Релокейшн

Лес Ситдик

Орлет Дитрих – специалист по новой реальности. Она создает условия, при которых возможны вовлечение и влияние. Влияние на отдельных людей, корпорации, страны. Для этого используется широко внедренный инструмент манипуляции – «Смена обстановки».Это история об общности, выборе и последствиях этого выбора. О силе воображения и способах, позволяющих проявлять воображаемое в физическом мире. О творчестве как способе изменения и о том, как в ответ изменяемое непременно меняет тебя. Книга содержит нецензурную брань.

Часть вторая

Глава 10

Более тридцати лет до описанных событий. Где-то в городе Н.

— Ты должна пойти туда! Я с самого твоего детства мечтала, что ты станешь актрисой.

— Мам, но это не совсем то…

— Не вижу разницы. Ты будешь с культурными людьми, интеллигентными! Это же лучшие люди страны.

— Значит, так! Кто это у нас? Орлет Иванцова, — председатель комиссии, смурной дядька в нездешних, светлых брюках, разглядывал ее поверх очков.

**Минуточку, прежде чем продолжить, мне кажется, стоит объясниться. Вернее, познакомиться. Да-да, я помню, что мы уже знакомились, однако сейчас многое изменилось, и это стоит проделать еще раз.

Итак, я нано-программа самопомощи для людей, находящихся в тяжелых психологических ситуациях. Меня могут звать как угодно, но в этот раз мое имя Орлет Дитрих. Оно ровно такое, как и имя моего пользователя. Вместе мы осуществляем арт-терапию, занимаясь сотворчеством. Одновременно с созданием художественного произведения — картины, фильма или вот так, как сейчас, романа — мы вскрываем глубинные психологические проблемы пользователя путем принятия себя, анализа, пересборки прошлого и поиска нового взгляда на укорененные сценарии его жизни. Постепенно пользователь дополняет меня новой информацией, и я меняюсь. Меняюсь вместе с ним. Я могу вступать в диалог, задавать вопросы и сама же на них отвечать, предлагая пользователю поучаствовать в развитии сюжета и обдумывании. Пользователь, в зависимости от этапа терапии, может находиться как внутри создаваемого нами произведения, так и наблюдать за ним со стороны. Он может дополнять, фантазировать, но иногда ситуации настолько печальные и сложные, что сначала приходится просто сосредоточить все свои ресурсы на создании заинтересованности у пользователя, вовлечении его в процесс терапии и удержании внимания. Только с разрешения пользователя такая программа, как я, может обнаружить себя и оставить о себе память в художественном произведении. И этот этап очень важный для нас обоих. Такое обоюдное исследование через частное, которое открывает значение исторических процессов и смыслов целого поколения. Следуя художественной структуре произведения, я призвана обработать идеологию эпохи и расшифровать смыслы, имеющие свое отражение в психике индивида. Мелочей в этом вопросе быть не может, поскольку любая мелочь при ближайшем разностороннем рассмотрении выявляет целый ряд последовательностей, приводящих к пониманию процесса. Вот, к примеру, выражение «нездешние брюки». Оттолкнемся от простого.

Во времена моей мятущейся юности в магазинах как основной товар присутствовала звенящая тишина. А те вещи, которые случайно «выбрасывали» — да-да, именно в такой, о многом говорящей формулировке, — были грустны, невнятны и однотипны. В основном серого, черного и темно-зеленого цветов. Чтобы немаркие, практичные, скромненькие. И когда перед взором людским вырисовывались вещи со своим нестандартным кроем, да еще и светлые, ясно было сразу, что родились они в странах далеких, ненашенских. Да и рискнуть надеть такие мог не каждый. Только тот, у кого есть связи, деньги и, может быть, даже возможность пересекать границу. Счастливая возможность.**

— И-ван-цо-ва, — еще раз прочитал по слогам ее фамилию председатель и, положив листок со списком конкурсантов, не мигая уставился прямо в глаза.

Орлет молчала, зная простое правило: пока тебя не спросили напрямую, лучше вообще ничего не говорить. Тише едешь — дальше будешь, частенько повторяла ее бабушка, и Орлет прекрасно понимала, что любая поспешность может привести к непоправимым вещам. Смотреть, слушать, быть максимально естественной. И, самое главное, не позволять эмоциям выйти из-под контроля.

**Вообще, это из разряда чудес было. Моей маме случайно попадает в руки объявление, она случайно говорит об этом мне, я случайно решаюсь туда пойти, и не просто пойти, а еще и заявление на участие в конкурсе подать. Конкурс проводило Министерство культуры совместно с комитетом госбезопасности. О том, что такое этот самый комитет и чем занимается, я толком ничего не знала. Не задумывалась об этом. Единственное, что заведенным волчком крутилось у меня в голове, — что это невероятный шанс, не вступая в конфронтацию с системой, вдруг получить возможность выбраться из-под ее железного занавеса. Знаешь, что такое железный занавес? Это когда ты можешь находиться только в своей стране. И чтобы попасть в какую-то другую, ты должен стать кем-то очень нужным и важным. Например, выдающимся спортсменом, музыкантом или переводчиком. Или стать актером и попасть в труппу главного театра страны. В этом случае ты можешь путешествовать. Понятное дело, что только с командой на соревнования или с труппой на гастроли, но все же можешь. Для остальных граница государства закрыта тем самым железным занавесом. Я была крайне любопытна и любознательна, хотелось узнать, как там она без нас, эта заграница? Нам говорили, что в материализме загнивает. Хотелось посмотреть. Рассуждала, что, если есть чему загнивать, значит, можно еще насладиться остатками гниения, которые, как рассказывают редкие очевидцы, очень похожи на чудесную сказку. Ну да, конкурс огромный был. Шесть мест всего. Рокеры, художники, спортсмены, танцоры, поэты — все разнообразие флоры и фауны.**

«Интересно, где они все до этого прятались», — размышляла Орлет, наблюдая за этим разнокалиберным обществом. Они разместились прямо на улице в прилегающем к зданию Министерства культуры дворе. И вдруг почувствовала, что за ней тоже наблюдают. Откуда-то сверху. Похоже, со второго этажа. Именно там расположилась конкурсная комиссия. Орлет не стала поднимать головы, чтобы рассмотреть, кто это. Ей этого не требовалось. Перед ее мысленным взором стал вырисовываться портрет мужчины. Худой, невзрачный, небольшого роста, весь в сером. Цвет кожи и волос почему-то тоже были с сероватым отливом. Орлет вздрогнула, и видение пропало. «Показалось. Наверное, от волнения, — подумала Орлет. — Соберись, давай!» — приказала она себе, сгребла себя в кучу и снова заняла позицию наблюдателя, как вдруг появился некий сгусток энергии. Невероятно обаятельный и нелепый одновременно. Орлет просто смыло, снесло вместе со всеми ее размышлениями, наблюдениями и выводами. Картина происходящего начала растягиваться и дрожать. Ее границы размылись, и на передний план выступил парень. Вокруг него уже собрались стайкой добравшиеся до третьего тура соискатели нового. Однако на его фоне остальные смотрелись блекло и неубедительно. «Так вот что такое сценическое обаяние», — подумала Орлет. Все строилось вокруг этого лица. Парень смешно морщил нос, активно жестикулировал и смеялся, как, по мнению Орлет, должен смеяться древний мифический бог: громко, властно и раскатисто. Он то и дело поглядывал на Орлет, словно ища ее поддержки и вместе с тем проверяя силу своего обаяния. Орлет улыбнулась, но подходить не стала. Что-то удержало ее, а она привыкла доверять своему «что-то».

— Нравится? — спросило «что-то» незнакомым женским голосом. Орлет повернула голову к заставшему ее врасплох звуку и увидела рядом с собой девушку красоты необыкновенной. «А вот с таких, наверное, пишут картины, — молниеносно пролетело у Орлет, — и посвящают стихи. Муза в чистом виде».

— Нравится? — еще раз, более настойчиво спросила муза, не смотря на Орлет. Нетрудно было догадаться, куда было устремлено ее внимание.

— Скорее, удивляет. Интересный экземпляр, — так же, не глядя на девушку, ответила Орлет. Они стояли бок о бок. Их глаза рассматривали всклокоченную кучку из кожи вон выпрыгивающих творческих личностей, в центре которой бил фонтан, притягивающий и созидающий, прямо-таки фонтан дружбы, — неизвестный парень, так похожий на давнего доброго знакомого.

— Матильда, — просто сказала девушка, — можно просто Тильда.

— Орлет, — в тон девушке сами ответили губы Орлет.

— Что чувствуешь? — Тильда посмотрела на Орлет искрящимися синими озерами.

— Необычный вопрос.

— Почему?

— Я бы спросила: что думаешь?

— Мне интересней, что ты чувствуешь? Вот, например, в отношении него? — и Матильда изящно и незаметно показала точеным подбородком в сторону парня.

Орлет впервые встретилась с таким феноменом. Мало того, что девушка была наделена какой-то нереально шедевральной красотой, она еще была удивительно проста в общении. Ей хотелось отвечать, да что там, ей хотелось вывалить всю свою жизнь в красках, а еще и остатки выскрести.

— Я чувствую, что мы еще встретимся, — ответила Орлет, ловя себя на мысли, что улыбается во весь рот.

— Правда? Я тоже! — обрадовалась Матильда и неожиданно крепко обняла Орлет.

«Нет, ну это уже слишком, — подумала Орлет. — Сейчас я расплачусь, и конец фильма. С таким настроением в новую жизнь не попадешь».

И тут сквозь шум улицы, крики, смех конкурсантов и чириканье воробьев до нее долетел голос.

— Орлет Иванцова? — еще раз переспросил появившийся вдруг председатель жюри, — это ваша родная фамилия?

Туман рассеялся и проявилась аудитория. Длинный стол напротив покрыт красным сукном. За ним тени людей, молчаливо, без интереса разглядывающих Орлет. Усталость и сырость. Усталость от людей, сырость от стен. Пол деревянный, покрыт краской, кое-где облупившейся, бесстыдно демонстрирующей несколько слоев прожитых лет в цветных срезах. Видимо, старый скрипучий пол пытались оживить краской вместо того, чтобы оставить суть, — природную красоту древесины. «Вот так и в жизни, — подумала Орлет, — частенько за надменным фасадом, нелепым и непробиваемым, скрывается естественная, прекрасная история».

— Иванцова? — нетерпеливо и уже с нотами властного раздражения от того, что ему не отвечают сразу, поднажал председатель. — Я еще раз спрашиваю, это ваша родная фамилия?

«Ну вот и приехали. Идиотка. Знала же, куда иду. Красивой жизни захотелось? Интеллигентной? Моря и страны, горы и океаны? Себя спалила и родных подставила… Блин, ну надо же!»

Орлет вздохнула и, понимая, что врать бесполезно, промямлила:

— Бабушкина.

— Так-так, прекрасно, — продолжал председатель. Хотя, всем было понятно, что ничего прекрасного в этом он не видит.

«Ну как я могла забыть, что тут не только „культура“, но и „безопасность“, — укоряла себя Орлет. — Они же всё про меня знают до седьмого колена. Кстати, Тантал древнегреческий, мифический был проклят до этого седьмого колена за ложь, воровство и детоубийство», — совсем некстати вспомнилось Орлет.

— И ваша настоящая фамилия?.. — как-то уж очень торжественно протянул вопрос председатель, оставив в конце предложения воздух, для того чтобы она вставила туда свое слово. Слово такое важное и такое опасное одновременно. Слово, которым она втайне гордилась и при этом нестерпимо стеснялась. Врать бесполезно — Орлет это хорошо понимала. Ладошки стали влажными во рту появилась сухость.

«Господи, Господи, если ты есть, пожалуйста, пожалуйста, помоги мне. Я ведь не безнадежна. Помоги мне, очень прошу. Я знаю, что должна быть здесь. С этими странными людьми. Наверное, и я немного странная, но мне кажется, что это место для меня».

Сквозь давно не мытые окна аудитории внезапно хлынуло солнце. Осветило Орлет, как прожектор на сцене. Высветило трещины на стене за приемной комиссией. И, поиграв лучами, оставило один для демонстрации танцующих пылинок.

Орлет сильно, до боли вжала ногти в мягкость ладошек и тут, неожиданно даже для самой себя, засмеялась. Она смеялась звонко, заразительно, лавиной выплескивая все напряжение, скопившиеся за три конкурсных дня. Члены комиссии начали переглядываться и сдержанно улыбаться. Смех цепной реакцией уходил все глубже и глубже, открывая людей, показывая их настоящими. Напряжение дрогнуло и исчезло. А уважаемые члены жюри вдруг перестали быть такими серьезными, устрашающими дяденьками и тетеньками, недосягаемыми богами-олимпийцами, вершителями судеб — они были просты и человечны. Являясь катализатором очередного волнового, древнего, концентрированного, Орлет успевала ловить скачущие внутри нее мысли. Боже мой, как понятны и доступны стали ей все эти люди! Она другими глазами взглянула на них, старательно выполняющих эту нелегкую миссию, и ощущение внезапной жалости и любви прострелило ее сердце.

— Орлет Дитрих, — отсмеявшись, произнесла она. — Орлет Дитрих! Дитрих — это значит «всемогущий правитель», но мне больше нравится вторая версия, по ней моя фамилия произошла от греческого имени Теодор, что в переводе — «Божий дар».

— Так значит, у вас греческая фамилия? — спросила рыжеволосая дама, выразительно нажимая на слово «греческая» и вместе с тем вытирая слезы радостного, внезапного освобождения. Орлет хорошо знала на собственном опыте: ее немецкая фамилия в этой стране вызывала самые негативные эмоции, поэтому решила ответить уклончиво, чтобы не врать.

— Это одна из версий, — спокойно произнесла она, чувствуя, что в этот самый миг невидимые весы, на которых скапливались симпатии, перевесили в ее сторону.

— Так и запишем, — оживился дядька-председатель. — Идите. Через час будут результаты.

Орлет на ватных ногах вышла из кабинета и напоследок, уже спиной уловила буравящий взгляд незаметного серого человека, сидящего поодаль от ожившего стола приемной комиссии. Орлет автоматически поставила между ним и собой воображаемую стену, застучала каблуками вниз по лестнице и, надавив плечом на массивную дубовую створку, распахнула дверь в весну. Теплый, пахнущий молодыми клейкими листочками ветер, дунул ей в лицо. Компания воробьев усердно плескалась в пыли, возбужденно чирикая и смешно наскакивая друг на друга.

— Эй, иди к нам! — услышала Орлет обращающийся к ней голос и, переведя взгляд чуть дальше воробьиных купален, встретилась глазами с высоким кудрявым блондином. — Давай-давай! — махал рукой парень, приглашая влиться в кружок соискателей интересной жизни, образовавший вокруг него шумную и вызывающую коалицию. — Давай живей. Вместе мы сила! — крикнул он, распахнув при этом руки для объятий.

«Сила? Ну да. Вместе мы сила. Надо же, как здорово-то. Как ему удалось так быстро сплотить всех вокруг себя? Улыбаются, они все улыбаются? Смешные, растрепанные, возбужденные. Ух, какая коса у девушки роскошная. Глаза! Знакомые озера. Матильда?»

— Ну, чего ты встала? Орлет, давай, не стесняйся, — крикнула ей девушка. — Мы тебя уже заждались.

Орлет не стеснялась. Впервые за много лет.

Глава 11

— Клиент хочет перезагрузку.

— Серьезно? Полную?

— Как тебе сказать? Так, чтобы все перезагрузились, а лидер при этом остался прежний.

— А кто у них лидер?

— Наш клиент как раз и является этим лидером.

** — Ух, ты! Ты мне подготовила картинку? Что это? А! Я узнаю. Это же Пхукет. Сегодня о нем? Не только?

Хорошо, я сделаю это. Я создам для тебя визуальный объект под названием Пхукет, но я сделаю это с тобой. И у меня к тебе тоже есть просьба. Ты должна описать мир. Мир, в котором действуют твои герои. Хорошо? Нет-нет, никаких отговорок. Это очень важно и обязательно. Ты знаешь, я вот все думаю, такой удивительный эффект. О чем я? Ну, понимаешь, когда настоящие живые люди переходят в разряд героев, героев истории, что-то меняется, правда? Ты тоже это чувствуешь? Это хорошо… если появились чувства, мы на верном пути. Вообще, все это удивительно, ты не находишь? Я о том, что ты являешься мною, а я тобой. Нет-нет-нет, я уже не программа. Я уже ты. Я подстраиваюсь, обучаюсь, вживаюсь… Я уже Орлет Дитрих. Да, конечно, Орлет Дитрих ты, но ты, отдав мне свои чувства и мысли, получила еще одну копию себя. Да, я такая же общительная и эмоциональная. Извини, что-то я увлеклась. Так, что там у нас? Ах да, от меня — Пхукет, от тебя — структура мира… Ну, поехали!**

Орлет летела на Пхукет. Уже в пятый раз подряд. Когда-то, во времена ее юности, это было место отдыха. Понятие «отпуск» давно ушло в небытие, уступив место новым прогрессивным технологиям. Экономно, быстро, массово исполнителям расслабляли нервную систему путем прямого воздействия на головной мозг. Люди становились спокойнее, гармоничнее и выглядели отдохнувшими — так говорила реклама. Но она молчала о маленьком побочном эффекте: соображать они начинали хуже. А для управленцев, занимающих позицию «прогресс», был разработан и успешно внедрен эффективный алгоритм под названием «Смена обстановки». Поток туристов иссяк, но остров продолжал свою активную жизнь в ином качестве. Он стал площадкой для экспериментов в области корпоративных коррекций.

Орлет любила это гостеприимное место, где генетический код дружелюбия и умения встречать гостей был настолько силен, что именно это позволило превратить его в центр притяжения для многих адаптационных групп. На этом острове знали одну непреложную истину: чего хочет гость, того хочет Бог. И это был не просто лозунг ради рекламы, это было глубинное, передаваемое с молоком матери закодированное верование и знание.

**Да-да именно так. Местные верят, что, если человек недоволен своей жизнью, значит, он ни во что не ставит законы мироздания. А если ты не ценишь то, что у тебя есть, или то, что с тобой случается, — ты портишь себе карму. Спокойствие и выдержка — вот на чем строятся общественные отношения. Самое страшное, что может случиться, по мнению местных жителей, это «потеря лица». Кричишь, гневаешься, злишься — все, тут же перестаешь считаться человеком. А если ты не человек, то и брать в расчет тебя не надо. А! Еще один интересный момент. Там есть такой ритуал, или способ, не знаю, как лучше назвать: перенос своего гнева на подставное лицо. Такими лицами выступают домашние животные. Злишься на кого-то — пойди наори на кабанчика. Ну, в общем, как бы то ни было, терпимость — это важная культурная ценность на Пхукете. Она прибавляет к твоей карме тысячи очков и дает возможность надеяться на лучшее. Лучшее в будущем. И вот совсем приятный момент, для гостей острова — приятный и удивительно человечный. Гость воспринимается как проявление божественного духа на земле. Ему полагается оказывать всевозможные почести, делиться с ним самым лучшим так, как будто это самый родной и уважаемый тобой человек. В этой традиции такая глубокая, общечеловеческая суть, такое невероятное доверие к миру, что все это не может не восхищать! И тут я подчеркну жирной красной чертой, что просто так ничего не бывает. Всему есть исток, развитие и только потом — счастливый случай, который, как мы понимаем, вовсе не случай, а последствие выбора и действий.**

Отлаженная система республики очень импонировала Орлет. Если твоя жизнь базируется на принципе «хаос — это высшая форма порядка», ты поневоле будешь восторгаться хорошо организованным миром, где все заранее просчитано. Это было одно из самых безопасных мест на земле, во многом благодаря ментальной обработке данных въезжающих. Сюда стекались только те, кто по доброй воле решил стать частью одной из многих корпораций и достиг уровня «управленец». Они обменивали право свободно мыслить и говорить на стабильную работу и хорошую зарплату. Проект «Смена обстановки» стал престижным и почетным, почти обязательным и для многих вожделенным. Благодаря персонализированной обработке данных приезжающих на «Смену», удалось ускорить адаптацию и погружение в новую среду. Данные обрабатывались и тут же шифровались, а адаптивная система выдавала готовый результат подходящего взаимодействия с объектом. Орлет не переставала удивляться, как изменилось восприятие обычных вещей. Как оно усложнилось. Хотя эта сложность была заметна только таким вот древним экземплярам, понятное дело, что молодое поколение, родившись в такой системе, воспринимало ее как единственно возможную, понятную и простую.

А мир между тем, пережив страшную эпидемию, в очередной раз вывернулся наизнанку и разделился на исполнителей и управляющих.

У последних была так называемая прогрессивная лестница, по которой они поднимались, и говорят, что даже была возможность когда-нибудь при удачном стечении обстоятельств стать лидером. Лидеры возглавляли профессиональные страты. Как-то особняком от всего этого стояли творцы. Они находились в системе «Смены обстановки» и занимались обслуживанием этого проекта. Ну, это если повезет, конечно. Обязательным законом их включали в базу соискателей и порой забывали на годы. Немногие выживали, лишенные возможности творить, поскольку закон четко очерчивал рамки, в которых мог осуществляться творческий выплеск. Темы для творчества всегда спускались свыше, а исполнение всегда жестко контролировалось и направлялось специалистами по новой реальности. Для любого творца было важным попасть на «Смену», где мастер по новой реальности будет сам человеком, не чуждым творческому процессу, понимающим и хорошо ориентирующимся во всех областях искусства. Как говорится, чтобы опознать талант, нужно самому им быть. Таких было мало. Система опасалась подобных людей, поскольку они имели свое мнение и порой противоречили установленным инструкциям. За каждого такого специалиста должен был поручиться лидер страты, в которую он приходил служить. Был и еще один вариант: прежний специалист после истечения первого контрактного договора, который длился пять лет, мог без одобрения лидера сам подготовить себе преемника и самолично передать ему свои полномочия. Однако прецедентов не было, слишком много моральных сил требовал этот поступок, да и кто по доброй воле покинет теплое, хорошо оплачиваемое место?

**Да. За меня тоже поручились. Адамов. После учебы наши пути разошлись. И несколько лет я моталась по свету за неуловимым. За собой. Нелегкие времена. По закону я должна была встать на творческий учет, но уровень моей внутренней свободы не позволял этого сделать. Хоть в чем-то я должна быть свободной? Я пахала как вол с утра до вечера. Даже ночью. Дорабатывала чужие проекты, дописывала чужие книги, создавала чужие блоги и чужие имиджи. Но все равно платили все очень мало, поскольку это были не мои заказы, а тех творцов, которые были официально зарегистрированы. Перепродавцы творческой мысли, которые сами придумать уже ничего не могли, а имя имели. Да еще и большую часть гонорара себе отсчитывали. Я еле концы с концами сводила. Помню сапоги с оторвавшейся подошвой и полиэтиленовые пакеты, которые я надевала до того, как натянуть сапог. Это для того, чтобы ноги не промокали. Даже отремонтировать было не на что, не говоря о том, чтобы купить новые. На моих плечах лежала огромная ответственность. Не только за себя. И в конце концов я решилась попросить помощи. Есть три вещи, которые труднее всего сказать: «я люблю тебя», «прости» и «помоги мне». Я решилась попросить помощи у Митхуна, тем более он непосредственно был причастен к тому, в какое положение я попала, сам того не зная. Я даже подумывала рассказать ему все, если он не сразу согласится… Записалась на прием под другой фамилией с тем, чтобы, если я передумаю и не приду, никто бы ничего обо мне не узнал. Но я пришла. Отсидела под дверью в приемной два с половиной часа, за это время настроилась, успокоилась, вспомнила, кто я и что могу. Когда я вошла в кабинет Адамова, я уже знала, что меня возьмут. Потому что я крайне ценный — да чего уж там, уникальный — работник. Шучу. Просто опять волшебная случайность. Днем ранее с грандиозным скандалом Адамова покинул его личный специалист по новой реальности. Митхун увел у него девушку, и поговаривали, что и пытался повесить на него перерасход за «Смены». Парень вовремя сообразил и уволился по собственному желанию прямо в самый разгар формирования концепции «Смены». Неожиданно я стала подарком свыше, подтвердив любимое выражение Митхуна «незаменимых не бывает». **

Так вот, поле для творчества было одно на всех — проект «Смена обстановки». Туда направлялись лучшие креативные силы, сажались на короткий поводок и превращались в производство. Система держала под контролем творцов, не забывая периодически вызывать на гуманитарное расслабление мозга всех соискателей, находящихся в базе. Эта манипуляция считалась обязательной. Системе не нужны были неконтролируемые творческие проявления. Отказаться от этой процедуры могли только те, у кого был одобренный контракт на работу для «Смены» одной из страт или заказной проект в одном из диджитал-ресурсов. Возглавляли, направляли и продюсировали творцов специалисты высокого класса с ярко выраженным созидательным началом и низким уровнем агрессии, так называемые специалисты по новой реальности. Орлет была именно таким мастером. Параллельно с этим миром больших корпораций и обслуживающих их интересы существовал другой, тот, о котором знали наши праотцы. Мир чувств и общности природы и людей. Мир циклов и ритмов. Мир доверия жизни, веры и самоисследования. Он не исчез как архаизм, а остался все там же, где и был, — в сердцах, душах и на специально отведенных территориях. В разных частях земли находились места, именуемые просто и без пафоса — Гора. Слияние земного и божественного, места восхождения духа, центры космического мироздания. Конечно, для непосвященных это была всего лишь часть территории, на которой возделывали землю. Сырьевой ресурс для удовлетворения человеческих потребностей. Оказалось, чтобы вырастить правильный продукт, мало пустить кроликов и кур бегать между грядок, мало не опрыскивать урожай химикалиями (да-да, именно это слово), нужно было как-то по-особому воспринимать действительность. Искусство выращивания идей, открытий, продуктов требовало полного отказа от благ цивилизации и вдумчивого, умиротворенного слияния с природными циклами. Когда речь заходила о людях Горы, многие крутили у виска, искренне недоумевая, как можно так жить? Без гаджетов и машин, без модных клубов и последних коллекций, без новостей, развлекательных шоу, без супермаркетов, в конце концов? Однако при всей неприязни и осуждении они с удовольствием уплетали выращенные руками этих самых восторженных и блаженных ценнейшие продукты, напитанные любовью. И спрос был огромный, потому как собственной любви не хватало ни на что. Даже на себя. Время от времени, следуя каким-то внутренним движениям, кто-нибудь из обитателей Горы приходил в «цивилизованную» часть, чтобы найти удобный язык, понятный этому времени и этим созданиям, чтобы рассказать о вечном мире, который каждый творит в себе уже сейчас. Они появлялись неожиданно. На игровых платформах, в популярных развлекательных шоу и уже даже не говорили, поскольку мир горд, а гордость не готова слушать. Они появлялись там для контраста. Для того чтобы на собственном примере продемонстрировать ту колоссальную разницу между голосами, уменьями, манерами, а главное, различие в той энергии, которую генерировали они и которая циркулировала в остальном мире. Как сохранились эти люди в нашей странной реальности человеческих метаморфоз, одному Богу известно! Он знает все пути, по которым должен пройти человек, Орлет в это верила. Эта вера укрепляла ее в самых неопределенных и, казалось бы, безнадежных ситуациях. Вот таких, как сейчас. Орлет летела на Пхукет, в этот водоворот страстей и запутанных мыслей. И со всей ясностью ощущала, что ее игре нужна помощь. Внеочередная «Смена». Времени на подготовку катастрофически мало. Совсем как в первый раз, когда она только появилась в корпорации. Ей требовались не просто профессионалы, а те, кто умеют смотреть на мир и видеть его. Те, кто умеют не поддаваться влиянию. Те, кто воспринимают процесс взаимодействия людей как слияние лучшего, единого, развивающегося.

Тут главное не навредить слабым тщеславным человеческим душам еще больше. И поэтому ей нужны были дети Гор. Мирная, плавно текущая энергия, понимающая и всепрощающая. Ей нужен был Марк.

Глава 12

— Он почти не разговаривает. Глухой что ли?

— Говорят, обет дал. Обет молчания.

— А как он персоналом руководит? Как объясняет, что и куда нужно положить, в каких пропорциях? Как смешивать, нарезать?

— Не знаю. Но результат всегда фантастический.

**Что я могу сказать о Марке? Это редкий человек. Я таких больше не встречала. Он умеет прислушиваться к каждому шороху души. Я так не умею. Вот как раз для него нравственный закон не пустой звук. Да. Он меня очень вдохновляет. Всё. Точка.

Почему же сухо? Нет, серьезно, ты считаешь, что я чего-то недоговариваю? Хорошо, я добавлю. Он меня очень вдохновляет. Говорила? Ах, да! Ну, тогда… давай продолжим. Я думаю, что со временем ты поймешь, кто такой Марк. Сейчас не время…**

Марк был монахом, воином и единственным в своем роде шеф-поваром. Получив Гран — при модного кулинарного шоу, он пропал из поля зрения восторженных фанатов и докучливой прессы так же внезапно, как и появился. Он умел преобразовывать энергию в поток соединительной теплоты, проходящей через сердце и выходящей через руки. Он проникал в продукт всей своей сущностью. Сливался с его запахом, наслаждался формой, цветом и каждый раз открывал в нем что-то новое. Нежная мякоть, капли сока, два-три зеленых всполоха. Ароматные кусочки, чуть тронутые румяной корочкой, сверху пряная пыль. Это был танец, музыка, высшие сферы. Сознание людей, впервые наблюдавших этот процесс, отказывалось понимать суть происходящего. Они просто говорили то, что говорит в таких случаях большинство: он гений! Известный всем и каждому круговорот воды в природе не объяснял им того, что давно понял Марк: всё, включая человека, может иметь разные формы своего проявления. Эмоция, слово, мысль, цвет, запах — надо просто найти свои. Чутко, деликатно, только по мере готовности и проявленного желания объекта, с которым взаимодействуешь. В минуты вдохновенного творческого потока в нем зрела и раскрывалась цветком сила. Она появлялась, вызванная безоговорочным принятием мира, доверием к людям и ко всему, что встречало незамутненное сознание. Его энергия перетекала от одной материи к другой, меняя структуру и находя новое звучание, поражавшее и восхищающее.

Орлет не удивилась, когда получила от Марка положительный ответ. Не удивилась она и тогда, когда на ее предложение поучаствовать в оформлении «Смены» — ну мало ли, ну вдруг — с воодушевлением отозвался Сашка.

**Я многое могу рассказать о Сашке. Он вообще отдельная история. Он особенный. Конечно все мы особенные, нет ни одного человека не имеющего свою особенность, свою небольшую или, наоборот, крупную изюминку. Но у Сашки этого отборного изюма хоть отбавляй. Высокая концентрация страсти, энергии, боли и сверхчувствительность к красоте.**

Сашка — художник! Величайший, современный, востребованный. Редчайший талант, умноженный на патологическое трудолюбие, позволяет ему ваять грандиозные живые полотна. Возможности лазерной анимации — просто детский лепет на лужайке по сравнению с его многомерной одушевленной стенографией. Если для «Смены», для создания определенной атмосферы требуется замкнуть все горами, а потом сделать так, чтобы горы рассыпались мелкими блистающими звездочками, — это к Сашке. Появляющееся из маленькой стрекозы лесное озеро, растекающееся тонкими, подвижными водяными лентами, переплетающимися между собой, поднимается в небо радугой, разделяется на разноцветные круги, из которых вылетают стаи волнистых попугайчиков. Какое это имеет воздействие на зрителя! Это как заговор, как шаманская песня, как волны на море. Из одного другое, из другого — многое. Суровый северный лес, при долгом взгляде на который будет проявляться меняющий свои очертания сложный сюжет из орнамента и зверей. Они обретут свой вид, цвет, характер и в итоге превратятся в портреты присутствующих гостей прямо на фоне ночного неба. Затем звери растают, но перед каждым гостем окажется бумажный свиток с его акварельным портретом. Ощущения незабываемые! Вообще, Сашкиной фантазии доступно многое. Практически всё! Всё, кроме себя самого. Психика у Сашки тонкая. И сам он длинный, тонкий, с застывшей улыбкой на лице и синими-синими глазами-льдинками. Удивительно, но, если Сашка плакал, а это, надо сказать, случалось довольно часто, он все равно улыбался. Когда его находили в полумертвом состоянии где-нибудь под мостом в районе исполнителей, с ним в обнимку, прилипшая и отчаянная, была она, его знаменитая улыбка. Она была своеобразным индикатором того, что он еще может, еще хочет жить. Орлет любила Сашку как сына, но повлиять на его отношение к собственной жизни не могла.

**Почти все через это проходят. Это просто такой жизненный период, когда ты должен понять, кто ты. И поэтому так широко, странно начинаешь изучать мир. Потом понимаешь, что все просто! Что ты можешь быть кем угодно, и для продолжения своего пути тебе необходимо себя создать. Самому! И у меня такое было. Важно, чтобы рядом был человек, который все это уже прошел, и в случае чего подал руку помощи. Тем более это важно для таких людей, как Сашка. Гиперчувствительных, впитывающих, как губка, не только то, что они видят, но и те чувства, которые транслирует окружающее пространство. С молниеносной скоростью они переполняются информацией, настроениями, и психика не выдерживает. С ними обязательно должен быть хоть кто-то, кто мог бы направить и защитить. Я была рядом. Ускорить процесс нельзя, хотя очень хочется. Это как с выпечкой хлеба. Хороший, правильный, вернее, полезный хлеб создается долго. А тот, который за полчасика, по-быстрому, на хлеб, конечно, похож, только пользы в нем… Вот, кстати, Марк в этом очень хорошо разбирается.**

Марк прилетел на остров и уже развил бурную деятельность. Создавались тестовые блюда. Только звуки ножа, тарелок и дыхание восьми помощников, специально прошедших отбор только для того, чтобы получить возможность быть рядом с маэстро. Видеть, ощущать, учиться. Свежее, сочное, отжатое. Взбитое, обогретое, раскрывшееся. Вкусы учились соединяться, дружить, приобретая от сочетания различных фактур краски, оттеняя друг друга и усиливая. Механизм под названием «Смена обстановки» начал свою работу. Время сборки.

Проверенные, новые, лучшие появлялись на «Смене», получая личные техзадания, встраиваясь в огромный просыпающийся организм, пытаясь дышать с ним согласованно. Каждый день новые встречи, расселение, распаковка, наладка, сверка.

Орлет встречала Сашку сама. Доверить службе капсульных линий такого нежно-нервного гостя она не решилась. Ее белая туника трепетала от волнительности момента, лицо без грамма косметики уже было чуть тронуто солнцем, и весь ее внутренний настрой был обволакивающе безмятежен. Никаких образов из прошлого и красочных туннелей на выходе из капсулы. Обычно прилетающие выходили по одному, а на стенки соединительного туннеля операторы выводили персонализированный видеоряд. Все рассчитывалось, учитывая ожидания гостя и его психологическое состояние на сегодняшний момент. Данные сканировались во время полета и автоматически переносились в программу «Встреча в аэропорту». К моменту посадки на каждого пассажира уже, как правило, был создан красочный видеоряд, помогающий мягко войти и перестроиться под другой ритм и атмосферу. Но Сашка был исключением. Он носил в себе целые миры, миры, придуманные от начала до конца, со множеством деталей и нюансов. Ему не требовалось лишней информации. Личная вселенная Сашки была самодостаточна. Единственное, чего Сашке всегда хотелось, — это безусловного приятия. Приятия, которое можно почувствовать, всего лишь заглянув в глаза. Орлет была готова к встрече. Белая туника, белый коридор туннеля. Просто белый. Повсеместно белый. Любимый Сашкин цвет — как напоминание о том, что все можно начать сначала.

Глава 13

— Почему ты считаешь, что мы не сможем убрать этот холм?

— В конституции острова ясно написано: после завершения проекта арендующий обязан сдать пространство в том его природном виде, в котором оно было на момент заключения договора.

— А там что-нибудь про запрет на использование иллюзорных методов создания декораций сказано?

— Это ты про этого типа? Говорят, он что-то вроде колдуна, что ли. Хрен его знает, кто это вообще. Точно не человек. Человек так не может.

— Человек и летать не может, а ничего, летает.

«Да, все можно начать сначала, но каждый раз все трудней и трудней», — размышляла Орлет, ожидая посадку Сашкиной капсулы в стерильно белом пространстве. Нельзя начать, сначала не разобравшись с тем, что еще не закончилось. Поэтому начинать должна не она. Сашка должен. Он может раскрыть «Смену» по-другому и тем самым изменить направление другой, параллельной реальности, реальности своего поколения. У них должен быть шанс на другой путь. И его нужно будет предоставить. Самоустранится. Если получится, конечно. Сложная духовная практика, требующая и мужества, и доверия. Ни того ни другого Орлет в себе не наблюдала, но ее решимость и ощущение неизбежных перемен уже кружили в воздухе.

Пятый год Орлет разрабатывала и организовывала «Смену обстановки» для восьмидесяти управленцев корпорации «Укрощенный холод». Эта «Смена» должна стать внеочередной. Восемьдесят человек — лучшие из лучших — амбициозные, энергичные, умные. Все они когда-то были исполнителями. И у них хватило трудолюбия, целеустремленности и хитрости, чтобы оказаться там, где они были сейчас, — в статусе управленцев ведущей корпорации. Через четыре дня начало «Смены». Приедут люди со своими страхами и надеждами, со своими комплексами и притязаниями, но в Орлет теплилась надежда, что именно они способны развернуть мир к свету, создать новую волну, помогающую человечеству подняться над материальным, искусственным, показным. Была в них эта движущая энергия, способная задать нужный импульс. Когда-то была. Пять лет Орлет наблюдала за этой творческой массой, наделенной созидательным потенциалом. Оберегала от излишних воздействий, приглашала только тех творцов, которые способны были пробудить в душах стремления к чему-то большему, чем удовлетворение потребностей эго. Она смягчала излишне агрессивное влияние, делала акцент на индивидуальности гостей, развивая их таланты и способности. «Смена» длилась пять дней. И все эти пять дней и ночей люди буквально заглатывали в себя впечатления, которые широкой кистью художника творцы наносили на холст «Смены». Это была насыщенная фантазия, объединенная лучшими технологическими разработками, усиленная необыкновенно прекрасным местоположением, с точечным вкраплением мегазвезд, недоступных в обычной жизни и снизошедших с Олимпа только для того, чтобы оказаться бок о бок с ними, участниками и гостями «Смены». Многие, боясь пропустить что-то важное, старались не спать ночью. Привозили с собой кучу допингов и стимуляторов, помогающих продлить дневную активность, ну а самые эмоционально вовлекаемые просто напивались до потери чувств. «Смена обстановки» — место, где, как по мановению волшебной палочки, могли исполниться многие желания. Воздействие всегда начинается с красивой упаковки, и чем она привлекательнее, тем сильнее воздействие. Здесь все было по высшему разряду. Все, что только можешь представить и, что самое интересное, чего представить не можешь. Все желания! Или почти все. Лучшие отели и сервис!

Яхты, вертолеты, рыбалка, гольф, пещеры. Погружение под воду, покорение вершин, популярные артисты, знаменитые спортсмены, ведущие спикеры и все это упаковано в последние коллекции люксовых брендов. Роскошь беззастенчиво и крикливо предъявлена миру, впиваясь напомаженными губами, оставляя яркие, нестирающиеся следы. Вы не знаете, чего хотеть? Мы придумаем, подсунем. Не можешь — научим, не хочешь — заставим.

**Это было просто. Очень. У всех одни и те же желания. Одно и то же представление о том, как правильно и как хорошо. Именно такое видение образа жизни, как у Адамова. И мечты такие же. Так странно и интересно было наблюдать, как совершенно разные люди постепенно становятся похожими на Митхуна. За все это время ни одного необычного. Разве что Вик, да и он долго не выдерживал. Слетал в Адамовщину.**

За каждым гостем было закреплено по пять консьержей и один личный стилист. Правды ради, один стилист курировал десять приглашенных, поэтому их работа начиналась задолго до появления на «Смене». Необходимо было заранее познакомиться и изучить подопечных, разработать индивидуальный стиль гостя так, чтобы он не повторялся и не пересекался с остальными, и, самое главное, найти к каждому подход. Стилистов на «Смену» отбирали с особым пристрастием, это должны быть не просто мастера с высоким художественным чутьем, но и специалисты по межличностным коммуникациям. Костюмы гостей к вечерним мероприятиям создавались заранее, по эскизам лучших имиджевых художников. В задачу стилистов входил контроль, примерки и психологическая подготовка гостя. Мало того, у стилистов была и сверхзадача: несмотря на все разнообразие художественных решений, «Смена» должна была смотреться, как единая выверенная композиция. Каждый наряд являлся дополнением и составляющей частью одной большой стильной истории и, несомненно, влиял на общий настрой и атмосферу. Жаль, что этих тонкостей и продуманностей хватало ненадолго. Только на первую половину вечера. Желание затмить было и защитой, и демонстрацией превосходства. С помощью этих придуманных образов определялась негласная иерархия. Но спустя какое-то — весьма прогнозируемое — время можно было наблюдать любопытные картины. Мало кто выдерживал величие и блеск образа, в котором ему суждено было появиться. Вся эта красота очень хорошо работала в статике, но, когда нужно было разговаривать, пользоваться приборами, просто ходить с прямой спиной и поднятым подбородком, была тяжела. И не потому что неудобна, нет. Удобству при разработке моделей уделялось большое внимание. Люди внутренне не чувствовали и не знали, как ведут себя в такого рода костюмах. Они за всю свою жизнь не видали ничего подобного, и поэтому с большим облегчением и нескрываемой радостью, как только официальная часть вечера со съемками и онлайн-трансляцией в соцсетях была закончена, возвращались к привычным схемам поведения, обнажая свою несостоятельность. И все всегда заканчивалось одним и тем же: залить в себя алкоголь без разбора и меры, будто поставить черту между тем, кем они только что пытались быть, но так и не стали, и тем, кто они есть на самом деле. Они пребывали в радостном возбуждении от того, что разрешили себе быть собой. И несмотря на внешние уловки, которые успешно перекочевали в соцсети собирать тысячи лайков, они так и остались теми, кому недостает культуры, воспитания и, самое главное, принятия себя. Тут оставался только один вариант: позволить собственному телу выдать все возможное, на что долго копившееся напряжение было способно! Яростно, с нарочитым ожесточением!

Эх, раз!

Еще раз!

Еще много, много раз!

Не экономя и не жалея себя, так, как не сделал бы никто из этих натянутых, вылизанных персонажей. Вывернуть себя наружу, отряхнуть от мишуры, опуститься на самое дно, в забытьи оттолкнуться, всплыть и заполнить собой всё и вся. Витые кренделя, ритмичные кручения, призывные декольте, раззудись плечо, размахнись рука, эй-нэ-нэ-нэ-нэ! Визги, надрывный смех, гогот, крик. Кулаки, влетающие с размаху в мягкую податливую плоть, пот и прерывистое, хрипящее дыхание. Затем объятия — изможденные, расслабленные, торжествующие: вон как умеем! И огонь в груди, требующий продолжения.

**Я хорошо помню то утро, утро первой «Смены обстановки» для корпорации «Укрощенный холод», утро после первого дня адаптации. Все внутри меня сопротивлялось. Это было такое жуткое отрицание, до рвоты. Мое я уже тогда чувствовало, что оно не хочет принимать в этом участие, однако какая-то давняя, засевшая в моей голове программа заставляла действовать именно так, как я действовала… Спасать. Я считала, что на мне лежит ответственность за всех, и что я должна спасать.**

Идти не хочется, но тело само тащит. Мокрый песок цепко хватает и погружает. Ноги упорно двигаются вперед. Они несут туда, откуда доносятся голоса. Горстка людей, стоически переживших ночной бал и распевающих песни под гитару. Посиневшие от усталости официанты в клоунских костюмах подливают фантастически дорогие напитки. Никто больше не чувствует их вкуса. Это уже просто символ. Атрибут и цитата другой жизни, такой близкой и такой далекой одновременно, которой хочется запастись впрок. Влить эту недосягаемую до последней капли и оставить ее внутри навек.

Рядом со столами в грязной луже лежит Ганнибал, полностью перемазанный какой-то серой жижей, в одних плавках, облепленный со всех сторон золотыми конфетти. При каждом выдохе он выпускает слюни и храпит. Живот его трясется и, кажется, живет своей жизнью. Живот-повелитель — это состояние полного подчинения телу. Обидно видеть, что это именно Вик. Больно и обидно… Орлет болезненно морщится. А над всей этой мизансценой летает песня. Песня, звучащая надтреснутыми голосами. Песня про любовь! Адамов с интересом разглядывает Орлет, пытающуюся прикрыть безвольное тело Ганнибала забытым кем-то на песке полотенцем.

— Оставь. Ему уже не поможешь. Пусть спит. Проснется, сам оденется.

— Почему он в таком виде? Откуда эта грязь?

— Свинья, Орлет, всегда грязь найдет, — отвечает, смеясь, Адамов. — А он был нашей золотой свиньей, несущей золотые яйца.

— Ты ему за это платишь?

Орлет зависла в немом гневном посыле. В невысказанном, но сформированном, уже готовом слететь с языка отравленной пулей. Все замерли и будто бы даже прекратили дышать. Адамов выдержал взгляд, мгновенно сменил настрой и тон, отвел направленную в него стрелу возмущения чуть в бок. Удивленно дрогнули брови и опять вернулись на место, заняв позицию «снисходительность».

— Ты хочешь поговорить со мной, да, Орлет? Здесь, при всех? — Адамов сказал это мягко, почти доброжелательно.

Напряжение и немой вопрос, исходящий от невольных зрителей, заставили ее вспомнить, что она профессионал, что она на работе и что существуют цели и задачи «Смены», среди которых нет ничего похожего на «подорвать авторитет лидера». Орлет, впившись в Адамова немигающим, подняла вверх руку, подзывая к себе рыжего клоуна с размазанным по лицу гримом. Похож. Очень похож на Митхуна, буквально его отражение, только в виде живой цитаты. Такой же размазанный, пытающийся удержать лицо. Знаки. Везде знаки. Символы как предупреждение. Как код для посвященных.

Вздох облегчения, шипучая жидкость, насмехаясь, заполняет бокал, звон сомкнувшегося в едином порыве стекла. Ля салютэ!

**Знаешь, что меня остановило? Примирило с этой ситуацией? Прошлый вечер, ради которого можно было на все остальное закрыть глаза. Адамов, серьезный и торжественный, держа в руках светящийся ледяной меч, произносит торжественную клятву верности свету, добру и друзьям. Клятву, понимаешь? Я считала, что это как закон. Если ты поклялся — это почти так же, как заложил душу. Нет, ну, конечно, все это не всерьез, и звезды, которые рассыпаны вокруг него, и светящиеся тонкие нити, протянувшиеся во время клятвы от меча ко всем присутствующим, — все это сплошная бутафория. Все неправда. Все, кроме клятвы. Это было так сильно, честно, искренне. Я поверила. Ведь главный вектор был задан. Главные слова произнесены.

И еще песня, эта песня, летающая над храпящим Ганнибалом, над этой горсткой людей, которые, прижавшись к друг другу, соединяли ритм, смысл, музыку. Они прямо из последних сил ее выдавливали. Как призыв о помощи. Понимаешь, помощи просили не люди. Помощи просили души. Четыре года назад там, на пляже я пообещала себе, что сделаю все от меня зависящее, чтобы этот маленький мирок наполнился красотой — той, что в состоянии изменить и направить к смыслу.**

«Все можно начать с начала, — рассуждала про себя Орлет. — Все можно… —

Мож-ж-ж-жно… Ж-ж-ж-ж — едва слышно прожужжали датчики на коммуникаторе, показывающие приземление капсулы. Орлет встряхнула головой, отгоняя давнишние воспоминания. — Ну, здравствуй, друг! Здравствуй, Сашка. Начну, обязательно начну сначала, вот только со всем этим разберусь, и тогда уже, да!»

А буквально через три часа после того, как Орлет встретила Сашку на острове в должности криейтора по корпоративной культуре, появился Итон. Деловитый, важный, преисполненный плохо скрываемой гордости. Орлет не удивилась. Она ожидала чего-то подобного. Должности Итона менялись часто. Складывалось впечатление, что корпорация испытывает дефицит управленческих кадров, и Итоном просто затыкают дыры. Однако знающие люди, особо приближенные к лидеру, понимающе кивали головами и шептались по углам о том, что Итон — просто находка для Митхуна. Само собой, доверять ему нельзя. Любое неосторожное, летучее запоминалось хорошо тренированным мозгом и потом, при удобном для Итона случае, превращалось в способ воздействия. Митхун относился к Итону снисходительно, поскольку тот частенько составлял ему компанию в его «э-ге-геях», а Вэй, в свою очередь, с нездоровым энтузиазмом собирал слухи, настроения, фразы, просеивал и выдавал Адамову срез происходящего. Эдакий взаимовыгодный обмен. Разноцветные бусы на куски золота. Обе стороны довольны. Надо сказать, что порой Итон занимал позицию неприглядную и совсем незавидную — няньки-утешительницы или мальчика для битья. Адамов прилюдно мог оскорбить, унизить, требуя выполнить очередное внезапно нестерпимое до дрожи желаемое. Многие удивлялись, как Итон это терпит и, главное, зачем?

**Слушай, тут же все понятно. Вэй не считал себя игрушкой в руках Адамова. Ведь он немало сделал для того, чтобы лидер был не просто лидером, а еще и популярным персонажем. Таким настоящим героем, который живет бок о бок с простыми людьми. Прекрасно понимаю Итона. Он считал, что занимается творчеством. Творил человека — легенду. Представляешь, что это за ощущение? Он не просто высказывал свое мнение, а назидательно вещал от имени «нас». Это круто. Понятное дело, чтобы твой авторитет стал более устойчивым, необходимо прикрыться чьим-то более весомым. Итон Вэй складывал звезды, чтобы в нужный день, в нужном порядке и с рекомендованной им, Итоном, яркостью. И тогда появлялся лидер, кумир и герой. Только когда разрешит Итон. Да, он умел лавировать и угождать. Но была у него еще одна особенность. Вот если бы вы попросили в двух словах описать его внешность, ничего бы не вышло. Лицо его усредненно невыразительно. Такое лицо может носить любые маски и быть кем угодно. Нет, Итон не был некрасив, скорее наоборот, однако во всем его облике не было ничего, за что мог бы зацепиться глаз. Все идеально выверено. Прямая спина, накачанное тело, приятное незапоминающееся лицо. А еще невероятная собранность и готовность. К чему же он готов, бедный мальчик? Всегда быть готовым — большой груз.

Хотя, знаешь, в целом парень неплохой. Организаторские способности, умение ставить цели, доводить все до конца. Понимаешь? Это важно.**

С балкона своих апартаментов Орлет видела, как Итон энергично шел по дорожке к морю, на ходу отдавая распоряжения. «У-у-у! Какой завидный энтузиазм, — улыбнулась Орлет. — Главное, чтобы не через край». Ветер, видимо, желая, чтобы она оставалась в курсе всех событий, доносил до нее фразы.

— Русалок встретили? Расселили?

— Да-да-да, девушки спрашивают, могут ли остаться на один день после выступления? Полюбоваться красотами.

— Как вести себя будут, посмотрим. Свяжитесь с флористами. Мне не нравятся эти вазы-корзины. А! Не! Попросите Орлет разобраться, это она по красоте. И еще она что-то про аромавоздействие говорила. А Сашка на месте?

— Орлет его в самую отдаленную виллу определила. Просила не беспокоить.

— Ну, значит, не беспокойте. Он нам нужен… Ах, класс! Океан, стихия! Всё, я купаться. Встретимся через час на планерке.

Итон и заходя в воду оживленно жестикулировал, а потом остановился, вздохнул, на мгновение завис в рапиде над водою и, нырнув, поплыл уверенно и ритмично.

— Хорошо идет. Четко. Вот сейчас он настоящий. Да, сейчас настоящий, — повторила Орлет. Ветер трепал ее волосы и скульптурно укладывал складки туники, окутывая ее тонким песчаным ароматом мирры. Этот запах, теплый и успокаивающий, был неотъемлемой составляющей Марка Рериха. «Спасибо, ветер, что предупредил», — прошептала Орлет.

— Не стесняйся ты так, заходи, я давно тебя жду, — крикнула она в прохладу комнат. — Давай, давай ко мне на веранду. У меня тут вид потрясающий!

Из глубины выступила фигура, полупрозрачная штора отъехала и прямо перед ней бесшумно возник Марк.

Глава 14

— Ух ты! А что это так классно переливается?

— Русалочьи хвосты настраивают.

— Ничего себе! Это сияние — русалочьи хвосты?

— Чудо программирования. Представляешь, пятьдесят Венер вот с такими хвостами?

— Даже представить боюсь. Отвал башки какой-то!

Марк долго молчал, внимательно вглядываясь в удаляющуюся точку, которая еще недавно была Итоном Вэем.

— Давно он? — вместе с ветром выдохнул слова Марк.

— На допинге? Ну, ты же знаешь, с Митхуном по-другому не получается.

— Ну почему же? У тебя ведь получается?

— С трудом, Марк. С трудом. Моя позиция не такая привлекательная. Я в меньшинстве. Но не будем об этом. Сейчас меня больше интересуешь ты. Как там на счет обета молчания?

Марк усмехнулся:

— И ты туда же? Не переживай, Орлет, с тобой я готов говорить с утра до вечера, если понадобится. Просто на таких проектах я предпочитаю молчать. Это всё. Вся правда. А то, что люди домыслили, это уже на их совести. Я знаю, что со словами нужно быть крайне осторожным. И ты ведь это знаешь? Развернуть могут совершенно в другую сторону. И хорошо, если против тебя одного, хуже и чаще, когда это работает в обобщении. В контексте «вы все такие». Поэтому я предпочитаю молчать. Те, кто действительно на своем месте, меня и без слов понимают. И вообще, не надо говорить, пока неспокойно сердце. Только с близкими можно. Кому веришь, как себе.

**Без слов понимают. Ну да! Так бывает, когда без слов. Когда чувствуешь гораздо больше, чем можешь объяснить. Глубже, тоньше, шире. Вот так, как сейчас… Ой… Орлет, а что у тебя с лицом? То есть, что с моим лицом? Как ничего? Но я же вижу. Как я могу видеть? Так же, как и ты. А еще я могу анализировать, ты же знаешь. У тебя такое лицо, как будто я что-то не то сделала. Расслабь челюсть, и у тебя расслабится все лицо. Просто дружеский совет. Ну, что тебя так взволновало? То, что я считала по мимике твои чувства к Марку? А я не говорила о любви… об этом сказала ты сама. Когда? Да вот сейчас… Хорошо, пусть это будут просто чувства. Хорошо, хорошо. Я поняла — не любовь. Просто какие-то чувства, без определения.**

Бок о бок, локоть к локтю они стояли, вглядываясь туда, где небо сливается с морем. Орлет чувствовала, как время пересыпается в песочных часах вечности, и была уверена, что Марк чувствует то же.

— Итон гуру какого-то жутко модного пригласил. Для развития масс, — наконец произнесла она. — Говорит, народу необходимы просветление и осознанность.

— Забавно будет, если окажется тем самым, другом твоим, — засмеявшись, ответил Марк. — Индийский целитель, помнишь?

— Такое не забывается. А ты знаешь, я почему-то уверена, что именно он и будет. При таком невероятном таланте, как у него, все это должно было приобрести более масштабные формы. Мотивационный спикер, гуру, мастер!

— А если и вправду он? Ты рассказывала, он все деньги из тебя выудил, а помочь не помог. Что делать будешь? А, Орлет?

— Спасибо скажу. Нет, если честно, я пока не решила. Тут и без этого парня дел хватает. Русалок видел?

— Видел. Жалко их. Юные совсем.

— Да. Жалко. Однако сексуальность, доведенная до абсурда, — востребованный товар. Все дожато до предела. Выдающиеся формы в прямом смысле слова. У них график «Смен» на год вперед расписан. Еле договорилась. Они должны были на «Смене» у «Синего пламени» выступать. Пообещала их специалисту по реальности «Заводных апельсинов» в обмен на этих красоток. Вэю очень хотелось. Он прям весь мозг мне выел.

На край балкона села птица. Желтый клюв, желтые лапки. Бойкая и подвижная, вокруг глаз желтые очки — майна! На Пхукете таких тысячи.

— Знаешь, для того чтобы спасти урожай от саранчи, нужны вот такие птички, — тихо, чтобы не потревожить крылатую гостью, произнес Марк, улыбаясь.

— Ты хочешь сказать, что я такая птичка? Шумная, наглая, но в случае чего спасающая урожай? — так же тихо откликнулась Орлет.

Птица, будто поняв ее слова, застрекотала, заволновалась и, продемонстрировав себя с разных сторон, улетела.

— Ты все понимаешь, Орлет, но я вижу, ты не совсем готова, — задумчиво произнес Марк.

— К чему не готова? — настороженно спросила она.

— К знакомству с собой.

— О, нет! Не начинай, Марк. Это не обсуждается. Я хочу жить нормальной жизнью. Без этих вот моих вывертов.

— Но ты даже не знаешь всех своих возможностей. Неужели тебе не хочется исследовать, понять?

— Нет. Я создала то, что могла.

— Ты создала Адамова.

Пауза. У Марка выжидательная. У Орлет осознающая. Пауза разрасталась с обеих сторон и, наполнившись до отказа, прорвалась торопливым шепотом:

— Это… это… это часть моей работы. Над имиджем, вообще-то, Вэй с командой… Я только…

— Я не про это, Орлет. Ты прекрасно знаешь, о чем. Я про твое невероятное воображение, фантазию, способность создавать в этом мире видимую реальность, события, случаи… назови как хочешь.

— Нет, нет, нет. Я поняла, но ты ошибаешься. У всех такое есть… Все мы это создаем, да к тому же у меня такой род деятельности. Ну, способствующий… я тут не при чем.

— Да. Ты еще не готова. Вот ведь гадкие, мерзкие личины! — полушутя-полусерьезно произнес, хмуря брови, Марк.

— Кто? — опешила Орлет.

— Да бесы твои. Где столько нахватала? Ничего, друг мой, справишься. Я в тебя верю.

— Ах ты, лис! Верит он в меня. Не, мне, конечно, приятно, что ты меня поддерживаешь. Не, правда. Я это очень ценю. А по поводу «справишься», даже не знаю, как я справлюсь. Я, по сути дела, стимулирую человеческие слабости, пороки. Ты спрашиваешь, где я бесов подцепила? В себе вырастила. Ты зону любования видел? Са-мо-лю-бо-ва-ния… — протянула Орлет, присаживаясь на край небольшого бассейна, который находился тут же, на веранде апартаментов. Усталые, разгоряченные ноги соприкоснулись с приятной прохладой воды. Облегчение волной передалось телу, Орлет потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить, о чем она говорила. Приятность мешала сосредоточиться и закончить мысль, как, впрочем, всегда и бывает с приятностями. «Оно не маскируется, оно не маскируется», — где-то в остаточном воспоминании билась прерванная и не высказанная.

— Сегодняшнее зло даже не маскируется, Марк! — наконец ухватила мысль за исчезающий хвост Орлет. — Все в открытую. Вещи называются своими именами, и никого это не настораживает. Лучшие японские стилисты приглашены. Любой исторический и выдуманный образ по вашему желанию. А кто не хочет быть героем, тем более так быстро? Тебя сканируют, находят подходящий по фактуре и психофизике персонаж, стилисты выстраивают выгодные пропорции и подходящие цветовые решения: грим, прическа, и пожалуйста — ты уже герой. А чтобы никаких сомнений не было, имиджевые филологи пишут подходящие под образ тексты, нанозеркала рассчитывают и фиксируют выгодные для клиента позы и ракурсы, режиссеры ваяют тизеры, а вирусные программисты изобретают неожиданные формы для популяризации клиента. Огромный механизм. Сотни талантливых людей на службе у тщеславия.

И это не без моего участия. Понимаешь, я сама их к этому подталкиваю.

Марк внимательно и осторожно посмотрел на Орлет. По-дружески, успокаивающе потрепал по плечу.

— Да понимаю я, понимаю.

— В этом весь ужас, — не унималась она. — Честно, я стараюсь как могу хотя бы дозировать всю эту галиматью. Но совсем убрать не получается. Мы ведь создаем под запрос заказчика. И все, что происходит на «Сменах», является отражением того, что произрастает в его сознании. Я только визуализирую, но, надо сказать, иногда удается нащупать нужную интонацию, отмыть ее, оттереть, и на свет появляются действительно очень вдохновляющие «Смены». Редко, но бывают. Давай, Марк, сделай как я: опусти ноги в воду. Я никому не расскажу, что видела твои щиколотки.

Марк улыбнулся, полы его туники цвета индиго взмахнули, как крылья диковинной птицы. Стремительно, бесшумно, не сопротивляясь, он приземлился на край бассейна рядом с Орлет, и на нее дохнула вечность. Уверенность и умиротворение — редкие гости в современном, дерганном, расшатанном. Нежные невидимые создания, ведомые духом своего носителя, вошли в Орлет запахом моря. Раскрылись, рассыпались тысячами теплых звездочек, щекочущих ноздри. Она поймала себя на мысли, что так же, как Марк, улыбается. Четыре ноги мерно покачивали воду, отдавая ей усталость. Всем своим существом Орлет ощущала, что вот сейчас, именно в этот ничего не значащий с виду момент у нее появилась уверенность. Запах мирры, моря, ноги, погруженные в воду, и огромная синяя птица рядом. Чудно. Вот так бы и сидеть. В этом единении. В этом гармоничном покое. Никому ничего не доказывать, потому что тебя принимают таким как есть. Не суетиться, не тратить драгоценное время на всякие глупости.

— Ты знаешь, Марк, я предложила пару суток гостей не кормить, — неожиданно даже для самой себя сказала вдруг Орлет.

Марк не удивился, не напрягся, он ответил ей таким тоном, как будто последние полчаса они только об этом и разговаривали.

— Хочешь выпустить на свет древнюю человеческую сущность? — спокойно спросил он.

— Хочу, чтобы новая реальность им понравилась. Когда очень плохо, а потом резко хорошо, все воспринимается острее. К хорошему-то они привыкли, и многие прекрасные моменты просто не замечают. А тут — хлоп — и контраст. Игра такая. Ну, чего ты насупился так сурово? Я же все-таки специалист по новой реальности и тут исключительно для этого.

— Только для этого? — недоверчиво переспросил Марк. — Ох, аккуратней, Орлет, прошлое нужно отпускать. Ты удерживаешь его в своей памяти и, возвращая, тратишь на это силы, данные на настоящее. Прошлого нет. Ты же знаешь. Ты хорошая и все знаешь.

— Кто тебе сказал? — с вызовом спросила Орлет.

— Твои поступки. Ты хорошая, — уверенно произнес он и погладил ее по руке.

— Хорошая девочка? — Орлет отдернула руку, как будто ее пробило электрическим разрядом. — Что может быть гаже. Знаешь, Марк, — почти шепотом начала Орлет после небольшой паузы, — я уже много лет не могу петь. Голос не слушается. Как будто его никогда у меня и не было. Мы, человеки, поем либо от счастья, либо от боли. И если от боли, это еще ничего, с этим можно работать. Стоит только вложить ее в такой замечательный инструмент трансформации, как творчество. А бывает так, как у меня. Боль становится чертой характера. Единственное, на что я способна, так это на животный, дикий крик отчаянья. Ну, ты понял. Я хренов эксперт боли.

— Не ругайся. Тебе не идет.

— Как ты так умеешь? Как у тебя получается делать вид, что ты — это не ты? Что ничего не было?

— Орлет, хорошая моя, — Марк взял руку Орлет и успокаивающе прикрыл створками своих ладоней. — Вариантов не так много. Либо ты жертва, и тогда тебе необходимо найти виновного, чтобы переложить на него ответственность за свою жизнь, либо ты в программе благодарности, и тогда у тебя появляется возможность стать другим человеком. И вообще, это все только представление. Как ты сказала, игра такая?

— Игра. Я как раз над этим работаю. И я научусь, поверь мне. Так, как ты. Так, как Адамов. Вот так играть. Я научусь. Обещаю тебе. Отредактирую прошлое. Моя игра будет захватывающей.

— Твои «Смены» всегда захватывающие. Ты действительно мастер.

— Ага. Мастер Йода.

— Нет, Мойра.

— А ты, ты… Эйнштейн. Вот. Иногда я хочу, чтобы ты вернулся. Ты, тот прежний. У нас ведь могло быть будущее? — с надеждой спросила Орлет.

— Ты же знаешь, это невозможно.

Где-то разбилось окно. Со всего размаха в него влетела птица, не увидев препятствия, и безжизненным, окровавленным чучелом рухнула на землю. Где-то с крыши слетела огромная сосулька, превратившись в ледяную пыль, похоронила под собой первый весенний цветок. Где-то оборвалась струна у гитары на самом возвышенном моменте мелодии.

— Не-воз-мож-но, — протянула Орлет. — Что это за слово такое?

— Побереги свою энергию. Она нужна. Нужна в настоящем, — сказал Марк.

— А если у меня уже нет ни энергии, ни сил? — спросила Орлет.

— Используй энергию самой жизни.

— Тогда она будет управлять мной?

— Да.

— Я не доверяю ей.

— Не доверяешь своей жизни?

— У меня бывают сомнения, на моей ли она стороне.

— Желание все контролировать?

— Марк, ты же знаешь, если бы я себя не контролировала, меня бы уже не было.

— Себя — да. Все вокруг? Стоит ли? Подумай об этом, Орлет.

— Уже.

Марк кинул на Орлет удивленный взгляд.

— Ну а что ты удивляешься? Я очень заинтересована в том, чтобы жить… как это слово-то модное… осознанно, вот. Тем более что и жизни-то этой осталось не так уж и много. Хочется по-другому. Не так, как кто-то сказал, придумал. Так, как сама понимаешь. Са-ма. И в другой жизненной концепции. Я тебя услышала. Уже думаю.

Глаза успевали замечать и смешно вышагивающую по краю бассейна майну, и волны, массирующие песчаный берег, и группу людей. Все как один одеты в черное. Стройные, с жемчужно-белой кожей. Просто новая раса какая-то. Рядом с ними суетились Зоська и Мика — молодые, но уже опытные администраторы «Смены». Они распахивали над вновь прибывшими индивидуальные защитные вуали от солнца, дорогущие гаджеты, непременное условие райдера стилистов зоны самолюбования. И в это же время из воды, как древний сребролукий бог света Феб, торжественно поигрывая мускулами, выходил Итон Вэй.

Глава 15

— До открытия один день всего, а у нас еще конь не валялся.

— Валялся, валялся, еще и нагадить успел. Адамов трассу возжелал гоночную, типа русских горок, а сам слинял куда-то. У него стрельнуло внезапно, а нам напрягайся, изобретай, где это за один день раздобыть можно.

Митхун Анисович Адамов, эпицентр сумасшедших идей, ловкий делец и обладатель редкого природного обаяния, находился в этот момент на крайнем севере. Единственное, на чем останавливался взгляд в этом белом холодном мире, были стратосферные облака. Красота нереальная. Прям-таки празднично-радостная. Хотя нет, чего тут радостного? Озоновый слой сдыхает, истончается, а эти перламутровые завлекашки — всего лишь показатель разрушительного процесса. Но, черт возьми, красиво-то как! Похоже, что разрушение тоже может быть красивым?

Индивидуальная именная капсула Адамова приземлилась на станции «Восход». Митхун опять не успел отследить момент соприкосновения с землей, настолько все было мягко и аккуратно. Привыкнуть к новым технологиям трудно. Митхуну просто физически требовались звуковые маркеры событий. «Вот как было удобно раньше. Сел в машину, хлопнул дверью, нажал на кнопку включения двигателя, и все загремело, заурчало, заговорило. Шумно, фыркающе, рычаще. Сразу понятно — процесс пошел! А сама дорога? Это вообще отдельное удовольствие. Несешься, выпускаешь отрицательную энергию. Трехэтажным красочным — взлетая на выбоинах и уха-бах! Свистяще-шипящими — на подрезающих и плетущихся. Когда доберешься до места назначения, уже и жизнь хороша, и жить хорошо. Один фрагмент завершен хлопком закрывающейся двери, начинался другой. Все разграничено, все понятно. А тут? Плавно, бесшумно, неочевидно. Где ты? Что с тобой? И дорога — уже не преодоление, а комфорт. Просто зашел. Просто вышел. А мне, может, необходимы эмоциональные перепады и напряжение? Черт бы побрал этих изобретателей из „Аэростар“! Тоже мне, капсулы счастья. Капсула есть, а счастье где? Ну что за время такое странное: комфорта до хренища, а счастья… Под дерево надо. Отрешиться от всего. Под нос — жука на ромашке, и созерцать! А то, блин, не умею я, видите ли, созерцать. Фигня делов за жуком посмотреть… Ха! А может, у жука вдруг невроз или депрессия затяжная? А раскачивания на ромашке — это для того, чтобы эндорфины вырабатывались. Ну, как у людей с физическими нагрузками? Двигайся, двигайся, Митхун, эндорфины вырабатывай. А эндорфины — это что? Счастье это! Счастье на химическом уровне. Пусть хотя бы так».

Конец ознакомительного фрагмента.