Раковина

Леонид Кузнецов, 1981

Сборник рассказов об удивительных явлениях и ситуациях, которые происходят в окружающем мире, но остаются привычными для людей.

Бабочка

В один из солнечных сентябрьских дней мой сосед по гостиничному номеру принёс бабочку.

— Зачем? — удивился я.

— Всё равно сдохнет, — ответил Шура и положил бабочку на газету, лежащую на столе. — Она на асфальте валялась, еле-еле крыльями шевелила.

Мы склонились над газетой. Шура осторожно расправил бабочке крылья. Красно-чёрный узор на них, тёмное лохматое тельце, длинные прямые усики — вот и весь её портрет. Обыкновенная бабочка. Таких повсюду много летает. Одно крыло у неё оказалось немного потрёпанным.

— Ну, и что ты с ней будешь делать? — поинтересовался я.

— К стене приколю. Засохнет — потом что-нибудь придумаю.

Шура достал из лацкана своего пиджака иголку с пластмассовым шариком на конце и проткнул тельце бабочки. Она резво замахала крыльями.

— Ты смотри, ожила, — удивился Шура. Потом взял шарик иголки своими толстыми пальцами и стал прилаживать к дверному косяку.

Я с интересом наблюдал за ним. Уже две недели живём в одном номере, а ещё толком не поговорили. Обычно соседи по номеру быстро знакомятся, но Шура на контакт шёл очень плохо. Как-то раз я купил бутылку сухого вина, чтобы посидеть, поговорить, узнать друг друга получше. Однако вино пришлось пить одному, так как мой странный сосед не пил, не курил, и в свои на вид 30 лет оказался холостяком. С большим трудом я сумел вытянуть эту информацию.

После этого случая я перестал навязываться. Жить нам предстояло в одном номере ещё два месяца, так что со временем всё друг о друге узнаем. Я был почему-то в этом сильно уверен.

Оба мы приехали на курсы повышения квалификации инженеров-системотехников. Учились в разных группах и в разное время. Я до обеда, а он с трёх часов дня. Поэтому виделись мы в основном только вечером. По воскресеньям занятий не было, и я обычно гулял по городу, а когда возвращался, то Шура уже спал.

Постепенно я перестал обращать внимание на все его странности. На то, что во время разговора он всегда отводил в сторону свои зелёные глаза; что всегда стеснялся переодеваться при мне; что ужин его был более чем скромен — бутылка кипячёной воды и буханка чёрного хлеба. Иногда, правда, он покупал рыбные консервы. Экономию его на еде я понимал как отсутствие денег. Обычно многие так делали: командировочные деньги экономили на проезде и еде. Это, конечно, когда командировочные мизерные.

У меня они были не очень большие, но я не экономил. По вечерам устраивал чаепитие: чай в пакетиках, пряники, рулеты. И обязательно приглашал Шуру. Не мог этого делать в силу своего воспитания. Но он всегда отказывался и в довольно резкой форме, а когда ужинал сам, то приглашения от него я не слышал. Что ж, у каждого своя точка зрения на этикеты, и каждый воспитывает себя сам, тем более в таком возрасте.

И вот он удивил меня этой бабочкой. То, что Шура любит животных, я понял в тот день, когда увидел, как он кормит из окна номера воробьёв и голубей. Но сейчас он убивал живое существо ради того, чтобы потом любоваться красивым трупом. Конечно, я слишком гиперболизировал свои взгляды на действия Шуры, но в данный момент почему-то подумал именно так, хотя и не испытывал к нему особой неприязни.

Бабочка, приколотая к деревянной планке косяка. Продолжала махать крыльями. Словно пыталась улететь, сорваться с иголки.

С того самого дня, когда бабочка появилась в номере, с Шурой стало происходить что-то непонятное. Раньше, утром, первым вставал я, поскольку нужно было идти на занятия. Не торопясь, я умывался, одевался, завтракал. Шура в это время продолжал спать. Но на следующее утро, после появления бабочки, он встал раньше меня и сразу же подошёл к бабочке. Причём мне было довольно странно видеть его в трусах и майке.

Бабочка сложила крылья и походила на чёрный кусочек бумаги, ребром, торчавшим в дверном косяке.

— Живая ещё? — спросил он, неизвестно кого: то ли меня, то ли бабочку, и тронул её пальцем. Она резко расправила крылья и замахала ими. Шура вздрогнул от неожиданности и пробормотал: «Вот гадина…»

— Она недели три будет умирать, — подал я голос.

— Ну и пусть, — буркнул Шура и ушёл в туалет.

Я тоже поднялся с постели. Всё равно спать не смогу, так как Шура очень шумно шаркал ногами, сопел и, вообще, производил слишком много шума, при котором невозможно заснуть.

Когда я вышел из ванной комнаты после утренней процедуры умывания, Шура опять стоял возле двери и внимательно смотрел на бабочку.

— Будешь ждать, когда она сдохнет? — усмехнулся я.

Шура пожал плечами.

На следующее утро он снова встал раньше меня и подошёл к бабочке. Тронул её пальцем и. когда она замахала крыльями, пробурчал: «Живучая». Потом вдруг нервно заходил по комнате и ни с того, ни с сего сообщил мне:

— Слышь, Павлик, я сон странный видел.

— А я причём?

— Просто мне сны никогда не снятся, а если приснится какой-нибудь, то не запоминаю его. Помню, что видел сон, а какой — не помню… А тут так чётко и красиво! И главное — цветной, — с какой-то странной интонацией произнёс Шура.

Я внимательно посмотрел на него. Ходит по номеру, как-то ссутулившись, ногами шаркает сильнее обычного. Время от времени нервно потирает ладони.

— что с тобой? Не выспался?

_ да, сон такое впечатление на меня произвёл, что я заснуть потом не мог. Лежал и думал…

— Что за сон?

— Сейчас расскажу, — заторопился он, встал передо мной и начал. — Будто сижу я на какой-то высокой-высокой горе, а вокруг голубое пространство. Даже дух захватывает. Кругом птицы чудные летают, бабочки всякие, жуки, стрекозы. И вдруг я сорвался и полетел… Ну, прямо лечу — и всё… Земля внизу круглая. Поля, леса — чётко всё видно. И так хорошо у меня на душе, так легко и свободно! Не передать словами. Ну, и проснулся…

Рассказывая, Шура даже изобразил руками, как он полетел.

— И всё? — спросил я.

— Всё.

— Не густо… Сны я разгадывать не умею, но перед смертью такие сны мой дед видел. Так что, сильно не расстраивайся, — мрачно пошутил я. Перемена, происходившая в Шуре, мне не нравилась, а вникать, почему сон показался ему странным, я не стал. Может быть, у него так называемый «сдвиг по фазе» из-за этой бабочки произошёл? Есть же такие психи — муху убьёт или комара, а потом жалеет. Зачем убил? Насекомое жа-а-ал-ко-о-о-…

Вечером я побродил по городу, по парку, находившемуся недалеко от гостиницы. Люблю ходить по ковру из опавших листьев и ворошить их ногами… Потом зашёл в магазин и купил кое-чего к ужину. Войдя в номер, я увидел, что Шура сидит за столом и читает учебную литературу. Когда я расположился ужинать, он вдруг предложил:

— Давай выпьем винца?

Я чуть не подавился булочкой с маслом, а, придя в себя, сказал:

— Ты же не пьёшь…

— Да вот, — смутился Шура и полез в тумбочку, доставая оттуда литровую бутылку венгерского вермута. — Шёл мимо, смотрю — вино хорошее продают. Все хватали, ну и я купил. Надо попробовать.

В знак согласия я вылил из стакана чай, чтобы приготовить посуду.

— У меня и колбаса есть, — засуетился Шура.

Определённо, но бабочка каким-то образом повлияла на него.

— Понимаешь, Павлик, — говорил он мне, спустя некоторое время немного заплетающимся языком, — как-то странно я стал себя чувствовать. Вот сижу один, а сам чувствую, что кто-то ещё есть. Погляжу на дверь, а там эта сидит… Страшно даже становится…

— Да вроде бы ничего, — неуверенно сказал я. Не психом ли он стал, в самом деле?

— Ну, не знаю, как ты, а я очень странно себя чувствую. Вот и подобрал её, тоже не знаю как. Никогда под ноги себе не смотрю. Нет такой привычки, потому что, какие ямы могут быть на асфальте? Никаких… Ну и иду… А зачем я вдруг себе под ноги глянул? Сам не пойму. Смотрю — чуть на неё не наступил. Взял и поднял. И сюда принёс… Зачем? Это я тебе сказал, что засушу, а когда нёс, то ни о чём не думал. Просто нёс и всё…

— В природе всё взаимосвязано, — сказал я, припоминая кое-что прочитанное ранее. — Мы все на одной планете живём, из одних и тех же молекул и атомов сделаны, под одним солнцем греемся, одним воздухом дышим и одну воду пьём. Вся Земля — это огромный единый организм, только каждое существо в нём, будь то микроб или животное, река или растение — каждое похоже на отдельную клетку со своими определёнными функциями. В нас, например, кости — это одни клетки, кровь — это другие, нервы — третьи. Они не похожи друг на друга, делают разные дела, по сравнению с другими, но весь наш организм живёт с их помощью. Так и наша планета существует. И уж если у нас внутри всё взаимосвязано и согласовано, то на Земле и подавно должно быть такое… Вот ты бабочку проткнул, а ей больно. Она тебе по биополю старается передать свои ощущения. И, если бы ты, например, был бы, как и она, бабочкой, то испытывал бы такую же боль. Но ты — человек, а, значит, воспринимаешь её сигналы плохо…

— Ерунда всё это, — пробурчал Шура. — Начитался фантастики и придумываешь чёрт-те что… Вон, коллекционеры, у которых тысячи сушёных бабочек, по-твоему у них не жизнь, а сплошные кошмары? Или охотники, рыбаки, или те, кто на мясокомбинатах работают?

— Это уже не люди, — стал я защищать свои идеи. — У коллекционеров страсть накопления перебивает все другие эмоции, и у других людей — рыбаков, охотников — тоже. Тем более что у рабочих-забойщиков скота на мясокомбинатах — это работа. Они вынуждены поступать так, сознавая, что если не будут работать, то кушать станет нечего. Но тут дело ещё и в тебе самом кроется. Может быть, по неизвестной причине у тебя обострились какие-нибудь органы, которые условно можно назвать приёмниками биополя. И ты стал воспринимать ощущения бабочки. Или ещё одна версия: твой приёмник испортился и стал воспринимать только биоволны бабочки, а все остальные не может. Бывает такое в радиоприёмнике — одну волну хорошо принимает, а остальные не берёт. Так и у тебя: раньше понемногу не всё реагировал, а теперь только на бабочку… Наверное, со многими такое случается… Мне кажется, биоприёмники есть у всех существ, даже у растений. И эти приёмники воспринимают общее биополе Земли… А вот другой пример: ты когда в лес попадаешь, что в нём ощущаешь? Какую-то радость души, спокойствие. Верно?

— Ну, допустим.

— Лес создаёт своё огромное биополе. Сами деревья, воздух, флюиды, солнце — всё это влияет на человека. Его собственное поле растворяется в лесном. Он становится, как бы частью леса, его маленькой клеткой.

— Почему же лесорубы ничего не чувствуют, когда деревья пилят?

— А ты их спрашивал? Я вот в стройотряде был когда-то, в студенческие годы. С ребятами железную дорогу в лесу прокладывали. Узкоколейку, чтобы брёвна с лесозаготовок вывозить. Так там приходилось деревья валить. Когда пилишь — бензопила из рук рвётся, зубы её по дереву скользят, того и гляди она из рук вырвется. Тут как-то не до других мыслей. Лишь бы пилу удержать… А вот когда дерево начинает медленно-медленно падать, то смотришь на него и грустно становится. Это точно… Необъяснимая грусть.

— Ну, а бабочка причём? — перебил меня Шура.

— Притом… Я тебе битый час об этом толкую. О связи всех живых существ в природе. И не только живых…

— М-да, — покачал головой Шура. — Фантазируешь ты богато… Может выбросить её?

— Зачем? Пусть засыхает. Красивая бабочка. Зальёшь её эпоксидной смолой, сделаешь в виде прозрачного кубика, а внутри бабочка. Красиво! Я такую штуку видел. Только внутри стрекоза была.

— Ни к чему всё это, — сказал невпопад Шура.

Он был явно расстроен. Да ещё, наверное, мои разглагольствования повлияли на него. Но я не успокоился и продолжил:

— Но эта бабочка может быть и не простой бабочкой, а исследовательским аппаратом с другой планеты, который замаскировали под неё.

Шура с пьяным изумлением уставился на меня.

— А что ты думаешь, — разошёлся я. Уж если фантазировать, так с размахом. — Проблемой контактов с другими цивилизациями серьёзные учёные давно занимаются. Сигналы к звёздам посылают. А инопланетяне за нами наблюдают с помощью вот таких бабочек, жучков и прочих насекомых. Чем меньше исследовательский аппарат, тем незаметнее для нас.

— Ну, это ты загнул! Она же живая, а не железная…

— Значит, её так ловко подделали, что от живой не отличишь.

— Не, не… Такого не может быть. Это уж ты слишком завернул. Первое предположение лучше…

Мы с ним затеяли бессмысленный пьяный спор, в конце которого выяснили, что начало спора начисто забыли. На этом успокоились и завалились спать.

Утром, когда я с трудом разлепил веки, то увидел Шуру уже одетого и стоящего около бабочки.

— Всё ещё живёт, — сообщил он и ушёл.

Когда я, умывшись и одевшись, стоял, причёсываясь, у зеркала, он вернулся. В сумке у него что-то звякало. Была суббота, я ещё не успел решить, куда сходить развеяться, а Шура уже ставил на стол бутылки пива…

— Похмелиться надо. А то башка тяжёлая, — сказал он.

— Думаешь, пиво облегчит её?

— Ну, не облегчит, так внесёт некоторую ясность. Давай садись. Я раздобыл у мужиков из своей группы немного сушёной рыбы, — и он зашуршал газетным свёртком. Ну, как тут было отказаться?

Мы жевали сухую рыбу, очень сильно солёную, и запивали пивом. Шуре снова приснился сон, и он его мне рассказал.

— В этот раз по какому-то тёмному коридору шёл, а впереди голубое пятнышко светилось. И у меня к нему ужасная тяга. Тороплюсь, бегу… А стены тесные, и всё теснее и теснее становятся. В конце концов, я застрял. Туда-сюда подёргался — нет, не выбраться. Пятнышко впереди ближе и ближе. Будто само двигается. И вдруг мне в спину как что-то воткнётся! Я даже вспотел. Проснулся — чувствую, что весь мокрый.

Конец ознакомительного фрагмента.