Качалка

Леонид Овтин, 2020

Бодибилдинг – это качалка… Но это только внешне. Качалка, у которой и внешняя, и внутренняя политика, и много перспектив… С этими перспективами сталкиваются многие, но не многие ими пользуются… И потому не знают "политическую" изнанку тренажерных залов и их завсегдатаев. Герои "Качалки" – простые смертные и элитные атлеты. Все они достигают своих целей. Только все – по-разному. И все ощущают себя по-разному – столкнувшись с "темными" сторонами и политикой "качалки".

Часть 1

1

— Слышь, Тема, а если Аскольду поляну накрыть, он меня реально накачает?

— Накачает, — с удрученной ухмылкой ответил Тема. — Главное — накрыть ему поляну!

Вовчик нервно отпустил ручку двери"Клубика Рубика", вытянулся, сжав челюсти.

— Я те сказал, есть у меня лавэ! Есть!

— Да верю. Верю! Есть у тебя лавэ. Лавэ — это ведь не бабайка. Оно существует. У кого-то меньше, у кого-то больше. Не в лавэ дело, Вованчик… Входи, чего на улице базарить.

Войдя в заведение, два тинэйджера подошли к барной стойке. Заказали по коктейлю и мороженому.

— Не пришел еще. — Заключил Артем, побегав глазами по клубу. — Ну, сейчас придет. Он каждую пятницу здесь, к одиннадцати, плюс-минус.

Аскольд пришел после полуночи. Вованчик и Тема, уже слегка захмелевшие к тому времени, говорили о новом ситкоме. Но как увидели Аскольда, идущего под ручку с размалеванной девицей, сразу замолкли. Долго смотрели на бодибилдера.

— Надо же, в пальто разрешили зайти… — усмехнулся Вован. — Нам бы хрен позволили.

— Конечно. Мы ведь не пешки Гуманоида. Знаешь Гуманоида?.. Не знаешь. Это…

— Тихо! — Вован положил руку на плечо друга, тревожно показал глазами на Аскольда.

Атлет что-то доказывал подошедшему к нему человеку в цветном костюме. Человек упорно не соглашался с Аскольдом, даже легонько толкнул его девушку.

Девушка смерила хама презрительно-снисходительным взглядом. Сказала Аскольду: — Асик, объясни ему нормально. Он только так понимает.

— Уваливай отседова со своей шалавой! — не унимался делач в цветном костюме.

Атлет сжал кулак, но не позволил ему двинуться в челюсть обидчика. Изобразив на скуластом лице нечто среднее между чувством омерзения и веселости, мягко выдавил: — Нет, она не шалава, это ты уже не так видишь…

— Чё!?

— Ничё. Прости если че не так… Просто, давай, не надо ругаться, а…

— Я знаю, ты лизун и мямло!

— Я?.. — Как можно мягче процедил Аскольд, нервно сжимая челюсти. — Нет, это я здесь такой… А за клубиком я другой. Не веришь? Проверь!

— А че мне выходить за клубик. Я здесь проверю, — с размаху"цветной костюм"ударил кулаком в грудь атлета. Рука отскочила как от жесткой резины. Аскольд снял пальто. Делач сразу изменился в лице. Он ожидал увидеть заплывшего толстяка, а перед ним предстал реальный Геракл. С широченными плечами, бицепсами под шестьдесят сантиметров и ногами, похожими на бычьи, если не считать икр, немного уступающих размерами бедрам.

— А че ты пальтицо снял?

— Чтоб тебе удобнее бить было… — Бодибилдер саркастически ухмыльнулся. — Я ведь такой — лизун…

Тихий хохот сидящих за столиками вокруг немного отрезвил алкаша. Он быстро сменил растерянную гримасу на глупую усмешку.

— Ну че, давай фанеру проверю…

Кто-то со смехом крикнул:"Аскольд, сильно его не трогай". Это напрягло человека в цветном костюме.

— Давай… Нет, стойка у тебя некая растерянная. Стань в боксерскую стойку — чтобы бить нормально. — Аскольд помог делачу принять подобающую позу для драки. Сам отошел на два шага, выпятил грудь: — Вот, теперь — бей, давай…

— Да ланна, — "цветной костюм"с улыбкой меланхолика махнул руками, отвернулся. Тут же резко развернулся, саданул кулаком бодибилдеру в живот.

В этот раз удар был хороший. Но Аскольд почти не шелохнулся. Казалось, кулак хама въехал в некую мягкую резину, специально спрятанную под джемпером качка.

— Это реально, пресс? — "цветной", не скрывая глубокого удивления, малохольно улыбался, в глазах его светилась невесть откуда взявшаяся трезвость и душевность.

— Реально, пресс. Но я и помахаться могу… Если хош!..

— Помахаться — это предложение. — Недолго подумав, ответил делач.

Смешки и шепотки утихли. Посетители смотрели на атлета и делача серьезно: последний на глазах превращался из негодяя в настоящего джентльмена. Обняв бодибилдера, подвел его к столику. Подозвав официанта, сделал заказ. Почтительно попросил Аскольда сесть за стол. Сам сел напротив него.

— Во-первых, давай для начала помиримся… — "Цветной"подвинул стакан с виски качку. Разбавив виски апельсиновым соком, поднял свой стакан. — Так я говорю?

— Вообще-то, я и не ссорился. Ну, давай помиримся, если хош. — Аскольд с теплой улыбкой чокнулся с новоиспеченным товарищем.

Пригубив виски с соком, человек в цветном костюме галантно представился: — Я — Валерий Сорокин. Меж делом — Валерон.

— Я — Аскольд Кононов. Меж делом — Аскольдеон… Шучу. Ха-ха.

— Махаться, говоришь, умеешь? Как Брюс Ли?

— Нет, как Брюс — не умею. Но вообще, могу помять при надобности.

— Нет, Аскольд, давай сурьезно. Я ведь всю кашу заварил — чтобы поглядеть на твою боевую координацию.

"Вряд ли" — едва не вырвалось у Аскольда. Если бы я ему показал хоть немного свою боевую координацию, у него были бы как минимум средние телесные повреждения. И он не настолько глуп, чтобы этого не понимать.

Аскольд считал так, поскольку Валерон имел среднее телосложение, да и маневренность его ударов и расхлябанность в моменты, когда нужно было быть собранным и решительным, выдавала в нем человека без особых бойцовских способностей.

–"Гераклион"знаешь?

— Знаю. Часто туда захаживаю.

— В качестве зрителя?

— Да. В качестве участника не могу — сам участник, только в"Паддинге".

— Ты — профи-билдер? — скорее не спросил, а заключил Сорокин. — Угу. Значит, твои дела — танцевать, мускулики показывать…

— Да. — Не сразу ответил культурист. Было заметно, как его внутренне передернуло. Чтобы не выдать желания морально подавить собеседника, Аскольд отхлебнул виски. Как можно мягче добавил: — Только так танцевать, чтобы выиграть танцульки. Не у всех это всегда получается.

— Ну, это понятно, — Валерий одобряюще закивал. — Это я так все называю. Все, акрамя бойцовских соревнований. Для меня — позирование, тягание железа, гимнастика — все танцульки. Ты уж прости, Аскольд, за жаргончик.

— Все норм, — Аскольд усмехнулся одними губами. Глаза его устало и с некоторым пренебрежением сверлили заискивающе улыбающегося делача. — У меня тоже жаргончик бывает.

— Понятно, в общем, Аскольдик. Ты, значит, постоянно в режиме — тренинг, протик, отдых, сауна, и снова тренинг, и все сызнова. И бои тебе только помехуют. Правильно кумекаю?

— Правильно. Но если дело стоит овчинки, могу режим нарушить.

— Вот ожидал от тебя это услышать. Мне такие билдики нужны для выступлений. Ну, не просто билдики, а чтобы махнуть хорошенько могли. И если руками и ногами — получать будут как положено, хоть и выигрывать ничего не будут. Ты хочешь помимо своего железного пресса вот такой пресс иметь? — Валерон пересчитал невидимую пачку денег перед лицом Аскольда. — Хочешь?

— Вообще-то, уже имею. И пресс, и пресс"зелененьких", и фазендочку. Но, денежный пресс лишним не бывает.

2

Войдя в тренажерный зал, Саныч неприятно напрягся. Кружка с кофе в его руке дрогнула. Причиной тому был атлет, выполняющий присед с тяжеленной штангой. Точнее, даже не сам атлет и тяжеленная штанга, а тот факт, что тяжеленной она стала довольно быстро.

Не прошло и года, как Кирилл Охтин пришел в"Аполлон". На первой тренировке приседаний уверенно выполнил пять повторений со штангой весом пятьдесят килограмм. У него была анатомия приседальщика — короткие ноги, приземистость. Но присед почему-то шел у Кирилла плохо. За два месяца он приблизился к восьмидесяти килограммам, при этом слегка нарушив и без того не филигранную технику. А вот теперь, спустя без малого десять месяцев, дошел до двухсот… Нет, даже более. Тренер пригляделся к блинам на грифе. Быстро посчитал в уме. Да уж, нормалек! Двести двенадцать килограммов!

Василию Александровичу не нравилось, когда атлеты без особой надобности начинают"химические"курсы. А этот атлет, судя по его фигуре и весу на штанге, подсел и на анаболики, и на жиросжигатели. От лишнего веса Кирилла не осталось практически ничего, только небольшое утолщение в области талии, небольшой жирок внизу грудных мышц и пухлые щеки. Все части тела у него догнали прежние размеры, но уже за счет сухой мышечной массы. То есть, если по приходу в"Аполлон"Охтин имел бицепсы под пятьдесят сантиметров, которые отталкивали своей неэстетичностью, то теперь они, наоборот, вызывали зависть, поскольку были красивой формы, сепарированы, и при почти тех же пятидесяти сантиметрах.

— Сколько повторений бомбанул?

— Пьять! — Атлет с победной улыбкой поднял руку с растопыренными пальцами.

— Здоровый бык. А как вообще работаешь?

— Так и работаю. — Кирилл, не переставая улыбаться, шумно дышал, ожидая от тренера дальнейших ободряющих комплиментов. — Каждый раз — как последний.

— Хм… — тренер задумчиво отхлебнул кофе. — Каждый раз — по пьять, чтоль?

— Ну, бывает и по трить, а бывает и по восьем.

— Но каждый раз — до упора, в общем?

— Агась, товарищ тренер. Каждый раз — как в последний… Что? Не так чего работаю?

— Не стоило бы, Кирилл Леонидович, — с нежной улыбкой тренер потрепал опечаленного атлета по плечу. — Чтобы последним разом не стал очередной раз — не надо каждый раз до упора. Шажки назад надо делать. С ними будет прогресс. Обязательно. И здоровьице сохранишь. Тебе ведь годков уже под сорокет.

— Ну да.

— Ну вот, надо уже серьезнее попечься о здоровьице.

— Ну а счас че делать? Мне Мишутка задал на сегодня — вот, пять до упора. Потом скинуть десятку — и опять до упора…

— Погоди-погоди… Кто с тобой работал, пока меня не было?

— Он самый.

— Мишка Манцуров? — Саныч недоумевал, почему Охтин так доволен своим наставником по бодибилдингу.

— Да. Думаешь, не правильно работал? Саныч, погляди на меня, — Кирилл продемонстрировал тренеру бицепсы, затем повернулся спиной, напряг широчайшие. Кивнул на стойку с тяжеленной штангой: — И вон туды глянь… И здоровьице у меня что надо… Нет, я серьезно. Спроси у всех бабеток города.

— Это, конечно, здорово — что здоровьице крепкое, — сухо заключил тренер, допивая кофе. — Надеюсь, хоть в делах интимных Мишка-фишка с тобой не работает?

Кирилл хохотнул. Отошел от штанги, с которой собрался выполнить очередной подход.

— Нет. Здесь я бы сам ему помог.

— Хоть это ладно. Ну, будем работать?

— Будем, — атлет шумно выдохнул, двинулся к штанге.

— Нет, погоди… Кирилл Леонидыч, приседов на сегодня хватит!

3

— Я те говорю, Ванек, это бройлерная, — Яков, переодевая штаны, оглядывался на дверь — чтобы случайно не зашел кто из посетителей спортзала и не услышал его нелестное мнение. — Вообще, каждая более-менее элитная качалка — бройлерная, потому что выращивает цыплят-бройлеров.

— Ну, не знаю, не знаю, — Ванек опустил руку с дезодорантом, которым собирался пшыкнуть подмышками. — Я лично сюда ради иммунитета хожу. А эти бройлеры — пусть качают мясо. Один хрен оно у них растает.

На самом деле Иван думал по-другому. Он считал всех элитных бодибилдеров своего рода бизнесменами, которые, вместо товара, торгуют своим телом.

Себя с Яковом он считал негодными для серьезного атлетизма. Во-первых, лет уже под пятьдесят, во-вторых, худосочные и практически без мышц. Такие если и растут от штанги, то очень медленно и вырастают максимум размера на два, — это Иван знал от Саныча.

Слава богу, хоть один грамотный тренер честно и внятно разъяснил им, почему не стоит серьезно браться за"железо". Только непонятно, почему этот честный и простой Саныч работает с профи — ведь там нужен не столько опыт, сколько"химия". А с анаболиками растут все, даже такие как Яков и Иван.

Размышления Ивана прервал Вован. Войдя в гардероб, паренек бросил сумку на скамейку, рядом с сидевшим на ней Яковом, не глядя протянул руку Ивану. Делая вид, что не замечает парня, Ванек поправил шнуровку на кроссовках.

Очень хотелось сделать парню замечание, но вроде как нельзя — потому что он уже вроде как элитный. Такой же безуспешный качок, но будущий профи — потому что на прошлой тренировке скорешился с элитным атлетом и начал брать у него консультации по тренингу. Ясное дело, что вскоре он начнет брать у него консультации по приему анаболиков, и, спустя годик-другой, будет таким же цыпленком-бройлером.

Яков, также неприемля легкого пренебрежения парня, не подал ему руки. Но сделал это дерзко — посмотрел на парня как бы непонимающе, потом указал пальцем на приоткрытую форточку: — Окошечко открытое те не мешает? Не май-месяц всетки…

— Ну да, есть риск грипповируснуться, — Вован, не совсем понимая нагловатый тон мужчины, рассеянно усмехнулся. Закрыл окно.

"Почему они так брезгуют моим обществом? — подумал тинэйджер, присаживаясь на скамеечку и с потаенным недовольством глядя на поспешно выходящих Ивана и Якова. — Неужель потому, что я треню с Аскольдом? Им разве это надо? Неужели такая зависть к подопечным самого видного качка города? Или, может, считает, что я пренебрегаю ими — потому что они работяги?"

Войдя в зал, Яков и Иван вскочили на"дорожки", неспешно начали бег. Увидев, как в двери появился Аскольд, Яков, будто зачарованный, замедлил бег и смотрел в упор на качка, пока тот не поприветствовал его привычным кивком с улыбкой. Иван щелкнул друга по плечу, полушутя-полусерьезно обозвал фанатиком.

— Иди ты, — беззлобно буркнул Яков, ускоряя бег. — Я просто гляжу, он уже реально прожаренный.

— Ага, реально шашлык. Бройлерный шашлык.

Яков снова замедлил бег, собирался сказать что-то товарищу, но, заметив в дверях другого громадного атлета, передумал. Атлет отличался от Аскольда азиатскими чертами лица и был чуть пониже ростом.

Подойдя к двум товарищам на"дорожках", бодибилдер также учтиво кивнул, но без малейшего намека на радость и веселость.

На лице Ивана, уже подуставшего от легкого бега, появилась гримаска — нечто среднее между легким удовлетворением от физического напряжения и недоумением. Михаил Манцуров, конечно может не обращать внимание на фитоняшек, которых видит уже не первый год, и на новичков, которые выглядят комично, выполняя упражнения с неподходящими для своей силы весами. Но кроме беззаботности было в лице бодибилдера нарочитая серьезность, которая смешила не только завсегдатаев-любителей, но и привыкших к нему коллег и даже тренеров.

— Ты в курсе, они будут бороться в"Паддинге"? — почти шепотом сказал другу Яков.

— Прямо бороться?

— Ну, Конь уже четырежды мистер Паддинг, а этот — ни разу. А считает себя великим билдером, ха-ха.

— А чего ж он так считает?

— Да просто знаешь, есть такая психическая хворь — графомания. У него, знаешь, кликуха в своем кругу — Мишка-фишка.

— Да ты че, — Иван невольно остановился. С неподдельным изумлением поглядел на друга: — Даже кликуху элитного профи знаешь? Откедова, дружочек?

— А я в гардеробе приснул нечаянно. Проснулся поздним вечером. Тут такая кухня была. Саныч… Знаешь, старпер, который персонально тренирует?.. Называл раз десять Мишку фишкой. Это я спал, не слышал — может, он его еще как называл. Я, вообще, наверно, много чего не услышал. А еще знаешь, что? — Яков остановил тренажер, огляделся по сторонам. Шепотом продолжил: — Аскольд сидит с пятнадцати годков на"колесах". Это я те отвечаю! Это не Саныч, это Гуманоид сказал. Он сюда иногда заходит. Мне реально свезло. Только опорожниться хотелось. Приперло в самый вот такой момент. А выйти нельзя было… Че ты похохатываешь?!

— Ну да, еще че доброго, грохнут. — С усмешкой ответил Иван, разгоняя тренажер.

— А почему нет, Ванек! — друг, нервно дернул плечами, почти перешел на крик. — Почему нет?! Это ведь за семью печатями. Ты их послушай — они ведь все потребляют минимум, да и то, только медицинскую фарму! Смешно?! А ты иди, спроси у Мишки-фишки! Или у Аскольда! Иди!

— Да пусть они хоть навоз потребляют, — усмехнулся Иван, слезая с беговой дорожки. — Мне-то что. Я не буду ни колоть, ни жрать, ни тягать железо как они. Я не билдер. А ты прав…

— Да, я реально слышал. Они полчаса кумекали. Прямо в зале.

— Да нет, — Иван усмехнулся, щелкнул ребром ладони по макушке друга. — Ты прав в том, что лучше быть в дерьме, чем мертвым.

— Ну, это смотря в каком, — Яков, похохатывая, тоже слез с тренажера. — Если в своем — физиологическом, так это ладно. А вот если в своем — моральном, так уж лучше хай застрелят. Ладно, постебались — пойдем, бицулю качнем.

4

— Чего метусишься, сынку? — Николай Петрович взъерошил чижик Артема, который сидел за ноутбуком и напряженно стучал по клавишам. — Позвони своему Вовчику… А, у тебя же поломан телефончик. Купи себе новый, сынку.

— Уже заказал.

— А чего рвешь-мечешь?

— Да вот не отвечает, баклан!

— Набери с моего.

— Папандос, ну ты как скажешь чё, — Артем еле сдержался, чтобы не перейти на крик. — Я что, наизусть номера помню!

— Номера друзей — должен помнить! — с вкрадчивой усмешкой возразил отец, присаживаясь на диван рядом с сыном.

— Должен-должен, — тихо пробурчал тинэйджер, раздраженно щелкая пальцами по монитору. — Ничего я им не должен.

— Это ты себе должен, сынку. Себе!

— Папандос, ты уже две пятерочки поймал. У тя поколение динозавров — поколение боязной культуры!

— Чего-чего? — пырснул смехом Николай Петрович, удерживая за руку вскочившего сына. — Какое-какое поколение?

— Ну, вы кланялись друг перед другом. А так нельзя… Ладно, без обид, Петрович… Не, ну пусти, мне надо в думающий кабинетик!

— Погоди. — Отец усадил сына рядом, проникновенно посмотрел в глаза: — Ты так считаешь? Правда, считаешь, что мы друг перед другом выстилались?

— Ну, как-то так…

— Как-то так, — Николай Петрович усмехнулся, глядя как горделивая мина сына мгновенно сменилась виноватой улыбкой. — А как так можно было дела делать? Ведь надо и якшаться, и в то же время друг от дружки не зависеть…

— Ну, так и работали. Как говорится, дружба дружбой, а табачок врозь.

— Так-так, — после тяжелой заминки глухо буркнул отец. — Значит, мы просто лебезили друг перед дружкой. А всамделишно не дружбанили. Так?

Сын неопределенно пожал плечами.

— Выходит, так. Ты с Вовиком так же сябруешь?

— Чего-чего?

— Дружишь также со своими друзьями?

— С друзьями — может и как-то так. Но вот с Вовиком реально крепко дружим. Ну, а номер не помню — потому что, ты ж знаешь, я плохо запоминаю… — Артем повернул голову в сторону булькнувшего ноутбука. — О, погоди, папандос, он ответил.

Прочитав сообщение, тинэйджер повернулся лицом к отцу, который почему-то глубоко задумался. Легонько толкнул Николая Петровича в плечо: — Петрович, напомни-как свой номер телефона. Я ему напишу, чтоб на твой звякнул.

Продиктовав номер, отец вышел на балкон. Открыл окно. Поежившись от приятного весеннего ветерка, закурил сигарету. Сделав пару затяжек, ушел в комнату.

— Ну, ты скоро? Я уже два часа с ней сижу как олень!

Услышав слова Вована, доносившиеся из смартфона, Николай Петрович улыбнулся уголками рта. Тяжело опустился в кресло.

— А ты не сиди как олень. — По-деловому возразил Артем. — Сиди нормально.

— Не получается!

— Чего так?

— Да она какая-то фригоза.

— Так ты ж ее не крути. Ты просто общайся… Чего молчишь? А, понял. Тоже не получается. Ха-ха!

— И дамы для вас ничегошеньки не стоят… — шепотом промолвил отец, резко вставая с кресла.

Бросив недовольный взгляд на сына, Петрович снова вышел на балкон. Закурил потушенную сигарету. Прикрыл дверь балкона, оставив маленьку щелку — чтобы слышать, когда сын закончит разговаривать, но не слышать, что именно он говорит.

Артемке уже двадцать один. Взрослый молодой мужчина. Молодой. И уже взрослый. Всё впереди. А он всё еще вьюнош. Надменный, ни о чем серьезно не задумывающийся вьюнош!

Резко воткнув сигарету в наполненную окурками пепельницу, Николай Петрович вернулся в комнату. Подвинул кресло к диванчику, на котором играл в компьютерную игру сын. Усевшись в кресле, шумно положил ладони на подлокотники — чтобы отвлечь Артема от игры. С беспечной улыбкой сказал: — Это вот так вы и с дамами говорите — крутите!

— Это он. Я ему говорю: сначала про погоду, про житие-бытие. Или про качалку хоть. А он — сразу в койку… Тупак, да?

— И это — твой лучший сябр?

— Кто-кто? — поставив игру на паузу, сын скорчил надменно-недовольную гримасу. — Колька-Петькин-сын, ты чё на бульбашинском языке всё трещишь?

— Каком-каком?! — с неожиданной резкостью пробасил отец. — На бульбашинском?! Ты, сын, кажется, будущий экономист?

— Так точно, — не сразу ответил подавленный Артем. — Экономист. Помочь, отец?

— В чем ты поможешь? — отец привычно усмехнулся, но сразу же стал снова крайне серьезным. — Ты наших реальных товарищей считаешь бульбашами! А у них, кстати, товарищ экономист, заводы и колхозы пашут будь здоров! Не сравнить с нашей продвинутой Рашей!

— Ну да. Могет страна. Петрович, ты не в настрое сегодня? Может, пивни чего-нибудь? — сын вскочил с дивана, сделал шаг в сторону бара. — Принести?

— Могет страна, говоришь? — тяжелым полушепотом переспросил Николай Петрович, глядя куда-то мимо сына.

Артем, мгновенно убрав с лица улыбку, медленно сел на место.

Почему такой тяжелый вопрос? И почему — ему? Сыну! Студенту-второкурснику! Хочет ввести в свои дела с бульбашами?.. Почему же так мучает, прямо не скажет? Хочет просто подавить? Ну, что ж, Петрович… Давай, попробуй!

— Ага, папандос. Ты прав. Страна колхозников — могет. Вот и колхозы держатся, и заводы.

Отец повернул голову, словно от резкого легкого удара. Посидел недолго в раздумье. Затем встал с кресла и неспешно направился к бару.

— Вот, правильно, — тинэйджер, глядя как отец вынимает из бара бутылку виски, расплылся в широкой улыбке. — И два фужерчика достань, Петрович.

Петрович, будто послушный бармен, достал два фужера. Наполнил их до половины. Один подал сыну. Другой сразу же осушил залпом.

— Эй! А чокаться!?

— Не буду с тобой чокаться, — с деланным укором ответил уже подобревший отец. — Ничегошеньки ты не понимаешь.

— Чего это! Я нормально учусь. У меня по экономике пятак на горизонте… Ай, ну скажи-скажи: да-да, еще только на горизонте! Нет? Не скажешь?

— Скажу. Экономист ты, может, и хороший…

— Не"может", а реально хороший. Папиан, давай-ка за это выпьем?

— Хорошо, — согласился Петрович, наполняя фужер. — Хороший экономист. Но ты, ежкин ты кот, должен быть хорошим социологом!.. Что? Ни разу не слышал такого слова? Или оно — только для бульбашей?

— Да нет, слово слышал…

— Ну а чего тушуешься? — отец пстрикнул крайне озадаченного сына по макушке. — А, ты не учишься на социолога? Так?

— Ну, да…

— Так вот имей в виду, сынку, на социолога учиться надо в обществе. В делах. В работе. Ну и самообразование, конечно. Вы ведь проходите в универе психологию, социологию, диалектику?

— Проходим. — Не сразу ответил Темка, нерешительно поигрывая наполненным фужером. — Буду, значит, проходить от и до. Договорились. Ну, всё? Сделка заключена?

— Не"сделка", а"за общую заинтересованность". — Отец встал, торжественно поднял фужер. — Или не интересно?

— Да нет, всё норм. Интересно.

— Тогда вставай. Чокаться будем.

Подождав, пока нервно улыбающийся сын поднимется и вялой рукой протянет фужер, Петрович многозначительно повторил: — За общую заинтересованность!

Старый бизнесмен и юный экономист звонко соприкоснулись фужерами. Петрович снова залпом осушил сосуд. Взял из бара"каракатицу"с конфетами. Вкинув в рот конфету, опустился в кресло. Со смехом наблюдая, как сын с трудом опорожняет свой сосуд, повернул к себе открытый ноутбук.

— Сынку, это что за мадам из Персии?

— Это Вован, — со смехом ответил Артем, глядя в монитор. — Ну, это, в смысле, его левак. Ну, фейк… Папан, ты че, слово"фейк"не знаешь?

— Знаю. А на фига, сынок?

— Ну, он с Асколей якшается. С моей помощью, конечно же.

— А на фига, сынок?

— Ну, не говорите, Николай Петрович. — Артем, уже немного повеселев от виски, откусил половину конфетки. Походил по комнате, жестикулируя и подбирая нужные слова. — Вот мы, благодаря этой мадам Эржебет, узнали, как Аскольд себя чувствует после тренировки. Нам трещит:"У-ух, как же я, мать твою, устал!"А сам летит на крыльях любви к Эржебет… Его прямо жалко стало — что лететь было не к кому… У нее ведь как-раз тогда были гости из Калмыкии… Ха-ха.

— Ну и на фига, сынку?

— Да просто поржать. Великий атлет. Великий практик и теоретик. В зале корчит из себя трудоголика, падающего в обморок от нагрузки. Говорит:"Теперь отдых, отдых, правильная пища, проточная водичка"А сам…

— А вы вроде как его видели в клубешниках?

— Так он говорит, что просто по делам заходит. А если до поздна — так это в межсезонье, или просто терки потереть. А шалавы — так, для проформы. Не одному же в притоне появляться. А ты, дорогой отец, вижу, не в теме вообще?

— Да уж. Не в теме. Не понимаю, почему Валек так поступил.

— Кстати, а чего Валек — Гуманоид?

— Гуманоид. — Тихо повторил Николай Петрович. — Правда, стал Гуманоидом. А был раньше — Гуман. Гуманный начальник. — поблуждав глазами по комнате, отец отодвинул наполненный фужер. С тяжелым сочувствием повторил: — Гуманный начальник. Крайне гуманный. Когда стал фитбизом — стал Гуманоидом… Может заслужил, а может просто игра слов.

— А я знаю, чего он стал фитбизом, — сын поднял наполненный фужер. — Потому что это — более прибыльно. Более практично. Так? Давай, Петрович, очередной тост — за взаимопонимание бизнес-политики…

— Нет, — отец вяло высвободил руку из хватки слегка захмелевшего сына. — А фитнес-бизнесменом стал он потому, что впадлу ему быть учредом. Там надо, понимаешь, в наше время, подымать предприятия — а это терпеливость, работа со спецами. И доход не гарантированный. Вернее, большой доход, но не всегда гарантированный. А ему нужна хорошая маржа, быстрая окупаемость, вливания, посиделочки. Вот и перестал быть Гуманом. Стал реально Гуманоидом.

— Да, — согласился сын. — Гуманоидом. Реально. Даже фэйс у него некий искусственный. Слушай, отец, а правда, что он Аскольда из нищеты вытянул?.. Нет, ну, почти из нищеты…

— Правда. Ведь заводы славятся работягами… Да-да, сынку. Как ни крути, если на заводе ударник труда — там даже политика немного по-другому работает.

— А если этот ударник — сексоголик и пивоголик?

— А, не важно. Стаханов был еще похлеще соцолигофрен.

— Соц. Олиго. Френ…

— Да. Это когда вроде человек человечный, но общим поведением — обезьяна необузданная. Не будешь таким?

— Нет. Торжественно клянусь. — сын вскочил, отдал честь. Поднял фужер: — Ну, давай — за честь и чтобы было всё без соц…

— Без соцолигофрении, — поддержал Артема Николай Петрович, вставая с фужером. — Я буду бдить, сынок!

5

Увидев Саныча, вошедшего в тренажерный зал, худощавая девушка, внешне похожая на китаянку, замедлила ход орбитрека, украдкой шепнула подруге на соседнем эллипсоиде: — Тренер динозавров пожаловал.

— Точно, — согласилась фитоняшка. — В прямом и переносном смысле.

Долговязый парень, услышав шепот фитоняшек, оставил блочный тренажер. Подошел к девушкам на эллипсоидах: — Говорите, в прямом и переносном смысле? Это как, Иришка?

— Это не ко мне, — ответила"китаянка". — Это к Маришечке.

— Ну, так. Тренирует больших и древних. Ты, Глебушка, попроси — может, и тебе поможет. Или, думаешь, тебе уже ничего не поможет?

Глебушка хотел ответить, но боковым зрением заметил ехидную гримасу Иришки. Направился к блоку. Тут же за спиной услышал вкрадчиво-веселый голос Иришки: — Глебушка, мы не хотели тебя обидеть.

— А я на тебя и не обижаюсь, — холодно бросил Глеб, не оглядываясь. Про себя добавил:"Суперхвитоняшка!"

Его раздражала Ирина. Сама уже который год ходит не пойми зачем — не мускулеет, не худеет. Хотя, куда ей худеть — при росте сто семьдесят с небольшим, наверное, не весит и полцентнера. А все кого-то поддевает. Пышек — за то, что запустили себя, тощих парней — за то, что не решаются начать потреблять стероиды. Даже вот над настоящим специалистом подтрунивает. Слава богу, хоть шепотом и незаметно.

Подождав, пока парень выполнит подход и отойдет от блочного тренажера, тренер похлопал его по плечу. Глеба это приятно удивило. Тренер профессионалов крайне редко показывается, когда тренируется толпа. И заходит только ради того, чтобы слегка потренироваться. Почему-то Глеб считал, что общение с простыми завсегдатаями тренажерки — прерогатива инструкторов,, но никак не учредителей, и уже точно не элитного тренера. Именно потому он и не решился подойти к Санычу за советом насчет тренинга.

— Ну, как дела, бодибилдер?

— Да так, ничё, — без особого энтузиазма промычал Глеб.

— Сколько повторений бомбанул?

— Двенадцать. — В этот раз парень ответил не сразу. Его озадачило то, что элитный тренер вроде как не просто задает праздные вопросы, а серьезно решил заняться им. — Я трицепс пирамидкой бомблю. Нормально ведь?

— Нормально. — Саныч одобрительно улыбнулся парню. — Ты пока рученки-то отложил бы.

— Не понял…

— Сколько весишь?

— Семьдесят один.

— Ну вот. Семьдесят один — а росту два метра.

— Да ну, какой там два. Полголовы не хватает до двух метров.

— Ну, все равно, недовес присутствует.

— Ну, да.

— Ну вот и оставь пока рученьки в покое. Присед сколько у тебя?.. — тренер по-детски расхохотался, глядя на растяренную мину Глеба: — Ага-ага, что за зверь такой — присед, правда? Ну, правда?

— Ну, как-то так. Я в гакке приседаю…

— Иногда!..

— Ну, да.

— Вот, надо приседать не в гакке. Ноги у тебя длинные. Приседать неудобно. Но надо. Пока сто двадцать килограмм пятнадцать раз не присядешь и столько же пять раз лежа не жиманешь, ручонки не трогай. Давно ходишь?

— Два года и чуть-чуть.

— Вот начнешь со следующей тренировки приседать сурьезно — и за два года вырастишь и силушку богатырскую, и мускулатуры добавишь.

— Прямо богатырскую?

— Ну, да. — Саныч неожиданно стал крайне серьезным, убрал блуждающую усмешку с лица. Очевидно, ждал дальнейших ужимок. Сейчас скажет:"Прямо как ваши профи… Стероидные монстры!"

— Поможете? Ведь это надо грамотно тренить — сегодня как-то больше, завтра как-то поменьше… А ваши профи мне не подскажут.

— Подскажут. Просто работать с тобой не будут. У них, сам понимаешь, своих забот хватает.

— Подскажут? — переспросил Глеб, еле сдерживая надменную усмешку. — Один уже подсказал — вот, бомбить пирамидкой бицулю, трицепсулю. Уже три месяца треню — и всё те же тридцать три сэмэ!

— Ну, сам знаешь, в семье ни без урода. Везде хватает баранов, даже в педагогике и в медицине.

— Да-да. Не говоря уже про тренажерку. Вон, — парень пренебрежительно махнул в сторону Иришки, которая жестикулировала, что-то разъясняя Маришке, усевшейся в гребной тренажер. — Супер специалист Ирина Манукада.

— Она здесь для светского фона, — угрюмо отмахнулся тренер. — Считается успешной светской дамой. Бизнес — успешный. Да и из ток-шоу не вылезает. А качалка у нас, сам понимаешь, коммерческая. Чем больше такого фона — тем больше посетителей.

— Вот так? — юный атлет едва не перешел на изумленный крик. — Я думал, наоборот, здоровые заведения брезгуют такими"манукадами". Или, можно подумать, никто не знает, почему у нее все такое успешное! Или никто не слышит, что говорится в этих ток-шоу! Там же"дом два"натуральный, только что зрителей больше и никто не дерется.

— Ладно. — Саныч с трепетом взял парня за руку. — Хватит о противном. Вечерами заходи в зал, где мои подопечные тренят — и будем писать тебе тренировочку. Лады?

— Лады. Спасибо вам большое. — Глеб машинально протянул тренеру руку, но тут же одернул.

— Пожалуйста, — Саныч со смехом пожал парню руку, похлопал по плечу. — Как звать тебя?

— Глеб.

— Ну, до встречи, Глеб. Пойду я. Удачи.

Глеб провожал Саныча взглядом, пока тот не удалился из зала. Потом созерцал взглядом богатыря, выполняющего приседы в силовой раме. Когда атлет закончил и стал стягивать блины с грифа, воодушевленный Глеб помог ему. Затем повесил на гриф по пятикилограммовому блину с каждой стороны. С остервенением начал присед.

Присед дался тяжело. Получилось пять повторений, из которых последнее было с большой погрешностью и кряхтеньем. Снимая блины с грифа, Глеб услышал за спиной шушуканье. Обернувшись, увидел Ирину, которая с жеманной гримаской что-то щебетала подружке.

— Что, поговорил с профи-треном? Поможет?

— Поможет, — Глеб невозмутимо пожал плечом. — А почему же нет. Я вообще, как он говорит, все по плану хреначу. Только надо подкорректировать кое-что.

— В питании? — продолжала злорадствовать Манукада. — Вместо борща с телятиной есть креатин с гормоном роста?

— Креатин с гормоном роста, — ухмыльнулся Глеб. — Это тебе бы не помешало. А то реально одни косточки. Ты потому и не замужем — костьмигремелок даже такие как я не любят.

— Ну-ну-ну! — Фитоняшка обиженно выпятила нижнюю губу. — Выбирай выражения, когда с дамой разговариваешь. Я ведь мясо не качаю.

— Ну да, — послышался низкий женский голос из-за спины Глеба.

Парень обернулся, увидел пышнотелую молодую женщину. Она была в легком спортивном костюме, и, судя по выражению лица и тяжелому дыханию, была не в духе и уже подуставшей.

Подружка Иришки по мере приближения этой агрессивной особы менялась в лице. А когда она приблизилась к ним, метнулась к первому попавшемуся тренажеру.

— Ты не качаешь мясо. — Спокойно, но с потаенной обидой выдохнула женщина в лицо Манукаде. — Ты его откачиваешь.

— И тебе бы тоже самое посоветовала.

— Вот только это ты и умеешь — советовать! — не унималась пышка. — А надо не советовать, а помогать делать.

— Чего же тебе никто не поможет?! — с холодной яростью парировала Иришка. — Неужели никому не нравится общаться с…

— Иришка, — Глеб положил обе руки на плечи Манукаде, отвел ее в сторонку. — Чего ты так! Лояльнее надо быть. Ты в культурном заведении. И Любка тебя не так уж обижает.

— Вот, — резко оттолкнув парня, Ирина показала неа него пальцем: — Вот, только дитя освенцима тебя уважает! Сарделечка!

Любка, недолго думая, подошла к Манукаде, попутно оттолкнув Глеба, тщетно преграждающего ей дорогу. Взяв фитоняшку двумя пальцами за рукав топика, пробасила: — Слушай, ты-то на себя в зеркало смотрела?! Тебя разделать — как нехрен делать! Давай, не выводи меня, ладно?

— А это кто кого? — как можно тише, уже почти без злости буркнула Иришка, аккуратно убирая руку Любки. — Я тебя вообще не знаю и не трогаю.

— Ну вот не знай и не трогай. В твоих же интересах.

Подождав, пока пышка удалится и снова усядется на велоэргометр, Иришка ядовито усмехнулась Глебу: — Вот, вам нужно обменяться диетами, и всё у вас будет вау-вау.

— Че ты такая злая, Ириш? — парень с деланой нежностью взял фитоняшку за руку. — Я почти такой же тощий как и ты — и то вот, вишь какой добрый. Даже от пышки тебя защищаю.

— Спасибо! Я в следующий раз сама, можно?!

— Боюсь, в следующий раз язычок тебе не поможет… Она ведь рукопашкой занималась.

— Да-да, — за спиной Глеба снова появилась Любка. — Выведешь меня из себя — по стенке размажу. При всех! Хотя, что там размазывать — одни кости.

— А двоих? — крикнула подруга Манукады, слезая с тренажера.

— Двоих тоже, но не легко, — недолго подумав, ответила Любка. — У тебя вроде как не одни кости.

— А у Иришки…

— Да, — мягко перебила пышка. — Да, у нее одни кости. Мясцо откачала, один суповой набор остался. Ой, нет-нет. Еще желчь. Да, желчи больше чем крови. Будет чего размазывать.

— Ирка, — подруга, нервничая и немного заикаясь, спешно подошла к Иришке, отвела ее в сторонку, на ушко прошептала: — Давай ее счас вдвоем отлупим?..

— Не надо. — Манукада ответила громко и с презрением, чтобы видела и слышала Любка.

— Не надо. Пожалуйста! — с притворной боязнью взмолилась пышка. — Ой, спасибо, суповой набор! А я уж стою-теряюсь!

Иришка с подругой агрессивно смотрели вслед Любке, пока та не подошла к стойке со штангой.

Глеб наблюдал за женщинами, стоя чуть поодаль, изредка оглядываясь на тренирующихся. Увидев, как в зал входит Вован, он побежал к нему на встречу. Обменявшись рукопожатием и теплым приветствием с коллегой, он рассказал ему о недавнем разговоре с Санычем. Затем спросил: — Вовчик, а чё ты уже два месяца тренишь — а результата ноль?

— А ты? — мягко отчеканил Вовчик.

— Я и сам по себе, и не дезю. А ты — на курсе… Нет, ты только мне не трынди, что не так. Я ведь знаю, кто начинает заниматься с Аскольдом, тот обязательно подсаживается.

— Ну, Аскольд сказал мне сделать базу без"химии". Вот я и треню. Вообще, анаболики не так опасны, если грамотно дезить. А чтобы без анаболиков больше массы и силы сохранялось, надо больше набрать ее в натурашку. Это мне тоже Аскольд сказал. Так что ты с Санычем трень, пока позвоночник не рассыпется. Не пожалеешь. Или ты тоже собираешься соревноваться?

— Нет. Я для себя.

— Ну, раз для себя, тогда фигачь с Санычем, пока он те в ладошки не похлопает. Ладно, пойду я…

— Погоди-погоди, — Глеб дернул за руку Вована, который направился к пек-дек-тренажеру. — Ты смотри, — Украдкой кивнув в сторону подруги Манукады, друг Вована расплылся в широкой улыбке. — Не хочет тебя видеть. Убегает на тренажер.

— Да нет. Она просто серьезная. Позавчерась сидели с ней в"Бизе", так даже ни грамма не потребила. Даже, блин, поговорить цивильно не получилось.

— А чего ты за ней вьешься, Вовик? Она ведь — тоже самое, что Манукада. Только что выглядит лучше и трещит меньше. У нее цели те же — быть топовой, везде сувать фэйс. Она даже сюда в качалку за сто километров ездит — чтобы качаться в брендовой качалке. В качалке под"Паддингом"!

— Ну, мне Аскольд сказал: чтобы нравится дяде Палычу, надо быть лицом своего коллектива. А мужское лицо — это, в первую очередь, котирование у прекрасного пола… Дядя Палыч — это Валентин Павлович. Гуманоид.

— Это я понял, — без энтузиазма и не сразу ответил Глеб. — Ну, с этого и начинаются победы. Победа гендерная стимулирует к тренингу, к одержимости победы физической… Ну, как-то так, да?

6

Войдя в кабинет главного механика, Яков поздоровался, пожелал Василию Кузьмичу приятного аппетита. Кузьмич учтиво кивнул, положил в тарелку вилку с корнишоном, который собирался надкусить. Указал рабочему на стул рядом со столом.

Главный механик предпочитал обедать прямо за своим рабочим столом. Обед носил в дипломате, который, собственно, и носил ради обеда.

— Здрасьте еще раз, Кузьмич. — Присев на стул, Яков щелкнул по стакану с чаем: — Прямо как пивко, Кузьмич, а?

— Да. Как пивко. Хош, на, — механик подвинул слесарю коробку с пакетиками"липтона", — заваривай. Вареньице будешь?

— Нет, Василий Кузьмич, благодарю. Как-то не хочется.

— Да, у вас там всё как надо быть — и вареньице, и чаек. Или у тебя режим — колеса, молоко, мясцо, яйки? Чего лыбишься, ты вроде как качаться ходишь…

— Дык я ж и традиции не нарушаю. У нас вторник, четверг, суббота — треня, а пятница — как положено, праздник.

— И после пьяной пятницы — треня? Ты чё, самоубийца?

— Нет. У меня ведь и там, и там — по чуть-чуточки. А треня в субботу просто так, велосипедик, мешочек, потом поплаваю чуток. И все выходные так здоровски отдыхается. — Поняв по лицу Кузьмича, хрустящего огурцом, что тот его не особо слушает, Яков побегал глазами по углам кабинета, суетливо потер ладони. — Ладно, Кузьмич, еще раз те приятно естьки, я апасля зайду.

— Нет, нет, Яшка. погоди. Чайку все ж себе налей… Разговор у нас серьезный и долгий.

— Во как! — Суетливый слесарь чуть не подпрыгнул на стуле. — Я даже ума не приложу, дискуссия на какую тему?

— На тему… — Механик сурово прищурился, поднял руку с кусочком хлеба. — Спортивную!

— Кузьмич, дай-ка угадаю… Мы будем ходить в качалку, а нам за это будут платить… Нет?

— Холодно, Яшка. — Кузьмич усмехнулся, глядя как слесарь обернулся на дверь. — Да нет, не в кабинете. Не интуитивный ты ни хрена, Яков Ильич. И объявы на проходной не читаешь.

— Да я шучу, Кузьмич. Неужель я настолько идиот — чтобы думать, что нам бугор будет платить за здоровые развлечения!

— Да ладно тебе, — механик неприятно поморщился, замахал на слесаря руками: — Что вы все на бугра тычете! Спартакиада планируется.

— Ух ты, как в старые добрые времена.

— Вот, видишь, не такой и козел наш бугор, правда? — с довольной усмешкой Кузьмич откусил бутерброд, сделал глоток чая. — Будешь принимать активное участие?

— Смотря, в чем… Ну и, смотря, какая премия!..

— Премия. — Главный механик от негодования поперхнулся. Быстро откашлялся. Отвел руку слесаря, который уже собирался хлопать его по спине. — Вы в первую очередь, дрогой товарищ рабочий, должны быть коллективными… Нет?!

— Вообще-то, да, — не сразу ответил Яшка. А сам подумал: легко тебе, товарищ пенсионер, вот так рассуждать, получая зарплату, которая раза в полтора больше зарплаты рабочего, и которую ты не очень-то и заслуживаешь, и получая пенсию, которая тоже заметно больше той, что будет у меня — рабочего, который разбирается в своей работе куда получше тебя!

— Вообще-то, да, — с легкой издевкой передразнил Кузьмич, разрезая сардельку на кусочки. — Ну, так в чем вопрос тогда?

— Ну, хотелось бы, сам понимаешь, Кузьмич, стимула!..

— А че, стимул — бабло? Ты вот слесарь, можно сказать, от бога, — за бабло, что-ли?

— В том и дело, товарищ механик, что слесарь я — по интересу. А участвовать, где нашему высокому начальству надо, надо за бабло. А все эти первые места, грамоты, душевнушающие похвалы — пусть он себе их засунет в…

— Ну-ну! — Главный механик жестким жестом прервал рабочего. — Ты убиваешь два зайца, когда участвуешь. Ты стимулируешь весь коллектив заниматься здоровым делом и ты же, елопень двуличный, помогаешь всем, кто организовывает спартакиаду…

— Зарабатывать вот это растреклятое бабло! Извините, товарищ механик, что нагло перебиваю! — Яков вскочил со стула, не глядя на механика, буркнул: Я не участвую!

У самого входа слесарь резко обернулся, холодно бросил недоумевающему шефу: — А елопень, Кузьмич, не может быть двуличным. Кстати!

7

— Ванго! К ноге!

Услышав властный крик хозяина, Вэйж Ванг встрепенулся, чуть не выронил ноутбук, который держал на коленях. Чуть ни бегом вышел из комнатки.

— Да, Аскольд… — Китаец с привычным благоговением сомкнул ладони перед лицом, сделал полуприсед.

— Сэнсэй, — бодибилдер с деланым сочувствием подошел к домработнику, положил ему руку на плечо, другой рукой указал на Мишку Манцурова, сидящего в кресле с баночкой пива, который тщетно пытался подавить приступ смеха. — Гляди-ка, даже вот такому сверх-серьезному человеку с тебя ржать хочется. Че ты все время кланяешься?

— Я — обслуга. Это — мое приветствие. Уважение к хозяину.

— Ты у меня уже больше года, Ванго. Если бы ты меня не уважал, честное-пионерское, я бы тебя прогнал. Не из дома. Из страны на хрен бы выгнал.

Китаец бросил на Аскольда недобрый взгляд, но сразу же радушно улыбнулся, часто закивал: — Да, это вполне. Вполне. Влияние у вас есть.

— Вот здесь ты прав, — бодибилдер тепло обнял слугу, с прищуром посмотрел на Мишку: — Вот, видишь, даже Михаэль не смеется. В общем, Сэнсэй, не в службу, а в дружбу, нам еще по такому же чайку и свои травяные лепешки сваргань, штучки по три. Блин, с ними так хорошо тортики идут, если бы ты знал, Ванго.

— Аскольд, тортики с лепешками, а еще много-много чая! — китаец тяжело покачал головой.

— Да, — с притворным сожалением промычал Аскольд. — Не к добру это. Верю, старина Сэнсэй, верю. Но я ведь сам тебя прошу. Верно?.. Верно. Ну, вот, сготовь, пожалуйста. Начиная с завтра умеряю аппетит. Бросаю коньяк… Чего лыбишься? Да, не на долго. Но бросаю. Честное-пионерское… Чего стоишь? Варгань, давай.

— Простите, Аскольд…

— Прощаю, Ванго, — не дав старику высказать, Аскольд взял его за плечи, развернул к выходу. — Прощаю все твои грехи, старче. Прошлые и будущие. Только вот если не будешь готовить, не прощу. Да иди ж ты, Сэнсэй…

Китаец без особого усилия выдержал толчок хозяина. Медленно повернулся к Аскольду.

— Вы не правильно планируете режим… — Вэйж Ванг виновато потупил взгляд. — Я должен вам сказать это. Простите…

— Сэнсэй, — атлет положил ладони на плечи слуги. Улыбнулся широкой улыбкой: — Прощаю, старик. Какие базары. Иди, варгань. Потом прочтешь нам с Мишаней лекцию о вреде ночных клубешников и… И чего там еще, Мишань?

— Да того самого! — Мишаня нервно скомкал пустую банку. Подошел к Аскольду и его слуге. — Ванго, как вас нормально звать-величать?

— Как вам удобно. Друзья моего хозяина — мои друзья. А мои друзья могут звать меня хоть обезьяной.

— Вот это нет, — слегка рассерженный Манцуров поднес к лицу китайца указательный палец. — Вы ни разу не обезьяна! Вы…

— Ну, ладно, ладно, Мишань. — Аскольд аккуратно оттолкнул друга. — Понимаешь, Ванго, это не ты, а я обезьяна — потому что хожу по кабакам, по бабам… Ой-ой-ой, вижу, ты того же мнения?!

— Нет, нет, Аскольд. Вы не обезьяна. Но так не надо.

— Вот, иди варгань, потом прочтешь нам… — поймав недобрый взгляд Михаила, Аскольд потупил взор, медленно выдохнул. — Ладно, не нам. Мне прочтешь лекцию о вреде баб, клубов, пива и так далее. А Мишок посидит рядом, послушает. Окей?

— Это мой долг. — слуга снова сомкнул ладони. Аскольд помешал ему сделать полуприсед, снова развернул к выходу: — Быринько, Сэнсэй. Быринько!

Подождав, пока старик удалится, Манцуров резко обернулся к товарищу: — Аскольд, ты ведь в самом деле как дикарь. Это старик, доктор, верный слуга. Лебезит перед тобой. А ты ему тычешь своей властностью, связями!

— Ты прав. Больше не буду. Ладно, давай еще по…

— Может быть, хватит алкоголя! — Михаил убрал с плеча руку Аскольда. — Или, хотя бы подожди, пока Сэнсэй тебе почитает лекцию?..

— Может и хватит, — не сразу, но очень охотно согласился атлет. — А тортика?

Михаил перевел взгляд на журнальный столик с начатой бутылкой коньяка, тумблерами и тарелками, с двумя кусочками торта в каждой. Тяжело покачал головой: — Бр-р, Аскольд! Лично я уже в ауте.

— Мне тоже надо завязывать, — после недолгого тяжкого раздумья ответил Кононов. — Вот я и с завтрашнего утреца завязываю.

— Честное-пионерское?

— Да, Мишаня, честное-пионерское. Я если слово Ванго даю, я исполняю. Я, знаешь, специально ему честное-пионерское даю — чтобы исполнять. — Подойдя к трюмо, бодибилдер стянул джемпер, оголив торс. Попозировав перед зеркалом, заключил: — Лишнячка вроде почти нет. Но все равно надо с легенькими углеводами завязывать. Ведь нездоровая пища. Да и режиму мешает.

На самом деле причина, побудившая Аскольда резко прекратить потребление сладостей крылась вовсе не в его истинном отношении к вредной пище, а в недавнем инциденте.

Аскольд сидел в ресторане, с аппетитом поедая пирожные и запивая их молочно-ванильным коктейлем. Когда с пирожными было почти покончено, в бар зашел пожилой джентльмен. Пройдя мимо столика с атлетом, он остановился, заторможенно обернулся. Он поглядел на Аскольда, который уже через силу уминал последнее пирожное, взглядом крайне строгого но справедливого начальника. Затем подошел поближе.

— Добрый день… Аскольд… простите, не знаю, как вас по отчеству…

— Зато знаете, как по фамилии, — Аскольд, еле сдерживая отрыжку, небрежно усмехнулся. — Присаживайтесь, гостем будете.

— Спасибо. — Джентльмен, крайне удивленный дружелюбностью атлета, присел рядом. — Вы, конечно, извините, Аскольд…

— Просто Аскольд. Без отчества. Извиняю. Только вот, позвольте… За что?

— А вы с юмором, Аскольд. Ценю. — Мужчина со смехом поднял большой палец. — Только, вот, знаете… Как бы вам сказать?

— Попроще. Если можно.

— Вот неудобно — так сразу, и попроще…

Аскольд замер на месте. Звучно отрыгнул. Развязными жестами попросил, как ему самому показалось, прощения. Сдержал очередной позыв отрыжки. Резко выдохнул.

— Деловой разговор?

— Пожалуй, да…

— Ну так это можно присесть вон за тот столик. — Атлет указал на пустующий столик в самом углу ресторана. Собрался встать из-за стола. Но джентльмен жестами попросил его остаться на месте.

— Нет, Аскольд. Не на столько деловой разговор… Понимаете, вы кумир моего мальчика…

— О, как. — Аскольд, сдерживая порыв смеха и позыв к отрыжке, старался выглядеть как можно серьезнее. — У меня, знаете, киндеров своих нет. Но я их обожаю. Я всем племяшам покупаю игрушки, вожу их на курорты. Или просто деньги своим братьям-сестрам даю на курорты, чтобы они своих дурынд возили… Да нет, вы так строго-то не судите. У меня"дурында" — это самое любовно-ласкательное слово.

— Да нет. — джентльмен казался неким сосредоточенным и в тоже время ушедшим в себя. Он выразительно смотрел на собеседника, но сомкнутые руки неопределенно поигрывали на коленях, а на лице блуждала вялая, будто виноватая, или просто несмелая улыбка. — Вовсе нет. У меня тоже для связки слов такие любовные эпитеты, молодежь за голову хватается. Дело в том, что вы — кумир моего мальчика. — Потупив взгляд, мужчина резко дернул плечами, сомкнул губы, указал на бодибилдера пальцем: — И вы — кумир моего мальчика — вот так зверски уминаете тортики!

— А мальчику сколько? — недолго подумав, спросил Аскольд, с трудом перебарывая желание перейти на снисходительный тон.

— Шестнадцать. Поздний ребенок. Но, благодаря мне — позднему и более-менее разумному отцу — знает, что атлет — это пример благородства, характера, конечно же силы, мужества. Ну и, сами знаете, здорового образа жизни!

— Товарищ, как вас-то звать-величать?

— Вячеслав Григорьевич. Но можно просто Вячеслав. — Старый джентльмен помолчал. Затем нервно шлепнул себя по колену: — А вообще, зачем я представился… Мы ведь больше не увидимся!

Аскольд развел руками. Хотел сказать нечто успокоительно-компромиссное, вроде"ну, кто его знает, земля круглая…"Но Вячеслав Григорьевич резко вышел из-за стола. Даже не глядя на атлета, двинулся к официанту. Сделав заказ, уселся за тот самый столик, на который ранее указал Аскольд, и сосредоточенно переводил взгляд с"плазмы"на меню, пока бодибилдер не сообразил, что старый джентльмен его таким образом открыто игнорирует, и не удалился.

Аскольд пересказал Михаилу в подробностях этот инцидент недельной давности. Манцуров слушал сосредоточенно. Только в самом конце усмехнулся в усы. Сказал: — Да. С одной стороны, это хорошо — что сейчас нас, бодибилдеров считают не только потребителями анаболиков и бездумными качками, но еще и примером мужества, силы, и даже, надо же, прототипом крайне здорового человека! Но с другой стороны, он и не хочет знать того, что после поджарочного цикла нам нужно много-премного углеводов и сахаров.

— Но с той же стороны, это и хорошо, — заключил Аскольд, надкусывая кусочек торта. — Потому что если они будут знать, что надо жрать торты вот так как я, что надо терять энергию, когда сушишься, тогда хрена с два они приведут своих продвинутых деток в качалку. Так что пусть не читают и не знают всех этих хирургических подробностей. А я с пирожными завяжу. Не буду подавать дурной пример.

— Будешь есть невкусную аптечную глюкозу? Как я?

— Придется, чё делать. И ты, Мишок, давай тоже со своими премудростями завязывай… Чего ты косишься? Да-да! Завязывай! Сам видишь, отсыпаются от тебя потиху дети.

8

— Здравствуйте, Евгений Антонович. — Высоченный молодой человек, пригнувшись, вошел в дом.

— Добрый день, Аркадий. — Беликов с двусмысленной улыбкой пожал протянутую руку молодого человека. — Ты уж прости, потолки низковаты… Нет, Аркаша, я не выеживаюсь, нет-нет. Правда, немного неудобно, когда гостям неудобно. Ты, хоть уже для меня подчиненный, а все равно товарищ. Ну, заходи, присаживайся.

— Благодарю, Евгений…

— Ладно, Арканоид, давай у меня дома хоть просто по-товарищески, а. Да и сколько тебе годиков?

— Скоро возраст Христа. — Гость повесил плащ на вешалку, сел за стол.

— Ну, вот, всего десярик разница. Так что можешь панибратствовать. Но в коллективе, уж так и быть, со всеми учтивостями — на вы, по отчеству, с улыбочкой и шепотом.

— Даже так?

Беликов собирался выкинуть очередную плоскую шутку, но, увидев в окно сына, выезжающего на кабриолете из гаража, засуетился. Схватил смартфон, набрал номер. — Вованчик, сынок, я те не сказал, а ты вот сам и не додумался! К деду не надо ездить на машине… Да нет, ни пешком. Ты чё, первый раз что-ли?! На автобусе! Всё. Ни пуха, ни пера, Владимир Евгеньевич.

Бросив смартфон на подоконник, Евгений Антонович наполнил чашки кофе. Поставил на стол тарелку с блинами. Уселся напротив гостя.

— Сначала — по кофейку. Потом плавненько переходим на виски. Как всегда, да?

— Как желает директор… Ай, забыл, Евген. Забыл. Да, как всегда. Уговорил.

— Во, забыл, у меня ж варенье есть. Тоже самодельное. Валька лично делала.

— Хорошо, когда жена всё делает. — Аркадий мечтательно улыбнулся, отхлебнул кофе.

— Всё-не-всё, но готовит вкусненько. На, — Беликов поставил на стол блюдце и баночку с вареньем. — Клади сколько хочешь. Чувствуй себя, вообще, как дома. А ты сам-то, Аркадий Ильич, когда женишься-то?

— Хороший вопрос. — Отстраненно промямлил Аркадий, нехотя размазывая варенье на блин.

— Вопрос риторически-безответный. Поговорим лучше о делишках. Я правильно понял?

— Разве директор может ошибаться…

Они говорили о делишках, пока не перешли на виски. После первой рюмки Беликов вспомнил, что блины не самая лучшая закуска к виски. Поставил на стол бутерброды с ветчиной, блюдце с нарезанным лимоном. Снова наполнил рюмки.

— Ну-с, теперь, если хотите, коллега, поздравьте меня с законным повышением.

— Да, — Аркаша взял рюмку, встал. — Ты… Ой, нет. Вы, Евгений Антонович, остались средним бизнесменом, но… — Ощутив легкое опьянение, Аркадий покачал головой, резко выдохнул. — Но, зато, концепт-директор… Да-да. Вы держите концепт, Евгений Антоныч! Кафе, галантерея, шмоточный магаз, качалочка, сауна. В общем, все капризы для социально здорового человека. И вы, товарищ директор, директор вот этого концепта! С чем вас и поздравляю… Что-то не так?

Новоиспеченный директор изменился в лице, опустил руку с рюмкой, Нервно пожевал губами.

— И с этим ты меня и поздравляешь?

— Да. Что не так-то?

— Ну, в общем, все так. Следующий тост будет за то, что с вашей помощью я директорствую этой концепцией. Ты только сам не забудь, а то я забуду. Ну, давай, товарищ… Кстати, как твоя-то должность точно называется?

— Пусть будет менеджер.

— Чё, просто так — менеджер?

— Да, просто менеджер. — Аркадий меланхолично улыбнулся, дзынькнул рюмкой о рюмку в запотевшей руке хозяина. — Ну, за генерального директора концепта.

За второй рюмкой почти без промедления последовала третья. Аркадий пытался мягко протестовать, просил растянуть удовольствие.

— Нет, Аркадий, дружочек, извини! Такие взаимо-уважающие тосты должны быть без долгих пауз!

"Надо же, с одной стороны — хочет отблагодарить меня за свой успех, но с другой — хочет побыстрее забыть об этой самой помощи!" — только и успел подумать Аркаша, вставая из-за стола и принимая рюмку от директора. Чтобы не высказать эти мысли вслух, предложил после тоста:

— Товарищ директор, а может, по чаю? Промежуток сделаем между алкогольной процессией. Растянем удовольствие.

— Достал ты уже с этим растягиванием удовольствия, — беззлобно буркнул Евгений Антонович. — Да ладно, давай.

— Что вы там говорили, папаша у вас — пролетарий?

— Да. Пролетарий старой закалки. Видишь-ли, мой сынок, если ездит на машине папы — это значит, он балованый мажорчик! А ты, смотрю, прям разделяешь точку зрения пролетариев?

— Не сказать, что разделяю…

— Просто молча соглашаешься? Из солидарности?

— Понимаете, пролетарии, как и все фанаты, есть двух видов — потомственно-условные, и морально-социальные. Вот, первые, это, прошу прощения, такие как Антон… Как там по отчеству отца?

— Семеныч. Да ладно, ладно, Аркаш, я тебя понял. Но ведь он, когда дом купил, всех звал — поглядите, домина у меня. А купил его также с помощью — с помощью еще более-менее нормальной советской власти. В конце восьмидесятых это было.

— Вот-вот, — Аркадий потряс указательным пальцем, уронив вилку с наколотым грибом. — Вот ты, Евгений Антоныч, тоже пролетариат… Частично… Ну, что, разве не так?

— Поясни, — еле сдерживая внезапную вспышку ярости, буркнул Беликов.

— Поясняю. Вот ты не ругаешь советскую власть — значит, ты наполовину морально-социальный пролетарий.

— Да просто если сравнить ее с началом девяностых, это вообще рай. А если трезво посмотреть — бюрократически-идиотическое государство. Сейчас, конечно, легко о девяностых говорить. А мне тогда ай-ай как хреново было. Я школу заканчивал. Надо было экзамены сдавать — красивые шмотки покупать. И мы деньги одолжали у всех, кого только знали. Одолжали бешеные бабки — чтобы мне цивильно одеться на экзамены! Ты, Арканоид, себе такое представляешь?

— Представляю. А знаете, кто Горби помог сделать весь этот дебилизм?.. Не пролетарии!

— Ладно, это я знаю. Просто человеку годков уже за семьдесят — а умишка как у канарейки. Ну, почему авто — это роскошь?! Это ведь средство передвижения. Парнишка ездит на машине в универ, в качалку. Качалка — это ведь тоже нормальное увлечение. Это, е-мое, бизнес нормальный. Правда ведь?

— Правда. Это еще и университет, дядя Женя… Прошу прощения… Евгений…

— Да нет, нет, все нормалек. — Хозяин со смехом хлопнул нервно застывшегося гостя по плечу: — Ты просто скажи, почему — универ.

— Ну, знаете, чтобы накачать… Нет-нет… Нарастить. Правильное слово здесь — "нарастить". Вот, чтобы нарастить заметную мышечную ткань, нужно учиться этому… Ну, понимаете, тренироваться — и учиться. Атлет, не потребляющий анаболические стероиды, первые полгода растет. Первые пять кило у него — как с куста. Потом надо адски трудиться — и постоянно изучать. Изучать, изучать и изучать. Циклы, комплексы, упражнения, режим, — это всё не шутки. Это истории. Кстати, чего ваш сын не ходит в вашу качалку?

— Тренажерчиков там маловато. Ну это мы исправим. У меня уже отложено на другую качалочку. Размером с мой домик.

— Угу, только одноэтажную. А вот я, прошу прощения, товарищ директор, знаю, почему ваш Вовочка ходит не в вашу качалочку, а в качалочку Гуманоида…

— Это я тоже знаю. Потому что там профи. И особенно — потому что там великий-превеликий Аскольд Кононов.

— Вот. Вот это да. Потому что там — Кононов. И он тренируется под надзором Аскольда — чтобы уже заочно быть элитным. А там, глядишь, начнет тягаться с профи — и будет также халявно выигрывать…

— Также?! — Директор чуть не поперхнулся пиццей. — Также — как кто?

— Как великий-превеликий Аскольд.

— Откедова у тебя такие великие-превеликие познания?

— Работа такая. — Аркадий довольно улыбнулся. Допил чай. Потер руки, блуждая осоловелыми глазами по столу. — А давай, товарищ директор, просто за меня выпьем… Ну, по-товарищески: пили за вас — теперь за меня…

— Давай, — Наполнив рюмки, Беликов жестом остановил гостя, который собрался встать. — Пьем за тебя. Потом трещим серьезно о качалке!

— Ну, качалка — это, сам знаешь, Антоныч, дело техничное. Надо позвать более-менее спеца — чтобы помог грамотно ее обставить оборудованием. Или просто скопировать техно-концепцию самых лучших качалок. Вот, кстати…

— Кстати!.. — хозяин чуть не подскочил на стуле, потряс указательным пальцем. — О качалке Гуманоида и будем говорить! Чего стушевался?! У тя работа такая!

9

Сбросив штангу на стопоры, Глеб, шумно и тяжело дыша, отошел от стойки. Отдышавшись, беспокойно огляделся по сторонам. Его неприятно смущало, когда кто-то видел, как он еле-еле выполняет пять повторений со штангой, весом сорок килограмм.

С одной стороны, он — хардгейнер, и ничего смешного, что он начинает упражняться в самом солидном упражнении с таким несолидным весом. Но, с другой стороны, подруга Иришки делает с таким же весом жим лежа, а Любка в приседе берет в два раза больше. А ведь это — женщины… Крайне неприятно будет, если они начнут подтрунивать. Любка вряд ли будет — она серьезная, не зловредная. Подруга"китаяночки"также не начнет, если не начнет ее подруга. А Иришка не начнет — потому что сама вообще не работает со штангой. Серьезные атлеты не будут подтрунивать и подавно — они знают, что хардгейнер должен начинать с очень малого.

Увидев Вована, Глеб подошел к коллеге. Ребята машинально пожали руки.

— Приседаешь? — Вова кивнул в сторону штанги на стойке.

— Да нет, — замялся Глеб. — Дельтоиды бомблю.

— Приседаешь, я ж видел. Да ладно, чё ты, я тоже с таким же весом приседаю. Я ж тоже дрыщ. Сколько повторений бомбанул?

— Пять…

— Ты слегонца неправильно приседаешь. Надо…

— Нет-нет, глубоко надо приседать…

— Не перебивай. Надо делать по восемь-десять, и чтобы они были не отказные, подхода четыре-пять. И так доходить до…

— До хрен сколько кэгэ, и бомбить с ними до потери пульса один подход…

— Кто тебе такую муть сказал? Мишаня?

— Нет. Я просто позавчера сюда пришел вечерком — и видел такие приседы. Штанги ломятся. Сами билдеры…

— Тоже ломятся?..

— Не перебивай! — воодушевленный рассказом Глеб чуть не толкнул друга в плечо. — Сами билдеры — багровые, стонут, будто их жарят, потом стоят полусогнутые — будто им по хребту оглоблей долбанули.

— Ну, это…

— Не перебивай! Потом они делают, значит, жим ногами — тоже адски выкладываются. На них, честное слово, смотреть жалко. А потом — румынские тяги. В румынских тягах веса больше стольника — а они будто балдеют.

— И что за билдеры? Чьи?

— Вроде как Саныча…

— Саныча. — ухмыльнулся Вован. — Саныч тут сам — чей-то. Кого Гуман пошлет учить, того и ведет. А ты не спросил у него, зачем эта адская работа?

— Спросил. Говорит: тяжелый присед — безотказный прогресс. И главное — не часто.

— Что, приседать — раз в полгода?

— Да нет, крайне тяжело — не часто. Раз в цикл.

— Но, я вижу, ты не в айсе от общения с Санычем…

— Да нет, не в Саныче дело. Я перед приседом забегал в бытовку, увидел там одного из тех приседальщиков…

Конец ознакомительного фрагмента.