Закон обратного отсчета

Леся Орбак, 2022

Порой спасти жизнь человеку может только чудо. И то, если успеет долететь до места преступления на паре «Нортон Коммандо» семьдесят третьего. Джа и Джен продают подержанные мотоциклы. И спасают людей. Они не играют в супергероев, просто один способен предвидеть убийства, а второй – останавливать их. Но в чем источник сверхъестественного дара пророка? Сумеют ли герои остановить скрытую силу? Или новые законы природы навсегда изменят привычный мир? И на чьей стороне оказались пророк с инквизитором – добра или зла? Ответ на последний вопрос найти сложнее всего. Особенно, если методы борьбы – спорные. Содержит нецензурную брань.

ЗАКОН ОБРАТНОГО ОТСЧЕТА

0.

Смрад нагретой солнцем крови невыносим. На окнах ни штор, ни рам. Что уж говорить о стеклах? Этот дом старше полотна дороги, раскатанного от Икстерска прямой лентой на двадцать три километра вплоть до развилки на мелкие деревушки. И никакого подъезда к утопленной в сосновом пролеске лачуге. Как шины не пробили по ухабам? Чудо. Мистическое ли, техники ли — чудо.

В доме всюду песок. Хрустит под кедами, укрывает рассохшиеся подоконники. За годы заброшенности его нанесло столько, что трехногий стол, разбитая тумбочка без дверей, как и остатки другой мебели, кажутся вековыми песчаными насыпями. Только тело на полу — свежее. Если дотронуться без перчаток, скорее всего, окажется еще теплым. Но Джен не идиот лапать убитых, копам хватит и мотоциклетных следов на подъезде к лачуге. Опять менять покрышки.

Они так спешили, что Джен не успел как следует пристегнуть свои многоножны (как их называет Джа). Два ремня болтаются, шлепают по ногам, благо ножи закреплены на совесть, не выскользнут из пазов. Не удобно работать за городом. И парень мертвый лежит совсем не удобно. Джа говорил про кольцо в левом ухе. Беда в том, что на левый бок несчастный и завален. Джену приходится извернуться, проверить себя на гибкость, вынимая серебряную серьгу из мочки, только бы не нарушить положение тела. Помочь жертве он уже не сможет, так хоть следакам не помешать.

Порог дома просел на один бок и скрипит-трещит, как картон в велосипедных спицах. Редкие хилые сосны сдаются под натиском солнца, пропускают лучи жарить траву, но в древесных джунглях все равно дышится легче, чем в каменных. И выйдя из дому, Джен дышит в полные легкие.

Мотоциклы заметны не сразу. Нужно сделать несколько шагов на восток, чтобы увидеть черные бока и никелированный блеск рам. Джа рядом. Сидит на траве, поджав колени к груди, больше чем когда-либо похожий на мальчишку. В свои-то тридцать два. Он никогда не заходит в дома, ему и без вида убийств хватает кошмаров.

— Не успели, — Джа сдирает с головы клетчатую бандану, рассыпая отросшие почти до плеч смоляные пряди.

— Слишком далеко.

Джен садится рядом. Спина к спине. Затылок к затылку. Если и чувствовать вину, то одну на двоих. За первый в этом июле промах, за не спасенную жизнь.

Он передает через плечо серебряное кольцо в тонкие, вечно холодные пальцы.

— Джа, мы ведь не можем успеть везде, — оправдание кажется правильным, но почему-то не приносит легкости. Так, глянец на совести. — Это просто случайность.

— Случайностей не бывает, — отвечает пророк, и Джен чувствует его глубокий вдох позвоночником. — Наш мир подчиняется строгим законам. Просто мы не все эти законы знаем. Мы их не знаем…

ЧАСТЬ 1. ПРОРОК/ИНКВИЗИТОР.

1.

Хоть искупай руки в глицерине, все равно кожа трескается от въевшегося машинного масла. Перчатки не спасают, нет-нет, да схватишься отмытыми пальцами за нечищеную гайку, если заметил не на месте. Не оставлять же ее где попало, потом хер найдешь.

В мастерской Джена на стеллажах каждый ящик подписан черным маркером: наименование деталей, марка мотоцикла. Картонными перегородками отделены дешевые аналоги запчастей, которые Джен хранит лишь для экстренных случаев. Например, если оригинальную деталь приходится ждать пару месяцев, а хозяин без мотоцикла, как без души. Джен и платы за них не берет — все равно вернутся, как аренду считать что ли?

Инструменты развешены по специальной подставке на колесиках, ее Джен сколотил из купленного на местной барахолке кресла и выброшенной соседом тумбы. Раньше, пока хранил ключи да плоскогубцы в металлическом ящике, приходилось отвлекаться, чтобы выудить нужный, или просить помощи Джа при срочном ремонте. Теперь достаточно протянуть руку, пальцы помнят, что где.

— Покупааааатель! — доносится снаружи сквозь рев «Юрай Хип» из подвешенной над верстаком магнитолы. Джа умудряется переорать даже Яна Гилана, Байрон для него вообще — так, петух простуженный.

Придется сцеплению отлежаться. Джен стягивает рабочие перчатки и с сожалением бросает поверх троса. Ему бы еще минут пятнадцать, разобраться с ведущим барабаном, но покупателя нельзя задерживать, иначе скоро вернется с поломкой. Так говорит Джа. Может, он и сочинил примету, чтобы не развлекать клиентов подолгу, Джену все равно. Джа очень редко выдумывает или приукрашивает, и никогда — попусту.

Кстати, идею сделать мастерскую и гараж одним сквозным боксом Джа подал. Так оказалось удобнее. Ворота на узкую улицу городской окраины гордо окрестили «клиентскими», ворота во двор — «своими». И закрывались на три замка с коваными засовами только первые.

Ноги затекли. Джен тяжело поднимается с бетонного пола, выгибается, разминая спину. От разобранного байка до «своих» ворот дюжина шагов, Джен на ходу переодевает футболку, переобувается, причесывает пятерней отросший ежик на голове. И в калитку к гостям Джен выходит совсем другим человеком: не зарывшимся в промасленный металл механиком — продавцом мечты. Не меньше.

Какие мотоциклы предложить новым клиентам Джен понимает с первого взгляда на сухонькую женщину и седого мужчину с барсеткой в пухлых пальцах. Они сидят на лавочке перед наглухо закрытыми воротами гаража и готовятся торговаться. Им интересна только цена вопроса. Байк не для них.

Щуплый парнишка, видимо — сын, переминается с ноги на ногу рядом и бросает нетерпеливые взгляды на Джа. Мальчишка прячет руки в карманах, сутулится так, что лямки майки норовят сползти с плеч. Джен, прикинув рост и вес парня, готов спорить на деньги, какой байк перекочует из гаража в кузов припаркованного у бордюра пикапа, но, поздоровавшись с клиентами, уточняет по правилам:

— Для каких целей вам нужен мотоцикл?

Он намеренно задает вопрос родителям-кошельку, и только когда отец семейства кивает в сторону сына: «Предлагали ему машину, а он отказывается», Джен спрашивает мальчишку в лоб:

— Первый, недорогой, покладистый? Возможно — спорт?

Парень смущается переполняющей радости, от того кивает молча, но размашисто.

— Есть что-то, чего ты НЕ хочешь видеть в своем мотоцикле? Предпочтение японцам или европейцам? Нет? Отлично. У меня есть несколько подходящих, — Джен хлопает мальчишку по плечу и, игнорируя растерянность родителей, идет к дому. — Выберешь свой по голосу.

Джа развалился на лавочке, закинув руки на высокую дощатую спинку, и наблюдает с улыбкой за нехитрым фокусом Джена.

Несколько лет назад он точно так же пришел за мотоциклом. И точно так же выбрал «по голосу» свой любимый бессменный Нортон Коммандо семьдесят третьего года.

«Клиентские» ворота сейчас заперты изнутри, поэтому Джен возвращается в мастерскую-гараж через внутренний двор. Как всегда из-за угла, перехватывает ветку разросшейся сирени, которая норовит садануть по лицу. Джен давно бы спилил куст, но Джа противится: что выросло — уничтожать нельзя, природа гораздо умнее. Правда, этот постулат не мешает ему с ожесточением выдергивать сорняки из цинний.

Ну и пусть. Чем бы пророк не тешился, лишь бы не предсказывал.

Открывать «клиентские» ворота гаража Джен не торопится. Оглядывает с гордостью мотопарк, намечая взглядом тех, у кого, возможно, начнется новая жизнь. Мотоциклы стоят вдоль стен по обе руки. Гордая классика, хищные спортбайки, вальяжные чопперы, среди которых затесалась пара угловатых эндуро, опираются на подножки, подставляются под ладони, и Джен гладит обеими руками цветные баки, касается пальцами ручек тормоза и обтекателей.

Ключи свисают с зеркал на тонких черных шнурках. Джен останавливается у неприхотливого темно-синего Судзуки Бандита и вставляет ключ в замок зажигания. Байк молчит, выжидает. Джен не против оседлать старого покладистого железного коня, но следующим на сидении должен оказаться новый хозяин. Щелкает электростартер, Бандит рычит озлобленной собакой, а Джен отсчитывает пять секунд и глушит мотор. Этот байк остается пока в мотопарке.

Следом оживают и глохнут старенькие Хонда с Ямахой, совсем новый, но уже побывавший в кювете Кавасаки Балиус. Джен снимает очередной ключ и с тревогой оглядывает мотопарк — если клиенту не подойдет эта Априлиа, то останется последний, не самый лучший вариант. Двигатель добротного байка подает голос, Джен мысленно ведет обратный отсчет и останавливается на «двойке». Его прервали короткие удары по железу «клиентских» ворот снаружи. Это сигнал от Джа — у байка появился новый хозяин.

Только теперь, не заглушая мотор, Джен отпирает вторые ворота и впускает мальчишку. Сначала парень заглядывает в полумрак гаража (после полуденного солнца две лампы — скудное освещение), затем оборачивается к родителям, и, получив в ответ покровительственные вздохи, делает шаг. Он смотрит под ноги, чтобы не споткнуться от волнения, ладони елозят в задних карманах джинсов — вспотели.

— И долго будем на холостом бензин жечь? — подтрунивает Джен.

В два прыжка парень оказывается у Априлии. Седлает уверенно, проворачивает ручку газа, медленно увеличивая обороты.

— Вижу, права не в Интернете купил, — уважительно кивает Джен, подходя ближе. — Или покататься давали?

— У друга Хонда, — сияет парень, и тут же скороговоркой оправдывается. — Но я права не покупал, учился в автошколе, все по правилам.

— Надеюсь, — Джен для виду хмурит брови. — Я не люблю, когда разбивают мои байки. И когда в них всякие недоучки копаются. Поэтому, если что случится — гони сюда. Захочешь учиться, вместе разберем и починим. Сам не суйся. Все понял?

— Ага, — кивает парнишка, наглаживая теплый бок бензобака.

Цена таким обещаниям — ржавый гвоздь. Из всех клиентов «учеников» у Джена набралось не больше десятка, но предложить-то стоило.

— Слезай, оформлять будем.

Для родителей Джен расписывает особенности байка и демонстрирует его боеготовность. Мотор урчит ровно, цепь в порядке, ни ржавчины в баке, ни масляных следов на вилке. А ведь эту Априлию Джен восстанавливал из трех разбитых. Красавица тех трудов стоит.

Мальчишке технические мелочи по барабану, он уже влюбился. Поэтому Джену на особо важных в обслуживании мотоцикла моментах приходится шлепком по плечу возвращать парня из нирваны.

Все документы на байк висят в пакете на правой ручке руля, уложенные в папку с файлами. Остается только заполнить бланки продажи и выписать чек.

— Джа снаружи? — спрашивает Джен у мнущихся в воротах родителей.

Отец семейства вытягивает шею, рассматривая улицу, будто так увидит больше.

— Нет, наверное, в доме.

— Ну и ладно, — улыбается Джен. — Тогда я сам все вам оформлю.

Конечно, у него есть запасной ключ от сейфа с портативным кассовым аппаратом. В бланки требуется вписать только паспортные данные покупателей и дату — ничего сложного. Джен легко справляется с обязанностями напарника, рассказывает, какие документы еще предстоит получить и где зарегистрироваться. Клиентам он запомнится обходительным молодым человеком, хотя под шорох отсчитываемых банкнот в висках Джена барабанит тревога.

Джа бросил клиентов.

Джа спрятался в доме.

Джа снова в агонии.

Вопреки обычаю, Джен не помогает погрузить Априлию в кузов пикапа, а предложенный раскладной трап разрешает оставить у забора. Гаражные ворота запирает всего на один засов, оставляет включенным свет. И несется в дом.

Джа лежит на пороге у парадной двери — не успел доползти до дивана, хотя их специально поставили в гостиной три штуки. Его еще трясет. Он прижимает к талии острые локти и елозит лбом по грязному резиновому коврику, собирая двухдневную пыль волосами. От Джена до него целая комната, в которой слишком много стульев и лезут под ноги упавшие с дивана подушки.

— Потерпи, — просит Джен, подхватив друга на руки, и тащит к дивану. Джа кажется совсем легким, будто скрученным из проволоки. Не человек — скелет-каркас со стеклянными глазами. В такие моменты отчаяние Джена доходит до точки кипения, до той отметки гнева, когда на себя уже наплевать. Он стоит на коленях, упираясь кулаками в потертую обивку дивана, и шепчет, зная, что Джа все равно не услышит. — Это когда-нибудь кончится. Наверное, когда мы перебьем всех. Или когда грохнут нас, Джа, но это должно закончиться. И почему тебе? Почему, блядь, все это дерьмо — тебе? Ты ведь сам ну нихера сделать не сможешь.

— Зато ты сможешь, — сипло и совсем тихо.

Джен поднимается, помогает другу сесть, подтыкает подушки под спину.

— Ну? Что видел?

Джа облизывает пересохшие губы и морщит лоб, трет переносицу костяшками пальцев.

— Стройка, — наконец, произносит он твердо. — Брошенная стройка, даже первый этаж не закончен, одни стены. Рядом какая-то вышка. Похоже на район Октябрьских улиц, то ли первая улица, то ли вторая, я в той части города не ориентируюсь.

— Там есть несколько брошенных высоток, — вспоминает Джен. — Возле частного сектора. Видел дома рядом?

— Нет, но черт его знает.

— Ладно. Дальше.

— У него нож, отвертка, огнестрела нет, — взгляд Джа зависает на одной точке, будто картинка ускользнула из памяти, но тут же возвращается. — У него нога правая болит. Девчонка отбивалась, пнула под колено.

— Девчонка?

— Да. Высокая такая блондинка, с короткой стрижкой. У нее кулон на шнурке, она его под кофту прячет. Дракон. С такими крыльями, — Джа вскидывает руки с растопыренными пальцами. — И камни в глазах. В смысле, у дракона камни. Блестят. Джен… мы успеем?

— Успеем, — обещает Джен.

Должны успеть. До Октябрьских улиц минут пятнадцать езды. А бензобаки заполнены и экипировка всегда наготове.

Для центральной улицы такая скорость непростительна. Два Нортона торпедами летят по средней полосе главной артерии города, поймав «зеленую волну» — контроль скорости между светофорами доведен до автоматизма.

От ветра шумит в ушах, и шлем не спасает.

Иногда отвлекают сигналы возмущенных черепах на четырех колесах, мало кто любит резвые обгоны. Но недовольные могут идти лесом. Менты — тоже, даже если догонят. Джен ради наклеек «Неприкасаемых» несколько суток возился с Харлеем сына начальника полиции, так пусть коррупция и взяточничество хоть раз сработают на благое дело.

У моста через реку Энку солидная пробка. Джен лавирует между машинами, и настигает обтянутую черной кожей спину Джа возле светофора. Пророк нервничает. Порывается выпрямиться в седле, но не рискует отпустить руль. Вертит по сторонам головой, которая из-за мотоциклетного шлема над щуплыми плечами кажется огромной. Раньше Джена забавляла эта картина, теперь ему не смешно — дико.

Дикость — лететь пусть на окраину, пусть застойного, но все же — города среди бела дня. Совсем озверели сволочи.

Джа срывается с места резко, колеса описывают зигзаг по горячему асфальту. Подрезанный Опель истерично визжит сигналом. Прости, чувак, но вдруг там, на стройке твоя дочь? Нельзя опаздывать.

Этот район собирались отстроить для переселенцев, когда Икстерску заслугами двух выходцев-художников присвоили статус кузницы талантов. Думали, понаедут туристы, подтянется богема из соседних провинций. Нихрена. Икстерск так и остался неуклюжим «мертвым» миллионником, раздробленным на бывшие когда-то пригородами районы. Сомнительные красоты типовых домов и воды Энки цвета кваса похоронили инвесторские мечты. А особый дух свободы, действительно витающий над Икстерском, пришлым не открылся.

Строительство свернули. Среди густо налепленных жилых многоэтажек брошены бесхозные теперь остовы. На радость молодежи и маньякам.

Джа сбавляет ход, перестраивается на крайнюю полосу. Джен тормозит рядом.

— Потерял, — зло рычит Джа сквозь гул мотора, вглядывается в бетонные заросли по обе стороны развилки, чтобы сориентироваться. Сейчас он похож на овчарку, берущую след по запаху. — Там. Точно, там.

Поворот налево. Вдоль пыльного ковра высохшей травы до скучковавшихся монолитов метров двести. Солнце палит в спину так, что чувствуется запах нагревшейся кожи байкерской куртки. Хрен знает откуда взявшиеся кузнечики разбиваются о шлем, хоть выдумывай мини-дворники.

Только бы успеть.

Возле вышки стройки по обе стороны, но Джа уверенно указывает на одну из них и, развернувшись, заезжает на вторую. Здесь есть, где спрятаться вместе с мотоциклами. У дома не отстроен даже первый этаж. Рядом стопками сложены бетонные блоки, ржавеет строительный кран. И кажется, будто гигантский ребенок просто не успел собрать конструктор.

Ни крика, ни грохота возни с соседнего остова. Даже ветра нет, хотя на открытом пространстве должен шуровать, раскачивая крановую стрелу до противного то ли скрипа, то ли воя. У Джена легкое дежавю от панорамы, по таким же стройкам в детстве его искали родители. Ему было весело, им — вряд ли.

Добегался. Теперь он на их месте. Джа называет такие моменты Законом кармических люлей, он любит давать определения выкрутасам жизни.

— Будь осторожен, — просит Джа напоследок, хотя в глазах горит: «Поторопись».

Джен опускает балаклаву как забрало и сдержанно кивает. Между ними не принято обниматься или разводить сопли на тему «а вдруг уже не вернешься». Почему-то Джа уверен, что случись с Дженом смерть, он ее обязательно увидит. Другим ведь пророчит. А Джен — это Джен. Его беду Джа обязан почувствовать.

Распахнута куртка. Заточки, кинжалы, звездочки-сюрикены — целая батарея металлолома закреплена на груди ремнями. Джен крадется по высокой траве, и стебли шуршат под рифлеными подошвами. Трава так разрослась, что кое-где высовывает макушки в оконные дыры. Из-за них приходится вглядываться внутрь стройки тщательнее, но зато — дополнительная маскировка.

Сдавленный, задушенный крик совсем близко сжимает рефлексы пружиной. Теперь Джену проще, он знает расстояние, направление и главное — уверен, что успел.

Рукоять зажатого в кулаке ножа сухо царапает по бетону, когда Джен, подтянувшись, запрыгивает в оконный проем. Под ноги лезет ржавый хлам и приходится смотреть не только по сторонам, но и куда ступаешь. Хоть бы трава не мешалась.

Комната. Вторая. Снова хрип, слава Богу, без примеси боли. Только испуг-истерика-паника.

Подонок за углом. Фирменные джинсы, футболка без нити синтетики, обувь дорогая — странно видеть такого наперевес с грубо заточенным тесаком посреди мертвого района. Такие если и пачкают руки, то по дебильной случайности, «в состоянии аффекта», как потом заливают адвокаты. Широкая спина заслоняет девчонку — оно и к лучшему, можно попытаться обойтись без крови. Джен перехватывает поудобнее нож, шагает через россыпь кирпичей в проходе и с размаху прикладывается кулаком по русому затылку.

Утяжеленный рукоятью удар рассчитан точно, мужик валится как подкошенный в заросли проросшей полыни, но все еще дышит. В отличие от зажатой в угол девчонки.

Замерла. Уставилась огромными глазищами и не моргает, только пятка в белом кроссовке медленно съезжает с лежащего под наклоном кирпича. Руки заведены за спину, связаны каким-то тряпичным бабским поясом. Кожа возле узлов стерта до крови, саднить будет неделю, как минимум.

— Идти можешь? — спрашивает Джен, освободив девочке запястья.

Она в ответ кивает уверенно, но при первом же шаге на кирпичах подворачивает ногу. Откуда их здесь столько? И как не растащили? Джен подхватывает девчонку на руки, ему не удобно из-за шелковой кофточки — та скользит по латексным перчаткам, кажется, ноша вот-вот выпадет, и приходится прижимать ее сильнее, перехватывать ладонью под самой грудью. Хоть бы за шею схватилась что ли. Да, вот так.

От мотоциклетного рыка девчонка вздрагивает, ей Джа из-за укрытия плит не виден.

— Это свои, — неловко объясняет Джен. — Сейчас увезем тебя отсюда. Подальше. Где люди.

Она не против, и прижимается сильнее. Если будет так же цепляться на мотоцикле, можно не бояться, что слетит.

Джен сворачивает за угол стройки, ускоряет шаг, приближаясь к байкам. Джа уже оседлал Нортон и даже шлем напялил, но его радость от Джена не скрыть никакими забралами. Еще бы — они успели.

— Сейчас прижимайся ко мне всем телом и держись крепко, — инструктирует Джен, застегивая на девчонке свой шлем. — Погоди, сначала я сяду, потом ты. Сумеешь? Вот так.

Гравий из-под колес летит пулеметной очередью, песок бьет в лицо Джена, но это такие мелочи. Глаза прикрыты запасными очками, сзади вжимается в кожу куртки живой человек. Живой — это самое важное. А стройка, поганый район и, наверное, уже пришедший в себя, подонок пусть остаются за спиной, в прошлом.

Чтобы не светиться, останавливаются в уютном дворике цивильного квартала.

— Нам дальше нельзя, и видеть ты нас никогда не видела, договорились? — Джен нахлобучивает освободившийся шлем, стараясь не задирать подбородок, не светить лицо перед случайными взглядами с окон.

— Ладно, — впервые подает голос девчонка и смолкает. Не садится — падает на лавочку у подъезда с обреченным видом. Все вопросы, застрявшие поперек ее горла в борьбе за первенство, давно парням знакомы.

— Как тебя зовут? — Джа сходит с мотоцикла и садится перед девчонкой на корточки.

— Александра, — отвечает она твердо. Молодец, уже взяла себя в руки.

— Алекс… Можно, я буду звать тебя Алекс? — Джа откидывает очки шлема, сжимает ее ладони в своих, и Джен невольно отворачивается, зная, почему девчонка смотрит на пророка так заворожено. Чтобы убедить, успокоить или морально убить человека Джа достаточно поймать его взглядом. Как сейчас. — Алекс, мы уедем, а ты с мобильного вызовешь такси и полицию. Расскажешь, что произошло. Как тебя притащили на стройку, что он собирался с тобой сделать, и как его остановили. Не надо врать, рассказывай, как было. Всю правду. Но когда тебя попросят описать нас, придумай нас другими. Хорошо? Просто придумай, представь, что я, например, толстый, а он волосатый, как Чубака. И без мотоциклов. Договорились? Алекс, мы не должны были там появляться. Ты понимаешь? Если нас найдут, у нас будут большие проблемы. И мы не сможем помочь другим. Обещаешь не выдавать нас?

— Скажу, что вы были в костюмах Бэтмена и Супермена.

— Годится, — смеется Джа. Заразительно, ободряюще. Девчонка тоже улыбается отражением. Грустнеет, только когда он отпускает ее руки, закидывает ногу на байк и прощается, как всегда придумав сиропно-милое прозвище. — Пока, птенчик.

Возможно, этой странной, да что уж там — дурацкой манерой — Джа пытается скрасить кошмар хоть каплей неуклюжей романтики. Возможно, он рассчитывает на чудесный эффект последнего слова, Джен никогда не спрашивал, и не спросит. Тонкости людских душ — прерогатива пророка. У инквизитора другие, приземленные задачи: подготовить амуницию для следующего «забега», снять фальш-номера байков и избавиться от покрышек. Больше они ничем не наследили.

Вернувшись домой, Джа стягивает кеды нога об ногу, сует ступни в драные домашние тапки, которые не позволяет выбросить уже два года, и шлепает на кухню. Звенит бутылками, открываясь, дверца холодильника. На верхней полке штабелями лежат литрушки с питьевой водой. Джа с щелчком сворачивает новую крышку, присасывается и жадно глотает ледяную воду, остужая горло, угробляя связки, призывая ангину в гости. Лишь напившись до холодного комка в груди, Джа отставляет бутылку.

Джен доволен и спокоен, вернувшись домой. Захотелось горячего чая, он поджег огонь под пузатым чайником, отсыпал в ситечко пуэра с вишневыми ягодами.

— Еще одну жизнь спасли, — эти слова для Джена как зарубки на воздушной стене с удачными днями.

— Ну да, — отвечает пророк сипло и безрадостно. — Не зря день прожит. Не зря. Я пойду, пошумлю немного.

Он выходит из кухни.

Шаги прошлепали по линолеуму в гостиной, старчески скрипнула сначала вторая ступенька на лестнице, затем седьмая. Как открылась и захлопнулась наверху дверь, Джен уже не услышал — петли он недавно смазал на совесть, а защелку замка убрали еще в прошлом марте, когда приступ Джа случился за закрытой дверью и Джену пришлось ее выбивать.

Надо бы и со ступеньками разобраться, но все руки не доходят.

Солнце, закатываясь на бок, лезет в окна рыжими лапами. Джен заваривает чай и включает телевизор. Каналы транслируют домохозяечную муть — на ток-шоу спорят о геополитике, реклама соблазняет купить новый хэтчбэк и стирать только «Лаской», в новостях хвалятся освоением нанотехнологий и спасением села дотациями пятьсот рублей на человека. Спустя пару десятков каналов Джен понял, что выбирать придется между сериалом про ментов и историей доярки в столичном бизнесе — так себе перспектива.

Копаться в байках нет вдохновения. Да и сил после подвига остались крохи. Всякий раз выезды опустошают Джена как мотор Нортона — бензобак. Каким бы ни случился исход, энергетическая батарея инквизитора разряжается до нуля. С Джа все наоборот, его адреналин еще долго рвет на части, требует выхода. А Джен сдувается. Поэтому ночью проще: вернулся, в душ и спать, отключиться, чтобы завтра с новыми силами жить, суетиться, работать, ничего не успевать конечно же, откладывать что-то на потом с чистой совестью.

Сегодня спать еще рано. Можно принять душ, поваляться в кровати со смартфоном, посмотреть ролики на Ютубе или поискать в соцсетях симпатичных девчонок для несерьезных отношений, а часа через два-три завалиться на ужин в бар к Косе через дорогу. Да, так Джен и поступит.

На втором этаже дома — санузел, две спальни и два места силы: спортзал Джена и студия Джа, которую пророк называет «палатой для буйных» из-за мягких стен, обшитых звукоизоляцией (совершенно бесполезной при постоянно открытых дверях). По полу здесь разбросаны подушки, на сколоченном из необработанных досок столе выстроена пирамида из микшерного пульта, ноутбука, миди-клавиатуры. У дальней от двери стены — ударная установка. Вдоль самой длинной, на стойке, которую прислали по почте откуда-то из северной Европы, в ряд стоят гитары: пара акустических, Стратокастер, Эпифон, Ибанез, четырех — и шестиструнная бас-гитары. Рядом на полу — россыпь педалей, которые тянутся разноцветными кабелями как щупальцами к Маршалловскому комбоусилителю. В палате Джа может пропадать часами.

Чем пророк занят, слышно уже в гостиной. Дребезжат тарелки, мрачно ухают барабаны, колотушки неистово метелят обе бочки. Джа выпускает пар на свой манер, для него установка сродни боксерской груше, на которой можно выместить все — и отчаяние, и бессилие, и ярость. Сегодня Джа передает Вселенной-суке привет с посланием «я тебя переиграл, выкуси». И Джену радостно, что он приложил к этому руку.

2.

У Джа с утра раскалывается голова, и Джен перепрятывает обезболивающее по самым тайным уголкам дома и сада. Но куда там, разве утаишь что-то от ходячего рентгена? И передозировкой не запугивается, у него, видите ли, организм по-другому устроен.

Только к полудню стихли партизанские бои.

— Послушай, Джен, а давай…

Он валяется на излюбленном диване в гостиной, свесив ноги в драных тапках через подлокотник, чтобы не разуваться. Этот диван задвинут прямо под лестницу на второй этаж, и к самой лестнице снизу прикручен телевизор, у которого во вселенной Джа существует всего два режима: либо он орет на весь дом, либо включен без звука, ради мельтешащих перед глазами картинок, не мешающих внутреннему монологу или читающему на соседнем диване Джену.

— Давай свалим куда-нибудь хотя б на неделю, а? — Джа швыряет мелкой подушкой через всю комнату, и Джен вынужден отвлечься от «Источника» Рэнд. — Так, чтобы на самолете.

— В Африку что ли?

— Да хоть в Африку, хоть в Индию! Забуримся к какому-нибудь племени, слона приручим.

— За неделю не приручится, — прикидывает Джен с серьезным видом. — И нафиг тебе слон? Будет тут ходить по дому, хоботом махать. Может, не стоит?

— И правда, у нас же ты есть, — Джа ловит брошенную в ответ подушку и зажимает ее между коленей. — Просто… Так все осточертело. Сидим как на поводке. Мне как-то…

— Тесно, — догадывается Джен. — Сколько мы здесь торчим безвылазно? Года два есть, да? А тебе и в голове собственной тесно, раз болит. Кстати, как? Отпустило хоть немного?

— Отпустило.

Свернув с темы, они замолкают на долгие минуты. Джа пялится в немой экран, Джен смотрит сквозь громадную, припаркованную в углу вазу из расписной глины, и оба не видят ни того, ни другого.

— Ты ведь знаешь, нам нельзя уезжать, — Джен акцентирует «нам», без слабины в голосе, жестко и категорично. — Твои приступы участились. Вот затянется перерыв хотя бы на месяц, как раньше, обещаю, смотаемся куда-нибудь. Может, даже через океан, раз тебя так на просторы тянет.

— А если передышки больше не будет? — Джа раздраженно сбрасывает с дивана ноги. Глаза — как два прицела, пальцы вот-вот проделают дырки в диванной обивке. — Мы столько городов сменили, везде одно и то же. Где-то реже, где-то чаще. Мне что теперь всю жизнь ныкаться, чтобы обратно в психушку не загреметь? Ты понимаешь, что куда бы я ни сунулся, эта дрянь мне все портит.

Джен понимает и молча ждет, пока Джа выговорится. Вспомнит, как в шестнадцать, отключившись, разбил свою первую машину, в девятнадцать — упал прямо на сцене, как в двадцать три загремел в наручники возле трупа мальчика, которого надеялся спасти. Джен знает, куда бы Джа ни пошел, его дар-проклятье болтается толстой удавкой на тощей шее пророка. Ему, действительно, должно быть тесно и душно. Поэтому Джен дожидается финала тирады, чтобы сказать:

— Ты прав, Джа. Но разве ты себе простишь?

Смерч стихает.

— Нет, конечно, — вздыхает пророк. Усмехается. — Совесть не позволит. Рыжая, кривоногая такая совесть, чтоб тебя.

— Я не рыжий.

— Хоть с кривоногим смирился, — бурчит Джа, снова складывая ноги на подлокотник.

Джен вытягивается на диване и демонстративно утыкается в книгу. Он перечитывает абзацы по несколько раз, потому что между ровными строчками вальяжно шествуют слоны со сморщенными, толстокожими ногами, а в комнате будто становится по-африкански жарко и душно.

Ближе к вечеру, когда солнечный свет растягивается красной полосой на горизонте, появляется работа. Помятый грузовик подкатывает к гаражу и нетерпеливо орет гулким, протяжным сигналом. У водителя, нанятого для перевозки, нет ни трапа, ни досок. Припоздай Джен на минуту, старенький Днепр попросту скинули бы с кузова. А мотоцикл хороший, добротный, притом — ухоженный, с первого взгляда видно. Для хозяек — двух женщин лет тридцати и пятидесяти на вид — этот байк не просто груда железа, их коробит от небрежности мужлана и стыдно перед Дженом за хамское обращение.

— Вот и звони по объявлениям, — расстроено жалуется младшая стоящему рядом Джа, пока ее мать расплачивается с грузчиком. — Надо было давно самой научиться ездить, да все никак.

— Отцовский байк? — спрашивает Джа, догадавшись.

— Да. Вроде как наследство. С детства меня на нем возил. Пару раз садил за руль, когда еще была маленькой, так у меня потом руки скрючивало. Попробуй, удержи такую тушу.

— Тяжелый мальчик, — соглашается Джа. Улыбается хозяйке так, что морщинка меж ее бровей разглаживается. — Сколько хотите за него?

— Нам знакомый говорил, — вмешивается старшая, — что его можно продать за сто тысяч. Он в машинах разбирается и в мотоциклах тоже.

Соврал знакомый, если он вообще существует. Дороже пятидесяти они не продали бы, даже будь мотоцикл в масле. Джен пока не готов ответить, он только сверил номера рамы и двигателя с указанными в документах, но в начальной оценке, вроде, не ошибся — состояние байка на самом деле великолепное.

«Заботливый у тебя был хозяин», — шепчет Джен мотоциклу, дергая кикстартер. Байк отвечает ровным гулом и на поворот ручки газа откликается моментально. Бодро мигает светотехникой. — Давай теперь прокатимся.

Джен садится на мотоцикл, и старик Днепр бодро рвет с места под растерянное хозяйское «куда?!». Ничего, Джа объяснит им и про коробку передач, и про подвеску, которые непременно нужно проверить, потому что этот байк Джен пускать на запчасти не намерен, эти колеса свое еще не откатали.

— Сорок, — называет Джен, подъезжая к хозяйкам, и глушит мотор. — Только за отличное состояние даю такие деньги. Мотоцикл старый, вы его больше чем за тридцать тысяч не продадите. По крайней мере тем, кто разбирается.

— Вот говорила тебе, что машину отпускать не надо! — заводится старшая. — За сорок! Ну ничего себе! Мне говорили, ему цена не меньше сотки. Вот как теперь назад повезем, спрашивается? — негодует она, глядя на дочь. — Ну что смотришь? Звони опять этому, может, недалеко уехал. За тридцать я лучше Храпову продам. Он спрашивал.

— Он его угробит, — жалеет дочь. Морщинка снова между бровей, пальцы дергают туда-сюда замок сумки. — Давайте за пятьдесят, — просит она не Джена — Джа, который в торг никогда не вмешивается.

— Мы не можем, — отвечает он. — Но зато мы сделаем из вашего мотоцикла такую конфетку, что байкеры с руками оторвут. Подлатаем, распишем агрессивно. У байка вторая жизнь начнется. Этот парень достоин большего, чем просто возить в прицепе навоз по какой-нибудь ферме. Если захотите, можем показать, что получилось, чтобы на улице узнавали.

Дочка впервые переводит взгляд на Джена, и он, сидя на байке, разводит руками — все верно. Мать хочет возмутиться, но дочь пресекает:

— Ма, это все-таки мое наследство, правда же? Оформляйте.

С ней больше не спорят.

Джа исчезает в доме, чтобы распахнуть запертые изнутри ворота гаража, и появляется уже с документами наперевес и деньгами в кармане.

— Не жалейте, он в хороших руках, — доносится до Джена сквозь гул мотора, когда колеса Днепра пересекают порог мотопарка. Он пристраивает байк между собратьями по литражу и запирает ворота.

Вернувшись в дом, Джен застает клиентов гостиной, озадаченных договором. Заметно, что сидеть на стульях в комнате, уставленной тремя диванами, им неудобно, но стол всего один и выдвинут в центр.

— Да, это мы берем на себя, — поясняет что-то Джа. — Вам надо только расписаться здесь, здесь, здесь и вот здесь. Все. Поздравляю! Вы передали мотоцикл в надежные руки. Правда, Джен?

Джену ничего не остается, как кивнуть дочери и ее недовольной матери. Он уселся на излюбленный — свой — диван у окна, чтобы быть подальше от бюрократической возни и уткнулся в книгу, пока Джа играется в заботливого парня.

— Если вы хотите, здесь, напротив есть классный бар, — Джа стучит бумагами по столу, выравнивая стопку. — Можно отметить сделку.

Смущенная дочка бросает взгляд на насупленную мать, пока синеглазое чудовище прожигает ее улыбкой Орфея. Насквозь, не отрываясь.

— Нет, спасибо, — отказывается она с явным сожалением. И наскоро собирает документы, шурша бумагой.

Запах ее духов остается в комнате, даже когда за прикрытой снаружи дверью смолкает голос.

— Клеить клиентов низко, — подтрунивает Джен. Но шутка не зашла, веселость и радушие Джа выдуло из дома вместе с гостями.

Все существо пророка хмурится и рокочет внутренней грозой.

— Вообще-то у девушки горе, — огрызается Джа, раскладывая бумаги по папкам. — У нее отец умер, ей поговорить с кем-то нужно. И ты отлично знаешь, что об этом я думал в последнюю очередь.

— Зато она — в первую.

— Я ж не виноват, что меня хотят, — раздражается Джа. Но тут же меняется. Будто стекленеет, теряет фокусировку.

— Джа? — инквизитор вскакивает с дивана, на подлете цепляется за ножку выставленного стула и, едва не растянувшись на ковролине, подхватывает друга за плечи. — Джа, опять?

Тот еще стоит на ногах, но уже теряется между картинами перед глазами. Это пугает. Слишком резко, непривычно быстро кошмар заволакивает сознание пророка — он не успел даже опуститься на пол, замер неустойчивым соляным столбом. И Джен снова доносит пророка до дивана, полыхая от ярости. Ярости не на пророка, а на тех, кого Джа видит сейчас, глядя остекленевшими глазами Джену в лицо.

Жми, жми, жми!

Нахрен ровные магистрали, если по квартальному бездорожью ближе. Адрес знакомый. Не часто Джа удается засечь название улицы и номер дома. Такой масляный шанс. И подвальное окно помечено выбитой крестовиной, иначе можно ошибиться подъездом, тогда все — пиздец. Полный, кровавый в этот раз. Блядь, какая же баба выродила такого изверга? Который скальпелем поперек вен, чтобы мучилась. «Господи, совсем еще девчонка», — кричал Джа. Он редко кричит. Значит, совсем страшно и нужно совсем быстро.

Ебаные бордюры.

Джа идет следом. Ему можно опоздать, Джену — нет.

Время будто скрупулезно рассчитано — уже темно, но фонари пока не включились. Байки пытаются уйти из-под ног, спотыкаясь на булыжниках, не замеченных из-за скорости. Лишь бы никто не выскочил наперерез. Хотя… ор раздраконенных мотоциклов летит впереди паровоза.

Нужная улица. Первый дом, третий, пятый, седьмой. По тормозам с облаком пыли. Мотоцикл разворачивает в заносе, но Нортон никогда не подводит.

Джен бросает байк, не выставляя подножку — Джа позаботится. И хорошо, что с торца дома тоже насажены деревья, есть где спрятаться. Джен сворачивает за угол, несется мимо низких балконов к меченому окну подвала.

Здесь.

Осторожно — ради незаметности, а не ради самосохранения — внутрь. Молчание. Стук капель конденсата с какой-то трубы в унисон сердцу. Джа говорил, она будет кричать. Вокруг тишина, значит, либо совсем опоздал, и ее, привязанную к хромоногому офисному креслу, уже душат, либо еще не порезали.

Вопль проходит иглой по артерии. Джен перескакивает наросты труб, летит по подвалу к кладовкам, выхватив из многоножен три сюрикена. Три — на случай подножки, преграды или попытки удрать. Ублюдку со скальпелем в руке хватает одного. По горлу.

Несколько секунд подонок стоит, зажав ладонями мокрую от крови шею, глядя пустыми глазами Джену в закрытое балаклавой лицо, наконец, делает шаг назад, оступается и валится на спину гулко, с хрустом попавшихся под тело старых досок.

Крик девчонки взлетает на визг и срывается в глухие рыдания. Кричит — значит, живая.

Успел.

— Отпустите… меня… пожалуйста… отпустите…

Угловатые подростковые плечи вздрагивают с каждым всхлипом. Спутанные длинные волосы крупными кудряшками как ширмой закрывают лицо. Она могла бы обернуться, но боится настолько, что не смеет поднять голову, может даже — открыть глаза.

— Погоди. Минуту, — неуклюже просит Джен. В таком состоянии жертвы непредсказуемы, а Джену нужно за собой прибрать прежде, чем в подвал ввалится полиция — кто-нибудь из соседей должен был слышать крики.

Звездочка срикошетила от стены напротив, что чуть более хреново, чем Джен рассчитывал. Пусти он ее с центра проема, почти под прямым углом, застряла б в бетоне, сейчас же — попробуй, просчитай траекторию.

Девчонка молчит и всхлипывает, ерзает по шаткому стулу. Джен отвлекается от раскопок в куче прогнивших коробок и разворачивается, не вставая с корточек. Ей в самом деле очень неудобно. Локти вывернуты, кресло опущено слишком низко, и ступни привязаны к ножке кресла так, что колени торчат вверх.

— Давай я тебе ноги развяжу.

— Спасибо, — выдавливает девчонка. Задыхается на последнем слоге, когда Джен касается голой лодыжки, перерезая веревки, и ее ужас пересекает ту незримую черту, за которой уже не думаешь о том, что будет, а на то, что есть, смотришь, как в экран телевизора, и все будто не с тобой, боль будто не твоя. — Вы меня убьете?

— Нет, конечно, — Джен доходит до угла и разворачивается, двигается вдоль смежной стены, высвечивая на полу маленьким желтым кругом фонарика битые стекла и окурки. А вот и он. Диск, зарытый затупившимися зазубринами в пыли. Теперь вычислить Джена у ментов гораздо меньше шансов.

— Тогда почему не отпускаете?

С виду ей и двадцати нет, для такого возраста воображение — жутчайший из врагов. Оно не ограничится парой версий, и каждая последующая будет извращеннее предыдущей, под стать закаленному мужеству. Как с фильмами ужасов, чем больше их смотришь, тем витиеватей сюжет нужен для испуга.

Она никогда не перестанет бояться. Даже повзрослев.

— Сейчас я закончу и помогу тебе выбраться.

Джен откапывает из-под сопрелой травы консервную банку, поднимается, отряхивает испачканные на коленях штаны.

— Лучше не смотри.

Девчонка всхлипывает, жмурится, но молчит, пока Джен, вернувшись к трупу, проводит зазубренными краями по линии пореза и бросает новое орудие убийства туда, где нашел свою звездочку.

— Сейчас я тебя развяжу и помогу выбраться из подвала так, чтобы никто не видел. Ты завернешь за угол и только потом позвонишь в полицию. Договорились?

Девчонка яростно кивает, по-прежнему не глядя на своего спасителя. Пока Джен перерезает веревки на руках, ее бьет дрожь.

— Послушай, — Джен разворачивает ее на кресле к себе лицом. — К тебе я успел, но если меня заберет полиция, другим таким же девчонкам я помочь не смогу. Поэтому, когда тебя попросят меня описать, придумай что-нибудь, на меня совсем не похожее. Хорошо? И когда будешь рассказывать, всегда смотри влево и вверх.

Девчонка впервые поднимает на него растерянный взгляд.

— Повтори, — мягко требует Джен.

— Влево… и вверх?

— Да, правильно. Ты ведь правша, да? Значит, влево и вверх. Так смотрят, когда вспоминают что-то, и тебе поверят. Хорошо? Ты сделаешь как я прошу?

Она кивает.

— Отлично. Теперь давай выбираться.

Джен помогает ей встать, затекшие ноги плохо слушаются, каблуки подворачиваются при каждом шаге до маленького окошка с рассохшейся рамой. Джену сказочно везет — на узкой дороге за домом ни машины, ни пешеходов, только из соседнего двора доносится бой расстроенной гитары. Подсадив девчонку, он помогает ей вылезти в окно и, подтянувшись, выбирается следом.

— Что ж ты стоишь? Беги домой!

Девчонка медлит, шепчет одними губами: «Спасибо» и пятится, словно боится повернуться к подвалу спиной.

— Беги, — торопит Джен. И она, неловко махнув рукой, наконец, отворачивается, прихрамывая, бежит к дороге. Джен дожидается, пока она минует полпути, и бегом возвращается к мотоциклам.

— Наконец-то, — встречает его Джа.

— Стрелять пришлось. — Джену не обязательно вдаваться в подробности.

Они синхронно подпрыгивают на кикстартерах, синхронно срываются с места. Вой полицейских сирен настигает их на соседней улице, и приходится свернуть с асфальтированной дороги во дворы, чтобы не попасться ментам на глаза. Мало ли — запомнят.

В доме совсем темно и тихо. Душно.

Как ни старался Джен сдержать аномальную жару за стенами дома, духота все равно просочилась сквозь прогретый июлем кирпич и расползлась по белым обоям, пропекла старую мебель, разве что стекла окон не расплавила. Два напольных вентилятора в углах гостиной бессильно мелют лопастями, стонут жалобно от круглосуточной работы.

От перегрева опускаются руки, нет ни сил, ни воли даже подняться на второй этаж, чтобы принять душ после поездки. Джен распластался на своем диване в чем был, в бок упёрлась рукоять финки, лезвие метательного прижалось к бедру, хорошо, что кожа многоножен достаточно крепкая, чтобы не пропустить сквозь себя острую сталь.

Джа включил телек, выставил звук на полную и поплелся в кухню. Похоже, и у него вся агрессия вышла с потом.

По телеку идет телемагазин. Сочная зрелая дама в декольтированном платье из синего бархата продает украшения с сапфирами. Она демонстрирует то перстень на пухлых пальцах, то серьги в мочках, наклоняя голову с вертикальным снопом соломенных волос, от чего ее шея должна бы казаться изящнее и длиннее, но на экране смотрится как гофрированная труба, которую растягивают и сжимают. Джен закрывает глаза. Никакие роботизированные магазины и глобальные маркетплэйсы не сумеют изгнать из эфира этих зазывающих тёток с их вкрадчивой настойчивостью.

— Ну давай, скажи это! — доносится из кухни, перекрикивая орущий телек.

— Что сказать?

— Ой, да брось, ты же с первой минуты только и ждёшь, чтобы ткнуть меня носом.

Джен открыл один глаз. Джа уже сидит на диване, в одной руке запотевшая банка пива, на другой — свежий синяк чуть выше локтя. Все-таки саданулся, пока собирались.

— Куда ткнуть? — переспрашивает Джен слишком тихо, и Джа, схватив пульт, отрубает звук совсем.

— В то, как бы я встрял, грохнись в отключке перед этой девчонкой.

До Джена не сразу доходит, что пророк вещает о хозяйке Днепра, с которой пофлиртовал перед самым приступом. Джен и думать о ней забыл, как о бесполезной детали сложного дня.

— Ничего я такого… — взгляд скользнул по телеэкрану. — Ну-ка включи звук!

Джа нажимает кнопку, и в комнату врывается новостной грохот.

«… следствию пока не удалось определить мотив преступления. Задержанный отказывается говорить и не признает вину. По его словам, день будто вырван из памяти…»

— Это который? — спрашивает Джа.

Увидеть зверя пойманным удается редко. Если успели, либо Джен разбирается с гадом на месте, либо нападение не вызывает у прессы жадных спазмов. Если же опоздали, убийц, как правило, не находят.

— Если убийство было в мае… В мае у нас выезда четыре было. Это или парень в котловане у новостроек или женщина на Северной улице.

— Говорят, в частном секторе нашли.

— Значит, она.

На экране — растерянное, затравленное лицо человека, вспоровшего мать троих детей от пупка до горла. Сначала он перерезал ей связки, чтобы не смогла кричать, а затем разделал прямо во дворе ее же дома. Теперь этот человек умоляет правосудие помочь ему, уверяя, что не понимает, как смог совершить такое.

— Убедительно под психа косит, — признает Джен.

Джа передергивает плечами.

— Лучше на зону, чем в психушку.

— Ты просто на зоне не был.

— Можно подумать, ты побывал и на зоне, и в психушке.

— Не был, — соглашается Джен. — Но каждый день рискую залететь.

— Тебя никто не заставляет это делать, — психанув, Джа выключает телек. — Тебя даже никто не просил это делать. Ты сам вызвался. И схему сам придумал. И дом этот сам выбрал. В котором я теперь сижу как болонка на привязи, даже в бар с девчонкой не выбраться.

— Тебя кто-то наручниками к батарее приковал? — злится Джен. В горле пересохло. — Дай глотнуть. Пожалуйста.

— На кухне возьми. Привык, что все тебе поднесут, подадут и поделятся.

— Да пошел ты, — в сердцах бросает Джен, вскакивает с дивана.

Он идет на кухню, достает банку пива из холодильника и выходит во внутренний двор, схлопотав по лицу сиренью.

Скрипящие лампы осветили железное царство Джена. Он не мастак копаться в отношениях, механика гораздо проще. Однозначнее. Для ее починки достаточно замены деталей. А в людях что заменить? Чтобы совсем не развалиться.

— Привет, красавец, — здоровается Джен с Днепром. — Ну как, посмотрим, что не так с твоей трансмиссией?

Байки никогда не возражают. Правда, иногда показывают характер от недостатка внимания, зато избаловать или перезаботиться о них невозможно. Самые благодарные друзья на свете.

Джену за счастье сменить футболку растянутой, заляпанной солидолом и маслом майкой. В ней даже не потеешь, благодаря прорванной по всему пузу «вентиляции». Еще б можно было копаться в железе без перчаток, но руки такого издевательства не выдержат.

Обычно Джена напрягает безжизненная тишина в гараже. Джа и магнитолу-то ему подарил, чтобы отмазаться от частных гитарных концертов. Но сейчас Джен меняет диск за диском, перебирая внушительную дискографию, пока, плюнув на попытки попасть музыкой в настроение, не выключает магнитолу совсем.

— Нам и уличный шум сойдет, правда? — уговаривает он Днепр и, придвинув подставку с инструментами, садится перед байком.

Найти проблему, оказывается, непросто. Внешне механика выглядит идеально, и детали все стоят оригинальные, но неисправность проявляется снова и снова. Джен уже готов сдаться, бросить строптивый байк до завтра, чтобы утром взглянуть по-новому, на свежую голову, когда в воротах появляется Джа.

— Я тебе не помешаю? — Джа упирается плечом в косяк и его правой руки не видно, но снизу из-за угла заметна дека Кремоны.

— Нет, — мотает головой Джен. Откидывается назад и двигает поближе старый винтовой табурет. — Ой, только протри его, сейчас тряпку найду.

— Да пофиг, — отмахивается Джа. — Этим джинсам уже ничто не страшно.

Его радость от перемирия выдают слишком резкие, неуклюжие движения. Усевшись, Джа крутится на табуретке, подгоняя высоту, устраивает на бедре гитару.

— Заказы, пожелания?

Джен запрокидывает голову, задумавшись.

— А давай нашу!

— Только, чур, на два голоса, — хитро подмигивает Джа и, дождавшись согласного «идет», берет первые аккорды «Глаза тигра».

3.

В горле до сих пор стоит горькая муть и вязкий запах горящей плоти.

Это психологическое, на самом деле Джен и дымом-то не надышался. В этот раз пожарные приехали раньше, а они с Джа опоздали настолько, что вместо покосившегося сарая на выезде из города застали пылающий факел и дымный столп поверх рассветного горизонта. С высоты холма было видно, как пожарные кренятся назад от водяного напора брандспойтов. Тушившие и не подозревали, что внутри горит человек. Хорошо, хоть не заживо.

Тошнотворная вонь — фантомная, подсказанная Джену памятью. Он до сих пор различает чад от паленых волос и ногтей, хотя прошло три часа, уже окончательно рассвело, а вторая стопка водки льется по горлу водой.

— Бляди! — выдыхает Джен, жмурясь. И, как приучил один из сослуживцев, переворачивает стопку вверх донышком.

В баре никого. Все нормальные люди отсыпаются по домам, даже те, кого выволокли под утро. Владелец заведения — отставной подводник Борис «Коса» — мается бессонницей, потому двери бара и открыты. На ранних посетителей обычно докучливый хозяин внимания не обращает. Выставил бутылку с двумя стопками и забил, елозит мокрой тряпкой по соседним столешницам. Солидное пузо не дает ему согнуться, приходится бегать вокруг столов, чтобы дотянуться до каждого края. А знаменитая хлипкая косичка мотыляется с одного плеча на другое.

— Как зачастили, суки, — зло шипит Джа. — Третий раз за неполную неделю, это же полный пиздец!

— Ты ничего нового не заметил? — Джен вновь переворачивает стопки и наполняет так, что несколько капель проливаются через край. — Может…

— Нет, — прикусив губу, Джа мотает головой и глядит сквозь наполовину завешанное парусиной окно на перекресток. Светофор дружелюбно моргает зеленым. — Ничего странного, все как обычно. Слушай, — он переводит взгляд на друга, и поднятая Дженом стопка замирает напротив кадыка. — Может, я не все вижу, или мы что-то пропускаем? Может… да не заводись, дай скажу!

— Нечего тебе там делать, — рычит Джен. И, наплевав на дурную примету, стучит стопкой о стол, не пригубив. Хорошо, что бар пуст, а Косе начхать на дебоши, как орудовал шваброй возле эстрады, так и продолжает. Но подпитывать лишние уши ни к чему, и Джен гасит вспышку. — Мне твоих истерик с прошлого раза хватило.

— Не было никаких истерик.

— Конечно. И несколько ночей подряд просыпаться от воплей — это в порядке вещей.

— Проехали, — дергается Джа. Опрокидывает в себя водку, морщит нос, задержав дыхание. — О, смотри, кто-то портрет Биби Бьюэл разгрохал. Наверное, вчера «Икстерск Доллс» играли. Помнишь, как у них басист скачет? Поди налетел на косову «стену почета».

Нет, не проехали. Джа может и мнит себя достаточно хитрожопым, чтобы уйти от разговора и сделать все по-своему, но Джен эти штучки раскусывает на раз.

— Джа, когда ты уймешься?

— Что? — пальцы гладят клепки на митенках, и глаза чистые-чистые, честные-честные.

Так бы и врезал в воспитательных целях.

— Когда ты просто примешь, что это… дар этот у тебя есть и перестанешь копаться? Думаешь, будет лучше, если допрыгаешься? Хочешь сдохнуть молодым?

Сейчас главное не перегнуть. Достучаться до инстинктов, минуя разум. Потому что разум Джа — болид, ушедший в занос: и тормозить бесполезно, и управлять невозможно.

— Джен! — он складывает на стол локти, наваливается грудью, окунув концы волос в пустую пепельницу, скучающую на столе. У него горят глаза, сохнут губы и это — первые признаки провала. — Все не просто так. Все можно объяснить, если разобраться. Вот смотри, — Джа откидывается на стуле и доказывает наполовину шепотом, наполовину жестами. — Люди дохрена чего объяснить не могли, от молний до всяких болезней. И на что списывали? Гнев Господень, кара небесная, Зевс с облаков хуевертит — срочно вали барана, закалывай девственницу. Ну, или какие там ритуалы были? А все оказалось физическими и химическими законами. Так? И со мной то же самое! Я как-то завязан на этих людей, на космос, на астрал, на Вселенский коммутатор — называй, как хочешь. Но, Джен, поверь, между мной и жертвами есть какая-то связь. И между самими жертвами тоже. Должна быть!

— Жертвами?

— Ну чего ты улыбаешься, Джен? Да-да, знаю, мы их уже расспрашивали. И следили за ними, и как ты в городской архив лазил ночами, я тоже помню, но… Думаю, мы не там искали. Слушай, ты ведь помнишь про пиковый туз у пиратов?

— Ты про черную метку?

— Именно! Она ж для пиратов была как обещание «ты скоро сдохнешь, червь гальюнный, и порвут твою жопу на щупальца осьминога».

— Джа, ты надрался или совсем сбрендил?

— Никто не сбрендил. И не надрался. Пей, давай.

Джен послушно опрокидывает в себя водку, занюхивает кожаным воротником и морщится, царапнув по носу зубцами молнии. Все-таки надо было заказать еще по паре бутербродов.

— Так вот, про пиратов, — Джа хватается за бутылку, деловито разливает по стопкам остатки. Ровно, будто в мензурки. — Что если Бог, космос, Коммутатор каким-то образом наметил этих людей? И я вижу именно намеченных. И иду за ними, как охотник, когда приходит время. Вдруг, на каждом из нас стоит отпечаток, когда и как мы умрем? Вдруг я вижу тех, на ком написано «его убьют так-то и так-то».

— Хиромантия какая-то, — бурчит Джен.

— Не обязательно. Отметки, родинки, даже татуировки. Это-то мы не проверяли.

— Ты что, раздевать их предлагаешь?

— Мертвых — да, — невозмутимо отвечает Джа. — А живых можно попросить показать.

— Это уже слишком. — Джен чувствует, как отъезжает. Медленно, но верно скатывается куда-то вбок, вслед за монументальной барной стойкой. Отяжелевшие руки тянет к краю стола за подвешенные к локтям гири. И желудок просится выпрыгнуть через горло. Джен не уверен, что мутит от водки. — Я не пойду на это.

Джа — напротив — сама трезвость. Что это — трюк или фокус? Или это одно и то же? Джен уже затрахался угадывать правильные ответы и смыслы пророческих рассуждений по погоде или рисунку морщин на лбу.

— Что за бред вообще? — со злости кричит он. — Ты сам себя слышишь, чудовище?

— Эй, Джен, — раздается из-за спины. Инквизитор оборачивается через плечо, и ряды столов плывут сплошной линией, а задница съезжает со стула. Коса месит шваброй в ведре воду, глядит грозно. — Давай без воплей на всю улицу.

— Извини, — понижает голос Джен и, разворачиваясь, снова играет с головой в карусельки.

— Может, я и чудовище. — Джа весь как натянутая цепь. Будто зацепился за невидимую шестеренку и зафиксировался намертво — не сдвинуть. Вокруг шатаются стены, а он неподвижен. И кулаки сжаты. — Называй как угодно, ты знаешь, я в морали нихера не смыслю и всегда к тебе прислушивался. Но иногда мне видней. Если для того, чтобы отделаться от этого кошмара придется раздеть несколько трупов, я это сделаю. А если мы успеем до трупов — тем более. Они всегда и так ошалевшие, одним шоком больше, одним меньше — не велика потеря. Только скажи, Джен, ты со мной? Ты. Со мной?

Закрыть глаза и уложить голову на мягкое и теплое. Джен глядит на тяжелую пепельницу и борется со стойким дежавю, будто снова тесные сапоги натирают большие пальцы, грязная, давно нестиранная форма липнет к лопаткам, а через плечо перекинута лямка автомата. Правда, теперь водка, а не ядреный самогон, разжижает мозги, и потом отовсюду не воняет до обморока. Зато вот эта колкая, парализующая потребность в покое среди всеобщего пиздеца — она до сих пор рядом. Пригрелась за спиной и тыкает под ребра, будто жнец серпом.

— Да куда я денусь? — отвечает Джен. И добавляет про себя: «На мне столько крови, хоть часть бы отмыть».

Джа умеет улыбаться, как ребенок. Разбивает вдребезги сопротивление.

— Из тебя получился бы клевый шпион, — Джен подпирает щеку ладонью, стараясь не завалиться на стол.

— Почему? — Джа меняется моментально, будто — чирк спичкой — и уже другой человек. Мягкий, как язычок пламени, и такой же податливый малейшему дуновению.

— Не скажу. Ой, блин. Кажется, нам пора отсюда валить.

— С какой стати? — Джа развязно откидывается на стуле, развернувшись всем корпусом, и тут же втягивает голову в плечи, группируется до размеров компактного мальчика-подростка. Но прятаться уже поздно, игнорировать — неэффективно.

— Надрались в такую рань? — укоряет обманчиво мягкий голос, и тонкие пальцы с безупречным маникюром ложатся на плечи Джа.

— Привет, Юль, — опасливо жмурится он.

Джен с виноватой улыбкой машет ладонью и старается поймать взглядом в фокус пальцы девушки, блуждающие по шейным позвонкам пророка. Он не боится, запугать инквизитора — миссия крайне сложная. Да и зайти Джа за спину он никогда бы не позволил, с первой попытки обеспечил бы смельчаку постельный режим и месяц казенного отпуска, как минимум. Но Юля — девушка. Хозяйка бара. И, видят Боги, Коммутатор и прочая астральная муть, упомянутая Джа, за нее Джен сам убьет и покалечит. Если Юля позволит. А она любит и умеет разбираться с помехами сама.

— И какой сегодня праздник? — Юля отпускает плечо Джа, чтобы откинуть за спину полотно своих густых волос. Многие засматриваются на тугую косу до пояса и без разговоров получают в челюсть. У Джена и Джа привилегии, но шутить с хозяйкой сокровища все равно не резон.

— Никакого, — сознается Джен, уже готовый к изобличительным, часто — уничижительным выводам. Умеет она зрить в корень, и — самое противное — не чурается озвучивать.

— Не представляешь, какое тяжелое у нас выдалось утро, — под предлогом «смотреть в глаза» Джа выворачивается из женских рук и воодушевленно несет чушь. — Клиенты приперлись, мы еще проснуться не успели. И нет, чтобы подождать, слету — хуяк — по горлу ножом… в смысле, сразу уперлись, вот только за такую сумму продадим, и все. А у нас столько нету. Тупо — не успеем! Ни найти, ни… собрать. Но их же это не волнует. Сразу за спички хватаются. Типа, мотоциклы поджечь, все дела. Козлы, в общем.

— Резонный повод ужраться в дугу до полудня, — ее пальцы теребят кожаную куртку Джа, и он не выдерживает.

Передернув плечами, Джа высвобождается из цепких рук.

— У меня шея на месте, правда. Не надо больше этого… мануального.

— Я и не собиралась, — Юля смеется, потрепав Джа по макушке, прячет руки в карманах драных джинсов. Ей льстит, когда признают силу. — Пап, зачем ты их ухрюкал?

Откуда-то слева Коса скрипит: «Сами попросили». С ним Юля никогда не пререкается.

— Я так и думала, — она двигает от соседнего столика стул, садится, закидывая ногу на ногу и полностью зеркаля позу Джа. — Ну ладно — Джен, он половину юности с автоматом, да на самогоне по горячим точкам, но ты-то, Джа, ты-то чего за ним гонишься?

— Спорный аргумент! — защищается Джен.

Юля машет на него рукой и продолжает:

— Какая разница, куда вас из постели выдернули, и куда вы не успели, это не повод упиваться двум здоровым, красивым и пока еще умным мужикам, поэтому…

Иногда Джену кажется, что Юля знает о них все. Абсолютно все.

— Ну что ты, в самом деле…

— Ничего я, Джен! Сейчас Джа поможет тебе встать, и вы без пререканий, стройным шагом, напевая «Ребел Йелл», дойдете до дома. А я буду торчать, как герой, у окна и следить, чтобы вы дошли. Все ясно? А иначе…

— Ю-у-уль, — карусели в голове Джена уже остановились, но перехваченный всухомятку бутерброд еще норовит покататься, хоть пивом заливай. — Не будь жестокой.

— Жестокой? Ха! Я знаю, что сделаю! Я выдам ваши телефоны девчонкам из «Эквитас». Хотя, нет. Давайте я вам еще бутылку принесу, упою, и позвоню им. Ох уж эти байкерши на вас покатаются. Сразу все вызнают: где родились, где крестились, на что в детстве заводились. Размеры мозгов и членов как на ладони! Халявная шоу-программа посетителям.

Джен болезненно кривится.

— Не надо, сейчас уйдем. Спать… Юль! Все-таки ты жестокая!

— И коварная, — вторит Джа.

— Да пожалуйста, — ухмыляется она, теребя длинную прядь. — Все, встаем по команде. Раз-два, встали!

Первым подрывается Джа, и видно, что он пьян немногим меньше друга. Шаг назад, будто по инерции вслед за откинутой со лба челкой. Юля закатывает глаза, переключает внимание на Джена.

— Тебе помочь?

— Нет, я сам.

Настоящий солдат способен идти, ползти, бежать и стрелять, попадая точно в цель, даже едва держась на ногах. Поэтому Джен поднимается сам, подхватывает дезориентированного Джа и, наклонившись, тыкается губами в прохладный лоб Юли.

— Ты хорошая.

Девушка отмахивается смущенно и, Джен уверен, провожает их взглядом до выхода.

На улице свежо и солнечно. Нет привычной для Икстерска духоты и асфальтовой пыли, видно, ночью шел дождь, а они и не заметили. Джа перебирает ногами, но Джену все равно кажется, что он тащит друга на себе. Тяжелый. Тощий, но тяжелый. Будто ответственность пророка, как душа, имеет вес. И отнюдь не девять с половиной граммов.

— Я тебя все равно никогда внутрь не пущу.

Джа останавливается, оскорблено выпячивает нижнюю челюсть и рвется из рук. Дорога в шаге от них, но Джа в сторону машин даже не смотрит. Хорошо, что Джен сильнее и может удержать.

— Джа, да подож… Джа, не трепыхайся, блин, слушай, что говорю. Давай лучше я тебе буду фотки приносить. Идет? Сам сфотографирую не только морду — полностью все тело, а ты потом посмотришь. Договорились?

Мимо с грохотом проносится грузовик. Дым из выхлопной трубы застилает дорогу, от задних колес по асфальту к ногам скачут мелкие камушки. Джа смотрит вслед машине до тех пор, пока громыхание габаритной туши не теряется в реве других двигателей и дневной уличной суеты.

— Давай попробуем так, — отвечает он. И Джен, наконец, может выдохнуть.

До дома остается метров двадцать. Виски сдавливает такая тяжесть, что впору петь Юле дифирамбы за своевременное изгнание из бара. В который раз ее радар алконормы спасает от перегрузок. Теперь бы выспаться.

Два дня передышки невыносимы, если следующий вызов потенциально избавит от кошмара.

От нечего делать Джа на кухне печет оладьи.

— И охота тебе с этим возиться? — Джен садится к столу, смотрит на горку румяной стряпни в керамической миске.

— Либо оладьи, либо расхуяченные в крошку посуда, телевизор, твоя невъебенная китайская ваза. Выбирай.

— Она не китайская, — зачем-то спорит Джен.

В прошлый раз Джа разбил окно, но даже это не помогло успокоиться. После провала всегда и Джену-то наждачкой по душе скребет, а каково бывает пророку, видевшему самое страшное? Если б можно было выключить память. И воображение заодно, до кучи.

— Да без разницы! — запоздало отвечает Джа. Деревянная лопатка летит в миску с тестом, едва не опрокинув. Тухнет газ под сковородой с белыми непропеченными бляшками.

— Тебе помочь? — спрашивает Джа, остановившись на пороге мастерской. Руки на груди скрещены, плечом навалился на косяк. Всем видом показывает — его величество решило снизойти до холопа пока самому заняться нечем.

Ворота распахнуты в обе стороны, и по мастерской насквозь гуляет прохладный воздух, разбавляет маслянисто-бензиновый дух мотопарка.

Старик Днепр почти готов к покорению новых трасс, осталось только навести марафет и можно отправлять на выданье. Обвесы, готовые к покраске, болтаются на специальных тросах, спущенных с потолка.

— Ну помоги.

Джен выкатывает в центр мастерской складные ширмы из растянутого на деревянных рамах плотного целлофана, покрытого разноцветными слоями краски. Вместе с Джа они расставляют их вокруг обвесов импровизированным периметром покрасочной зоны.

— В какой цвет заливать будешь? — спрашивает Джа, подбоченившись.

— Он по документам черный, таким и останется, — достав респиратор с двумя фильтрами, Джен надевает его на шею как брутальное ожерелье. Шарит в ящике, выбирая баллон с нужной грунтовкой. — Надо только придумать аэрографию какую-нибудь. Что-то мощное, внушительное, но без агрессии. И чтобы коляска с баком перекликалась.

Джа критически оглядывает голый скелет мотоцикла.

— Надо подумать.

У ворот шумно паркуются несколько авто. Ни звонка, ни предупреждения.

— Побудь здесь, — говорит Джен, передавая пророку респиратор. А сам идет к выходу.

В проем ворот виден полосатый бок патрульной машины и запускает в инквизиторе режим тревоги. Поддался блажи, потерял бдительность, распахнул ворота, заходите, гости дорогие, берите нас с потрохами. Джен мысленно ворошит память, ищет, где мог проколоться, раз вычислили. И немного успокаивается, заметив рядом седан с прицепом. На таких за преступниками не гоняются.

— Доброго дня, Вячеслав Геннадьевич, — громко здоровается Джен. — Чем обязаны?

Подтянутый генерал-майор, быстро полысевший от бюрократии за год на посту начальника икстерской полиции, крепко жмет Джену ладонь. По левую руку от него бычится перекачанный отпрыск, по правую беспристрастно сканирует округу рядовой полицейский, видимо, из патруля.

— Неприятная оказия случилась с мотоциклом, — сообщает генерал-майор, высверливая во лбу Джена третий глаз.

Выступив вперед, его сын орет:

— Я чуть не убился!

— Мы обратились к вам по рекомендации, — напоминает генерал-майор, игнорируя истерику младшего. — И вы нас подвели.

— Что именно случилось? — спрашивает Джен, вспоминая, из какого хлама восстанавливал спортбайк за наклейку «Неприкасаемых».

— Внезапно вышли из строя тормоза. Хорошо, что это случилось на дрифт-площадке, а не посреди трассы. Вы понимаете, чем могла закончиться ваша оплошность?

У Джена сосет под ложечкой. Предупреждал ведь Джа, любая проблема с «неприкасаемым» байком станет их оплошностью, потому что — попробуй, докажи. Кто здесь мастер, кто гайки завинчивал и запчасти проверял перед тем, как поставить? А упрешься, отстаивая свою правоту, и мигом попадешь в прицел всех камер наблюдения по городу. Все равно, что с красным флагом кататься, можно сразу с очередного подвала — в участок, чтобы два раза не переобуваться.

Им так нужны были привилегии, обещанные за хорошую работу, что Джен пошел на риск из-за твердой уверенности в своих руках и знаниях. И где-то дал сбой. Теперь нужно выкрутиться с минимальными потерями. Самое главное, даже если виноват — нельзя падать ниц и бить челом. Растопчут.

— Кто-нибудь пострадал? — спрашивает Джен ровно.

— Я пострадал! — мелкий снова бросается на Джена, но отец выставляет перед ним руку, сдерживая.

— Все обошлось испугом и царапинами мотоцикла. Но… Джен? Правильно помню? Я хочу знать, во-первых, как вы допустили такую серьезную поломку, во-вторых, как быстро вы сможете полностью восстановить мотоцикл.

— Давайте его сначала выгрузим. Джа! — кричит Джен вглубь гаража. — Принеси документы по байку Вячеслава Геннадьевича.

Присутствия в гараже посторонних Джен не терпит, поэтому осматривает мотоцикл прямо на улице, благо старенький подъемник всегда дежурит у «клиентских» ворот. Проблема видна с первого старта, но на всякий случай Джен проверяет — уровень тормозной жидкости в норме, тормозные диски на оба колеса люфта не дают. Он просвечивает фонариком тормозные колодки в щель между суппортом и диском, извинившись, ныряет в мастерскую за инструментами.

— Если я правильно помню, — говорит Джен, пристраиваясь к переднему колесу с щипцами. — Вы приносили несколько запчастей для замены. Напомните, что именно?

— Фару, поворотники, — через губу перечисляет младший. — И свечи.

— Еще тормозные колодки, — добавляет Джа, сверяясь с актом приемки работ.

— Да, и колодки. Мне братишка привез новые только с завода.

— Джа, сверь маркировку, — Джен передает вынутую колодку и поднимается, вытирает пальцы вафельным полотенцем, заткнутым за пояс.

— Все совпадает, — Джа разворачивает к генерал-майору планшет с документами, показывает пальцем точное совпадение маркировки на детали с актом и переворачивает колодку фрикционной накладкой вверх.

— Я не знаю, как нужно ездить, чтобы сточить колодки в ноль, — Джен в упор смотрит на отпрыска, вжавшего голову в массивные плечи. — Новые купите и принесете сами, заменю бесплатно. Могу подсказать магазины, где продают качественные. Что до покраски — это по полному прайсу. И взять смогу только через две недели.

— Ясно, — сурово резюмирует генерал-майор. Разве что подзатыльник отпрыску не отвесил. — Спасибо, парни. Этот сезон на своих двоих походит. Мои вам извинения.

— Все нормально, — уверяет Джен, пожимая ему руку. — Рабочие моменты. Если будем полезны, обращайтесь.

Пока искалеченный байк грузят обратно в прицеп, Джен аккуратно выспрашивает генерал-майора о новостях. Если верить полиции, в Икстерске царят тишь да гладь, образцовый городишко.

Похоже, пророк с инквизитором вырывать людей из рук извергов ныряют в другое измерение. Не иначе.

Когда эскорт снимается с места, Джен возвращается в гараж и запирает ворота на все засовы.

— Словил нервяк при виде патруля? — язвит пророк, укладывая документы в файл. — Джен, с этим надо что-то делать. Так не может продолжаться вечно.

— Может — не может, — психует Джен, натягивая респиратор. — Если ты знаешь, что делать — иди и сделай. А мне работать надо.

— Знаю, и сделаю! Для начала, куплю нормальный фотоаппарат.

Если в голову пророка засела дурь, выбить ее невозможно даже кулаками. Проще самому успокоиться и смириться. В такие моменты Джен жалеет, что бросил курить.

«Это закон подлости, Джен, самые клевые камеры такие огромные. С ними таскаться будет неудобно». На полупрофессиональную мыльницу уходит стоимость ремонта двух байков.

«Джен, вдруг жертвы и правда помечены? Прикинь, мы же сможем их предупреждать до моих приходов». Если Джа не грызет шоколад, он грызет ногти. Обертки от молочных плиток шуршат даже в тапочках по утрам.

— Джен, а если это можно прекратить, ты хотел бы больше не…

— Джа! Я могу в любой момент завести Нортон и свалить к ебеням от тебя, твоих приходов и твоего блядского нытья — в первую очередь!

— Ладно тебе, не ругайся.

К исходу третьего дня Джен готов убить кого-нибудь без всяких пророчеств.

Он находит Джа на полу ванной, мокрого и голого, в крови из рассеченного лба. Хорошо, что пророк успел приоткрыть дверь до полного провала в ирреальное. За шумом старенькой душевой кабины Джен не расслышал бы и криков.

До места «икс» минут двадцать езды, но Джа видел, что расправа будет недолгой. Жертва — парень крепкий, не чета убийце, который не позволит оглушенному арматурой прийти в себя. Значит, придется спешить как никогда и наплевать на осторожность.

Почти полночь. Банальная подворотня — тупик между старыми домами, чьи жильцы привыкли заглушать телевизорами тревожные звуки улицы. «Сам нарвался» — любимая отговорка, и верная для семи случаев из десятка. Большинство.

Джен бросает мотоцикл на обочине и, свернув за угол, сразу замечает в мерцающем свете неисправного фонаря обоих. В переулке даже теней нет, чтобы предупредили жертву о занесенной над бритым затылком арматуре. Только инквизитор.

— Ложись! Сзади! — орет Джен, надеясь, что распознал «своего брата» правильно. По осанке, описанным Джа татуировкам на плечах, мягкому шагу. И переходит на бег, стягивая на ходу перчатки.

Не ошибся. Тот, кто был выбран в жертвы, пригибается, уходит влево, подставляя под арматуру тренированное плечо. Удар выходит инерционным от того слабее, чем мог бы, но «жертва» кроет матом до чердака соседней многоэтажки. И, не останавливаясь, по той же траектории впечатывает кулак молотом аккурат в бритый висок нападавшего.

— С-сука!

— Все в порядке? — спрашивает Джен, подбежав к месту разборки.

«Жертва», скрючившись буквой «Г», держится за плечо.

— Норм, вроде. Сустав на месте, — он отвел локоть назад, повертел им влево-вправо, убедиться, что плечо не выбито. Протянул руку для пожатия: — Макс.

— Джен.

— Эт кличка что ли?

— Типа того. Что с ним делать будем? — Джен кивает на распластанного бугая.

— Пусть отдыхает. С ментами связываться не хочу, таскаться к ним потом без толку. А тебе спасибо. Если б не увернулся, лежать мне здесь.

— Всегда пожалуйста.

Джен бросает последний взгляд на поверженного и ловит себя на мысли, что лежи спасенный рядом, сделать обещанные Джа фото было бы проще. Как склонить к фотосессии этого мужика в текущих обстоятельствах нет ни одной идеи.

— Послушай, дружище, — говорит Макс, — ты, похоже, мне только что жизнь спас. Предлагаю отметить этот факт вискарем.

Одна идея, похоже, вырисовывается.

— Я не один, — предупреждает Джен. — И за рулем. Друг за углом мотоциклы караулит.

— А дома кто-нибудь ждет?

— Вообще-то нет.

— Тогда решено. У меня десятилетний Макаллан уже три года повода ждет. Его и распечатаем.

Спорить Джен не стал.

Видеть Макса рядом с инквизитором для Джа настолько неожиданно, что он снимает шлем. Пожимая руки, пророк и бывшая жертва разглядывают друг друга, как экзотических зверей, с искренним интересом и едва сдерживая картечь вопросов. Это даже забавно.

— Сейчас затариваемся вискарем, — говорит Джен, — и едем к Максу, упиваться за спасенную жизнь. Прости, брат, но одна бутылка на троих — это детский лепет.

— Говно-вопрос!

— Мы вообще-то за рулем, — напоминает Джа. Ему затея не нравится то ли из-за недопонимания плана, то ли из-за самого Макса, который в памяти пророка мертв, а в реальности сидит на корточках перед Нортоном Джена и гладит золотистую надпись. Джен успокоил бы друга, да палиться не резон при таких удачных обстоятельствах.

— До завтра протрезвеете, — обещает Макс и, подскочив с корточек, хлопает Джа по плечу. — Шлема на меня, значит, нет?

— Возьми мой, — уступает Джен и дергает кикстартер. — Кстати, садись к нему, у меня тормоза барахлят, а твоя карма мне сегодня вообще не нравится.

Макс устраивается позади пророка, не найдя пассажирского поручня, обхватывает за торс. Конечно, Джену наплевать на карму, но поручней сроду не водилось на обоих байках, а обнимать себя инквизитор никому не позволит — еще напорются на один из ножей в ремнях под курткой. Объясняйся потом.

В квартире очень чисто и очень жарко даже для байкеров, привыкших в любой зной к коже. Но расчехляться перед незнакомцем гостям нельзя.

— Вот вы мерзляки! — Макс раздевается до пояса, хотя был в одной майке. — Джен, окно открой. Да, полностью. Спасибо, брат.

Вечерняя прохлада ветерком мазнула по загривку. Джен не сглупил, забившись в дальний угол у окна. Джа, напротив, сразу уселся возле двери, и теперь пытается заправить отросшую челку за уши так, чтобы замаскировать набухшую на лбу кровавую ссадину.

— Ты женат? — резонно спрашивает Джа хозяина. Фартуки-прихваты-полотенца висят по всей кухне, полки уставлены приправами в баночках, и пепельница забита в угол подоконника, а не красуется во главе стола.

— Нет пока, — доносится из-за дверцы холодильника. Макс передает Джену контейнеры с закусками и уже мог бы накормить солдатский взвод. — Свадьба в ноябре.

— Но живете вместе?

— Четыре года. Четыре блядских года, ты можешь себе это представить? — он, наконец, захлопывает холодильник. И, водрузив на стол тарелку порезанной колбасы, упирается в него кулаками. — Я раньше у баб даже имя не спрашивал, а здесь — четыре года! Ахренеть!

— Я в шоке, — картинно закатывает глаза Джа. — А она нас не шуганет?

— Нееет. Сашка сегодня у подруги ночует. Они уже в дым, наверное, обе. Обзванивают стриптизеров. Так, у всех налито? Давайте, первая за встречу, а дальше, как пойдет.

Пошло хорошо.

— Зря вы в этом районе осели, — Джен сожалеет искренне. Макс ему нравится. Пусть парень непрост и явно с военным прошлым (может, это и роднит двух бывших солдат), но Джен по опыту знает — такой разборчив в друзьях и за каждого готов драться насмерть.

— Мы не осели, так перекантовываемся, — Макс криво улыбается, уставившись в салями. — Потом видно будет. Вы-то что здесь забыли, на ночь глядя?

— Покататься выехали, — быстро отвечает Джа. — А чем ты занимаешься?

— Работаю охранником в торговом центре, в этом… французском… блядь, никак название не запомню. Рядом еще салон «Порше». Братцы, какие там тачки! Я у них в Карреру сел покататься. Типа тест-драйв. Так в ней оргазм уже на старте.

— Представляю. Я копался в такой, — Джен тянется за бутылкой, но к Джа она стоит ближе.

— Я налью.

— Вообще, сегодня я должен был работать. Меня вчера напарник подмениться попросил. Вот, блять, удружил. Да ладно, — машет Макс и не замечает, насколько больше виски в его бокале по сравнению с остальными. — А ты механик?

Свою порцию Джа и вовсе делит на два захода. Он не любит пьянки на чужой территории с чужими людьми из-за неизбежных, как похмелье, разговоров о личном. И Джен принимает огонь на себя. Устраивается поудобнее так, чтобы надежно упираться плечом в стену, не греметь арсеналом, дотягиваясь до стопки, и чувствовать, как ветер обдувает спину. Он забалтывает Макса до сакрального вопроса «где служил?» и сужает опрятную кухню маленькой квартиры до двоих слишком молодых для «бывших» солдат.

Теперь Джа спокойно разливает только на пару. Макс уходит в нокаут к началу третьей бутылки, уснув прямо на унитазе. А Джену не сразу удается достать смартфон из кармана. Для него ночь переключается в режим слайд–шоу.

Скатерть в шотландскую клетку.

Карман на водительском кресле такси.

Родная подушка в цветочек.

— Джа, Нортон.

— Я перегнал уже, дрыхни, вояка.

Беспамятство.

4.

Мутит. В голове перекатываются подшипники, бьются о стенки черепа. Вместо крови — маслянистый бензин. И если рискнешь перевернуться на бок, он стекает по венам и артериям со всего организма в одну точку, куда-то возле горла. Еще чуть-чуть и выльется на подушку. Поэтому лучше не шевелиться.

Джен так и лежал бы на мятой постели сломанным байком, пока кто-нибудь заботливый не починит. Но хочется есть из странной уверенности, что едой можно протолкнуть бензиновый ком из горла в желудок, утрамбовать и тогда — полегчает. Непременно полегчает! Только где взять хотя бы бутерброд?

Телевизор не слышен. Сквозь полоску между плотными задернутыми шторами видно, насколько серо снаружи. Кажется, накрапывает дождь. Дом словно выброшен в постапокалиптический мир без людей и надежды на просвет. От перспективы спускаться на кухню легче сдохнуть голодной смертью, укутавшись одеялом в цветочек. На тумбочке — стакан воды и таблетки. Джен помнит, насколько они противные. И от бессилья хочется выжать скупую мужскую слезу.

«Помираю, — свербит воспаленное сознание. — Я точно сегодня сдохну». Джен сжимает в кулаке простынь, тяжело дышит сквозь сухие губы. И замирает, нащупав пальцами что-то пластиковое.

Мобила? Положить ему под одеяло телефон, чтоб не пришлось тянуться к тумбочке… Ну кто ж мог до такого додуматься?

Чтобы позвонить Джа не приходится даже шарить по записной книжке, достаточно ткнуть кнопку вызова и вот он — последний, почти единственный номер в исходящих. Кроме него только пара не забитых в память телефонов поставщиков запчастей, которых Джен проверял специально с личного, незнакомого им номера.

— Сейчас приду, — откликается в динамике после второго гудка.

Рука с телефоном безвольно падает поверх одеяла, и сквозь щель между шторами наконец-то пробивается солнечный луч.

— С добрым утром, умирающая леблядь, — Джа врывается в комнату слишком громко, но за запах жареных сосисок Джен готов простить другу даже оскорбления. — До таблеток дотянуться не судьба, да?

Джен нечленораздельно хнычет в ответ, не пытаясь прокашляться, только хрипит и булькает. Его тянет к тарелке в руках Джа, к тостам и сосискам с разрезанными розочкой краями, он даже приподнимается на локтях, сносит переливы бензина по внутренним трубам, но тарелка проезжает мимо и гулко стучит дном о тумбочку.

— Сначала — таблетки, — издевается Джа.

Он подхватывает подушку, вытягивает ее из-под потных плеч и помогает Джену сесть. Затем мерзко шуршит упаковкой, Джена тошнит от одного вида белой блямбы, он уже чувствует на зубах мерзкий песок химикатов, а друг-садист тычет эту дрянь ему в рот с видом психиатра из ужастиков «мы вам поможем, мы вас вылечим».

— Ты еще расплачься! — Джа сует Джену в руки стакан и поддерживает, пока тот огромными глотками пытается протолкнуть таблетку до желудка.

— Вот когда ты помирал от насморка, — припоминает Джен прорезавшимся голосом. — Я над тобой так не издевался!

— Так из нас я — мелкий и слабый, мне положено. Ешь давай, алконавт. Сейчас полегчает.

Джен накидывается на еду, руки дрожат, он почти не жует и с каждым глотком все ближе подбирается к абсолютному счастью. Джа сидит рядом, наблюдает со странной улыбкой. Джен видел такую у матери.

Только однажды, когда во время разборки сильно избили лучшего друга и Джен, вернувшись домой перемазанный кровью своей, друга, подонков, против которых дрались, позорно разрыдался, уткнувшись носом в ее колени, подставляя макушку под теплые ладони. Он рассказал ей об уличных бандах, о стычках и последней драке, о том, что они были вправе защищать территорию и Людку с квартала. Мать слушала молча, только гладила по плечам, по голове, иногда прижимала к груди, пока сын не вырвется, чтобы снова измерить шагами комнату. Он позволил обработать себе порезы, и не сопротивлялся проявлениям нежности, но явно — злился и обиженно спрашивал, чего она улыбается. Понял лишь спустя долгие годы, что ей просто хотелось быть нужной уже взрослому, самостоятельному сыну.

— Ожил? — Джа сцепил замком пальцы и шевелит ими, выгибает до противного хруста. Хочет поговорить.

Джен выцеживает последние капли апельсинового сока, прогоняя остатки бензина из тела. Ему много лучше, даже подшипники в голове разлеглись тяжестью на висках, не катаются туда-сюда. И Джен вспоминает не только, как вчера упился в дрова, но и зачем.

— Ты что-то нашел? — спрашивает он, подобравшись на постели.

— Нет, — выдыхает Джа. Поднимается с кровати и идет к окну распахнуть шторы, но на деле — просто сдвинуться с места. Ему не усидеть. — Наверное, я упустил что-то. Надо и тебе глянуть, я там нараспечатывал фотографий. Так что, как сможешь…

— Пошли, посмотрим, — Джен осторожно вытаскивает тело из-под одеяла, борется с первым ознобом, натягивая майку и брошенные Джа штаны. Он был бы счастлив поваляться в кровати еще хотя бы час, но знает: каждая минута пророку — иголка под ногти, даром, что не смертельно.

— Огогошеньки! — Джен почти вжимается в стену, чтобы добраться до кресла у окна, потому что ходить по разложенным на полу фотографиям вчерашнего собутыльника как-то… неудобно.

Джа подобная этика пофигу. Прошлепав босыми ступнями по листам, он усаживается по-турецки на свою кровать и с высоты разглядывает извращенный бумажный ковер. Джа снова хрустит пальцами и постоянно облизывает губы.

— Гляди, вот эту, эту и эту татуировки сразу отметаем, — Джа тычет в увеличенные фото. — У остальных таких не было. Вот эту родинку на ступне тоже. Помнишь, мальчишка месяц назад был босиком? У него родинок не было. Так, что еще?

— Шрамов много, — Джен подался вперед вместе со стулом.

— У него все шрамы, вроде, нормальные, — говорит Джа. — В смысле, по форме ничего странного. Он же военный. Но ты просмотри, может, и найдешь не ранение.

— Если бы Макс увидел все это, прибил бы обоих.

— Неее, ты бы его сделал, — без намека на сомнение и как бы невзначай бросает Джа. — Даже с дикого бодуна.

Конечно, Джену льстят слова, но Джа так остервенело вглядывается в фотографии Макса, что Джен волей-неволей поддается сомнениям. Вдруг уверенность в силах инквизитора — еще одна иллюзия, которой пророк защищает остатки самообладания? Как связь с жертвами, которая на взгляд Джена — полная чушь. Но об этом не скажешь. Если пророк ошибается, значит, хочет ошибиться, и остается только ждать, пока Джа не решит сам себе признаться. Стоит надавить — он уйдет. Или вконец трекнется. А спятивший пророк вряд ли сумеет кого-то уберечь.

Поэтому Джен молчит, послушно вглядываясь в разложенные на полу фотографии.

Конечно, он ничего не находит.

Морось пробирает до костей, противный мелкий дождик стучит по темечку, и Джен проклинает всех святых за разбитые тротуары, по которым нагнанная ветрами земля размазалась чавкающей грязью, за сломавшуюся именно сегодня машину доставки супермаркета, за двести метров до магазина и за Джа, который в очередной раз ткнул в болевую замечанием: «Я мог бы и сам сходить, но ты же опять разорешься, что нельзя». Угробляя старые кеды, Джен срезает путь по газонам и сдается навязчивой мысли о чрезмерной опеке. Ведь дожил пророк до тридцати без Дженовой помощи. Так какого хрена?

Только что вымытый пол еще блестит, Джену совестно за свои землистые следы и хочется поскорее свалить. Как назло в магазине почти никого — так тихо, что хлопок закрывшейся двери кажется хулиганской выходкой. Джен набирает с полок продуктов, не глядя на сроки годности и цену. Вывалив покупки на транспортерную ленту у кассы, он отсчитывает деньги и замечает, как трясутся руки. Гребаное похмелье — будто в иной мир выкинуло, и этот мир Джену нихера не нравится. Он и сам себе не нравится в этом мире.

— Карта есть? — кассир прокатывает покупки по багровому окошку счетчика кодов и, не услышав ответа, поднимает на Джена тяжелый взгляд. — Так есть дисконтная карта?

Джен вообще впервые слышит о картах в этом магазине. Он нервно мотает головой (блядь, лучше б прохрипел «нет», хоть горло продрал бы) и сгребает свертки, стараясь не глядеть на кассира, будто она — не человек вовсе, а что-то вроде неодушевленной голограммы с набором запрограммированных фраз и движений.

— Спасибо за покупку, приходите еще, — выговаривает кассир с монотонностью отбивания чека. И Джен натянуто улыбается, пятится, лишь бы не поворачиваться спиной к «роботу».

Хруст. В кедах стопа чувствует каждый шов на плитке, а пряжка женской туфли и вовсе впивается в пятку.

— Извините, — Джен разворачивается резко, и девушка отскакивает в сторону.

— Осторожней, ковбой.

Пряжка в виде цветка потеряла треть лепестков. Кровь приливает к лицу, Джен тянется за бумажником, бубнит, я вам возмещу, вот только наличных в кошельке всего пара сотен.

— Не надо, я сама виновата, подошла слишком близко.

Она улыбается, и ее лицо отпечатывается в памяти Джена, он уверен, навечно. В девушке, как в Джа, всего слишком: слишком светлые волосы, слишком большие глаза, слишком яркие губы. На шее, в глубоком декольте ажурной блузы висит крупный ловец снов.

Выскочив из магазина под противный неуемный дождик, Джен ненавидит себя за привычку машинально отмечать в людях, какую безделушку он сможет прихватить для пророка.

Телевизор орет, как оголтелый. Джа валяется на своем под лестницей и увлеченно пялится в ноутбук, елозит пальцем по тачпаду.

— Я завел себе Твиттер! — радостно орет он, соскакивая с дивана навстречу Джену. Выхватывает свертки из рук.

Джен стягивает кеды, не расшнуровывая, и шлепает в носках по холодному полу. Кажется, что сырость непогоды пропитала его самого и вот-вот плесенью расползется по всему дому.

— Нахрена?

— Онлайн-пророчества!

Свертки грохаются на стол, хлебные батоны воинственно торчат из каждого пакета, будто поднятые копья. Эпическая битва: ржаной против пшеничного. Джа застывает на них взглядом, Джену приходится ждать долгие мгновения, прежде чем воображение пророка наиграется, и он продолжит:

— Прикинь, если сразу после прихода я буду твиттить увиденное. Вы можете спасти этого человека, торопитесь, только в нашем городе и только в твиттере @ixtersk850 вся правда о смерти. Бу–га–га! — Он демонически хохочет и, огибая стол, шагает к Джену. — Я знаю. Точно. Наперед. Что завтра кто-нибудь. Умрет! Я знаю — где. Я знаю — как. Я не гадалка. Я — маньяк! — схватив один из батонов, Джа тычет им в грудь Джена, точно в сердце.

— Придурок ты! — Джен выхватывает батон, вгрызается, отрывая зубами почти треть. Иногда лучше жевать, чем говорить.

— Да ладно тебе, я ж пошутил.

Раскладывая продукты по полкам, Джа треплется о фолловерах и тредах, перечисляет знаменитостей, замеченных на микроблогах и умолкает, тупо уставившись на овощной лоток. Джен успевает подхватить пророка, бережно уложив на пол.

Наблюдать за приступом — зрелище страшное. Джа цепенеет, вытягивается, зрачки играют в сдуревший зум, будто пророк не может вынырнуть из морока. Или не хочет. Иногда по телу пробегают мелкие судороги. Джен удерживает голову Джа, не позволяя ей запрокинуться, переворачивает пророка на бок, как при эпилептическом припадке. Пока Джа высматривает подробности бойни, Джен обходит дом внутренним взглядом, вспоминая, какие замки и окна следует закрыть, что из приборов выключить, срываясь в погоню за зверем. Например, все еще орущий телевизор.

Затекли колени, мелкие колючие шарики прокатились по голеням. Джен дотянулся до стула, дернув завязки, сорвал подушку и подложил ее, свернутую в два раза, Джа под голову. Позволил себе встать. Гадкой, едва заметной пылинкой на свежей краске, мелким камнем в кроссовке попала и осела в сознании мысль, как долго они смогут держать оборону. Физически. Еще десять лет? Двадцать? Сколько отмерено спасений до момента, когда очередной маньяк швырнет Джена в сторону как дряхлого старика? Картина неприятно кольнула и отступила перед новым наблюдением — телепрограмма вышла на третий рекламный блок за время приступа, это значит, прошло больше получаса. Джен взглянул на часы.

Как правило, приступы Джа длятся минут десять — пятнадцать. Стандартный сценарий — короткая охота, ближайший подвал или подворотня, пять минут на дикие зверства и быстрый побег. До тридцати и даже сорока минут доходило в нескольких случаях, если жертву увозили подальше от места нападения. Но в этот раз пророк в отключке около часа, и Джен не знает, что делать.

Набраться терпения?

Попытаться разбудить всеми гуманными и не гуманными способами?

Вызвать медиков?

Джен вспоминает рассказы Джа о психиатрической клинике.

Первые приступы начались в шестнадцать. Возраст, когда считаешь, что познал, вычитал и придумал истинные глубинные смыслы существования, когда пытаешься покорить весь мир, но он сопротивляется и выступает против тебя, когда родители предстают исчадиями Ада, главными из них, когда единственное, что занимает твой разум — борьба, не важно с кем и за что, лишь бы бороться. В это непростое для любого подростка время Джа впервые увидел будущее.

И посчитал, что подглядывает за параллельной Вселенной.

«Это было как… как в музыкальном клипе… кусок истории, которую тебе показали… только без музыки»

Так Джа начал писать песни. Злые, громкие, с рваным ритмом в унисон увиденным сюжетам. Он рассказывал о маньяках не таясь, с красочными подробностями, описывая то отчаяние жертв, то удовольствие убийц. Он собрал группу и орал в микрофон со сцен в барах, пьяный, затянутый сигаретным дымом, перекрикивая потасовки и рев таких же пьяных от пива и агрессии малолеток, которым наливали, не спрашивая паспорт. Его слышали, но не прислушивались. А приступы случались все чаще и чаще (сначала раз в квартал, затем раз в месяц, вскоре — раз в две недели) но всегда — поздно вечером, пока родители смотрели ток-шоу, Джа замирал в кровати иногда с гитарой в руках, иногда с книгой, и никогда — в присутствии кого-нибудь, кто смог бы подложить подушку под голову, чтобы не запрокинулся язык, и проследить, не задохнется ли пророк, гуляя по чужому кошмару.

Все исправила жажда.

Джа только вернулся с репетиции, не успел и переодеться, только сбросил в комнате инструмент и вышел в кухню выпить воды. До кухни через гостиную он дошел, промычав: «Привет» уткнувшимся в телек родителям (мать обычно вязала, отец щелкал пультом). Открыл холодильник. И рухнул на пол, зацепив рукой бутылку с оливковым маслом, которую мать хранила в боковой дверце.

Скорая приехала быстро. Спустя много лет Джа жалел, что не сумел обуздать юношескую заносчивость перед врачами. Разовая потеря сознания — явление нередкое. Ему бы вкололи успокоительное, посоветовали сходить к неврологу и сдать пару анализов. Все. Но Джа, отравленный яростью видения и выпитым накануне дешевым портвейном, решил доказать всем, что он — избранный. Он и только он видит иные миры, пропитанные насилием и жестокостью, населенные маньяками, чье изощренное мастерство смерти не снилось ни маркизу де Саду, ни Жану-Кристофу Гранже. Неврологи просканировали мозг Джа со всех сторон. Нашли пару незначительных рубцов, на которые списали судорожный синдром. Выписали фенобарбитал. И сдали на поруки психиатрам.

Следующие два года Джа помнит смутно. Отчасти из-за лекарств, которыми его накачивали, экспериментируя с комбинацией и дозами, отчасти из-за дня сурка в стенах клиники без связи с внешним миром. Между тем, Джен считает проведенные в застенках месяцы дали Джа очень многое.

Во-первых, он узнал, что во время приступов его мозг не формирует никакой специфической активности. На мониторах врачи видели импульсы, идентичные просмотру фильма. Все остальные функции организма работали в штатном режиме, будто пророк и впрямь подглядывал в будущее через открытое окно.

Во-вторых, в клинике Джа пристрастился смотреть телевизор. Именно там новостные сводки прорвались сквозь броню барбитуратов и романтических иллюзий, показали, что именно видит пророк, отключаясь от внешнего мира. Никаких параллельных вселенных, никаких чудовищ, только люди, осатаневшие, съехавшие с катушек сильнее самого Джа, обычные живые люди в обычных человеческих городах, на соседних улицах, в знакомых с детства дворах. Совсем рядом, под самым носом. Это привело Джа в ужас и заставило повзрослеть настолько, чтобы убедить врачей в своем выздоровлении.

Зная, что приступы случаются только глубоким вечером, Джа пораньше укладывался в постель с книгой. Он по-прежнему проваливался в забытье, но ему все чаще удавалось очнуться в одиночестве, никем не замеченным, а если рядом оказывался кто-то из персонала, вел себя как проснувшийся ребенок — глядел на заботливых медсестер честными синими глазами и безмятежно улыбался новому дню. Официально он избавился от кошмаров, на самом деле его кошмары ожили на улицах родного города.

Переложив пророка на диван, Джен контролирует его пульс. Пока под пальцами размеренно стучит кровь, все (теоретически) в порядке. Конечно, согласись Джа на исследование, современная аппаратура могла бы увидеть аномалии, пропущенные диагностикой десятилетней давности. Джен обещает другу найти способ раскопать правду, не закопав их обоих под следствие.

Джен разговаривает с Джа, как с коматозником. Вдруг, он запутался в собственном сознании и не может найти выход (такое показывали в каком-то мистическом сериале), а голос Джена укажет ему дорогу. Наконец, взгляд Джа фокусируется на коленке Джена, пророк порывисто втягивает воздух полной грудью и выдыхает со словами:

— Это что-то новое.

— То есть как трахались? — переспрашивает Джен через дверь.

Из комнаты пророка доносятся хлопки тумбочек, Джа торпедой носится от шкафа к шкафу, переодеваясь от носков до футболки.

— Как-как, по-всякому, — доносится раздраженное. — Ты возле меня полтора часа сидел, последствий не видел, что ли?

— Смотрел не туда, — бурчит Джен. Надо бы диван проверить. И почистить, если что.

Дверь открылась, Джа в халате, с охапкой чистых вещей в руках выскользнул из комнаты и юркнул в ванную. По стенам душевой кабины забарабанила вода.

— Похоже, мы никуда не едем, — бубнит под нос Джен и спускается в кухню, ставить чайник.

Через открытую форточку льется свежесть отмытого воздуха, ветер загоняет капли внутрь, разбивает о подоконник прозрачными кляксами. Вместо грохота моторов слышен шум танцующих в такт грозы деревьев. Джен сидит на подоконнике с чашкой горячего пуэра, чувствуя, как изредка капли попадают на загривок, отчего по спине пробегают мурашки.

Озадаченный Джа, сгорбившись за столом как вопросительный знак, прихлебывает чай из кружки.

— Расскажи, пожалуйста, во всех подробностях, что ты видел.

— Издеваешься, да?

— Ни в коем случае, — Джен с трудом сдерживает язвительный смешок, от чего голос звучит еще серьезнее.

— Их было двое. То есть, я видел обоих. Обычно только жертву ведь вижу, а тут… Как будто съемка двумя камерами одновременно. Они встретились в центре, на Ленина, в той части улицы, которую еще не отреставрировали. Просто подошли друг к другу возле Ибиса, поулыбались, ни слова не сказали и зашли в отель. Мужик снял номер.

— Ты слышал его имя?

— Нет, — с досадой. — Он просто сунул портье паспорт и пятитысячную купюру. И попросил побыстрее их оформить. Запомни я имя, уже торчал бы в интернете.

— Ну да. И что потом?

— Они поднялись в номер. Не из дешевых, кстати, взяли. Сразу разделись, поразвлекались как перед концом света, покурили в постели. Потом собрались, вышли из отеля и разошлись в разные стороны.

— Интересное кино.

— Да уж.

— А о чем они разговаривали?

— Странно так. Разговаривали будто давно знакомы, он про семью спрашивал, как дети учатся, ну знаешь, вся эта хрень, когда дают друг другу понять, что между ними только секс и на разрушение семьи никто не претендует.

— Не знаю, вообще-то. Я в любовниках никогда не ходил.

— Ой, ладно тебе. Так вот, а смотрели они друг на друга, будто впервые увиделись за очень долгое время. Женщина, когда разделась, покрутилась перед мужиком, как перед зеркалом, типа посмотри, какая я. Мужик посмотрел, назвал ее «Красоткой». Она ответила, что он тоже ничего.

— Онлайн знакомства, — догадался Джен. — Они могли неделями переписываться, слать фотографии, а увидеться впервые.

— Кстати, да, — согласился Джа. — Похоже.

— Ну что ж, поздравляю, у тебя открылся новый порно-канал.

— Смешно тебе, — Джа насупился. — Вообще не понимаю, что происходит. Может, случайно встретились две будущие жертвы и мой радар переклинило?

Джен со вздохом встаёт с подоконника. После похмельного утра и затяжного приступа Джа его аккумулятор разрядился и на распутывание вселенских загадок вообще нет запала.

— Если они оба жертвы… Ты ведь видел их обоих, причем, без одежды, заметил что-нибудь?

— Нет, не заметил.

Поднявшись, пророк забирает опустевшую чашку из рук Джена и вместе со своей несёт мыть в раковину.

— Я бы тебе сразу сказал, — сквозь шум воды говорит Джа. — Не видел никаких отметок. Может, они там, где не увидеть.

— Или на теле их нет, — осторожно подсказывает Джен.

— Может, и нет, — угрюмо соглашается пророк, вытирая полотенцем руки. — А может, они не на теле.

Джен в ответ лишь пожимает плечами.

Дождь проходит только к вечеру. Солнце вываливается из-за туч и палит, будто отрывается за продолбанный под прикрытием день. Если бы не грязевые топи вокруг — самое то позагорать на траве пузом кверху.

Работы нет, Джен мается, выискивая по дому, не сломалось ли что-нибудь. Джа не выходит из комнаты, и это смиренное безмолвие сводит на нет уверенность в собственной правоте. Лучше б орал и выпендривался.

Звук заглохшего у ворот мотора поначалу очень обрадовал. Прикатить на машине могли только клиенты. Шаря по гостиной в поисках парного тапка, Джен дает зарок, что если продаст сейчас байк — просадит всю выручку у Косы. И насрать на завтра, Джа неплохо справляется с его похмельем.

Хорошо, что глянул в окно, прежде чем выйти из дома.

— Я что, вчера адрес выболтал? — в памяти Джена от пьяного разговора только белесое пятно.

Джа спускается по лестнице еще на три ступеньки и наваливается на перила, чтобы выглянуть в окно, не засветившись снаружи.

На припаркованном перед воротами Форде до самых стекол нет живого места — все в грязи, будто тачка переплыла болото. Зато серебристая крыша радостно отсвечивает в космос идеальной полиролью. У машины трутся трое. И если появление татуированного солдата Джен мог бы списать на развязанный вискарем язык или партизанские навыки Макса, то огненно-рыжая девчонка с драконом на груди — не иначе как вестник больших неприятностей. Джен помнит ее блондинкой. Так же отчетливо, как подаренное пророком прозвище «Птенчик».

— Не выбалтывал, — трезвая уверенность Джа только подливает керосину. — Вторую девчонку знаешь?

Джен мотает головой, пытаясь разглядеть лицо шустрой подружки получше. Но она не замирает ни на секунду — вертится по сторонам, откидывает челку, размазывает кедами по асфальту земляной бордюр.

— Я ее тоже не помню. О, смотри — Юль Косовна идет, пошли наверх, у меня в комнате окно открыто.

Джен не рискует светиться, поднимаясь по лестнице напротив окна, и подтянувшись, перемахивает через перила. Распахнутое настежь окно действительно позволяет подслушать разговор, тем более что подружка старых знакомых — вечный двигатель с фонтаном эмоций.

— Что значит «не продадут»? Крошка, ты шутишь? — доносится с улицы, и Джена перекашивает от фамильярности шустрой девахи. Мало того, что рискнула полезть к Юле с обнимашками, так еще и за языком не следит. Никому в округе не позволено называть Юлю «девчонкой», а уж за фривольную «крошку» и вовсе есть шанс схлопотать отлично поставленным ударом правой.

Судя по съехавшей челюсти Джа, его эта сцена обескураживает не меньше.

— Не шучу я, — добродушно улыбается Юля, и вторжение в личное пространство ее, судя по всему, ничуть не напрягает. — Говорю, у них байков — целый гараж. Для меня они скинут две-три штуки. Может и пять. Но уговорить продать хоть один Нортон? Нет, Савва, даже не надейся.

— Как говорит Падре: «Готов ли ты отдать свою кровь или забрать чью-то жизнь ради мечты?» — самоуверенно ухмыляется Савва, подтягивая кожаные митенки. — Дайте поговорить с чуваками. А там посмотрим.

— Падре? — хрипло шепчет Джа. Отталкивается носком от подоконника и катится на офисном стуле к стене, шурша колесами. — Да она из «Эквитас». Все, пиздец спокойной жизни.

Джен, сидя на тумбочке, откидывается назад до удара лопатками в прошлогодний календарь с видами Фиджи.

— Зато они не по наши души.

— Ага, по наши мозги! — стонет Джа. — Помнишь, что парни с мотоклуба рассказывали? Этим девкам если что взбредет — по головам пойдут, из Ада достанут и не успокоятся, пока не получат. От них же все остальные тусовки шарахаются. Джен? Ты к ним собрался что ли? Эй!

Джен не трудится обходить кровать, перекидывает через нее свои тапки и шлепает наперерез.

— Мне не впервой с упертыми договариваться, — отмахивается он. — Ты идешь?

— Нахрена? — ворчит Джа, но срывается следом из комнаты. — И на что ты намекал про упертых?

— Да так. Похоже, эта Савва тут за эксперта по мотоциклам. Мы с Максом вчера про байки не трепались, не помнишь?

Джа тормозит у лестницы, задумывается.

— Помню, как ты заливал про свободу. Ветер в харю, а я шпарю, и все в таком духе. Проняло, видать, парнишу. Он, вроде, на квартиру откладывал.

— Ну, ясно. Или еще от виски не отошел, или отговаривать бесполезно. И не зря ему так Нортон уперся. Интересно другое, — Джен сует ступни в непросохшие кеды, морщится и достает другую пару с обувной полки. — В обед ты надрывался, что должен во всем разобраться, весь день проползал по фоткам этого парня, а сейчас шуганулся отвязной девчонки из байк-клуба? Для тебя «Эквитас» страшнее ментов?

Джа нервно дергается к двери, но Джен перехватывает его за локоть. Больно. Джен никогда не позволял себе такого раньше.

— Причем здесь…

— При том! Джа, там двое наших «клиентов», — Джен отпускает друга и показывает кавычки пальцами. — Вместе. И что-то не заметно, чтобы ты рвался выяснить связь между ними.

Джа срывает с вешалки дженову джинсовую куртку, в подкладке которой вшиты ножны для пары стилетов, и прежде чем надеть, проверяет на месте ли лезвия.

— Исключения подтверждают правила, — он пожимает плечами и сразу отвечает на тяжелый взгляд, брошенный Дженом на куртку. — Сегодня все как попало, кто знает, может мне придется самому защищаться?

Ливень оставил у порога огромную лужу, и Джен достает из угла прихожей бледно-голубую доску для серфинга. Она никогда не касалась океана, но уже пару лет служит мостом.

— Блядь, это судьба! — смеется Макс и тянется не пожать Джену руку — обняться. — Парни, это точно гребанный знак. Брат, ты как после вчерашнего? Я чуть не сдох!

— Выжил, но с трудом, — Джен не спешит отстраняться, сжимает сильное плечо друга-солдата. — Ну мы вчера и даванули по печени.

— Алконавты нашли друг друга? — подтрунивает Юля. — Ладно, раз вы знакомы, мне пора.

Похоже, Савва на особом положении у хозяйки бара, если б кто-то из знакомых мужиков рискнул так приобнять ее на прощание, пришлось бы вызывать «Скорую».

— Я со вчерашнего нихера не помню, — Макс довольно щурится от солнца и, отпустив Джена, тянется к рыжей девчонке. — А это моя Санька. Знакомьтесь: Джен, Джа. Детка, вот эти обормоты меня и утанцевали!

— Кто кого, — возмущается Джен и оборачивается к девушке. Та заворожено переводит взгляд с инквизитора на пророка и обратно, теребит знакомого дракона на шнурке. Узнала. Молчит, хотя по глазам видно — рада встрече и еле сдерживается, чтобы не броситься на шею.

Похоже — не выдала. Даже будущему мужу не разболтала подробности своего кошмара.

Джа тянется первым, сжимает пальцы Птенчика обеими ладонями.

— Приятно познакомиться, Са…

— Алекс, — перебивает она. — Сашкой только Макс зовет. Терпеть ненавижу такое сокращение, но ему простительно.

— Привилегия! — гордится Макс.

Он представляет Савву, как «ту самую подругу, у которой ночевала Саша» и признается, что с этой ночи заболел мечтой о собственном мотоцикле.

— Квартира подождет, — отмахивается он. Переминается с ноги на ногу, с тоской поглядывая на мокрую лавочку у гаражной стены. — Я всю блядскую жизнь на чужих байках. То у друга брал, то казенный. Пора свой заиметь. Мы с Санькой даже на марке сошлись, прикиньте.

Макс хитро подмигивает, мол, догадываетесь, парни?

— Прости, чувак, Нортоны не продаются, — Джа виновато разводит руками. — Но мотоцикл для вас мы подберем.

Достойных экземпляров в мотопарке хватает, но для этих клиентов Джен не устраивает игру «узнай по голосу». Среди его коллекции Солдату подойдет один единственный байк. Мощный, быстрый, управлять им сможет не каждый, не каждый и выберет агрессивного монстра, который требует жесткой руки и стопроцентного контроля. Джен уверен, что Макс с мотоциклом справится.

— Дождался, зверюга? — шепчет Джен, стирая тонкий налет пыли с кожаного сиденья. В вишневом бензобаке отражается длинная полоска лампы.

«Клиентские» ворота открыты, судя по голосам, Джа сдерживает снаружи не столько будущих владельцев мотоцикла, сколько Савву. Для нее гараж, забитый байками — Шамбала, Эльдорадо и тридесятое царство на ста квадратных метрах.

— Поехали, — Джен отпускает сцепление, и строптивая Хонда сдержанно выкатывается на мокрый асфальт.

— Твоюмать! — щелчком отбросив сигарету, Савва подбирается к замершему в трех шагах байку, как дрессировщик к пойманному льву. — Фаерблейд. Какой красавец! Для кого берег?

— Видимо, для них, — Джен слазит с байка, но мотор не глушит. — Ну, Макс, тест-драйв?

— Можно я сначала? — Савва уже схватилась за ручку газа и держит, будто приросла намертво. — Тигры, я счас сдохну, если не обкатаю.

Макс только плечом повел, а Савва уже верхом на байке.

— Погнали! — вопит Алекс, запрыгивая на мотоцикл позади подруги, прежде чем Макс успевает возмутиться.

С ревом байк срывается с места, брызжет грязь — Джену едва удается отпрыгнуть.

— Вот же бабы! — ошарашенный Макс глядит вслед. — Не, вы видели? Видели?

— Хоть бы шлемы накинули.

— Накажи их, — смеется Джа. Забирает у Джена документы и проглядывает наметанным глазом, все ли в порядке. — Держи бумаги, почитай, пока катаются, если что непонятно, объясню.

— Угу. Только я в них нихрена не понимаю. У нас Сашка — главный по бумажкам.

— Тогда не грейся, — хлопает по плечу Джен. — Дома все просмотрите, не торопясь. И советую самому байк обкатать. Фаерблейд — машина серьезная, не каждому уступит. Ваша подружка-то хоть и девчонка, а километров намотала неслабо и с техникой на «ты», это сразу видно. Тебе, брат, лучше опробовать. Так что забирай все и приезжайте завтра. Договоримся о цене, оформим бумаги, ну и сообразим за сделку на четверых. Идет?

Проявленным доверием Макс взволнован и горд не меньше, чем покупкой байка.

Возвращаются девчонки взбудораженные и лохматые. Спрыгнув с байка, Алекс фонтанирует эпитетами и планами — что докупить, куда поехать, до какой скорости разогнаться и какие фильмы пересмотреть.

— Отличный конь, — Савва гладит Фаер по разгоряченным бокам как живого. Спешившись, спрашивает Джена: — Все родное на байке или менял что-то?

— Так по мелочи. Байк почти нулевой. Хозяин на северах денег заработал, купил игрушку, покатался неделю и снова на заработки умотал. В итоге там и остался. Спустя пару лет в отпуск приехал, по-быстрому распродал здесь все, что увезти не смог. И байк в том числе. По Новому Уренгою на мотоцикле особо не покатаешься.

— Звучит правдоподобно, — задумчиво говорит Савва. Будто не решаясь о чем-то спросить, она бросает мимолетные взгляды то на Джа, то на Джена и возвращается к байку, как на безопасную территорию.

— Я слышал, — встревает Макс, — на наших Уралах в район Заполярья рейды устраивали.

— Да? Это надо быть жестким фанатом. Я б не решился…

— Слушай, — Савва резко сворачивает разговор, — а колодки тоже родные стоят?

— Тормозные? — тупо уточняет Джен. — Нет, поменял.

— Тогда сними их, пожалуйста.

— Зачем? Они ж новые.

— Это прекрасно, что новые, но снять-то можно? Маркировку посмотреть надо.

Джен озадачен. Тормозные колодки — деталь, несомненно, важная с точки зрения безопасности, и сверять оттиск на самой колодке с данными упаковки порой полезно, но чтобы из всего байка перепроверить производителя желали только на них, с таким Джен сталкивается впервые за все время работы с техникой.

— Да не вопрос. Сейчас открутим.

Он возвращается в гараж за ключами, и Савва, воспользовавшись моментом, идет за ним.

— Не прими за бабскую вредность, я не из любопытства докопалась, — говорит она, озираясь по сторонам. — В последние месяцы какая-то демоническая херня творится. Колодки ни с того, ни с сего рассыпаются прямо во время езды. Чем такой фокус финалится, сам понимаешь. И на всех таких колодках стоит маркировка, причем, черная, как будто тиснение. Буква «М» или знак суммы «Σ», смотря как развернуть. Блин, это что, «Костяшка»?

Во втором ряду чопперов, действительно, отдыхает легенда Харлеев, чтобы добраться к нему Савве приходится бесцеремонно раздвинуть первый ряд и протиснуться между японскими тяжеловесами.

— Какой классный! — подобострастно выдыхает она, обводя пальцами круг передней фары. — На ходу?

— Угу, — откликается Джен. — Знаешь, почему его так прозвали?

— Говорят, крышки клапанов похожи на кулак с двумя костяшками. Но по мне, это скорее пучеглазый муравей.

— Вот взяла и обосрала легенду. — Джен возвращается из ремонтного отсека с ключами в руке. — Пошли на выход. На счет колодок. Сколько работаю с байками, такой… байки не слышал.

— Пока проблемы только с авто, — чтобы выбраться, Савва принимает протянутую Дженом руку, переступая через вывернутое колесо Кавасаки. — Спасибо.

— Даже если так. Ни разу по телеку не слышал, в сети тоже не встречал. Хотя…

Съеденная до металлического каркаса колодка «неприкасаемого» байка встает перед глазами. Естественным ее износ точно не был.

— А полиция точно в курсе?

— Замалчивают! — уверенно заявляет Савва. — У нас инфа из отчетов ГАИ. Если на колодках есть метка — проблема всегда в них.

— О как. А есть статистика, сколько колодок без этой метки выходят из строя?

— Можешь ерничать сколько угодно. Мы проверяли, на нескольких заводах, около сотни пар в месяц выходят с этой отметкой. И ни один производственный процесс не объясняет ее появления.

Чтобы влезть в цеха разбросанных по стране заводов нужны колоссальные связи и ресурсы. Нужна власть, заметная настолько, насколько пророку с инквизитором стоит держаться от нее подальше. Джен останавливается у самого выхода.

— А «мы» — это кто?

— Общественно полезная и независимая организации «Эквитас», — с апломбом отвечает Савва.

— Да ладно, — Джен недоверчиво кривит рот. — Это же местная тусовка девочек-байкеров. Кто вас на заводы-то пустит?

— Дальше Википедии гуглить не умеем, да? Зайди в даркнет, откроешь новый дивный мир. У Падре люди по всей стране от бомжовых низов до верхушки бизнеса. А то, что в Икстерске ебашат только девочки-байкеры говорит лишь об отсутствии яиц у гендерно-мужского населения.

Джен разводит руками, не желая оправдываться за все мужское поголовье города.

Снять колодки дело пяти минут. Савва оглядывает их придирчиво, со всех сторон. Джен втайне надеется увидеть мифическую отметку, но с тормозами Фаера все в порядке.

— Сертификат безопасности выдашь? — спрашивает Джен, закручивая последний болт на заднем колесе.

— На этот байк — да, — язвит в ответ Савва. — Остальным под суппорт не заглядывала.

— Ну, это процесс интимный, допускается только хозяин.

— Уймитесь уже! — возмущается Макс. — И дайте мне прокатиться!

В руках нового хозяина Фаер рычит покладисто, с готовностью покорять ухабы местных дорог. Собираясь за байком, о шлемах, конечно, Солдат не подумал. К счастью, Джа откопал в гараже пару старых. Максу с чужой головы шлем пришелся в пору, на Алекс же болтается, как ни затягивай, но снять его Джен не позволил — не для того вытаскивал ее со стройки, чтобы переживать за целостность черепа.

Опустевшая ниша в гараже мозолит глаза, и хотя прорех в стройных рядах мотоциклов хватает, именно эту пустоту по левому борту хочется заткнуть. Джен прикидывает, какой из оставшихся байков лучше перегнать на место Фаера, когда в мастерскую входит Джа. Неслышно и неожиданно, Джен вздрагивает, случайно смахнув с верстака рулон вафельных полотенец. Белое полотно раскатывается по пыльному полу.

— Вот блядь, — вполголоса ругается Джен, нагибаясь за рулоном. Отряхивает испачканную сторону.

— Мотоциклы протирать пойдет, — успокаивает Джа, садясь на крутящийся табурет, который по праву считает своим. Единственный предмет в мастерской, на который никто больше не претендует. — Почему ты байк так запросто отдал?

— Чтобы завтра вернулись, — отвечает Джен. Облокотившись на верстак, он отрывает от рулона добрый кусок и вытирает руки. Слишком тщательно, чем требуется на самом деле. — При их подружке не поговорить, а тет-а-тет можно и раскрыть карты.

Он смотрит на Джа и понимает — объяснения не обязательны. Но если сразу расставить все точки над «ё», после не будет шансов сделать вид, будто ничего не было.

— Они знают тела друг друга лучше некуда. И уж одинаковые метки должны были заметить.

Джа упирается локтями в колени, выгибает пальцы один за другим до хруста суставов. Мерзкая привычка.

— Джен, ты хочешь открыться?

— Если это поможет — мне плевать. Они и так многое знают, так что невелика потеря. Вопрос в другом — ты хочешь докопаться до сути? Джа, ты правда этого хочешь?

Пророк отвечает не сразу. Но честного ответа можно и подождать.

— Пора, — Джа вскидывает голову, отбрасывая с глаз челку. — Слишком часто в последнее время. Дальше будет только хуже. И пока мы во всем не разберемся, это не кончится.

Если быть честным, Джен не уверен, что это вообще может закончиться. Пусть они докопаются до первопричины, но как устранить не пророчества — убийства? Есть ли способ? Джен сомневается. И Джа сомневается тоже. Но иногда наличие цели важнее, чем сама цель. Поэтому Джен кидает на колени Джа рабочие перчатки и командует:

— Надевай. Поможешь байки переставить.

— Как сортировать будем? — спрашивает Джа.

— Сортировать? — Джен задумчиво обводит взглядом мотопарк. Классика припаркована по одну сторону, спорты — по другую, все выставлены по литражу, штучные вроде кастомов или эндуро сгруппированы в отдельной нише. За порядком Джен всегда следил пристально, считая его панацеей, но любая система рано или поздно либо дает сбой, либо надоедает до чертиков.

Джен ерошит макушку и предлагает:

— А давай как попало?

5.

С утра приезжал мусорщик Вадимыч, и теперь по двору разбросаны мотоорганы.

— Какое кощунство, — морщится Джа, наблюдая, как Джен увлеченно копается в груде мертвого металлолома. Тот разгребает сваленные в кучу детали, осматривает каждую, проверяя — есть ли шанс оживить, и отбрасывает в сторону бесполезные трупы вроде этой опорной шайбы с поперечной трещиной. Глухо стукнувшись о бетон, шайба катится к лавочке, пока Джа не останавливает ее носком кеда. — Слышь, некромант моторный, а нам не дешевле купить детали у поставщиков, чем разгребать это дерьмо, ммм?

— Может, и дешевле. — Джен выпрямляется и теперь, разглядывая цилиндр двухтактного двигателя, высится над кибер-холмом, как торжественно водруженный крест. — Но некоторые раритеты можно откопать только на свалке. Шарил бы Вадимыч в механике, не видать мне этого цилиндра. Целехонький.

Джен, довольный находкой, бережно откладывает деталь в мелкую, проржавевшую по бокам тележку. Этот цилиндр поедет в мастерскую, на полки.

На утробный рев Фаера парни оборачиваются синхронно.

Пока Джен выбирается из груды металла и вытирает руки сначала пробензиненной, а затем — мокрой тряпкой (перчатки перчатками, но в этом мусоре пока копаешься, угвоздаешься по самые локти), Джа закатывает тележку в мастерскую и запирает клиентские ворота изнутри. Забейся пророк куда-нибудь в угол среди притихших байков, только бы не выходить к гостям-клиентам, Джен бы не удивился.

О том, что Макс окончательно забил на квартирный вопрос в пользу байкерской жизни, Джен понял с первого взгляда. Даже навскидку полная боевая экипировка Солдата и его подруги от шлема до перчаток тянет на половину стоимости самого байка. Джен готов спорить, что за первым тюнингом эта парочка примчится не позже чем через месяц. Если не спугнется пророчествами.

— Здорово, брат! — перекрикивает свой байк Макс. Глушит мотор, пока Алекс спрыгивает на землю и снимает шлем, эффектно тряхнув волосами как в гламурной рекламе.

Девчонка сияет. И Джен невольно улыбается в ответ.

— Ну, как вам зверь?

— Звееееерь! — восторженно заявляет Алекс. Кивает на груду деталей. — Генеральную уборку затеяли?

— Наоборот, — Джен пожимает Максу руку. — Один знакомый на городской свалке работает. Собирает все, что принимает за запчасти и сдает мне, как металлолом. Привозит целый кузов где-то раз в месяц и сгружает. А я потом неделю разгребаю.

— И много интересного привозит? — Макс, подбоченившись, вглядывается в хромированную россыпь.

— Даже втулки из истребителей попадались, — смеется Джен. Хлопает Солдата по плечу. — Ну, что? Объездил байк?

— Мой конь, — гордо отвечает Макс. Достает документы из перекинутой через плечо сумки и протягивает их подошедшему Джа. — Я все подписал и денег привез. Называйте цену.

Джен наизусть помнит, во сколько обошлась каждая шайба каждого байка и сколько времени он провозился, прежде чем восстановить каждый. С Фаером повезло, перебирал его Джен лишь профилактики ради, и за эту работу с Макса Джен не берет ни копейки.

— Брат, этот байк с рук в Интернете продают в полтора раза дороже, — удивляется Солдат.

Джен в ответ улыбается и разводит руками. Еще не известно, кто кому будет обязан большим.

На праздничную пиццу уходит половина запасов из холодильника. Пока Джа с Птенчиком воюют за очередность слоев начинки, Джен влюбляет Макса в байки рассказами о подвигах и выходках механических подопечных, устроив экскурсию по мотопарку.

— Я не сказал бы, что у каждого есть душа, — наклонив голову, Джен смотрит на заднее колесо рыжего Кавасаки и помечает в голове «подкачать». — Вот характер — есть. Бывает, возишься с одним по полгода без толку, уже собираешься пустить на запчасти, а у него всего лишь надо было какую-нибудь мелкую деталюху смазать. И нет, чтобы посигналить.

— Подергать за штаны и попищать: «Хозяин, смажь меня»? — смеется Макс. Солдат взобрался на вальяжный старый Харлей и пытается приноровиться к прямой посадке. — Нафига руль такой высокий сделали? Неудобно же.

Джен пожимает плечами.

— Для тех, кому он по характеру близок, руль очень удобный.

— Философия, — морщится Макс, слезая с байка. Оглядывает ряды притихших мотоциклов. — И давно ты с ними?

— Сколько себя помню.

— Уважаю, — кивает Солдат. Добавляет сразу: — Уважаю людей, которые не размениваются на все подряд. Я — человек конкретный. По мне, лучше быть спецом в чем-то одном, чем нахвататься везде по чуть-чуть.

— Зря ты так категорично. А если человека от разных талантов распирает? — Джен вспоминает недавнюю бурю Джа и невольно ухмыляется. Для таких как пророк быть одностаночником — не индикатор «конкретики», а везение родиться «нормальным».

— Если распирает от талантов, имей смелость выбрать один, — режет Макс.

Джен вовремя сдерживается, чтобы не ответить: «Кто б еще дал такой выбор». Сев на крутящийся табурет, Джен замечает, насколько тот неустойчив. Болты изрядно расшатались, многие норовят выскользнуть из резьбы, а Джа еще и крутиться на нем умудряется, нет чтобы подтянуть, до инструментов — рукой подать. Осторожно, придерживая сидушку и сместив свой центр тяжести в безопасное положение, Джен подкатывается к подставке с инструментами, снимает с крючка отвертку.

— Джа тоже в технике шарит? — спрашивает Макс. Он дошел в своей экспедиции по гаражу до Дженовой фонотеки и шуршит пластиковыми коробками дисков, щелкает, открывая их, чтобы посмотреть сами CD и вкладыши. — Или он чисто по бумажкам?

Джен, не слезая с табурета, на ощупь подтягивает болт, глядя в бетонный потолок.

— Разбирается. Не настолько, чтобы починить, так, в случае чего подшаманить сумеет.

— Значит, для него все это — голый бизнес?

— Это в первую очередь — его бизнес, его идея. — Джен возвращает ключ на место, ерзает, раскачиваясь, на табурете, проверяя, прочно ли закрепил сиденье. — Я, наверное, так и продавал бы разное барахло от скутеров до катамаранов. Знаешь, есть такой павильон возле Казачьего рынка с брезентовой крышей?

— Знаю. Ты там работал?

— Где-то с полгода. А потом с Джа по пьяной лавочке расписали, как охуенно было бы скупать у криворуких мажоров байки, доводить до ума и продавать правильным пацанам.

Макс по-дружески льстивый кивок оценил, расплылся довольный, мол, в этом гараже-мотопарке все пацаны, как один — правильные.

— Говорят, бизнес с друзьями строить нельзя, — замечает он. — Либо разосретесь из-за дележки, либо сам бизнес развалится. Исключений мало. Круто, когда есть такой друг, которого в партнеры взять не западло.

— Это точно.

— Тебе повезло. Вы с детства дружите? — спрашивает Макс, посмеивается: — Извиняй, ты может, уже и рассказывал, но я нихренашеньки не помню.

— Аналогично! — Джен тоже невольно смеется, хоть к воспоминаниям о славной попойке и липнет картина похмельного утра. Отвечает честно. — Нет, мы знакомы всего года три.

— Да брось! — не верит Макс.

— Серьезно.

— И что, мотоциклы так роднят?

Джену проще ответить «да», в среде мотоклубов такие братские истории не редкость, Макс сам убедится, когда втянется. А он точно втянется, у Джена глаз наметан. Намотает километраж по трассе, пропишется в этом самом гараже с отверткой наперевес, возможно — захочет войти в долю. Джен четко представляет, как оно может быть. И хочет, чтобы так оно и было.

Джа говорил, все в мире подчиняется законам. Знакомым или неизвестным, вообразимым или необъяснимым привычными терминами нынешней картины мира. Значит, случайностей не бывает, и Солдат, бесцеремонно усевшийся на почти нулевый кастом Триумфа, оказался здесь и сейчас с определенной целью.

Джен ставит фишки на правоту пророка и отвечает:

— Дело не только в мотоциклах.

Макс глядит внимательно, затем подается вперед, упирается локтями в бензобак, чешет щетину на подбородке.

— Будь Джа похож на нас с тобой, я бы подумал, что вы вместе вышли из какой-то передряги.

— Вроде того, — прикидывает Джен. Про себя усмехается: «Если б вышли», вслух объясняет: — Я ему помог. Оказался в нужное время в нужном месте. До сих пор рад, что так вышло. Иначе в итоге не видать мне всего этого двухколесного великолепия.

— Боюсь спрашивать, чего не видать Джа, — говорит Макс и спешивается. — Идем, посмотрим, что они с Сашкой натворили. А то выпытывать подробности за спиной у твоего друга — гнилое дело.

Джен кивает и выходит из гаража, полностью окрепнув в своих намерениях, и уверенный, что к этому человеку можно повернуться спиной.

Судя по запахам, пицца на подходе. Алекс и Джа сидят за столом, увлеченно рисуют что-то в блокноте в две руки, несколько изрисованных листов вырваны и разложены по всей кухонной мебели, пара смятых валяется возле приоткрытой дверцы шкафа с мусорным ведром.

— Что рисуете? — взяв со стола один из эскизов, Джен вертит его в руках, не сразу разобравшись по цветным абстрактным пятнам, где у нарисованного бензобака верх, где — низ.

Макс заглядывает Джену через плечо.

— Это вы куда такое налепить ходите?

— На нашего красавца, естественно, — Алекс отрывает взгляд от нового эскиза только для того, чтобы показать Максу, насколько он непонятлив. — Хотя этот мне не очень нравится, посмотри вон тот, у доски который.

— Не надо на моем байке ничего рисовать! — Макс хватает эскиз, лежавший у разделочной доски, теперь Джен заглядывает ему через плечо. На листке — бензобак, увитый трещинами, как разбитое стекло, в самом центре воткнут дротик, пришпиливший мятый листок с небрежно выведенным латинским «Libertas». Красиво, стильно, пугающе и, похоже, Максу нравится, но он не отступает: — Давай сначала все необходимое к нему купим, а потом уже будем красоту наводить.

— Джа с нас только за краску возьмет, так что не жмоться.

У Макса иссякли аргументы, и он машет рукой, бросив эскиз на стол. Сочувственно похлопав солдата по плечу, мол, смирись, Джен достает из холодильника пиво на всех, бросает взгляд на табло духовки. Остается всего минута.

Пицца удалась — все три вида просто великолепны, хотя повара и переживали за перебор с острой приправой. Голод утоляется быстро и вскоре еда отходит на второй план, уступает место около-моторной болтовне и мотоликбезу. Джен пьет медленно, цедит из горлышка мелкими глотками, вынуждая Макса сбавлять обороты и подстраиваться под его хозяйский темп.

Наконец наступает долгожданный и неизбежный момент. Макс торжественно поднимается со стула, держа в вытянутой руке бутылку, он высится над столом с монументальностью памятника Свободе и произносит:

— Братья, я счастлив, что познакомился с вами. За знакомство!

Звенит, столкнувшись, стекло. Прежде чем ответить, Джен убеждается в двух вещах. Во-первых, голос у Макса все еще трезвый. Во-вторых, сидит солдат аккурат напротив, а все ножи уже сгруппированы возле Джена, и чтобы добраться до любого из них Максу придется тянуться через стол.

— К сожалению, не все так просто, друг, — Джен говорит как можно спокойнее и миролюбивее. Чувствует, как подобрался, замер на вдохе сидящий по левую руку Джа. Ловит встревоженный взгляд Алекс.

— Чего непростого-то? — глухо спрашивает Макс. Насторожился, заметив реакцию остальных, ждет объяснений. И шарит глазами по столу, отмечая координаты приборов.

Джен кладет руки на стол перед собой, показывая, что открыт. Джа делает то же самое.

— Мы с Алекс были знакомы до того, как ты привез ее сюда, — говорит Джен. Он не делает пауз, чтоб не дать возможность задать лишние вопросы. — Мы встретились с ней так же, как и с тобой. При схожих обстоятельствах. Алекс, расскажи ему, пожалуйста, что случилось, а я объясню, почему.

Макс молчит, поворачивается к будущей жене и требует объяснений, не проронив ни слова. Девчонка бледнеет до мела, рыжие кудри на контрасте пылают огнем. Но, как и при первой встрече, она быстро берет себя в руки.

— Он говорит вот об этом, — Алекс закатывает рукав рубашки и демонстрирует следы почти заживших ссадин на запястьях. — Это они меня вытащили, Макс. Никакой мимо проходившей гопоты не было. Джен вырубил того урода и вместе с Джа вывез меня со стройки. Они просили никому себя не описывать. На Джене ножей было больше, чем в оружейном магазине, — Алекс оборачивается к Джену, оправдывается: — Я старалась крепко держаться, чтобы с мотоцикла не слететь, а через куртку твой арсенал прекрасно чувствуется.

Джен мотает головой, мол, не зацикливайся.

— Максим, родной, разве я могла рассказать тебе? Ты ведь стал бы их искать. А вдруг ты навел бы на них полицию?

— У вас проблемы с ментами? — Макс откинулся на спинку стула, вроде расслаблен, но Джен знает, что это лишь видимость. Солдат собран, он следит за каждым движением Джена.

Не смотря на причастность всех, сидящих за столом, к разговору, ведут его двое. Джен готов к тому, что Макс не захочет верить, поддавшись более простому объяснению, которое не нарушает и не противоречит его положению вещей. Джен только надеется, что в критический момент Джа уведет с линии огня девчонку, а не бросится сам грудью на амбразуру. Инстинкт пророка — защищать правду любыми способами. Даже подставляя собственную шею под топор. И как Джен ни старается все эти годы, искоренить его полностью не удается.

— Не совсем, — отвечает инквизитор Cолдату. — Если бы нас хоть раз застали на месте преступления, проблемы были бы. Но менты всегда очень сильно опаздывают.

— Значит, ты не можешь объяснить им, как оказываешься «в нужном месте в нужное время»?

— Им не смогу. Тебе — попытаюсь.

— Стоп! — в разговор резко вклинилась Алекс. — Макс, так на тебя тоже напали? Когда? Кто?

Похоже, мир Алекс пошатнулся первым, причем без помощи Джа и Джена. В ее вселенной не существовало людей, которые рискнут напасть на Макса, будучи в своем уме и при инстинкте самосохранения. Да и сам Cолдат не придавал ночному инциденту подобного колорита.

— Ерунда, — отмахивается он, хватается за бутылку промочить горло. — Какой-то отморозок с арматурой. Наверное, ограбить собирался.

— Он собирался тебя убить, — произносит Джа, и все оборачиваются к пророку. У Джа такой вид, будто все, чем дорожил, уже потеряно, а за оставшееся цепляться нет резона. Он не смотрит на собравшихся. В его пальцах лист салата, и Джа крошит его в свою тарелку поверх недоеденной пиццы, отрывая маленькими кусочками. — Сначала оглушить. Потом забить арматурой до смерти. Он нанес четырнадцать ударов, хотя твой череп раскроил третьим. Он перестал бить, только потому что устал.

— Ты что несешь? — Макс нервничает и теперь не скрывает этого.

— Я знаю, так и было бы, если бы Джен не успел. Я это видел. Не могу объяснить почему, но иногда я вижу, как убивают людей. В голове. Что-то вроде галлюцинаций.

— Хочешь сказать… — подает голос Алекс.

— Да. Я вижу то, что должно случиться, за несколько минут до этого. И если вам нужны доказательства… — Джа замолкает, замирает, как проигрыватель дисков от переключения дорожки. — Тот подонок на стройке, он тебя пытался подвесить за веревку, которой руки связал, на штырь, торчащий из стены. Вывернул руки. Алекс, как я могу это знать, если внутрь заходил только Джен и гораздо позже?

Алекс мнет в ладони салфетку, похоже, не замечая этого. Включился холодильник, в магазине наврали, что он бесшумный. С улицы доносится громкий хлопок и дородный мат соседки — похоже, кто-то из внуков нашел оставшиеся с нового года бомбочки.

Этот пиротехнический взрыв отрезвляет Макса.

— Ладно, парни, поржали и хватит. Неудачная тема для стеба, правда.

— Макс, это не стеб, — встревает Алекс. Отбрасывает салфетку, прижимает ладони к теперь уже пылающим щекам. — Все так и было! Джа, как? Как ты это делаешь?

У Джа лицо помечено усталостью, но он отвечает на вопрос. Джен слушает рассказ и может вторить другу суфлером, потому что еще с первой встречи запомнил «покаянную речь пророка» (как он ее называет) слово в слово.

— Не могу поверить, — Алекс мотает головой. Макс вперился взглядом в скатерть и часто прикладывается к бутылке.

— Никто и не верит, — соглашается Джа. — Если б я мог щелкнуть пальцами и впасть в транс для доказательства, но простите, — он разводит руками. — Гадалка живет улицей дальше. Вот у нее и будущее в любой момент показывается, и духи по команде арии Христа воют.

— Мы — хорошие парни, брат, — Джен обращается к Максу, но тот и глазом не ведет, будто не слышит, будто крепко задумался и выпал из просторной обыденной кухни в иное захватывающее измерение. Так можно подумать, но на деле — только прикоснись. Одно неосторожное движение, и осядешь тут же к лакированной ножке стула, без лишнего шума, с вывернутым за спину подбородком или китайскими палочками в ухе.

Говорил ведь Джа — суши к столу будут лишними.

— Нам нужна ваша помощь, — Джен переходит к делу, и Макс подает признаки внимания — садится на стуле так, чтобы пнул его из-под себя ногой, и уже в боевой стойке. Джену не нравится его настрой, хотя сам себе признается, что вел бы себя так же. — Мы гоняемся по пророческим наводкам не первый год, и впервые встретили жертв, знакомых друг с другом, знающих друг друга. Подумайте, что у вас общего?

— Родинки, татуировки, шрамы, — Джа загибает пальцы, — диагнозы, аномалии, травмы…

— Послушайте, — Джен прерывает словесный поток, сжимает пальцы Джа в кулак и опускает на скатерть. Хватит. Пусть пророк обижается, что его перебили, с этим можно разобраться позже. — Макс, мне нужен список всех ваших знакомых, кого сможете вспомнить, и недругов, если такие есть. Еще места, в которых вы часто бываете, где с вами можно столкнуться вместе или порознь — не важно. Все нападения связаны, мы в этом уверены. Нужно понять — как.

— Нет, — заявляет солдат, поднимаясь. — Мы в этом участвовать не будем.

Алекс вскакивает следом.

— Макс.

— Я сказал — нет! Я не собираюсь вываливать все о себе перед кем-то. И ты не вздумай.

— Мы спасли вам жизни, — напоминает Джа. — Ты это знаешь, и никаких доказательств не надо.

От сдерживаемого негодования его бьет мелкая дрожь, вот-вот молекулы разгонятся до критической скорости, и тело воспламенится. Он порывается вскочить, но Джен удерживает его за плечо и сам не встает — позволяет Максу возвышаться над ними.

Солдат цедит слова сквозь зубы.

— Надо. Мне они нужны. Доказательства. Того, что ее жизни угрожал не ты!

— Зачем мне это?

— Затем, что ты — чокнутый псих. — Макс хватает Алекс за руку, выволакивает из-за стола, понижает голос. — Чтобы я вас больше не видел. Никогда. Если засеку поблизости… Джен, пеняй на себя. Пришибу. Ты это знаешь.

Джен знает. И не останавливает. Он позволяет гостям уйти и, только заслышав рев Фаера, отпускает Джа. Тот передергивает плечами, будто стряхивает частицы, оставшиеся после ладони на рукаве. Обхватив руками голову, утыкается лбом в клеенчатую скатерть.

— Ты представляешь, в каком мы теперь дерьме? — гундит в столешницу Джа. — Он знает, кто мы и где мы. Он может сдать нас ментам, Джен.

— Он не станет. Не тот тип людей, — врет Джен, только чтобы успокоить. Не выходит.

Ничерта не выходит. Щелчком сбив ошметок салатного листа с края тарелки куда-то на пол, Джа бросает едко: «Ну и хуй с ними». Встает из-за стола и небрежно скидывает тарелки одну в другую, не выгребая остатки еды, не убирая вилок, которые лязгают по фаянсу и вываливаются на скатерть вместе с остатками начинки пиццы и крошками. Поверх тарелок наваливаются стаканы, шаткая башня растет, пока Джен не срывается на грозное «Уймись!», выхватив из рук Джа солонку.

— Оставь в покое посуду! — просит он, вернув солонку на стол.

Джа смотрит в упор, спрашивает:

— Если я не уберу, кто это сделает?

Посуда — не вооруженные психи, и убирать ее прерогатива не Джена. Так уж повелось с первых дней проживания под одной крышей, каждому своя вотчина, честное разделение обязанностей. Если Джа не способен прочистить водопровод или проследить за работоспособностью отопительной системы, он туда и не лезет. А Джен не переводит продукты на несъедобное варево и больше не сажает во дворе тополя вместо яблонь. Раньше этого взаимодополнения хватало за глаза, они неплохо уживались в общем доме, удобно перестроенном для совместного бизнеса и геройства. Пророк и инквизитор — самостоятельная, цельная боевая единица.

Теперь же в Икстерске душно от убийств. Джен борется с усталостью, топит ее в машинном масле, глушит металлическим ревом, отвлекается головоломками с форума скорой мотопомощи (шутка ли поставить диагноз по снятому на мобильник видео). Все без толку. С каждым разом сбруя ножен кажется все тяжелее, а асфальт под колесами все бугристее, потому что приступы пророка все чаще и чаще, и Джен до смерти боится, что однажды даст сбой и просто не справится. Даже самому лучшему каскадеру бывает страшно без подстраховки.

Джа хватается снова за солонку, но не доносит до посудной башни, сжимает ее в ладони и, упершись кулаками в стол, зависает над испачканной скатертью.

— Мы всегда будем одни в этом дерьме, правда?

Настоящая боль в глазах пророка выглядит иначе, и то, что Джен видит сейчас — гораздо глубже и опаснее. Ожесточение, отверженность и страх — спектральная палитра безнадеги. Слишком знакомое сочетание, чтобы списать на неудачное мгновение. Тут же незримым ярмом на плечи падают жесткость ремня автомата и жар огня, который лижет ворот, рукав — он почти добрался до локтя, остановили только хлопки чужих оголенных ладоней. В гортани застрял жирный смрадный ком. Он год за годом возвращается — нежданно и действенно, как удар под колени — и с тем же эффектом.

Джен испариной на загривке чувствует прикосновения сквозняка — они не проводили гостей как положено, и, видимо, входная дверь распахнулась под натиском ветра, который воспользовался редким моментом пролететь насквозь через их логово. Наглая мразь. Мало кому удается выкинуть подобный финт, этот дом — бастион, идеальное убежище.

Идеальная тюрьма. Ее феноменальная защита не в современных замках (их установлено на каждый вход по три штуки и каждый Джен научился вскрывать менее чем за сутки, херня все эти коды и магнитные механизмы), ее защита в иллюзорной добропорядочности.

Для большинства соседей Джен и Джа — хорошие мальчики со странными именами-кличками (кто без странностей нынче?), трудяги, благовоспитанные неиспорченные представители молодого поколения и безотказные механики, сантехники, водители грузовиков с углем, дезинсекторы, доносчики пакетов из магазинов. Есть такие, кто считает их геями, есть особо талантливые, замечающие в них родство. Но ни одной души, способной разглядеть убийц.

Определение всплывает в сознании, и Джен смиренно позволяет ему впитаться. Какая разница кого и с какой целью? Убийство — не действие, убийство — это состояние двух людей, один из который перестает быть живым. И если инквизитору хоть раз не удалось избежать подобного исхода…

Джен никогда не мнил себя криптонским Суперменом, который бросает врагов об стены раз за разом, зная, что, оклемавшись, те загубят еще пару-тройку (десятков?) невинных людей. Джен убивал. Убивал, если не видел иного выхода.

У не-убийцы Супермена было мало верных друзей. У Джена друг и вовсе один. Даже не друг, нечто иное. Джа — рукоять ножа, Джен — лезвие. Джа направляет, Джен вспарывает. Лезвие не задает вопросов, рукоять не сомневается в приказе. Но что делать, если Джен затупился, а Джа сомневается в его, Джена, крепости? Безнадега в глазах пророка застыла ледяной коркой, и Джен чувствует, как крошится созданная им опора, как ноги соскальзывают в вязкую, болотистую муть, которая затянет и сгноит. Она вся — паника, неосторожность, недоверие и неизбежные ошибки. Верная гибель поддаться ей, а устоять так сложно, что предательски мелькает мысль «лучше сдайся». Эта мысль не дает ответа «лучше для чего?», и Джен берет себя в руки. Говорит:

— Не «одни», а «вдвоем».

Вдвоем. Вдвоем — это уже не в одиночку. Уже есть чье-то плечо, на которое можно опереться, и чья-то задница, которую нужно прикрывать. Вдвоем уже можно справиться.

Поэтому, ухватив за дно шаткую тарелочную гору, Джен, балансируя и не дыша, сам тащит ее к раковине.

Поздно ночью, когда Джа уже спит, а Джен бродит по дому, мечтая нагулять усталость, звонит телефон. Сняв трубку, Джен слышит робкое сдавленное «здравствуй, извини, что поздно».

— Я не сплю, — отвечает он, присев на край дивана. — Что-то случилось?

— Нет, Джен, я просто… Телефон этот в договоре на мотоцикл прописан, вот я и… — Птенчик смолкает. Набирается мужества и выдыхает: — Джен прости меня. Это нечестно, я знаю, но Макс… Он — вся моя семья. И в этом городе, и вообще. Поэтому я не могу выбирать между вами.

От догадки сжимаются кулаки и зубы.

— Макс собирается полицию?

— Нет. Нет! Что ты! Он никогда! Солдатский кодекс или как у вас это называется? Он вас никогда никому не сдаст, но и помогать вам он не хочет. А я не могу. Я не знаю, как вам помочь. Правда. Джа спрашивал про общие родинки, метки, ничего такого у нас с Максом нет. Если вдруг что-то замечу, я обязательно позвоню, но больше…

— Больше ничего и не надо, — успокаивает Джен. — Разве что, будь осторожна, когда гуляешь одна по темноте. Договорились?

— Договорились, — всхлипывает она и, Джен уверен, улыбается.