

Стаська слушала молча. Ей казалось, что она стала нечаянной участницей какой-то фантастической пьесы. Вот сейчас режиссёр взмахнёт рукой и скажет: «Стоп! Снято! Спасибо, все свободны!» И она вернётся домой. Но «артисты» продолжали идти по дороге, Санни вошла во вкус кинозвезды и почти довела уже своих подопечных до ворот города.

Стражи у ворот Стаська не заметила, как ни озиралась по сторонам. Раз есть ворота — должна быть охрана. Логично? Ну, вобщем-то… А кстати, что делает логика в её растерянной и пустой голове? Да и всё остальное? Руки, ноги, язык? Движется и живёт, её не спросясь. Кажется, им не нужны разумные подсказки, что делать и как себя вести, и они самостоятельно вытягивают её из омута? Спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Вот так-то. Что ж, пусть всё идёт и катится само собой. Авось, кривая вывезет.

— А где стража?

— Стража?

— Ну, воины там… или контрольно-пропускной пункт?

— Смешная ты, — однако вопреки собственным словам провожатый даже не улыбнулся, только плечами пожал.

Стаська огляделась. С удивлением обнаружила, что страх её отпустил. Страшно — когда ты совсем одна, а когда есть кто-то рядом (даже этот… А может, всё-таки Артём? Он придуряться горазд!), когда одинокая смерть уже так пристально и злорадно не глядит тебе в глаза, паника удирает, поджав хвост. Но просто поверить, что всё происходит именно с ней, как-то не получалось. Само собой, если в такую ситуацию попадает кто-то из литературных героев, это нормально. Она даже любила такие книги. И что такое возможно в жизни, она тоже верила, хоть и не сознавалась. Мимо шли обычные люди, старые и молодые, школьники и мамы с колясками, они разговаривали и смеялись. Какой параллельный мир? Будто приехала в другой город, просто люди незнакомые. Да и в своём-то городе не всех знаешь. Всё было вроде бы настоящее, только… чужое.

Стаська стала глазеть по сторонам.

Они уже прошли площадь, которая начиналась у самых ворот и в конце расходилась, будто лучами, городскими улицами. Площадь украшал фонтан, который шумел и плескался тремя ярусами, а в воздухе распространялась лёгкая водяная пыль. По краям площади протянулись тенистые аллеи. От деревьев с пышными кронами и большими бело-розовыми цветами исходил лёгкий аромат. Над скамейками в аллеях слабо трепетали на ветерке нарядные купола разных форм и расцветок, похожие на парашюты. Вместо подлокотников у лавочек были небольшие столешницы, возле которых стайками кружили парни и девушки, о чём-то спорили, что-то записывали. Увидев Артёма со Стаськой, они обрадовались и замахали ладошками, но подойти не решились.

«Меня постеснялись», — догадалась Стаська.

— Студенты? — услышав собственный голос, она с удовольствием отметила, что он не дрожит, нервозная трясучка уступила место любопытству. И ноги уже не подкашиваются, ступают уверенно и твёрдо.

— В нашей Академии учатся.

— А ты?

— Я там преподаю и… занимаюсь научно-экспериментальной работой.

— Мы идём в Академию?

— Да. Уже недалеко. Она за городской ратушей. Видишь белое здание?

В конце аллеи действительно возвышалось огромное здание, как показалось Стаське, из белого мрамора. Строгие формы без фигурных украшений, удлинённые окна создавали впечатление устремлённости ввысь. Перед чёрными мраморными ступенями — площадь с узорными плитами и цветущие клумбы. Широкая улица, по которой они шли, огибала ратушу и ровной лентой уводила в сторону, где поднимался над жилыми кварталами дворцовый ансамбль, огороженный стриженым кустарником. Центральный дворец был увенчан сверкающим куполом с тонким шпилем, иглой прошивающим небо. Стройные колонны, как восклицательные знаки, торжественно встречали входящих, не оставляя сомнений, что это и есть храм науки.

На ступенях Академии их ждал человек, в руках которого Стаська разглядела небольшой цилиндр с мигающим индикатором. Он дружелюбно улыбнулся одними губами:

— Вы пришли вовремя, Ян, — и вопросительно посмотрел на незнакомку.

— Стася, — машинально представилась девушка.

Человек быстро отвёл взгляд, но она успела заметить промелькнувшее в нём плохо скрытое раздражение. Гостеприимно указав на дверь, он буркнул:

— Очень мило. Меня зовут Арденн. Пойдёмте.

«Ян» — повторила про себя Стаська. Имя упало, как камень в воду, и стало тонуть, тонуть, утягивая за собой её последнее, небогатое мужество. Она давно уж поняла, что «Артём» — вовсе не Артём, но когда услышала его имя, что-то оборвалось в душе. Безысходность, непоправимость тяжело навалились на неё, придавили. Ян, будто почувствовал, нашёл Стаськину ладошку, сжал её бережно и тепло, и она, доверившись, пошла за ним в просторные академические переходы.

Арденн тем временем вполголоса говорил Яну:

— Я проверил: энергетический фон в норме, ритм колебаний спокойный. Мастер просил. Сам знаешь, он не любит халатности.

— Знаю. Санни это давно определила — смотри.

Собачонка всем своим видом демонстрировала возвращение домой. По-хозяйски заглядывала в каждый угол и безошибочно определяла путь в переходных перекрёстках. Её, видимо, все знали и радостно окликали, она, не скупясь, всем без разбору махала метёлкой. Временами она оставляла свои полководческие позиции, подбегала к Стаське и по-свойски, как родная, крутилась у её ног, как бы говоря: ну вот, а ты боялась, видишь — все меня слушаются.

Арденн проводил их до массивной двустворчатой двери, шоколадно поблёскивающей в свете коридорных светильников. Тоскливо скользнул взглядом по металлической табличке «Директор», услужливо потянул ручку, пропуская вперёд Яна с девушкой, даже Санни, но сам не вошёл. Сюда, видимо, его не звали.

В светлом кабинете, где они оказались, было тихо. Из-за стола встал высокий седой человек, подошёл к Стаське:

— Значит, это вы. Ну что ж, давайте знакомиться. Я — Дарни, директор Академии, можно просто Мастер, как прозвали меня мои сотрудники.

— Стася, то есть Анастасия.

— Не напрягайтесь так, Стася. Есть мы вас не собираемся, — потом усмехнулся молодо и задорно, — по крайней мере, сегодня. Расскажите лучше, как вы у нас оказались. Давайте присядем. И не волнуйтесь так, отправим мы вас домой. Считайте, что вы в заграничной командировке.

Стаська села на диван, рядом устроились Мастер Дарни с Яном, и она вдруг почувствовала себя легко, по-домашнему.

— Собственно, и рассказывать нечего. Артём, друг мой, позвал меня в гости к художнику. Он познакомился с ним на Набережной. Говорил мне, что картины его «летящие», ну то есть смотришь на них — и словно летишь. Обычно, если мы куда-то собирались, Артём заходил за мной, и мы ехали вместе, а в этот раз что-то его задержало. Он позвонил мне и объяснил, как доехать, а там он будет меня ждать. Ехать пришлось далеко, в Зелёный посёлок, это такой район в Старом городе. Я там раньше не была, но Артём подробно всё объяснил. Я шла через сквер, и вдруг закружилась голова, и как-то поплыло всё перед глазами. Может, оттого что я не позавтракала: торопилась очень. Я присела на лавочку, закрыла глаза и опустила голову вниз. Мне говорили когда-то, что таким образом выводят из обморока: кровь приливает к голове. А когда подняла голову — не поверила своим глазам: сквер исчез. Я сидела на лугу на каком-то пеньке, а вокруг — трава по пояс. В иной ситуации я бы залюбовалась красотой, а тут — остолбенела от ужаса.

— Представляю себе, — откликнулся Ян. — Стала кричать?

— Кричала сначала, потом плакала. Думала, может, в рассеянности вышла на окраину. Пыталась догадаться, в каком направлении идти. Смотрю: собака! Подбежала, радостно так потявкала и стала ласкаться. Я немного пришла в себя: домашняя, значит, рядом — люди. Спросила у собаки, как её звать, перебрала все собачьи клички, на Дженни она замахала хвостом, стала откликаться. Я пыталась уговорить её: «Дженни, домой», да какое там — она носилась за бабочками, валялась в траве, нашла какой-то ягодный куст… Ягоды кисленькие такие, сочные.

— Рисковала. А вдруг ядовитые? — поддразнил Ян. Хорошо ему насмешничать. Вот побывал бы в её шкуре…

— Она первая начала. Ела их с нижних веток, правда, потом чихала. Я и подумала: у собаки чутьё, ядовитые она есть не будет. А от голода уже голова кружится.

— Это живица. Её тут много, — парень вдруг осознал, что момент для насмешек крайне не подходящий, девчонка и так перепугана, чуть только зубами не клацает. И стал терпеливо втолковывать ей особенности местной флоры: — Что-то вроде вашего китайского лимонника: быстро восстанавливает силы организма. Скорая помощь при отсутствии еды и питья.

Спасибо — успокоил. Неужели проникся, наконец, сочувствием?

— Мы с Дженни ещё побродили в округе, потом я снова расплакалась, лежала в траве и вспомнила про тропинку в лес, которую видела, но в панике не придала значения. Утоптанная тропинка! Ведь кто-то её топтал! А дальше вы знаете.

Ян посмотрел на Мастера:

— Я говорил ей об эксперименте. В общих чертах.

— Это в самом деле параллельный мир? — последний проблеск надежды на розыгрыш снова вспыхнул, но и ему, увы, не дали разгореться.

— Так все миры называют, которые не являются своими, — уточнил Ян.

Мастер Дарни за всё время рассказа не вымолвил ни слова. Слушал он внимательно и пристально наблюдал за Стаськой, потом спросил:

— Стася, как вы себя чувствуете?

— Нормально, — пожала она плечами, — только…

— Устала и проголодалась, — закончил за неё Ян.

Дарни улыбнулся:

— Вам надо отдохнуть. Ян, поручаю девочку тебе, — он подошёл к столу, что-то быстро написал и протянул новоиспечённому опекуну небольшую карточку: — Устраивай, корми, а что рассказывать — сам знаешь. В лаборатории тебя пока заменим.

Глава 2

Призраки

Карточка оказалась волшебной — Стаську устроили в небольшой уютной комнате в соседнем здании (похоже, общежитие для студентов) с окном, выходящим в сад. Больше всего Стаське понравилась вторая дверь (не та, что открывалась в коридор): можно было запросто выйти на крылечко, даже прогуляться среди деревьев в любое время. После обеда в академической столовой (у многих студентов в руках Стаська заметила такие же карточки) Ян проводил её в комнату и посоветовал выспаться и прийти в себя.

— Я зайду за тобой вечером. Санни останется в саду, — и ушёл.

Стаська стояла у распахнутой двери и смотрела ему вслед. «Никакой бдительности. А вдруг я шпион? Даже часового не оставил… Санни не в счёт», — подумала она и отругала себя за глупые мысли, которые так и роились в голове.

— Ты кто?

Она вздрогнула от неожиданности. Из-за стриженой изгороди выглядывал лопоухий мальчишка лет двенадцати с круглыми от удивления синими глазами.

— А ты кто?

— Эрни. Я тебя раньше не видел.

— И я тебя.

— Но имя-то есть? Или хоть прозвище? Инвентарный номер?

Ничего себе, приласкал… Девушка поперхнулась:

— Санни… э-э… то есть Стаська.

— Лезь давай сюда.

— Зачем?

— Давай быстрей, дура бестолковая.

Стаська даже не догадалась обидеться, так внезапно и по-хозяйски он распорядился. Она стала быстро продираться через колючий кустарник, расцарапала себе руки и колени. Санни пролезла внизу под кустами. Мальчишка сорвался с места и побежал в сторону от жилых кварталов. Дура бестолковая (это ж надо было без раздумий рвануть за малолетним шалопаем!) едва поспевала за ним. Вот они миновали академический городок, и Эрни помчался через парк без всяких дорожек, напрямик. Прогуливающиеся люди и дети, бросившие игры, с любопытством смотрели вслед сумасшедшим, сломя голову догоняющим маленькую собачку. За парком неожиданно открылась потрясающая картина: огромное спокойное озеро слегка покачивало береговую линию, лениво вылизывая белый песчаный пляж. Стаська остановилась. Ни Эрни, ни Санни она не видела. Только широкий клин дикого кустарника возле берега, запутанного и на вид непроходимого. Вдруг из кустов зашипело:

— Чего встала? Спугнёшь. Лезь сюда.

Эрни лежал животом на песке и через кусты что-то высматривал, Санни вылизывала хвост, выкусывая колючки.

— Чего там? — шёпотом спросила Стаська.

— Щас появятся.

Стаська опустилась на колени рядом с мальчишкой, на всякий случай тоже пригнула голову и стала смотреть сквозь ветви кустов. На пляже по-прежнему никого не было. Парк, который от озера отделяла небольшая лужайка с редкими простенькими цветами, был не слишком большой и не старый. Ветер шнырял меж ветвями деревьев, уворачиваясь от размашистых веток, пытающихся отшлёпать озорника, а пернатые арбитры свистели на все лады, оглашая счёт победителя.

— Вот, началось, — услышала Стаська.

Над лужайкой поплыли переливчатые искорки, образуя тонкую радужную пелену, которая преломляла видимые сквозь неё деревья. Она плавно изгибалась то ли от колебаний воздуха, то ли сама создавала эти колебания. И вдруг сквозь пелену проступило лицо, прозрачное и трепещущее, а через мгновение на лужайке уже стоял человек. Он козырьком поставил ладонь, посмотрел на солнце и… стал таять, растворяться в воздухе.

Стаська зажала рукой рот, чтобы не вскрикнуть.

А на странном месте уже возникал другой силуэт… Этот тоже не задержался, его постигла участь предшественника. Вот ещё один… Они сменяли друг друга, появляясь на мгновение и исчезая. Потом растаяла и сама пелена. На пляже воцарилось прежнее безлюдье, ничто не напоминало о недавних гостях. Да и были ли виденные ею люди? Сон? Морок? Или собственная крыша поехала?

Стаська, не в силах вымолвить слова, подбежала к волшебному пространству и провела рукой по траве. Санни бегала вокруг неё, помахивая хвостом в предвкушении игры. На призраков собака, к удивлению девушки, никак не отреагировала, не залаяла, не зарычала, как обычно на чужих. На траве не было следов, словно и не топтала её дюжина человек. Стаська принюхалась.

— Это энергия. Она не пахнет, — раздалось из-за спины.

— Что это было? — за шиворот хлынул холодок.

— Фантомы, воплощённые мысли. Только молчи. Секрет!

Неосознанное предчувствие, что чудеса вот-вот начнутся, не покидало её с самого начала. Не могли не начаться, раз уж она влипла в эту подозрительную историю. Так что увиденное девушка расценила как очередное звено в цепочке невероятных событий. И что-то подсказывало ей — далеко не последнее.

— Где это ты так исцарапалась? — вдруг заметил мальчишка.

— Об изгородь, — укоризненно напомнила Стаська. Мол, мог и в другом месте её вывести. Спешить, как оказалось, было некуда. Никто их здесь не ждал.

— Вымой царапины в озере. Не заходи глубоко, — его самоуверенность была нерушимой, без всяких угрызений совести.

Девушка прикрыла саднящие колени ладонями:

— Может, не надо? Они уже подсохли, — прозвучало жалобно, как-то не по-взрослому, будто из них двоих старшей была не она, а этот невесть откуда взявшийся сорванец.

Эрни усмехнулся:

— Давай, давай. Будешь как новая.

Неосознанно, поддавшись жалости к себе, она только укрепила командный статус мальчишки. Он стоял над ней, сидящей на корточках, покровительственно смотрел сверху вниз. Ха! Видел бы, как её слушаются десятиклассники! Не чета ему! Выше своей учительницы, то есть её, Анастасии Андреевны, на голову! Но вслух Стаська говорить ничего не стала. Повернулась и пошла к озеру.

Вода была удивительно прозрачная (песчаное дно как на ладони) и холодная. Зайдя по колено, она сунула руки в воду и ощутила, как ледяные иголочки мгновенно побежали по телу, выгоняя из него остатки усталости. Боже правый! Во что превратилась её парадная юбка! Мятая, заляпанная сочной зеленью… и порвалась на боку. В горячке она совсем забыла думать о своей одежде, о том, как выглядит. И в таком виде она заявилась в Академию! Что про неё подумал Мастер Дарни, этот холеный денди? А ведь даже бровью не повёл! Что значит воспитанность!

— Всё, пошли, — Эрни, не дожидаясь, пока девушка втиснет мокрые ноги в туфли, развернулся и зашагал к парку. Она заторопилась и чуть не вприпрыжку побежала за ним.

«Ян! Он ведь обещал зайти вечером. Придёт — а меня нет!» — испугалась Стаська.

Обратная дорога показалась длинней. Или просто мысли скакали галопом, обгоняя время и расстояние, которые не могли соперничать с лихорадочным нетерпением и путаницей в голове.

— Ты кто такой? — запоздало опомнилась Стаська.

— Наконец-то спросила! Живу я здесь. Хочешь, я буду приходить?

— Хочу.

И усмехнулась. Нашла себе приятеля! А что? Привыкла дружить с мальчишками. С детства. И сама им под стать.

Глава 3

Единое и неделимое

— Что у тебя на сегодня?

— После школы два репетиторства, потом тренировка в бассейне, потом репетиция новогоднего представления.

— Мы опять не пойдём к Никитиным?

— Не бросить же мне все дела!

— А может, бросить?

— Артём, ты с ума сошёл!

— Или ты? Пусть поимеют совесть: нельзя же всё вешать на тебя.

— Я всё успеваю.

— Стась, давай сходим к Никитиным, а то снова уедут. Когда ещё увидимся?

— Ну, сходи один.

— И что я скажу? Они ведь спросят про тебя.

— Скажи… что я… э-э… что я исчезла.

— Как это?

— Будто приходишь ты ко мне, заглядываешь в комнату: я в дымке такой, как в облаке, — и растаяла.

— Фантазёрка.

— А разве так не бывает?

— Мне кажется, ты и появилась так же: только дымка, наоборот, сгустилась, засветилась зелёным, и что-то рыжее и кудрявое показало мне язык.

Эти лёгкие поддразнивания вошли у них в привычку. Артём и Стаська были неразлучны, и трудно было определить суть их отношений, да они и не старались. Просто знали, что важные дела и вопросы нужно делать и обсуждать вместе. А важным было всё: от выполнения домашних заданий и катания на катке до выбора профессии и решения мировых проблем. Родители и учителя не видели в их дружбе ничего осудительного и воспринимали их как единое и неделимое целое. Ребятня сначала доставала заковыристыми дразнилками, особенно мелюзга, но злости не было — с Артёмом и Стаськой здо́рово было дружить, не соскучишься — и постепенно все дразнилки забылись. Иногда всплывали «сиамские близнецы», «два сапога — пара» или что-то в этом духе, и чего больше было в них: насмешки, зависти, ревности — кто же разберётся?

Из смешной, любопытной и задиристой девчонки Стаська выросла в очень привлекательную девушку. Стройная, подтянутая фигурка. Зелёные глаза, меняющие оттенки от тропически насыщенного — в гневе до прозрачно-лёгкого — в беспечном веселье. Эти же глаза могли вспыхивать колдовским светом, когда Стаську подхлёстывал азарт, горячая увлечённость. Её кожа, абсолютно белая, часто свойственная рыжеволосым северянам, полностью отвергала веснушки и загар. В детстве её считали бледненькой и, если бы не подвижная и деятельная натура непоседливой девчонки, стали бы усиленно лечить. Вместе с болячками на коленках и содранными локтями бледность растворилась в воспоминаниях о нежном возрасте, теперь её белокожесть выглядела изысканно аристократичной, эксклюзивной — предметом бессильной зависти многих гламурных барышень. А вот гламур и приоритетный сексуальный имидж, которые так навязчиво втюхивала хорошо оплаченная реклама, одурманивая юных и неокрепших, Стаська презирала. По-мальчишески задорный характер и природное изящество обеспечили её широким кругом друзей, а когда она встряхивала шелковистыми рыжими кудрями, рассыпающимися по плечам, у парней замирала душа. Но скрепя сердце никто за ней не ухаживал: кому же придёт в голову встречаться с «сиамскими близнецами»?

Артём увидел Стаську, впервые переступив порог школы, и уже не мог оторвать глаз. Не то чтобы она показалась ему красивой, он и не думал об этом, просто она была солнцем, не тем, что в небе, а живым и близким, излучающим свет и тепло и нуждающимся в защите. А когда учительница посадила их рядом, неведомая Морошка, прядущая нити человеческих судеб, крепко сплела вместе всё предначертанное в жизни маленьким изумлённым детям.

Крепкий здоровый мальчик с соломенными вихрами и пронзительно синими глазами казался неприступной крепостью для безбашенных озорников, гораздых обижать безответных девчонок. Впрочем, Артём никогда не гордился трёпкой, которой награждал не в меру распоясавшихся забияк, да и не часто встречались отчаянные сорвиголовы, рискующие ради сомнительной славы подставиться под железные кулачки. Со временем поумнев, драчуны решили, что приятельские отношения с Артёмом гораздо предпочтительнее бессмысленной вражды. Спортивные достижения и кубки, которые он привозил с соревнований, были достаточными аргументами да ещё неизменной гордостью школы, где ему единодушно пророчили блестящую спортивную карьеру. Выбрав профессию программиста и поступив в университет, он удивил своих наставников, хотя и до этого они знали его как отличника, с закрытыми глазами ориентирующегося в компьютерном пространстве. Успехи Артёма, конечно же, не давались ему даром, но добивался цели он всегда самостоятельно. Случайности, везения были редкими и не в счёт. Среди друзей одна Стаська знала о его сомнениях, колебаниях, трудностях, другие видели его безусловным лидером, обречённым на победы и рекорды. Стаськину увлечённость филологией Артём уважал (он вообще любил людей увлечённых, к апофигистам относился с брезгливостью, как к добровольным слепцам, подвластным ветреным случайностям) и с интересом слушал её рассказы из истории языка. В её студенческих исследованиях ему иногда слышался голос древних пророков, посылающих весть через века и миры, и тогда он верил, что каждое произнесённое слово материально и реализует своё назначение в одном из миров.

— Помнится, ты завидовала Никитиным, когда они собирались на Север, — подзадоривал подругу Артём.

— Ещё бы! Самые интересные и продуктивные этнографические экспедиции в России могут быть на Север, Урал, в Сибирь. Будешь спорить?

— С тобой поспоришь!

— Сам посуди: мы живём в центре России — самая обжитая территория. Всё, что можно было раскопать и открыть здесь, давно раскопали. Нет, нет, — замахала Стаська рукой на открывшийся рот Артёма, — не спеши обвинить меня в невежестве. Я намеренно утрирую, чтобы выделить свою мысль. И всё же, если сравнивать: в центре все древние тайны уже так притоптали, что не отковырнёшь, а на периферии — только не ленись, есть, наверняка, и такие первозданные уголки, что всякая фантазия устыдится. Вот такая экспедиция — мечта…

— Звезда моя, там ведь одной мечты мало. История просто так тайны свои тебе не преподнесет на блюдечке, у неё неподкупная Природа в телохранителях. А суровая Природа живо тебе ручки исцарапает. Чтобы в такие места забираться, кроме духовной жажды, физическая подготовочка нужна.

С этим Стаська была согласна и живо разложила нужный набор аргументов, как фокусник карты веером:

— Ну вот! Зимой — бассейн, баскетбол, лыжи. Наш тренер всё распланировал. А летом — гребля на ялах, лес! Будешь со мной по лесу бегать?

— Если пойдём к Никитиным.

— Обязательно! Самой интересно. Только… не сегодня.

Они сидели в Стаськиной комнате, небольшой, но уютной, где всё под рукой: диван, шкаф с одеждой, компьютерный стол и крутящееся кресло перед ним… Обычно, когда приходил Артём, Стаська уступала другу место перед монитором, а сама устраивалась рядом на стуле или на диване, чтобы дать возможность специалисту шарить в её компьютере: чистить файлы, проверять программы, устанавливать новые — словом, налаживать и усовершенствовать его работу. Иногда они вместе упуливались в монитор, когда находили в Интернете интересную информацию, обсуждали её и спорили. Им никогда не было скучно, а время, проведённое вместе, всегда казалось мизерным: столько ещё недосказанного оставалось, столько невыспрошенного… Вот и сейчас два стакана с недопитым соком одиноко стояли на маленьком столе, забытые разговорившимися друзьями.

— Знаешь, когда мы учились в школе, — неожиданно сменил тему Артём, рассеянно крутя колёсик мышки, — мне как-то подсознательно казалось, что нас кормят манной кашей, что историю человечества упихнули в примитивные схемы и графики. Вот только теперь, когда не надо готовиться к экзаменам, доказывать свою подготовку, зарабатывая оценку, стало очевидно, что жизнь преподносит нам совсем иные знания. Открываются страницы истории, о которых раньше и не подозревали… иногда такое, что перечёркивает задолбленное на уроках. А ведь казалось: научно установленное и критике не подлежит! — усмехнувшись, глянул на подругу, которая слушала его, не перебивая. — Со временем понимаешь, что главная учёба начинается после школы. И уже не обязательная, не плановая, не подотчётная… Свободное направление в информационном пространстве, поиск, исследования, гипотезы… Образовательный стандарт лопается по швам.

— Да в образовательный стандарт многое просто не укладывается. Все знания, накопленные человечеством, не знают границ, — Стаська уверенно оседлала новую тему. Крутые виражи в их разговорах были в обычае, и повороты обоим давались легко, как само собой разумеющееся, даже требующееся.

— Хорошо, если накопленные, а если потерянные?

— Ничего не теряется бесследно. Даже разбитое зеркало можно восстановить, сложив осколки…

— Их ещё надо найти, эти осколки, — перебил Артём, прищуриваясь на мелькающие странички Интернета, словно пытаясь разгадать секрет поиска. Потом откинулся на спинку кресла и потянулся к своему стакану.

— По большому счёту, Артём, ты прав. Старая школа, традиционный образовательный принцип — передача знаний — безнадёжно устарели. Это многие понимают. В будущем будут другие технологии обучения с другим принципом — научить учиться, самостоятельно добывать знания. А сейчас они в стадии разработки.

— Сочувствую тебе, труженица переходного периода. Трудно, наверное, врать детям? — позлорадствовал приятель, покосившись на самоуверенное лицо подруги.

— А мне врать и не приходится, — парировала та. — Моя задача — воспитание духовно богатой и нравственной личности и обучение грамотному выражению своей мысли, — формулировка прозвучала, как заученный пункт должностных обязанностей. Впрочем, для тех, кто повязан школьными условностями, подумал Артём, оторваться от привычной и понятной картины жизни тяжеловато. Даже Стаське, вечно парящей в облаках. Но она, по крайней мере, одержима любопытством и жаждой новых знаний и впечатлений. Значит, небезнадёжна…

— Сдаюсь! Знаешь, что меня всегда восхищает в тебе?

— А тебя восхища-ает? — с сомнением и ехидством расхохоталась она.

— Оптимизм. Не дебильный оптимизм недоумков, а логичный, обоснованный. Так и хочется верить, что мир устроен разумно и надёжно.

— А мне иногда кажется, — доверчиво призналась Стаська, — что мира-то, единого на всех, и нет. То есть он есть, конечно, но… Понимаешь вдруг, что каждый человек — это отдельная вселенная со своим особым миром. Внешний мир, отражаясь в этой вселенной, становится иным, не похожим ни на чей другой. И выходит, что главное в этих мирах — не конкретные материальные признаки, а впечатления от них, их ощущение, чувственное восприятие, нестандартное, непредугаданное понимание. Многослойность миров на едином жизненном пространстве… Это… как ромашки в поле: все похожи, а двух одинаковых нет.

Глава 4

Страшно интересно

Стаська бежала по школьному коридору, на ходу расстёгивая молнию куртки и стряхивая снег с капюшона. Было слышно, как в 10«Б» скороговоркой под ломаный ритм выплёскивался рэп, и восторженные вопли выделяли кульминации, как болельщики забитые шайбы. Вот бездельники! Опять вместо репетиции дискотеку устроили! За такими глаз да глаз, никакой самостоятельности… Тихонько приоткрыв дверь, Стаська заглянула в класс. В полутёмном, радужно мерцающем пространстве Вовка Зябликов являл своё искусство. Фанат рэпа и мим, он отрешённо чертил вокруг себя резкие и плавные, но удивительно слитные движения, создавая иную реальность, иной мир, где слова обретали плоть, а музыка становилась биением сердца. Стаська открыла рот и замерла, как загипнотизированная. Такой и заметила её Юлька Колесова:

— Анастасия Андреевна… — её испуганный шёпот эхом пронёсся по классу и спугнул волшебство. Музыка остановилась.

Вовка замер, потом опустил руки и выпрямился:

— Спалился… Это тиктоник, — виновато оправдывался он перед классным руководителем.

Стаська наконец-то вошла в класс и огляделась: все были в сборе, на сдвинутых к стенам столах были разложены реквизит и распечатки сценария.

— Вы уже репетировали?

— Немного, — вразнобой откликнулось сразу несколько голосов. Врали, конечно, из благородных побуждений. Чтобы заслонить класс от гнева учительницы, ложь была наименьшим из зол. Не трусостью и позором, а скорее, доблестью. Её, конечно, на мякине не проведёшь (сама, в сущности, такая же, как они), но и проверить не сможет.

— Да вы не волнуйтесь, Анастасия Андреевна, экспромтом получается даже лучше, как-то искреннее, — за всех отдувалась Юлька, отводя грозу.

— Да… Будто в жизни, — со всех сторон обрадовались подсказке остальные.

Стаська поняла, что репетировать после Вовкиного рэпа уже не хотелось, и ей, честно признаться, тоже…

— Вовка, где ты научился так? — обратилась она к нарушителю порядка.

— Этому научиться вряд ли можно. Это пружина такая в душе, которая распрямляется однажды, и я просто подчиняюсь ей. Но не у всех она есть.

— И всё-таки, — скрепя сердце выдавила учительница (с неё же в конечном итоге и спросится!), — надо порепетировать. Помните: за лучшее представление класс награждается путёвкой в Болгарию, на Золотые пески.

— Подумаешь, счастье! Ну что там: ну море, ну пляж… — это уже Ник. Где только не побывал он с родителями. Такого курортами не прельстить. — Вот если бы отправиться за край… где живут наши мысли… желания — словом, опасности и приключения. Где узнаешь цену себе и друзьям. Вкус жизни, её смысл. Откроешь в себе спящую галактику.

— Острых ощущений ему подавай, — Гарик Стоянов. — Книжки читай.

— А я читаю. Только книжки у нас с тобой разные, — уязвлено отгавкнулся Ник.

Вообще-то у ребят были обычные имена: Николай, Игорь, Антон… Но заразившая их мода соцсетей, переписок в блогах, онлайн-игр обстругала привычное и уже казавшееся скучным. Ники постепенно превратились в имена, которые звучали ярче и самих выдумщиков тоже, кажется, преображали. Стаська привыкла к ним и не возражала. Правда, пожилые учителя ворчали: «В наше время второе имя называли прозвищем или кличкой. Кличкой не хвалились, а дразнились. Она была обидной, и, услышав её, лезли в драку!». Но она видела в этом не более чем игру, жонглирование словами. Чего ради драться-то? Матери всегда ненаглядных детишек называют «ласково», уменьшительно. Чем, к примеру, лучше «Николаша» или «Колюнчик», «Игорёша», «Тошенька»? А в девятнадцатом веке вообще высший свет, элита пользовались только французскими эквивалентами: Элиза, Пьер, Андрэ, Натали — и никто за это морду не бил. Это было всегда. Так что нечего нос воротить!

Светка слушала молча, потом захлопала длинными ресницами:

— Ну чем тебе не нравятся море, пляж? Ты хочешь невозможного.

Стаська согласилась:

— Да, такого не бывает.

— Откуда вы знаете? — обиделся за свою мечту парень. — Не нашли на карте? Или в учебнике?

— А ты откуда знаешь? — пусть защищается, подумала Стаська, раз кукарекать смелости набрался. А может, и правда, знает?

— Я читал.

— Это вымысел, фантазии… — небрежно отмахнулась учительница. Будто она не читала! Уж во всяком случае, побольше его.

— Но ведь фантазии не могут возникать сами по себе, они отражаются от реальности, другой, неизвестной нам. Значит, она, эта другая реальность, есть. А может быть, наоборот, та, другая реальность, создана нашим воображением, мыслями — отражённый мир.

Замерев от чего-то недосказанного, но приоткрывшего дверь в неведомое, напомнившее ей о собственных мыслях, Стаська прошептала:

— И как ты себе его представляешь?

— Не знаю. Я хочу его увидеть.

— А тебе не страшно?

— Страшно интересно, — с вызовом выпалил Ник.

Из дальнего конца класса Тоник Петров подал реплику:

— Анастасия Андреевна, может быть, уже пора по домам? Дорепетируем в следующий раз, а? Родители волнуются… — и охнул, получив от кого-то локтем в бок, чтоб не выделывался насчёт своего послушания и боязни родительского нагоняя. Бывало, и дольше загуливались.

«В самом деле, поздновато», — подумала Стаська, а вслух сказала, подпустив строгости в голос:

— Хорошо. Напоминаю: завтра сдаём сочинение по Достоевскому.

Ребята со школьного крыльца разлетелись, как вспугнутые воробьи: кто с хохотом и маканием в сугроб, кто тихими парочками. Стаська легко вздохнула (наконец-то никуда не надо торопиться, можно идти не спеша и с наслаждением дышать морозным воздухом) и пошла по освещённым улицам, похрустывая недавно выпавшим снегом. Принаряженные к Новому году улицы разноцветно мигали ёлками, звёздами, подарками, и отовсюду орущая музыка не раздражала — наоборот, гнала всякие мысли, освобождала и проветривала голову. Вспомнила ребят и по-доброму улыбнулась. Она любила свой 10«Б» и гордилась им: умные детки, весёлые, талантливые. Вовка Зябликов её сегодня удивил. Она и раньше восхищалась его гибкостью, пластикой, чувством ритма (даже когда задумывалась: поставить «5» или «4» за устный ответ, а он, стоя рядом с учительским столом в ожидании, неосознанно выбивал пальцами оригинальную дробь, она склонялась в пользу высшей оценки. Слава Богу, что паршивый счастливчик не догадывался о причине своего везения), но такое выступление видела впервые. Иногда она чувствовала себя их ровесницей, хотелось втянуться в круговорот их дел, интересов, подсказать, помочь, а то и поучиться у них, послушать их советов. Да вот проблема: субординация, строгость классного руководителя. «Если не взять их в ежовые рукавицы, — учили её опытные педагоги, — они скоро сядут на шею, тогда от них ничего не добьёшься. Дисциплину держать непросто, особенно в таком классе — эрудиты, самостоятельно мыслящие, самоуверенные, зато они потом оценят и ещё благодарны будут». А будут ли? Кстати, что там сегодня Ник говорил? Другая реальность? Отражённая? Где живут наши воплощённые мысли. Любопытно, бывает такое? «Мне тоже страшно интересно и тоже хочется там побывать», — неожиданно для себя вслух сказала Стаська.

— Её величество с томным взглядом и царственной неторопливостью приблизилось к похолодевшим подданным.

Стаська вздрогнула, только сейчас заметив приплясывающую на морозе и глубоко засунувшую руки в карманы знакомую фигуру.

— Артём? Ты давно меня ждёшь?

— Так давно, что успел превратиться в охлаждённый продукт и готов верноподданно следовать к тебе на кухню отогреваться чаем.

Уже сидя в тепле и потягивая из чашки горячее вприкуску с бутербродом, Артём поведал, что ему позвонил Лёня Криницын, бывший одноклассник, долго укорял его и стыдил, а потом распорядился, чтобы послезавтра вечером он вместе со Стаськой был у Влада Никитина.

— Стась, послезавтра воскресенье, — он укоризненно посмотрел подруге в глаза.

— Не знаю, — притворно надула она губы, — почему в нашем классе все считали, что ты во всём слушаешься меня, что ты готов ради меня сделать любую глупость. А всё выходит наоборот: это я давала тебе списывать домашние задания, подсказывала на уроках литературы, выгораживала перед учителями, а теперь вот по первому твоему требованию готова отправиться в опасное и безрассудное путешествие, где я рискую быть зажаренной на костре людоедами и съеденной на ужин.

— Во-первых, не требование, а нижайшая просьба; во-вторых, далеко не первая; в-третьих, у этих людоедов наверняка есть что-нибудь повкуснее, чем худющая рыжая учительница, вскормленная шедеврами русской литературы и способная прожечь только одним взглядом, зелёным и ядовитым, насквозь.

— Да, рыцарь, умеешь ты сказать даме приятное.

— Талант! Его с куста не сорвёшь.

Глава 5

Только вместе со мной

В воскресенье у Сандры и Влада Никитиных собралась довольно большая компания: кроме Артёма и Стаськи, были ещё трое бывших одноклассников и участники прошлой экспедиции. Все были примерно одного возраста, только новые друзья Никитиных казались старше. Ореол загадочных путешественников прибавлял им возраста и веса в разговоре. Женская половина, как всегда, хлопотала на кухне, периодически засылая кого-нибудь в комнату с очередным блюдом. Мужчины покуривали на балконе, перебрасывались шутливыми репликами. «Всё как всегда. И зачем я сюда притащилась?» — думала Стаська. Она торопливо сочиняла благовидный предлог, чтобы пораньше уйти, когда всех пригласили к столу.

Гости зашумели, рассаживаясь и теснясь, двигая приборы. И вот поднялся со своего места Кирилл (так его представили), который вернулся вместе с Сандрой и Владом из этнографической экспедиции.

— Хоть я и не люблю застолий и шумных компаний, но сегодня мне приятно видеть друзей моих друзей. Говорят, если люди долго находятся друг с другом, у них происходит обмен энергетикой, и они становятся всё равно что побратимами, не кровными, а энергетическими. Взаимовлияние таких побратимов не вымысел, а очевидность. Когда мы снова отправимся в экспедицию, на этот раз в центральную и южную Якутию, изучать шаманское искусство, вернее то, что от него осталось… Кстати, — Кирилл поднял палец, предупреждая насмешливых скептиков, — я думаю, что осталось немало, просто оно растворилось в быте, обычаях, обрядах местного населения… — мне легче будет понимать моих друзей и мотивы их поступков: я видел ауру, которой они столько лет дышали, я обменялся энергетикой с их кругом.

После салатиков и вина начались несмолкаемые разговоры, которые главным образом касались прошлой экспедиции. Ребята привезли богатый материал, которого всем хватило бы на диссертацию, но молодым исследователям казалось мало, им нужны были подтверждения их выводам. Они чувствовали каким-то поисковым чутьём, что именно в секретах шаманов отыщут доказательства своим догадкам и предположениям.

Стаське уже не хотелось домой, глаза её горели зелёным колдовским огнём, когда она говорила Кириллу:

— Это теперь считаются предрассудками, темнотой и невежеством представления наших далёких предков. А они чувствовали глубокую связь человеческих помыслов и поступков с Космосом и вселенской энергетикой, только называли её по-другому: гневом, милостью или даром Богов. И не только в отдалённых районах Севера, где были вы, но и в Новгороде, при князе Владимире, волхвы знали, какой силой обладает вслух произнесённое слово. Поэтому так тщательно выбирались слова при составлении заклинаний, поэтому только имена добрых Богов, Богов-покровителей, произносили вслух, но не всуе и с глубоким уважением. Они знали не учёным знанием, а каким-то природным чутьём, что слово, произнесённое вслух, обладает сильным магнетическим свойством, притягивающей энергетикой. Имена Богов подземного мира, как правило, заменяли описательными названиями, чтобы не явились на зов.

— Всё так, — прервал её Кирилл, — только я не согласен, что «знали они не учёным знанием, а природным чутьём». Веками собирались и хранились наблюдения природных явлений, во все времена были мудрецы, которые исследовали таинственные знаки и накапливали драгоценные знания. Их, правда, называли чернокнижниками, алхимиками и колдунами, перед ними преклонялись, их боялись, изгоняли, а иногда сжигали. Но их мудрость притягивала, их таинственная власть над силами природы была очевидна, и ею пользовались. Авторитетные волхвы занимали высокое положение в своём племени.

Как-то незаметно вокруг Стаськи и Кирилла расположилась вся гостевая команда. Артём, наблюдая за участниками разговора, отметил про себя, что Кирилл, словно опалённый зелёным пламенем Стаськиных глаз, старался смотреть мимо её лица. Правда, это наблюдение было почти бессознательным, потому что разгорающееся обсуждение увлекло его, и он подкинул щепку в костёр:

— А шарлатаны?

— О, шарлатаны были всегда! — тут же вцепился в щепку Олег, как заскучавший без подпитки язычок пламени, до сих пор слушавший молча, пощипывая небольшую рыжеватую бородку и щуря глаза. — Популярность волхвов была выше княжеской власти. Князья советовались с волхвами, слушались их указаний, даже угождали им: часто от них зависело благополучие государства и самого князя. Но это в лихие годины, как мы говорим — в экстремальных ситуациях, а в мирное время шарлатана от настоящего волхва не так легко отличить, зато привилегии — те же. Шарлатаны — всегда властолюбцы.

— И любители звонкой монеты, — заёрничали слушатели.

Компания развеселилась, посыпались шуточки.

— У нас был случай, когда мы сбились с маршрута и забрели в лесную деревушку, — сквозь смех услышал Артём. Это Влад вклинился в разговор. — Когда я увидел частокол вокруг поселения и здоровенного медведя, вырезанного из дерева, у ворот, я подумал, что мы прошли временной коридор и очутились в прошлом. Да ещё так совпало, что чёрный ворон, покружив над нами, уселся на голову медведю. Меня даже озноб прошиб.

— Да, да, Влад, — откликнулась Марина из глубины дивана, живо вспомнив свои страхи, — я тоже почувствовала, будто провалилась во времени. Я ещё подумала тогда: какое счастье, что вы все рядом, в одиночку я умерла бы от этой жути, даже не проходя в ворота.

Сандра рассмеялась:

— Сказочники вы мои, ещё диссертации собрались писать — а чёрного ворона испугались.

— А не припомнишь ли ты, Сашенька, — съехидничал Влад, — кто тогда предложил не входить в деревню, а разбить лагерь в лесу и посмотреть, кто из ворот выйдет?

— Ну, ладно, — неохотно сдалась Сандра, — было жутковато, но маломальские меры предосторожности никогда не помешают.

— А мне страшно не было, — невозмутимый Пётр расправил плечи и улыбнулся. — Я даже обрадовался: наконец-то настоящий старинный пласт, а то собираешь по крупицам, складываешь их как мозаику, а общая картина не очень-то вырисовывается.

— Так вот, выслали мы в деревню добровольцев-разведчиков — за продуктами, — снова подхватил ниточку своей повести хозяин квартиры.

— А чего вы боялись-то? — с лёгкой иронией спросил Артём.

— Понимаешь, — кажется, Влад пытался объяснить больше себе, чем ответить на вопрос товарища, — это даже не страх, а скорее, осторожность. Когда приходишь к людям, живущим по заветам предков, всегда рискуешь повести себя не так, как у них принято, и обидеть их. Гостеприимство у них священно: голод и изгнание нам не грозили. Но вот недоверие… Они могли замкнуться, и мы не сумели бы разговорить их, расспросить об их древних корнях, особенностях веры. Но всё обошлось благополучно. Пожалуй, самый ценный материал мы собрали в этой деревне, в Ключах. Люди запомнились: что-то в них особенное, несуетливое.

— Уважение. Эти люди с детства приучены уважать человеческое достоинство — своё и чужое, — Кирилл опять поднял палец. Видимо, это был его любимый жест, родившийся из привычки настаивать в спорах на своём мнении или из нежелания оппонентов видеть главную мысль. — Бесчестный поступок — позор не только человеку, его совершившему, но всему его роду, это унижение человеческого достоинства.

— Ксанка, расскажи про имена, — попросила Сандра.

— Вообще-то это не отдельная история, — охотно откликнулась черноволосая девушка с короткой стрижкой, — а продолжение традиционных верований, распространённых у северных народов. Просто здесь они сохранились так цельно и глубоко, как ни в одной другой местности. У них в строжайшей тайне сохраняются имена, данные при рождении, чтобы враг не смог навредить, причинить зло.

— Ты имеешь в виду сглаз? Или порчу? — уточнил Артём.

— Видимо, да. Хотя, может, и ещё что. Например, наслать неудачу, бесплодие и что-то в этом роде. Только самые близкие родственники, друзья, побратимы знают настоящее имя, но они хранят тайну. Если имя узнает враг, человек становится мишенью, открытой для лёгкого попадания в цель. В древности так же обходились и со своим тотемом — животным, который, по их вере, дал начало роду, или природной силой, от которой зависела жизнь племени, здоровье детей или просто успешная охота, удача. Для них придумывают разные другие имена, типа Хранитель жизни или тепла — про огонь, Быстроногий Отец — олень, Хозяин Леса — про медведя.

— Кстати, о медведе, — напомнила Сандра.

— Да, деревянный медведь, которого мы увидели, — их тотем. Они до сих пор почитают его.

— А самих-то их как зовут? — не унимался Артём.

— У тебя «ВКонтакте» какой ник? Вот-вот. Только ты его сам выбрал, а их родители нарекли. Имён нам, конечно, не открыли по понятным причинам. Можно только догадываться: что-то вроде Кряж, Латка, Снегирь, Шорох, Смел… — это парни. А для девчат поэтичнее: Звончата, Капелька, Ольха, Зо́ря… Такие имена (ну, или подобные им) обычно давали в древности, из них сохранились очень немногие.

— Сказка какая-то, — Артёму и верилось вроде (с чего бы им врать-то?), и слишком уж диковато было (в наши-то дни!). — А как же паспорта? Что у них в паспорте-то написано? Шорох Кряжевич? Ольха Снегиреевна?

Звучало смешно. Но смехом не ограничились. Серьёзные учёные, как шалопаи-мальчишки, с хохотом начали составлять пары, придумывая их на ходу и соревнуясь, кто ловчее язык вывернет. Так что Ксанка еле пробилась со своим ответом:

— В паспорте — обычные имена. В большом мире они живут по паспортным именам, как и все мы, но наслать порчу на них, заколдовать никакой враг не сможет, так как не знает настоящего имени.

— А мы, стало быть, беззащитны?

— Да. Только не знаем об этом.

Стаське вспомнился её 10 «Б», и она рискнула предположить:

— Может быть, ники, которые стали такими популярными у подростков, тоже работают в роли оберега, заменяя настоящие имена? Хоть и неосознанно, инстинктивно, ребята заслоняют себя от зла?

Ксанка пожала плечами и выдала как само собой разумеющееся:

— Конечно. Оба явления имеют один корень. Даже если современные подростки ничего не знают об обычаях и языческих обрядах далёких предков, их кровь несёт в себе память древнего страха перед миром иным, тёмным, наделённым злой силой.

Артём открыл рот для скептического комментария и коварного вопроса, но Сандра погрозила ему пальцем:

— Любознательный мальчик. Хватит на сегодня. Вот из Якутии вернёмся, тогда и спросишь. Нас на утро профессор Калугин пригласил в свой институт. Сначала подведение итогов, потом будем разрабатывать план новой экспедиции. После всех обсуждений и дискуссий накопилось множество вопросов, надо определить направления поисков и наметить маршрут. И пора начинать тематическую подготовку. Словом, работы — не продохнуть. А летом нас здесь уже не будет.

На выход собирались шумно и весело, всей толпой, пихали друг друга, нахлобучивали шапки, выключали свет и рычали в темноте, изображая чудовищ. Сандра смеялась сначала, потом вздрогнула от особенно талантливо, вдохновенно исполненного рыка с подвыванием, и мимоходом обмолвилась:

— Будем в Якутии, непременно заглянем на озеро Лабынкыр. Ни одна экспедиция его стороной не обходит. Про него тако-ое рассказывают! Правда, ничего доказать не могут.

— А ты всё докажешь! — съязвил Артём.

— А то!

У подъезда распрощались и по двое — по трое разошлись в разные стороны. Стаська — понятное дело, с Артёмом, который всю дорогу дурачился и пытался затолкнуть ей за шиворот снег, заставляя уворачиваться, убегать и забрасывать его снежками в отместку. Казалось, не было выпускного бала и аттестата, не было университета, не было Анастасии Андреевны и даже 10«Б» — всё наваждение. И пусть коварные взрослые не пытаются втянуть их в свои игры. Вдруг она остановилась и запыхавшимся голосом неожиданно спросила:

— Стой, Артём! Сколько тебе лет?

Вопрос застал парня врасплох, и он с ходу выпалил, не задумываясь:

— Четырнадцать!

— Я так и знала! — захохотала Стаська.

— Ха-ха-ха! — передразнил её приятель и с торжеством добавил: — Всё равно ты на четыре месяца меня младше!

— Да я не об этом. Знаешь что? Я думаю, что провалы во времени — это чистая психология, это просто состояние души. Какой-то не очень добрый взрослый придумал взросление и каждому этапу взрослости гвоздями прибил его обязанности и образ мыслей. Люди согнулись и тащат на себе этот груз. А я вот закрою глаза, представлю любой свой возраст и перешагну время.

— Я тебе перешагну! Только вместе со мной — на раз, два, три. Марина Петровна ещё в первом классе посадила нас за одну парту — и всё, приклеила! Это больше, чем дружба, чем любовь, — это судьба.

— Точно! Так оно и было: в прошлой жизни и даже не в нашем мире…

— В параллельном?

— Возможно. Жила прекрасная фея…

— Нет, лучше — эльф. Мудрый и бессмертный. Он виртуозно владел саблями, сражался двумя руками и был непобедим. А подлый предатель…

— Да, колдун. Подкрался ночью и магической молнией рассёк его пополам. И душа его…

— Разделилась на две половинки! Стаська! Как же нам с тобой свезло!

— Это почему же?

— Да ведь мы могли никогда не встретиться! Представь: две половинки души мечутся в разных мирах, как слепые.

— Да ведь эти половинки в разных телах.

— Зато вместе. В одном мире, в одно время и даже рядом.

— Кстати о времени, душа моя, мы и забыли. Заигрались. Домой, домой, и в постельку. Завтра на работу.

Нагулявшись по морозному городу, расплескав скопившееся напряжение в дурачествах, Стаська провалилась в сонное царство, лишь коснувшись щекой подушки. Большая добрая рука накрыла её шалашиком, не допуская видений, тревог, печали, и она поплыла в туманной лодочке, блаженно и доверчиво, по бескрайнему озеру, гладкому и блестящему, как волшебное зеркало.

Глава 6

Ванечка

Ян, не обнаружив Стаськи, не очень волновался (куда она денется?), он присел на ступеньки и стал ждать. С тех пор, как он попал сюда, прошло одиннадцать лет. Он хорошо помнил маму и брата, свой дом и аллею, куда его водили гулять и где в деревянных песочницах возились неугомонные малыши. Он помнил, как ему хотелось побежать во весь дух по зелёной тропинке, но знал, что нельзя. Они родились в один день, близнецы — Иван и Артём. Иван был старше брата на семь минут. Ванечка и Тёма — звала их мама. Тёма был здоровым, весёлым ребёнком, у Ванечки обнаружили врождённый порок сердца. Слабенький и тихий мальчик не вынес бы тяжёлой операции на сердце, и врачи определили ему строгий режим, диету и множество ограничений. Близнецы любили друг друга без ревности. Ванечка часто любовался братом, его неуёмной энергией, подвижностью, его бесконечной добротой и отзывчивостью. Тёма восхищался рано открывшимися способностями брата, перечитавшего горы книг и часто поражавшего взрослых не по возрасту точными и мудрыми замечаниями. Школу Ванечка не посещал, а приходящих учителей заводил в тупик своими вопросами и рассуждениями. Когда Артём закончил шестой класс, Ванечка сдал экстерном экзамены за курс средней школы и получил аттестат. А потом заболел. Врачи выписывали какие-то лекарства, поддерживающие сердечную деятельность, и печально отводили взгляд. Мама украдкой плакала, предчувствуя неизбежное, но с Ванечкой была по-прежнему весёлой и ласковой. И вот однажды пришёл незнакомый доктор. Он о чём-то долго беседовал с мамой на кухне, потом пришёл к Ванечке.

— Ты вполне взрослый и умный мальчик и, я думаю, способен принимать самостоятельные решения. Есть только одна возможность сохранить тебе жизнь.

Маленькое измученное тело лежало неподвижно, только глаза серьёзно и взросло смотрели на доктора.

— Мир устроен просто и гениально. Он похож на человеческий организм. Каждый орган, сосуд, ткань отвечают за жизненно важные функции целого. И каждый наделён своей энергией. Если нарушается работа одного органа, в системе случаются сбои. Если возможно заменить этот орган, его заменяют — протезируют, в природе более жизнестойкий вид заменяет слабый. Но самый главный человеческий орган — мозг. Он уникален! Его невозможно протезировать. Он управляет всеми процессами жизнедеятельности, а сверх того, вырабатывает бесценный продукт — интеллектуальное вещество. Во всём живом мире только человеческий мозг способен выполнять эту функцию. В своей совокупности интеллектуальное вещество образует интеллект планеты, совокупность планетных интеллектов — интеллект галактики — и так далее, до интеллекта мироздания. Уснувший человеческий мозг утрачивает свои функции, и энергия его затухает. Для мирового интеллекта это болезненная потеря, влекущая за собой мировые катаклизмы, слабость, уязвимость. Как любая болезнь для человека. Вот почему я пришёл к тебе. Возможности твоего интеллекта потрясающи. Ты только в начале пути. Нельзя допустить катастрофы.

Мальчик лежал не шевелясь, вытянув тонкие руки поверх одеяла. Слушал ли он доктора или тот напрасно производил звуковые колебания? Негромко кашлянув, привлекая внимание ребёнка, доктор провёл ладонью по волосам, приглаживая седую шевелюру, и продолжил:

— Ты читал книги не только из школьной программы и, думаю, поймёшь меня. Жизнь не ограничена земной поверхностью, видимой глазом. Она многослойна. Вернее, многомирна, то есть состоит из множества параллельных, не видимых нам миров. Границы миров обусловлены энергетическими полями. Представь себе человеческий организм. Каждый орган имеет своё энергетическое пространство, но кровь движется по сосудам, свободно пересекая границы энергетических полей. Не потому, что сердце распорядилось (сердце — механизм, выполняющий свою работу), — мозг посылает импульсы… — доктор, вышагивающий для вдохновения по крошечному пространству детской, вдруг замолчал и остановился, недоумённо уставившись в отрешённое лицо ребёнка, взгляд которого приклеился к потолку.

Теперь ничто не нарушало безжизненную тишину комнаты, если не считать мухи, которая попала между рам, когда закрывали форточку, и яростно билась в стеклянные стены своей тюрьмы, борясь за жизнь и свободу. Мальчик, распластанный на кровати, не мигая смотрел в одну точку и никак не проявлял своего внимания, казалось, что он слушает не доктора, а разъярённое жужжание пленницы. Но когда он повернул голову и посмотрел на неожиданно притихшего незнакомого лекаря, тому стало ясно, что ребёнок не только с интересом внимал ему, но и отлично всё понял.

— Вы хотите сказать, что силой мысли можно раздвинуть энергетические поля?

— Скорее — сместить их так, чтобы стало возможно взаимопроникновение.

— Это опасно?

Мальчик не уточнил, какую опасность он имеет в виду, но доктор обрадовался возникшему диалогу, а то ему уж мерещилось, что он сотрясает воздух впустую и его речи не достигают ни слуха, ни разума больного.

— Технологий проникновения в иные миры пока не существует. Риск в познании неведомого — главный спутник учёного. Могу сказать одно: предыдущие опыты были успешны, за исключением двух случаев (мальчик кивнул, благодаря за честность, но выражение его лица не изменилось). В одном случае — болезнь человека сопровождалась сильными болями, приступы туманили мозг, и он потерял сознание. Мы упустили время и возможность его спасти.

— Он умер? — бесстрастный голос не выдавал ни страха, ни жалости. Так мог спросить учёный, следящий за ходом эксперимента, регистрирующий полученные результаты, чтобы вывести точную формулу успеха, без погрешностей.

— Да.

— А второй?

— Второй раздумал… На половине пути. Сказал, не хочет менять свою судьбу.

— Вы с мамой говорили об этом?

— Примерно. Это шанс спасти тебя. Во время перехода через энергетические поля миров нарушенный баланс клеток восстанавливается. Всё, что тормозило рабочее состояние органов, рассасывается. Исчезает причина болезни.

— Как мама… отнеслась к этому? Что сказала? — нет, этот ребёнок всё же не был бесчувственной машиной. Голос потеплел и дрогнул. Почудилось даже, что он скорее предпочтёт умереть здесь, чем будет жить здоровым вдали от неё, если это её огорчит.

— Сначала плакала. Мама очень любит тебя. Потом просила поговорить с тобой. Она умница и очень сильная духом. Сказала, что смерть — самый бесполезный и безнадёжный аргумент. Она хочет, чтобы ты жил.

— Я согласен.

Глава 7

Пришельцы

— Ян! — за зелёной изгородью стояла Стаська. Растрёпанные кудри, как язычки пламени, шевелил ветер, глаза сияли. — Ты прости, что так получилось…

Из-за её спины по-разбойничьи скалился Эрни. Догадаться, чем младший братишка развлекал девчонку и почему они припозднились, труда не составило.

— Ну что, сильно успела напугаться? — притворно посочувствовал Ян. — Эрни не упустил случая напугать «призраками»? Несмотря на мой запрет! — погрозил сорванцу, но воспитательного эффекта палец старшего брата не произвёл.

— Да нет, не очень, — Стаська, конечно, храбрилась изо всех сил, и парень это заметил, но обнаруживать своей наблюдательности не стал. — Только сначала… Ян… — почти шёпотом добавила она, словно доверяла тайну, необъяснимую и зловещую, — у меня царапины пропали.

— Какие царапины?

— Я об изгородь ободралась… Этот мелкий велел перелезть, да ещё подгонял.

— Озеро? — спросил Ян у Эрни. Тот кивнул. — Это не рукотворное, естественное озеро. Там бьют живые ключи, их целительная сила фантастическая.

— Вот. Даже следа не осталось, — Стаська всё никак не могла поверить, с детским удивлением рассматривая свои коленки.

Ян расхохотался. Зелёные глаза мигом вскинулись на него, и девушка обличительно, хоть и жалобно, пролепетала:

— Так смеётся Артём. Почему ты так похож на него?

С минуту Ян смотрел ей в глаза, как бы раздумывая, стоит ли… потом решил внести ясность:

— Он мой брат. Мы близнецы.

Признание было ошеломляющим. Осознать его было труднее, чем перемещение в иной мир. Услужливая память молниеносно перелистала годы и развернула картины прошедшего. Стаська накрепко запомнила каждую деталь, каждую мелочь того страшного дня, о котором поклялась никогда не напоминать Артёму. Хоронили Ванечку. Когда над могилкой вырос печальный холмик, Артём, побледневший и осунувшийся за последние дни, повернулся и пошёл к одиноким ёлкам на краю участка. Стаська не отставала ни на шаг. Она помнила, как Артём, нисколько её не стесняясь, плакал. Горько, в голос. А она молча гладила его по плечу и ничем не могла помочь. Потом, размазав кулаком слёзы, он тихо и твёрдо сказал: «Никогда об этом больше не говори». Она поняла тогда, что Ванечка останется его вечной, незаживающей раной.

— Ванечка?.. Врёшь! Он умер.

Ян опустил голову и как-то устало вздохнул. Откровения явно доставались ему с трудом, тем более что смысла в них он не видел. Пока.

— Чаю хочется. Пошли в дом, — не дожидаясь согласия девушки, он поднялся на крыльцо и по-хозяйски открыл дверь.

Стаська ещё не успела разобраться с новым хозяйством, поэтому чаепитие готовил Ян. Он быстро и уверенно доставал чашки и накрывал стол, а она, не мигая, наблюдала за ним, веря и не веря услышанному. Для вруна парень выглядел слишком уверенным, ведь поймать его на слове можно в два счёта. Но поверить признанию — чудовищно! «Он что, принимает меня за сумасшедшую? Которую потехи ради можно водить за нос?» Когда сели за стол, она только и смогла выдавить из себя:

— Рассказывай.

Он спокойно и как-то отстранённо, не выдавая своих чувств, поведал ей свою историю. Да, вроде всё сходится. Чужой человек не знает семейных подробностей, тем более привычек и особенностей поведения… Сама она проговориться не успела. Только имя Артёма назвала. Но для такой складной истории одного имени маловато. Однако на всякий случай спросила, коварно прищурившись:

— А меня помнишь?

— Я помню рыжую девчонку, — усмехнулся он то ли своим воспоминаниям, то ли её «коварному прищуру». Со стороны, наверное, выглядит смешно — промелькнуло у неё в голове, — с которой брат был неразлучен. Она минуты не могла усидеть на месте. Я ей завидовал. С тех пор ты сильно изменилась. Извини, не признал сразу.

— Ладно, — смилостивилась Стаська. Всё равно не поймала на слове. — Допустим. Что дальше?

— Доктор Старлинг тогда и предложил нам, чтобы избежать бюрократических неприятностей, дознаний разных уровней и прочих проблем, похоронить фантом. Но этого я уже не видел.

— Как же ты решился?! — гнев и обида в едином порыве выплеснулись на рассказчика.

— А что, были варианты? — грустно спросил Ян.

— Да я не о перемещении. Тут понятно. Пусть похоронили фантом. Но могли бы Артёму на ушко шепнуть, — она ведь знала, сколько невысказанной боли носил её друг. Годами! Она уверена была, что до сих пор он так и не смирился с потерей.

— Мы с мамой думали об этом. Но решили, что так будет легче. Да, больно сначала, время сгладит. Да и потом, ты что, не знаешь Артёма? Он ни за что не отпустил бы меня одного, только вместе с ним!

Стаське в лицо словно плеснули кипятком, последние слова дышали таким кровным родством, какое невозможно ни подделать, ни угадать, только жить им. И у неё непроизвольно вырвалось:

— Точно! — на раз, два, три.

— Что?

— Я говорю, что теперь там я за тебя. Скажи, Ян, ты их больше не видел?

— Нет, — Ян опустил голову. Волосы, упавшие на лоб (волосы Артёма! Как две капли воды!), закрыли глаза, и что там в них — она не увидела.

— Тебя не отпускают?

— Когда я подрос и окреп, мне сказали, что я волен вернуться. Только вот проблема! Во-первых, меня там похоронили, да и как объяснить людям моё отсутствие? Маленький мальчик ездил в командировку? Во-вторых, ты можешь представить меня на прежнем месте? Я стал чужим тому миру. А здесь мой дом…

— Но я же вижу: ты тоскуешь о маме, об Артёме…

— Не надо. Потом. Может быть.

— Ладно, — легко согласилась Стаська. Переварить бы то, что узнала. Да чтоб не лопнула голова. — Тогда расскажи об этом мире.

Он немного помолчал, затем, как бы нехотя, начал говорить:

— Наш город, Марбезан, называют кто — городом студентов, кто — городом учёных, кто — просто академгородом. Ты уже видела Королевскую академию.

— Королевскую?

— Мы живём в королевстве Арканти. Марбезан не столица, а научный центр королевства. Столица — Кантар, где находится Королевский дворец и Думский Собор.

Дверь открылась без стука, на пороге стоял Эрни, встрёпанный и запыхавшийся:

— Там… Я просто… как всегда, как ты говорил…

— На закате? Я же предупреждал: сгущается концентрация энергии!

— Я забыл.

Ян вскочил со стула, Стаська тоже. Теперь они мчались через парк втроём, а Санни не вырывалась вперёд, бежала рядом. В парке было пусто, только в песочницах кое-где валялись забытые детские игрушки. Солнце почти провалилось за далёкий лес, растянув багряные косы по светлому горизонту, но и те быстро укорачивались и бледнели. На краю парка они залегли в траву и стали наблюдать. Санни, прижав уши, улеглась рядом.

На уже знакомой лужайке спиной к ним копошился какой-то человек, сидя на корточках. Он был одет в чёрный комбинезон, а на ремне в ножнах болтался нож. Встал, прошёлся, вгляделся в озеро. Его берцы с толстой рифлёной подошвой оставляли тяжёлые отпечатки на белом песке (явно не «призрак»). Ян уже собрался встать и подойти к незнакомцу, как тот негромко отрывисто свистнул. Из кустов выскочил огромный лохматый пёс и остановился перед хозяином. Тот протянул ему руку и дал что-то понюхать:

— След.

Пёс стрелой врезался в озеро и поплыл. Гость не казался безобидным, с хмурым и жёстким лицом, а уж что он делал — и вовсе было непонятно, что-то тёмнил в укромном уголке, так что у Стаськи по спине забегали мурашки. Ян поднялся в полный рост и пошёл прямо к чёрному комбинезону. Человек резко обернулся, и в руке у него блеснул пистолет. Не дожидаясь выстрела, Стаська шумно вылетела с другой стороны. На какую-то долю секунды незнакомец отвлёкся. Этого хватило, чтобы Ян сорвал с шеи амулет, начертил им в воздухе знак и выставил в сторону чужака:

— Алз яигренэ, дазан синрев!

Тот рванулся к амулету, но прозрачная рука зависла в воздухе, пистолет упал под ноги, тело невесомо поднялось и стало таять. Через мгновение от него не осталось и следа. Стаська тяжело дышала, будто пробежала марафон. Ян разозлился и набросился на неё:

— Зачем ты выскочила, дурёха? Он мог в тебя выстрелить.

Подбежавший Эрни прижался к нему, обхватив руками:

— Не успел! А не выскочила бы — тебя бы точно подстрелил.

Обидные упрёки, уже разогнавшиеся, врезались в невидимую стену. Ян осёкся на полуслове, смущённо пробормотал:

— Извини… И всё равно! В следующий раз не лезь! Я уж выкручусь как-нибудь.

Стаська, вдруг осознав, что они оба были на волосок от смерти, трусовато помалкивала, совсем не чувствуя себя героем и не обижаясь на взбучку. А с Эрни страх мгновенно слетел пенными брызгами вместе с растаявшим незнакомцем. Ещё бы! Старший брат превзошёл могуществом неведомое злодейство. И видно, не в первый раз, ведь не к кому-нибудь побежал за подмогой, когда припекло, знал, кто лучше всех справится.

Санни нюхала песок, то рыча, то поскуливая, и всё поглядывала на своих командиров: не надо ли снова куда-нибудь бежать? Эрни затеял с ней единоборство. Оба визжали и фыркали, отплёвывались песком. Ян поднял пистолет и сунул в карман.

— Ты знаешь, кто это? — спросила Стаська.

— Догадываюсь. Видишь ли, наш мир не такой уж закрытый. Связь между иными реальностями неплохо налажена и держится на взаимных интересах. Это в основном сотрудничество учёных, тайное. Политики к нему не имеют никакого отношения. Представляешь, что начнётся, если они пронюхают? Мы станем просто плацдармом.

— А каких учёных?

— Разных направлений: физиков, медиков, химиков, геологов, филологов… Но, к сожалению, в каждом стаде есть паршивая овца. Иные, открыв головокружительные перспективы, теряют разум, начинают бредить кто мировым господством, кто богатством. Случается, что прорываются сюда. Мы их зовём пришельцами.

— Вот ты со мной откровенно. А вдруг я пришелец?

— Исключено, — Ян и глазом не моргнул. — Тебя проверили несколько раз приборами на наличие негативной энергии.

— А амулет твой волшебный?

— Это не амулет.

— Но я слышала, как ты произносил заклинание.

Ян засмеялся и протянул Стаське металлическую пластинку, переплетённую затейливыми знаками. Совсем лёгкая и тёплая.

— Когда я сюда попал, меня быстро вылечили. Энергетические поля сделали всё безупречно, оставалось ликвидировать последствия болезни.

— В озере плавал? — осенило Стаську.

— И в озере тоже. Меня пригласили в Академию, и я стал работать (после учёбы) в экспериментальной лаборатории. Управлять энергией умели, но способы были довольно примитивные и трудоёмкие. Несколько лет работы — и мы вывели формулу. Это открытие было ошеломляющим. Перспективы безграничные. На основе формулы был создан уникальный сплав, способный аккумулировать и рассеивать энергию.

— Этот?

— Да.

— Но здесь какие-то магические символы.

— Геометрические фигуры ещё в древности считали магическими. Они способны притягивать и направлять энергию Космоса. Вот почему наши древние предки строили пирамиды, а волхвы творили заклинания в соответствии с начертанными геометрическими символами.

— А заклинание? Волховское? Древнее?

— Тебе очень хочется найти колдовство? — не удержался от смешка Ян.

— Нет, я знаю, что слово — это энергетический заряд, наши предки, колдуны, волхвы и шаманы понимали это не хуже нас. Даже лучше. Мы-то больше доверяем современной науке, новейшим технологиям, сложным приборам. Слово — это воплощённая мысль, которая может превращаться в оружие. Но ты произнёс что-то странное…

— Ничего странного: вернись назад, энергия зла. В обратном порядке, согласно выбранному маршруту.

— Ян, — вдруг вспомнила и испугалась Стаська, — мы забыли про собаку!

Оба, как по команде, повернулись к озеру, но вода давно разгладила след пловца, была ровной и безмятежной. Сиреневые сумерки уже плавно переходили в ночь. Деревья парка окутал чёрный бархат, птицы затихли. Озеро устало колыхалось, чмокало берег и никак не могло зацеловать и умолить отодвинуться. Собака, видимо, переплыла на другую сторону и исчезла в неизвестном направлении.

— Эрни! — забеспокоился Ян, потеряв из вида братишку.

Мальчишка, наигравшись с Санни, как всегда, отправился бродить по кустам.

— Где тебя носит?

Из зарослей показалась сначала спина, Эрни пыхтел и тащил по песку какой-то тяжёлый ящик:

— Вот. Санни обнаружила. Улика! Или вещественное доказательство.

Глава 8

Пещера

Нарисованные люди бежали к голубому озеру с жемчужной пеной на вздыбленных волнах, откуда высоко поднималась уродливая голова чудовища. Одни размахивали копьями, другие растягивали огромную сетку. Чуть в стороне женщины разжигали костёр-домовину, пуская по ветру чёрный смоляной дымок. И в стороне ото всех, в центре шестиугольной звезды, очерченной кругом, стоял колдун, подняв руку с камнем, от которого исходило сияние, изображённое длинными стрелами по кругу.

Это была фотография древнего рисунка на камне. Кроме этой фотографии, в пластиковом ящике пришельца были плотно уложены пакетики с какими-то разноцветными порошками, образцы самоцветов и толстые тетради, сплошь исписанные формулами и вычислениями. Небольшой складной прибор, который Ян назвал измерителем массы, был явно местного производства, и оставалось только гадать, как он достался пришельцу.

Ян протянул Стаське свёрток:

— Переоденься. Лирби тебе передала, — и прибавил, увидев изумленно открытый рот: — Лирбена — моя приёмная мать. — Ян отвернулся к окну и смотрел на Санни, охотящуюся на кузнечиков, пока девушка разглядывала подарки и натягивала их на себя взамен своей испорченной одежды, продолжая рассказывать: — Тогда Лирбена сразу забрала меня к себе, сказала, что ребёнок не должен быть одиноким, ему нужна семья. С того дня Лирбена и Грегор стали моими приёмными родителями. Пока я болел, она не отходила от меня. За год до моего появления у них родился Эрни, он привязался ко мне и считает меня родным братом. Я тоже… Ну что, готова?

Одежда оказалась очень кстати. На юбку и выходные туфельки было жалко смотреть. Удобные лёгкие брюки с завязками у щиколоток из какой-то зеленоватой материи, напоминающей льняную, оказались впору. Такая материя изготовлялась на фабрике Арканти из тростниковых волокон. Тростник для текстильного производства здесь выращивали специальный, селекционный. Ян пояснял всё это быстро, толково, отвечая на незаданные Стаськины вопросы, повинуясь её удивлённо взлетающим бровям, и одновременно укладывал в рюкзак съестные припасы. Спортивные тапочки на упругой подошве тоже были как раз, по размеру. Стаська подозрительно посмотрела на Яна.

— У меня хороший глазомер, — улыбнулся он. — Ваше величество, кони заждались, роют копытами землю. Дорога неблизкая.

— Ты даже говоришь, как Артём, — упрёка в словах, впрочем, не слышалось, больше — удовлетворения, что поверила не зря, сходство братьев опять подтверждалось.

— Мы с ним одной крови.

— Тоже мне Маугли. Скажи лучше, куда теперь?

— Поедем к пещере.

К пещере так к пещере. Что толку выспрашивать, всё равно не знает здесь ничего, а прилипнет с вопросами — подумает ещё, что струсила. Хуже — если она чего-то не поймёт, тогда уж точно сочтёт тугодумной бестолочью. А ей почему-то хотелось, чтоб у него сложилось о ней лучшее впечатление.

Вчера, ошарашенная случившимся, она вела себя, как идиотка, плохо соображая, что делает и говорит. И у этого умника мнение о ней, наверняка, было не очень нелестное. Проснувшись ещё до его прихода, Стаська вспомнила вчерашний день и вспыхнула стыдом за своё малодушие, неряшливость, узколобое косноязычие. Такой её ещё никто не видел. О растрёпанных волосах и недоумённо перекошенном лице даже думать не хотелось. Кроме брезгливости к неотёсанной дурочке, этот красавчик никаких чувств не мог испытывать. Вот так всегда: неотразимое обаяние, изящное красноречие и умные мысли приходят не там, где надо, и покоряют не тех, кого хотелось бы. Успокоилась с трудом, строго пообещав себе не терять головы и реабилитировать своё доброе имя хотя бы сегодня. Если получится. Если опять не пойдёт всё кувырком и из головы не вылетят её благие намерения.

У крылечка стояли два новеньких велосипеда, поблёскивающих яркими лакированными рамами. Стаська вздохнула с облегчением, она уж было поверила, что и впрямь придётся скакать верхом и позориться своим неумением. Пробовала, правда, когда-то пару раз забираться в седло, но только чтобы посидеть, покрасоваться. Она успела заметить, что в городе совсем не пользовались транспортом. Расстояния были небольшие, и люди ходили пешком. В крайнем случае — на велосипедах, которые здесь конструировали, к её восторженному удивлению, в самых разнообразных вариациях: двух-, трёхместные, с прицепом, с люлькой, с крытым верхом и т. д. Она любила кататься на велосипеде, но в качестве транспорта пользоваться им не приходилось.

Стоило Яну взяться за руль своего «коня» и вывести его на дорожку, как Санни с разбегу запрыгнула в притороченный к раме коробок, выстланный изнутри мягким. Судя по тому, как она без уговоров и принуждения добровольно и бесстрашно заняла своё пассажирское место, путешествия подобного рода были ей не в новинку и даже доставляли удовольствие. Вишь, как довольно скалится, морда рыжая. Рот до ушей.

— Она всё равно не отстанет, но долго бежать за велосипедом выдыхается, а так… — хозяин погладил мохнатые ушки, собака блаженно зажмурилась, — привыкла уже к своей люльке.

— Ты рассказал в Академии про вчерашнее? — спросила Стаська, когда они вырулили на центральную дорогу, ведущую к Восточным воротам.

— Нет. Тогда пришлось бы признаться, что я научил Эрни нехитрым приёмам активизации энергетического пространства. Я был уверен, что развлечение «призраками» совершенно безопасно. А оно, видишь, как обернулось.

— Ян, а собака? Надо её найти.

— Собаки, скорее всего, уже нет. Она передала связному нечто, и он отправил её обратно.

— Связному? — Стаська задохнулась на полуслове. Значит, история не закончилась. Значит, её отголоски бродят где-то поблизости и вот-вот проявят себя во всей красе. И что тогда делать? По крайней мере, не распускать нюни и быть готовой ко всему!

— Видишь ли, в городе живут разные люди: и коренные жители, и такие, как я, которых когда-то спасли, то есть из других миров. Сюда можно попасть по-разному.

— Детективы говорят: ищи, кому выгодно. Давай сначала определим возможные интересы пришельца, затем попробуем догадаться, что он пообещал связному. Так легче будет планировать поиск.

О том, чтобы начать расследование, никаких предварительных разговоров у них не было. Случайно оброненное Яном слово стало требовательным знаком, подтолкнувшим их к мысли потянуть ниточку из запутанного клубка, показавшего крошечный кончик. Мысль возникла у обоих одновременно, и оба ей не противились.

— Что нужно пришельцу, я уже догадался. Это легко. Ему нужна формула. Сложнее вычислить связного. Что мог пообещать ему пришелец?

Они выехали в Восточные ворота и легко катили по ровной дороге, ведущей через цветущие луга к далекому лесу. Санни, выглядывая из коробки, вертела головой по сторонам и, вывалив язык, дышала так усердно, будто не Ян, а она крутила педали не жалея сил, чтобы хозяин с ветерком прокатился. Безупречная синева поднебесья обещала ясный день, невидимые птицы жизнерадостно высвистывали свой концерт, чередуя сольные номера с хоровыми выступлениями, и создавалось впечатление, что молодые люди стремятся уехать подальше от города, чтобы на природе отвлечься от проблем и суетного распорядка.

Лес встретил их прохладой и шелестящим говором молодых и старых хозяев, покачивающих пышной и нарядной листвой. Дорога сузилась: два велосипеда едва помещались рядом, но лесной песок вперемешку с камнем был плотным, так что колёса не вязли и путешественники не замедляли скорость. Санни наскучила роль пассивного пассажира. Выпрыгнув из коробки, она вырвалась вперёд, возглавляя движение, горделиво задрала мордочку и хвост, готовая первой встретить неожиданные препятствия.

— Лес скоро кончится, это не бескрайняя сибирская тайга. А потом ты увидишь горы. Ты была в горах?

— Да, с друзьями на Кавказе — в Архызе, в Домбае.

— А я впервые увидел горы здесь. Величественные, гордые, с достоинством хранящие мудрость веков. Они знают историю многих прошедших поколений, а иногда открывают тайны потрясающие. И кажется, что время истончилось так, что протяни руку — и дотронешься до истоков.

Деревья расступились, выпустив из своих объятий путников, и Стаська увидела, как через несколько метров впереди дорога резко ушла вниз. Остановившись у края обрыва, они молча смотрели на открывшуюся панораму. Внизу виднелась неширокая река, стремительным потоком несущаяся на разбросанные по её руслу чёрные монолиты валунов, пытающихся удержать её за плещущийся подол. Разогнавшиеся волны, ударяясь в каменные лбы, широким веером жемчужных брызг разлетались в стороны и мчались дальше проверять на прочность следующие пороги. Дорога, которая привела их сюда, осторожно спускалась по крутому обрыву, превращаясь в молоденькую тропинку, и взбегала на каменный мостик с деревянными перильцами, выгнувший для неё свою горбатую спинку. А дальше шли каменные россыпи, постепенно увеличиваясь в размерах, чередуясь с раскидистыми деревьями и кустами и переходя в гряду высоких, покрытых буйной растительностью холмов, за которыми уже видны были снежные вершины, ослепительно сверкающие под солнцем. Вдруг Санни, стоявшая вместе с ребятами на краю обрыва, гавкнула, и горы откликнулись далёким эхом, долго отражающимся от скалистых уступов и теряющимся в расщелинах и пропастях.

— Дальше пешком, — объявил Ян. Обозрение предстоящего маршрута с высоты птичьего полёта подтверждало однозначность решения.

Набегавшиеся кони послушно прислонились к дереву, загородившись высокой молодой порослью, и стали невидимы. Рюкзаки, перекочевавшие из велосипедных багажников на плечи ребят, не казались тяжёлыми, и начался спуск. Стаська заметила, как Ян быстро и уверенно находил опорный камень, крепко держа её за руку и не давая оступиться, и поняла, что этот путь давно им изучен и исхожен не раз. Санни успела обследовать береговые кусты и песчаные отмели, когда её неловкие подопечные подошли к мосту.

— Гав! — неодобрительно оценила она их нерасторопность и умчалась на другой берег.

— Река зовётся Эльканой, она берёт начало в горах, и во время таяния ледников затопляет мост, — пояснял на ходу Ян. — В это время сюда лучше не соваться: скорость и сила потока сметают всё без разбору. Случайно попавших в поток выносило в море, и редко кого удавалось потом найти живыми. Но мост держится.

Тропинка вильнула и пропала за валуном, на котором в выемке, нагретой солнцем, нежилась большая зелёная ящерица. Она подняла головку и проводила людей немигающими бусинками за поворот, куда уже не проникали солнечные лучи. Высокую сочную траву и тесно стоящие деревья заплетали какие-то вьющиеся пахучие растения, заслоняя тропинку от ветра. Становилось душно и сыро. Каменные глыбы по обочинам, определяющие направление, и стволы деревьев густо заросли пышным мхом, как звериной шкурой, который, сползая на дорожку, гостеприимно стелился под ноги. Скоро захлюпало под ногами, но спортивные тапочки, подаренные Лирбеной, держались молодцом — не пропускали влагу, и ноги оставались сухими.

— А мы не выйдем в болото?

— Нет, — засмеялся Ян, — сейчас увидишь.

Действительно, заросли вскоре поредели, выглянуло солнце, и тропинка, стряхивая скользкую сырость, торопилась загладить свою вину, превращаясь в сухую и твёрдую дорожку. По краям стали встречаться цветущие и ягодные кустарники.

— Живица! — узнала Стаська и сорвала несколько прозрачных оранжевых ягод.

— Очень кстати, — Ян губами сорвал сочную янтарную бусину. — Видишь скалу слева?

— С козырьком?

— Историческое место. Правда, археологам там делать нечего. Много ли накопаешь в камне? Пара фотографий хранится у нас в музее. Доисторические обломки домашней утвари. Но я чувствую, что эта пещера хранит какую-то тайну.

Каменное убежище ощерилось на незваных гостей чёрной непроницаемой пастью, а перед ней расстелилась обширная площадка из белого речного песка. Козырёк над входом и скальные обломки по краям площадки заросли колючими растопыренными кустиками, находящими малейшие трещины, чтобы поселить жизнь даже в самых необитаемых местах.

— Смотри! — Стаська пистолетом вытянула палец, указывая на свежие следы на песке.

— Вообще-то сюда редко кто заглядывает, — озадаченный Ян рассматривал след, кружевным узором устилающий песок так, что невозможно было определить, откуда человек вышел и в каком направлении скрылся.

Санни вертела хвостом и нетерпеливо поглядывала то в темный проход, то на Яна. Никакого беспокойства она не испытывала.

— Иди, — разрешил хозяин.

Собака бесстрашно метнулась в темноту. Тишина. Гулкое царапание, чихание.

— Гав! — можете входить.

Ян уже вытащил из рюкзака фонарик и засветил его сразу при входе. Пещера оказалась огромной. Свод поднимался на четырёхметровую высоту, каменный пол углублялся и посередине имел выдолбленную чашу, служившую, видимо, очагом. В просторном помещении могло поместиться целое племя. Фонарик выхватывал из темноты углы и стены, повороты. Отдельные ниши напоминали комнаты, но разглядеть их Стаська не успевала. Круг света быстро скользил по пещере, обшаривая в спешном порядке все закоулки. Санни темнота нисколько не мешала исследовать территорию в одиночку. И вдруг свет остановился на стене, разрисованной цветными красками. Стаська сразу узнала рисунок. Он был точно такой, как на фотографии пришельца из пластикового ящика. Картина была намного больше: изображалось всё племя, и она занимала почти всю стену. Но фотографа интересовала только центральная часть. Колдун с поднятой рукой стоял в гексаграмме, очерченной кру́гом, а люди замерли, глядя на сверкающий камень в его руках, и чего-то ждали.

Стаська не видела, как насторожилась Санни, она услышала только её злобное рычание. Фонарик резко повернул в глубину пещеры, оттуда раздался выстрел. Внезапно ослеплённый стрелок промахнулся. Свет погас.

— На выход! — скомандовал Ян, хватая Стаську за руку. — Бегом!

Всех троих ветром вынесло в солнечный день. Ян сразу же потащил Стаську в укрытие, за скальные уступы.

— В течение суток нас дважды пытались убить, — давясь испугом, прохрипела Стаська. Сердце колотилось в рёбра, стремясь удрать из клетки, дыхание обгоняло мысли и тормозило медленно, как разогнавшийся локомотив.

— Думаю, мы стали нечаянными свидетелями чьей-то тайны. Опасными свидетелями, — упёршись руками в каменный заслон, парень выглядывал сквозь густые ветви, вертя головой в разные стороны, пытаясь увидеть, от кого они прячутся.

— И завладели уликами.

— Тем более. На нас будут охотиться.

Они постояли в молчании несколько минут, ожидая продолжения истории, но было тихо. Санни, сначала жавшаяся к их ногам, вышла на площадку и деловито принюхивалась к чужому следу.

— Я поговорю с Мастером, пора отправлять тебя обратно.

— Ни за что! — вскипела Стаська. Ишь, заботливый! А он подумал, как её в безопасности будет пожирать совесть, от которой ничем не откупишься? — Бросить тебя здесь с этим… связным! — она зло топнула ногой, сгоряча прихлопнув кроссовку друга. — Как же мне жить после этого?

Ян сморщился от боли, но синие глаза лукаво щурились, когда он вынес приговор:

— Артём такой же. Похоже, мы все трое одной крови.

— Вот и не предлагай мне то, что сам не принял бы.

— Ладно. А теперь хорошо бы поразмыслить и разобраться в этой истории.

— Только не здесь. Надо уходить. Очень удобно избавиться от нас в укромном местечке.

— Сюда ведут несколько тропинок, — вслух прикидывал Ян, — только в разных направлениях. Мы шли по самой короткой, центральной. Возвращаться по ней опасно. Отсиживаться здесь бессмысленно, он, скорее всего, уже вышел из пещеры где-то в другом месте и может караулить нас сколько угодно.

— Надо его как-то перехитрить. И хорошо бы увидеть.

— Как? Я думаю, он отлично знает, где мы находимся. И вряд ли захочет нам показаться, тем более скрепить знакомство рукопожатием.

И Стаську вдруг осенило:

— Санни, след!

Собака напряглась, прервав бессмысленное кружение по песку, тявкнула и уверенно побежала через кусты, ребята, переглянувшись, рванулись за ней. Она петляла между деревьями, катясь рыжим лохматым клубком, останавливалась и принюхивалась, повторяя траекторию передвижений чужого человека. Маленькая ищейка была сосредоточенна и не отвлекалась на снующих кузнечиков, только отфыркивалась от посторонних запахов. Первый раз Стаська шла по следу за собакой, и азарт сыщика был сильнее страха. Потом Санни сорвалась с места и помчалась по тропинке, ребята не отставали. Добежав до ручья, она остановилась. На склоне холма бил ключ, вода заполняла желобок и широким ручьём, около метра, стекала с холма, догоняя шальную, стремительную Элькану. Ян, не раздумывая, подхватил собаку и перепрыгнул через ручей. На другом берегу Санни потопталась, принюхиваясь, и снова бросилась по следу. Так они бежали до самого моста, потом через мост и вверх по тропинке, оскальзываясь на камнях и хватая руками подвернувшиеся кустики. Санни ждала их в зарослях у велосипедов и заливисто ругалась на весь лес.

Следовало догадаться. Велосипеды валялись в траве с порезанными шинами.

Глава 9

Ковбой

Когда утром пришёл Ян, Стаська не слышала. Она проснулась от запаха свежесваренного кофе и ароматной глазуньи, угрожающе шипящей на своём яичном языке.

— Укатали сивку крутые горки? — посочувствовал кулинар.

— Уже утро? Я тебя не слышала. Я очень чутко сплю.

— Твоему чутью на завтрак можно позавидовать. Садись, остынет.

Ещё вчера у неё совсем не было аппетита и она едва различала вкус еды, а сейчас желудок напрягся и потребовал своего, законного. «Что, уже привыкла? Чувствуешь себя как дома? Или присутствие этого парня тебя так располагает и согревает?» — ехидно пропел внутренний голос. «Брысь! Всезнайка!» — мысленно отбрыкнулась она и взялась за вилку.

— Рассказывай. Я же вижу: у тебя сюрприз за пазухой, — успела сказать Стаська перед тем, как запихнуть в рот кусок яичницы.

— Я был в Академии. Мы говорили с Мастером, я всё ему рассказал. Ситуация оказалась серьёзнее, чем мне показалось вначале. Вчера нас одурачили, как малых детей. Могли убить. Мы не имеем права хранить тайну. Если они готовы на убийство, значит, намерения у них нешуточные. Какие у них цели и кто руководит?

— Ты сказал, им нужна формула. Зачем?

— Возможности этой формулы колоссальные. При помощи её мы создали сплав, управляющий силовыми полями. Я тебе рассказывал. Исследования в лаборатории ведутся по разным направлениям. Результаты пока промежуточные, но очень перспективные. Любое открытие даёт власть и свободу действий, — Ян тоже наворачивал глазунью вприкуску с бутербродом. Видно, поднялся ни свет ни заря и не успел позавтракать. Неужели Мастер в это время уже на работе? Или парень вломился к нему домой и поднял с постели? — В зависимости от мотивов, целей человека открытие может служить процветанию или катастрофе. Поэтому степень ответственности исследователя так велика. Учитывая разбойные методы, которыми пользуются охотники за открытием, цели у них далеко не мирные и не безобидные. Они не стремятся к сотрудничеству, им надо выкрасть и завладеть.

— Выводы: это люди из среды учёных, которым доступна (в ограниченном объёме) секретная информация, — Стаська, покончив с яичницей, блаженно прихлёбывала из чашки кофе. — Вопросы: из какого мира человек у озера? Возможно, он здешний? Просто прибыл из командировки?

— Нет. А собака с посланием? Если он здешний, прибыл из командировки, зачем посылать собаку к связному? Взял бы свой ящик и пошёл домой.

— Да. Ты прав, — насупилась Стаська. Она тоже прибыла в «командировку», как в шутку предложил считать Мастер, и не может взять свой рюкзачок и отправиться домой. Ей тоже нужен «связной» — Мастер или Ян… Она с сожалением заглянула в пустую чашку, вздохнула и отставила её.

— Ладно. Не терзайся, — словно подслушал её печаль Ян. — Я знаю, что ты постоянно думаешь об Артёме, родителях…

— Откуда? — вырвалось у неё. Неужели она так не владеет собой, что у неё всё написано на лице?

— У тебя на лбу — крупными буквами, — нет, без всякого сомнения, этот парень читал её мысли. Может, и правда? Что там умеет ещё его амулет? А ведь она про всякое думала, в том числе и о нём. Боже, какой стыд! — Мы с Мастером и это обсудили. И твой отказ возвращаться немедленно. Кстати, он высоко оценил твою решимость. И обещал помочь.

— Как?

— Опять же с помощью формулы. Преодолевая энергетические поля, можно переместить в миры не только физическое тело, но и информацию. Артём сегодня получит электронное послание от тебя. Так что — диктуй.

Потрясённая Стаська лихорадочно соображала. Легко сказать: диктуй… Правду открыть нельзя. Сочинить? С Артёмом этот номер не пройдёт, его не обманешь, всё дотошно проверит сам. Надо уехать куда-нибудь далеко, чтобы он не смог добраться.

— Придумала! Наши бывшие одноклассники Никитины с экспедицией — сейчас в Якутии. Как-то в разговоре с Артёмом я сказала, что такая экспедиция — моя мечта.

— Понял. Спрячем тебя пока в Якутии, — заставив девушку вспомнить необходимые подробности для правдоподобия письма, он отдал короткий приказ: — Приходи в себя, успокойся, накорми Санни. Я — к Мастеру сочинять послание.

— И маме!

Ян оглянулся уже на пороге:

— Артём это сделает лучше, сам, он найдёт слова, — и ушёл.

Стаська свалилась на диван. Впервые за последние два дня тревога разжала свои пыточные клещи и выпустила из капкана сердце. Временно. Передышка. А вдруг послание вызовет новые опасения? Нет. Теперь уже не так страшно. Неизвестность страшнее всего. Ведь хоть и далеко, но жива и здорова! Пусть сумасбродная и бесстыжая. Пусть ругают, но не сходят с ума.

В дверь вежливо поскреблись. «Санни, девочка моя!» — Стаська впустила собаку. Лохматая, ласковая, она ни о чём не спрашивала, будто всё понимала, просто любила эту непутёвую девчонку и жалела её. Хлюпая носом, устав крепиться, горе-путешественница обняла пушистый тёплый комочек и заплакала. Санни, единственная свидетельница её слабости, лучше всех знала, что нужно делать. Она подняла свою лисью мордочку и, поскуливая, стала вылизывать мокрые солёные дорожки на щеках, как заботливая нянька, успокаивая неразумное дитятко. Её участие странным образом наполняло душу теплом, шершавый язык щекотал и смешил. Ну а смех, коли уж прозвучал, разгонит любые зловещие тени в два счёта.

Когда вернулся Ян, обе заговорщицы были готовы к новым ратным подвигам. Посуда перемыта, походное снаряжение в полной боевой готовности, рыжая копна непослушных кудряшек крепко затянута в узел на затылке. Ян оглядел их и расхохотался.

— На, читай. Прямое сообщение исключалось однозначно. Обратный адрес должен быть конкретным, не вызывающим подозрений. Пришлось создавать в сети якутский e-mail и с этого электронного адреса посылать сообщение.

— А если Артём свяжется?

— Не выйдет. Закрыли доступ.

— Ян, я тут подумала, что если они из среды учёных, а формула в вашей лаборатории…

— Разумеется, — это было первое, что пришло им с Дарни в голову. — Мы с Мастером уже перебрали кандидатуры. Вне подозрений пока сотрудники самой лаборатории. Уж им-то формула известна, они с ней работают. И если бы один из них нарушил секретность, охоты бы не было. Пока идёт охота, коды доступа к формуле не вскрыты.

— Значит, каждый посвященный под ударом?

— Да. Проблему безопасности Мастер взял на себя. Но в Академии должен быть человек, которого мы ищем, — разведчик. Ему необходимо завладеть секретной информацией любыми средствами. Например, через личные контакты. Нечаянно оброненное слово может послужить ниточкой, обрывки разговоров сложатся, как мозаика, в вычислительный инструмент… да мало ли? Учёных в Академии много, разве можно подозревать всех? А проверить?

Стаська слушала внимательно, а в голове всё крутилась мысль, что они ухватились за единственную версию, которая ничем не подкреплена. С чего взяли, что охота на формулу? Может, у пришельцев другое на уме. В детективных романах у сыщиков версий всегда несколько, и по ходу расследования каждая взвешивается и отметается, пока не останется одна, самая вероятная. Тягаться с профессионалами им, конечно, не под силу. Хорошо, хоть одна есть. Может, у них именно по ходу дела возникнут другие. Вот тогда…

— Не всех. В круг подозреваемых должны войти в первую очередь недавние сотрудники. Не успевшие получить доступ к секретной информации.

— Конструктивно мыслишь, — одобрил парень, наблюдая за Стаськиным лицом, склонившимся над листом бумаги. Глаза быстро бежали по строчкам электронного послания, голова удовлетворённо кивала. Тревожное выражение постепенно разгладилось, но брови так и остались сдвинутыми. — Таких у нас, пожалуй, трое… Одного ты видела. Арденн, он встречал нас на ступенях Академии, если помнишь. Три года назад он приехал из Кантара с рекомендательным письмом. Мастер взял его младшим сотрудником. Идеями не фонтанирует, но, кажется, честный малый.

— А мне он не понравился, — письмо сложилось пополам, потом ещё раз пополам, потом ещё… но голова так и осталась опущенной.

— Чем? — усмехнулся Ян, видимо, не очень доверяя девичьей оценке мужеского пола. Да ещё с первого взгляда.

— Трудно объяснить. Можешь называть это женской интуицией и даже посмеяться надо мной, но культурологи, изучающие окулесику, очень серьёзно относятся к языку глаз. Человек говорит и делает то, что от него ждут окружающие, а его глаза выдают его чувства, а иногда мысли и намерения.

Ян уже не смеялся. Он восстанавливал в памяти вчерашнюю встречу. Интересное наблюдение. С этой стороны взглянуть на младшего научного сотрудника ему и в голову не приходило.

— Ты изучала окулесику?

— Только факультативно, — Стаська, наконец, подняла голову и прямо встретила взгляд парня, пытаясь обнаружить в нём доказательство своей правоты. — Вот ты тоже видел меня первый раз, и в глазах у тебя было любопытство, а у него — разочарование и досада. Будто ожидал кого-то другого.

— Это бездоказательно. Подозрение на уровне интуиции.

— Давай сходим в Академию с Санни, — горячо предложила девушка. — Она помнит след. Она связного определит по запаху.

— И что дальше? Ну, залает. Мало ли причин у маленьких глупых собак для лая?

— Она его узнает, — не унималась Стаська, хватаясь за рукав парня.

— Узнает. Но только спугнёт. У нас против него ничего нет, кроме интуиции. Какие у тебя аргументы? Глаза его тебе не понравились? Он тоже может ответить, что ты не в его вкусе, — рукав, кстати, не выдернул, несмотря на отпор.

— Тогда надо взять его вещь, чтобы Санни опознала. Втайне от него.

— Уже реалистичней. Если не опознает, то же самое повторить с другими «недавними сотрудниками». Хорошо ещё, ящик вчера перед поездкой спрятать догадались. Поела? — вопрос прозвучал как-то невпопад. Будто не видно, что посуда давно помыта и убрана, а на столе — только сложенное квадратиком письмо. Впрочем, глядел он не на стол, а на отпущенный Стаськой рукав. Да с такой укоризной, будто тот не оправдал оказанного ему доверия. — Вставай. Пойдём на озеро?

— Пойдём.

Обойдя крылечко, Ян повернул за угол здания и распахнул небольшую простенькую калитку, о существовании которой девушка не подозревала. Санни первой прошмыгнула в неё и остановилась с той стороны, радостно размахивая хвостом в предвкушении прогулки.

— А Эрни знает про эту калитку? — растерялась девушка.

— Ещё бы! Он постоянно ею пользуется.

Стаська развеселилась:

— Вот чертёнок! Зачем же он заставлял меня лезть через колючую изгородь?

— Иначе никак нельзя. Что же за приключения без препятствий?

— Я же вся ободралась!

— Зато есть что вспомнить!

— А что за призраков он мне показывал? Сказал: фантомы, воплощённые мысли.

— Есть система приёмов, позволяющая концентрировать энергию (для разных целей), а если в центр энергетического пучка мысленно направить образ, он, насыщаясь энергией, обретает энергетическое поле, контуры и становится видимым. Простой фокус. Но он получается не у всех. Для этого нужна собственная сильная и активная энергетика (это явление нечастое) и способность сосредоточить сознание на конкретном образе.

— И никакого волшебства?

Ян рассмеялся:

— Ну… разве что природная особенность нашей атмосферы. Повышенный энергетический фон. Энергетическое поле нашего мира примерно вдвое плотнее, оно удаляется от поверхности земли с восходом солнца. Чем выше солнце над горизонтом, тем слабее атмосфера насыщена энергией, и наоборот, вечером, в сумерках, энергетическое поле притягивается к земле. Так что ночь — самое колдовское время.

— Похоже на вдох и выдох, — Стаська шагала не торопясь, глядя прямо перед собой, и не замечала, что её спутник выравнивает свою ходьбу под её ритм, что было не просто, учитывая длину его ног.

— Это и есть дыхание мира.

— А как же появился этот, с пистолетом?

Ян нахмурился:

— Видимо, кто-то проводил энергетический сеанс одновременно с Эрни, кому-то нужен был именно этот человек. И проводил в сумерки. Эрни нарушил мой запрет (экспериментатор доморощенный!), но энергетика у него мощная, помноженная на активность юного возраста, — вот и перетянул чужой энергетический пучок.

— Мне показалось, этот человек был здесь не впервые, уж больно уверенно себя вёл, — девушка повернула голову, чтобы встретиться глазами с Яном, но тот почему-то отвёл взгляд, с упоением рассматривая свои кроссовки.

— Не исключено.

Они успели пройти последнюю аллею парка, где в это время гуляли только молодые мамы с детишками. Ребятня носилась вокруг песочниц, что-то кричала, подзывала Санни. Та, хоть и горда была всенародным признанием, от хозяина не отходила, лишь приветно помахивала поклонникам кончиком хвоста.

Остановившись у озера, Стаська задумчиво глядела на другой берег. Там, за невысоким зелёным холмом, виднелись жилые дома. Двухэтажные, разноцветные, окружённые деревьями, отсюда они выглядели ненастоящими, а словно кукольными. Редкие прохожие, мелькающие среди зелени и на перекрёстках тропинок, тоже были игрушечными. Оттуда не доносилось ни музыки, ни голосов, ни других звуков, как в немом кино.

— Хочешь, переправимся? — заметив её интерес, предложил Ян. — Здесь в кустах есть лодочка, я пользуюсь ею иногда.

— Конечно, хочу, — обрадовалась девушка.

Ян раздвинул густые ветви и присвистнул:

— Кажется… не только я…

В лодке, свернувшись калачиком, тихо спала чёрная лохматая собака. Стаська сдавленно ахнула:

— Она. Та самая…

Санни бесстрашно запрыгнула в лодку, обнюхала пушистую шубу и тявкнула. Собака, наблюдавшая за ней, слабо шевельнула хвостом. Ян достал из рюкзака увесистый бутерброд и положил в лодку. Потянувшись носом к угощению, она сделала неловкое движение и вдруг жалобно заскулила, глядя на незнакомого человека виноватыми глазами.

— Ян, она ранена, — Стаська указала на неестественно вывернутые лапы собаки с засохшими ржавыми сосульками.

— Понятно. Видимо, у связного очень ограниченные энергетические возможности или он был напуган неожиданным вмешательством Эрни, перетянувшим пришельца. Так или иначе, от пса он решил избавиться древним надёжным способом — убить. Причём, жестоко. Он чем-то перебил ему задние лапы… или схватил, а пёс сумел вырваться. Далеко убежать он бы не смог с покалеченными ногами — выручило озеро. Так… — Ян рассматривал псиную морду. Густая шерсть слиплась кровавыми ошмётками, единственная белая отметина на лбу в виде падающей стрелы — в засохших грязных разводах, — по башке тоже досталось. Что ж ты, путешественник, плыл через озеро, а морду намочить не догадался? Вот тебе и благодарность за верную службу, ковбой!

— Почему ты решил, что это пёс? — сама Стаська в этой пышной шубе никаких мужских признаков не находила.

— Спроси у Санни, видишь, как она ему понравилась.

— Что будем делать с Ковбоем? — слетевшее с языка Яна насмешливое словцо мгновенно обратилось в кличку. Не было времени придумывать другое, а называть безымянного пса как-нибудь да надо. Сам-то он не представится.

— Отвезём к Лирбене, — решил Ян. — Она хороший врач. К тому же в курсе событий.

— Она всё знает?!

— И она, и Грегор. Они классные! Мы можем на них рассчитывать. Они оба работают в Академии, только на разных кафедрах. Мы уже договорились вчера: будут вести себя как обычно, чтобы не спугнуть связного.

Пёс, чувствуя мирные хлопоты и дружеский тон новых знакомых, даже не зарычал, когда Ян потянулся к ошейнику. Ошейник, как и предполагали ребята, имел тайное отделение, небольшое, но герметичное. Теперь оно было пустым.

Дожидаться темноты не стали: вечером улицы города становятся оживлёнными, а сейчас, когда люди кто на работе, кто на рынке, кто в парке, кто дома спасается от жары, можно пройти незамеченными, выбирая тихие переулки. Они осторожно скатили лодку по песку в озеро и расположились в ней так, чтобы сохранять равновесие. Санни устроилась около морды Ковбоя, который закрыл глаза и не шевелился. Если кто за ними и наблюдал, то ничего, кроме катающейся на лодке парочки, заприметить не смог бы. Покружив по озеру, Ян загнал лодку в камыши, которые тянулись вдоль берега широкой полосой, и скомандовал:

— Доставай тент, я захватил на случай дождя.

Тент расстелили на траве, не выходя за границу камышовых зарослей, и бережно перенесли на него пса. Санни вертелась вокруг, поскуливая и тычась носом в морду Ковбоя, словно уговаривая его потерпеть и не умирать. Пёс был без сознания и, возможно, умер бы, не возьмись ребята его спасать. Да и спасут ли? Завернув концы тента и оглядевшись по сторонам, они быстро побежали в ближайший переулок, стараясь не растрясти свою ношу. Несколько поворотов, и вот спасительная дверь, которая скроет их от нечаянного любопытства. Лирбена была дома, она хозяйничала на кухне, откуда плыли дурманяще аппетитные запахи. Туда и отправилась Санни.

— Неужели запах моей стряпни достиг Академии? — на пороге комнаты появилась женщина, вытирающая руки полотенцем.

Совсем молодая, стройная, с вьющимися льняными волосами, заколотыми на затылке костяным гребнем, она смотрела на Стаську васильковыми смеющимися глазами, от неё веяло домашним уютом и сердечностью. Ян развернул тент, пёс дышал тяжело и хрипло, сухой нос подрагивал, будто принюхивался, глаза были закрыты.

— Лирби, это тот самый, я рассказывал.

— Где вы его нашли? — всполошилась та.

— Случайно обнаружили в лодке. Его хотели убить, но он сумел вырваться.

Она уже увидела вывернутые лапы и раны на голове:

— В кабинет, на стол. Осторожно!

В соседней комнате, кабинете, за белой перегородкой была оборудована просторная операционная с большим столом посередине, застеленным простынёй, и маленьким столиком с медицинскими инструментами под прозрачным пластиковым колпаком. Лирбена мыла руки и, не оборачиваясь, короткими командами руководила ребятами, которые, сняв простыню, укладывали пса на стол и доставали из шкафов пузырьки, бинты, коробочки. Ян действовал быстро и уверенно, безошибочно ориентируясь на полках и выбирая нужные препараты, словно выполнял привычную работу. Стаська была в операционной впервые, и поэтому выполняла самую неквалифицированную работу: возьми-принеси-подвинь-помой. Потом Ян ассистировал Лирбене, подавая блестящие и страшные инструменты с заковыристыми названиями, помогал накладывать шины, бинтовать. Напоследок Лирбена сделала сонному псу пару уколов.

— Я ввела ему питательный раствор и витамины. Будет спать до вечера. Ничего, сильный пёс, быстро выздоровеет. Кстати, переломов нет. Вывихи. Какой негодяй это сделал?

Ковбоя, затянутого в бинты, отчего он казался вдвое меньше, перенесли в большую плетёнку, застеленную мягким ковриком. На удивлённый взгляд Стаськи Лирбена ответила:

— Это не первый наш пациент. Мальчики вечно приносят раненых зверюшек.

— Этот особенный, — улыбнулся Ян, — он из другого мира… — сказал и быстро отвернулся к раковине мыть свои чистые руки. А Стаська мысленно за него договорила: «Из мира, где я родился». Нет, она не ошиблась: он всё помнит, он тоскует.

В суматохе и хлопотах девушка не успела оглядеться, теперь она с интересом рассматривала дом. Комната, куда они вышли из операционной, служила хозяевам гостиной и по совместительству столовой. Просторная, с высоким потолком, по которому тонкой серебристой спиралью разбегался замысловатый узор (как потом узнала Стаська, — осветительная автоматика, обеспечивающая ровный и постоянный дневной свет), большое круглое окно с откинутым верхним сегментом-форточкой. Напротив окна у стены — внушительных размеров диван, на котором могла свободно устроиться вся семья, включая домашних питомцев. Длинный стол, накрытый скатертью, с возвышающимися по периметру выгнутыми деревянными спинками стульев, располагался ближе к окну, а над столом на длинном шнуре кружила, раскинув тонкие пластинчатые крылья, птица, словно брала под защиту всех сидящих вместе людей. В углу дремал, поблёскивая светлым лаком, музыкальный инструмент, очень похожий на клавесин. Обернувшись назад, Стаська в первую минуту задохнулась от поразительной картины: стена растворилась в бесконечности звёздного пространства. Космическая глубина затягивала взгляд так властно, что тело чувствовало невесомость полёта. Сквозь метеоритную пыль и редкие сполохи летел древний корабль с приспущенными парусами, высокими мачтами вспарывая равнодушную вечность и мерцая контурами. Художник изобразил его таким реальным, узнаваемым, что казалось, вот-вот выйдут на палубу суровые воины в кольчужных сверкающих доспехах и заговорят на стародавнем, давно забытом языке. Стаська смотрела на картину, и какое-то неуловимое ощущение то ли предостережения, то ли предсказания тревожно металось в сознании.

— Садитесь, а то остынет, — донеслось откуда-то, как сквозь сон.

Очнувшись, Стаська повернулась: обед был на столе, красивая сервировка, блестящие приборы, трепетные салфетки и… сводящий с ума запах. Она вдруг поняла, как жестоко проголодалась.

— Думаю, что знакомство уже состоялось и заочное, и личное, так что представлять вас нет необходимости, — Ян помогал Лирбене, разливающей в тарелки ароматный суп, потом чмокнул её в пушистый завиток на виске и сел за стол.

— Сегодня утром на кафедральном слушании присутствовал Мастер Дарни, — хозяйка дома поступила не просто деликатно, а очень мудро, начав разговор сразу о текущих делах. Она не стала расспрашивать гостью ни о её самочувствии, ни о доме, выражать сожаление по поводу нелепой случайности, чего Стаська, честно говоря, опасалась. А теперь смотрела на эту милую женщину с благодарной симпатией.

— Почему вдруг? — Ян не донёс ложку до рта. — Он редко заходит на слушания.

— Мне кажется, что сегодня его интересовали не этапы научных изысканий. Я исподволь наблюдала за ним: его интересовали лица, он как бы небрежно осматривал собравшихся сотрудников и молчал. У него цепкий взгляд, и увидеть он может гораздо больше, чем некоторые хотели бы. Вот, например, глядя на меня, он сразу понял, что я ЗНАЮ.

— А Грегор?

— Грегор отправился в архивный отдел, как он сказал, для подтверждения научных ссылок. На самом деле он хочет выяснить круг людей, которые недавно прибыли в Академию. На днях он случайно наткнулся на шкафчик в архиве, где секретарша хранит документы сотрудников (на время ремонта в канцелярии). Грегор считает, что искать нужно среди новых.

Ян посмотрел на Стаську, которая переводила взгляд с одного лица на другое и помалкивала.

— Стася тоже так считает, — и быстро поправился: — Мы считаем. Можно начать проверку с Арденна. У нас две собаки, которые могут его опознать. Мы решили, что нужно взять какую-нибудь вещь Арденна, тайком. Скорее всего, он действует не в одиночку. Через него дотянемся и до других.

— Я как раз собираюсь на работу. Студенты придут на практику. Что-нибудь придумаю. А вы присмотрите за Ковбоем. Проснётся — накорми́те.

Когда ушла Лирбена, ребята отправились на кухню мыть посуду и прибираться. Стаська, свалив тарелки в раковину, вдруг вспомнила об Эрни:

— А где мелкий? Ну… брат твой?

— Шляется где-то. Как всегда.

— А здесь шляться не опасно?

— Не больше, чем в любом другом городе. У вас что, мальчишки сидят на лавочках, лузгая семечки, боясь высунуться дальше двора?

— Ну, всё-таки… Как странно: я попала в мир иной, а почти всё, что я вижу, вполне узнаваемо, те же люди, шалопаи-мальчишки такие же… даже речь…

— Миры часто рождаются через отражение, как в зеркале, запоминают его и, насыщаясь космической энергией, образуют самостоятельное энергетическое пространство, ограниченное полями. Отсюда и сходство, — хлопнула дверь холодильника, принявшего в своё нутро кастрюльки, банки и свёртки, чтобы дышать на них холодом и продлевать срок годности, а Ян выпрямился и повернулся к подруге. — Множественность различий зависит от возраста отражённого мира и от активности взаимных контактов или их отсутствия.

— То есть все предметы, живые и неживые, способны отражать и запоминать отражение?

— Разумеется. Хотя… в разной степени.

Стаська сполоснула тарелку и выставила её перед собой. В мокрой и сверкающей, словно лакированной, вогнутости мутно проглядывало её лицо. Пусть помнит посудина, кто из неё ел и кто её мыл!

— Наш мир сравнительно молодой, — продолжал Ян. — Отражение произошло в эпоху развитого племенного общества (примерно!), когда высоко ценилась способность колдуна обращаться к Космосу. Уж он-то знал силу воздействия энергетических полей разных предметов окружающего мира. Силу притяжения и отталкивания, а иногда уничтожения.

— В пещере! — вспомнила Стаська. — Колдун держит над головой сияющий камень!

— Камень мог и не сиять. Возможно, древний рисовальщик таким образом показывал исходящую от него силу, — вытертые насухо ложки-вилки грохнулись в ящик, парень задвинул его локтем и, скрестив на груди руки, встал спиной к окну.

— А что это за камень?

Переворачивая мытую посуду на расстеленное полотенце, девушка мельком глянула на Яна, присевшего на край подоконника. Похоже, помогать ей заканчивать уборку на кухне, он не собирался. Да её и осталось-то с Гулькин нос. Это Стаську тревожило меньше всего, но… Теперь у него не было другого дела, как разглядывать свою подружку. Его взгляд приклеился к ней намертво, заставляя дрожать руки и пылать лицо. Интересно, есть ли у него девушка и станет ли она ревновать, увидев рядом с ним её, Стаську? По крайней мере, воздыхательниц немало. Молоденькие студентки склонны влюбляться в своих преподавателей, особенно этаких красавчиков. И голос у него такой завораживающий. Никаких намёков, всё по делу, а за словами словно тлеет что-то невысказанное и тянет за душу.

— Загадка. Археологи обшарили пещеру в поисках образцов. Лабораторные анализы никакой особенной энергетической силы в них не обнаружили. Поиски камня начались давно, в том числе и на речных отмелях. Это мог быть и обломок метеорита.

— Почему метеорита?

— Другие наскальные рисунки и символы (это далеко, в заброшенных самоцветных копях) говорят о катастрофе, когда с неба пролился каменный дождь. Видимо, тогда-то добыча самоцветов в копях и прекратилась. Нашествие метеоритов восприняли как гнев Верховного Владыки. Потом то ли жилы иссякли, то ли их направление изменилось. Эти шахты так и остались заброшенными, — Стаська выключила воду и, вытирая руки полотенцем, повернулась к Яну. Тот, наткнувшись на её прямой взгляд, поперхнулся и, неловко откашлявшись, хрипловато продолжил: — …хм… да… так вот… проблематичность поисков усугубляется ещё упомянутым в старинных письменах потопом, пришедшим с гор и смывшим в море всё, что «не держимо быти землёй и не сохранно от веку по слову Владыки».

— Наверняка, камень был сильным оружием, раз колдун поднял его против этакой гидры, — Стаське вдруг стало жарко: то ли представила себе смельчака, вздумавшего грозить камешком чудовищу, то ли… жаром повеяло от окна. Даже открытая форточка не спасала. Солнце стояло в зените. Она тряхнула головой, отгоняя смущающие её ощущения, накрывающие горячей волной. Такого никогда не случалось в разговоре с Артёмом. С ним было всё просто, открыто и ясно. Ну уж нет! Она сама себе хозяйка! Прочь, наваждение! — Видно, знал его могущество, раз отважился выйти с ним на верную погибель.

— Возможно.

— А помнишь образцы в ящике? И фотография… Может быть, пришелец тоже ищет камень? — вот и вторая версия. Что будет, когда их наберётся с дюжину? Голова кру́гом пойдёт. И чем больше она будет беседовать с этим парнем, а он на неё смотреть — тем вернее! Ох, не одолеть ей ноши, которую взвалила на себя.

— Я думал об этом. Закончила? Пойдём в мою комнату.

У Стаськи ослабли колени. Наверное, ещё можно было порвать паутину, в которой она запуталась, развеять чары. Наверное. Но не было сил. Да и желания тоже.

Они вышли в гостиную, Ян заглянул в кабинет: Ковбой спал, тихо посапывая. Преданная сиделка развалилась рядом на полу, бдительно охраняя больного.

— Всё в порядке.

Он показал рукой в угол, и Стаська только теперь заметила, что стена с картиной заканчивалась рядом с лестницей. Медового цвета лакированные ступени вели на второй этаж в большой холл, застеленный ковром. Зеркальная стена напротив лестницы показала Стаське, что её «хвост», затянутый утром, давно растрепался и поправить причёску было бы нелишне. Она досадливо сдёрнула с макушки резинку, рассыпав волосы по плечам. Запоздало пожалела, что там, на кухне, когда Ян не отрывал от неё глаз, её вид оставлял желать лучшего. Могла бы и раньше догадаться! Торчащий на затылке растрёпанный пучок привлекательности ей явно не добавил. Девушка закусила губу. Её мысли ходили по кругу, и распрямить их, прогнать лишние никак не удавалось.

Красивые деревянные двери, матово-шоколадные, стояли напротив друг друга и вели в комнаты мальчиков, Яна и Эрни. Ян открыл правую дверь, и тут же взметнулась занавеска от сквозняка. Открытое окно, летящие в воздухе бумаги с какими-то записями.

— Странно, — озадаченно пробормотал он, — уходя, окно я не оставляю открытым.

Мгновенно поймав занавеску, полоскавшуюся перед носом, парень подозрительно рассматривал подоконник и выглядывал на травяную лужайку внизу. Стаська бросилась ловить бумаги.

— Кто-то здесь побывал, — ворчал парень. — Наверное, увидел Лирбену на кафедре, нас тобой в лодке на озере и воспользовался моментом. Ящик ищет. Откуда же ему было знать, что мы все домой зарулим. Заодно порылся в моих бумагах. Щас! Так я ему все тайны тут и разложил! Услышал, что мы пришли, и ничего другого не осталось, как выпрыгнуть из окна. Благо, не так уж здесь и высоко.

— А это что? — Стаська сидела на корточках под окном и рассматривала странную находку. Небольшой цилиндр, кнопки с непонятными обозначениями. Очень похож на тот, который она видела у Арденна в руках, когда он встречал их с Яном на ступеньках Академии.

— Индикатор. Выпал из кармана при спешном катапультировании. Положи где лежал, я — за Санни.

Забежав в комнату, собачонка легкомысленно полезла целоваться к Стаське, сидящей на полу.

— Санни, след, — девушка указала на индикатор.

Собака выпрямилась, подняла уши и бросилась к окну. Злобно ворча, она обнюхала металлический цилиндр, потом, яростно залаяв, вскочила на подоконник и, высунувшись наружу, собралась прыгнуть. Ян её перехватил. Он задумчиво гладил собаку по голове, успокаивая:

— Умница, малышка. А знаешь, Стась, что я думаю? Арденн не один. Я его знаю. Он не способен на большое серьёзное дело. Кишка тонка. Скорее всего, он у них подручный: проследить, получить-передать или вот обыскать, как сегодня. Индюк надутый. Этот тип из тех людей, которые мечтают быть значительными, хотя сами настолько мелкие и умом, и способностями, что никогда ничего не совершат. Они, конечно, считают себя непонятыми, не оценёнными по достоинству, и поэтому обижены, надменно и презрительно взирают на окружающих. Пришельцы подыграли его самолюбию, сделав его «суперменом», «главной фигурой» в грандиозной игре. Небось, перспективы обозначили головокружительные. Я думаю, его не очень заботит дилемма: кто он — ангел или демон? Он — главный герой! Вот индюк и распушил перья! Что ж, хорошие психологи, ничего не скажешь.

— Согласна с тобой. Я не знаю его, как ты. Но именно таким он мне и показался. Я только боялась сказать: над женской интуицией смеются, как над анекдотом, — Стаська посмотрела на Яна и вдруг поняла, что он не стал бы смеяться над ней. Артём бы стал. Даже обязательно. Ещё и ворохом колкостей засыпал бы, зная наверняка, что обидеть её не удастся. А если перегнёт палку — схлопочет от неё подзатыльник. И всё, квиты. Так-то. Ян похож на брата как две капли воды, но… совсем другой. Или… или братья просто смотрят на неё разными глазами? Она на них — тоже.

— У нас так мало зацепок, что сгодится и интуиция. Давай без стеснения, — подбодрил он, усаживаясь напротив и скрещивая ноги, как она.

— Санни узнала его здесь, но сначала — возле пещеры, в погоне по лесу… Он, наверное, топтался у входа до нашего появления и спрятался за деревьями, когда увидел нас, затаился. Потом удирал. Велосипедные шины тоже он порезал, — подлая, мелкая душонка… Но в пещере он не был! И пистолет в руке не держал! Там есть другой выход! И есть другой противник, сильный и хитрый. И Санни его след не знает. А знает…

— Ковбой!

— И судя по всему, знает хорошо. Он подпустил человека так близко, что тот схватил его за задние лапы. С малознакомым пёс не был бы столь доверчивым. Ковбой сейчас слабый. Но козы́рная карта нам всё же выпала! Пришелец не знает, что пёс жив и у нас. А если узнает… Ян, давай его покрасим! Когда выздоровеет. В рыжий цвет! — оба стали хохотать, развалившись на полу, а Санни металась между ними и не могла сообразить: это игра такая или пора уже кого-то спасать?

Глава 10

Где ты, Стаська?

— Абонент временно недоступен. Попробуйте позвонить позднее.

Голос автоответчика своим спокойствием и размеренностью заставлял сердце захлёбываться от навалившейся тревоги. «Ну, где она может быть?.. вне зоны доступа… провалилась в яму?.. в подземном переходе?..» — Артём отпихивал, как воздушные шары, страшные предположения, которые рисовало услужливое и жестокое воображение. «Только не… только не…» — молил он неизвестно кого, боясь назвать беду по имени. Он вспомнил, как она, смеясь, говорила ему, когда он спросил, доедет ли она одна:

— С недавних пор охота за мной инопланетных сущностей приобрела грандиозный размах. Если и в этот раз мне удастся улизнуть от них, то я найду тебя, как бы ты ни старался спрятаться.

В последний раз они созванивались, когда она уже ехала в автобусе. Но автобус давно и благополучно доехал и отправился в обратный рейс. Артём уже в который раз обошёл небольшой посёлок, утопающий в зелени, заглянул во дворики и раскрытые двери магазинов, в местный травмпункт. Безрезультатно. Вернее, результат был — не было Стаськи. Ещё раз выслушав издевательство равнодушного автоответчика, он поехал домой. Стаськина мама на работе, волновать её раньше времени незачем. Обзвонить всех друзей! Больницы! Милицию! Может быть, её украли бандиты, инопланетяне… Господи, это уже сумасшествие! Самого́ в психушку отправят. Артём заставил себя думать, что приедет сейчас домой, а Стаська как ни в чём ни бывало придёт и будет плести ерунду, как она вышла не на той остановке, заблудилась и, испугавшись, уехала обратно. А он даже ругать её не будет, только блаженно внимать этой небывальщине и трогать её за руку, убеждаясь, что она жива.

Полдня Артём провисел на телефоне. «Не знаю… не звонила… не видела… не слышала… не поступала… не заявляли… в списках отсутствует…».

— Как сквозь землю провалилась! Где ты, Стаська?

***

Анна Константиновна слушала Артёма молча. У неё с утра возникло предчувствие чего-то неотвратимого, нависшего над ней тяжёлой каменной глыбой, готовой сорваться. Она гнала его и понимала, что не в силах предотвратить неведомое, нежданное, и от этого перехватывало дыхание. С приходом Артёма пелена неизвестности всколыхнулась и показала свой лик: Стаська… её девочка, умница и красавица, такая самостоятельная, смелая и решительная… и совершенно беззащитная. Она слушала Артёма, которому её дочка была дорога, как он мужественно предполагал возможные причины её отсутствия и молчания, как озадачил всех знакомых и друзей, службы спасения, как организовал поисковую сеть, понимала, что он всё сделал правильно и даже больше, чем смогла бы она… и чувствовала бесполезность и бессмысленность поисков. Необъяснимость случившегося пугала своей таинственностью. Она вдруг ощутила бесконечную пустоту целого мира, в котором не было её Стаси, бессмысленность света и тени, летнего зноя и зимней стужи, дождя и ветра, и лиц, лиц… а жизнь, такая долгая без… зачем?

— Завтра я приду с конкретным решением, — пробилось в сознание Анны Константиновны сквозь шум в висках. — Я обязательно найду её. Может быть, мне остаться? Подежурю на телефоне, а вы поспите?

— Спасибо, родной. Разве тут уснёшь?

— Анна Константиновна, дорогая, мы права не имеем на отчаяние. Она жива, ей нужна наша помощь, — Артём стоял у двери, высокий, сильный, с потемневшими глазами, со спокойной, стальной решимостью в голосе. И маленькая женщина рядом с ним казалась потерянной девочкой, заблудившейся в лабиринтах страха, готовой схватиться за соломинку, за призрачную надежду. Нет, нет, раскисать — ни за что! Встряхнуться! Думать и действовать! Как хорошо, что есть Артём! Верный, надёжный. Такой не отступится, не испугается, не бросит. Она заставила себя выпрямиться. Приподнявшись на цыпочки, поцеловала Артёма в щёку:

— Спасибо. Ты самый лучший. За меня не беспокойся. Буду ждать тебя завтра. Придумай что-нибудь. И не надо меня щадить, беречь в стороне. Мне будет гораздо легче, если я сама буду что-то делать. Ты даже не представляешь, на что я способна ради своей девочки.

— Я тоже.

***

Артём, прости меня, не могла раньше сообщить. Так неожиданно и стремительно всё произошло. Случайно встретила Сашу Томникова, он оформлял документы экспедиции, задержался в городе. Он и Настя-лингвист должны были вылететь в этот день на встречу с Никитиными в пос. Усть-Нера. Настя сломала ногу. Сашка в панике. Через два часа самолёт. И тут я навстречу. Ты знаешь, как я мечтала о такой экспедиции. Одним словом, мы уже в Якутии, в команде Никитина. Завтра на рассвете выезжаем на маршрут в окрестности Индигирки, у нас есть проводник из местных. Связи не будет. Не волнуйся за меня. Умоляю, успокой маму. Простите меня, непутёвую.

Стаська.

Артём смотрел в монитор, в который раз перечитывая сообщение, и не верил своим глазам. Невероятные события сменяли друг друга, как кадры фантастического фильма, и у него в этом фильме не было роли. На роль наблюдателя он был не согласен. Адрес! Ага, вот…[e-mail]… так, дальше… заблокирован. Лихорадочно прокручивая в голове варианты возможных шагов, Артём уже собирал рюкзак, автоматически проверяя, что всё необходимое уложено, рассовано по кармашкам, не забыто. Снова сел за компьютер и застучал по клавиатуре, набивая письмо начальнику по электронке:… по семейным обстоятельствам… Что дальше? Забежать домой к маме, к Анне Константиновне, всех успокоить и — пулей в аэропорт.

***

Сидя уже в салоне самолёта, Артём стал успокаиваться и обдумывать план действий. Экспедиция официально зарегистрирована, и след её не должен затеряться. Теперь, когда поиски приобрели конкретный характер, в душе поселилась твёрдая уверенность, что Стаська найдётся. Он придвинулся к иллюминатору. Взбитые горы пышных облаков, политые розовым и апельсиновым, плавились, как гигантское мороженое на небесном блюде. Стаська любила мороженое. Она смешно щурилась, слизывая лакомство с ложечки, и Артём, наблюдая за ней, думал, что никому на свете не позволит обидеть этого взрослого ребёнка. А потом мысли, цепляясь одна за другую, забегая вперёд, отставая, расталкивая друг друга, напоминали ему, что придёт время, когда появится другой человек и отодвинет его в сторону, потому что он, Артём, станет третьим лишним. Никому не отдам… — успел подумать Артём, и сознание его, подхваченное туманной волной, полетело легко и свободно, находя давно закрытые страницы беспокойной памяти, освобождая от запретов, смешивая прошедшее и настоящее, явь и мечту, сбывшееся с тем, что никогда не может случиться ни при каких обстоятельствах.

У самой кромки ручья, торопливо бегущего по разноцветным камешкам, несмело вскидывал загорелые ладошки маленький костерок. Мальчик с золотистой головкой протягивал сухие прутики, подкармливая ненасытного огненного зверька. Рядом с ним на валуне, прогретом полуденным солнцем, сидела девушка, расчёсывая водопад пламенных кудрявых волос. Они о чём-то тихо переговаривались, и их смех вплетался в песенку ручья, уносясь к далёкой незнакомой реке. Артём вышел из-за деревьев и направился к костерку расспросить дорогу. Услышав шаги, девушка и мальчик обернулись одновременно и уставились на Артёма удивлённо, но без испуга. Синий взгляд из-под золотистых вихров, его невозможно забыть или спутать с другим. И неважно, сколько прошло лет, сколько забыто лиц и имён, сколько перелистано событий, этот мальчик, надёжно спрятанный в глубоком омуте души, беседовал с братом всегда, неведомый и незримый другим, потому что ушёл из этого мира давно и невозвратимо.

— Ванечка?

— А мы заждались тебя, Тёма.

Он был такой же, как одиннадцать лет назад: добрые, с лукавинкой глаза будто видели то, что не дано другим, наклон головы, не по-детски спокойная уверенность. Только лицо, прежде бледное, с заострёнными скулами и подбородком, теперь было загорелым, румяным и светилось изнутри необъяснимой жизненной силой. Он протянул Артёму кулачок и разжал перепачканные в золе пальчики. На ладони лежал красноватый камень в мелкую золотисто-белую крапинку. И вдруг над головой прогремел выстрел. Невысокие сопки с густыми островками елей повторили эхом и унесли дробящийся и затихающий вдали звук. На белой рубашке Ванечки быстро расцветало ярко-красное пятно. Он улыбался и тихо оседал на песок. Артём рванулся подхватить его, ударился головой о спинку кресла и открыл глаза. Отлетевший сон казался реальнее происходящего вокруг, и руки ещё хранили тяжесть падающего братишки.

Никому на свете, даже Стаське, Артём не признался бы, что чувствует брата живым, хотя выплакал все слёзы, видя, как вырастает холмик на его могилке. Этого невозможно было ни объяснить, ни понять. Ванечку он чувствовал всегда рядом, мысленно говорил с ним и знал совершенно точно, что не сам придумывает за брата ответы, а слышит его, и ответы удивляют взрослой основательностью, такое Артёму и в голову бы не пришло. Иногда ощущение присутствия было так остро, что неодолимо хотелось обернуться… Он знал: так мучает его больная память, незаменимая утрата. И всё же…

Глава 11

Живой камень

У каменной гряды, уходящей заснеженными вершинами в серые рваные клочья туч, остановились люди. Четыре охотника, одетые в кожаные штаны и меховые безрукавки, изрядно вымокшие под недавним ливнем, казались очень похожими. Одна женщина кроила шкуры и шила одежду всем четверым, вымачивала в кобыльем молоке, а потом растягивала на камнях и сушила на жгучем солнце жилы горных козлов, чтобы шнуровка, стягивающая на груди рубашки и кожаные штаны по бедру, была упругой и крепкой. Старший охотник, перешагнувший сороковую веху, как называли старейшины племени полный круг в природе — пробуждение земли, цветущий срок, медонос, срок долгих ночей, был крепким мужем с широким разворотом плеч, сплетённый из железных мускулов, которые не могла скрыть одежда, с серебряными нитями в длинных чёрных кудрях и окладистой густой бороде. Синие глаза на смуглом обветренном лице походили на ожившие драгоценные камни, оправленные в строгую бронзу. Он опустил у ног увесистый мешок и кивнул молодым спутникам, чтобы они последовали его примеру. Статные юноши, видимо, погодки, с готовностью сбросили заплечные мешки. Молодая сила всё же уступала отцовской выносливости и соразмерности движений, чуть заметная медлительность и осторожность поступи выдавали их крайнюю усталость. Только жаловаться они не собирались. Каждый мечтал стать таким, как отец, лучшим охотником племени, самым ловким в состязаниях, которые устраивали старейшины с пробуждением земли, чтобы воины и охотники в противоборстве вернули телу проворство и гибкость, утраченные за срок долгих ночей, разогнали кровь, разогрели мускулы, соединили своё дыхание с дыханием рождающейся вехи. Уважаемый человек в племени, отец часто приглашался на сход старейшин, и его советы ценили. Пройдёт время, прольются длинные кудри серебряным дождём на плечи, закроет грудь седая борода, и он займёт почётное место среди мудрейших людей племени. А пока ещё он силён и зорок, и витой лук не знает промаха, пока возвращается с охоты с тяжёлой добычей. Сыновья уже сейчас во многом походили на отца, и только опытный глаз заметил бы, что рядом с спокойной уверенностью родителя их порывистость и нетерпеливость иногда напоминала возню щенков, подражающих вожаку стаи.

Племя Медведя, не очень многочисленное, своё главное жизненное становище расположило в пещере громадного каменного утёса, неприступной скалой поднимавшегося над бурливой стремительной рекой, вырастающей из хрустальных высокогорных ручьёв. В срок долгих ночей всё племя жило в пещере, которую так заносило снегом, что охотникам приходилось вырубать целые коридоры, чтобы выбраться наружу. Пещера была необъятной, так что ютиться не приходилось, а с пробуждением земли и особенно в цветущий срок отдельные семьи строили в предгорной долине зелёные шалаши, и там кипела деятельная жизнь до самых холодов. Добытую дичь разделывали, коптили мясо и, перемежая душистыми травами, укладывали в дубовые бочонки, на плоских камнях растягивали выделанные шкуры, готовя тёплые пушистые одеяла для студёного снежного времени, женщины собирали ягоды, грибы, лесные орехи, сушили их или заливали мёдом, добытым у горных пчёл в цветущих живичных зарослях. Да мало ли что нужно успеть сделать, чтобы племя без ущерба пережило суровый срок долгих ночей. И вились дымки костров в долине, пока золотая и багровая листва, похожая на прощальный закат, не покидала родительские ветви и не устилала шуршащим ковром морщинистые склоны холмов и предгорий. И только тогда всё племя вновь возвращалось в пещеру, затворяя просторный вход скальными обломками и завешивая плотными шкурами так, чтобы ни злые колючие ветры, ни коварные враги не проникли за порог, не нарушили мира священного очага.

Охотники остановились на отдых всего в нескольких полётах стрелы от дома, но вход в пещеру загораживала высокая каменная спина утёса, вынуждавшая путников поворачивать на обходную дорогу, по которой и приходили в племя гостевые, торговые люди, сопровождающие деревянные повозки, гружённые плетёными корзинами и коробами с товарами или гостинцами. Небольшие жилистые лошадки, привычные к опасным горным тропам, уверенно ступали по твёрдой, укатанной дороге, давно освобождённой от камней и лесной поросли. Но поворачивать в обход охотники не торопились. Расположившись на успевших проветриться гладких валунах, они неспешно закусывали разложенной на чистых белёных холстинах и влажных пряных листьях приготовленной снедью, незаметно оглядывая цепкими прищуренными глазами знакомые окрестности, чтобы убедиться в отсутствии видоков. Племя Медведя ведало тайной тропой, петляющей между скалистыми выступами и теряющейся в колючих зарослях живицы, малины и густой поросли зелёных пушистых ёлочек, глубоко проникших упрямыми корнями сквозь щели и трещины утёса и закрепившихся в самых непроходимых, но теперь обжитых местах. Тропа вела в узкий каменный проход, скрытый от глаза случайных путников, и шла до самой пещеры, только не к главному входу, куда подкатывали повозки, а с обратной стороны. Этот выход из пещеры племя Медведя хранило в тайне и пользовалось им в исключительных случаях, намеренно позволяя лесной поросли загуститься и спрятать тропинку. Аккуратно собрав остатки трапезы и половчее устроив тяжёлые мешки за плечами, охотники друг за другом зашли за каменный выступ и пропали.

О приближении людей волхва известил Остроух, молодой кобель, чёрный и лохматый, с единственной белой отметиной на лбу в виде падающей стрелы, который почуял их появление чуть ли не в начале тропы. Волхв Баюр несколько вех назад, ещё мальчишкой, был принесён в пещеру охотниками израненным, без сознания. Они нашли его высоко в горах, недалеко от ледника, с которого он и сорвался в лощину, разбившись о камни. Старый волхв Шилак долго ходил за ним, отпаивая целебными отварами, вправляя кости, накладывая лубки и втирая травяные мази. Худенький светловолосый отрок выжил, но был так слаб, что погиб бы на первом переходе, покинув племя Медведя. Тем более что искать племя Харлиссов (так называли серебристую лису), перекочевавшее с высокогорной долины на зеленеющие луга к морю, по занесённым метелью горным тропам было не по силам и возмужавшим воинам, а уж ему… Мальчик стал сиротой две вехи назад, когда его родителей вместе с маленькой сестрёнкой накрыл камнепад. Потом камнепады всё чаще повторялись, и хоть никто больше не погиб, вождь решил покинуть горы и откочевать на юг. Маленький Харлисс остался помогать старому волхву, спасшему его от смерти, а потом остался у Медведей насовсем. Баюр искренне привязался к мудрому Шилаку, неторопливо и обстоятельно открывающему своему ученику тайные силы растений, камней, воды. Мальчишка и сам не заметил, как увлёкся составлением целебных сборов и творением заклинаний, подолгу искал в округе недостающие компоненты к снадобьям, с завидным тщанием подбирал для заклинаний слова в языке, ставшем родным. Старый Шилак только ухмылялся в седую бороду, подмечая в юнце сокрытый для других волшебный, драгоценный дар Богов — прозрение живительной силы всего сущего в природе. Шилак давно ушёл на сверкающую вершину Каймана, где его дожидались родичи и сверстники, завершившие земное кружение вех. А на холме, где в каждый цветущий срок трава вымахивает по пояс, на месте погребения волхва был врыт высокий столб, как того требовал обычай. По верхнему краю столба были вырезаны знаки и фигуры, движущиеся вслед за Солнцем, заговорённые волхвом ещё при жизни на защиту племени от козней тёмных сил и призывающие расположение Солнца и Звёзд.

Молодому волхву поначалу недоставало советов наставника, к тому же он замечал, что его юность и неопытность рождают сомнения соплеменников в его способностях. А суровые взрослые мужчины так и вовсе с презрением смотрят на парня, у которого в изголовье не лук с колчаном висит, а пучки сухих трав и бусы из разноцветных камней. Но Баюр знал, что Богиня Кайли, плетущая нити судьбы, заповедала его жизненный путь и не простит ему малодушия, захоти он перечить. Он станет могучим волхвом, и никто не посмеет смеяться над ним. Своё призвание он почувствовал вдруг, неожиданно, будто засветилось что-то внутри, до сих пор дремавшее, когда Шилак посвящал его в секреты волховства: «Животворящая сила земли наделяет особыми свойствами все свои создания, будь то травы, деревья, родники или камни. Разгадаешь сокрытую силу земных детей — и они станут тебе преданно служить, подберёшь верные слова для заклинания — и станет оно ключом от кладовых земли, где таятся могущественные силы. Богата земля детьми, и секреты их неисчислимы». Свои разгадки старый волхв передал Баюру, настал черёд молодого искателя. «Наблюдай и сравнивай, изменяй состав, испытывай срок, когда сила взыграет. Ибо целительная сила может обернуться губительною, если не узрел, как да при каком свете — Солнца или Луны — ею пользоваться. Но главное — слушай! Ты — тоже сын земли, и ты в родстве со всеми её детьми. В каждом из нас её голос слышен. Она и обережёт, и силу даст». «А другие? Не слышат голос?». «Всем от рождения заповедано слышать голос матери-земли, но люди почти утратили дар, только в деле своём ведо́мы голосом. Вот тебе, к примеру, не тягаться с охотником: он слышит лес, горы, зверьё, он связан с ними земной пуповиной. Только голос этот не о сокрытой силе, а о явленной. И лишь немногие сохранили земной дар слышать и чувствовать своих безмолвных братьев-сестёр». И непонятен был Баюр соплеменникам, застававшим его уединённым, сосредоточенным, только рукой махали: «Блажной!».

Пока не пришла беда.

Однажды в конце срока долгих ночей, когда съестные припасы подходили к концу, охотники наткнулись в горах на подземное озеро. В глубинной горной пещере, куда вели узкие каменные коридоры, озёрная гладь отливала чернёным стальным блеском и не ведала света ни солнечных лучей, ни звёзд. Озеро было полно непуганой рыбы, легко поддавшейся обрадованным изумлённым охотникам, которые, наполнив до отказа походные сумки добычей, вернулись в родовую пещеру устраивать пир. Пока женщины выпекали рыбу на углях, Баюр, услышав об озере и выпытав путь, отправился его проведать. Как до сих пор, облазив все закоулки окрест, он не наткнулся, не нашёл диво подземное!

Найти его, в самом деле, было не просто. Только случай толкнул охотников сунуться в узкую скальную щель и открыть неведомые кладовые подземья. Запалив факел и обходя каменный берег чёрного, тускло мерцающего озера, он заметил, как в одном месте, более пологом, рыба выбрасывалась на камни и издыхала. Погрузившись в оцепенение, он прислушивался к подземным звукам и с закрытыми глазами узрел, как горная река, проникая в глубинные недра, питала пещерное озеро, безжизненное, стоялое, как чистые ручьи вместе с рыбой, вливаясь в мёртвую воду, становились пленниками Богини Смерти. И вспомнил волхв сказки Шилака о мёртвой и живой воде. Вгляделся Баюр в пологий камень, куда выбрасывалась рыба, бегущая от гибельных объятий всесильной Богини, и услышал, как сильными толчками пульсирует жизненная сила камня, рождая в его красноватом теле белые и золотистые точки-отметины. Не живая вода, а живой камень! Животворную силу камня рыба почувствовала, только без воды всё равно дышать не смогла. Понял тогда волхв, что следует ему поспешить, ибо спасать (если удастся!) придётся всё племя.

Баюр перешагнул порог пещеры, сгибаясь под тяжестью заплечного мешка, когда трапеза подошла к концу. Воздав должное вкусной обильной еде, его соплеменники, ощутив непреодолимую сонливость, провалились в болезненное забытьё. Временами кто-то пытался встать, но затухающее сознание путало мысли, и волхва не узнавали, отвечая на его вопросы несвязным беспомощным бредом. Подбросив дров в затухающий очаг, Баюр принялся готовить в огромном котле рвотный отвар и, боясь опоздать, стал выкладывать на груди спящих сколотые на берегу озера пластинки красноватого в золотисто-белую крапинку камня. За этим занятием и застали его возвратившиеся домой старейшина и трое воинов, которых вождь посылал к соседям с поручением. Выслушав волхва, они немедленно включились в работу, строго следуя его указаниям. Вспоминая тот день, чуть не ставший последним днём племени Медведя, Баюр прекрасно осознавал, что в одиночку ему не удалось бы спасти всех. Могучие воины легко поднимали ослабевших людей и выносили их из пещеры, помогая освободиться от ядовитого угощения. А камень действительно оказался чудодейственным: он очищал дыхание и многократно усиливал целебную силу снадобий, снимал болезненный жар, подпитывал живительной силой онемевшие тела, изгоняя хворобу. Не удалось спасти молодого пса, который наглотался вкусной прожаренной рыбы, пахнущей пряными травами, а почуяв смерть, ушёл подальше от жилья. Его нашли охотники, когда растаял снег, и ещё раз ужаснулись ожидавшей их участи и подивились мудрости юного волхва. Даже Шилак не сумел бы справиться с внезапным мором, поразившим всё племя одновременно.

После этого случая отношение к Баюру резко изменилось, от недоверия не осталось и следа, ему всячески выказывали почтение, к которому он не привык и ужасно смущался, а охотники, принося в пещеру добычу, неуверенно косились в его сторону.

Камень жизни, так неожиданно открывшийся ему, продолжал оставаться загадкой. Баюр чувствовал сокрытую в нём силу, но как разгадать её? А главное, употребить на пользу людям, а не во вред? Вождь, носивший родовое имя основателя племени — Медведь, передававшееся по наследству, велел освободить для Баюра заднюю каморку в пещере, почти примыкавшую к потайному ходу, а смешливые синеглазые девы, заплетавшие чёрные, как ночное небо, густые волосы в четыре косы, вымыли каморку, застелили каменный пол душистым сеном и перенесли туда пожитки волхва. Каморка оказалась вовсе не маленькой, а заботливые девичьи руки сделали её уютной. Теперь Баюр мог без помех предаваться размышлениям и испытывать действие новых составов или находок, совершенствуясь в нелёгком волховском искусстве. А ещё он решил записывать свои догадки и открывшиеся тайны на тонко выделанной коже отточенным пером утки, благо пернатая дичь в племени не переводилась. Чернила он изготовил сам: сок чёрной бузины, росшей в изобилии по склонам горных хребтов и в сырых ущельях, настоянный в мёртвой воде с дубовой корой и ядовитым корнем змееголовника, вываривал на костре у скального обрыва, пока чернила не приобрели однородную, слегка вязкую суть. Баюр был доволен результатом. Когда-то отец учил его письменам и искусству составлять из фигур и знаков слова и смыслы. Горный трезубец — жизнь, тот же трезубец перевёрнутый — смерть, круг — целый, круг в круге — вечный… Отец, мать, маленькая сестрёнка погибли давно, самого его спасли чудом, умер Шилак — много смертей дорогих людей было в его жизни. Не то чтобы он боялся смерти, просто она не была обычной потерей, она была болью, горестью, безнадёжностью. А кто же любит беду и не стремится её побороть? И вот выпала ему судьба если не предотвратить лихо, то хотя бы отсрочить, заслонить от него, и не жалко было потратить на это всю свою жизнь. И работа в его каморке не прекращалась, иногда поесть забывал, только видел, как синеглазые девы заботливо приносили блюдо со снедью, оставляя у порога, чтобы не тревожить волхва.

Остроух ткнулся мокрым носом в ладони Баюра, чихнул и снова выбежал к тайному ходу. Один за другим они появились перед волхвом: отец Арклисс и три сына-погодки — Рисвер, Сангрей и Лазвил. Каждый с поклоном поставил перед ним свой мешок. Три дня они собирали в верховьях Эльканы камни по заказу волхва. Бурная река несла в своих водах и выбрасывала на отмель подхваченные на бегу находки, а путь её лежал мимо копей, где добывали самоцветы. Часто повреждённые, исцарапанные или надколотые камни просто сваливали недалеко от берега. Восторженное лицо Баюра успокоило охотников, до последнего сомневавшихся, верно ли исполнили заказ, и глаза засветились на довольных обветренных лицах.

Глава 12

Порождение дьявола

Огненный шар, прокатившийся по сияющим пикам снежных вершин, оставил на них пылающую радугу, которая долго плавилась, переливаясь оттенками малинового, нежно-розового и сизого, постепенно стекая за зубчатый край и утягивая с собой тонкий шлейф нагретого воздуха. Ледниковая прохлада оседала в долину белёсым туманом, и костры сквозь него виделись мерцающими светляками, колеблющимися и пугливыми.

Баюр сидел на каменном уступе, высоко поднимавшемся над Эльканой и седловиной соединённом с горным хребтом, похожим на обнявшихся снежных исполинов, бессмертной поступью уходящих в бесконечность и теряющихся за облаками. С тех самых пор, как он увидел Мёртвое озеро, его не покидали мучительные раздумья о Жизни и Смерти. Две кровные сестры, рождённые как противоположности, принимали друг у друга вечную эстафету. Младенец, появившийся на свет, получал жизненный дар, чтобы на закате дней поклониться другой сестре, уводящей его в сумеречное нечто, и отдать ей своё сокровище, которое ей-то как раз без надобности. Свет и тьма, ласковое тепло и леденящий холод… они так далеки, как могут быть только непримиримые враги. И тем не менее они всегда рядом, неразделимой поступью идут рука об руку. И продолжение жизни немыслимо без смертной дани. Вот и вокруг Мёртвого озера волхв обнаружил залежи животворной породы, спасшей племя от неминуемой смерти. Смерть и жизнь. Яд и противоядие. Вечный сон и бессмертие… И только начала нет и конца, ибо один родник питает их силой и смыслом и рождает бесконечную реку жизни, мирового согласия.

Закрывшись в своей каморке, Баюр пристально изучал живой камень: подвергал огню, растирал в порошок и смешивал с разными составами и снадобьями. Искатель решил дознаться тайны живительных свойств камня: если он способен вернуть затухающий свет жизни, то, может быть, в силах и продлить эту жизнь? Как долго будет пульсировать в каменном осколке животворная сила? Может, запас её ограничен и иссякнет через какое-то время, а сам камень станет бессмысленным булыжником или рассыплется в бесполезный прах? Самые первые куски живого камня, когда-то спасшие племя от мора, до сего дня хранились в каморке волхва, который вот уже две вехи прислушивался к биению каменного пульса и не находил изменений, ущерба исцеляющей мощи красноватых сколов ни от времени, ни от частоты пользования. Вечный, как сама жизнь. Свои опыты и опасения Баюр хранил в глубоком секрете: возможность приобрести бессмертие — страшная по своему непотребию и разрушительности сила, с которою совладать способен только крепкий духом и мудрый человек. Да и результат пока едва ли перевешивал каплю утренней росы на ребристом листе медуницы: Остроух слизнёт и не напьётся. Целебное действие камня, казалось, не знало границ: на третьей рассветной заре срастались кости, и как рукой снимало сердечные, головные боли, опухоли, простудные хвори, кровоточащие раны затягивались прежде, чем успевала трава просохнуть после дождя. Заметил волхв, что каменный порошок почти теряет силу, а цельный кусок, большой или малый скол — всё равно, одинаковую силу имеет и безотказную. И совсем уж чудо явил камень, когда старейшина племени Драгонах, почти слепой, занемог воспалением глаз, а Баюр возьми да наложи ему на веки по каменной пластинке. Не удивился волхв, что воспаление прошло, но был потрясён вернувшимся к старику зрением. Вот когда он испугался. Однако старейшина и не подумал, что чудо явлено от камня. Воздев руки к Солнцу, он благодарил древних Богов-заступников, даровавших ему возможность узреть свою смерть и не дрогнуть перед её ликом, как подобает настоящему мужчине, а не прятаться в слепоте, словно в тумане, подобно трусу. Поосмотрительнее следует быть с чудесами. С тех пор там, где возможно, волхв обходился без камня, используя обычные целительные снадобья.

Тишина в долине, окутанная ночным покоем и лишь изредка нарушаемая невидимыми чёрными дозорными псами, пробирающимися в кустах и высокой траве, напомнила Баюру, что хлопотливый день вычерпал его силы до донышка, а ноющее от усталости тело просит отдыха. Он осторожно, чтобы не сорвался, загремев, какой-нибудь потревоженный камень и не перебудил людей, спустился к своему шалашу, завернулся в мягкое одеяло и почти сразу уснул.

Новорожденный рассвет огласили тревожные крики за холмистыми складками, сползающими с каменного бока утёса, в котором находилась пещера. Там, в котловине меж горных хребтов, привольно плескалось озеро Рандах, питающееся ручьями с ледников и заставляющее густой молодой ельник карабкаться вверх по крутым склонам до скалистых языков. Баюр видел, как охотники и воины хватали копья, сети и мчались за холм. Охота? С копьями? Но в озере, кроме рыбы, ничего не водилось. Уже на бегу он увидел дымок разжигаемого костра. И вдруг покой горного утра расколол чудовищный рёв, который сопровождал мощный фонтан, видимый даже за холмом. Потрясённый, Баюр почувствовал, как по спине под кожаной походной сумой, с которой он не расставался, побежали колючие мурашки. По знакомой тропинке между одиноких валунов он наконец достиг вершины холма. В середине озера горбилась гигантская блестящая туша неведомого зверя, на длинной шее вертелась несоразмерная телу маленькая голова (которой, однако, вряд ли показалось бы просторно в их огромной пещере), раскрывающая пасть, начинённую отменно острыми зубами. И каждый зуб своими размерами являл несомненное превосходство перед жалким вооружением людей. Чудовище издавало ни на что не похожий рёв, закладывающий уши и разносимый послушным эхом далеко за зубчатые вершины горного кряжа, рождая зловещие отголоски в далёких пещерах и неисчислимых каменных провалах. Откуда, из каких подгорных и подземных глубин выплыло в Рандах это чудище? Люди племени Медведя, обитавшие в этих местах много поколений, вдоль и поперёк бороздили озёрную гладь на лодках-долблёнках, всегда возвращаясь с богатым уловом. Богиня озера Унарита покровительствовала Медведям и отличалась мирным нравом, они даже помыслить не могли, что подземные глубины скрывают столь грозную опасность. Однако предаваться размышлениям время было самым неподходящим. Баюр бегом спустился с пологого травянистого склона, переходящего в обширную песчаную отмель, и к нему тут же поспешили старейшины, наблюдавшие за воинами, которые по распоряжению вождя заслонили берег и ощетинились копьями. Судя по озабоченным лицам мудрейших, подготовка к сражению соплеменников им вовсе не представлялась верным способом в противоборстве с чудовищем, которое, всё больше поднимаясь из воды, уже показало омерзительный чешуйчатый хвост, длиною превосходящий его самого. Нетрудно было представить, как, бросившись к берегу, оно будет хватать людишек, сыплющихся горохом, и перемалывать стальными клыками вместе с копьями, сетями, мечами и прочими игрушками. Все мысли и картины — одно мгновение, а потом — внутренняя сосредоточенность и напряжённость. Баюр даже не дал старейшинам подойти к нему, рукой очертив по воздуху границы. Когда-то Шилак рассказывал ему о магических фигурах, которыми управляют Верховные Боги и которые, исполнившись божественной воли, способны притягивать либо отталкивать чужую суть. Составленные из этих фигур начертания обладают повелительной силой, а направление силы и её мощь подчиняются волхву и сотворённому им заклинанию. Юный волхв немало времени посвятил чередованию и наложению таинственных знаков, постигая волшебный смысл божественной речи, с тщанием и в строгом соответствии подбирая слова заклинаний. Вот только случая проверить волховское мастерство не выпадало. Баюр давно заметил, что перед ликом беды его покидал страх, уступая место решительности, даже какой-то отчаянной отваге, все колебания и сомнения таяли без следа, и приходила уверенность, озарение истиной. Вот и теперь он, схватив острый камень, начертил на песке большую шестиконечную звезду — центр божественной силы, направив острый угол в сторону озера, а потом заключил её в круг, обозначив земную оболочку небесного духа. Достав из мешка живой камень, он закрыл глаза и приготовился вобрать в себя ниспосланную богами власть над дьявольским порождением. Прислушиваясь к божественным голосам, волхв словно оглох в земном мире, и слух его не воспринимал ни криков людей, ни рёва взбесившейся твари, бьющей хвостом по воде и обрушивающей на берег целые водопады. Но вот он открыл глаза, лицо его светилось, он вскинул руку с живым камнем к солнцу и звонко выкрикнул магическую формулу, потом ещё раз, и ещё… Чудовище стало бледным, прозрачным, едва заметным трепетным видением и… исчезло.

Тишина, опустившаяся на берег и озеро, была оглушительной. Ошеломлённые люди, страшась обмануться во внезапном избавлении от ужасной участи, боялись шелохнуться и напряжённо вглядывались в распрямившуюся водную гладь. Лёгкая рябь, подгоняемая ветерком, вспыхивала солнечными бликами на хрупких рёбрышках, весело ныряющих и догоняющих друг друга. И только где-то далеко в затерявшемся каменном мешке ещё слышался стон умирающего злобного эха.

Баюр почувствовал внезапное опустошение и слабость, заставившие его опуститься на песок и закрыть глаза, сознание, покружив в закоулках раздумий, улетело в бездонную синеву над головой, невозмутимую в мудром безмолвии. Его душа плыла легко и свободно, растворяясь в солнечном свете и вбирая его тепло, пульсирующим ритмом заполняющее онемевшую пустоту. А рядом с ней, переплетаясь, тянулись разноцветные бесплотные нити, они, как живые, трепетали и дышали, издавая чуть слышное потрескивание. Голоса, доносящиеся откуда-то снизу, громкие и тихие, гневные и молящие, яростные и кроткие, непонятным образом воздействовали на эти нити, как вдохновенные пальцы слепого сказителя, бегущие по струнам лютни. Меняя сплетения и оттенки цветов, нити то утолщались, становясь похожими на движущуюся радужную дорогу, то истончались до едва уловимого глазом искристого следа.

Открыв глаза, он увидел каменный свод пещеры, мерцающие блики и тени, рождённые очагом, и неясное озарение, ещё не разгаданное, отступило в тень, рассыпаясь золотистой пылью… Какая-то догадка всплывала в памяти и вновь ускользала, не позволяя приблизиться.

–… мудрый Шилак, — услышал Баюр приглушённый голос где-то рядом. Старейшина Варданг — догадался он, а рядом, судя по голосам, Гордин и Норбилах — его вечные спутники. — Он один сумел разглядеть в полуживом мальчишке потаённую мощь. Ведь сколь молодых Медведей тщились стать его учениками и преемниками! Усмехался разборчивый лис, но до таинства никого не допускал. А тут на́ тебе — полумёртвый чужак, в чём душа держится, а он выхаживает его, торопится передать секреты, изливает благодать знания, без утайки, без опаски вверяет ему власть над жизнью и смертью рода.

— Словно всю жизнь только его и ждал. А дождавшись — спешил облечь юнца умением провидеть силу и слабь окружных сутей да употребить не во зло. Передал — и ушёл на вершину Каймана, чтобы из облачных весей наблюдать, сколь верен был его выбор, как мужает молодой волхв, умножая его вклад, и являет умения невиданной силы.

— Не ошибся старик. Мыслится мне, среди Медведей наших не нашлось бы столь даровитого волхва. И не случайно он попал к нам. Думаю, Боги озаботились судьбою Медведей и ниспослали нам мальчишку как оберег. Не впервой спасает он племя от неминуемой гибели.

— Порадовал меня нынче Медведь, когда на сходе племени мудрым велением назначил неукоснительно исполнять любое желание либо прошение волхва, сколь ни казалось бы оно причудливым и непостижимым.

Синеокая Росина склонилась над вновь очнувшимся Баюром, чтоб напоить его душистым настоем живицы. Вяжущая кисловатая влага устремилась по жилам, возвращая телу энергию движения, а голове ясность сознания. Неожиданно волхв приподнялся и встал с устроенного для него ложа на тюфяке, набитом свежим душистым сеном, и только теперь заметил, что продолжает сжимать в руке камень. Он разжал стиснутые пальцы, камень слегка поблёскивал золотисто-белыми отметинами, а вверх по руке устремлялись невидимые горячие ручейки. Камень работал. Волхв молча направился в свою каморку и стал носить оттуда глиняные и деревянные плошки и кувшинчики. Мальчишки, караулившие сон Баюра, бросились ему помогать и в точности выполнять его тихие распоряжения. Самоцветы, растёртые в пыль и вываренные с настоянными в мёртвой воде ядовитыми корешками, превратились в яркие краски, не гаснущие от воды и времени. Приготовленные загодя за ради опыта, теперь они будут служить потомкам, передавая в зримых образах историю предков, не подлежащую забвению. Пучки жёстких перьев, прикрученных жилами к древку и смоченных красящей жижей, малевали непонятные полосы на каменной стене пещеры. Трое старейшин и соплеменники, допущенные к бережению волхва, замерли в недоумении, молча наблюдая за решительными действиями Баюра, освящёнными, без всякого сомнения, провидческой волей Богов. Недоумение сменилось потрясением, когда из разноцветных линий и завитушек проступили узнаваемые образы. Над голубой гладью озера возвышалась на длинной мощной шее уродливая голова чудовища, разинувшая клыкастую пасть, а к берегу бежали Медведи с боевыми копьями и крепкими сетями, сплетёнными из кручёных жил горных козлов. Картина росла, дополняясь подробностями, и восхищённые зрители уже угадывали знакомые фигуры и, кажется, даже слышали крики и голоса.

Баюр смотрел на разрисованную стену, прислушиваясь к невнятным отзвукам пробивающейся в сознание догадки. Камень, призывающий и возвращающий жизнь… Как случилось, что он послужил орудием возвращения исчадия тьмы в глубинные пропасти подземного дьявольского мира? Почему тогда, у Рандаха, стоя в центре шестиконечной звезды, Баюр выхватил среди других камней именно камень жизни? Потому что привык думать о нём в последнее время, вызнавая его возможности? А может, камень сам лёг в его ладонь, ведь волхв избрал его, даже не заглянув в мешок? Теперь не узнать. Новое открытие, ещё не вполне осмысленное, было ошеломляющим. Значит, камень, помимо целительного действия, облечён даром перемещать в иной мир. Не убивать, а перемещать… Да! Притягивая жизнь, он изгоняет смерть! Разделяет их мирами! Не проронив ни слова, потрясённый искатель сотворённых Богами тайн скрылся в своём углу, и никто не смел его тревожить, только слышно было, как переливались из сосудов настои, переставлялись и падали камни, да скрипела каменная ступка. Долго не гасла лучина волхва, уже видели сны спасённые им люди племени, старейшины обсудили подробности дневных событий и разбрелись по своим шалашам. Даже Драгонах, так неожиданно прозревший недавно и боявшийся во сне потерять свой дар, мирно посапывал в редкую седую бороду. И лишь дозорные сторожевые псы, обходя долину, с любопытством просовывали чёрные кудлатые морды в потайной лаз пещеры на мерцающий огонёк: не пахнет ли тревогой, не пора ли отчаянным лаем возвестить о новой беде.

Глава 13

Тайная комната

Каменный утёс, изрезанный, как морщинами, сеткой больших и маленьких извилистых трещин, давно знал, что ветер издалека приносит и прячет в них украденные семена. Когда с пробуждением земли пригревало солнце, юные несмышлёные ростки тянули робкие пальчики из всех щелей, радуясь возможности участвовать в общем пире природы, и утёс становился зелёным. Он-то знал, как недолговечно дыхание молодой поросли. Сотни вех возвышался он среди своих собратьев, цепью протянувшихся вдоль взбалмошной красавицы-реки, и видел, как летние наряды всех оттенков зелёного, щедро выставленные напоказ горячему и влюбчивому цветущему сроку, сменяли роскошные украшения из янтаря и рубинов, а потом пышные белые шубы, искрящиеся в холодном солнечном свете, надолго укутывали отзвеневшую беспокойную жизнь, навевая ей сны о пёстрых хороводах и птичьем гомоне.

Миновав горбатый каменный мостик, Ковбой уверенно повернул налево и побежал вдоль реки, обнюхивая дорогу и живичные кустарники, тонущие в густой траве. Временами он настороженно поднимал уши и замирал, словно сверял по памяти обнаруженный запах, чихал, помечал место, задрав лапу, и бежал дальше. Санни бестолково и весело обшаривала кусты и притаившиеся в траве, как в засаде, свалившиеся с утёса валуны, успевая уделить внимание каждому участнику этой странной экспедиции, тычась в ноги и сбивая движение. Как и предполагала Лирбена, пёс быстро встал на ноги и на третий день уже не осталось заметных следов от побоев, только прощения предателю это вовсе не сулило. Достаточно было видеть его решимость отыскать дорогу, пройденную обидчиком. Стаська и Ян намеревались вновь побывать в пещере и тщательно обследовать её. Но теперь их интересовал тайный вход в пещеру, который, они надеялись, сумеет отыскать Ковбой. Чтобы обезопасить себя от слежки, они дождались, когда в Кантар отправится Почётная делегация на ежегодную научную конференцию в Думском Соборе. Посовещавшись с Лирбеной и Грегором, Мастер включил в состав Почётной делегации гипотетических пришельцев и, конечно, Арденна. Участие в ежегодной Королевской конференции было не просто почётно, но полезно и перспективно (особенно для «недавних сотрудников») — новая информация, связи, знакомства, контракты о научном сотрудничестве. Правда, расширенный состав Почётной делегации вызвал некоторое недоумение у старых учёных Академии, но вслух сомнения не были высказаны, поскольку Мастера Дарни ценили и уважали за его дипломатическое и воспитательное руководство. Пришелец, попав в неожиданную для него ситуацию, непременно будет надёжно конспирироваться, однако по выходкам, импульсивному поведению Арденна многое можно приметить и вычислить. Наблюдение тщательно планировалось и распределялось на троих: Мастера Дарни, Лирбену и Грегора.

Стаська и Ян заранее договорились, что предоставят Ковбою свободу в выборе пути, а сами будут следовать за ним. Связной ходил в пещеру своей, ведомой лишь ему тропой, и вывести на эту тропу по следу мог только пёс, чудом уцелевший и затаивший обиду на бывшего хозяина.

Лохматый проводник остановился у низкого плоского камня, похожего на столешницу, обкрошившегося по краям и вросшего одним боком в слоистый песок. Справа от него, в обход каменного утёса, кусты живицы и малины, заплетённые травостоем, переходили в молодой ельник, а дальше высились могучие деревья в три обхвата, кивающие пышными зелёными шапками лениво ползущим белокурым облакам, безмолвно приветствуя небесных кочевников. Стаське показалось, что ели держатся корнями за широкую дорогу, проложенную между невысоких холмиков с отвесными краями, давно заброшенную, а потому поросшую лесом. Однако Ковбой совсем не смотрел в эту сторону, он обошёл столешницу и обнюхивал основание скалистого уступа, непонятно чем его заинтересовавшего. Разочарованная девушка присела на разогретый камень: где-то сбился пёс со следа или след перекрыли иные запахи — вон их сколько, всё цветёт. Уж в этом-то месте в пещеру точно не пройдёшь, если только лбом не прошибёшь скалу. Она взглянула на Яна. Он напряжённо следил за Ковбоем и, судя по всему, с ней был не согласен. Вдруг пёс вздыбил загривок, злобно зарычал и… скрылся за уступом. Санни с лаем кинулась за ним. Неожиданное поведение собак застало Стаську, успевшую расслабиться, врасплох, она ахнула и, спотыкаясь, бросилась следом. Ян успел оглянуться, обшарить взглядом кусты и тоже пропал.

Сквозь непролазные дебри кто-то совсем недавно прокладывал тропинку: неуверенная ниточка пути постоянно сбивалась и уводила в сторону, снова возвращаясь и пробиваясь дальше, в каменные узкие коридоры, местами заваленные камнями. Их предшественник по возможности обходил завалы, а иногда видна была его усердная работа по расчистке тропы от камней. Дорога оказалась очень короткой, и Стаська, нырнув в узкий потайной ход, оказалась в пещере, в том её конце, откуда в прошлый раз раздался выстрел.

Собаки уже шныряли в непроглядном мраке, и откуда-то из гулкой глубины доносилось их шумное дыхание и поскрёбывание. Темнота им не мешала вынюхивать чужие запахи. А Ян сразу включил фонарь. Сегодня можно было без спешки осмотреть все закоулки, чем они немедленно и занялись. Они заново осмотрели картину на стене и поразились немеркнущим цветам древних красок, просветили и пролазили пещерные коридоры и ниши, но никаких загадок не обнаружили. Чего искали пришельцы в этой пещере? Картина давно не была секретом, её фотографии хранились в музее и даже публиковались в археологических журналах вместе со статьями о древнейших поселениях на землях королевства. Что же они упустили? Направляясь обратно к тайному выходу, Ян свистнул, подзывая собак, и Ковбой в три прыжка опередил его. Загородив мощным торсом дорогу, он вытянул морду куда-то в темноту каменной ниши. Луч фонарика выхватил гладкую стену с небольшими выступами.

Стаська пригляделась и с замиранием сердца выдохнула:

— Дверь.

Действительно, гладкая глыба как будто загораживала проход в пещерную нишу. Плотно задвинутая, почти незаметная, она выглядела, как и другие многочисленные выступы в пещере. Может, поэтому до сих пор и не была обнаружена. Если бы не Ковбой, ребята благополучно покинули бы пещеру и в этот раз, унося смутное ощущение неразгаданной тайны. Пёс скрёб угол у основания глыбы и поскуливал. Ян передал Стаське фонарик и стал ощупывать края каменной двери. Никакого следа недавнего движения он не обнаружил. Вековая неподвижность срастила дверь со стеной.

— Может, её разбить? — неуверенно предложила Стаська.

— Не стоит. Есть средство похитрее.

Ян порылся в рюкзаке и достал небольшой металлический прибор с вытянутой тонкой трубкой и маленькими кнопками. Сверкнул стремительный лазерный луч, очерчивая контуры дверного проёма.

— Всё. Теперь — двигать.

— А разве… — вот уж сказал. Такую подвинешь! Только пупок сдуру надорвёшь. — Разве это возможно? Вот был бы ты подъёмным краном… Или он у тебя в кустах случайно припрятан?

— Когда-то её ставили люди, — со смешком вразумил её парень. — У них не было подъёмных кранов. И вряд ли сами они обладали сверхчеловеческими возможностями. Она не должна быть слишком тяжёлой.

Он вышел из пещеры и вернулся с крепким деревянным колом, поддел нижний угол, и дверь подвинулась. Она оказалась совсем не толстой, стёсанной изнутри, а потому вполне управляемой. Отодвинув её так, чтобы можно было пройти, Ян остановился и замер. Стаська вертелась за его спиной, пытаясь заглянуть в проём. Оттуда пахло сухой пылью и чем-то застарелым, застоявшимся так, что в первую минуту перехватило дыхание от нехватки кислорода.

— Невероятно… — шёпотом бормотал себе под нос Ян, не двигаясь с места.

Не выдержав, Стаська отпихнула остолбеневшего парня и заглянула внутрь. Помещение явно не предназначалось для хозяйственных нужд, оно было похоже… на кабинет древнего учёного и хранило следы хозяина. Некоторые вещи — одежда, шкуры, тюфяк на каменном ложе — почти истлели, но хранили приметы, позволяющие воображению реставрировать прижизненную картину обитания здесь человека. Глиняные и деревянные плошки разных форм в беспорядке свалены в углу, большая каменная плита, опирающаяся на обтёсанный валун, — видимо, рабочий стол, по стенам растянута трухлявая паутина — не иначе бывшая когда-то сухими корешками и чем-то подобным, у стены — четыре истлевших кожаных мешка с рассыпавшимися самоцветами. Но самое интересное — на столе. В аккуратную стопку сложены тонко выделанные шкурки, одинаково обрезанные по краям и исписанные. Идеально сохранившиеся. Почему кожаные мешки и одежда истлели, а эти кожаные листы с записями целы? В выдолбленной серединке булыжника (чернильница?) на дне лежала щепотка чёрного пепла, но бо́льшую часть стола занимали камни. Здесь не было самоцветов, золотых слитков и серебра… все камни были одной породы, разных форм и размеров, видимо, сколотые с большого массива, красноватые, с золотисто-белыми крапинами. А рядом — кувшин, одетый в толстую пыльную шубу и намертво закупоренный. Ян дотянулся и слегка качнул его, в кувшине булькнуло. Вода? Сохранилась? Не может такого быть! А вдруг это не вода? Или какая-то особенная вода?

— Вот тебе и загадка! — Стаська наконец-то пришла в себя, хоть и продолжала стоять с открытым ртом. — Да не одна — на всю жизнь хватит разгадывать, — она растерянно обшаривала глазами ископаемые сокровища и думала, как это до сих пор никто их не обнаружил. Столько народу здесь перебывало. Да и сами они чудом заметили дверь, и то благодаря чуткому носу пса. — Что дальше?

Ян, очнувшись от потрясения, быстро соображал:

— Берём самое необходимое для изучения и уходим. Рюкзак.

Стаська подставила раскрытую горловину, пытаясь угадать «самое необходимое», а Ян осторожно трогал кожаные листы на столе. Они оказались мягкими и крепкими, легко гнулись, будто были положены сюда вчера, только толстый слой пыли сверху говорил о древней неприкасаемости свитков. «Размышлять будем дома!» Бережно свернутые трубочкой листы, глиняный кувшин с булькающим содержимым и пара камней — всё упокоилось на дне рюкзака.

— А теперь уходим.

— Оставим открыто?! — девчонка впилась в руку, вскидывающую на плечо рюкзак. Такую тайну следовало хранить не только от занимающихся преступным промыслом мошенников, но и от вездесущих зверюшек. Уж они-то утащат всё, что приглянется, остальное затопчут и загадят — и прощай исторические реликвии! Вон Ковбой и тот уже заглядывает в проём, а Санни даже нос просунула между ногами хозяев. Не пугни — они живо наведут здесь свой порядок.

— Ни в коем случае!

Проверив, не обронили ли чего впопыхах, ребята тихонько вышли. Ян, вооружившись колом, поставил дверь на место, стараясь восстановить первоначальный вид, и принялся выравнивать площадку, ликвидируя следы деятельности перед дверью. Посовещавшись, ребята решили возвращаться тайной тропой, предварительно выслав на разведку Санни. Быстро и молча прошли до берега Эльканы и так же молча отправились в обратный путь. Шли, не разбирая дороги и вряд ли замечая её, интуитивно шагая за собачьими хвостами, словно оглушённые. Открытие в пещере распахнуло перед ними такие глубинные пласты истории, так явственно и вещественно заставило почувствовать, как сжалось, сократилось время, что, всего лишь переступив порог, они вошли в жизнь древнего племени. Да и что значит тысяча, даже несколько тысяч лет пред лицом вечной жизни? Они шли и не столько размышляли, сколько пытались справиться с потрясением, не до конца веря, что коридоры времени всё же выпустили их, разрешив вернуться в свой привычный мир.

— Это волхв, — только и вымолвил Ян, когда они уже подходили к мосту.

— Ты про комнату? — Стаська, услышав его негромкий голос, вдохнула влажный речной воздух с таким наслаждением, будто её, уже утонувшую, спасли и привели в чувство.

— Да. Отдельная комната для волхва. А целое племя — все вместе — располагалось в пещере.

— Значит, это был не простой волхв.

— Именно.

— Тот, что на картине?

— И картину, наверное, рисовал он.

— Почему ты решил?

— На столе чернильница. Исписанные страницы. Кто ему готовил чернила? Конечно, сам. Притом отличные. Не потускнели, не осыпались. Плошки в углу с разноцветными порошками…

— Высохшие краски?

— Похоже… как чёрный порошок в чернильнице.

— Что же он писал на листах?

— Я только успел заметить, что это не были буквы и слова.

— А что?

— Знаки, то есть символы и рисунки. В музее у нас хранятся древние книги, письмена на выделанной коже, но они намного моложе. Там уже тексты, слова. Знаковых записей — кот наплакал. Года два назад мне пришлось работать в группе учёных-лингвистов, которые занимались разгадкой этих свитков. Я, конечно, не лингвист, у меня была другая работа — по реставрации и сохранности древних реликвий. Помнится, тогда был составлен список обозначений, что-то вроде дешифратора древних символов.

— Ян, а что там нужно было пришельцу? Он что, такой заядлый любитель древности, что путешествует в параллельных мирах, изучая ископаемые рукописи?

— Ты забыла про камень. На картине в руке волхва, на столе в его комнате… вот за чем он охотится. Странный камень. Раньше я такого не видел. Волхв должен был о нём написать.

— И кувшин тоже странный. Что там булькает? Может, джинн? И он выполнит наши желания?

— А ты помнишь, как идеально сохранились кожаные страницы волхва? Не растрескались, не ссохлись, не истлели? Возможно, в кувшине та самая жидкость, которой он пропитал странички.

Поглощённые разговором и обрушившимися впечатлениями, путешественники не заметили, как миновали мост, лесок, как неуловимо сократилась долгая дорога среди цветущих лугов, и только умные собаки бдительно прислушивались к подозрительным шорохам, обследуя кусты и высокие травы, вынюхивая притаившуюся опасность. Уже видны были Восточные ворота.

— Сейчас ко мне. Нужно кое-что захватить. Потом я — в лабораторию, а вы с Санни можете погулять пока, — намечал стратегический распорядок Ян. — Можете взять с собой Эрни. Ковбоя оставьте дома. Нечего ему светиться лишний раз. Вечером подтягиваемся в гостиную, ужинаем, подводим итоги.

— Прямо полководец. А мне с тобой никак нельзя? — Стаська так уже прикипела душой к Яну, что без него чувствовала себя почти голой и снова наваливалось на плечи чужое, страшноватое. Не признаваться же ему в этом!

— У тебя нет допуска в лабораторию. Не бойся, я один справлюсь, не впервой.

— Ну… раз приговор окончательный… А ла гэр ком а ла гэр — на войне, как на войне.

— Вот именно. Кстати, те же римляне советовали: хочешь мира — готовься к войне.

— Ян, а что ты будешь в лаборатории исследовать?

— Содержимое кувшина и камень. Один камень могу оставить тебе, поразглядываешь, поразмышляешь. Если удастся, сниму копию дешифратора древних символов. Вдруг пригодится?

Глава 14

Полюс холода

Артём вышел из аэропорта Усть-Нера и направился к стоянке такси. Машин было немного. Он выбрал парня, смахивающего на русского, который сидел на корточках, прислонясь спиной к машине, и весело поглядывал из-под светлого чубчика на подходящего к нему пассажира в джинсах и с рюкзаком.

— В посёлок надо.

— В Усть-Нера? Что, на такси поедешь? — усмехнулся парень, не двигаясь с места. Неженка. Дальше городского парка не знает, как и шагу ступить.

— Могу и пешком. Спросить хочу.

— Валяй.

— На днях сюда прилетела группа учёных. Этнографическая экспедиция… — Артём сбился и умолк. До него только сейчас дошло, что электронное письмо — информация не просто странная, непроверенная, но подозрителен и её источник — этот вовсе за семью печатями. А вдруг розыгрыш? Или хуже того — злой умысел? А он, как дурак, повёлся, проглотил наживку и полетел на край света. А всё — бессонные ночи и страх за подругу. Может, на то и расчёт был?

— Да знаю. Неделю назад.

— Ты их видел? — обрадовался Артём, почувствовав лёгкое облегчение, и даже шагнул вперёд.

— А кто ж их не видел? Три дня в гостинице «Солнечная» жили, ждали кого-то.

— Дождались? — уж не Стаську ли с Сашкой Томниковым?

— Не знаю. Я в Томтор к матери ездил. Вернулся — они уже на маршрут вышли.

— А живёшь здесь?

— Не-а. Здесь подрабатываю, — он наконец встал на ноги и оказался ростом почти вровень с прибывшим парнем. Смешливые серые глаза смотрели открыто.

— Они собирались к озеру. Лын… дыр… мыр…

Таксист от души расхохотался:

— Может, Лабынкыр?

— И нечего скалиться! Попробуй запомнить этот Мойдодыр, всего-то один раз и то вполуха, на бегу услышанный! — осадил Артём насмешника.

— Хочешь, подброшу? Не до самого озера. Туда дорога — на моей машине уже ни проедешь. Но ориентиры там хорошие — не заблудишься. И мне по пути.

Артём не стал раздумывать. Точного маршрута он всё равно не знал. Только название озера, невзначай оброненное Сандрой при прощании. Потеряешь время, потом труднее будет искать. «По дороге расспрошу, не каждый же день сюда приезжают экспедиции, — решил он. — Найду».

Парня звали Сашкой (так он представился), он учился в Якутском университете на геолога, а на каникулах жил у матери в Томторе, в сторону которого они сейчас и направлялись. Места родные, знакомые, дядька его, Тимофей, давал машину подрабатывать, вот он и наведывался в аэропорты. Самый сезон для туристов. Они легко и просто поладили, и Сашка рассказывал, как ещё в прошлом веке его предки потянулись сюда за дальней роднёй. В поселении жили казаки, в разное время приехавшие из Ставрополья и Прикубанских степей.

— Во всём селе — одни казаки? — не поверил Артём.

— Да нет. Большинство — коренные жители: якуты, эвены, эвенки, есть юкагиры… ну, разные. Живём мирно. Никакой национальной вражды.

— А говорите на каком языке?

— Русский знают все. А дома — уж по желанию. Многие на родном говорят, — Сашка легко крутил баранку и, кажется, испытывал удовольствие от того, что машина слушается его малейшего движения, а дорога летит навстречу, покорённая его волей.

— А ты знаешь местные языки?

— Не то чтобы очень хорошо, но понять и объясниться смогу. Сейчас в посёлке грандиозная подготовка идёт. Скоро большой праздник — якутский Новый год, Ысыах…

— Летом? — удивился Артём. Он привык связывать этот всеми любимый праздник с морозом и сугробами, ночными огнями и фейерверками, запахом мандаринов и боем курантов.

— Ну да. 22 июня, в день летнего солнцестояния.

— А я не знал, — разговор со случайным знакомым отвлёк его от тревожных раздумий и даже взбодрил. Он уже с интересом посматривал по сторонам, а мысли перестали скакать галопом и упорядочивались.

— У нас в Томторе его всегда празднуют ритуально. Вспоминают легенды, сказания, да как древняя вера велела, славят духи плодородия, обереги заговаривают, защиту ставят от зла, — Сашка со вкусом расписывал, как устраивают на празднике состязания по старым обычаям, мерятся силой и ловкостью, удальством. — Теперь, конечно, не то, что было в старину. Тогда — всё всерьёз, сегодня — вроде «весёлых стартов». Но всё равно интересно.

Дорога стелилась под колёса ровной полосой, и если бы не сторожевые придорожные ели и видневшиеся в облачной дали снеговые сопки, Артём решил бы, что едет к бабушке Ксении в пригородный посёлок Заречный помогать с огородом и удить рыбу на реке. Сашка, заметив задумчивость своего пассажира, осторожно спросил:

— А ты зачем экспедицию догоняешь?

— Как тебе сказать? Если коротко, сестра из дому сбежала в эту экспедицию. А мать с ума сходит. Найду, выпорю и заберу домой.

— А-а, ясненько. Большая сестра-то?

— Вполне, сумасбродничает вот, за приключениями полетела.

И как-то незаметно, словно давно удерживаемый ручеёк нашёл-таки, где просочиться сквозь запруду, Артём рассказал случайному парню, которого видел первый раз в жизни, всё о внезапном исчезновении Стаськи, о своих поисках, сомнениях по поводу электронного сообщения и даже о своей растерянности в сложившейся ситуации. Люди, не склонные к откровенности, к жалобам, даже близким не показывающие своей слабости, бывает, неожиданно раскрываются перед случайным попутчиком. Не может душа, как бездонный колодец, бесконечно копить тревогу, ей нужно излиться, освободить пространство для воздуха, чтобы не захлебнуться.

Сашка слушал внимательно, не отрывая глаз от дороги, и не перебивал. Помолчал, что-то перебирая в уме, потом заявил:

— Один в тайге пропадёшь, — покосился на обувь, на рюкзак Артёма и добавил: — И экипировка не та. Тайга не подмосковный лес.

Помолчали.

— А знаешь, я, пожалуй, пойду с тобой. Я давно собирался в тайгу, да всё случая не выпадало. Так и походные навыки можно забыть. Будут надо мной в партии геологи смеяться. Ну, что молчишь?

— Неудобно как-то, — замялся Артём. — Обременять тебя.

— Дурак ты, братец. Якутская пословица гласит: «Всякая дорога вдвоём веселей». Знаешь, что это значит? Веселье — это тебе не анекдоты травить, это ликование жизни, её острота, первозданность. Чтобы кровь не прокисала да не плодились болезни, земля нам дарит дороги.

Артём рассмеялся:

— А ведь ты прав! И врёшь красиво. Здо́рово, что я тебя встретил!

— Что мы встретились!

Тяжёлая глыба, давившая на плечи Артёму, неуклюже качнулась и сползла, трескаясь и рассыпаясь, утопая в крепнущей и наливающейся силой уверенности, что они отыщут потерянное где-то в непролазных таёжных дебрях заблудившееся сердце Артёма.

— Заедем в Томтор, соберёмся в дорогу, сегодня же и выйдем, — планировал Сашка. Ему и самому уже было невтерпёж отправиться в тайгу. Благо и попутчик сыскался. И цель похода обозначилась. — День только начинается. До озера Лабынкыр дорогу я хорошо знаю. Мы с отцом ходили. Сто пять километров. За три дня, включая нынешний, дойдём. Заглянем к оленеводам, поговорим. К ним все заходят — туристы, экспедиции — о местности расспросить, о жителях, да обо всём — хоть бы и о древних поверьях. Сейчас они пригнали оленей в долины, пойменные луга на откорм. Твои друзья тоже мимо них не прошли. Их ведь больше интересуют коренные жители, обычаи… шаманы. Так?

— Да. Насколько я знаю, этнографы сюда стремились, чтобы найти отголоски древнего шаманского искусства. А значит, они потянутся не к крупным обжитым посёлкам, а в глубинку, к ещё сохранившимся кочевым племенам, которые берегут родовые обычаи, верования. Что, в самом деле, можно таких встретить?

— Можно. Только не совсем здесь. Это в основном юкагиры, эвены, совсем не дикие, они пользуются благами цивилизации до определённых границ. Сохраняют заветы предков. Они считают, что древние праотцы берегут род, пока он держится завещанной веры, пока не оборвана духовная нить, связывающая поколения.

Дорога уходила сквозь редкую тайгу, поросшую даурской лиственницей, за перевал. Зелёные холмы и задумчиво-синие сопки заслоняли край, откуда начинался бесконечный голубой простор, летящий над головой парусом, без единого пятнышка. Яркие краски недолгого лета спешили выплеснуть свою мощь, не осрамиться перед Матерью-Природой, чтобы потом уснуть, укрывшись в ледяном дворце, и по крупицам, по искоркам тайно копить новую силу. А когда въехали на холм, глазам открылась долина, расчерченная линиями улиц с аккуратными строчками домиков, и огибающая посёлок извилистая, сверкающая на солнце река.

— Ну вот мы и на Полюсе холода, — торжественно объявил Сашка.

— Так ведь Полюсом холода считался Верхоянск, — и всё-то здесь было не так, как в учебнике. Ну, не спорить же с местным жителем!

— Это раньше. За последний десяток лет в Томторе температура опускалась на четыре-пять градусов ниже верхоянской. Обручев зафиксировал — 71,2 градуса, он и провозгласил Томтор Полюсом холода. Каждый год в марте у нас проводят международный фестиваль, который так и называется — «Полюс холода». Иностранцы приезжают, телевидение. Обязательно Санта Клаус из Лапландии и Дед Мороз из Великого Устюга. На почётном троне — Властелин мороза Чысхаан, самый красивый и грозный, он одаривает своим богатством гостей, освящает праздничные гулянья, гонки на оленьих упряжках, угощение. Неужели не слышал?

— Да как-то не интересовался…

— За посёлком есть пещера Чысхаана, его резиденция. Туристы любят туда ходить, а я нет. Там торжище: сувениры, национальная одежда… Я думаю, это не настоящий его дом, а гостевые палаты. А настоящий никто не знает.

— Ты веришь в эту сказку? — себя Артём считал взрослым, только со Стаськой они иногда затевали щенячью возню, но то — игра, а жизнь… Что сказка может знать о ней? Они даже в зеркале друг друга не видели.

— Ничего себе сказка! Я родился здесь. Что такое настоящий мороз, знаю не из рассказов. Мы с пацанами видели его, Чысхаана.

— Как это? — удивил-таки его говорун. Или врёт? Незаметно покосился — лицо вроде серьёзное, даже недовольное, что его заподозрили в детской наивности.

— Когда наступают морозы, с Верхоянских гор, с ледников сюда, во впадину, стекается холод и здесь копится, крепнет. Иногда видно, как он туманом оседает, а мы видели его как живое существо. Вроде огромного быка с гордыми, высокими рогами. Он шёл по ледяной тропе, потом остановился, вокруг заклубилось, и уже вместо быка идёт снежный великан, только колышется, как облако. Дошёл до подножия — и к реке. Вода быстрая, бежит себе. Он нырнул — и по его следу потянулся ледяной наст, сковал речку от берега до берега.

— Ну, милок, привиделось тебе, — рассмеялся Артём, хотя поначалу и правда впечатлился, представив себе картину.

— И я бы так подумал, — не рассердился и не обиделся рассказчик, — если бы видел один. Нас пятеро было. Пятерым привидеться одинаково не могло. А если забраться на ледник, Чысхаана можно услышать. Знаешь… — Сашка сморщил нос, словно подбирал слова поточнее, покрутил рукой возле уха, — шуршит так, будто сыплется что-то, оглянешься — ничего, даже ветра нет. Якуты говорят, это шёпот звёзд. Каких ещё звёзд? Почему тогда летом они не шепчут? Не-ет. Это Властелин мороза беседует с тобой.

— О чём? — Артёму стало немного не по себе, словно за шиворот снег посыпался.

— О чём-то мудром… — сдержанность и простота, прозвучавшие в ответе, сделали бы честь иному невозмутимому философу. — Только не понять. И с каждым — о разном. Одному дорогу укажет, если заблудился, а злого человека покружит среди скал, заставит в глаза смерти посмотреть, чтоб ценил жизненный дар, свой и чужой, а лихие думы вымораживает, осыпает, как сухой иней.

На въезде в посёлок Артём увидел стелу с массивным каменным основанием, где на геральдическом щите были выбиты цифры — знаменитый температурный рекорд: — 71,2°С.

Дорога, по которой они ехали, полого спускалась вниз и впадала в центральную поселковую улицу («Улица Обручева, здесь дядька Тимофей живёт»), сворачивала и ныряла в переулки, пока не остановилась у бревенчатого дома с молодой сосенкой у невысокого заборчика.

Сашка заглушил мотор и распахнул калитку:

— Вперёд, время дорого.

Пока Артём сидел, рассматривая уютную комнату с большим камином, сложенным из крупных речных голышей, декоративно и со вкусом обработанных, Сашка в соседней комнате убеждал мать в необходимости срочно отправиться в поход на Лабынкыр. Над камином висела фотография мужчины, удивительно похожего на Сашку. Седые волосы треплет ветер, за спиной блестит река у подножия зелёного холма. Широкая улыбка и Сашкины глаза, прищуренные и смеющиеся. Вот таким когда-нибудь будет и сын, будущий геолог. Когда хозяева вышли к Артёму, Сашка сиял, а его мать приветливо и мягко смотрела на гостя. После знакомства Надежда Николаевна усадила обоих за стол — кормить впрок, как она выразилась. Про приезжую экспедицию она знала только, что в Усть-Нере их что-то задержало, кажется, оформление документов, а потом они очень спешили. В Томтор приехали на машине, выгрузились, оставили в гостинице лишние вещи и почти сразу отправились на маршрут. Сашка ёрзал от нетерпения и светился переполнявшей его энергией, как неоновая реклама, но мать не позволила выйти из-за стола, пока он не доест всё, что она положила ему на тарелку. Наконец он встал, отдуваясь, и поманил Артёма за собой собирать рюкзаки. Тут он был профессионал. Поразительно, как компактно и много умещалось необходимого провианта в рюкзаках, когда ими командовал без пяти минут геолог.

— Куртки и спальники привяжем поверх рюкзаков, — Сашка оглядел экипировку, любуясь результатом.

Из посёлка вышли почти в полдень, становилось жарко.

— Перейдём через мост, потом — к оленеводам, я знаю их стоянку. Расспросим: что да как.

— Годится. Озеро для экспедиции не цель, а всего лишь ориентир, территория, где можно встретить стойбища коренных жителей.

— Коренные тунгусы, которые не захотели поселиться в посёлке, живут родовыми общинами в тайге, в предгорьях. А летом выходят в долины. Сюда к ним добраться легче. Обычно они приветливы. По-русски хорошо говорят. Вон видишь, река Куйдусун, — указал Сашка на сверкающую живую полосу, перегородившую дорогу, — нам через мост на ту сторону.

Глава 15

Гнев Богов

Уже немолодой, но всё ещё крепкий вождь Медведь молча подошёл к каменному уступу, излюбленному месту волхва, откуда далеко было видно вокруг и где хорошо думалось, и опустился на нагретые камни рядом с Баюром. Баюр ничего не спросил. Он знал: глава племени заговорит сам, не след подталкивать его, указывая, когда начинать беседу.

— Харлиссы покинули горы, когда ты был мал. Высоко в горах голос Богов слышней. Верховный Владыка направил детей гор к морю. Загодя упредил о беде, — размеренная и спокойная речь вождя не давала усомниться, что родившая её мысль успела возмужать в голове вождя и предстать его взору с разных сторон. — Наши охотники принесли весть: Рыси уходят. В небе слышен гул. Придёт тьма, чтобы поглотить жизнь, смешать миры и сути, оставить на месте жертвенных костров голые камни.

Медведь смотрел с утёса на Элькану, бегущую за Харлиссами к морю, призывно сигналящую ослепительными огнями, зовущую и дразнящую, бросающую снопы сверкающих брызг на прибрежный песок и хрустящую гальку, словно горсти самоцветов в ноги подданным.

— У моря от гнева Небес не спастись. Тьма накроет и побережье, — задумчиво отозвался волхв.

— Но там не обрушатся горы, не засыплет камнями. Не погибнет род Медведей.

— Не погибнет. Но уже не будет Медведем. Стихия Медведей — лес и горы, а у моря они станут просто рыбаками.

Вождь покосился на Баюра. Светловолосый волхв стал настоящим Медведем. Сохранить душу племени, отзывающуюся на зов Предка, не по силам было ни Харлиссам, ни Рысям. А ему? Сумеет он превозмочь невозможное? Волхв молчал, Медведь не торопил его. Ласково погладив молодой мох, ковриком застеливший бугристый камень, Баюр наконец проговорил, тихо, словно тайная мысль выглянула на свет:

–… облечён даром перемещать в иной мир… — и посмотрел на вождя: — Да, надо уходить. Но не к морю. Мы уйдём в другой мир, похожий на этот, где живёт наш далёкий Предок. Горы и леса дадут приют Медведям, и мы сохраним род.

Вождь удивлённо слушал волхва, который то ли определял судьбу племени, то ли просто мечтал вслух, пока в ясном небесном далеке не послышалось грозное ворчание, а за ним обрушился громовой раскат. Налетевший ветер расчёсывал кусты и высокие травяные заросли, пригибая их к земле. По невидимым воздушным дорогам катились тяжёлые камни, сталкиваясь и дробясь, наливаясь гневом Богов и исполняя их волю.

Баюр встал:

— Нельзя ждать. Собирай сход, вождь. Растолкуй людям, как сможешь. Риск есть, и немалый. Но путь к спасению указан нам свыше, Верховный Владыка посылает вещие знаки, осталось только принять решение. Пусть Медведи возьмут с собой только истинно ценное и соберутся в пещере. Да! Столб Шилака, оберег племени… нельзя бросать здесь.

Они смотрели с каменного утёса на долину, где у костров хлопотали женщины и малые дети играли со щенками, и только они знали, что видят её в последний раз, и никто не знал, как примет их чужой мир и смогут ли Медведи в нём уцелеть.

Скоро непонятный, как всегда, приказ волхва плотно затворить каменной глыбой проход в его каморку будет в точности выполнен. И волхв, отгороженный от шумных хлопот соплеменников, прощальным взглядом обведёт своё жилище. Взять с собой только истинно ценное! Камень жизни! Кувшин с мёртвой водой. Нет! Налить из него в жбан. Так надёжнее. Он слышал, как в пещеру внесли столб Шилака, как шумные сборы сменились молитвенной тишиной, как гневный рокот прокатился по снежным пикам и упёрся в утёс над Эльканой, роняя с обрыва каменную крошку, и закрыл глаза. Вязкая и прилипчивая чернота опускала его на немыслимую глубину, лишая тяжести тело и освобождая дух. Рядом завихрились дрожащие радужные нити, совершающие древний магический танец, наливающийся силой и пронзающий сознание болью. Душа рвалась из клетки, и слабело тело, и, уже теряя сознание, он вытянул перед собой руку и разжал пальцы. Камень пульсировал на ладони, туманное зарево окутало волхва, покалывая тонкими иголочками, немеющие губы прошептали загодя составленные заветные слова, и свет померк.

Небесный рокот нарастал, свирипея, набирая мощь, и вот уже он, не прекращаясь, оглушал долину и окрестные ущелья грозным рёвом. Погас ясный день. Беспощадный ледяной ураган швырялся обломками скал и сыпал колючим снегом вперемешку с едким пеплом. Чёрный купол над землёй распахнул зловещую пасть, и оттуда посыпались смертоносные камни, хороня всякую жизнь, задержавшуюся на поверхности. Казалось, не будет конца Божьему гневу, ворвавшемуся в мир и буйствующему без границ и жалости. Небесные камни просы́пались на землю и замерли, наступила зловещая тишина, готовая взорваться новой бедой. Какой? Мутный серый поток, выворачивающий по пути деревья с корнями и ломающий скальные уступы, бешеной лавиной понёсся к морскому берегу, увлекая за собой всё, что подвернулось в пути. Ливень с градом величиной с кулак подгонял лавину, и без того летящую с немыслимой скоростью. Небесный и земной грохот сцепились в драке за первенство, перекрывая друг друга волнами и не признавая поражения. Мир рушился, открывая мрачные бездны и хороня надежды и свет заживо.

Целый день (день?) не умолкала буря, потом, устав, подобрав окровавленный хвост, она уползла в бездонные каменные расщелины, откуда ещё долго слышался утробный рык, постепенно тонущий в подземных реках. Ещё три дня чёрная мгла кружила над растерзанной землёй, высматривая затаившийся трепет уцелевшей жизни, а когда прорезался первый солнечный луч, удивлённое светило не узнало некогда цветущие долины, окружённые сиреневыми скалами с белоснежными пиками вершин.

Племя Рыси, так и не успевшее спуститься с гор, накрыло скальными обломками и завалило мусором. Племя Рыси перестало существовать. Харлиссы и другие племена побережья: Суметы, Аркоуты, Морвелы — сумели спастись, выйдя в море на огромных лодках. Разыгравшийся шторм сильно потрепал их, но они вернулись, измученные и израненные, к своему берегу, заваленному камнями, с начисто смытыми в море деревнями. А вот пещера не пострадала совсем. Каменный утёс заслонил её своим скалистым боком и заставил поток мчаться в обход жилища Медведей. Только этого никто не знал, потому что добраться до пещеры не было никакой возможности. Не знали этого и сами Медведи, потому что они как-то вдруг исчезли. Все, вместе с собаками. Немудрящий скарб, оставленный ими в долине, унесло потоком, и его обломки потом попадались рыбакам в сетях вместе с рыбой. Некоторые вещи узнавались, и тогда считали их хозяев погибшими.

Природа не терпит долгой скорби и безнадёжной гибели. После срока долгих ночей, который пережили не все люди уцелевших в урагане племён, в горы и долины пришла новая жизнь, ведать не ведавшая о том, что было до неё. Зелёный цветущий ковёр раскинулся в горных впадинах от края до края, укрыв от глаз безобразные шрамы земли, а из выворотней, где раньше красовались могучие деревья, вскинулись нежные прутики и потянули клейкие листочки к солнцу. Игривая Элькана не утратила озорного характера и болтливости, ей вторили птицы, вновь прилетевшие к удобным местам гнездовий. Жизнь быстро возвращалась в прежнее русло, наскоро зализав недавние ссадины и царапины, и только пещера хранила мёртвое молчание, прислушиваясь к лёгкой поступи изменчивого времени. У неё впереди — века безмолвия, изредка нарушаемого бестолковым любопытством, не способным постичь надёжно сберегаемую тайну. Тайне спешить некуда, и не каждому она в руки даётся. Он когда-нибудь вернётся, светловолосый волхв с синими глазами, умеющий слышать биение каменного пульса, знающий своё родство со всем сущим на земле.

Глава 16

Колокольная башня

— Давай руку.

— Я сама, — Стаська, стараясь не шуметь, поднималась по широким деревянным ступеням крутой лестницы, ведущей на смотровую площадку Колокольной башни. Санни ветром пронеслась мимо неё наверх и теперь смотрела сверху вниз, нетерпеливо приседая на передние лапы и еле сдерживаясь, чтобы не загавкать, крепко помня о хозяйском запрете.

Когда Ян ушёл в Академию, разрешив им погулять, у Эрни тут же созрел план вылазки:

— Я знаю, куда мы пойдём. Оттуда всё как на ладони.

Колокольная башня находилась недалеко от Северных ворот, через которые Ян привёл Стаську в город. Она помнила медовый колокольный звон, встретивший их при входе, но тогда башню не заметила, не до того было. Храмов в городе не было, и о существовании религии или поклонении каким-либо Богам она так и не удосужилась спросить, а вот Колокольная башня возвышалась рядом с площадью и не уступала своим величием городской ратуше. Сложенная из природных камней разных форм и размеров, издали она была похожа на нарядный сувенир, стилизованный под средневековый за́мок. Почти у самой стены из декоративно уложенных скальных обломков вытекал ручей, миниатюрным водопадом летящий по каменным выступам и убегающий журчащей змеёй через лужайку за цветущий кустарник.

— А зачем Колокольная башня? — шёпотом спросила Стаська, когда они с Эрни, подобравшись поближе, залегли в кустах и наблюдали за тропинкой, которую приводил в порядок седой смотритель, выравнивая покосившиеся оградительные камни.

— Мама рассказывала, — так же шёпотом отозвался нетерпеливо сопящий следопыт, — её построили давно, когда город был рыбачьим посёлком. Колокол считали священным, его голосом разговаривали с Богами. Поэтому он звонил, когда рыбаков провожали в море, прося для них защиты и хорошего улова, и когда рыбаки возвращались — в благодарность. Потом уже вырос город, башню хотели снести, но старики воспротивились, сказали, что колокол — оберег, он хранит город, не накликать бы беды. Спорить не стали. Башню отреставрировали, поставили смотрителя. Ну чего он там возится? И так уже все камни, как облизанные.

— А теперь звонят в колокол? — Стаська тоже досадливо наблюдала за стариком, злясь на его неуёмную старательность. Но выйти из-за кустов у него на глазах было страшновато. Вдруг погонит, да ещё нажалуется кому следует.

— Звонят. Когда важные гости с визитом приезжают, делегации разные. В праздники. Ну и штормовое предупреждение — для рыбаков. За городской стеной на побережье — рыбачьи посёлки. Щас увидишь.

Вельхор, смотритель Колокольной башни, ещё немного потоптался на лужайке, налаживая поливные разбрызгиватели, потом вышел за живую изгородь и направился к бревенчатому срубу, стоящему в стороне, среди сосенок. Лишь только дверь сторожки смотрителя закрылась за его спиной, Эрни пулей полетел к башне. Стаська и Санни — за ним. Массивная дверь в башню была не заперта, она открылась без скрипа. В центре, вокруг каменного столба, плавно изгибалась лестница с широкими удобными ступенями, выводя на смотровую площадку к колоколу.

— Не вставай во весь рост, Вельхор заметит, — шипел на неуклюжую девчонку Эрни.

Смотровая площадка была огорожена кованой ажурной решёткой чуть выше пояса, прочной и надёжной, под красной крышей висел огромный колокол с тяжёлым литым языком. Запрокинув голову, Стаська увидела над великаном несколько колоколов поменьше. Они несимметрично повисли над братом-покровителем, разные по толщине и размеру и, как показалось Стаське, из разных металлов. Верёвки, тянущиеся от языков и язычков, обнявшись внизу, безмятежно спали в большом металлическом кольце. Упёршись коленями в дощатый пол, заговорщики смотрели сквозь ажурную решётку на открывшуюся панораму, чувствуя себя птицами, с высоты полёта обозревающими окрестности. Королевство Арканти расположилось на живописном полуострове. Всю его территорию с башни, конечно же, было не разглядеть, но то, что открылось глазам, захватывало дух. Аккуратные застройки, разделённые сетью улиц и переулков, стройные линии зелёных аллей, покровительственно окружённые крепостной стеной (давно утратившей своё стратегическое назначение и сохранявшейся как памятник старины и визитная карточка города учёных), не претендовали на захват свободной территории за оградой. А через ворота, названные по сторонам света, уходили широкие дороги, на которых мельтешили игрушечные машины и автобусы, козявочные люди. Через Северные ворота Стаська пришла в город. Из Восточных ворот, с которыми она тоже успела свести знакомство, дорога вела через луговые просторы к лесу, разделяясь на две косы: одна сворачивала налево и шла вдоль лесной границы, другая, пересекая лес, выходила к Элькане, за которой начинался горный массив. Южные ворота выводили к морю, дорога шла под уклон, чуть сворачивая в сторону, где Элькана ещё не разливалась так широко, как при впадении в морскую стихию, там она взбиралась на мост, широкий, высоко поднимающийся над беспокойной рекой, любительницей опасных игр, и бежала дальше, в рыбацкий посёлок. Самые дальние, Западные ворота, служили только пешеходам: дорога обрывалась скалистым краем, за которым синело безбрежное пространство, далеко-далеко, за туманной дымкой, сливающееся с небом.

— Давным-давно в скалистом уступе были вырублены широкие ступени до самого побережья, — пояснял Эрни, — поэтому западная дорога удобна и вполне безопасна, но только пешком. Там море выбрасывает на песок красивые раковины и множество ракушек с моллюсками. Мы с мальчишками жарим их на костре.

И вдруг… Словно в спину ударило:

— С чего бы вдруг такой интерес к местным видам? Давно не бывало, а тут зачастили…

Стаська с Эрни вздрогнули. Тихий старческий голос грянул, как гром средь ясного неба. Вельхор заметил их ещё в кустах, только не мог взять в толк, что же им здесь понадобилось. Тихо поднявшись на смотровую площадку, он присел на деревянную скамейку в углу и наблюдал, как они, передвигаясь на четвереньках, разглядывают окрестности. Ошарашенные следопыты сидели на полу и во все глаза таращились на старика, ожидая нагоняя, а тот, будто не замечая их столбняка, продолжал рассуждать:

— Вот на днях приходил учёный из этой, как её, Академии. Важный такой, с биноклем. Да смотрел всё в одну точку, на Восточные ворота, на горы, в ту сторону, вобщем… Потом быстро скатился по лестнице, на колёса и умчался. Теперь вы…

— Да мы просто… красотой любуемся, — первым опомнился Эрни. Ему в отличие от Стаськи выкручиваться из скользких ситуаций приходилось гораздо чаще, и язык был натренирован сочинять небылицы.

— На четвереньках? — седые усы дрогнули в усмешке.

— Боялись, что увидишь и заругаешься.

— Дедушка, вы сказали, что приходил учёный, — Стаську бросило в жар от потянувшейся ниточки. — Вы его знаете?

— Знать не знаю, но в городе раньше видел.

— А как он выглядит?

— А зачем вам? — подозрительно сощурился Вельхор.

Стаська открыла рот, ещё не придумав, как извернуться, но Эрни острым локтем пнул её в рёбра, чтобы помалкивала:

— Я задание выполняю, составляю план местности. Летняя практика, — не моргнув глазом соврал мальчишка, с неподкупной честностью глядя в лицо старика. — Это сестра моя, помогает мне. У нас руководитель строгий, лично всё проверяет. С биноклем? Он может! Лишь бы вывести на чистую воду. А потом ещё и заданий прибавит. До осени не разгребёшь.

Морщинки смотрителя разгладились, он едва заметно усмехнулся. В городе все знали, что с окончанием учебного года у гимназистов начинается практика при Академии (по договорённости с директором), к каждой кафедре прикрепляется мобильная группа детей, которые выполняют посильные задания, освобождая учёных от рутинной работы, и постигают азы исследовательского поиска.

— Что, не доверяет тебе? — подмигнул мальчишке старик.

— Первое правило учёного: сомневайся во всём, — заученно отбарабанил сорванец, не иначе повторяя назидание старшего брата. — А меня приучает к научной точности. Усатый такой, седой, в очках.

— Не-ет… Молодой, без очков. Чёрный костюм, на лацкане, вот тут, значок… эмблема какая-то… звезда шестиконечная. Спортивный такой, сильный. Как закрутил педалями, аж ветром сдуло, ещё малость и взлетел бы.

— Значит, не мой, — с облегчением вздохнул «практикант».

— А больше никого не было. А вы… это… если надо, приходите. Да не прячьтесь, не съем.

***

Ян пришёл домой, когда солнце, завершив дневной маршрут, тонуло между небом и морем, далеко раскинув по волнам сияющие сети, сотканные из мигающих огней… Ужинали втроём, родители с делегацией уехали в Кантар. Стаська старалась вовсю, запекая в духовке мясо по-капитански, обжаривая овощную смесь и картофельную соломку. Это были её коронные блюда, которые все хвалили. Эрни, видимо, тоже нравились, судя по его блаженной рожице и скорости, с которой он расправлялся со своей порцией. Ян ел аккуратно и добросовестно, кажется, совсем не ощущая вкуса и не понимая, что он ест. Он молчал и о чём-то напряжённо думал. Стаська начинала нервничать:

— Ян, не молчи…

Пристально глядя на Эрни, он наконец проговорил:

— Крепко запомни, братишка: то, что ты сейчас услышишь, — страшная тайна, очень нешуточная.

Эрни замер и перестал жевать, уставившись круглыми глазами на старшего брата, таким серьёзным тот не был даже тогда, когда учил вызывать призраков. А что может быть страшнее? Потом Ян повернулся к Стаське и долго смотрел ей в глаза, словно собирался объясниться в любви. Сердце девушки споткнулось и упало в колодец, летело и летело в беспросветную темноту целую вечность, а дна не было.

— Камень… — выдохнула Стаська и не узнала своего голоса.

–… тот самый, что на картине волхва… Колдовство какое-то, — Ян оторвался от Стаськиных глаз, встал из-за стола и отошёл к окну. Помолчал, что-то задавливая в себе, снова заговорил. Голос ровный, размеренный, словно на лекции: — Предварительный… экспресс-анализ… обнаружил уникальные способности восстанавливать, возвращать утраченные жизненные функции. Эркобон, карликовый реликтовый экземпляр, полузасохший, который давно собирались вынести из лаборатории, да руки не доходили, ожил, распрямился. Я оставил в кроне маленький скол камня, пока работал с растворами, РЭМом. А когда уходил, его было уже не узнать. Не удивлюсь, если к утру он зацветёт.

— РЭМом? — переспросила Стаська.

— Растровый электронный микроскоп, — спохватился Ян, вспомнив, что говорит не с коллегой из своей лаборатории. Более того — с гуманитарием.

— А что анализ? Удалось что-нибудь выяснить?

— Что-нибудь удалось… Любое вещество имеет кристаллическую решётку — правильное периодическое расположение атомов и других частиц, что в свою очередь определяет геометрические константы кристалла. Расположение частиц и структура обусловливают его свойства, функциональность. Рентгеноструктурный анализ позволяет выделить изоморфные и полиморфные вещества. Полиморфные вещества в различных условиях (например, смене температур, давления, сухой или влажной среды) могут образовывать разные по симметрии и по форме кристаллы, а значит, менять свойства вещества. Таким образом, полиморфная модификация активизируется, когда изменяются условия пребывания кристалла. Ему можно создать определённую среду для трансформации, то есть управлять им. А камень волхва не просто полиморфный. Я обнаружил у него не одну кристаллическую решётку, а многослойную. Представь могущество полиморфного камня при наличии кристаллических решёток, помноженных на бесконечность.

— Ты хочешь сказать, что это волшебный камень? — ахнула девушка. Учёные объяснения посеяли в её голове заросли чертополоха, через которые в здравом уме не продерёшься. Она только и уразумела, что возможности камня безграничны и эти возможности использовать как вздумается чревато.

— Наверное, в древности его и считали волшебным. Хотя даже сегодня аналогов ему я не знаю, — до Яна вдруг дошло, что научная терминология плохо ложится на образ мыслей филолога, и сменил стиль рассуждений на общедоступный. — Его сила даёт неограниченную власть человеку, доброму или злому, смотря, в чьи руки попадёт. На владельца камня ложится колоссальная ответственность. Волхв это понял, поэтому хранил секрет камня. Я назвал его vitidis — камень жизни. Человек, владеющий им, — бессмертен.

— А вода? Или что там, в кувшине?

— Вода… Ты будешь смеяться, — Ян обернулся и, увидев ошарашенное Стаськино лицо, сам чуть не расхохотался, — это вода, которая в мифологии известна как мёртвая. Она способна уничтожить все болезнетворные вирусы, мумифицировать органические вещества, сохраняя их пластические свойства. Кожаные рукописи волхва потому и сохранились, что он пропитал их этой водой.

— Но где он всё это взял? Ведь не создал же сам?

— В том-то и дело, — Ян вернулся на своё место за столом и, положив руки на скатерть, крепко сцепил пальцы. — И камень, и вода находятся где-то рядом. Скорее всего, под землёй. Или в глубинных потаённых пещерах. Старинные письмена (помнишь, я говорил тебе?) упоминают нашествие метеоритов (гнев Верховного Владыки) и последовавший за ним потоп, смывший всё, что было на поверхности, в море. После этой катастрофы тайные кладовые волхва могли быть разрушены, возможно, камень похоронен под скальными обломками, которые потом (за столетия!) отгородились лесом и так далее. А вода тем более могла исчезнуть под землю и вытечь где-нибудь, затеряться. Я думаю, что стихия не была случайной. Возможно, она была следствием мощного излучения витидиса. По закону физики: каждое действие имеет своё противодействие. А между тем…

–…пещера не пострадала от стихии. В каморке волхва вековая пыль. Вещи на своих местах, где были оставлены хозяином. А на столе — горы витидиса. Как это стало возможным? — Стаська смотрела на золотую голову Яна, склонённую над сцепленными кулаками, и ждала, что он сейчас всё расставит по полочкам. Он самый умный, смелый, талантливый, такой… такого нет больше нигде, ни в каких мирах, ни параллельных, ни суперпараллельных! Может, не беда её, а судьба, что она оказалась рядом с ним?

— Возможно, утёс стал преградой потоку. А может быть, витидис. У волхва на столе — целый склад. Что, если он обладает ещё и способностью ставить преграды, отталкивать, влиять на внешние раздражители?

— Если пещера не пострадала, значит, племя, которое в ней обитало, должно было уцелеть. Но ты говорил, что никаких признаков обитания археологи не обнаружили. Такое впечатление, что пещеру покинули. Перед потопом. Но как? Куда?

— Картина! — осенило Яна. — Витидис в руках волхва! Он не убивает гидру, а телепортирует её.

— В иной мир… — Стаська чуть не задохнулась, представив себе настоящее, не сочинённое, не книжное волшебство. — Излучение витидиса должно быть очень мощным. Может, оно и вызвало метеоритный дождь? А племя? Тоже телепортировалось?

— Не исключено… — Ян размышлял. Можно ли верить в то, что сейчас говорится? В то, что он, учёный, сам говорит?

— Может быть, в наш мир? Живут себе из поколения в поколение, а мы — их потомки? И вот вернулись на прародину?

Эта мысль всех развеселила.

— Вот поэтому-то мы все одной крови, — сквозь смех назидательно говорил Ян, — а узы крови непобедимы.

— А я знаю, куда они телепортировались! — задохнулась Стаська от вспыхнувшей догадки. — В Сибирь! В тайгу!

— Почему?

— В начале 20 века произошло событие, которое до сих пор остаётся загадкой для учёных. Тунгусская катастрофа. Сколько экспедиций, исследований… больше ста гипотез, трактующих тунгусский взрыв. Волхв, если он и впрямь бессмертный, как ты говоришь, мог использовать витидис снова. А может быть, камнем завладел другой человек…

— Другой мог использовать камень только в случае, если тайна витидиса раскрыта. А судя по тому, что какие-то пришельцы ищут камень, она до сих пор хранится.

— Но камня у них нет. Значит, волхв его не отдал.

— Я даже думаю, что они не знают, как он выглядит, — оживился Ян. — Вспомни ящик пришельца: образцы пород и самоцветов, какие-то расчёты. Зачем бы они шпионили в Академии, вынюхивая научные секреты, если бы знали, как выглядит камень? Просто шли бы в горы и искали…

Всё это время Эрни, замерев, слушал разговор, переводя взгляд с Яна на Стаську, не понял и половины, запутавшись в вопросах-ответах, но вмешиваться не решался. Однако открытие на Колокольной башне не давало покоя, жгло язык, его так и подмывало вклиниться, спросить. У этой рыжей от волнения всё вылетело из головы. И наконец, он не выдержал. Совершенно не к месту и не в тему выпалил:

— Ян, кто из молодых учёных в Академии носит на лацкане пиджака шестиконечную звезду?

— К чему это ты? — не понял брат.

Тут Эрни и Стаська наперебой стали рассказывать Яну о своём приключении на Колокольной башне.

— Как неожиданно ниточка потянулась, — присвистнул Ян. — Это доктор Корбринн. Он сейчас в Кантаре в составе Почётной делегации. Пойдём, я покажу его тебе на фотографии.

Глава 17

Доктор Корбринн

Зал заседаний в Думском Соборе располагал участников конференции пологим амфитеатром, заключая в скобку кафедру с руководителями делегаций всех академий королевства и трибуну с докладчиками. Он был таким громадным, что без труда вмещал представительных учёных из разных городов Арканти, ежегодно прибывающих в столицу себя показать и послушать коллег, а заодно повидаться с давними друзьями. Находился он в высокой башне со спутниковой антенной на круглом куполе, венчающем грандиозное сооружение. Соседних помещений у зала заседаний не было, только квадратная опояска благоустроенного балкона, парящего высоко над городом и служащего для проветривания кипящих мозгов учёных в перерывы между заседаниями. Поднимались в зал и соответственно выходили из него по четырём симметрично обращённым друг к другу лестницам.

На лицевой стене, за кафедрой и столом с опытно-эксперементальными образцами, реактивами и приборами жизнерадостно светился огромный монитор, демонстрируя диаграммы, схемы, таблицы, сосредоточенные лица, склонившиеся над микроскопами. Докладчики сменяли друг друга на кафедре, шорох обсуждений в амфитеатре колыхался и вибрировал то одобрительно, то возмущённо. Поглощённые спорными теориями и предложенными разработками проблем, учёные мужи напряжённо следили за формулами и расчётами, находя уязвимые стороны предположений коллег и формулируя новые гипотезы.

Доктор Корбринн прислушивался к репликам в аудитории, фильтруя информацию, как старатель, вымывающий драгоценные крупицы, застрявшие в бесполезном песке, ловя отголоски единственной интересующей его темы. Три года он торчит в Королевской академии, добросовестно исполняя обязанности учёного, доктора, и, кажется, ходит рядом с разгадкой тайны, за которой сюда прибыл, только не даётся она ему — дразнит, издевается, манит и ускользает.

Учёба в Якутском университете не дала ему глубоких знаний, не подвигла к научной деятельности не потому, что образовательный уровень факультета был невысок, просто Виктор Кондратьев не особенно стремился стать учёным, не манили его ни исследовательская деятельность, ни бдения в лабораториях. Ему нужен был диплом, без которого невозможно занять сколько-нибудь высокого положения в социальной структуре общества. Ему достаточно было азов фундаментальных научных знаний по медицине, чтобы сделать карьеру, стать солидным начальником.

Его дед, бывший политкаторжанин, находясь в сталинских лагерях в Верхне-Индигирском районе, во время войны вместе с другими заключёнными строил Колымскую трассу на участке Магадан — Хандыга. Условия работы заключённых были такими, что выживали немногие, и слава о Колымской трассе как о дороге, построенной на человеческих костях, нисколько не грешила против истины. В тайге вдоль Колымской трассы и по сей день сохранились так называемые «прорабства», пункты содержания заключённых, полуразрушенные, местами обвалившиеся. Они располагались через каждые двадцать — тридцать метров, чтобы полуживые «строители» не расходовали лишние силы, добираясь до ночлега. Виктор ещё не забыл рассказы стариков, как они с ватагами мальчишек-сорванцов, устраивали в «прорабствах» боевые штабы и играли в войну, на которой никто из них не был, но которая каждую семью одарила горькой памятью — либо о смерти, либо о без вести пропавшем отце, брате. Его дед, Николай Кондратьев, был крепким и выносливым мужчиной, и на строительстве трассы не погиб, бригада же, в которой он работал, поредела больше чем наполовину. Новая партия заключённых, прибывшая в Оймяконский улус, где располагалось тогда строительное управление, была определена им на замену. Трасса — важный стратегический объект — требовала новой, неистощённой рабочей силы, а оставшихся в живых доходяг отправили в лагерь Аляскитовый, где добывали вольфрамовую руду. Шахты этого лагеря были камерами смертников: люди не выдерживали и года — погибали от лёгочной болезни. Окаменевали лёгкие.

Конец ознакомительного фрагмента.