Релокейшн

Лес Ситдик

Орлет Дитрих – специалист по новой реальности. Она создает условия, при которых возможны вовлечение и влияние. Влияние на отдельных людей, корпорации, страны. Для этого используется широко внедренный инструмент манипуляции – «Смена обстановки».Это история об общности, выборе и последствиях этого выбора. О силе воображения и способах, позволяющих проявлять воображаемое в физическом мире. О творчестве как способе изменения и о том, как в ответ изменяемое непременно меняет тебя. Книга содержит нецензурную брань.

Часть первая

Глава 1

— Вы, наверное, очень жизнерадостная?

— С чего ты это взял?

— Ну как же? Чтобы таким заниматься, мне кажется, нужно быть очень оптимистичным.

— Не обязательно. Иногда бывает совсем наоборот. Как говорится, на сопротивление.

— Сопротивление?

— Это такой театральный прием. Тебе дают роль, которую ты считаешь чужой, не подходящей твоей природе, а ты должен выжать из нее максимум с тем, что у тебя есть. С этим телом и этим характером. И это может быть провалом, но может быть и большой победой.

— Нет, нет и нет! Ты не можешь показаться в таком виде. Блин, ну все ноги отдавил! Сядь! — Она мягко, но уверенно подтолкнула рыхлое, шатающееся тело к бархатной вызывающе красной софе. «Надо распорядиться, чтобы отвинтили и вынесли эту гадость. А то как красная тряпка для быка. Хотя нет, быки ведь не на цвет реагируют. Однако… у нас такой бык, что может среагировать на что угодно, поэтому — вынести, чтобы не усугублять».

Упав в мягкий бархат, мужчина замер на мгновение, а потом, собравшись с силами, заревел, пытаясь поднять на ноги неподвластное, расползающееся тело. Чертыхаясь и отплевываясь, он все-таки встал. С трудом передвигая ноги, вплотную приблизился к женщине, уронил свои опухшие, отяжелевшие руки прямо ей на плечи.

Маленькая, хрупкая, с короткой мальчишеской стрижкой, которая еще больше усиливала эту хрупкость и создавала впечатление беззащитности, она тем не менее даже не пошатнулась. Годы не оставили на ее лице заметного отпечатка, и только глаза, самый мощный анализатор, выдавали опыт, растворенный во времени. Ей было где-то за пятьдесят, но в ней пульсировала молодая, всем интересующаяся энергия. Серебряные волосы, прямые плечи, пронзительный взгляд карих глаз. В самую глубину всматривались эти глаза. В забытые кратеры, в темные пещеры, в древние, покрытые мхом замки. Мужчина избегал этого взгляда. В дверном проеме вип-каюты атлантического лайнера, который сутки назад причалил в порту Санта-Крус-де-Тенерифе, уже скопились сочувствующие и любопытствующие. В полной тишине люди переглядывались, выразительно качали головами, но никто не решался сказать ни слова. «Вот что за фигня? — пронеслось в голове у женщины. — Опять как будто все под гипнозом! Что за способность такая? Еле жив — а на тебе — в какое-то оцепенение всех загнал. Так, завязывать с этим надо».

— Ну что встали? Доктора сюда! Срочно! И, с вашего позволения, я прикрою? — железно отчеканила она, успев улыбнуться на прощание исчезающим за закрывающейся дверью озадаченным лицам.

Воздух наполнился напряжением. Женщина подыскивала слова, подходящую форму для них. На кого бы он сейчас обратил свое внимание? Какой типаж? Манера? Чем мог быть наполнен этот человек? Надо, чтобы он услышал. Понял. Глаза быстро сканировали обстановку: помятая постель, роскошный персидский ковер залит виски, тут же осколки, остро-переливчатые, большие и маленькие, еще хранящие память о том, что они были единым целым. Запахи солода, дыма и обжаренного кофе настойчиво смешивались с ароматом дорогого восточного парфюма, рядом — трепещущий в агонии, по всей видимости раздавленный ногой, коммуникатор. Лазерный элемент трехмерной голограммы выдавал прямой эфир презентации. Сбор гостей. Еще можно успеть.

— Я все могу… — прохрипел мужчина.

**Вот живешь себе, живешь и вдруг понимаешь, что ничего, абсолютно ничего не бывает просто так. Все имеет смысл. Причем почему-то не один. И это я только про видимые смыслы. Есть ведь еще неосознаваемые, таящиеся, словом, из параллельного и нашего одновременно. Вот, к примеру, имя. Имя — это вообще целая вселенная. Со своим отдельным жизненным укладом и предрасположенностью. Характер и отношение к миру в нем уже спаяны, как кирпичи цементом. И это данность. Данность, с которой нужно считаться. Вы вправе что-то добавить, усовершенствовать, развить, но в целом, если нет у вас сил и энергии на эти телодвижения, то имя все равно приведет вас. Не факт, что туда, куда хотелось, но куда-нибудь приведет обязательно. Вот, к примеру, Митхун Анисович Адамов. Как вам имечко? Язык сломаешь, верно? Митхун мой друг, соратник и партнер, но это в прошлом. Сейчас он для меня лидер, босс и постоянная головная боль. Так вот, имя. Его имя появилось просто. Во времена молодости его мамы был такой известный болливудский актер Митхун Чакраборти. Фильм «Танцор диско» она смотрела, наверное, раз сто и каждый раз рыдала от души и со смыслом. Митхун улыбался ей с плакатов над кроватью, подмигивал с кухонной двери и танцевал приватный танец в туалете, демонстрируя белоснежную улыбку и прекрасно сложенную фигуру. Это был секс-символ того времени. Подвижный, ритмичный, музыкальный.

Стоит ли говорить, что с выбором имени будущему ребенку проблем не было. С отчеством тоже. Папу Адамов не знал. Ну, по крайней мере лет до семнадцати. В наследство отец оставил ему только отчество, зато какое — Анисович! Я как-то поинтересовалась: имя Анис имеет персидские корни и переводится как «сладко пахнущий». Есть, правда, еще одно значение, «близкий друг», и это действительно удивляет. Почему? Потому что Митхун Анисович может стать вам близким в считанные минуты. Талант у него такой. А может и не стать, если вспомнит о существовании анисовой водки. Иметь такое отчество и обожать анисовую водку в любом исполнении — это, я вам скажу, рок, не иначе. Ну и я уже молчу про фамилию. Смесь получилась гремучая. Да и жизнь у него тоже, как в индийском кино. Нет, ну правда. Я до сих пор удивляюсь. А казалось бы, ерунда, всего лишь слово. Просто имя.**

«Ну все, поехали! — дала себе внутреннюю команду женщина. — Мягко, слегка восторженно, с растянутыми, капризными гласными. Хлопаем ресницами, источаем легкий призыв. Большего не надо».

— Я все могу! — еще настойчивее и громче, захлебываясь собственной слюной, вновь прохрипел мужчина.

— Ты прекрасен! И ты все можешь! — прожурчала она и, вывернувшись из крепких мужских рук, взлетев, присела на злополучную красную софу. «Хороший фон. Замечательный! В том смысле, что не хочешь, а заметишь. И цвет подходящий, призывный такой. Да, с призывом бы не перестараться, необходимо как-то тонко пройти по самой кромке — и внимание удержать, и возбуждения дополнительного не вызвать».

Мужчина прекратил раскачиваться и впервые посмотрел на нее.

«Ну вот и молодец, — сказала про себя женщина, — контакт есть». Он прищурил глаза и уже с нескрываемым интересом произнес:

— Мне кажется, что ты знаешь, кто я?

«Конечно, я знаю кто ты, — подумала она, поежилась и отвела взгляд. — Я не смогу его удерживать долго. Где же доктор?»

Шаги бегущих по коридору людей. Рывком открытая дверь. Лицо, искаженное вспышкой гнева, и надрывный крик:

— Стерва-а-а-а! Какая же ты стерва, Орлет!

Глава 2

— Не придет он. Давайте запасной вариант отработаем.

— Орлет просила подождать.

— Так из тайминга вылетим. Он же не вможах.

— Ничего, реанимируют. Не впервой.

— А! Пляски на костях?

— На деньгах пляски. Вот увидишь, он нам еще после этого премию выпишет. Всегда так бывает.

**Ну вот о чем я говорила, не жизнь, а индийское кино.

Да, совсем забыла. Я же про себя не рассказала. Меня зовут Орлет. Орлет Дитрих. Я специалист по новой реальности. Если проще, я тот, кто создает события корпорациям, выполняя их задачи по внедрению тех или иных мнений и желаний. Ну да, те, кто попадают в систему, редко имеют собственное мнение. Их мнение — это моя работа. Рассчитать, спрогнозировать, угадать. Распознать возникающие потребности, назревающие события, возможные повороты и перенаправить всю эту красоту в подходящее для заказчика русло. Сделать так, чтобы нужную мысль считали родной тысячи. Так, чтобы эта мысль была монументальна, как истина, и непоколебима, как… хотела сказать, как закон, но мы-то все знаем, что, если кому-то захочется поколебать закон, то он все же справится. К примеру, Адамову всегда удается. Дорого это ему обходится, но результат всегда предсказуем и ожидаем, независимо от этого самого закона. Одним словом, закон уже заколебали. Нет в нашем мире основ и правды. И он бы давно уже исчез, этот блистающий. Исчез, как исчезает сахар в чашке горячего кофе, если бы не истина. Простая, древняя, пропитавшая наши тела и все видимое вокруг. Что-то я очень сложно, да? Со мной такое случается. Побочный эффект от работы. Хочется трибуну, в крайнем случае броневик, ну и речь в массы. Вообще, проекты бывают разные. Иногда в них так влюбляешься, что уже и сама веришь в то, что напридумывала. К примеру, вот этот. Не проект, а живопись эпохи возрождения. Один из любимых.**

Струи воды, танцуя, выпрыгивали к небу. Скручиваясь и сплетаясь в затейливые узоры, они неожиданно появлялись и так же неожиданно исчезали, подсвеченные изнутри огромного бассейна диковинными ракушками. На подвесной сцене, как бы намекая на сады Семирамиды и, стало быть, на очередное чудо света, восседал оркестр «Виртуозы морей». Целый каскад водопадов создавал для них живой, искрящийся задник. Музыка сплеталась с ароматом живых цветов, которыми в изобилии была украшена площадка для презентации. А над всем этим сложно сконструированным, многоступенчатым пространством высоко в небе парила огромная голубая птица. На крыльях ее время от времени появлялась проекция логотипа корпорации и реклама новейшего продукта с одноименным названием «Вода жизни». Все ждали идейного вдохновителя и по совместительству генерального управляющего корпорацией «Укрощенный холод» Митхуна Адамова. Сегодня корпорация представляла новое направление — свою дочернюю компанию «Вода жизни». Шампанское хихикало в бокалах, щеки у дам розовели, мужчины расстегивали воротнички. Градус настроения неуклонно поднимался вверх. Аромамашины выплескивали молекулы счастья по заранее спрограммированному сценарию, температура нагнеталась.

— Зафиксируйте ему волосы, — распорядилась Орлет, и проворный гример тут же без возражений нанес на голову Адамова защитный флюид.

— Ну не надо. Ты же знаешь, я этого не люблю, — наморщился Адамов.

— Напоминаю! Ты, друг мой, полетишь по трубе с огромной скоростью. На тридцать шестой секунде будет осуществлен выброс, и ты появишься из воды в центре водяной чаши. Это понятно? Голова должна быть в порядке, — выплеснула Орлет громко, четко, доходчиво.

— Ты что, сомневаешься во мне? — поинтересовался Адамов и буквально ввинтил в нее взгляд. Орлет усмехнулась, пожала плечами и деловито одернула серый строгий комбинезон.

— Я про волосы, вообще-то. А еще, хорошо бы самому приходить на репетиции. Вон, твой помощник уже раз десять летал, а Митхун Анисович — ни разу, — так же вкрадчиво промурлыкала ему в тон Орлет. — Поэтому — еще раз — настоятельно рекомендую следовать всем голосовым инструкциям во время полета. Понимаю, что для тебя это крайне сложно, но все же постарайся.

— Орлет, ты стерва! — как-то странно добродушно изрек Адамов, а потом неожиданно сгреб Орлет в охапку и прошептал ей на ухо: — Любишь меня? Давай, признайся, любишь?

Орлет сжала губы и почувствовала, как напряглось ее тело. Нехорошо напряглось — замыкаясь в броню. Адамов тоже это почувствовал. Пауза увеличивалась, превращаясь из шутки в опасность. Митхун Анисович разжал руки, и Орлет вытекла из его объятий ледяной талой водой. Окружавшие их гримеры, костюмеры, администраторы сразу же перестали галдеть, и в этом возникшем беззвучном коконе уже почти осязаемо между этими взрослыми деревьями, этими бескрайними степями выросла стена. Адамов с недоумением попятился. Сшиб сзади стоящий стул, потеряв равновесие, резко качнулся в сторону, но в последнюю секунду удержался, найдя точку опоры и расправив плечи, вновь вырос над миром непобедимой, надменной скалой.

На лице его мелькнула и пропала неуловимая усмешка, готовая стать снисходительной улыбкой, тело вернулось в свое прежнее, но внутри что-то дрогнуло, и он, нелепо подпрыгнув на месте, вдруг начал пританцовывать, потирать руки, напевая себе под нос:

— Ну, где там мое место старта? Где там мое место? Всё, всё, всё. К катапультированию готов. Всегда готов! Ну, давайте, давайте, обеспечьте мне эталонный полет.

И бочком, бочком, посылая многообещающие взгляды молодым ассистенткам, баржа под названием «Митхун Анисович Адамов» отошла от берега. Орлет смотрела вслед удаляющейся спине лидера корпорации, и незнакомой казалась ей эта спина. Чужой и незнакомой.

Недолго думая, резко развернувшись на каблуках, Орлет села туда, где минуту назад прихорашивался Митхун. Смазливый фриковатый гример всплеснул руками и засуетился над разноцветными коробочками.

— Верни-ка мне лицо, моя радость, — сказала Орлет, не глядя на него.

— На чем будем делать акцент? Глаза? Губы? — разрумянившись от волнения, спросил парень.

— На неузнаваемости.

Несколькими часами позже, когда над Тенерифе раскрылся звездный зонт и принес с собой глубину и понимание растворившегося дня, в зале для приемов старинного особняка Пуэрто-де-ла-Крус темпераментно вышагивал, оттеняя свое дыхание дымом, Митхун Анисович Адамов. Он совсем не походил на утреннего, расквашенного и помятого. Пружинистая походка, клокочущая, нервная энергия с трудом умещались даже в этот сумасшедший ритм, выбранный им для трансляции себя миру. Он то и дело останавливался возле зеркал в массивных золотых рамах, с напряжением вглядываясь в свое отражение. Приглаживал волосы, одергивал рубаху, стряхивал несуществующие пылинки. Ему было тесно. Тесно и в комнате, и в себе. Доктор уверял Орлет, что Адамов проспит до завтрашнего утра. Его привезли сюда сразу же после выступления. Изолировав от людей и в первую очередь от себя. Доктор влил в него хорошую дозу снотворного, а Орлет осталась с ним в качестве сиделки. Обложившись коммуникаторами, она продолжала руководить презентацией, когда услышала шум на втором этаже, а затем и грохот хлопнувшей двери.

— Так, всё, всё, всё, хорош отдыхать! Срочняком всех на совещание собери, давай! — выкрикнул Митхун, свесившись через перила второго этажа.

Орлет подняла взгляд вверх, туда, где двери пяти спален встречались в полукруге внутреннего балкона.

— Не получится, — невозмутимо ответила Орлет. — Все на презентации. При всем желании ты их оттуда не вытащишь. Сейчас группа «Пельмени», затем Клео. Она уже на гриме. Через двадцать минут ее выход.

Адамов, аккуратно переставляя ноги по мраморным скользким ступеням, настойчиво спускался вниз. Орлет, не двигаясь, наблюдала за этим спуском, прикидывая, во что может вылиться это преждевременное сошествие. Нужно было действовать быстро и наверняка. Орлет досадливо покачала головой и тут же нажала кнопку вызова плавающего бара. Серебряная сфера живо сорвалась со своего постамента, где в свободное от работы время она изображала арт-объект, и, жужжа, приземлилась напротив Орлет.

Адамов, успешно преодолев ступени, одной рукой все еще держался за перила. Он щурил глаза, как от яркого света, очевидно, испытывая трудности со зрением.

Орлет подплыла к Митхуну индейской пирогой и вложила в его руки изящный бокал с разноцветной жидкостью.

— Кстати, твое появление и последующая речь были великолепны, — полила воду лести Орлет на старое рассохшееся дерево. — Как в старые добрые времена: такая же вера в предлагаемые обстоятельства. Словом, речь удалась.

— Все твоими стараниями. А как там официальная часть закончилась? — поинтересовался Адамов, с интересом разглядывая содержимое бокала.

— Как и предполагалось. Увеличили температуру, влажность, и появление «Воды жизни» все уже воспринимали как манну небесную. Все точно по расчетам наших технологов.

— Ну и хорошо! Я тут планирую пойти на выступление Клео. Хороша она?

— Серьезно? После всего, что случилось сегодня утром?

— Да ладно, Орлет! Не сгущай дым.

— Митхун, это не шутки! Выпей то, что доктор прописал, и вперед на боковую.

Адамов поднес бокал к свету и подозрительно взглянул на него.

— Коктейль?

— Восстановитель. Пей!

Адамов крутил бокал в руках. Орлет видела, как на гладком, моложавом лице Митхуна отражаются обрывки его раздумий. Они были ровесниками, и, пожалуй, Адамов даже после утреннего инцидента выглядел весьма неплохо, однако личинки короеда уже вытягивали из него жизненную силу, оставляя после себя труху и злость. А злость — это тоже энергия, но энергия другая, разрушающая своего носителя.

— Потом, потом выпью, — дипломатично сказал Адамов, пристраивая бокал на край антикварной консоли. — Мне надо… тут где-то…

Орлет с сочувствием наблюдала за мечущимся в поисках сигарет Адамовым.

Дым.

Ему необходим был дым! Дым как прикрытие, как разделение, как вспомогательный элемент, создающий ощущение действия. А действие — это и есть жизнь.

Его действие требовалось расслабить и чуть затормозить. Трясущимися руками, не сразу, но Адамов все же справился. С жадностью затянулся и, прикрыв глаза, написал на своем лице блаженство необыкновенное.

«Может, сейчас рассказать? Пока он расслаблен и ни о чем не думает. Как говорится, снять груз с души», — подумала Орлет и тут же остановила себя, увидев острый взгляд в свою сторону.

Он будто рассматривал ее мысли. Расправил плечи, прищурил глаза и, сделав четыре уверенных припечатывающих шага, открыл двери на балкон. Ночь дышала широко. Она пробивалась освежающей волной в самые потаенные уголки души.

— Пледы захвати, — кинул через плечо Адамов и тут же закашлялся. — И свет не выключай, не надо.

Тонкая связь понимания дрожала, как паутинка, проводя колоссальную по энергозатратам работу. Эмоции проявили образы и, превращаясь в слова, уже готовились вырваться в ночной эфир.

— Ну, — начала первой Орлет, — что случилось-то?

По-доброму начала. Осторожно, на цыпочках подкрадываясь к тому, кем он был когда-то.

**Нет. Все не так. Врала я. Самой себе врала. Такое бывает. Никогда Адамов не был тем безупречным героем, тем благородным рыцарем, какого я себе нарисовала. Люди видят в других то, что хотят видеть. Я очень хотела, чтобы рядом со мной были добрые, честные и искренние. Принимающие и понимающие меня люди. Принимающие со всеми моими особенностями и странностями. Это же простое человеческое желание. И мне казалось, он именно такой. Такой добрый правитель, наделенный высшим даром, блистающим мечом и волшебным жезлом. Властелин, спустившийся на землю с важной миссией объединения, человек, обладающей нечеловеческой силой притяжения, которую он, конечно, употребит на благо. Ну, как-то так. Мне очень хотелось, чтобы он был таким. Тем, за кем можно пойти, довериться, ради которого… Вот правда, я не замечала в нем того, что видела сейчас.**

— Ну, что случилось-то? — еще раз переспросила Орлет.

— А что? По мне видно, что что-то случилось? — смачно затягиваясь сигаретой, ответил вопросом на вопрос Адамов.

— Мне прислали счет, там где-то около миллиона. За разбитый витраж, сломанную мебель и шесть бутылок коллекционного виски. А так, конечно, больше ничего, кроме моих потраченных нервов и обиженных тобой людей.

— Тебя послушать, Орлет, так я прям какой-то монстр получаюсь.

— А ты белый и пушистый?

— А я просто устал. Могу я устать? Нет, ну скажи, могу?

— Все устают, Адамов. Но не все при этом оскорбляют людей и портят чужое имущество…

— Да заплачу я! В чем проблема-то? Вот ведь, даже покурить спокойно не получается. Ну что вы все меня напрягаете? Филиалы что-то там бурчат, жена деньги тянет, как будто я «золотой поток», дочь — сплошные истерики и гулянки, и, чтобы совсем добить, рейтинги вниз поползли. Они хотят, чтобы я ими руководил, решал все, а сами будут сидеть на задницах и указывать: тут ты правильно поступил, а вот тут-то надо по-другому… Вот за что мне это?

Орлет молчала. Тянуще заныло в груди. Хотелось уйти. Вот так взять развернуться и разом покончить со всем этим. Но сначала рассказать. Все без утайки. И что-то опять удержало ее. В который раз удержало.

Мурашки пробежали по коже и вытолкнули звук — звук ее голоса. Медленно он начал рисовать узоры слов, мерно покачивая свежий ночной воздух.

— Ты знаешь, Митхун, было время, когда я, так же как ты, вопрошала небеса: «за что мне это?». Я ведь так и не смогла родить ребенка, — сказала Орлет и замолчала.

«Стоит ли? Слишком женский пример. И может догадаться. Не надо бы сейчас. Зато честно. Ложь или то, что тебя не трогает, не может увлечь никого. Всё, всё, никаких сомнений. На сомнения времени нет», — отрывисто соображала Орлет, наполняя паузу собой и затягивая Адамова в воронку внимания.

— Можно подумать, ты хотела, — процедил Митхун сквозь зубы и дернул плечами, как бы стряхивая с себя поставленные Орлет зацепки. Она смотрела сквозь него застывшим глубоким взглядом.

«Мать твою, это что за хрень?» — успел подумать Митхун. И в тот же миг все как-то неуловимо изменилось. Воздух, звуки и черты ее лица. Они округлились, вся она стала мягче и женственней. Наэлектризованные флюиды симпатии и доверия циркулировали между ними мерцающими мотыльками, концентрируя обоюдное внимание. Адамов всматривался в женщину напротив и не узнавал ее. Он закрыл глаза, пытаясь стряхнуть наваждение, а когда вновь их открыл, звук ее голоса, плавный, мелодичный уже завладел им, сплетая вокруг него историю. Воспоминания Орлет обрели форму старых бумажных фотографий. Она буквально ощущала их запах и шершавую поверхность. Но вместе с тем понимала их чужеродность. Она смотрела на них со стороны, отказываясь погружаться в них целиком, без остатка. Ей было неинтересно. Может быть, благодаря вот этой ее способности развивалось ее настоящее.

— Ты знаешь, о чем я сейчас подумала? — продолжая притягательно улыбаться, сказала Орлет. — Те пять лет, что мы провели вместе как единый творческий организм, пожалуй, были одними из самых классных. Все так необычно. Из общего массового очень выбивалось.

— Точно! — неожиданно подхватил Адамов. — Выбивалось и отбивалось. А я, между прочим, до сих пор помню твою юбочку.

— Опыты тела, поиск женственности? Да, да. Почему-то думала, что женственность — это сексуальность. Верх женственности — короткая юбка по самое не хочу. Такая дура была!

— Ты ханжа, Орлет! Ну признайся, секс — это клево!

— Адамов, да я вообще не про это, — удивляясь и смеясь, сказала Орлет. — И вообще, секс — это составная часть одного большого под названием «любовь», не догадывался? А выворачивать наружу и демонстрировать свои ошалелые гормоны — это… Как бы помягче это сказать? Это примитивно.

— Ты это сейчас поняла? Так это ты просто стареешь, крошка.

— Я это поняла тогда. Давно. Не сразу… Помнишь, я пропала тогда на три года?

— На пять, — вставил Митхун. — Ты пропала на пять. А когда вновь появилась, говорила, что была в Индии. Перезагрузка. Видишь, я помню, — щурясь и глубоко затягиваясь, проговорил Адамов, глядя на Орлет изучающим взглядом Джеймса Бонда.

— Продала квартиру. Отправилась в Индию. Рассказывали, там какой-то целитель невероятный безнадежных на ноги ставит.

— Безнадежных? — переспросил Митхун.

— Так бывает. Словом, целитель оказался шарлатаном. Обобрал меня до нитки, но там-то я начала думать, впервые за все время думать по-настоящему. Мышление начинает работать тогда, когда появляется серьезное препятствие, Митхун. Я, как и ты, задавала себе один и тот же вопрос. «За что мне все это? Я же такая умница: у меня блестящее образование, я не ем мяса, не пью молока, принимаю холодный душ по утрам и кормлю бездомных кошек. За что мне это?» И, знаешь, я поняла. Меня как будто по голове стукнули и вернули способность видеть. Я отчетливо вдруг осознала, что есть закон, который был нарушен.

— Поясни, — заинтересованно, кратко почти приказал Адамов.

— Если тебя что-то не устраивает, — продолжила Орлет, — начни менять ситуацию с себя.

— А я наоборот.

— Что наоборот?

— Меня все устраивает. И менять я ничего не хочу. Пусть они все меняются. Я лидер и вождь! Верховный представитель всего на земле!

Митхун еще раз затянулся и затушил бычок о мраморный портик балкона. Ожог остался зиять открытой раной на белой каменной поверхности. Воздух покачнулся, и пространство, обнимающее Митхуна и Орлет, разжало оберегающие и соединяющие их крылья.

— Адамов, ну правда, он существует. Существует нравственный закон, — невозмутимо продолжила Орлет. И он всегда очень красноречиво заявляет о себе. А когда мы придумываем тысячи отговорок, чтобы не слышать, не реагировать, он начинает проявляться в событиях, случаях, обстоятельствах. Буквально машет красным флагом: заметь, увидь. Исправь положение!

— Блин, Орлет! Ну че ты такая зануда? Ты хоть знаешь, что такое жить по-настоящему? Без этих твоих книжных аллюзий. Жить надо легко! Не париться, разумеешь? Поток! Слышала об этом? — Митхун одной рукой проворно скинул плед и, скомкав его, с силой бросил на рядом стоящее кресло.

— Да делай что хочешь! — в сердцах воскликнула Орлет. — Я тебе не нянька. В конце концов, у тебя столько жен и любовниц, пусть они за тобой следят.

Адамов раскатисто засмеялся. Такому смеху невозможно было сопротивляться. Он брал в плен, связывал по рукам и ногам, он, как сильнейшая инфекция, незаметно проникал внутрь, подстраивая под себя окружающее. Орлет улыбнулась и уже через пару секунд хохотала вместе с Адамовым.

— Небезразличен я тебе? А, Орлет? — хитро прищурившись, спросил, отсмеявшись Адамов.

— Небезразличен. Но не в том смысле, что ты там себе представляешь, — внезапно став серьезной, ответила Орлет.

— А знаешь, ведь когда-то я был влюблен в тебя. Догадывалась?

— Я стараюсь не смешивать работу и чувства. Ты для меня всегда был и есть впередсмотрящий, — она повела плечами и посильнее закуталась в мягкость пледа. — Ты знаешь, Митхун, эти твои срывы… Они стали повторяться очень часто. Ты не можешь…

— Могу. Еще как могу! Я по-другому отношусь к жизни. Легко и весело! И сейчас я хочу одного — зрелищ! — уверенно заявил Адамов и широкими шагами направился в гостиную.

— Митхун, да пойми, ты очень важен. Твои действия важны. Люди смотрят на тебя. Ты для них пример, ориентир… — почти выкрикнула ему вслед Орлет, но Адамов уже не слушал. Он выбежал на открытую площадку возле особняка, на ходу давая голосовые команды кэбу о переключении на дистанционного оператора.

— Сбежал, — в сердцах произнесла Орлет. — Идиотка! Вот кто я. Специалист фигов. Выудив из складок туники маленький серебряный браслет-коммуникатор, она отправила в эфир сообщение: «Ну все, встречайте! Он к вам понесся. Э-ге-гей начался».

И тут кран с поступающим в ее тело кислородом перекрыли. Орлет, как рыба, выброшенная на сушу, судорожно хватала ртом воздух. Держась за горло обеими руками, она кое-как дошла до дивана и дорогой китайской вазой опустилась в мягкость подушек. Конечно, по едва заметным признакам она понимала, что это может случиться. Желудок застонал и внутри него вырос огромный воздушный шар. Орлет казалось, что он непременно должен быть голубого цвета — такой прозрачный, перламутровый, как июньское небо. Дышать стало труднее. Тело сжалось и потяжелело. Орлет срочно расслабляла наполнившиеся металлом мышцы. Успеть, нужно успеть! Необходимо довести мышцы до состояния мягкого теста. Никаких зажимов несогласия! Открыться и принять!

Глава 3

Южное побережье Тенерифе, 6:30 утра. Второй день после презентации

— Взяли стеклышко, понесли. Аккуратно и тихо. Народ не разбудите.

— Да не усугубляй! Мне уже сказали, сколько этот витраж стоит.

— Что, руки трясутся?

— Все трясется. Я вообще не понимаю, у кого это ума хватило разбить такую красоту? Это же шедевр. Я вот ничего в этих художествах не рублю, а понимаю, что это шедевр.

— А я знаешь, о чем думаю? Как могли за такой короткий срок это все восстановить?

— Это ихняя фурия заказала. Заранее. Поговаривают, на свои деньги.

— Знала, что кокнут, или фанатка этого мастера?

— Да кто поймет? Мэджик, одним словом.

Высокотехнологичное круизное судно Tamed Cold стояло в порту Санта-де-ла-Крус уже вторые сутки. Смотровые площадки с панорамными окнами, аэродинамические трубы — симуляторы для прыжков с парашютом, развлекательные центры, бассейны, спа-зоны и прочие радости в высокой концентрации еще пребывали в сладкой неге сна, а вместе с ними — двести приглашенных на презентацию персон. Но члены экипажа, число которых значительно превышало число гостей, уже были на ногах. Слаженно, точно, бесшумно шли приготовления к новому дню. Лежа в кровати, Орлет нащупала на стене панель управления каютой и нажала кнопку «Утро». В один миг все преобразилось. Кровать медленно складывалась прямо с Орлет и в конце концов приняла форму кресла. Защитный, затемняющий панорамное стекло экран отъехал, открыв темно-синюю глубину мира, еще не тронутую первыми лучами. Каюта тут же подстроила свет, для того чтобы можно было разглядеть более четко, что же там, за границей маленького пространства, отделяющего Орлет от нового дня. И напоследок окно, дрогнув, медленно поползло вверх, впуская свежий морской эликсир, радость бодрящего утра, аккорды жизни и… Класс! «На зарядку, на зарядку, на зарядку становись», — откуда-то из очень далекого долетело песенное воспоминание.

«В твоем возрасте можно и поспать часок-другой. Совсем не обязательно впрыгивать в эти лосины, — бурчал внутренний голос Орлет Дитрих. — Ты в окно глядела? Темень кромешная!» — Орлет поморщилась. Этого еще не хватало. Здрасте вам, пожалуйста, «бабушка» проснулась! Свое другое, опасливое, вечно недовольное я Орлет называла «бабушка с корытцем», а то и просто «бабушка». И многие вольности, которые сама себе позволяла в виде поесть вкусненько, поспать подольше, потюленить, то есть вообще ничего не делать и целый день лежать в постели, она списывала на нее. Но сегодня Орлет Дитрих была непреклонна. «Бабушку» задвинула куда подальше, волевым усилием натянула кроссовки и вышла на прогулку. Ей необходимо было все обдумать, а лучше всего размышлять в движении.

Презентация «Воды жизни», которую ее команда готовила без малого полгода, прошла отлично. Она произвела ошеломительный эффект на умы и, самое главное, на чувства потенциальных потребителей. Еще бы! Всего лишь вода, а действие, которое она оказывала на человеческий организм, было сопоставимо со сложными медицинскими манипуляциями. Хотя доступна она будет не каждому. Адамов настоял на том, чтобы цена была запредельно высокая, мол, то, что достается даром или очень дешево, людьми не ценится.

**А вот тут-то я с Адамовым и соглашусь. Ничего не бывает более ценного, чем то, во что ты вложился. Материально, эмоционально, не важно, как. Ты ведь отдал часть себя. Свою энергию. Часть своей жизни. Это как с друзьями, любимыми. Для меня этот пример самый яркий. И чем больше ты вкладываешь, тем ценнее становятся отношения. Наверное, поэтому так сильно ранит предательство того, кого ты считал другом. Маленьких светящихся светлячков отрывал ты от своего сердца, чтобы отогреть его. Ты делился ростками радости, поливая и заботясь. И вот, в самый красивый момент, в момент раскрытия бутона вдруг появляется чей-то то грязный циничный ботинок и со всей дури, на которую способен, опускается на это нежное, доверчивое, распустившееся. Но этот стон моего сердца мы в этом месте приглушим, поскольку до этого момента мы еще не добрались.**

Основным бизнесом Митхуна Адамова была корпорация «Укрощенный холод». Она являлась донором для других его увлечений. Невольным побочным открытием этого монстра было реликтовое озеро в Антарктиде. Вернее, озеро-то открыли задолго до того, как на полюсе стали возрождаться давно законсервированные научные станции. За отсутствием финансирования исследования прекратились. А спустя какое-то время, когда воспоминание о них исчезло из массового сознания как исторический факт, случился Митхун Анисович Адамов со своим преобразователем энергии из холода. Сначала тайно, затем, конспирируя свои вылазки в Антарктику под исследовательские караваны, корпорация «Укрощенный холод» начала экспансию, возвращая к жизни похороненные под толщей снега амбиции и притязания. Общественность всколыхнулась. Кто-то вспомнил о заключенном бог знает когда договоре между двенадцатью государствами на использование этих десяти процентов от всей площади планеты исключительно в мирных целях и без коммерческих выгод. Вспомнили и о наблюдателях, которые в любой момент могли потребовать отчета о действиях в Антарктике. Адамов вынужден был выставить маскирующий основную цель щит в виде реликтового озера, дабы скрыть подготовку запуска более крупного проекта. Типа научные исследования. И надо такому случиться! В ледяном керне водоема, взятом для этих самых исследований, были найдены особые ферменты, способные подчищать свободные радикалы и тем самым продлевать молодость.

Мо-ло-дость.

Адамов быстро нашел заинтересованных лиц, подсуетился, договорился, раздарил тем, кто мог помочь в улаживании возможного скандала, акции «Воды жизни», чтобы мотивировать, и начал открыто и уже ничего не боясь, новый, обещающий быть весьма прибыльным, бизнес. Молодость — весьма выгодное направление.

Мо-ло-дость, отбивали ритм ноги. Небо размывалось акварелью, светлело, заполняя собой пространство, ненавязчиво проявляя все вокруг.

Мо-ло-дость. Суставы завели свою песню.

«Да, да, я знаю. Месяц — это много. В моем возрасте перерывы делать нельзя. Потом всегда нужно начинать сначала. Сна-ча-ла. А не с того места, где ты остановился. Тер-пи-те. Вспо-ми-най-те.

Мо-ло-дость. Вверх по ступенькам. Дышим, дышим, дыыыыыыы-шиииим…

Молодость. Руки вверх.

Адамов, конечно, перегнул.

Выдох.

Руки вниз.

И с «э-ге-геями» нужно завязывать. Лидер задает стандарты, хочешь ты того или нет.

Руки вверх. А он как лось молодой… Глупо, смешно. Унесло опять. А главное, и остановить-то некому. Боятся или невыгодно?

Мо-ло-дость. Фуууууф… Все! Сесть и смотреть. И чтобы ни одной мысли. Только небо и я. Боже, какая красота!»

Розовыми мазками по голубому. Океан стальной, суровый, бьет волнами о черные камни, стекает мелкими каплями и, боясь не успеть вернуться, накатывает вновь. Неутомимый! Вот как надо. Не останавливаться. Ни за что не останавливаться. Музыка. Музыка моря…

Орлет опустила глаза на браслет-коммуникатор. Трепыхаясь в такт музыке, он изо всех сил пытался вернуть ее в мир обязательств. «Восход» Грига набирал обороты и силу. Волны раскачивались, птицы, как заведенные, обеспечивали хоровую поддержку, и тут в один миг широта пространства схлопнулась до размеров одного малюсенького гаджета, и Орлет, с сожалением помотав головой, взяла входящий. Итон Вэй, личный секретарь Адамова, срочно вызывал ее к вождю. Так полушутя-полусерьезно подчиненные называли за глаза Митхуна с легкой подачи Орлет.

— Дай мне минут сорок, — попросила она у Итона. — Приму душ, переоденусь и брошусь под балкон петь серенады.

— В смысле? — опешил Вэй.

— О-о-о! Я вижу, у вас там все серьезно? Шутки уже не проходят, стадия предкризисная. Хорошо, полчаса, и я у вас, мои зайчики. Ждите.

Глава 4

— Вторые сутки парни зажигают. Вот это жизнь!

— Да свиньи они, больше никто. Смотри, как все загадили. Я думала, что гадят только необразованные нищеброды, ан нет, и эти тоже. Только понтов побольше и тряпки подороже.

— Ты мне еще скажи, что тебе ни разу так вот не хотелось.

— Не хотелось, не хочется и не будет хотеться, понял?

Через пол часа Орлет Дитрих, симпатичная и строгая блондинка в возрасте неспешности и раздумий, подъезжала к личной вилле Митхуна Анисовича.

**Удивительное дело. Когда я прошлым вечером караулила здесь нашего безупречного, мне и в голову не пришло, как окружающее пространство и сама вилла похожи на то, что уже было в моей жизни. Такое ощущение, что этот сад и этот дом буквально воссоздали по образу и подобию. А вообще, я считаю, что по тому, какой у тебя дом, можно легко и просто составить мнение о владельце. Тридцать лет прошло, а дом — точная копия того, прежнего. Это странно. Очень. Здесь, конечно, можно было бы вспомнить про род, про семейные ценности, про бережно сохраненное прошлое, можно было бы, если бы не одно но. Не было у Митхуна никакого такого древнего знатного рода с замками, передаваемыми по наследству от отца к сыну. Этот экземпляр дома-замка был точной копией дома, принадлежавшего совсем другому человеку. Человеку из нашего общего с Митхуном прошлого. Зачем Адамову понадобилось создавать копию вместо того, чтобы почувствовать себя настоящего, уловить движение времени… Как вообще можно жить в закостенелом, загипсованном пространстве и при этом быть лидером развивающегося и подвижного бизнес-направления? Вот такие вопросы я очень разумно задала себе, а ответить на них не успела. А жаль.**

Таксикэб Орлет под музыку Шопена пронесся по аллее с фикусами. Снизив скорость, грациозно вписался перед центральным входом. Ведущий по маршруту оператор выдал отчет о поездке и отключил музыку. Орлет вздохнула и нехотя опустила ноги на землю.

Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы заметить «остатки роскоши былой». Растрепанный и облезлый мир сомнительной радости смятый и скрюченный лежал полуразложившимся трупом на лужайке перед домом. Обслуживающий персонал спешно собирал мусор. Из открытых окон виллы были видны бегающие по комнатам люди. Как бильярдные шары, они выкатывались на улицу, не оглядываясь и не прощаясь, исчезали в подъезжающих такси. Из главного входа вышла девушка, которая сразу привлекла внимание Орлет. Это была звезда вчерашней презентации, несравненная и непредсказуемая Клео. Стройный струящийся свет, разлившийся розовым пятном. Огромная розовая шляпа с тянущейся по траве розовой вуалью. Волнительные страусиные перья вокруг изящной шеи. Девушка шмыгала носом и театрально взмахивала кружевным платочком. «Вот ведь, выкопала где-то. Как будто перьев не хватает», — смеясь, про себя заметила Орлет. Клео жеманно прикладывала платок то к левой, то к правой розовой щечке, искусно имитируя слезы. Рядом Итон с сочувствующей физиономией мягко, но настойчиво направлял Клео к парковке. Увидев Орлет, Итон расцвел.

— Орлет, милая, как хорошо, что ты приехала! Нам срочно нужно обсудить очень важное дело. Клео, дорогуша, — Итон галантно поцеловал ей руку, — извини, но дела! Кэб уже ждет тебя. — А затем, понизив голос, произнес: — Я обязательно позвоню тебе.

Орлет понимающе улыбнулась и покачала головой. Нет, Итон ее не удивлял. Она хорошо изучила его характер и понимала, какую реакцию он от нее ждет. «Не будем разочаровывать мальчика», — решила она. Клео сдержанно кивнула Орлет и, раскачивая волнующими бедрами, без лишних слов удалилась в сторону поджидающего ее перевозчика.

— Я так понимаю, срочная эвакуация свидетелей удачно завершена? Профессионально.

Итон было открыл рот, чтобы ответить, но не успел. Крик, рев, звук падающей мебели, звон стекла и басистые чертыхания — как сигнал к тому, что антракт закончен. Действие продолжается.

— Адамов? — спросила Орлет, всматриваясь в лепной фасад виллы.

— Ганнибал приехал, — уже другим тоном, стряхнув с себя предыдущий образ, ответил Итон. Орлет молчала, дав ему вылить на нее все, что произошло.

— Митхун послал за ним специальную капсулу. Они всю ночь были на виду, а потом, на следующий день, переместились на виллу. Народу с собой притащили, мама не горюй. Короче, отрывались как могли. А ты знаешь, могут они ядерно! Всякие там послы, остатки различных делегаций, ну, самые стойкие, естественно. Все такие важные, уверенные… — Итон исподлобья быстро взглянул на Орлет. — И, как ты сама понимаешь, Митхун завелся. Ганнибал не отставал. Когда они вместе, им море по колено. Матом крыли так, что вулкан Тейде готов был проснуться. На сцену полезли. Выступать! Ну и выступили. Многие это снимали. Короче, конфликт как-то надо уладить. Ну, типа менталитет такой…

— Вот только этого не надо! — резко вставила Орлет. — Это не менталитет, а элементарная распущенность, пытающаяся натянуть на себя неподходящее платье национального колорита. В каком состоянии Митхун?

— Да что ему будет? Титан всемогущий. Ждет тебя. Пройди сквозь виллу, там дорожка маленькая, выведет тебя к крытой беседке. Там и поговорите.

— Дорожка маленькая? Прелесть. Ты прям как дед лесовик. Дорожка маленькая. Я, пожалуй, через дом не пойду, — сказала Орлет, напряженно всматриваясь в единственное занавешенное окно на втором этаже. — Нормальные герои, как говорится, всегда идут в обход.

— Что? — переспросил Итон.

— Несовпадение эпох. Тебе, Итон, наверное, эта цитата не знакома. Из старого-старого фильма-сказки. Извини. Пойду в обход, заодно сад рассмотрю. Когда я здесь с Митхуном дежурила, возможности не было. Сады — моя слабость.

— Хорошо, пойдем через сад, — поспешно согласился Итон. Некоторое время они шли молча. Оба были погружены в свои мысли и не испытывали обычно возникающей в этой молчаливой ситуации неловкости. Завернув за угол виллы, Орлет остановилась. Глубоко вздохнув, она повернулась к Итону и, смотря ему прямо в глаза, заговорила голосом, от которого у Вэя по коже стремительно побежали мурашки.

— Итон, друг мой сердечный! Выручи, будь добр. Что-то с давлением с утра, плохо соображаю. Мне бы кофе. Большую чашку. Найдется?

Итон кивнул. Говорить он не мог. «Глаза. Какие у нее глаза! — мысли проносились стремительно, отдельно от него. — Почему я раньше не замечал? Как я мог такое не заметить? Кофе? Она хочет кофе? Да хоть звезду с неба».

— Ну что же ты? — сквозь туман и возбуждение — ее голос. — Иди. — И уж в спину удаляющемуся Вэю донеслось: — Принесешь в беседку.

**Сразу хочу объяснить, что это никакой не гипноз. И не нейролингвистическое программирование, и не секретные технологии манипуляции, это просто внимание. Простое человеческое внимание, сфокусированное только на одном объекте. Всё. Больше ничего. Современным, быстрым крайне сложно погружать все свое внимание в один объект. Мысли накручивают круги, зрение то в прошлом, то в будущем, расщепленной дорожкой, то внутрь, то наружу. Много отвлечений. А вот если все собрать в одну точку — и мысли, и эмоции, и слова, и взгляд тоже только туда, — достигается такой удивительный эффект. В общем, хорошая штука.**

Когда Итон скрылся из вида, Орлет разулась, вытянула правую руку вперед, левую прижала к груди и закрыла глаза. Положением рук в пространстве не стоит пренебрегать. От того, где они находятся и что при этом делают пальцы, очень многое зависит. Малое меняет большое… Орлет чувствовала силу. Силу, пожирающую естество. Разросшуюся и обнаглевшую. «Столкновение неизбежно», — пронеслась мысль. Этой энергии нужна демонстрация своей мощи, чтобы запустить цепную реакцию. Однако, впрочем как и всегда, существовал выбор. Можно убежать, спрятаться, но ведь себе дороже. Это как в виртуальной игре: пока не пройдешь испытание на своем уровне, ни за что не попадешь на следующий, так и будешь ходить по кругу, повторяя одни и те же действия, да еще и постепенно теряя в них смысл. Орлет выбрала быть здесь. Здесь, куда принесла ее судьба.

— Боже, — шептали ее губы, — я ведь не одна? Ты ведь рядом? Без меня не можете делать ничего… Помоги мне, прошу, помоги.

Время стало вязким. Орлет подняла с земли сандалии и босиком пошла к беседке.

Глава 5

— А эта тетушка вообще кто?

— Специалист по новой реальности. Это же все знают.

— Что-то я не догоню никак: реальность, что, бывает разная? Новая и старая?

— Так, философ хренов, ты посуду-то, складывай. Нас это вообще не касается.

— Как же не касается? Реальность ведь общая? Одна на всех?

— Это наша с тобой общая, а у них она своя. Своя собственная.

**Очень я люблю сады. И коллекционирую их. Вернее, я коллекционирую память о них. Это как дети. Сначала ты помогаешь им, а если ты все правильно сделал, когда их взращивал, они помогают тебе. Дети? Я сказала, дети? Ну да, меня волнует эта тема. И, по всей видимости, даже больше, чем я позволяла себе в этом признаться. А еще меня волнует связь. Связь между событиями и людьми, и всем-всем-всем. Включая сады.**

Орлет чувствовала, что сил понадобится много. Она настроилась на ритм бушующей флоры. Нужно впустить в себя не просто напитанный запахами воздух, но ту невидимую субстанцию, которая видела в Орлет союзника. «Пульс, спокойней, пожалуйста, спокойней. Так. Все хорошо. Вот не надо мне сейчас тело ощущать. Только воздух — могущественный, живой». Деревья протянули невидимые нити понимания. Трава, кусты, цветы — все вокруг сплеталось и крепло, обнимая Орлет плотным защитным кольцом.

Там, внутри виллы, что-то нагнеталось. Некие невидимые сущности торопились встроиться в очередную жертву, наделив ее своей силой — силой, которая непременно будет требовать уплаты по счетам, забрав, как ей и полагается, неожиданно самое дорогое.

**Я не знаю, как это объяснить точно, но это возникшее сейчас чувство — очень болезненное и острое. Нет. Им невозможно управлять. Это примерно так, как будто у аэрокапсулы вышел из строя двигатель, а ты в ней, очень высоко над землей. Тело боится. Да, именно тело. Оно начинает дрожать, потеть, задыхаться. Ведет себя омерзительно, да еще и сознание начинает к этому делу подключать. Мол, пойдем вместе бояться, так круче получится. Страшно очень.**

Орлет боялась. Боялась и шла. Ее «бабушка» тихо повизгивала и беспрерывно нашептывала: «Ну зачем тебе это? Ты всего-то слабая, маленькая и уже немолодая женщина. Не политик, не воин. Просто женщина. Спрячься в кусты и сиди, пока все не закончится. Ну хорошо, если тебе так нужно туда идти, сделай вид, что ничего не замечаешь. Сотни людей именно так и живут — не замечают и все. И у тебя сейчас, позволь тебе напомнить, не самый лучший в энергетическом плане период».

Впереди показалась беседка. Это был куб из мореного дуба. Четко расчерченный светящимися прутьями, которые превращали этот дизайнерский выхлоп в подобие клетки. «Ну вот, хоть один неожиданный предмет, — отметила Орлет, с интересом рассматривая конструкцию. Одна из стенок куба имела на себе традиционную садовую цитату — дикий виноград, но он не спасал от тягостного, тянущего впечатления. Тюрьма. Это же просто тюрьма. — Зачем Митхун ее приобрел? Что должен испытывать человек, решивший поставить это безобразие в своем саду? Эй, госпожа Дитрих, где летают твои мысли? — одернула себя Орлет. — О себе думай. Ты почему здесь? Что вызвало это намечающееся столкновение? Коту понятно, что это твое тщеславие! Жажда признания профессионализма и невероятно разросшаяся гордыня». Работа над такими долгими, многолюдными проектами, как недавняя презентация, всегда запускала в ее мир мощнейшие страсти, и когда Орлет пыталась после проекта убить своего внутреннего дракона, чтобы жизнь дальнейшую не портил, сопротивление силы, которой на время позволили почувствовать свою власть, приобретало весьма неожиданные формы.

**О какой такой силе я говорю? Сейчас попробую объяснить. Просто объяснять не всегда получается. Я чувствую гораздо мощнее, острее, чем могу высказать. Язык чувств пока еще недоступен для коммуникаций, поэтому я всю жизнь подыскивала понятные привычные слова, чтобы люди не пугались, чтобы им было понятно. Когда людям понятно, они спокойны, дружелюбны. Не всегда получается подобрать те самые слова, но направление вы уловите. Я всегда чувствую, что в меня внедряется. Какого рода энергия. Волоски на руках электризуются, забавно так начинают торчать, а в груди мелкое, едва заметное дрожание. Может быть, энергия — не то слово, может быть, это называется по-другому… Дух, может быть, дух? Не знаю. А еще я чувствую, как во мне начинает это размножаться и притягивать похожее. Оно притягивает точные копии себя. Если дух созидательный, теплый, я будто расширяюсь до необъятных пределов, сливаясь со всем, что я вижу, и это очень приятное ощущение. А если такой, как сейчас. Я теряю целостность. Намеренно это делаю. Чтобы не пострадать. Сознание у меня в одном месте, а тело с переполнившим его темным духом — в другом. Я как бы со стороны на это смотрю. И тогда легче действовать. Тогда становится видно, что с этим можно делать.**

— Дитри-и-их! Дорогуша, — в спину Орлет ударил звуковой разряд. Боль застыла рваной раной между лопаток. Орлет дала возможность звуку поглотиться листвой, медленно обернулась.

Сокращая расстояние, пружинистой походкой к ней направлялся высокий, почти такой же мощный, как Адамов, брюнет. Он активно размахивал огромными ручищами в ритм своих уверенных шагов. Ганнибал — старый друг, соратник, часть ее жизни. Как и когда из невероятно доброго и креативного парня он превратился в озлобленного и подозрительного типа, мастерски разрушающего свою жизнь и жизни находящихся рядом? И почему мне кажется, что это уже и не он вовсе? Неужели опять?

Ганнибал вплотную подошел к Орлет и резко застыл. Кривая улыбка, насмешливые глаза, бушующая энергия. Теперь понятно, почему вилла так быстро опустела: находиться рядом с человеком, так размножившим беспокойство, было небезопасно. «Максимально расслабиться, — дала себе внутреннюю установку Орлет. — Воздух прелестный. Аромат такой знакомый, что это? Магнолия? Магно-о-олия! Нескончаемая женственность, символ семейного счастья, цветок китайских императоров. Магнолия — вот какой нужно стать! В женственности нужно черпать свои силы. Все в этом мире есть, все подсказки и даже готовые решения, стоит только попросить и услышать».

— Че уставилась? Не ожидала, гадина? — Ганнибал, не мигая, смотрел Орлет прямо в глаза.

«Ого, вот это начало! — пронеслось у нее в голове. — Надо бы добраться до него настоящего».

— Здравствуй, Вик. Как ты?

Ганнибал на секунду замер. Уже много лет никто не называл его по имени. Вик — сокращенно от Виктор. Виктор — победитель. Виктор Тонев, похоже, проигрывал эту битву за обладание своим телом. Сейчас им управляли могущественные силы, высасывающие по капле его личность. Ганнибал улыбнулся. Беспомощно захлопал пушистыми ресницами. «Ну зачем мужчине такие ресницы?» — очень некстати подумалось Орлет. И в тот же миг он резко изменился в лице.

— Видишь вот этот палец? — процедил он сквозь зубы, сунув под нос Орлет свою руку с поднятым вверх указательным пальцем. Движение было настолько резким и неожиданным, что она едва не упала.

Орлет смешно скосила глаза на торчащий как сосиска палец под ее носом и не нашла ничего лучшего, как дунуть на него. По-дурацки, конечно, но зато легкомысленно. Многие уставшие от проблем мужчины воспринимают легкомысленность, как легкость характера, и стремятся к ней, чтобы утешиться от житейских бурь. Это потом выясняется, что легкомысленность — это просто отсутствие ума, но, как говорится, это уже другая история. Сейчас необходима женственность, и даже растиражированными мужскими представлениями о ней пренебрегать не стоит. Орлет пригладила свои волосы и кокетливо взялась за мочку уха, в которой поблескивал круглый бриллиантик. Треть секунды, придирчивый взгляд на себя со стороны. Тело старалось. Женственность, женственность…

«Ну, давай, давай! Ты же женщина! Не забыла? Мягче, нежнее, воздушнее. Такое прозрачное, ванильное, ускользающее желе. Чтобы съесть хотелось. Вот. Сейчас хорошо», — похвалила себя Орлет и сфокусировалась на Вике.

— Смотри сюда, ведьма! Я возьму этот палец и выковыряю им твои глаза. Сначала левый. А потом правый, — пробасил Ганнибал, устрашающе нажимая звуком на каждую гласную. Орлет понимала, что любые слова, произнесенные вслух, будут бесполезны. Она молилась. Смотрела ему прямо в глаза и молилась.

— Я буду делать это медленно, — продолжал расходиться Вик, — чтобы достать до твоего мозга. А потом я взобью его в пюре прямо в твоей черепной коробке, — уже кричал, выплевывая слова ей в лицо, Ганнибал. Невидимый враг, используя Вика, через него и с ним пытался спровоцировать, взяв в оборот эмоции. Оголить их до дрожащих нервов. Отвратительно и страшно. Хотя нет, не страшно. Глупо! «Глупо, конечно же, глупо, — заблистала спасительная мысль, переворачивая за собой реакции и вызывая вслед за этим совсем другой настрой. — Вот бы заснять его сейчас, а потом продемонстрировать, когда в себя придет. Безобразие, да и только!» Но другая половина Орлет не была такой решительной и спокойной. Где-то там, в глубинах, ее «бабушка» тряслась и шептала: «Господи, это уже не он! Беги, дура! Беги!» Напряжение натягивалось стальным тросом. Дышать становилось все труднее. «Ты не одна, вспомни уже, — приказала себе Дитрих. — Ты не одна, с тобой ОН! Он не бросит, вот увидишь…»

Глава 6

— Отойди-ка от окна. Нечего тебе за этим наблюдать.

— Да он же сейчас убьет ее! Ночью столько людей покалечил. Сервиз разбил! Дорогой фарфор, между прочим.

— Отойди от греха подальше! Видишь же, ненормальный.

— Так, может, это… ну… помочь надо?

— Мне дочь кормить-одевать… А работник у нас — только я. Ты как хочешь, а я пойду… не видела я ничего. И ты не видел, понял?

«Главное, не желать ему зла. Это же Витька! Витек. Мой дружище, смешливый мальчишка со странными шутками», — уговаривала себя Орлет. Смотрела в упор, моргала глазами, но с места не двигалась. И вдруг воздух зазвенел, заискрился. Магнолия, рассыпав головокружительные триоли пыльцы, потекла волнующей рекой запаха. «Как хорошо, — подумала Орлет. — Как хорошо, что мне не пришлось самой, своей волей влиять на него. Спасибо-спасибо-спасибо, тысячу раз спасибо!»

Лицо Ганнибала сдулось, сложилось, будто резиновое, рот приоткрылся. Зрачки затуманились накатившими слезами, и, рывками заглатывая воздух, он драматично, с содроганием чихнул.

— Будь здоров! — тут же, без промедления ухватила ситуацию Орлет. «Главное, успеть перевести весь этот цирк в другое место. Придать этому иной оттенок», — размышляла она.

«Точно! Будь здоров! Вот, правильно, Вик. Спасибо, что напомнил. Мне же кое-что сделать нужно».

Ганнибал разразился завершающим каскадом абсолютно эталонных чихов, а Орлет, согнув ногу в коленке, подняла ее и, растопырив в стороны руки, закрыла глаза.

Пауза.

Тишина.

Щебет птиц.

Звук пролетающего шмеля.

Солнечный луч на правой щеке. Тепло, приятно.

— Орлет, мать твою! Какого черта? Что за балаган? — спросил уже совсем другим голосом Вик.

— Да все тот же.

— Что с тобой? Ты глаза открыть можешь? И что за поза такая долбоебская?

— Поза петуха.

Пауза. Шелест травы под ногами. Поднимающийся снизу сладковато-свежий запах потревоженного — природного. Внутреннее раскачивание почти прекратилось. Тело послушное, устойчивое.

— Бляха-муха, Орлет. Ты, конечно, всегда странная была, но это, по-моему, совсем уже!

— Я не бляха и не муха, — Орлет открыла глаза. — А поза лечебная. Восстанавливает внутреннее равновесие, укрепляет иммунитет. Здравствуй, Вик!

— Здравствуй, Мойра! Че-то я устал очень. Ты не обидишься, если я с тобой петухом стоять не буду?

— Я так на это рассчитывала!

— Не, не могу. Устал я очень.

Ганнибал, пошатываясь, наконец отошел от Орлет. Подошел к беседке, но зайти не смог. Поскользнулся, сел прямо на траву, облокотившись на мореный дизайнерский дуб спиной. Пустой, погасший взгляд, потрепанный и несчастный. Стареющий мужчина, живущий воспоминаниями о той, давно минувшей… Выросший, но не повзрослевший.

— У меня была женщина. Я от нее ушел, — тихо, себе под нос проговорил Вик.

— Ты про Риточку?

— Нет. Другая. Женщина! Взрослая. Ей сорок. Не, почти пятьдесят. Она так много знает про фарфор и гобелены. Она умная, тонкая. Ты знаешь, что такое правильный фарфор? Это другой мир.

— А как же Риточка, Зиночка и… кто там был до Зиночки?

— Не помню… да срать на них. Иди сюда. Поцелую тебя, Мойра. Ты ведь всегда все знаешь!

Орлет вопросительно подняла брови.

— Дурочкой не прикидывайся. Давай, сделай так, чтобы все было хорошо. Ты же создаешь эту гребанную реальность? Специалист ты или нет?

— Тебе так плохо, Вик?

— Дай поцелую! Все у меня нормально.

— Ты вызывающе себя ведешь, потому что тебе больно. Я знаю, ты ко мне испытываешь теплые чувства. Зна-ю! Воспринимаю эти твои инсинуации не как личное оскорбление, а как крик о помощи.

— Иди в жопу, — устало произнес Вик.

— Понятно. Чего тут непонятного — все понятно. Если тебе понадобится мое участие, ты знаешь, как меня найти.

— Дай поцелую!

— Вик, иди поспи.

— Ты не уедешь?

— Я всегда буду рядом. А сегодня мы совсем близко, на одном острове, — сказала Орлет, помогая ему встать.

— Я очень далеко, Мойра. Хочу быть очень далеко.

— Как ее зовут?

— Она взрослая. Взрослая женщина. Вы, взрослые бабы, такие сложные! Я заметил, как только у вас появляются дети, сразу все меняется. Где та легкость? Куда она, мать ее, девается?

— А-а-а-а-а, — протянула Орлет, взяв Вика под руку, — по-твоему, дети появляются только у женщин? Пойдем, Вик. Тебе нужно отдохнуть. Мы потом с тобой побеседуем. Меня эта тема очень интересует.

— Я не буду с тобой разговаривать. Разговаривай с Адамовым. Слушай, точно! Поговори с ним. Тебе скажу — больше никому. Я ведь убить его хотел.

— Ага. А заодно и всех, кто рядом.

— Я не шучу сейчас. Я вообще никогда не шучу.

— Знаю.

Орлет довела Ганнибала до дверей виллы и тихонько подтолкнула ко входу.

**Конечно, я знала. Я знала, что Вик не шутит. Он часто прикалывался, смешил всех. И это смешное было правдой. Такой очевидной правдой, такой узнаваемой, что было ужасно смешно. Порой до слез. А по поводу убийства Адамова — это тоже не было шуткой. Это то, что Вик чувствовал тогда. Да. Я могу рассказать. Но это будет не очень… странно будет. Ладно, я не стану себя контролировать. Я попробую… Треснувшая кожа, сухая, раскаленная, стонущая. Тысячи тонких иголок, впиваясь и вворачиваясь, медленно прочищают себе дорогу, разрывая сосуды и причиняя тянущуюся длинным шлейфом боль. Огромный поверженный зверь, весь в кровоточащих ранах, с запекшейся, слипшейся кровью в поблекшей шерсти. Сердце, разрезаемое на кусочки тупым ржавым ножом… вот это. Он чувствовал это. И я чувствовала то же. Несоответствие. Несогласие с тем, что происходит. Внутреннее сопротивление при внешней покорности. Я не знаю, как у него хватало сил на то, чтобы просто жить.**

— Такая загадочная.

— Такой внимательный, — наконец-то, такой внимательный! — Пока, Вик. Иди.

Ганнибал не сопротивлялся. На ватных ногах, согнув спину, уходил мужчина, часть ее жизни, часть ее ментального поля. Один, как отражение внутренних процессов чего-то большего, происходящего в отдельно взятой стране, в отдельно взятом человеческом сообществе. Я не могу этого не замечать. Не могу. Мы прогнили и сдулись. Среди нас нет героев. И даже те, кто мог бы противостоять этой нами же рожденной, пакостной, разлагающей, предпочитают быть поглощенными ею. Пока не поздно, пока нас всех по одному не затянуло в эту яму, нужно ее зарыть. Зарыть и отыскать путь.

Глава 7

— Из «Аэростар» звонят. Уже не в первый раз.

— Велено ни с кем не соединять.

— Это что у тебя, вино?

— Велено в технику енту засунуть.

— Опять обольщать будут?

— Велено особо не распространяться.

В ожидании Адамова Орлет ходила по саду и впитывала его жадно и с наслаждением…

**Нет, мне бы не хотелось сейчас.**

Она касалась ладонями коры деревьев, прислушиваясь, как отзовутся в ней их голоса…

**Да. Я заключила соглашение. Я помню. Но мне бы не хотелось… Да! Я боюсь? Все верно, я боюсь. И мне больно… Хорошо, хорошо сейчас я возьму себя в руки. Руки в ноги? Ноги в голову? Нет, нет. Это просто шутка. Дурацкая… Сейчас…

Я думаю, уже понятно, что я не люблю вспоминать прошлое?

Не люблю, но оно само. Само вспоминается. Такие настойчивые и властные воспоминания. Шагают строем, яркие, громкие, я тут же сдаюсь. Частенько это красочные приветы из детства. Сильные, эмоциональные вихри. Понимаешь? И одно самое настойчивое. Про сад.

Про сад и бабушку. Лет до пяти я с ней жила. Потом мама меня забрала, и мы уехали. Бабушка почти никогда не улыбалась. У бабушки — сад и я: и то и другое ее тяготит. И за садом, и за мной надо ухаживать. Бабушка героически все это проделывает, но ни то ни другое не приносит ей радости. Я не знаю, почему. Она вечно всем недовольна. Суровые поджатые губы, сдвинутые в переносице брови и руки с синими вздутыми венами. Бабушка строга.

Строга к себе, ко мне и к саду. Она не позволяет ему зарастать — для того, «чтобы в саду могла гулять Орлет». Это единственное место, где мне разрешено гулять. В моем распоряжении было все. Все, ровно до высоченного забора с калиткой. Калитка — граница. За калитку — ни-ни. А там-другое: интересное, неизведанное, запретное.

И я гуляла по саду.

Одна.

Иногда слышала смех и голоса других детей. Из-за забора. Любопытно было страшно. И всегда хотелось узнать: какой он, этот закалиточный мир? Между досками забора щели имелись, я туда свой любопытный нос и засовывала. Нравилось мне рассматривать, сантиметр за сантиметром. И каждый раз что-то новенькое обнаруживала.

Тянуло меня туда.

Очень.

Пятилетний ребенок, полный доверия к миру. А еще за калиткой гора. Вернее, заброшенная выработанная шахта, мечтающая стать горой. Заманчивая такая, обещает приключения. Я столько всего с этой горой в главной роли напридумывала тогда. А еще было дерево. Абрикос. Возле горы рос. У бабушки такого не было… И как-то я решилась… Я… я бы не хотела это вспоминать. Это слишком… слишком. Да. Я понимаю. Может быть, я буду как будто как бы не о себе? В третьем лице. Так легче. Проще…**

Маленькая ручка открывает калитку — перед ней большой теплый поток, ковром расстилается под ее босыми ножками.

Продолжение сада. По крайней мере она так думает. Стрекочут кузнечики, порхают бабочки, трава, почти ростом с нее, шепчет свои заклинания. Вдруг из травы — рука: знакомая, такого же человека, как она, маленького соседа по даче. Приятное веснушчатое лицо, улыбается, протягивает ягоды.

— Привет! Малины хочешь? Держи!

Из одной ладошки в другую переваливаются сочные ягоды.

— Сладкая, правда? Я знаю, где такой навалом. Айда со мной, сгоняем по-быстрому? В заброшенном доме была? Нет? Щас я тебе все покажу. Там привидения. Малину охраняют. А тебя Орлет зовут? Прикольное имя. Какой абрикос? Щас у тебя вообще челюсть вся отвалится. Знаешь, сколько малины в сарае? Ведро! Даже два ведра! Вот, сюда. Да входи ты, чего встала-то? Смотрите, кого я вам привел…

Несколько незнакомых мальчишеских глаз. Улыбаются. Она улыбается им в ответ.

— Абрикос! Я пойду… — шепчут губы малышки. А в голове колокольчик — надрывно! Шаг к выходу — дверь закрыта.

— Ребя, щас концерт будет! Трусы снимай! Позырим, чего у тебя там. Держи ее!

Страх, разрастаясь, поглощает теплое доверие. Истошный визг…

— Дура! Немчура проклятая! Кусаться? А давайте ее в сарае закроем?

Слезы по лицу горошинами сами выпрыгивают без остановки. Интересно, как это со стороны — как капли дождика? Дверь с грохотом закрылась. Темный, диковатый сарай. Малышка стоит в перекрестии солнечных лучей. Они прорезают полумрак, просачиваясь сквозь доски. Пахнет сеном. Кулачки сжимаются. Она кричит, но голоса не слышно. Кричит сильнее — ни единого звука! Вообще ничего. Ни воздуха, ни птиц, ни мух, ни лучей. Глаза закрываются, подкашиваются ноги. Глухой удар маленького тельца о земляной пол. Чьи-то руки сжимают горло: большие, холодные. И где-то далеко-далеко ее бабушка читает молитву при свете маленькой лампадки. Строгое морщинистое лицо шепчет непонятное «Господи, помилуй».

— Господи, помилуй. Господи… — беззвучно повторяют перепачканные малиной губы девочки. «Господи, помилуй» — как последняя надежда. Руки сильнее сдавливают горло — и неожиданно исчезают. Глаза закрыты, но в сарай постепенно возвращаются звуки. Картинка меняется. Запах сена, земли и лилий. Лилий? Лилий из бабушкиного сада. Маленькие ароматные частички, встраиваясь в друг друга, создают благоуханный ручей. Он журчит, волнуется, ударяется о доски сарая и находит слабое место. Теперь Орлет знает — там можно выбраться. Нужно следовать за душистым проводником. Но глаза не открываются. Еще двое. Два ребенка! Оба заперты. Она чувствует их страх. Внутри рождается желание помочь, но запах лилий настойчив, венком обвил голову. Глаза открыты, девочка встает и безошибочно отодвигает в сторону одну из досок, которая держится на одном гвозде.

Вечер.

Последние лучи солнца краснеют за горизонтом. Бабушка будет ругать. Может даже хворостиной по попе достанется. Точно достанется — вон как темно! «Как же я люблю ее. Как люблю…»

**Ну вот… кажется, получилось. Не получилось только бабушке сказать. Сказать, что я ее люблю.**

Глава 8

— И че? Она ему не дала?

— Кажись, нет.

— Не может быть. Она что, дура, что ли? Не до пенсии же ей по сцене скакать?

— А ничего, что у него жена?

— Да какая, блин, разница? Никого это не останавливает. Вон, видишь тетку? Тоже, небось, на охоту вышла.

— Орлет, чириканьем наслаждаешься? — рядом с ней стоял Адамов. Свежее отдохнувшее лицо, слегка тронутое солнцем, синий пронзительный взгляд и секретное оружие — две пупсовые ямочки на щеках. В полной амуниции парень, видать, чего-то очень надо.

— Здравствуй, Митхун, — жестко и по-деловому начала Орлет, не давая возможности Адамовскому обаянию связать себя по рукам и ногам. У меня были другие планы на сегодняшний день. И мне не нравится то, что здесь происходит. То, что происходило ночью, мне не нравится вдвойне.

— Ну-ну-ну, не надо так горячиться. Ты же замнешь это недоразумение?

— Вот знаешь, что меня больше всего радует? То, что ты понимаешь, что надо замять. Значит, осознаешь неправильность произошедшего. Ну, поведай, что людям запомнилось больше всего, и я буду думать. Ты же провел опрос приглашенных? Сам, небось, ничего не помнишь, как всегда?

— Наш выход на сцену, естественно! — Митхун сделал эффектную паузу, в которой его лицо приобрело восторженно-игривое выражение, а затем добавил: — Голыми!

— То есть… совсем?

— Не, ну пальмовые листья на нас имелись. Жарко было. Наверное, ты не дала команды нагнетатели вырубить.

— Наверное, ты слишком много выпил, — Орлет бесстрастно рассматривала Адамова. — Раздевайся.

— В смысле?

— Я тоже хочу на тебя посмотреть. По работе.

— Что, прям здесь?

— Правильно ли я поняла, что твое недоразумение нужно замять как можно быстрее? Сейчас замну. Если ты мне подойдешь. Для моей идеи.

— А-а-а-а-а-а-а, у тебя уже есть идея? Все, все, не спрашиваю, раздеваюсь. Не, Орлет, ну что, серьезно, что ли? Это со стороны будет выглядеть очень трешово.

— Кто это сейчас со мной разговаривает? Тот парень, который две ночи подряд бегал борзым оленем, выбивая копытцем алмазы?

Когда к беседке в сопровождении робота-сервировщика подошел Итон Вэй, его взору была представлена, как говорится, картина маслом. Раздетый до трусов босс описывал круги вокруг квадрата беседки, а Орлет, скрестив руки на груди, внимательно за ним наблюдала. В одной руке Адамов держал дымящуюся сигарету, другую залихватски упер в бок. Высокий, статный, слегка располневший, но не потерявший при этом невероятной уверенности в собственной привлекательности, Адамов до невозможности был харизматичен. «Актер, великий актер, страшная штука, если сценой для такого таланта является жизнь», — думала Орлет, наблюдая за Митхуном, виртуозно держащим в напряженном внимании подошедшего Вэя. Итон, видимо почувствовав, что за ним наблюдают, кашлянул для приличия и невозмутимо спросил:

— В каком стиле стол сервировать?

— Без разницы, — отмахнулась от него Орлет, — они все хороши.

Ей ли не знать? Месяц бессонных ночей по дизайнерскому наполнению робота-сервировщика.

— Может, тогда экостиль? Чтобы поддержать ваш перфоманс? — спросил Итон, подмигнув. — Или тропики — тоже неплохо зайдет.

— Так, я не понял, — Адамов выбросил сигарету, которую тут же на лету поймал крошечный дрон-пчела, и упер руки в боки, — это ты на Маугли намекаешь?

— Давай Версаль, Итон, — примиряюще вставила Орлет. — А этому дискоболу халатик пусть доставят. Все-таки за стол с обнаженным торсом не садятся.

Вэй кивнул, сосредоточенно поколдовал над неизвестно откуда выехавшей панелью управления и запустил программу сервировки. Это было отдельное шоу, к которому Орлет, несмотря на свою посвященность, до сих пор относилась как к чуду.

**Да… Я в детстве частенько так играла. Бабушкин теплый платок расстилала, усаживала невидимых друзей, ну, типа скатерть-самобранка. Угощала всех, чем только пожелают. Детство голодное было, в магазинах тишь и пустота. А если и появлялось что-то — очереди, как паучьи сети, да и просто денег не было. Отец по своей натуре игрок. Упорно играл в карты — упорно проигрывал. Приходил домой пустой, пьяный, без энергии и денег, по кусочкам отнимая здоровье у себя и мамы. А мою фантазийную самобранку никто у меня отнять не мог. Бабушкин платок и моя фантазия…**

Белая скатерть, серебро канделябров, посуда в кремовых тонах, расписанная вручную золотым вьющимся орнаментом. Удивительная ваза с чудными ангелочками, в которой покоились коротко срезанные пудровые розы. Словом, изыски в романтической оболочке под прекрасную музыку. Вот что может примирить людей хотя бы на время, так это красота. Орлет, Митхун, Итон затаив дыхание наблюдали этот спектакль, поддержанный программой объемной анимации. Казалось, ни одно душевное беспокойство не отягощало их пребывание в этом уголке вселенной. Простые вещи. Тарелки, вилки, салфетки. Что здесь может удивлять? И все же самая простая вещь, доведенная до степени искусства, несет в себе уже другой смысловой код. А когда эти вещи выстроены в определенную логическую последовательность, появляется ключ для понимания этого кода. Ключ, способный расшифровать отражение сложной божественной мысли в этом простом материальном воплощении… Вот уж действительно, смотреть на это можно бесконечно. Действие не останавливалось.

Адамов, пользуясь паузой с сервировщиком, экстренно соображал, как же лучше подкатить к Орлет и как-нибудь ненавязчиво предложить внеочередную «Смену обстановки». Вторую за этот год.

Итон, наблюдая, как оживает на тарелках трехмерная анимация с крошечными человечками, никак не мог отогнать от себя мысль о кофе, который просила его принести Дитрих. Что это вообще такое с ним было?

Воздух дрожал от вопросов, соединяясь единым дыханием. Каждый думал о своем, посылая в пространство запросы о волнующем. И во всей этой невидимой палитре чувств на передний план восклицательным знаком выдвинулся внутренний голос Орлет.

**Я не могла понять, что с ним происходит. Мы редко встречались. Раз в год он заказывал «Смену обстановки», презентацию или нейропсихологическую разработку и пропадал до следующего года. Да, я слышала и о его разводах, новой очередной любви… И про взятки, и про то, как он подставляет партнеров и как не держит слово. Конечно, если бы на его месте был кто-то другой, я бы знала, как реагировать. Дверь на огромный амбарный замок, на гвоздь табличку «Приходите завтра». Я, вообще-то, не доверяю персонажам, вот так вот мотающимся от женщины к женщине. Они незрелые. Инфантильные. Ну а чего? Если человек не готов работать над отношениями между двумя людьми, о каком эффективном руководстве большой компанией может идти речь? Ну правда, если ты со своей жизнью разобраться не можешь, как ты организуешь работу в еще более сложной структуре? Так я думала. Однако в отношении Адамова у меня закрывались глаза. Я понимаю, почему. Да. Понимаю. Дружба. Она находила возможным оправдывать, поддерживать и даже помогать. Как бы это сказать… я не могла отделить себя от него. Я понимаю, что он давно существует вне труппы. Спектакль одного актера. Ему требуется массовка. Для выполнения самых абсурдных задач и приказов. Куда угодно, срочно, немедленно, без вопросов, с энтузиазмом. Массовка, подкормленная и посаженная, как на иглу, на «Смены обстановки». Они жаждут его внимания и с легкостью выполняют в честь своего героя акробатические этюды, замешанные на поте и крови. Ему не нужна дружба. Мне? Мне — очень…**

Адамов прекрасно знал, чего хочет. Он хотел власти. Этой пьянящей свободы, этой раболепной любви, вседозволенности. Одной для одного! Внеочередная «Смена обстановки» была нужна ему как воздух. Необходимо накачать не успевших подумать, избавиться от сомневающихся, устроить показательное выступление, чтобы другим не повадно было. Если не любовь, то страх. Страх — инструмент действенный и, самое главное, результативный. «Если Орлет сказать всю правду, — размышлял Митхун, завязывая пояс шелкового халата, — участвовать она в этом не будет, слишком щепетильна. А для привлечения новой компании у меня просто нет времени, поэтому будем работать с тем, кто есть». Действие не останавливалось.

Итон бросал едва заметные взгляды то на Адамова, то на Орлет. «Интересно, что между ними? Что может связывать таких абсолютно разных людей?» — думал он, но при этом ни на минуту не переставал контролировать ситуацию. Ловко подхватил только что открытую сервировщиком бутылку вина и уже собирался налить в бокалы, но не успел. Адамов очутился рядом, уверенным жестом выхватил из рук бутылку и, лукаво подмигнув, показал Итону глазами его направление. Вэй все понял. Ему не нужно было намекать дважды, он вообще был очень понятливый. Другие рядом с Адамовым просто не выдерживали.

Глава 9

— Тут такое дело… жена Адамова, она много раз звонила, и эти, — как их? — Бей… бей… Блин, как их там? Аэробей-воробей! Во!

— Очень смешно. Давно премии не лишали?

— Да ты чего? Я просто передал, что его искали.

— А я просто спрашиваю, тебе больше заняться нечем?

Адамов не смотрел на то, что делали его руки. Они щедро плеснули в два бокала, подхватили их за тонкие ножки и, колыхая солнечными бликами, понесли, несли, несли…

— Вино-о-о? — насмешливо протянула Орлет. — Два бокала? Тебе и мне?

— Да, ладно! Если не хочешь, давай Итона вернем.

— То есть ты будешь пить в любом случае, правильно я понимаю?

— Пить! Скажешь тоже, пить! Пить — это коньяк, виски, водку, самогон на крайний, а вино — это… как ты там говорила?

Орлет вздохнула. «Ну, почему все повторяется? Почему мы ходим по кругу, не имея возможности выйти из давно приевшихся форм общения…» И, не успев додумать, Орлет вдруг со всей ясностью увидела движение своего тела. Оно сделало шаг навстречу плавающему в бокале солнцу и сомкнуло пальцы на тонкой хрустальной ножке.

— Метафизика. Я говорила, что вино — это метафизика. — Орлет наблюдала за раскрытием букета. Именно наблюдала, поскольку летучие, ароматные, невидимые уже начали свою работу, соединяя и притягивая, обогащаясь и видоизменяясь. — Хорошему вину нужны разбуженные рецепторы, — беглый взгляд в сторону Адамова, — способные воспринимать тончайшие оттенки переплетающихся вкусовых изменений, понимаешь? Ему нужен спокойный, воспитанный ценитель. А вот страстные натуры превращают вино в безумие, низводят его до пошло-бытового уровня, вливая в себя литрами, теряя смысл и предназначение напитка, а впоследствии и собственной жизни.

— Ой, как грубо, Орлет! Как грубо!

— А по-моему, очень аккуратно.

— Это ведь обо мне?

— Это я в целом. Просто рассуждаю. Могу я просто порассуждать?

— Нет. Ты — не можешь.

— Могу. И я вот так рассуждаю: вино — это чудо в чистом виде! Мы его воспринимаем как должное, привычное. Узко очень воспринимаем. Утилитарно. А это, между прочим, эталонный синергетический процесс. Виноградная лоза, соединяя небо и землю, запускает в глубины корни-вены и, как художник, оставляет нам на память природное полотно своих настроений, соединенное с энергией человеческих рук. Все влияет друг на друга, и от качества этих влияний будет зависеть результат.

— Это как раз то, что мне нужно! Качественное влияние и нужный мне результат.

Орлет молчала, подвесив паузу и давая возможность Митхуну наконец сказать то, для чего ее позвали. Собственно, ради этого она здесь, а не для того, чтобы пить вино и говорить о вечном. «Однако быстро он начал, похоже, что это действительно срочно».

— Пришли срезы предварительных опросов, — продолжил Митхун, мгновенно собравшись и убрав с лица игривую легкость. — Рейтинги упали. По всем пунктам. Нужно организовать внеочередную «Смену». Промыть им всем мозги хорошенько. Осчастливить, объединить, подкорректировать, все, что ты так хорошо умеешь.

Орлет поднесла к губам бокал. Фруктово-цветочная нежность томно растеклась, чуть задержавшись на языке, и тут же изменилась, заиграв другими красками.

— Все меняется, — произнесла она вслух, — как вкус вина. Все меняется, и это нормально.

— Я полжизни угрохал на то, чтобы быть там, где я нахожусь, — с жаром продолжил Митхун. — Рядом со мной люди, которые привыкли жить так, а не иначе. Я за них отвечаю. Я обязан обеспечить им привычный уровень жизни.

— А почему ты решил, что они без тебя пропадут?

— Какого черта, Дитрих, ты со мной или нет? Я хочу, слышишь, я хочу, — уже кричал Адамов, — внеочередную «Смену обстановки».

Орлет чувствовала рокочущую, волнообразную энергию гнева. Своего гнева.

— Неужели это так трудно понять? — брызгая слюной, орал Митхун. — С тобой или без тебя я это сделаю!

«Лучше уж со мной», — пронеслось белкой-летягой в голове у Орлет.

— Это будет дорого. Очень дорого, ты должен это знать, Адамов. Графики «Смен» и лучших творцов расписаны на годы вперед. Нам придется как-то договариваться.

— Вот это я понимаю, вот это уже похоже на разговор. Договаривайся, Орлет. Договаривайся.

Орлет с большим трудом успокоила свою первую вспышку клокочущего недовольства.

**Это такая ситуация дурацкая. Как только я для себя решила, что больше не хочу тратить свою жизнь на этот маскарад, тут же появляется новое красочное действие. Барабаны стучат, перья взлетают, тебе бы в сторону отойти, чтобы пропустить этот цветной поток, но, пока ты размышлял, он увлекает тебя за собой. И это не твое решение и даже не твое желание. Понимаешь, о чем я? И теоретически я, конечно, могла отказаться. Но я не могла. Вот этот элемент неожиданности, который невозможно ни предсказать, ни предвидеть, он ставит тебя в безвыходное положение. И первая реакция — это всегда негатив и раздражение. Тем более тогда, когда ты собрал все силы для того, чтобы закрыть эту старую дверь. Я думала, сейчас я изменю свою жизнь до неузнаваемости, покончу с тайнами, займусь живописью, выйду замуж, в конце концов. И — на тебе — опять цыгане с медведем…**

«Просто прими все как есть. Настройся, и в путь», — уговаривала себя Орлет, садясь в приехавший за ней кэб.

— Что будете слушать во время пути? — спросил приятный женский голос оператора кэба.

— Карл Дженкинс. Палладио. Первая часть.