8 ступенек к свободе

Михаил Иоффе, 2023

В "Братьях Карамазовых" Великий Инквизитор изложил своё видение мира и пошел из камеры Иисуса, так и не услышав ни слова. Но в последний момент Иисус остановил его. Остановил, чтобы ответить. Что происходит с человеком при общении с Б-гом, да ещё такой бесконечной и светлой силы, как Иисус? А если при этом сам слушающий человек обладает умом и мощью. Могут ли произойти в нём перемены или сила выработанного жизнью мнения несгибаема? Может ли человек на равных спорить с богами? Какую роль играет честность перед самим собой? На эти вопросы я пытаюсь дать ответ в своей повести "Искупление Инквизитора".

Искупление Инквизитора

…А видишь ли сии камни в этой нагой раскалённой пустыне? Обрати их в хлебы, и за Тобой побежит человечество как стадо, благодарное и послушное, хотя и вечно трепещущее…

…Но Ты не захотел лишить человека свободы и отверг предложение, ибо какая же свобода, рассудил Ты, если послушание куплено хлебами? Ты возразил, что человек жив не единым хлебом…

…Убедятся тоже, что не могут быть никогда и свободными, потому что малосильны, порочны, ничтожны и бунтовщики. Ты обещал им хлеб небесный, но, повторяю опять, может ли он сравниться в глазах слабого, вечно порочного и вечно неблагодарного людского племени с земным?..

…Они будут дивиться на нас и будут считать нас за богов за то, что мы, став во главе их, согласились выносить свободу и над ними господствовать — так ужасно им станет под конец быть свободными…

…Вот что значил этот первый вопрос в пустыне, и вот что Ты отверг во имя свободы, которую поставил выше всего. А между тем в вопросе этом заключалась великая тайна мира сего. Приняв «хлебы», Ты бы ответил на всеобщую и вековечную тоску человеческую как единоличного существа, так и целого человечества вместе — это: «пред кем преклониться?»…

…Так ли создана природа человеческая, чтоб отвергнуть чудо и в такие страшные моменты жизни, моменты самых страшных основных и мучительных душевных вопросов своих оставаться лишь со свободным решением сердца?..

…чуть лишь человек отвергнет чудо, то тотчас отвергнет и Бога, ибо человек ищет не столько Бога, сколько чудес…

…Мы исправили подвиг Твой и основали его на ЧУДЕ, ТАЙНЕ и АВТОРИТЕТЕ. И люди обрадовались, что их вновь повели как стадо и что с сердец их снят наконец столь страшный дар, принесший им столько муки…

…О, мы убедим их, что они тогда только и станут свободными, когда откажутся от свободы своей для нас и нам покорятся…

…Знай, что и я был в пустыне, что и я питался акридами и кореньями, что и я благословлял свободу, которою Ты благословил людей, и я готовился стать в число избранников Твоих, в число могучих и сильных с жаждой «восполнить число». Но я очнулся и не захотел служить безумию…

Ф.М. Достоевский. Братья Карамазовы

Легенда о Великом инквизиторе

Часть 1

ДИАЛОГ

Иисус пошёл к двери, но остановился. Он внимательно посмотрел на Инквизитора.

— Ты был искренен со мной. И говорил убеждённо.

Он вернулся и присел на скамью.

— Я не хочу уйти молча, не сказав тебе то, что думаю я. Ты достоин большего, чем молчание.

Он помолчал и снова посмотрел на Инквизитора своим грустным пронизывающим взглядом.

— Хочу спросить тебя, а так ли глубоки твои убеждения? Так ли уж безоговорочно ты уверен в своих взглядах? Разве не ощущал ты беспокойство, говоря со мной? Разве не вздрагивало сердце твоё каждый раз, когда ты возражал против мыслей и дел моих?

Старческие глаза Инквизитора широко раскрылись и вспыхнули недобрым блеском. Но теперь молчал он.

— Ты говоришь, что людям непосильна моя свобода. Что только тысячи пойдут со мной, а о тысячах миллионов позаботишься ты, ты и такие, как ты. Ты действительно веришь, что заботишься о них? Ты действительно веришь, что хочешь дать им то, что им надо, что они искренно хотят этого всем существом своим, душой своею? Дух свой они хотят насытить лишь хлебом своим? Познавать этот мир, бесконечное величие его, безграничную любовь и красоту его — и всё это лишь для конечного куска хлеба? Или ты отказываешь людям в наличии Духа? Духа, который идёт из истока, и исток этот — в Царствии Отца моего небесного. Нашего Отца!

Инквизитор ещё больше выпрямился, и ещё сильнее сверкнули его глаза, но опять сдержался и промолчал.

— Страшную правду открою я тебе. Ты, наверное, и сам её понимаешь, но боишься сказать это, даже самому себе сказать боишься.

Старик напрягся.

— Не о людях заботишься ты, а о себе. О себе и о хозяевах твоих. Ты сам признаёшь, что держите вы людей во лжи. А разве может истина твориться во лжи? И вся ваша забота о людях — не дать умереть им от голода и от войн, чтобы паслись они, как послушное стадо на ваших лугах. И среди послушных овец ваших отбирают самых сильных, чтобы правили они остальными, ибо лучше понимают сородичей своих. Не ты ли одна из таких сильных овец?

Губы старика сжались ещё плотнее.

— А задумывался ли ты, да наверняка задумывался, зачем хозяевам твоим пасти такое большое стадо? Может, и ответ знаешь?

Иисус взглянул на него, но Инквизитор, не мигая и не отводя глаз, смотрел на Иисуса.

— Ты говоришь, что мучаешься ото лжи этой, но берёшь на себя муки эти во имя людей, чтобы пребывали они в своей сытой и сладкой иллюзии изобилия хлебов. Может быть, ты и мучаешься, а хозяева твои? Насколько волнует их ложь ваша? Ты усмехаешься, зная, как люди побегут собирать хворост под сожжение моё, даже зная, кто я, от страха ли, от черноты души ли, от стремления к порядку, от радости подчиняться силе, от бездумия жизни своей. Но не так ли насмехаются над тобой хозяева твои, взирая, как в сознательной лжи поддерживаешь порядок ты, как восхищаешься их силой в сознании ничтожности силы своей, в надежде возвыситься и стать сильнее? Ты станешь сильнее, если будешь хорошо служить им, но во имя чего? Думал ли ты об этом?

Инквизитор чуть сгорбился и продолжал слушать.

— Знаешь, в чём главная ошибка твоя? Ты торопишься. И в торопливости своей ты потерял ощущение смысла бытия своего. Ты заменил его порядком. В поисках порядка ты решил опереться на силу, потому что сила даёт порядок быстрее. В поисках силы ты нашёл тех, кто эту силу даёт. И, прикрываясь именем моим, предал меня. Но порядок этот непрочен, это лишь иллюзия порядка. Парадоксально, не правда ли? Искусив людей хлебами, ты обратил их жизнь в иллюзию. Ты построил порядок, которым ты так гордишься, ибо столько сил и умения ты отдал этому. Сколько крови, жестокости по отношению к убиенным, сколько разрушенных жизней и семей, сколько совращённых душ тех, кто собирал хворост для костров твоих. Отец твой на небесах дал тебе долгую жизнь, и ты посвятил её строительству своего порядка. Порядок становился всё устойчивей, каждый знает в нём своё место, все склонили свои головы перед тобой. И в конце жизни своей ты осматриваешь своё творение, которое кажется столь совершенным, и… видишь, что построил иллюзию порядка.

— Нет, — вырвалось у старика, — этот порядок вечен!

— Такую же иллюзию, которую ты создал для стада своего.

— Я выше стада, Я пастух, Я даю направление, куда идти, что делать, как лучше выращивать хлеб, Я даю им спокойствие и уверенность!

— Брат мой, ты не ведаешь, что творишь. Ты думаешь, что время будет всегда бежать одинаково? Но поверь мне, скоро оно побежит быстрее, потом ещё быстрее, и вы потеряете контроль над ним. И вот вторая ошибка, которую совершил ты. В стремлении своём создать порядок ты решил отключить людей от их Духа. Но ты не понял, что, убив дух сей в душах людей, ты убил и человека. Разве дерево без корней может выжить? Оно плодоносит некоторое время, но обречено рухнуть.

— Я подпитываю это дерево, — усмехнулся Инквизитор, — Я даю ему всё, что нужно.

— Не ты породил его и не тебе знать, что нужно ему. Придёт время, и без Духа люди не смогут даже хлеб выращивать, и не сможете вы ничего сделать с этим. А без хлеба рухнет и твой порядок, ибо ничего другого не осталось.

— Ты ошибаешься, Иисус, — твёрдо сказал Инквизитор, — этот порядок вечен. Только не мешай мне. Уходи и не мешай, и ты узреешь плоды мои.

Иисус помолчал и продолжил.

— Ты говоришь, что, показав людям чудо, можно увести их за собой. Ты удивишься, я не против чуда. Я думаю, люди иногда должны видеть чудеса, но с какой целью — это главное. Чудо должно придать силы человеку, сделать его чуть уверенней, но не должно быть главным в его жизни. Не чудо должно направлять человека, а он сам, развившись, притягивать к себе чудеса. Кому определено, тот узрит, кому ещё рано, не узрит, а узрит — не почувствует, а почувствует — не поверит. Если дать богатырю еды невиданной, только укрепятся силы его, если дать ту же еду ребёнку, сила эта раздавит его и искалечит.

Многие чудеса делать могут. И если делает кто-либо чудеса сии ради денег или гордыни своей, то раздаёт он их всем подряд, ибо не о людях думает он, а о себе. И неважно ему, что будет с людьми потом. Если чудо правильное и к месту, то выходит человек мыслями светел и духом возвеличен. И огонь горит в нём, но не тот, что сжигает, а тот, что поддерживает, огонь творящий. Если же чудо неправильно, то становится он завистлив и напуган, и не сердца просит он, а силы, а если и зажжётся огонь в душе его, то и сам он в нём сгореть может и других сжечь.

Инквизитор впервые о чём-то глубоко задумался, слова Иисусовы задели его. Он едва не поддался порыву что-то сказать, но сдержался.

Иисус подождал, наблюдая за ним.

— Ты говорил также, что людям нужен авторитет. И опять лукавишь ты. Не слово важно, а какая цель в нём. Ребёнок родившийся — разве не авторитет для него родители его? И если есть у родителей любовь истинная, то всё сделают они для блага дитя своего, не душить будут своими руками, а подставлять руки, чтобы крепче стоял он на ногах. Не навязывать мысли свои из страха, что ребёнок вырастет непохожим на них, но помогать ребёнку мыслить самому, ибо уважают они ребёнка своего, ибо во главе всего любовь.

Такой ли авторитет ты хочешь? Нет, ты желаешь, чтобы люди стояли перед тобой подчиняющиеся, смирные, запуганные. А ты был бы кесарем среди них.

Ты когда-нибудь задумывался, почему люди идут за мной? Почему они решают обменять надёжное, видимое и осязаемое на нечто невидимое и неосязаемое? Что они должны ощущать в душе своей? Не все, но те, кто избавился от соблазна твоего, кто понял, что хлеб нужен для утоления голода и поддержания жизни, но не хлебом единым жив человек. Перестав гнаться за количеством хлеба, оперевшись на мой авторитет, облегчили они души свои и, взлетев, ощутили чудо бесконечности. Разве будет гнаться за количеством тот, кто понял, что любое количество конечно, а он может получить бесконечно много и при этом не обделить никого?

Инквизитор ухмыльнулся и первый раз ответил:

— Долго же ты искал таких людей. Я вижу другое и не могу не верить в то, что вижу. Вокруг меня люди, которые просто желают выжить, на уровне хлеба, для себя и своей семьи. Им нет дела ни до какой бесконечности, они не знают и не хотят знать этих слов, тем более размышлять об этом. Эти люди живут, не поднимая головы, и ходят в церковь, чтобы немного успокоиться и не одичать полностью. И моя церковь даёт им всё, что нужно. Я вижу и других людей, которые приподнялись над голодом и пищей. И что же? Что движет ими? Деньги, власть и страх потерять деньги и власть. Деньги, власть и страх — вот три рычага, управляя которыми можно дать этим людям чувство значимости, сделать их жизнь наполненной борьбой, интригами, удовольствиями, — и моя церковь даёт и этим людям всё, что им надо. Есть, наконец, элита, те, кому не нужны деньги и власть ради денег. Это моё окружение. Для нас главное — порядок. И мы добиваемся его. Давая еду бедным, раздавая деньги и власть и держа всех в страхе, чтобы знали свои границы. Да, я использую твоё имя, но разве ты будешь сердиться на это? Разве великая цель не оправдывает такое средство? — Инквизитор улыбнулся.

Иисус печально посмотрел на него.

— Ты очень циничный человек. Человек не так прост, как ты его представляешь. Ты сознательно огрубил его, отбросил его надсущное и оставил животное, не обращаешь внимание на то, что облегчает его душу и возносит его к Отцу, и утяжеляешь её, чтобы он сильнее притягивался к земле. Имея власть, обладая умом и волей, ты бы мог постепенно открывать перед людьми всю красоту истинной свободы…

— И получил бы всеобщую анархию.

— Вознося человека к Богу…

— Никто бы не понял твоего Бога. Они всё равно отвернутся и придут ко мне.

— Если ты приоткроешь им глаза и уберёшь страх, они постепенно устремятся к Небесам.

Инквизитор внимательно смотрел на Иисуса, напряжённо думая. Наступило долгое молчание.

— Хорошо, — прервал тишину Инквизитор, — давай сделаем, как ты хочешь. Я не только не сожгу тебя и дам тебе уйти, но и не буду мешать тем, кто захочет уйти с тобой. Я уберу страх, а ты приоткроешь им глаза, и будь что будет.

Иисус молчал, потом так же молча встал и неслышно вышел.

Через некоторое время из темноты появилась фигура в капюшоне.

— Учитель, что вы сделали, зачем вы пошли на это, ведь он был в наших руках?! Завтра мы могли бы прилюдно сжечь его, показать перед всеми его ничтожность, чтобы у него в будущем не было больше мыслей мешать нам.

Инквизитор весь сжался от гнева.

— Ты один из лучших моих учеников, но смотришь только перед собой и мыслишь категориями завтрашнего дня, не более того. Если мы сожжём его, покажем, как ты говоришь, его ничтожность, чьим именем мы будем править? Какой авторитет ты дашь людям взамен? Весь наш порядок держится только на том, что люди знают, что есть нечто, чему они должны повиноваться, нечто, что выше их разумения, что освящено веками. Ты покажешь свою силу завтра, а послезавтра ты получишь тысячи стай, и каждая будет считать себя правой, потому что из жизни людей уйдёт пример истины.

— Простите меня, Учитель, я позволил эмоциям затмить свой разум. Вы, конечно же, правы. Как всегда.

— Но дело не только в этом, — старик задумался, — есть ещё две причины, по которым я отпустил его. Это мои личные причины.

— Могу ли я осмелиться спросить о них? — робко спросил ученик.

— Первая — это то удовольствие, которое я хочу получить завтра, — старик хитро заулыбался.

— Удовольствие!?

— Да, ты это увидишь сам. А вторая — этого я пока тебе не скажу. Но я почти уверен, что это случится.

Инквизитор быстрой походкой вышел из камеры, а ученик ещё долго стоял согнувшись, спрятавшись в свой капюшон.

ИСХОД

В Севилье было воскресенье. Солнце заливало своим светом город. Люди вышли на улицы. Все думали о вчерашних чудесах, но боялись говорить об этом открыто. Заполнялись церкви, ждали каких-то особенных проповедей. Время шло, но священники не приходили, это усиливало ропот, напряжение росло, происходило что-то необычное. Привычный ход жизни нарушался, и стал расти страх в душах людей. Город был богатый, люди тяжело работали, но жили хорошо. Жизнь была размеренна и понятна. Неопределённость, повисшая в воздухе, пугала. Люди собрались перед резиденцией Инквизитора, где находились сейчас все священники, но ворота были закрыты. Наступила тишина. Время тянулось томительно. Устремив, словно заколдованные, свои взгляды на ворота, люди терпеливо ждали. И только когда напряжение достигло своей высшей точки, готовой выплеснуться в крики и беспорядки, в звенящей тишине послышался звон металла. Это открылся засов на воротах.

Единый вздох пролетел по площади. Через открывшиеся ворота стали выходить священники. Впереди шёл Великий Инквизитор. Его лицо было бледнее обычного. Лица остальных были бесстрастны. Священники звали людей на проповедь в свои церкви. Люди расступались перед ними, образуя проход. Постепенно все разошлись по церквям.

Инквизитор проповедовал в кафедральном соборе.

— Жители Севильи! Любимые дети мои! Великое событие произошло в нашем городе. Вчера вы были свидетелями, как появился у нас чужестранец и творил дела великие. Творил чудеса! Будучи на страже порядка нашего великого города, мы решили проверить, кто это, и не именем ли Сатаны он творит чудеса, совращая народ? Но нет, мне достаточно было посмотреть в глаза ему, и я понял, что это Иисус, Господь наш и…

Договорить он не мог, крики заглушили всё. Люди кричали и плакали. Волна счастья захватила всех, она выплеснулась из собора и слилась с подобными волнами из других церквей и захлестнула весь город.

Инквизитор терпеливо ждал. Наконец люди успокоились.

— Я разговаривал с Иисусом в великом почтении и смятении и, конечно же, отпустил его. И, граждане Севильи, Господь наш, учитывая заслуги нашего города и его церкви, пообещал нам небывалый дар. Он пообещал прямо сегодня забрать всех с собой в Царствие небесное.

Изумлённый вздох снова прервал его речь. Начался невообразимый шум. Инквизитор, не прерывая его, снова дождался, пока все взгляды снова устремились на него.

— Вы спросите, где же он? Я не знаю. Но он должен появиться, ибо не может нарушить обещание. Иисус хочет повести вас в царство истиной свободы. Подумайте, что мы знаем об этом царстве?

Все молчали.

— Я такой же, как и вы. Я тоже ничего не знаю. Что ждёт вас там? Наверное, вы будете там в полной равностности, никто не будет обладать ничем, но чувствовать, что обладает всем. И хозяин будет как слуга его, а слуга как хозяин.

Инквизитор сделал паузу, как будто углубляясь в свои мысли. В кафедральном соборе собирались в основном богатые, важные, привилегированные жители со своими слугами, и последние слова заставили их призадуматься.

— Ибо сказано в Евангелии: «…лисицы имеют норы и птицы небесные гнезда; а Сын Человеческий не имеет, где преклонить голову…». Так разве же и вам будет где преклониться? Не думайте об этом! Доверьтесь Господу! Отдайтесь ему полностью, и он поведёт вас за собой.

Но люди стали думать.

— Всех? — раздался вопрос.

— Господь не может повести всех. Он уважает свободу человека и не признаёт насилия и назидательности. Он поведёт только тех, кто захочет пойти с ним. Откажитесь от всего, облегчитесь и доверьтесь. На Небесах вы получите несравненно больше.

— А вы пойдёте с нами, святой отец?

Инквизитор не без труда подавил улыбку. Как он ждал этого вопроса!

— Нет, дорогие мои. Мне ещё рано покидать этот мир. Я должен продолжать заботиться об оставшихся в городе. Я не могу оставить на произвол судьбы и богатства церкви нашей. Кто, если не я, должен подумать о передаче всего этого в надёжные руки? Всё это произошло так неожиданно, что мы не были готовы, а интересы моей церкви для меня превыше всего.

Инквизитор осмотрел притихшую паству. В душе он торжествовал: пока что люди вели себя в точности с его представлениями; значит, и дальше будет так. Он получал наслаждение от этой игры. Ведь он играл с самим Иисусом, и играл по-честному, ну, почти по-честному, самую малость он переигрывал, но кто это заметит.

— Думайте, думайте, хорошо думайте и выходите на улицы, уверен, скоро вы увидите Спасителя, — произнёс он. «Пусть побольше думают, с их головами я научился справляться. Чувства гасить намного труднее, порой невозможно. А сжигать в этой игре я никого не буду».

Вся Севилья вышла из домов. От волнения мало кто мог говорить. Хотя находились насмешники, которые даже в этой ситуации ёрничали, пробуя шутить. Немногие смеялись, остальные думали, просто стояли в растерянности, дрожали от волнения, плакали. Многие были озлоблены, не в силах принять решение. Никто не знал, что будет. Многие надеялись, что, может, ничего и не произойдёт, и этот ужас выбора закончится, так и не начавшись.

Иисус появился незаметно. Он вышел с маленькой боковой улочки и медленно шёл по направлению к площади. Но сила его шла впереди него. Люди оборачивались в недоумении, и, видя его, без слов понимали, кто перед ними, падали на колени. Он шёл, слегка улыбаясь, внимательно вглядываясь в лица людей. Неземная глубина и бездонная загадка струились из его глаз.

Поймав его взгляд, уже нельзя было отвести глаза, хотелось впитывать каждое мгновение его, как воду из чистейшего родника, как прикосновение к забытой правде, и после того, как он проходил дальше, в душах людей навсегда запечатлевалось его прикосновение. Люди замолкали, проникшись глубиной этого переживания, оставаясь в возвышенном благоговении. Иисус рассекал площадь, никого не касаясь, и людское море расступалось перед ним тихо и безропотно. В центре площади он поднялся на небольшую трибуну, так что был виден со всех сторон. Он стал осматривать площадь, медленно поворачиваясь. Наступила абсолютная тишина. Десятки тысяч глаз смотрели на Иисуса, стараясь не упустить ни одного его взгляда, ни одного движения. И тут Иисус поднял руки ладонями к людям. И такое сияние пошло из этих рук, такая волна света, что люди сжались ещё плотнее, только чтобы быть поближе к этому свету. Свет источал невыразимое блаженство, он притягивал и вызывал желание слиться с ним, раствориться в нём, ощущать его бесконечно.

И в этот момент, когда слияние людей с Иисусом было безгранично и над городом нависло божественное спокойствие, на стоявшую в стороне другую трибуну взошёл Великий Инквизитор.

Он с достоинством, не спеша, поднялся по ступенькам и выпрямился во весь свой большой рост, с горделивой и прямой осанкой. Его глаза сверкали и излучали немалую силу. Головы людей невольно повернулись в его сторону, и если, глядя на Иисуса, люди растворялись в его энергии, замирая от нового ощущения бытия, то взгляд Инквизитора возвращал их на землю. Они стали вспоминать его слова на проповеди, другие священники в своих проповедях говорили те же слова, и команда «думайте» начала раскручиваться в их сознании. Очень немногие устояли перед его мощью. Только самые сильные души остались полностью в поле Иисуса, остальные же начали колебаться, лёгкость уходила из них, волнение, неуверенность, сомнение, чувство собственной значимости и важности, вспыхнувшее вдруг недоверие — «а Иисус ли это?», и страх, страх перед неизвестным постепенно возвращали их в свой привычный мир.

Иисус и Инквизитор оставались абсолютно спокойными, не прерываясь ни на миг, впечатывали свои взгляды в людскую массу. Ученики Инквизитора, стоявшие рядом, дрожали от излучения его силы. Он заранее разослал учеников по площади: они должны были приходить и рассказывать о развитии событий. Но пока ничего не происходило. Неподвижные фигуры Иисуса и Инквизитора возвышались на площади, как два центра силы. Кульминация приближалась.

Иисус опустил руки, и всё стихло. Глаза его светились любовью и бесконечным состраданием.

— Если добрые семена бросить в плодородную почву, поливать их и заботиться о них, получишь ты урожай великий, если бросить добрые семена в каменистую почву, поливать их и заботиться, то произрастёт урожай меньший, если бросить добрые семена просто в камни, то и там произойдёт чудо, и из тысячи семян один колосок расцветёт и силён своим стеблем будет. Но где бы ни выросли колосья, каждый из них дорог сердцу моему, и ни один из них не похож на другой, и каждый прекрасен по-своему. И если стебель прочен, то не сломают его никакие ветра, и цветок его всегда повернётся к солнцу и свету. И не будет цветок сей рассуждать, тот ли этот свет или есть свет поярче, а почувствует каждым зёрнышком своим, что это и есть Свет, Свет истинный, Свет начала всех начал, Свет рождающий, Свет несущий.

Я пришёл сегодня собирать урожай свой, посеявши семена много веков назад. Многие пришли в Царствие моё за это время, сегодня же я хочу сам помочь стеблям крепким отдать свои зёрна, стебли гнущиеся укрепить, стеблям упавшим дать почувствовать, что они способны окрепнуть и выпрямиться. Кто хочет — пусть идёт за мной.

Он сошёл с трибуны и пошёл к выходу из города. Инквизитор обернулся к стоящему ступенькой ниже ученику. «Вот теперь смотри внимательно. Пришло время нашего торжества!»

Иисус не спеша проходил через людей, внимательно всматриваясь в их глаза. Многие провожали этот взгляд, стараясь впитать и запомнить его, ибо чисты были их сердца, и плакали они, не в силах сдержать переполнявшее их блаженство. Были и такие, кто опускали глаза, не выдерживая этот взгляд, ибо черны были их сердца, и задыхались они. Были и такие, кто смотрели с недоверием, думая, «да Иисус ли ты, мало ли кто может делать чудеса», ибо сами обманывали многих. Были и такие, кто смотрели со злобой, ибо считали себя обделёнными и злились на весь мир. Но постепенно с разных сторон площади люди стали идти вслед за Иисусом. Вначале это были одиночки, но вскоре образовался маленький людской ручеёк. Люди шли, но их было немного.

Инквизитор непрерывно принимал сообщения своих разведчиков. Они докладывали ему, сколько и кто пошёл за Иисусом.

— Шут Хорхе с площади Изабеллы, — стоявшие рядом с Инквизитором засмеялись…

— Жаль, — сказал ученик, — кто теперь будет веселить людей?

— Господин, две семьи рыбаков в полном составе.

— Несколько ткачей.

— Философ Ангелио из университета, — Инквизитор вздрогнул, он уважал его и любил с ним вести беседы. «А ведь я спас его от костра, уничтожил донос на него, и он знал об этом, — с горечью подумал Инквизитор, — хотя я сжёг двух его близких друзей».

— Вернуть его? — ученик уловил настроение учителя, но тот отрицательно покачал головой.

— Священники Пабло и Фердинанд.

— Что?! — глаза старика бешено сверкнули. Свои! Фердинанда он давно подозревал, но Пабло… Хотя… — он вспомнил, как во время одного из массовых костров он перехватил его взгляд, в нём мелькнули жалость и слёзы, это было несколько секунд, но он их заметил. А потом забыл в делах, а забывать было нельзя, надо учесть на будущее.

— Вернуть! — крикнул он, и сразу двое помощников бросились вниз. Но через секунду он отменил свой приказ.

— Чем больше мы будем удерживать, тем сильнее появится желание у других. Пусть уходят, — объяснил он.

Ручейки сливались в небольшую речку, но Инквизитор видел, что эта речка совсем небольшая, и он был доволен. Когда все желающие собрались около Иисуса, главный помощник подошёл к Инквизитору.

— Монсеньор, всего ушли триста двадцать шесть человек.

— Триста двадцать шесть человек, — воскликнул ученик, — это же целый квартал!

— Это всего полпроцента Севильи, — усмехнулся Инквизитор, — и это весь его урожай.

— Это то удовольствие, которое вы хотели получить, монсеньор? — Инквизитор кивнул. — Преклоняюсь перед вашим предвидением.

Инквизитор не двигался с места, продолжая смотреть в сторону ушедших.

— Монсеньор, но вы говорили о второй причине, по которой вы отпустили Иисуса. Что же ещё? Всё уже кончилось.

Инквизитор насмешливо посмотрел на ученика. «Глупец», — подумал он.

— Ещё ничего не начиналось, — он плотнее сжал губы. — Иди ко мне.

Ученик поднялся на ступеньку, ему стало почему-то не по себе.

— Ты подумал, почему люди идут за Иисусом, что толкнуло горожан решиться даже на уход из мира вместе с ним?

— Но это всего полпроцента!

— Это триста двадцать шесть человек. И это не только шуты и юродивые, там выходцы из разных слоёв общества. Что должен ощущать человек, чтобы пойти на такое, что творится у него в душе, у этого запуганного, приниженного существа, который, как выясняется, не так уж и запуган, если способен принимать такое решение? Сегодня была проверка всей нашей деятельности, и хотя она прошла, в целом, успешно, но эти триста двадцать шесть человек не дают мне покоя. Они знают, скорее, чувствуют то, что не чувствую я. И в этом я ощущаю угрозу для себя. Неведомое опасно, ты не понимаешь, как оно работает. И вторая причина, по которой я отпустил его, заключается в том, чтобы узнать это.

— Но как вы это узнаете? Нельзя же зайти в душу и посмотреть…

Инквизитор прикрыл глаза и попытался успокоиться.

— Как ты думаешь, — медленно произнёс старик, — почему пришёл Иисус?

— Чтобы попытаться забрать часть людей.

— Да он и так забирал их эти пятнадцать веков! Но почему он вновь появился на Земле? Лично! Что случилось? Полторы тысячи лет мы жили без него, но именем его постепенно повернули систему в нашу сторону, и вдруг он появляется. Именно сейчас. Зачем?

Ученик растерянно смотрел на Инквизитора, не зная, что сказать. Глаза Инквизитора сверкали.

— Ты думаешь, он не предвидел всё это, думаешь, он не знал про эти полпроцента? Я это знал, а уж он тем более. И если он решил явиться, то это может значить только одно. Он хочет совершить что-то столь значительное, что требует его личного присутствия. Он хочет показать людям Путь. Я не знаю, как он собирается это сделать, но я хочу это увидеть. Ибо тогда я узнаю тайну его вселенной. Смотри внимательно! Скоро начнётся битва за Севилью!

И ученику стало страшно.

БИТВА

Иисус с ушедшими расположились на возвышении, недалеко от площади, откуда они были хорошо видны. Он опустил голову и замер. Замерли люди вокруг него. Замерла площадь. Замерли птицы и деревья. Замер Инквизитор. Иисус ушёл в себя, оставаясь совершенно спокойным. Прошло время, никто не мог сказать сколько, для всех оно оставалось мигом, потому что время замерло тоже.

Иисус начал выпрямляться, и его руки плавно пошли вверх. Он выпрямил их у себя над головой и снова замер. Его глаза смотрели внутрь себя, но видели всё, что происходит вокруг. Некоторое время не происходило ничего, но вдруг в воздухе стало что-то проявляться, выстраиваться, и перед изумлёнными взорами появилась лестница, ведущая в небо.

— Лестница Якова! — закричал Инквизитор, но быстро взял себя в руки. — Так это был не сон! — сказал он, обращаясь то ли к ученику, стоявшему рядом, то ли к себе самому.

Лестница всё росла и росла, она уходила всё выше и поднялась уже до небес, но была чётко видна в каждой своей детали. Все решили, что сейчас Иисус и его люди будут подниматься, но Иисус снова замер.

— Как же ты велик, Спаситель, — подумал Инквизитор, — как неисповедимы замыслы твои. Но ты не один великий в этом мире, и ты это знаешь.

В этот момент люди услышали великий гром, как будто треснули небеса, и, к ужасу людей, небо стало распадаться на отдельные части. Сначала это казалось каким-то дефектом зрения, но потом всё явственней и явственней небеса трескались, как скорлупа изнутри, потом части стали съёживаться и постепенно растворяться в пустоте. Люди кричали, закрывая лица руками, думая о конце света. Инквизитора била мелкая дрожь, но он стоял, вцепившись в перила, не покидая своего места, и люди, глядя на него, старались не потерять остатки рассудка. Небо стало чёрным, и только солнце, как ни в чём не бывало, сверкало в стороне, освещая действо.

Чернота над головой замерла на время, а потом в этой черноте стала постепенно вырисовываться самая величественная картина, которую когда-либо видели жители Земли. Сначала она стала наполняться белым светом, идущим из ничего, а потом этот свет стал делиться, крошиться, формироваться, и на небе выстроился бескрайний, бесконечно светлый, бесконечно разнообразный мир. Свет продолжал и продолжал делиться. Миров становилось всё больше и больше, пространство между ними заполнялось новыми мирами, они уходили в бескрайнюю глубину. Пространство стало объёмным и задышало. Люди видели появлявшиеся и исчезавшие детали, и это было непонятно, как будто они видели не глазами — глазами такое увидеть было нельзя. Они видели прекрасные дворцы и строения, иногда вырисовывались люди, которые приветствовали их, бросая что-то по направлению к Земле, и тогда небо в этом кусочке вспыхивало удивительными красками. Вскоре и сами миры стали принимать различные цвета, у которых не было названий в земном языке, и небо превратилось в безмерный бриллиант, сверкающий бесчисленными неземными красками.

Люди, раздавленные величием происходящего, безмолвно наблюдали. Небесный бриллиант сверкал в полную мощь.

— Так это же Царствие небесное! — раздался чей-то крик.

«Спаситель пришёл забрать нас всех, а мы убоялись», «Идём за Иисусом», «Это иллюзия, это не Иисус», «Верните небо», «Мне страшно», «Мама, пойдём на небеса»… Площадь наполнилась невероятным волнением, криками, эмоциями.

Инквизитор с учениками стояли на трибуне, поглощённые происходящим. Инквизитор жадно, не отрываясь, впитывал открывшуюся картину. Он не замечал никого, глаза его сузились, он пронзал своим взглядом лестницу, потом стремительно переводил взгляд на сверкающий в небе бриллиант, потом неожиданно смотрел на Иисуса. Он видел явно больше того, что видели другие, и выглядел, несмотря на свой возраст, предельно живым и пытливым. Среди учеников его царили сумятица и безмолвие.

Толпа начала колебаться и постепенно стала двигаться в сторону Иисуса. Люди медленно потекли по направлению к лестнице Якова.

— Учитель, они уходят! — закричал ученик и вывел Инквизитора из транса, — они уходят, их не остановить!

Инквизитор резко обернулся.

— Да кто он такой, чтобы менять равновесие мира?

— Он же Иисус, учитель.

Инквизитор только криво усмехнулся.

Движение становилось всё ощутимее и уже превращалось в полноводную реку, но в этот момент гром, ещё страшнее предыдущего, остановил людей. Многие хватались за головы, падали на землю. Вместе со страшным громом в воздухе почувствовался ужас.

Все посмотрели наверх. Поначалу никто не заметил, что произошло. Но вскоре в разных местах небесного бриллианта стали появляться длинные трещины. Это казалось немыслимым, но светлый мир стал покрываться чёрной паутиной. Эти нити были тонкие, но было видно, как то в одном, то в другом месте через эти трещины во Вселенную впрыскивалось нечто стороннее, чуждое. Эта энергия проникала в поры светлого мира. И хотя она была незначительна относительно энергии бриллианта, но было видно, что она искривляла его лучи, ломала их, некоторые просто исчезали, гасли в этой темноте. Инквизитор перестал дышать. Он понял, что появилось нечто большее, чем сама Вселенная. «Это невозможно. Бесконечность больше бесконечности. Так вот откуда идёт моя защита. Но это же чуждо моему истоку!» Он был растерян.

Дальше случилось страшное. Бриллиант стал сжиматься, он перестал занимать все небеса, и освободившееся пространство заполнилось Тьмой. Тьма пульсировала, дышала, этого не было видно, но ощущалось всеми. И Небеса оказались лишь частью её. Ужас, исходивший от неё, был непередаваем. Если от Небес исходило ощущение дома, начала всех начал, то во Тьме все ощущали своё небытие. Люди кричали и падали без чувств, не в силах совладать с этим ужасом.

Инквизитору было страшно. Он никогда не боялся смерти, был равнодушен к ней, потому что давно знал, что её нет, и вот впервые он понял, что смерть существует: полное уничтожение, распад, Небытие. Он не верил в это, но теперь она дышала ему в лицо. И в то же время каким-то немыслимым образом сейчас это было его защитой. Он посмотрел вокруг: людей качало, они падали, священники не сильно отличались от остальных. Вдруг он заметил, как один из священников улыбался. Инквизитор не мог поверить своим глазам. Отец Эдуардо! Он прибыл сюда буквально пару месяцев назад. Случайно? Надо будет подумать. А ведь он сильней меня! Сильней в чём?

— Послушайте все меня, — закричал он во весь голос, и крик его был услышан, — не бойтесь, дети мои, вы под защитой Господа нашего, с вами ничего не случится. Идите ко мне, я дам вам спокойствие, я укрою вас!

И люди приободрились. Поднимая и поддерживая друг друга, они развернулись и пошли к Инквизитору. Он поднял свои руки ладонями вниз.

— Не бойтесь, я дам вам защиту! Отец небесный не оставит нас. Смотрите на меня!

И люди смотрели, и им становилось легче. Они ещё дрожали и боялись поднять головы, но уже могли стоять на ногах.

Инквизитор посмотрел на небо. Мертвенная пульсация Тьмы не увеличивалась. Небеса, сжавшись, уже не уменьшались дальше и продолжали уверенно испускать сияние, которое местами менялось и поглощалось паутинами Тьмы. Он понял, что наступило равновесие. «Это ведь тоже картинка, как и синее небо, — подумал он, — но, наверное, самая правдивая из виденных на Земле». Инквизитор посмотрел в лагерь Иисуса и был ошеломлён. Люди стояли там, взявшись за руки, без криков, без падений и молились, глядя в Небеса. Иисус молился с ними, как равный.

«Как же велик Человек, — пронеслось у него в мыслях, — они устояли даже перед Небытием! А я хотел запугать их своими кострами, — он усмехнулся над собой, но потом посмотрел на тех, кто стоял под его руками. — Ну а что же делать со слабыми и убогими?»

Он посмотрел наверх. Ему показалось, что цвета начали меняться. Нет, действительно, всё стало постепенно бледнеть, принимать всё более неясные формы, тьма и свет начали затуманиваться, и вскоре однородный бледно-молочный свет заполнил всё пространство.

— Смотрите, смотрите! — закричал Инквизитор.

И те, кто мог, поднимали головы вверх и видели, как молочный кисель медленно становится голубым, как голубой цвет начинает принимать оттенки, как медленно, из ничего, на возродившемся небе появляются облака. Через некоторое время люди увидели, что они снова находятся в привычном для них мире, жёлтый пылающий диск солнца освещал прекрасное голубое небо, по которому плавно плыли бело-серые облака. Все были к тому времени настолько потрясены и истощены, что могли только безмолвно наблюдать.

Инквизитор вдруг почувствовал себя опустошённым. У него не осталось ни чувств, ни сил. Он прикрыл глаза, но, вспомнив, резко повернулся в сторону Иисуса и усмехнулся. Как он и ожидал, там уже никого не было: ни Иисуса, ни тех, кто был с ним. Как всегда, никто не увидел, как Иисус делает самые важные вещи. Никто не знал, как он появлялся на Земле, никто не знал, как уходил.

Инквизитор постоял немного и стал медленно спускаться вниз. Люди падали перед ним и целовали его одежды, а у него уже не было ни сил, ни желания отгонять их. Вместе со своими учениками он отправился к монастырю. Молча прошествовали они через город, молча вошли в ворота монастыря и разошлись по своим кельям.

Инквизитор упал в кресло и без единой мысли смотрел перед собой. Потом заставил себя встать, подошёл к столу и взял кусок хлеба из корзины, накрытой материей. И только после того, как он откусил хлеб, чувства стали возвращаться к нему. Он жадно ел и не мог насытиться. Съев почти всё, что было, он не спеша сделал несколько больших глотков воды, с наслаждением ощущая, как влага охлаждает его, и к нему возвращается жизнь. Он вернулся и сел в кресло.

«А ведь ты сделал всё, что хотел, Иисус. Всё, как ты и говорил. Забрал сильных, дал толчок колеблющимся. Показал чудо, но только в одном месте. Через месяц об этом будет знать вся Испания, через полгода — вся Европа. Все будут знать, но мало кто поверит. Порядок вещей не изменится, но те, кто посильнее, сделают последний шаг к Небесным вратам и покажут пример тем, кто от этих врат далеко. Порядок не изменится, но всё придёт в новое движение от твоего импульса. Но сменится пара поколений, и всё вернётся на круги своя. Да и учёные к тому времени всё объяснят». При мысли об учёных Инквизитор затрясся от хохота. «Да, эти всё объяснят. Они славные ребята, надо подкинуть им ещё денег».

Он представил себе завтрашний день. Как же будут его обожать и боготворить, падать перед ним на колени, пытаться поймать его взгляд. Ведь сегодня он дал защиту им, беспомощным. Внезапно он вспомнил лагерь Иисуса, их спокойную, величественную молитву, и сердце его сжалось.

«Так что же делать со слабыми и убогими?! — он чуть не закричал об этом в голос. — Ты ведь так и не объяснил мне это, Иисус».

Часть 2

ПОСЛАННИКИ

Иисус снова покинул этот мир, но не покинул душу Инквизитора. С того невероятного, непостижимого дня, когда на короткое время Земля слилась с Небесами, когда исчезли иллюзии мира, а люди на краткий миг были поставлены перед выбором — поверить и уйти либо заколебаться и остаться, — с того дня Инквизитор искал ответ на загадку, но не находил его. В Севилье, Испании и всей Европе происходило то, что он и ожидал: лишний раз он убеждался в предсказуемости людского поведения. Да, сейчас были дни его триумфа. Ужас пережитого был столь силён, что потрясение ещё господствовало над людьми, и Инквизитор был спасителем, защитившим свою паству, не дрогнувшим, когда почти ни у кого не оставалось сил в ожидании конца света. Но он не обольщался по поводу дальнейшего. Он знал, что страх скоро спадёт, люди успокоятся, а когда они успокоятся, то начнут думать о тех, которые ушли. Да, их было немного, но если взять их семьи, родственников, то это уже несколько тысяч жителей. А если принять в расчёт их друзей, то получается… чуть ли не весь город. Удивительно, он не подумал об этом при разговоре с Иисусом, когда делал своё предложение. Оказалось, что пример даже небольшой горстки может произвести такой эффект.

Но ещё больше тревожило его другое. Святая церковь. Слава, которая постепенно распространялась о нём по всей Европе, не может не встревожить определённых людей. К счастью, он стар и не может быть никому конкурентом, но, тем не менее, само сравнение с ним подрывало авторитет многих. На него обращены взоры, его действия теперь в центре внимания. Ведь он, помимо всего, Великий Инквизитор. Вот тут и заключалась загадка, над которой он мучился. После всех этих событий у него внутри что-то произошло, поменялись ритм и направленность его души. То, к чему он привык за долгие годы успешного правления, просто ушло, перестало существовать. Он напрягал всю свою волю и разум, чтобы вернуться к прежнему, такому привычному и проверенному мышлению, но не мог. Его постоянная готовность к поиску врагов церкви, непрерывно горевшая раньше, потухла, потеряла смысл, и все попытки вернуть её не приносили результата. Более того, он не мог даже продолжать вести дела тех узников, которые попали в тюрьмы инквизиции до всех этих событий. Он отстранился от этих дел, хотя раньше держал всё и каждого под контролем. Следователи пока молчали, списывая его бездействие на испытанное глубокое потрясение, что было отчасти верным. Но Инквизитор чувствовал, что причина кроется гораздо глубже, пытался найти ответ, но не находил.

Стук в дверь прервал его размышления. В келью вошёл его помощник с довольной улыбкой. Инквизитор сразу понял, в чём дело.

— От кого теперь? — спросил он.

— От Совета пекарей, Ваше Преосвященство, прислали огромный торт с украшениями.

— Поблагодари их и попроси отнести на кухню.

— Они хотят вручить его вам лично.

Инквизитор встал. Надо пойти. Уже были подарки от гончаров — прекрасная ваза, выставленная в приёмном зале, от ювелиров — небольшой золотой иконостас, уже украшающий главный собор, в него была вставлена икона размышляющего Христа. Инквизитор не брал себе ничего, и это замечали все, что ещё больше увеличивало уважение к нему… Страх, связанный с его именем, заглушился от пережитого, и жизнь в Севилье как будто получила свежее дыхание. Инквизитор вышел к пекарям, и сердце его непроизвольно сжалось. Ведь раньше он был настолько равнодушен к толпам простолюдинов. Что ему было до их мелких дел? Что были эти дела по сравнению с его великим построением Системы? Но сейчас он ощущал мягкую радость от этих искренних подарков, понимая, что это не лесть, а дань его заслуге. Инквизитор разозлился: «Что этот хитрец Иисус сделал со мной? Кто дал ему право своей мощью разбить мою жизнь? Где я попался, не понимаю!»

Инквизитор улыбнулся и, протянув руки, пошёл навстречу делегации. Глава Совета пекарей — крепкий, круглолицый, с роскошными усами человек — вышел вперёд с широкой улыбкой.

— Ваше Преосвященство, примите наш дар от благодарной паствы. Мы хотим присоединиться к единому порыву граждан Севильи и выразить признательность вам и Святой церкви в вашем лице, которая защитила своих детей, подставила плечо и была с нами, простыми гражданами, в момент конца света.

Пекарь крепко обнял Инквизитора, Инквизитор не мог не улыбнуться.

— Когда мы захотели сделать пирог, я спросил у стариков: «Какие пироги делали раньше в подарок церкви?», но никто не мог вспомнить о таких подарках. И тогда мы выбрали десять самых искусных мастеров и разработали этот рецепт, который занесён теперь в Золотую книгу нашего Совета, чтобы и в будущем наши потомки могли бы его воссоздать и ощутить ту радость, что ощутили мы. Потому что, — пекарь широко улыбнулся, — мы немного согрешили перед церковью (Инквизитор вздрогнул), — мы сделали такой же пирог поменьше, и попотчевались им на Совете, без жён и детей, сами!

Вся делегация захохотала, Инквизитор тоже не мог сдержать смех. Успокоившись, он сказал:

— Дети мои! Мы прошли через трудное испытание для нас всех и вышли из него достойно. Теперь нет сомнения в правильности пути, по которому ведёт Святая церковь свою паству. Сейчас мы все должны осмыслить произошедшее, жизнь должна войти в свою колею, и мы продолжим наш путь защиты чистоты церкви, учения нашего Господа, ибо в чистоте своей мы сильны и…

Он осёкся, увидев, как непроизвольно вытянулись лица и округлились глаза при его словах: он увидел в них банальный страх.

–…и я очень благодарен вам за этот искуснейший пирог, которым может гордиться вся Севилья!

Все опять засмеялись, закивали головами, но напряжение, посеянное его словами, не исчезло. Делегация ушла, монахи поставили огромный пирог на тележку и покатили его на кухню. Инквизитор остался стоять. Он задумался не только над страхом, волной прошедшим по лицам людей, но и над словами пекаря, что даже старики не помнили, когда испекался подарок для церкви. Он родился в Севилье, уехал и вернулся более сорока лет назад, но тоже не помнил этого.

Инквизитор пришёл на обед и был встречен одобрительным гулом монахов и их улыбками. Все предвкушали сладкий стол: слава о севильских пекарях шла по всей Испании, их блюда были известны даже при дворе короля, и никто не сомневался в изысканном вкусе пирога. Инквизитор шёл по проходу, слегка кланяясь всем, улыбаясь. Хотя он и был аскетом многие годы, но тоже мог оценить настоящий вкус еды. Делая поклоны направо и налево и продвигаясь к своему месту во главе стола, он внезапно ощутил обжигающий холодный взгляд одного из монахов. Что это? Инквизитор чуть задержался и быстро взглянул в его сторону. Ну конечно, отец Эдуардо! Он улыбался во весь рот, но это была скорее улыбка хищника в засаде, уверенного в своей силе и успехе. Не подавая виду, Инквизитор продолжил свой путь. Трапеза прошла в приподнятом настроении, оживлённо, чему способствовало и хорошее вино. Споры и разногласия были временно забыты. Со всех сторон были слышны громкие разговоры. Люди подходили к нему, он отвечал на их вопросы и наблюдал за окружающими его монахами. Интересно, что самыми активными были его помощники по инквизиции, в них явно было больше уверенности и внешней силы. Инквизитор наблюдал за ними: кто-нибудь ещё ощутил перемены после встречи с Иисусом? Внешне этого не было видно, но ведь и он сам тоже не подаёт виду. Он смотрел на них и чувствовал, как их природа требует действия. Сколько они будут терпеть паузу, пока не начнут роптать? Его взгляд периодически переключался на отца Эдуардо, который, принимая участие в общении, всё время посматривал на Инквизитора. В какой-то момент их взгляды встретились. Эдуардо широко заулыбался и, не отрываясь, смотрел на Инквизитора, который расслабленно облокотился на спинку кресла и, не отводя взгляда, без эмоций, пристально смотрел на Эдуардо.

Примерно через месяц из Мадрида пришли вести. Их доставили два посланника кардинала. Это были отец Хорхе, помощник кардинала по внутренним делам, его старый друг, и отец Пабло — этого он видел в первый раз, но лицо ему сразу не понравилось: оно выражало сытость, преданность, уверенность в своём положении.

Отец Хорхе кашлянул и начал разговор:

— Ваше Преосвященство, прежде всего я хочу передать вам привет от Его Святейшества кардинала. Его сердце переполняет восхищение вами и вашим поведением во время этих событий. Авторитет Церкви возрос многократно. Честно говоря, — он доверительно улыбнулся, — в Мадриде только и говорят о том, что произошло, хотя толком ничего не понимают. Всё полнится слухами.

Отец Хорхе сделал паузу, посмотрев на Инквизитора, чьё аскетичное лицо оставалось бесстрастным.

— Я благодарен Его Святейшеству за эти слова. Всю свою жизнь я посвятил Святой церкви. Я вёл за собой людей ради её блага, следил за чистотой учения. То, что произошло, было проверкой, и мы эту проверку достойно прошли.

Возникла небольшая пауза. «Зачем же они приехали?» Тут отец Пабло вступил в разговор. Он расплылся в сладкой улыбке.

— Вне всяких сомнений, монсеньор. Ваши действия заслуживают высочайшей оценки. Никто не может даже представить кого-либо, кто лучше вас справился бы со случившимся… (пауза), но жизнь продолжается. Мы должны разобраться, что произошло и что делать дальше.

«Так-так, вот оно началось», — подумал Инквизитор.

— Его Святейшество заметил, что после повторного ухода Господа нашего деятельность Вашего Преосвященства приостановилась. И некоторые дела, которые особенно интересуют епископат, застыли. Люди не могут получить никакого вердикта, пребывают в заточении, а часть их, возможно, невиновна. Это не может не вызвать обеспокоенности у Его Святейшества кардинала. Он ни в коем случае не хочет навязывать вам какие-либо решения, понимая, что вам на месте лучше понятны ситуация и настроения людей. Но Его Святейшество, будучи ответственным за всю паству Испанского королевства, хотел бы лично для себя прояснить ситуацию, понять, что происходит. Кроме того, Его Святейшество был бы чрезвычайно польщён услышать от вас лично рассказ о произошедшем во всех подробностях.

Инквизитор бесстрастно продолжал слушать. После некоторого молчания, не дождавшись его ответа, отец Пабло продолжил, его голос звучал мягко и неторопливо:

— Ваше Преосвященство, учитывая всю деликатность ситуации, не могли бы вы передать часть дел севильской инквизиции в руки ваших коллег в Мадриде? — Инквизитор слегка вздрогнул. — Его Святейшество подготовил небольшой список людей, которыми он интересуется лично, — на последнем слове отец Пабло сделал мягкое ударение.

Он передал запечатанный конверт Инквизитору. Помощник подскочил, взял конверт и с поклоном передал его. Инквизитор прервал затянувшееся молчание.

— Сеньоры, я очень тронут желанием кардинала увидеться со мной. Каждая такая встреча оставляет во мне неизгладимый отпечаток. Я должен подумать, когда и как осуществить эту встречу. Я также изучу как можно быстрее личное послание Его Святейшества. А сейчас я прошу вас отдохнуть, поездка была непростая, чувствуйте себя как дома, со всеми вопросами обращайтесь к Сержио, — он кивнул на своего помощника.

Раскланявшись, гости покинули приёмный зал. Инквизитор постоял пару минут, из бокового отделения вышел монах. Они посмотрели друг другу в глаза. Инквизитор кивнул, монах поклонился и молча ушёл.

Инквизитор сидел в своей келье и размышлял. «Кардинал хочет меня видеть — в этом, конечно, нет ничего подозрительного. Прошло время, пока новости дошли до Мадрида, пока они проверили их в разных источниках, чтобы убедиться, что моё послание было не посланием сумасшедшего, а теперь их распирает бешеное любопытство. Надо отдать должное кардиналу, даже в этот момент он хочет сохранить своё величие, он не примчался сам при первом же известии, не приехал и потом — послал своего заместителя и этого Пабло (неприятный тип, кто он такой на самом деле?), — Инквизитор усмехнулся. — Они даже понятия не имеют, что здесь произошло, поэтому такие спокойные. Но даже через столь короткий срок они уже знают, что суды застопорились. У них хорошие источники информации. И что это за столь важный список, что кардинал не может подождать немного? — он взял конверт, чтобы вскрыть его, но остановился. — Если я узнаю имена людей, интересующих кардинала, то я узнаю много и о самом кардинале. Кардинал это знает и всё равно открывается, — он покачал головой и отложил конверт в сторону. — Не будем торопиться. Так зачем же он зовёт меня? Это искренний интерес или что-то большее? Что может случиться, если я уеду из Севильи?» В последнее время его уверенность в незыблемости своей власти слегка поколебалась. Народ, конечно, ликует с его именем на устах, но дела в церкви делаются тихо и не на площадях. А в случае ропота им напомнят о том, что он делал раньше, и ропот утихнет.

Инквизитор колебался и не мог прийти к какому бы то ни было решению. В это время стук в дверь вывел его из раздумий. Вошёл монах и сказал, что отец Хорхе очень просит о встрече. Инквизитор улыбнулся. Наконец-то! Разве мог Хорхе отдыхать, не выпытав у меня всё, что можно. Он встал и попросил впустить его. Отец Хорхе вошёл с улыбкой на устах и протянул руки навстречу Инквизитору. Они крепко обнялись и застыли, изучая друг друга.

— Мы не виделись почти два года. Сколько всего произошло за это время?! — улыбаясь, произнёс Хорхе.

— Ну, главное, что ты впервые приехал без своей племянницы, — улыбнулся в ответ Инквизитор.

Отец Хорхе рассмеялся.

— О да, главные вещи ты замечаешь сразу. Круговорот жизни изменить нельзя, моя любимая Марта вышла замуж, и её новый статус, увы, не позволяет ей путешествовать в одиночку.

— Жаль, её любопытство всегда доставляло мне огромное удовольствие. Мне будет не хватать её живых глаз. Надеюсь, она выбрала достойного мужа.

Лицо Хорхе стало серьёзным.

— Хуан, не томите меня. У меня нет времени на обсуждение посторонних дел. Я прошу вас рассказать мне во всех подробностях, что произошло у вас в Севилье. Слухи таковы, что мне иногда кажется, что дьявол наслал коллективное безумие на город.

Инквизитор положил ему руки на плечи.

— Не спешите с выводами, дорогой Хорхе. Сейчас я утолю ваше любопытство.

Инквизитор стал в подробностях рассказывать о событиях двух безумных дней. Прикрыв глаза, он пытался не упустить ни одной, даже самой маленькой, детали. Было видно, что ему это даётся нелегко. Хорхе заметил, что при передаче разговора с Иисусом у Инквизитора заблестели глаза. По ходу рассказа лицо Хорхе бледнело всё больше и больше, глаза буквально впивались в Инквизитора. Дослушав до конца, он смотрел на Инквизитора, не в силах вымолвить ни слова.

— Так это не безумие, — только и смог он произнести через некоторое время, — я слышал подобные пересказы, но не мог поверить в них. Боже мой! Второе пришествие! Кто бы мог в это поверить? Но зачем, Хуан, как ты думаешь, зачем он это сделал?

— Рано ещё делать выводы, — уклончиво ответил Инквизитор. Потом посмотрел на Хорхе и придвинул кресло вплотную к нему. — Я думаю, Господь хотел придать новый импульс своему делу. Я думаю, Он хотел своим поведением и поведением тех, кто ушёл с Ним, сказать что-то нам. Господь не морализует, но своими действиями пытается изменить нашу мораль, скорректировать её.

Лицо Хорхе стало ещё бледнее. Он хотел что-то спросить, но, кажется, будто боялся произнести это вслух.

— Хуан, вы удостоились невиданной за последние полторы тысячи лет милости общаться с Иисусом. А ведь Он неспроста выбрал именно вас и ваш город.

Инквизитор приоткрыл глаза и почти испуганно посмотрел на Хорхе.

— Я, признаться, не думал об этом, но это, безусловно, стоит сделать. Спасибо, Хорхе.

Хорхе взял руки Инквизитора в свои.

— Хуан, прошу тебя, расскажи мне свои личные впечатления о Нём. Каков Он в облике человека?

Инквизитор задумался.

— Он очень прост, но при этом велик в каждое мгновение. Он умеет молчать, но когда начинает говорить, противостоять Ему невозможно, потому что Он видит дальше и глубже нашего порочного мышления. Его движения неторопливы, но когда Он идёт, всё вокруг замирает, потому что люди ощущают Его непостижимость. Он не смеётся и почти не улыбается, ибо видит и ощущает всем своим существом бесчисленные грехи наши. Наверное, Он знает, куда эти грехи приведут нас в будущем. Он высок, статен, красив.

Голос Инквизитора внезапно задрожал, и слёзы потекли из его глаз.

— Хорхе, — сказал он сдавленным голосом, — я не могу, — он сжал руки, пытаясь справиться с волнением, — я не могу забыть Его глаза. Я беседовал с Ним около часа, это непосильная ноша для смертного. Я понимал каждое Его слово и каждую Его мысль, но… но за этим происходило что-то ещё, нечто невидимое, что приводило меня в дрожь. Эти плоды я пожинаю до сих пор.

Хорхе вцепился в ручки кресла и, не отрываясь, смотрел на Инквизитора. Инквизитор придвинулся ближе, почти вплотную к Хорхе.

— Я знаю, что ты хочешь спросить, друг мой, но боишься произнести это. На какие изменения намекал нам Иисус? Я сам размышлял над этим, и твоя мысль о неслучайности Его выбора стала как бы последней каплей в моём понимании, — он закрыл глаза и полушёпотом произнёс: — Для спасения Церкви мы должны отменить инквизицию.

Хорхе закрыл глаза и до предела сжал губы. Костяшки его пальцев побелели. Воцарилось молчание.

— Мы служили не тому хозяину, Хорхе, — снова заговорил Инквизитор. — Не потому, что мы глупы, а потому что каким-то образом потеряли наши истинные чувства. Я знаю, как это произошло со мной, но я не понимаю, как это произошло со всеми. Я не понимаю, как Господь допустил это. Я бы очень хотел спросить Его об этом, но уже поздно, — он немного подумал. — У меня есть и ещё вопросы, но, видно, отвечать на них мне надо самому.

Хорхе с трудом поднялся с кресла, Инквизитор молча встал вслед за ним. Они обнялись.

— Спасибо тебе за откровенность, друг мой, — произнёс Хорхе, — ты воистину велик.

— Хорхе, кто такой Пабло? — резко спросил Инквизитор. Хорхе ухмыльнулся.

— Его Святейшество слегка изменился за последнее время, и я уже не его ближайший помощник. Он стал более нетерпимым и подозрительным. Он окружает себя, как ему кажется, абсолютно преданными людьми, но за преданность он принимает внешнее согласие со всеми его действиями. Количество этих «преданных» стало таким, что он уже теряет контроль над ситуацией. Пабло появился недавно в его окружении, он племянник одного из членов мадридского суда, но его влияние усиливается очень быстро. Он умён, и поэтому его лесть особенно опасна. Зачем он приехал со мной — я и сам не знаю. Мы, старая гвардия, — он усмехнулся, — сопротивляемся этому как можем, но наши силы уже не так велики, как раньше, — он помолчал. — Нелегко жить в Мадриде. Если бы можно было перейти помощником к тебе, я бы не задумываясь сделал это, но… я думаю, что скоро изменения коснутся и Севильи.

Они снова обнялись.

— Я пойду отдохну, друг мой, — сказал Хорхе и, поклонившись, вышел из зала.

Инквизитор застыл в раздумьях, потом поспешил в свою келью. Через некоторое время к нему зашёл монах, тот самый, с которым они обменялись взглядами после первой встречи с посланниками. Он поклонился.

— Ну? — спросил Инквизитор.

— Да, — ответил монах.

— Пабло?

— Да.

— Эдуардо?

— Да.

— Сколько длилась встреча?

— Около часа, монсеньор, отец Пабло вышел очень довольным.

— Спасибо, Христо, можешь идти отдыхать.

Они встретились на следующий день на общем монастырском завтраке. Сидя рядом, никто из троих не посмотрел друг на друга, каждый был погружён в свои мысли. Впрочем, в конце завтрака Пабло поднял голову, заулыбался, стал нахваливать монастырскую еду. Инквизитор заметил, что он ни разу не посмотрел на него, и усмехнулся про себя. Закончив трапезу, они уединились втроём в небольшой комнате. Пабло ждал, когда заговорит Инквизитор, но, не дождавшись, начал первым.

— Каков же ответ Вашего Преосвященства, — его губы растянулись в привычной сладкой улыбке, — когда ждать вас в Мадриде, кого из списка Его Святейшества мы можем забрать с собой?

Отец Хорхе бросил быстрый взгляд на Инквизитора. Тот помолчал, глядя перед собой, затем скрестил руки и, посмотрев пристально на Пабло, тихо начал своим твёрдым голосом.

— Уважаемый отец Пабло, признаюсь, ваш визит застал меня немного врасплох, ведь прошло столь мало времени, страсти до сих пор не утихли, жизнь ещё не вошла в своё русло. Мы внимательно следим за тем, что происходит в Севилье, что говорят, что думают в городе. Наши люди находятся везде, я получаю информацию и вижу, что город всё ещё бурлит. Сейчас, в дни нашего триумфа, еретики смолкли, но истинная картина будет ясна, когда люди окончательно успокоятся, а это может произойти в самое ближайшее время. Надеюсь, вы поймёте правильно и примите сердцем мой ответ: я не могу сейчас оставить Севилью.

Пабло откинулся на спинку кресла и растерянно посмотрел на Инквизитора. Такого ответа он никак не ожидал, глаза его забегали, какие-то планы его ломались и надо было срочно исправлять ситуацию.

— Но ведь это личная просьба кардинала, — интонации его голоса усилились. — Его Святейшество так хочет услышать именно из ваших уст описание событий, он даже нам запретил разговаривать с вами, пока сам не поймёт картину происшедшего, — на губах Хорхе мелькнула улыбка.

— Я понимаю, я понимаю, отец Пабло, но ведь я уже старик, мне не так просто отправиться в столь нелёгкий путь. Вам, молодым, этого не понять, — он усмехнулся, но Пабло ему не ответил, — и, кроме того, если кардинал так хочет всё узнать, что может помешать Его Святейшеству лично прибыть в наш славный город и поговорить со мной?

Глаза Пабло немного расширились.

— Так и передать кардиналу? — как бы не веря своим ушам переспросил он.

— Передайте кардиналу, что после огромного напряжения, пережитого столь недавно, моё здоровье не позволяет мне приехать в Мадрид. Я также не могу сейчас оставить город в силу изложенных выше причин.

Пабло помолчал, но не нашёлся, что ответить, он был явно разочарован.

— Ну что ж, — произнёс он после тягостного молчания, — я передам кардиналу ваше послание и искренне надеюсь, что он примет его и поймёт, — Пабло уже взял себя в руки и принял ситуацию, он опять заулыбался. — Ну а что же с его личной просьбой?

Инквизитор вынул из сутаны конверт и протянул его Пабло. Тут улыбка уже окончательно сошла с его лица. Конверт не был вскрыт. От недоумения и возмущения он не мог ничего сказать, но Инквизитор молчал, внимательно и с интересом наблюдая за ним.

— Как это понимать? — пришёл в себя Пабло, и, повысив голос, произнёс: — Вы понимаете, что речь идёт об очень личной просьбе?! — он опять замолчал, его миссия рушилась окончательно.

— Пабло, вы очень молоды и ещё не знаете всех традиций инквизиции, но я могу вам напомнить, что никогда заключённые Севильи не передавались в чужие руки. Именно здесь, в Севилье, мы знаем об их делах, именно здесь находятся все свидетели, именно здесь можно правильно оценить действия обвиняемых и их значение для города. Вы же сами говорили, сколь важен для кардинала справедливый суд, и настоящую справедливость заключённые могут получить только в Севилье, — Инквизитор говорил твёрдо и монотонно, чеканя слова и не отводя взгляд.

Отец Хорхе с восхищением смотрел на него со стороны. Пабло побледнел.

— Его Святейшество будет крайне разочарован таким ответом. Я прошу ещё раз обдумать ваше решение. Ведь это же просьба кардинала Испании! — его голос чуть не сорвался на крик, лицо стало наливаться краской.

— При всём моём уважении, — тем же тоном продолжил Инквизитор, — я хочу напомнить, что должность мне дарована королём Испании, и прежде всего перед ним я несу ответственность. Надеюсь, и кардинал тоже.

— Но вы даже не вскрыли конверт, хотя бы вскройте его, проявите уважение!

— А вот это мне непонятно, Пабло. Вы так хотите, чтобы я узнал об интересах кардинала? Вы так хотите, чтобы я узнал нечто о кардинале, даже зная, что не смогу удовлетворить его просьбу? Может, вы просто скажете мне об этом? Что вы хотите, чтобы я узнал?

Пабло подскочил. Хорхе тоже приподнялся. Пабло молча наклонил голову и вышел из комнаты. Хорхе подошёл к Инквизитору.

— Хуан, возможно, мы видимся в последний раз.

— Всё имеет своё начало и свой конец, — улыбнулся Инквизитор. — Наши отношения подходят к концу, а у твоей племянницы только начало. Колесо времени не остановишь.

— Я поражаюсь твоей способности до последних дней иметь столь гибкое мышление и ставить новые задачи. Я не понимаю, что ты задумал, возможно, и ты тоже ещё не понимаешь, но желаю тебе найти решение. Если смогу помочь тебе, я пошлю весточку.

— Спасибо, друг.

Они положили руки на плечи друг другу. У Хорхе заблестели глаза. Он вышел из зала, оставив Инквизитора одного.

НЕОЖИДАННЫЙ ВИЗИТ

Инквизитор прогуливался после вечерней службы. Духота в это время спадала, монахи расходились по кельям, лишь птица иногда пролетала, почти бесшумно хлопая крыльями. Сумерки несли особое состояние, всё вокруг затихало и успокаивалось, но ещё не спало. В это время хорошо думалось. Инквизитор настраивался на сумерки, и даже походка его становилась другой, медленнее, мягче, он будто сливался с землёй.

«Итак, сколько у меня есть времени? Пара месяцев, может даже меньше. Не так уж и мало. Я должен разобраться в себе и что-то решить. Но что? Этого я пока не знаю. Пабло, конечно, взбешён, но кардинал не любит спешить. Он этого, разумеется, не забудет, но пока не происходит ничего экстраординарного или несущего ему угрозу, он торопиться не будет. Хорошо было бы знать, Пабло встречался с Эдуардо по своей инициативе или по просьбе кардинала? Скорее всего, по своей. Кардиналу нужно моё имя, особенно сейчас, но я стар и не представляю для него угрозы. Нет, это Пабло. Что же он хочет? Наверное, заменить меня. Эдуардо, конечно, неопытен, но у него хорошие связи и репутация сильной личности. Он воевал, спас жизнь сыну герцога, бесстрашен, безжалостен, пожалуй, слишком безжалостен. У него нет внутреннего равновесия, он слишком прямолинеен. Конечно, работе Инквизитора жалость — помеха, но даже в этой работе надо знать границу, а у Эдуардо её нет. Да, он опасен. Христо сказал, что Пабло вышел очень довольным после встречи — похоже, что они уже что-то решили».

Инквизитор резко остановился, раздумывая о чём-то, потом оглянулся — вокруг никого не было — и быстро пошёл к боковой стене. Дойдя до определённого места, обернувшись по дороге несколько раз, он снова посмотрел по сторонам, потом нажал на какую-то точку в стене и прижался к ней плечом. Часть стены выдвинулась наружу. Он быстро вышел, прижал стену обратно, огляделся и быстрым шагом пошёл по улице. Прошагав минут пятнадцать, он остановился и постучал в дом особым ритмом. Район, где он находился, был не из богатых, но сам дом был добротен и ухожен. Вышел хозяин дома — крепкий, высокий мужик. Его улыбка засветилась даже в темноте.

— Сеньор, какая честь, мы так давно не виделись, что я уже и не надеялся! Всё-таки возраст у вас такой, что никогда не знаешь, проснёшься утром или нет, — он приглушённо, но искренне засмеялся, — извините, монсеньор, шутка не очень удачная.

— За это я тебя и ценю, Грандо, — улыбнулся Инквизитор. — Я рад видеть тебя в здравии и с прежним чувством юмора. Как Люси и твои мальчики? Надеюсь, их отец может ими гордиться?

— Монсеньор, разве я похож на испанца, у которого могут вырасти сыновья, которыми не будет гордиться их отец? — он перешёл на бас.

Инквизитор тихо засмеялся.

— О, Грандо, как бы я хотел сесть и выпить с тобой вина, как в старые добрые времена. Но… как сказал один мой знакомый мудрец, ход времени ускоряется. Так что некоторые детали жизни приходится опускать, чтобы преуспеть в главном.

— Да уж, — пробасил Грандо.

— Грандо, скажи мне, ты всё ещё так же силён и хитёр? Готов ли ты оказать мне одну услугу?

— О чём речь, Хуан, я только тогда и ощущаю себя важной персоной, когда оказываю вам услуги.

— Ты знаешь монаха отца Эдуардо? Он у нас несколько месяцев. Средних лет, крепкий, наглый, готов на многое. Он очень отличается от всех, кого я знаю. Он смеётся, когда другие падают на колени, он не боится смерти, он воевал в отряде герцога Альбы на войне в Гранаде. Он опасен. Успел обрасти связями и в Севилье, и в Мадриде. Что скажешь? У тебя ведь мальчики.

— Я скажу, что не прощу себе, если пропущу такую возможность, — не задумываясь произнёс Грандо и напружинился, — каким бы умным он ни был, против коренных севильцев ему не устоять.

— Узнай о нём всё: с кем общается, к кому ходит, его поведение, привычки, слабости.

— О да, монсеньор, я привлеку моих самых лучших помощников. У них ведь уже тоже подросли мальчишки, — он весело улыбнулся, — никто ничего не заметит.

— Я надеюсь на тебя, Грандо, Это, скорее всего, моё последнее поручение тебе, у меня мало времени, и надо успеть завершить дела, — он протянул мешочек с деньгами. Грандо поклонился.

— Спасибо, монсеньор. Я хочу сказать, что оказываю услугу не только Великому Инквизитору, но и просто Хуану, моему другу. После того, что недавно произошло, я горжусь Хуаном ещё больше, вся Севилья только и говорит о вас.

Инквизитор, уже собравшийся уходить, остановился.

— И только? А о тех, кто ушёл с Ним, не говорят?

Грандо опустил голову.

— Об этом пока не хотят говорить, сразу замолкают. Но, — он усмехнулся, — замолкают всё чаще и чаще.

— Они боятся меня, им стыдно за себя, но скоро их набожные души захотят ответа, объяснений, и этого не остановить.

— Ваше Преосвященство умеет остановить любого, — ухмыльнулся Грандо, но Инквизитор только странно посмотрел на него.

— Спасибо, Грандо, через две недели встретимся.

Они тихо разошлись. Инквизитор попал в монастырь тем же способом и бесшумно вошёл в свою келью. Он устало повалился в кресло. «Всё-таки я уже стар», — подумал он, но в следующее мгновение насторожился. В соседней комнате послышался небольшой шум. «Надо закрыть дверь». Он не делал этого уже много лет, но ноги сейчас не слушались. Когда он собрался с духом и решил встать, дверь открылась, и вошёл тот, кого он никак не ожидал так скоро увидеть и опасался больше всего. Отец Эдуардо.

— А и вправду говорят, что вы не закрываете дверь, — сказал он вместо приветствия и широко улыбнулся.

Инквизитор дёрнул правой рукой, но остался сидеть в кресле.

— Не дёргайтесь, Ваше Преосвященство, в такое время, в таком возрасте надо отдыхать. Кстати, а почему вы ещё не спите? Я не учёл старческую бессонницу, — он тихо засмеялся, — но это ничего не значит. Я не привык менять планы. Если усложняются обстоятельства, это даже больший вызов, — он, не переставая улыбаться, смотрел Инквизитору в глаза.

— Что вы хотите, Эдуардо?

— Что я хочу? То есть какова цель моего столь позднего визита? Гм-м, мне даже неудобно говорить об этом вслух. Могу сказать, что разговоры не входили в мои планы. Ну, вы понимаете, — он сделал шаг к креслу. Инквизитор немного выпрямил спину, неотрывно следя за Эдуардо.

— И зачем вам это нужно?

— Просто ваше время ушло, а моё пришло, — ещё шире улыбнулся Эдуардо. — Я призван занять ваше место.

— По какому праву?

— По праву более сильного.

— Но ведь мы не звери, Эдуардо, не всё у людей решается силой.

Эдуардо засмеялся.

— Это вы скажите тем еретикам, которых вы сожгли. Конечно, мы не звери, как можно подумать об этом, но законы у нас те же. Только мы проводим их лучше, последовательней. Для этого нам и дан разум.

— Эдуардо, вы хоть немного верите в Спасителя?

— Ну, конечно, как же я могу не верить, ведь я видел его. Как можно не верить своим глазам? Но как радостно было видеть, что есть сила выше него. Значит, есть куда стремиться.

— И вам не было страшно, что наш мир может быть разрушен, вы не чувствовали чуждые энергии, которые проникали в вас, не ощущали ужаса?

— Нет, — Эдуардо пожал плечами, — этим я и исключителен, этим я и отличаюсь от прочих, я убедился в этом, и мне было радостно. А ведь даже вы боялись, монсеньор, я видел это, — он заулыбался, — но вы держались молодцом, справились. Да не усложняйте вы, всё гораздо проще. Всё решает сила и разум, который служит силе. Сильный побеждает, вот и всё!

— Почему вы так думаете?

— Я так чувствую, об этом говорит весь мой опыт.

— Сила — понятие широкое, Эдуардо. То, что вы имеете в виду, — это лишь грубая физическая сила. Не только мышцы и разум делают человека сильным, но и уважение к мудрецам, восторг перед природой, прекрасными зданиями, любовь к матери, в конце концов.

— Уважение — да, я уважал тех, кто сильней меня, учился у них. Любовь к матери… — он поморщился. — Я думаю, в этом и проблема людей, они слишком разбросаны, они не могут сосредоточиться и направить все силы на одну, главную цель. В этом их слабость и против меня им не выстоять.

— А вы не боитесь осознать, что это ваш ум обрезан, и из-за этого вы не способны прочувствовать то, что ощущает самый обычный простолюдин?

Эдуардо задумался, но вскоре рассмеялся.

— А вы хитрец, монсеньор, используете свой интеллект, чтобы отвлечь меня от моей цели. Вот видите, как разум делает человека сильнее. И если кто-либо мечется в своём уме, не идёт к одной цели, страдает, — он хохотнул, — того вы, конечно, сможете остановить. Ну, хватит, — улыбка сошла с его лица, в глазах сверкнула дьявольская твёрдость, — нельзя избежать неизбежного.

— Надо только понять, что такое неизбежность, — твёрдо сказал Инквизитор.

— Хватит болтать.

Эдуардо решительно направился к креслу Инквизитора, навалился на него, руки рванулись к горлу, но застыли в нескольких сантиметрах от него. Его глаза выкатились от удивления, и он медленно стал отодвигаться назад. Инквизитор, наоборот, медленно поднимался с кресла, не приближаясь и не удаляясь от Эдуардо. Инквизитор встал, Эдуардо скосил глаза и увидел, как острый, длинный нож в правой руке Инквизитора упирается ему горло, находясь в мгновении от того, чтобы проткнуть его. Они постояли так несколько секунд, оценивая друг друга, остриё вдавливалось всё глубже и глубже. Эдуардо поморщился от боли и отскочил назад. Капельки крови капали на пол, и он прижал раненое место рукой. С нескрываемым удивлением он смотрел на Инквизитора. Несколько секунд ему потребовалось, чтобы рассмеяться.

— А вы действительно великий, Великий Инквизитор, я зауважал вас. Даже в таких летах вы держите всё под контролем. Вы, наверное, даже Иисуса держали под контролем, когда разрешили ему его действо. Браво, браво! Но я всё равно должен закончить дело, у меня нет выхода, иначе завтра ваши друзья покончат со мной.

— А вы не подумали, почему я здесь, прямо сейчас не покончил с вами? — Эдуардо задумался. — Вы можете попытаться закончить своё дело, но предупреждаю: этот нож с лёгкостью прорезает любую сутану, а искусству владения ножом я обучался у его создателя. Стоит ли рисковать? Я обещаю, если вы уйдёте, завтра с вами ничего не случится.

— Но, — недоумение Эдуардо возрастало, — что вы задумали?

— Возможно, вы понадобитесь мне вскоре.

— Вскоре вам может ничего не понадобиться.

— Эдуардо, Пабло далеко не всё решает. Времени у меня предостаточно.

От нового удара Эдуардо даже приоткрыл рот, но вскоре опять улыбнулся.

— Да, вы действительно великий, я уже не хочу убивать вас, я должен поучиться у вас умению всё знать и предвидеть.

— Возможно, скоро это у вас получится.

— Я не понимаю.

— Как же так, вы говорили, что всё так просто.

— Всё действительно просто, просто я вас не понимаю. Так сегодня у нас ничья?

Инквизитор усмехнулся.

— Эдуардо, я привык, что жизнь идёт по моему сценарию, и по этому сценарию я сегодня дарю вам ничью.

В душе Эдуардо забурлило от такого унижения. Он стоял, не в силах ни сдвинуться с места, ни сказать что-либо. Но он смог совладать с собой, поклонился и вышел из кельи. Улыбаться сил у него уже не было.

АСКЕЗА

Прошло два дня, внешне ничего не изменилось. Инквизитор, правда, стал закрывать свою дверь на ночь, Эдуардо перестал улыбаться, ходил насупленный, как будто всё время пребывал в размышлениях. На второй день он подошёл к Инквизитору и попросил встречу. Тот взглянул на него, оценивая причину (есть новые сведения или любопытство?), и отказал. «Ещё не время», — сказал он. Но эта просьба подстегнула его к более интенсивным поискам выхода. Он понял, что его единственная надежда — это уединение и пост. Это всегда ему помогало в ситуациях, которые, казалось бы, не имеют решения. Правда, он не постился уже несколько лет, кроме принятых церковных постов, был всё время занят, да и система, построенная им, функционировала без сбоев. И вот теперь была та ситуация, когда без этого не обойтись.

Он позвал Христо и сказал ему о своём решении: он уходит на неделю в затворничество. Христо выглядел обеспокоенным: они знали друг друга уже много лет, и он помнил, с каким самозабвением предаётся Инквизитор постам. Он доводил себя почти до полного изнеможения в поисках ответов. Ответы он, как правило, находил, но сейчас Христо опасался за здоровье Инквизитора, учитывая его нынешний возраст. Инквизитор улыбнулся в ответ на высказанную тревогу. Другого выхода у него не было.

На следующий день, передав Христо все ключи и печати, дав некоторые указания, он пошёл в дальнее здание монастыря и заперся в маленькой часовенке. Через узкое окошко в двери ему давали еду: хлеб и воду, немного фруктов утром и под вечер кашу. Кровать, стул, небольшой круглый стол, маленький иконостас для молитв — вот и вся обстановка. Окошко под потолком и два витража в боковых стенах пропускали свет. Стены часовни были толстые и, захлопнув дверь, Инквизитор сразу ощутил оглушающую тишину. Он замер с закрытыми глазами, сливаясь с ней, и когда она проникла в него, медленно, почти плывя, подошёл к иконостасу с распятым Христом посередине, стал на колени и начал молиться. Слегка раскачиваясь в такт молитве, он делал это всё истовее и истовее. Он ощущал, что молитва идёт правильно, сливаясь с его телом и посылая зов дальше. Мысли исчезли, остались только слова молитвы и страстное желание получить ответ. Он остановился, только когда окошко приоткрылось, издав металлический скрип. Тогда он почувствовал голод, а после еды — усталость, и сразу же уснул.

Поев утром и выпив горячей воды, он снова пошёл к иконостасу. С непривычки от малого количества еды он ощущал слабость, но так всегда бывало вначале. Молившись весь день, прерываясь только для еды и краткого сна в середине дня, он и к концу второго дня не ощущал ничего, что давало бы ему намёк на действия. Время шло, Инквизитор размышлял: всё ли он делает как надо, правилен ли его настрой? Нет, всё правильно, надо продолжать. Он уснул крепким сном.

На третий день, помолившись до обеда, Инквизитор присел на стул и стал разглядывать витражи. Детские лица ангелов, взирающих вниз, руки молящихся, простирающиеся вверх… две стороны, так стремящиеся навстречу друг другу, но словно разделённые невидимым прочным занавесом, не имеющие возможности встретиться. Он залюбовался изображением девушки с золотистыми волосами — художник так точно передал её молитвенный порыв: устремившиеся вверх руки, пряди светлых волос. Что за художник делал этот витраж? Сколько талантов, сколько красоты, сколько страсти и величия порождено Им! И сколько лет я не обращал на это внимание? А ведь так было не всегда, я помню, как простаивал перед фресками в церкви Сан-Клименте в Риме и наслаждался мозаиками в базилике в Санта-Марии-Маджоре. Куда это ушло, почему? Его сердце смягчилось, он смотрел на витраж и на солнечный свет, проходящий в часовню, преломляющийся красками стекла и мягко рассеивающийся в воздухе. Инквизитор замер, потрясённый гармонией, порождаемой столь простыми вещами, и ощутил блаженство.

Воспоминание вспыхнуло столь неожиданно, столь ярко, что в глазах у него пошли тёмные пятна. Люсия! Она стояла у него перед глазами столь реальная, во всей своей красоте, с обезоруживающей улыбкой, веснушками, распущенными волосами, в своём любимом голубом платье. Инквизитор смотрел на неё и постепенно восторг заполнял его душу, как будто и не прошло этих семидесяти лет. Он смотрел, смотрел и смотрел, она не была статична, она смеялась, её глаза искрились, она была живая! Видение оборвалось столь же быстро, как и возникло, оставив его недвижимым и раздавленным. Он еле дошёл до икон и стал на колени, но, не в силах удержаться, лёг в полный рост, скрестив пальцы рук перед собой. Воспоминания пошли бурным потоком, картины менялись с головокружительной скоростью, но он был в таком состоянии, что успевал воспринимать их во всей полноте, успевал переживать все чувства, которые они несли. Он отключился от мира и жил своим прошлым. Когда всё закончилось, он встал и с трудом пошёл к кровати, с удивлением увидев еду (он даже не слышал, когда её принесли). Есть не хотелось, но он заставил себя проглотить хлеб, зная, что силы ему будут нужны. Повалившись на кровать, он осмысливал свои воспоминания, потеряв контроль над собой, и слёзы медленно скатывались по его щекам. «Как я мог, как я мог?» — только одна мысль занимала его сознание, он был не в состоянии ни о чём больше думать, с каждым ударом этого «как я мог» его боль только усиливалась, но при этом с него как будто сходил ещё один слой наносной фальши. «Иисус говорит со мной, говорит именно то, что я должен услышать! Господи, не оставь меня, помоги мне понять!»

Остальные дни он молился и вспоминал свою жизнь, день за днём, событие за событием, был безжалостен и беспощаден к себе. Если что-то не понимал, то возвращался и доискивался до причины каждого эпизода. Поклявшись прорвать все рамки и границы своего мышления, быть максимально честным, он думал о себе, о Церкви, о Христе, об инквизиции, о том, что теперь казалось ему истинным и фальшивым, об Испании и испанцах и многом другом. Когда через неделю он постучал в дверь, сигнализируя об окончании поста, Христо увидел его бледным и ослабленным, но его глаза блестели, в них была сила, которую Христо не замечал никогда ранее. Инквизитор был твёрд, ибо понял и осмыслил столь много, что и не надеялся на это неделю назад. Он понял весь будущий сценарий своей жизни, и знал, что сможет его осуществить. Взволнованный новым образом Учителя, Христо обнял его и, ничего не спрашивая, помог дойти ему до своей кельи.

ИСТОРИЯ ИНКВИЗИТОРА

Три дня Инквизитор восстанавливал силы, занимался накопившимися делами, решал связанные с ними вопросы и обдумывал дальнейшие действия. Время неумолимо сжималось, но на душе у него теперь было спокойно. Оставалось додумать детали, но они были очень важны для воплощения его замысла. Он ощущал его стройность, и от этого душа и тело наполнялись привычной силой, рвущейся наружу. Пришла пора действовать, но перед этим ему нужно было сделать несколько вещей. После утренней молитвы он подошёл к Эдуардо, тот без улыбки посмотрел на него.

— Пришло время нашей встречи, — сказал Инквизитор и увидел, как сжались губы Эдуардо и загорелись его глаза. — Приходите ко мне в два часа пополудни.

Эдуардо был точен, и Инквизитор отметил это про себя.

— А вы изменились, монсеньор. Ваше отшельничество, похоже, прошло успешно.

— Вот как, и что же вы видите, какие изменения?

— Даже не знаю, но в глазах у вас какой-то охотничий блеск. Опять строите свой сценарий? Учтите, я по вашему сценарию играть не буду.

— Вы умны, Эдуардо, но мыслите условностями и предубеждениями. А если мой сценарий совпадает с вашими интересами? Сделаете себе во вред? Не забивайте себе голову дурацкими вспышками гнева и обидами.

Эдуардо стукнул кулаком по столу.

— Не обращайтесь со мной как с мальчишкой! Я знаю, как вы можете создавать безвыходные ситуации, не затягивайте меня в свои капканы!

Инквизитор прикрыл лицо руками, молча массируя лоб. Помолчав некоторое время, он грустно посмотрел на Эдуардо.

— Вы же сами хотели учиться у меня, а теперь отвергаете то, что я вам говорю.

Он сделал несколько шагов по келье, потом обернулся к Эдуардо.

— Хотите, я расскажу вам, как стал инквизитором?

Эдуардо молча кивнул.

— Я родился в богатой семье. Мои родители были из знатных родов. Мать — племянница маркиза Гонсалеса, отец — граф Гарсиа. Я получил хорошее образование. Я много читал, учёба шла легко, идеи мудрецов я впитывал без труда, они сами заходили ко мне в голову и занимали там своё место. Особенно меня восхищали греки, это были настоящие титаны. Евангелие мы изучали досконально, очень много я знал наизусть, но, как ни странно, оно не сильно волновало меня, не казалось мне цельным, его трудно было уместить в систему, в отличие от того же Аристотеля, и поэтому оно меня раздражало. Все эти притчи трогали меня, но я не мог объединить их в целое. Впрочем, я не сильно старался, я наслаждался жизнью. В то время мавры были уже разбиты, Испания быстро богатела, моя семья тоже. Когда мне исполнилось семнадцать, я встретил Люсию, жизнь заиграла новыми красками. Она была девушкой из хорошей семьи, но без заносчивости и капризов. Красивая, воздушная… Когда она улыбалась, глаза её искрились, когда она смеялась, казалось, смеётся всё её существо. Мы часто виделись, нам было хорошо вместе, мы убегали за город, путешествовали целый день. Когда я начинал рассказывать об учёбе, она становилась серьёзной и слушала, но надолго её не хватало, и какая-то фраза, а то и просто слово вызывали у неё такой заразительный смех, что и я смеялся вместе с ней, и все мудрецы казались при этом далёкими и несущественными. У нас было столько сил и энергии! Теперь я понимаю, что был счастлив тогда, просто счастлив без всяких доказательств и объяснений, но тогда… тогда я этого не понимал. Мне казалось, что это продолжение моей жизни. Богатство, успехи в учёбе, удача, теперь ещё и Люсия. Так прошёл почти год. Я жил, не особо беспокоясь о будущем, зная, что отец передаст мне свои дела, когда нужно. Но затем произошло событие, полностью перевернувшее мою жизнь. Всё началось с забавы, с игры, как мне тогда казалось, — он обернулся к Эдуардо и посмотрел на него с такой яростью, что тот отодвинулся, — когда всё воспринимаешь, как лёгкую игру… Это сильно бьёт по самоуверенным, которым всё ясно! — он почти закричал. — А мне тогда всё было ясно и понятно! — он помолчал и добавил: а уж как хитёр Дьявол, он знает нас лучше нас самих и наносит удары безошибочно!

Он помолчал, вспоминая те далёкие события.

— В Севилье отмечался праздник, я уже не помню какой. Но пастырь одной из церквей чем-то разозлил свою паству, и они отказались участвовать в нём. Он мне пожаловался на это при встрече, и я решил помочь. На очередной проповеди я попросил слово и начал рассказывать, как важен этот праздник, цитировал мудрецов, Евангелие, в конце я даже забыл, с чего начал, говорил о необходимости Церкви в жизни и уважения к её служителям. Я выплёскивал свою энергию на этих людей и получал удовольствие. К моему удивлению, после моих слов к празднику присоединилось столько народа, как никогда. Епископ поблагодарил священника, а тот рассказал ему обо мне.

Мы с Люсией вовсю смеялись над этим. Я приводил ей свои доводы, кривлялся, изображая лица слушателей и священника. Мы хохотали без умолку. Вскоре меня позвал отец, его лицо светилось гордостью. Он подробно расспросил меня о произошедшем и, улыбнувшись, сказал, что с ним разговаривал епископ и назначил мне аудиенцию. Мне! Мне только исполнилось восемнадцать! Мы встретились. Епископ смотрел на меня с любопытством. Он сказал, что давно знает мою семью, похвалил мой род. Потом мы разговорились о философии. Я, конечно, поведал ему о моих любимых греках, но по-настоящему удивил его, когда подробно рассказал ему «Confessio» святого Патрика, моего кумира в то время. Похоже, иногда я говорил такое, о чём не знал или забыл сам епископ, его взгляд порой был растерянным. Он угостил меня прекрасным андалузским вином и к концу беседы смотрел на меня уже другими глазами. Впрочем, я не придал этой встрече большого значения, рассказал о ней Люсии, но что-то меня зацепило, я уже не кривлялся и не смеялся, только улыбался, вспоминая удивлённые глаза епископа. Ну и, конечно, гордился собой.

Встреча имела неожиданное продолжение. Через месяц епископ, собираясь на встречу с кардиналом, предложил мне сопровождать его. Я был изумлён и согласился. Не знаю, что он рассказал обо мне кардиналу, но тот, едва мы встретились, вступил в дискуссию. Я поддерживал её, как мог, но чувствовал, что моих знаний недостаточно. Кардинал с епископом хитро переглядывались, я злился, но терпел. В то время в Мадриде образовалось несколько еретических групп, которые хотели изменить трактовки Священного Писания, принизить значение Отцов Церкви. Инквизиция их не трогала, с ними вели дискуссии, на одну из них пригласили меня. Это не был уровень кардинала, мне было понятно, о чём они говорят, я также знал, что хочет слышать кардинал. И меня было не остановить. К моему удивлению, значительную часть еретиков мне удалось переубедить. Кардинал был очень доволен, епископ просто светился от радости. Меня пригласили на другую дискуссию. И вот тут произошло то, к чему меня так долго и изысканно подводил дьявол. Я понял это, к сожалению, только через семьдесят лет, во время последнего поста. Я ощутил власть! Не примитивную власть через силу меча, армии или связей, — он свирепо взглянул на Эдуардо, — а настоящую, истинную власть над сознанием людей. Когда есть такая власть, не нужно никакое оружие, люди сами ждут твоих приказов, им плохо без них. Как будто у тебя в руках ниточки, связывающие этих людей, и они сами за них держатся. Это было упоительное чувство! Я опьянел от него, я не ходил — летал, я перестал видеть людей, я видел только массу, которой надо было управлять. Ведь они сами хотели этого. Власть раздавила меня, расплющила, выдавив всё остальное.

Конец ознакомительного фрагмента.